Оглавление

Глава первая
Мстительница

Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю.

Откровения святого Иоанна Богослова

═════════════════════════════════════════════

Кипучее детство Эшдарьялы промелькнуло в противоположном полушарии планеты, под ночным знаком Скорпиона, в городе Бангиръяндре. Потому созвездие Четырёх Сестёр она увидала только в очень раннем отрочестве и была потрясена красотою Небесного Тумана, сквозь который сияла Дневная звёзда, воспетая поэтами. Впоследствии это романтическое небесное зрелище плюс вздохи над чувственными стихами и пробудило в ней, наверное, первый интерес к мальчишкам. Именно такую запись она внесла однажды в дневник своего жизнеописания, чтобы историки грядущих эпох, скоты эдакие, не посмели сочинять кривотолков относительно ключевых этапов её жизни и побудительных мотивов её поступков. У великой женщины должно быть загадочное прошлое! И великие подвиги духа.

Один таковский подвиг сам шёл в руки: одной зимою кто-то притаранил в гимназию толстый научный журнал; так вот, в нём какой-то ненормальный учёный клялся, будто установил место мифической Степной битвы. Весь цивилизованный мир давно доказал, что никакой Степной битвы не было, потому что не было никакой мифической Чёрной Смерти, сгубившей огромное войско завоевателей за одну ночь. Сахтаръёльские сказки! Но ненормальному показалось из вертолёта, будто структура болот напоминает затянутые временем и заболоченные боевые рвы древних дружин. По мнению ненормального исследователя, битва состоялась именно там, у самой границы с Жёлтой пустыней, у непроходимых трясин.

Хохотали над фантазёром все. И она, Эш, тоже смеялась, когда наивная Миссия оплатила Слоссе экспедицию к ничейным болотам. И тысячи слосов уже роют! Роют трясину! Ищут клад! Ну: мечи всякие, золотые регалии, кошельки знатных воинов и вставные золотые зубы…

Никто уже не смеялся, когда археологи Слоссы горделиво объявили миру о кладе: тысячи древних золотых монет, драгоценные камни, браслеты и кольца… Ворох сокровищ! Оружие не в счёт. Его нарыли множество: драгоценные панцири древних царей Васдигуры, мечи и золотые пряжки, золотые цепи с амулетами. Болото прекрасно сохранило всё это, хоть на выставку завтра. И никаких «достояний мира»! Всё найденное — собственность Слоссы. Сами наройте!

На болота хлынули археологи со всего мира и начались перестрелки.

Когда в Слоссе полыхнула эпидемия несуществующей якобы Чёрной Смерти, весь мир притих в испуге, огородив болота пулемётчиками и наглухо заколачивая выходы из несчастной страны. В гимназии эхом отозвался клич: нужны подготовленные добровольцы в Слоссу. Спасать несчастных. Иначе вся их страна вымрет, её уже предлагают через сотню лет заселить сообразно жребия. Или поделить на части согласно нынешнего статуса каждого претендента на каждую часть. Статус определит Миссия, но сахтаръёльский статус заведомо отсутствует. Сахтаръёле хватит и своих территорий! Она огромна. Себя не может освоить.

Эшдарьяле было плевать на статус. Там, в Слоссе, сотнями тысяч умирали дети. Чёрная Смерть выкашивала почему-то именно их — то ли изменились люди, то ли изменился вирус. Эшдарьяла сбежала с занятий и долго искала какой-то дворец с колоннами, но все посылали не туда. Вскорости она основательно промёрзла, но нашла-таки пункт сбора добровольцев, он оказался на широкой улице, в белоснежном дворце, окружённом заснеженными старыми елями. Нашла и ужаснулась размерам очереди: там стоять и стоять, дни и ночи! Да ещё и не впускают! Лишь суетится какая-то румяная от дворцового тепла особа, ненадолго выбегает на вечерний холод и выкрикивает непонятно что по каким-то спискам. Хорошо устроились!

К вечеру выяснилось, что берут только врачей. Как будто раньше не могли сказать.

Стоять на месте в такой мороз было смертоубийством. Эшдарьяла прыгала, притопывала, и по ледяной дорожке лихо скатывалась с какого-то пригорка, вдохновляя себя бормотанием:

Шиш тебе, морозец вялый!

Не осилишь Эшдарьялу!

Она твердо решила добиться очевидной справедливости или окоченеть тут назло всем.

И в этот самый момент к мраморным колоннам подъехала шикарная машина. Но Эш увидела машину, когда уже взяла разгон по ледяной дорожке и увернуться от неё — от машины! — стало невозможным. Она зажмурилась, больно ударилась о бампер и полетела кувырком в снег. Барахтаясь с зажмуренными глазами в ужасе ожидания диагноза — «перелом всех костей и сотрясение с кровоизлиянием» — она уткнулась в кого-то, вылезающего из машины. Этот кто-то и поднял её. И так легко поднял, что глаза сами открылись. Очередь притихла, и даже румяная особа из дворца бросилась — почтительно, кстати! — к машине.

Высокая и красивая девушка удивительной осанки отпустила бесшумную машину изысканным до зависти кивком, а Эш вперилась взглядом в незнакомку. И увидела в ей глазах… всю Сахтаръёлу. Но не такую бестолковую, как замёрзшая очередь и румяная тётка, а настоящую Сахтаръёлу: умную, ласковую, понимающую. Такую, какой всегда хотела видеть свою страну.

Раньше Эшдарьяла полагала, что девицы в журналах Миссии искусно нарисованы, таких красоток не бывает в жизни. Но все журнальные красотки, причём все скопом, не годились этой незнакомке даже в пыль на подмётки к банным тапкам, если у такой вообще пылились подмётки. Перед такими стелют ковры, а коль нет ковра — стелются сами.

Даже холод пропал, и воздух стал не ледяным, а просто зимним и вкусным.

Девушка улыбнулась Эшдарьяле, расплющила ей нос кончиком мизинца, засмеялась и отпустила воротник. И пока Эшдарьяла хлопала глазами, девушка легко поднялась по ступенькам к сверкающим дверям, которые услужливо распахивались. Необычного оттенка шуба сидела на красавице изящно, перед ней подметали ступени какие-то горделивые типы. Но не вениками, а своими разноцветными папками! Только что эти типы были высокомерны и неприступны перед Эшдарьялой.

— Даже тут без очереди… — засипела похожая на нечесаный репейник личность, шнырявшая у очереди с полудня и с разговорами. — И всё мало им, всё мало! Надо ж отметиться под шумок героине! Отметилась — и греться на Тёплые озёра! В номер с пятью спальнями! Зимой у них озёра с подогревом, песочек с Вебы, военными самолётами доставленный. Во житуха!

— Может, она врач… — неуверенно возразил какой-то парень, переминавшийся ногами для разогрева (он уступил Эшдарьяле свой полупустой термос). — Известный эпидемиолог, может быть…

— Ха! — репейник обводил глазами крыши домов. — Как же! Ну ты и дурачок! Глянь на неё!

Говорил репейник громко, и промёрзшая очередь слушала от безделья поневоле.

— Да на ней один рукав трёх этих очередей стоит! Никогда не видел эксклюзивных шуб «от Литусана»? Посмотри, дурень, пока не ушла! Тут за просмотр не платят. На просмотре таких шубок за входной билет надо тысяч пять отвалить! Тебе год работать на билет к просмотру!

Дверь закрылась за девушкой. Девушка не слышала разговоров очереди.

— Врачу на такую шубу и десяти жизней не хватит, — сипло продолжал репейник, обращаясь к очереди через голову парня. — Знаешь, на какие доходы шубка приобретена? Постой, да ты хоть знаешь, кто она?! Ну ты и серость, пацан… Про конкурс «Первая красавица Вселенной» слыхал? Ну, где отборные девки с голыми ляжками соревнуются, чьё вымя твёрже?

Парень молчал, что-то припоминая и меняясь в лице. Репейник зло развеселился:

— Ха! Так это ж победительница, дурень! Будущая хозяйка имения Къядров! Того самого, с половину Вечной Вехты размером! Любимая доченька самого что ни на есть… да что вам объяснять, дурням. Ха! «Врач»! Ей любой диплом папа купит. Вишь, врачебный пожелала вселенская красотка! Врачебный пожелала ненаглядная любимица княжеского пса термоядерного! — репейник почти кричал. — Сынок-то у того пса на дуэлях геройствует, сирот плодит. Вся семейка по уши кровью замарана! Как только кровь с этой шубки не капает… Вот теперь и сама Вселенская красавица выбралась за наградами Милосердия, у братца и папули награды не те, больно кровавы ихние награды. Не теми наградами, говорю, бряцают пёсики Ледового князя! Этой милосердие вселенское подавай в довесок к титулу. А ждать не желает на морозе, тварь ухоженная… Хоть все мы тут вымерзни! Как шубка-то на ней причёсана, а? Волосок к волоску, каждый отдельно вымоют и протрут. А как машинка?! Так бы и умер под колёсами от счастья. И прямо из тёплой машины — в тепло. И чтоб двери открыли! И чтоб шубу приняли не глядя!! — репейник скалился, весь в рыдающих сиплых завываниях. — И чтоб не дышали на дорогой мех, дворняжки дрожащие!!!

Закашлялся в морозной тишине. И вдруг засмеялся, обращаясь к гимназисткам:

— Вы что ж, дурёхи, своё тряпьё хотите на вешалке рядом с этой роскошью развесить? А шуба эта знает, что для шуб гардеробы имеются? Шуба эта висела хоть раз в общем гардеробе? Поезжайте в Слоссу, поезжайте… Лечите больных деток, подыхайте сами. А кого отблагодарят на сходах? Вам показали, кого. Вот она, героиня наша ухоженная! Прямо Милосердная Ормаёла до стрижки! Спасительница страдальцев! Ликуй, дура рыжая: тебя сама Милосердная Ормаёла за шиворот подняла! К носу прикоснулась! Ха! Богиней ты теперь отмечена! Богиней, чьи ляжки самыми наилучшими в мире признали! Ну как, мир иначе видится? Умишка не добавилось от прикосновения?

И репейник незаметно исчез. Исчезла и Сахтаръёла. Та, настоящая, умная, ласковая и понимающая. Лишь подбежавший охранник шарил глазами по злым замерзшим лицам. Когда Эшдарьяла уходила из редеющей очереди, отдохнувшие ненависть и презрение ко всеобщей бестолковщине и неразберихе полезли из души в тихую ругань, на всех этих неповоротливых уродов, путающихся под ногами. Уходила она то ли от мороза, то ли от холодного невкусного компота, приправленного снежным скрипом. В гимназию, к забытому впопыхах портфелю, слушать начавшиеся — как по команде! — разговоры: Сахтаръёла должна покаяться, должна оплатить ущерб, должна ещё чего-то и кому-то… — ведь именно она, «эта неправильная страна», придумала много лет назад Чёрную Смерть. И потому теперь должна каяться, каяться и каяться. И расплачиваться какими-то рудниками, уступками, распиленными ракетами и непременно Огненными владениями с их залежами алмазов.

А вскорости, далеко-далеко, грянула война.

Это был второй верный шанс на второй подвиг и всеобщую известность. Требовались сподвижники, из каких Эшдарьяла вознамерилась сколотить боевой отряд героев.

Но в здешней миссионерской гимназии, куда Эшдарьялу когда-то определила мать, все мальчишки оказались скоморохами и клоунами бесхребетными. И то: в родных Заморских владениях бушует война за Южные острова, а этим уродам хоть бы хны! Будто не родины кусочек отнимают!

На все попытки Эшдарьялы организовать митинг у вражеского посольства здешние гимназисты-угреносцы только ухмылялись:

— Зачем тебе эти Южные-Вьюжные острова? Давно продать надо было. Теперь даром отберут.

И ощупывали взглядом взрослеющие очертания юной бунтарки:

— Чё сегодня вечером делаешь, стрекоза?

И получали ледяной ответ:

— Набираю отряд добровольцев-смертников. Брысь отсюда к невольникам-жизнелюбам, червь навозный.

Ни одного порядочного мужчины на всю гимназию, сплошь предатели-эмигранты! Будущие, разумеется. Пока что «внутренние» эмигранты, вроде прожорливых гусениц, какие объели мамино растение в горшочке, но со временем разовьются в бабочек омерзительного окраса и упорхнут в любимые их воображением края. Жрать всласть. Вот там-то их всех на голодную диету и посадят, ха-ха!

На призывной участок она собиралась тщательно. То есть: уложила в чёрный непромокаемый рюкзачок упаковку бинтов, шоколадные конфеты и печенье (сухой паёк), две банки дорогих консервов, самоучитель по борьбе «Укус змеи», новую зубную щётку, тюбик пасты, два куска мыла, полотенце и три пары носков. И облачилась в длиннющее, почти до пяток, лёгкое чёрное пальто, чтобы спрятать от мамы высокие грубые ботинки на рифлёной подошве. Мало ли какие сапоги выдадут на призывном участке! Неудобные натрут мозоль, а Эшдарьяла ценила свои нежные пятки. И накануне, в роскошном магазине, выбирала ботинки военного образца достаточно долго, утомив продавщиц и пропустив три занятия в гимназии.

— Эшдарьяла, что за лапти на тебе?! — ужаснулась госпожа Кромарьяла.

Глаза матери не обманешь никакими ухищрениями.

— Что за шляпка?! Где ты раздобыла этот чёрный гриб на голову? Это каска какая-то военная, а не шляпка. Почему ты вся в чёрном? Почему не в шубе?

— Это цвет патриотического знамени, — строго ответила Эшдарьяла. — Теперь такое в моде. Война на дворе, мам. И в шубе утонешь на переправе, когда под вражеским огнём треснет лёд. Шуба набрякнет и утопит владелицу. А в этом непромокаемом пальто меня вытянут за шарф.

Кронмарьяла только всплеснула руками.

На призывном участке, куда Эшдарьяла явилась вербоваться в сёстры милосердия, чтобы бинтовать бойцов, раненных в сражениях за Южные острова, её окружили элегантные офицеры:

— Господа, все сюда! А ну, снимите шляпку! Потрясающе! Она! Ей-ей, она! Смотрите, даже веснушки в тех же координатах! Можно с вами сфотографироваться, юная госпожа?

— Конечно, — неуверенно ответила Эшдарьяла, комкая в руках прошение о направлении в действующую часть, которое она обозвала зычным словом «рапорт». Мелькнула даже шальная мысль пробоваться в снайперы, настрелять кучу врагов и проявить себя в рукопашной, при такой-то популярности среди военных. — Фотографируйтесь.

И огляделась. Сводчатые окна, потолок до небес, громадная карта рядом с глобусом — огромным, в четыре обхвата. В таком участке хотелось призываться и служить исступлённо.

Офицеры живо подхватили её новенький чёрный рюкзачок и длинное чёрное пальто, чёрную шляпку, длиннющий чёрный шарф, и притащили откуда-то роскошное резное кресло старинной работы, с подлокотниками-тиграми. И установили его у древнего камина. Предложили сесть, сами же выстроились в очередь, поодаль. Фотографировались долго, каждый, по нескольку раз, всегда однотипно: Эшдарьяла сидела в кресле, рядом стоял офицер, почтительно возложив руку на резную спинку из драгоценного дерева. Эшдарьяла, скучая, закинула ногу на ногу и облокотилась о деревянную голову тигра, это вызвало бурю восторга почему-то. Офицеры судачили шёпотом:

— Она, господа. Точь-в-точь она.

— И не красится. Природные данные.

— Не может быть…

— Ручаюсь. Готов биться об заклад.

— Может, рапорт прочтёте? — взмолилась наконец Эшдарьяла.

— Чей рапорт? — изумился один из офицеров.

— Мой! — вскипела Эшдарьяла. — Вы его у меня из рук выхватили и бросили на тот стол!

Рапорт так и лежал на столе, перевёрнутый текстом вниз.

— Что за гвалт? — раздался недовольный бас, и все вытянулись перед седым офицером; видимо, старшим. — Кто притащил сюда моё кресло?

Начальник держал в руке какой-то листок и замер:

— Ничего себе… Где вы такую раскопали?

— Что-о-о?! — Эшдарьяла вскочила из кресла, схватила свой рапорт и сунула его начальнику. — Какую ещё «такую»?! Что за фривольный текст речи?! А ну, завизируйте немедля мой рапорт! И напишите наискосок, крупно, где получать униформу, оружие и боеприпасы. Говорят, у вас вечно путаница с этим.

Начальник удивлённо поглядел на Эшдарьялу и пробежал глазами текст рапорта. Усмехнулся:

— Вам сколько лет, госпожа Великая управительница?

— Восемнадцать! — лихо соврала Эшдарьяла.

И опешила:

— Почему… «великая управительница»?

— Похожа, — пояснил начальник, разглядывая Эшдарьялу.

— Ставьте визу! — разозлилась она. — А не байки мне тут рассказывайте про схожесть и похожесть! Ха! Никто не знает, как выглядела Великая управительница в пятнадцать и в шестнадцать, то есть во все восемнадцать. Нету её доподлинных портретов в подобной юности. Вот так.

— Их полным-полно во дворце верховного, — скучным голосом произнёс начальник. — Весь «зал Эштаръёлы» увешан её доподлинными портретами, большими и маленькими. Там она в пять лет, в десять, в двадцать и в тридцать. В песочнице, на балу, на лошади и в лодке. В шестнадцать она в каминном зале, сидит в резном кресле, облокотясь локотком о нос деревянного тигра. Заказ Ферха Нилзихорда, её воспитателя. Не дале как вчера верховный благодарил нас в том зале за примерную службу. Вот мои оболтусы и разволновались, вас завидев. Вы будто с портрета того сошли.

— Тогда извольте оправдать доверие портрета и верховного управителя, — отчеканила Эшдарьяла. — И завизируйте мой рапорт. Пока мы тут болтаем, враг топчет наши озимые поля и тучные нивы. Каждый штык на счету.

— На Южных островах нет нив, — улыбнулся начальник. — Там скалы, выжженная степь и полигон. Над ним кружат голодные и драчливые стервятники. Они совершенно не боятся штыков.

И повернулся к офицерам:

— Господа, пока вы тут дурачитесь и проводите фотосессию с юной Эштаръёлой, передали новость: старший офицер Къядр потопил тяжёлый крейсер «Чимауки». Исход конфликта предрешён, ибо у врага выбит флагман и сгинуло всё командование. Цитирую отрывок сообщения: «…истребители противника, поднятые наперехват нашего аса, сбиты им на виду у озлобленного вражеского флота. Не обращая внимания на остервенелый зенитный огонь, старший офицер Къядр совершил над флотом неудачников подобающую воздушной победе фигуру высшего пилотажа — семь вращений подряд — и благополучно вернулся на авианосец». Свалил семерых «конокрадов» и дал высший пилотаж на «Даке», прямо над буруном от утонувшего «Чимауки». Орёл, что и говорить.

— Во крошит! — загалдели офицеры. — Один!

— Сколько ему причитается за «Чимауки»?

— Одиннадцать миллионов.

— Круто, что и говорить.

— Помяните моё слово: вернётся капитаном.

— Если вернётся. Теперь вся летучая шелупонь начнёт охоту на Къядра. Кучу наёмников зазовут.

— Это «да». Это по-ихнему. Не победили, так хоть напакостить.

— Угу. И кино снять: «Как мы сбивали Къядра». Всю проигранную войну к этому упоительному моменту сведут.

— Ну, это ещё вопрос. Спорим: собьёт всех и вернётся капитаном.

— Как он исхитрился на штурмовике свалить семь истребителей разом?!

— Ха! «Семь»! У него уже сотня с лишним на счету, истребителей этих. Сперва они подраться с ним лезли, а как посыпались факелами, то загалдели: «Внимание-внимание! В воздухе старший офицер Къядр!». И — врассыпную.

— Как он умудряется на «Даке» сбивать истребители?

— Говорят, манёвр какой-то удивительный изобрёл. «Кобра Къядра» называется.

— Умный парень…

— И крепкий. У меня приятель в пилотах служит, говорит, редко кто выдержит перегрузки при таком маневрировании. Невозможные перегрузки. Вот «конокрады» и мажут. Они ведь тоже под перегрузкой.

— Что ж они сейчас на него полезли, всемером?

— А куда им деваться, если «Дака» заходит в атаку на флагман? У него четыре «Сенхимела» в боеукладке! Небось, слюной брызгали с флагмана: «Сбить!». Сообразили, что кранты всему ихнему штабу через минуту.

— Сколько ему? Лет двадцать пять, поди? И это в двадцать пять лет… А мы тут, как…

— Молчать, — ровным голосом велел начальник.

И обратился к Эшдарьяле:

— Чуете настроение моих подчинённых? Такие рапорты, — он помахал её прошением, — пишут все офицеры призывного участка. А уж им куда больше шестнадцати лет!

— Мне восемнадцать, — сквозь зубы произнесла Эшдарьяла, решив упрямствовать во всём и честно округлила глаза. — Исполнилось позавчера. Остаток торта ещё лежит в холодильнике. Это доказательство, между прочим! Могу предъявить его вашим героям письменного жанра.

— Несите торт, — насмешливо заметил кто-то. — Съедим.

— Ступайте-ка домой, дорогая моя, к лакомству, — ласково посоветовал начальник. — Старший офицер Къядр управится без вас. Ему и делов-то осталось на два чиха.

И вдруг предложил сфотографироваться в кресле.

Эшдарьяла молча вытащила свое прошение из могучей лапы начальника, повернулась и ушла. Не оборачиваясь. Но небрежно набросив на локоть своё пальто, сжимая под ним шляпку, прошение и лямки рюкзачка. Всё одновременно, в одной руке, чтобы помахивать над плечом указательным пальчиком другой руки. Это означало «нет». Напоследок — опять-таки не оборачиваясь! — подняла над плечиком изящный кукиш.

— Сдаётся, она и характером близняшка с Эштаръёлой, — прозвучало вслед восторженное. — Болтают, та ещё была штучка.

Всхлипнула она только на улице, напялив кое-как пальто и втискиваясь в лямки рюкзачка. Вынула чёрный носовой платочек с вензелем и высморкалась. Темнело, зажглись фонари, поскрипывал последний в этом году снег, у ярко освещённого журнального киоска толпились возбуждённые студентки, рослые и румяные. Мороза большого не наблюдалось, все студентки были в тонких коротеньких курточках и вязаных брючках в обтяжку, но с огромными шарфами, обмотанными вокруг шеи в здоровенные — почти до плеч — коконы, отчего вся толпа походила на клумбу невиданных пионов, которая распустится вот-вот. На них оглядывались, замедляя шаг, проходящие мужчины, но любопытных мужчин зло дергали за рукав старящиеся жёны.

«Во кобылы отъевшиеся, — раздражённо подумала о студентках Эшдарьяла. — Уж точно за двадцать вражинам, нет бы двинуть на призывной участок. В снайперы. Хотя… Этих враз по креслам распихают господа офицеры. Или по диванам растащат. С такими-то задницами! И куртки на грудях лопаются».

Студентки расхватывали экстренный номер «Ополченца», перебрасываясь шуточками. И умчались с трофеями.

«Ишь, патриотки, — зло рассуждала Эшдарьяла. — На войну не заманишь, они в журнале войну смотрят. Назло всем тоже куплю журнал!».

Журнал красовался за стеклом киоска.

Нащупывая в кармане мелочь, Эшдарьяла глянула на обложку журнала и увидала… его. Да, это был Он. Не прыщавый придурок-полуэмигрант из гимназии, а настоящий парень, какой грезился ей иногда в стыдливых мечтах. Узкое приятное лицо, высокий и поджарый. Ладная лётная форма, без финтифлюшек. Красив не слащавой красотою, а мужественной. Словом, коротко стриженый жилистый смуглый брюнет с глазами цвета стали. «Старший офицер Къядр на палубе подводного авианосца „Эштаръёла“ получает полётное задание от флаг-офицера Гаживарра», — прочитала Эшдарьяла под фотографией. — «Спустя час нашим асом будет потоплен флагман вражеского флота и оба зенитных крейсера сопровождения».

— Он последний и мятый, — мстительно сообщила киоскерша, разглядывая Эшдарьялу с неприязнью. — Не имею права продавать бракованный номер. Обязана вернуть испорченный журнал на склад, там его спишут и сожгут.

— Щас я кликну сход, — пообещала Эшдарьяла зловеще. — И объявлю гневному народу, что ты, квашня тухлоротая, хочешь сжечь лик народного героя. Он не мятый, помята последняя страница с гороскопом. А ты тайный враг государства, рассказываешь пошлые анекдоты о Великой управительнице, мечтаешь отравить князя крысиным ядом и прячешь сына-лодыря от всеобщей мобилизации. По моему бдительному сигналу его заберут на службу, в арестантскую команду дезертиров, а тебя уволят. Видела, откуда иду? — с призывного участка. Мой дедушка там самый-самый главный. Ты видишь его регулярно, когда на службу идёт чеканным шагом. Стрижен «ёжиком», бородавка на щеке и рыкающий голос. Вмиг загонит твоего отпрыска на войну! На самый огнеопасный участок.

И выложила на прилавок перед оторопелой киоскершей два ръярра:

— А ну, испорченного Къяра мне! Живо! И сдачу!

Унося журнал, она оглянулась: киоскерша, выдыхая в пригоршню, обнюхивала ладони. Лицо у неё было то ли испуганное, то ли растерянное.

«Так тебе, гадина!» — с яростным удовольствием подумала Эшдарьяла.

Дома она аккуратно вырезала фото старшего офицера Къядра, с особым наслаждением искромсала фотографии каких-то восторженных девиц в крохотных носовых платках вместо юбок и выбросила останки журнала, не читая. Фото с Къядром было прикреплено внутрь чемоданчика, на крышку. Именно так поступали в давнюю войну подруги героев: держали их фотографии во фронтовых чемоданчиках, среди самого ценного. Среди амуниции, потёртой фляги, кобуры с пистолетом и помады.

Гимназию она заканчивала с отличием и окрепла мечтою: ей под силу построить идеальное общество с чистого листа. Надо лишь с группой единомышленниц найти и захватить в собственность какой-нибудь необитаемый остров. Но, когда она наткнулась в журнале на статью о предполагаемом полёте к Дневной звезде — автор статьи рассуждал, кто поведёт звездолёт, буде построен такой, уж не капитан ли Къядр? — то мечта враз обрела контуры чёткого плана: надо лететь к звёздам из окружающей мелочной мерзости, снискав всемирную популярность первой звездолётчицы. И построить — там, у Дневной звезды! — идеальное общество. Построить силою своего слова. А уж потом переиначить здешнее безобразие по звёздному образцу. Наглядный пример подействует куда эффективнее пустых речей. Конечно, другая планета лучше какого-то острова, она куда просторнее, да и поведёт звездолёт сам капитан Къядр. И, конечно, он непременно прослышит, как она, верная подруга героя, притащила в гимназию дюжину тяжеленных бутылей яблочного сока, отмечать его производство в капитаны. И включит её в свой экипаж. От этого тайного предположения захватывало дух и краснели щёки.

Путь к мечте лежал через Центр подготовки космонавтов, упрятанный где-то в лесах. Никто не знал, где именно. И на исходе лета, после сдачи выпускных экзаменов, пришлось обращаться в княжескую канцелярию.

Из ослепительной мечты её выставили с треском. Изысканные наглецы в мундирах посоветовали ей (с тончайшей иронией!) завещать планы полёта к Дневной звезде своей внучке или правнучке, ибо аккурат в те годы и полетят. Может быть. «Кто вам сказал, будто вот-вот построят звездолёт до Реги и даже назначен командир? Ах, вычитали тут… Очень авторитетный журнал. Можно сказать, основа основ науки. О, да тут статья о гигантском скате, о невидимом городе Аръяварте… „Не сметь иронизировать“? Извольте. Милочка вы моя, нашему неидеальному обществу дай-то сил долететь до Кренды. Это спутник газового гиганта Протгиярра, если верить школьному курсу астрономии. Имеет атмосферу! Ужас до чего неприятную. Там газы стынут, понимаете ли, и текут ручьями по склонам ледяных гор холодными ручьями. Прямо в океан жидких газов стекают. Подумайте: ну какое идеальное общество удастся вам отчудить на берегу таковского океана?! Там даже искупаться не получится, не то что посеять рожь или эти ваши „идеальные злаки“. Хорошо будет ваше идеальное общество! — ни хлеба, ни яблочных вин, и все немытые».

Каждый наглец улыбался и сиял нарукавной эмблемой: сломанным мечом в колючей проволоке. В морду бы им запустить моток-другой эдакой проволоки! Ишь: «В экипажи космических кораблей допускаются только господа потомственные офицеры, сударыня. На орбите должно быть сухо, в смысле „не слезливо“, вы не то подумали. Это образцы ваших текстов? — ух, какой слог… Подвизаетесь в письменном жанре? Расхваливать с орбиты наши просторы не надо, они давно сфотографированы первой космонавткой. Слыхали про госпожу Таниёлу Вадиршерру? Увы, трагически погибла на Кренде. Идея! — вы не прочь поработать на космос шваброй? Штабу Ударных сил нужна уборщица сходной с вами комплекции. Предыдущая наша уборщица, доблестная старушка, ушла на заслуженную пенсию. Провожал лично командующий Ударными силами! Вручил ценный подарок. Очень ценный! Честно говоря, не чаяли уже, как избавиться от скандалистки. Всех достала маразмом! Но уволить боялись: талисман штаба, как-никак. Самого верховного управителя заставила ноги вытереть — дважды! — и ждать, пока коридор подсохнет. Стоял, переминался, ждал… Представляете власть и почёт этой должности? Ну как? Берётесь за швабру? И бросьте вы это писательское перо, нынче все грудастые наследницы наворованных состояний шастают с писательскими перьями по редакциям, вам-то куда супротив них?! Да и зачем вам, при столь двусмысленной внешности, портить репутацию в подобном обществе, далёком от идеала? Поразмыслите лучше вот над чем: где вы видели стройную девушку со шваброй? Нигде! Вы будете первой! Украшением штаба Ударных сил и нашим новым талисманом! Верховного управителя облаете запросто! А вам — хоть бы хны! Будете свирепствовать под крылом командующего Ударными силами, он ценит живые копии Эштаръёлы дороже жизни. Вам всё с рук сойдёт!».

Скандал Эшдарьяла не закатила из уважения к героическим портретам на стенах, но на улице выплакалась вдвое против обычного.

Запасной вариант карьеры предполагал развиться в крупную писательницу годика за два, но на писательскую работу тоже не брали. Причём нигде. Не приняли стажёркой даже в журнал «Железные дороги Сахтаръёлы» — уж в эту-то узкоколейку должны были с руками оторвать умного человека! — так она считала. Но скучные журнальные чиновники настырно домогались писательского диплома и совсем не обращали внимания на искромётный юмор. Только морщились и долдонили без выражения: «Извольте ваш диплом».

И в редакции у них пахло тараканами.

А ведь вскорости надо будет покупать продукты, всякие супы и фрукты, вносить оплату за дом, платить государственные налоги и подати князю; словом, надо было искать жалованье. То есть работу после катастрофически близкого окончания гимназии. Ибо отцовские деньги таяли с ужасающей быстротой.

Но самый страшный удар нанёс капитан Къядр. За окнами уже сияла золотая осень и блистал роскошными платьями выпускной бал, когда в гимназическом буфете ей радостно сообщили: кумир её мечтаний напился до потери человеческого облика и устроил пальбу в Южных владениях, был арестован и отправлен в госпиталь, в кандалах, для вытрезвления. Но перекусил цепь и трусливо сбежал за границу. Словом, изгнан с позором из дружин князя и теперь числится преуспевающим коммерческим консультантом у братьев Чаббров, приторговывает апельсинами. Что поделаешь! — не каждому по плечу фальшивое бремя славы народного героя. Слабохарактерные глупцы начинают куролесить, мнить себя «крутыми перцами» и спиваются. Снова принесёшь сок? Хотим апельсиновый! Ну, в дар от твоего кумира! Как-никак, повысился из каких-то «капитанов» до влиятельного торговца апельсиновой розницей. Вот это карьера так карьера! Тащи две упаковки.

Эшдарьяла заперлась в кабинке туалета и ревела весь выпускной, а у журчащих раковин пересмеивались подлюки-одноклассницы.

Портрет низвергнутого кумира она не стала отскабливать из чемоданчика. Назло мерзавкам-одноклассницам.

Крушение веры в доброе человечество затянулось. Эшдарьяла бодро повторяла матери:

— Порядок! Обещали взять! Заполняю бумаги! — и бесцельно разгуливала по некогда осенним и многообещающим, но снова заснеженным и постылым бульварам, промерзая насквозь и получая от ворот поворот в каждой из тёплых журнальных редакций. Пару раз она помогала (для разогрева застывшей крови) какой-то пожилой смотрительнице бульвара и всласть орудовала лопатой, расчищая дорожки от белого-белого снега.

Раззадорившись дворницкой работой, она уже начала подумывать о здоровом физическом труде лопатой и метлой (а никакой не шваброй вовсе!), даже заглянула в Управление бульваров, но произошло непредвиденное. У них с мамой вдруг решили отобрать — за злостную неуплату! — просторный дом. Они вдвоём занимали красный старинный особняк недалеко от реки, о двух этажах и с большим крытым балконом, с огромной ванной и с бассейном на превосходно остеклённой крыше. Личным бассейном! — возле него в красивых старинных кадках росли вечнозелёные трёхсотлетние деревья, карликовые и ароматные. Купаться там зимними днями было просто здорово, разглядывая из тёплой воды сквозь толстенные прозрачные стены замёрзший Акдиръянд и древний парк.

После гибели отца на элитный дом уже покушались какие-то наглые типы и поначалу напугали мать, но Эшдарьяла дала им по рукам. Ха! — выставить из дома вдову офицера с малолетней дочерью?! — всплакнувший городской сход и мыслить о том не стал после слёз малютки Эшдарьялы, а присудил бесповоротно: госпожа Кронмарьяла с дочерью не будет платить ни ръярра за дом, до самостоятельности дочери. Вот поступит дочь в гимназию, вот выучится… Вот тогда и будем взимать пятую часть того, что платил за дом капитан Бангиръярр. Станет дочь совершеннолетней и устроится на работу — будем взимать треть. С молодой девушки и очень моложавой вдовы можно взимать и треть.

Сумма «пятая часть» была значительной, конечно. Но в те далёкие дни и очень-очень далёкой.

И госпожа Кронмарьяла ничего не платила за роскошный дом. Она настолько привыкла к подобному положению вещей, что совсем позабыла уплатить эту самую пятую часть, которую когда-то присудили. Вообще-то дело пустяковое — многие не платят годами — но в данном случае произошло удивительное: никто не пожелал задним числом принимать оплату от вдовы героя. Все отводили глаза и ссылались на обеденный перерыв, норовя улизнуть. Впрочем, закон торжествовал. Трижды задержал уплату налога? — вон из древнего особняка в дешёвую казённую квартирку.

И тогда, где-то в беспощадном коридоре, госпоже Кронмарьяле намекнули в спину, шёпотом: не оборачивайтесь, сударыня. Умножьте пятую часть на сто, вложите всю сумму в конверт, и мы решим вашу проблему в одночасье и навсегда.

У госпожи Кронмарьялы отсутствовал опыт давать взятки. И отсутствовала пятая часть, умноженная на сто. Не было даже конверта. У неё имелась только пятая часть, умноженная на три. И потому уже вечером к дому подкатил на роскошной машине невероятно наглый тип. Распахнув полушубок, он хозяйски расхаживал по комнатам и обстукивал стены, с превеликим удовольствием промерял ванну: «Ха! Сюда пять девок влезут!»

Тип был здоровенный и толстошеий, он громко прерывал возражения на любом втором слове и тыкал в плечо связкою ключей. Тип не сомневался, что скотски утыканный и хамски прерванный будет слушать его, будет даже подхихикивать его ленивым шуткам. Прерывал собеседника он просто так, по привычке. Чтобы показать, кто над кем возвышается.

Глазки у здоровенного типа блестели, он попахивал перегаром, какой-то тяжкой кислятиной и козлиной шерстью, с улицы услужливо бибикали в автомобильный клаксон приятели — они спешили кутить, оглушительного клаксона им, видимо, вполне хватало для общения. Хватает ведь трубных звуков всяким хвостатым и копытным? Хватает. Даже трубящим обезьянам хватает пары звуков.

Простукивающий стены тип не обращал никакого внимания на выкрики обитательниц дома и на истошные трели за окнами: заискивающие клаксоны подождут, могучий тип не собирался «убираться вон» и был выше суеты типчиков-прихлебателей. Он осматривал будущее гнездо, которое не вил и не строил, но которое возжелал. Судя по мягким рукам и угрям на носу, он вообще ничего и никогда не строил, а только желал. Этот зловонный тип горделиво полагал себя хищником. Он ведь процветал среди беспомощных травоядных. Он был выше их, как мелкий паразит выше микробов!

На следующий день Эшдарьяла нашла в почтовом ящике записку из кое-как наклеенных букв: «Вы ещё живы, сучки? Исправим». От записки пахло вчерашним гостем.

Ей стало по-настоящему страшно. Даже руки задрожали и вся пачка корреспонденции рассыпалась по полу: требования об уплате налогов, предложения о продаже автомобиля, реклама мебели «От Кликусана» и прочая чушь. Поверх всего этого безобразия упало отлично отпечатанное приглашение. Журнал «Чистые всходы» зазывал бойкую на перо личность к собеседованию, с целью изучить «перспективу литературного сотрудничества».

Насчёт этого журнала у Эшдарьялы были сомнения морального толка. Она помнила, как однажды нашла номер «Чистых всходов» в почтовом ящике, но отец сказал: «Выбрось эту дрянь. Испачкаешься». Она испугалась, выбросила яркий журнал в мусор и долго мыла руки. Но в те годы она была совсем маленькая, даже не знала танлагемских букв, что она понимала?!

Но теперь пришлось купить свежий номер журнала и оценить содержимое. Эшдарьяла любила ясность, но содержимое хотело чего-то туманного, оно призывало ко всеобщему самоунижению перед кем-то неведомым и загадочным, но справедливым. Журнал настаивал на вечном покаянии без возможности оказаться прощённым: просто покайтесь перед всеми и несите удвоенную кару дальше. Именно в покорности и непременно дальше, периодически каясь. Кто должен каяться, перед кем, за что, кто каратель… Где списки грешников и адрес высших прощающих инстанций? И если нет шанса на прощение, то на кой ляд каяться вслух? Душевное покаяние журнал почему-то отождествлял с неизбежными — и непременно материальными — уступками со стороны кающегося, уступками опять-таки во всём и всего. Например, уступками всем кой-каких территорий Сахтаръёлы, но поимённо эти таинственные «все» не назывались.

Когда Эшдарьяла читала журнал, ей хотелось найти этих самых «всех», уточнить окончательный размер дани, поинтересоваться сроками грядущего ига и захлопнуть журнал навсегда. Но в журнале, помимо гнусных колонок «политика» и «анекдоты», имелись страницы сказок. Был даже научный раздел. В нём обсуждалась вероятность столкновения с астероидом, подобным Анитогу, очередное прибытие которого допускалось через столетие-два. И знаменитый астроном Фалдусан рассуждал в своей великолепно оформленной статье о возможности жизни в углеводородных океанах Кренды.

Вдруг им нужны умные люди именно в такой раздел?

Утром Эшдарьяла явилась по указанному в приглашении адресу.

Триумф

Главный редактор оказался человеком в солидном возрасте, был плешив, плохо выбрит, измят в плечах и завален бумагами. Словом, выглядел он так, как и должен выглядеть настоящий главный редактор, в понимании Эшдарьялы. Он восседал в крошечном кабинетике с огромным шатким столом и старинным сейфом-шкафом с тусклыми ручками-вертушками. Сейф был грубо сляпан из листов железа и перекрашен множество раз дешёвой краской. Эшдарьяла уже видела подобный железный шкаф, когда помогала чистить снег на бульваре. Он открывался здоровенным ржавым ключом, и в таком старушка-смотрительница бульвара хранила лопаты, веники и тряпку; «штоб не умыкнули проходимцы, а то ходют и ходют тут усякие». Словом, редактор не старался отделиться от творческих масс огромным шикарным кабинетом, портретом за спиною, телефонами и длиннющим столом, унизительным для просителя. Скромный кабинет редактора льстил самолюбию гостя.

Как истинно «главный», редактор сразу перешёл к делу:

— Мы изучили ваши гимназические сочинения, ваш слог и ваши взгляды, госпожа Эшдарьяла. Ваш рассказ «Сон в зимнюю пору» меня просто поразил! «Когда снег засыпал сухие листья в парке, возникло удивительное чувство, будто много-много белых хомячков ползают под деревьями. Первый снег был липкий и можно было играть в снежки. Деревья стали усыпаны снегом, словно алмазами. Снег всё лежал и лежал, пока не растаял. Когда он таял, на нём появлялась чёрная корка. Местами он становился желтоватым», — главный редактор читал текст с большим подъёмом и чувством, поглядывая в какой-то листок.

Это было первое сочинение Эшдарьялы в литературном кружке «Головастик», куда её привела мать. Давным-давно, в другом полушарии планеты, много лет назад. И руководительница кружка, молодая и красивая девушка Гроя, смотрела на Эшдарьялу с изумлением и даже с каким-то испугом. Но улыбнулась ободряюще и предложила сочинить небольшой рассказик. И потом пылко убеждала госпожу Кронмарьялу отдать дочь в гимназию Миссии, куда Гроя немедленно перейдёт учительницей этого юного дарования, чтобы из талантливой девочки выросла гениальная писательница. Которая всколыхнёт умы!

И госпожа Кронмарьяла растаяла от похвал.

— Это из самого раннего, — смутилась Эшдарьяла. — Одно из первых моих произведений, писано ещё в Бангиръяндре. Лет пять мне было, что ли…

И добавила с вызовом:

— Первая премия литературного кружка «Головастик»! Это широко известное сообщество юных литераторов в Заморских владениях.

Главный редактор улыбнулся:

— Столь раннее проявление таланта меня и заинтересовало. Учтите, мы тщательно подбираем персонал, и вы показались нам подходящей кандидатурой.

— Вопрос, подходите ли вы мне, — высокомерно намекнула Эшдарьяла с ударением на «вы», усаживаясь без приглашения в кресло перед столом главного редактора и закинула нога на ногу. — Я-то подхожу, тут нет сомнений. Но учтите, я человек с большими творческими амбициями. Мечтаю всколыхнуть умы.

— Но это же прекрасно! — вдохновился главный редактор, с интересом окинув её взглядом. — Мы ищем именно таких сотрудниц. С чувством юмора и амбициозных. Извините, но перепачканная манной кашей домохозяйка вряд ли всколыхнёт заскорузлые умы усталых подруг по кухне. Да и чем колыхать-то? Она и двух умных слов не свяжет.

— И мои взгляды вряд ли соответствуют линии вашего журнала, — уточнила, приподняв бровь, Эшдарьяла.

— Великолепно! — хохотнул главный редактор. — Блестящая логика!

И посерьёзнел:

— Дорогая моя, у нашего журнала одна линия: справедливость. Под знамёнами справедливости есть место любым взглядам. Вот сейчас на моём столе статья, она пойдёт в набор, извольте глянуть: убит юноша-ополченец. Застрелен в карауле пьяным сослуживцем. Безутешной матери вручили отписку от какого-то начальника. Следствием-де установлен факт самоубийства. Мол, юноша получил письмо от лучшей подруги своей первой гимназической любви. Замуж вышла его первая гимназическая любовь, за его же близорукого приятеля, не годного к службе и к наматыванию портянок из фланели. Двойное предательство! Ба-бах! — и пулю в сердце.

— Очень избитый сюжет, — уверенно заявила Эшдарьяла. — Даже примитивный. Такое сплошь и рядом, пуль не напасёшься на дураков. Истинная подруга изменщицы должна была выслать обманутому юноше шёлковую удавку, прямо в письме. Для экономии казённых боеприпасов. Вот это был бы неординарный ход сюжета. А так… Небось, сама имела виды на ополченца или очкарика. И настрочила донос из торжества или от зависти. Сия трагедия и на страницу текста не тянет.

— То есть вы верите отписке какого-то воинского бюрократа? — удивился главный редактор, с уважением оглядев Эшдарьялу.

Она сразу припомнила ухмыляющихся меченосных наглецов из призывного участка.

— Ни единому слову ихнему не верю.

— Я тоже, — с облегчением произнёс главный редактор. — Где независимое и объективное следствие? Где протоколы допросов? Кто из начальничков наказан, наконец?!

— Полностью солидарна, — согласилась Эшдарьяла. — Всю требуху надо выбить из этих медуз меченосных. И привести каждого в чувство равновесия. Скоты скотами. Наглые и самоуверенные лжецы. Раздолбаи какие-то легкомысленные, а не боевые офицеры. Ни один не в состоянии разуть глаза на очевидные факты и дать им ход.

— Дорогая моя… — изумлённо развёл руками главный редактор. — Так в чём же у нас разногласия?

— Вроде нету, — подумав, признала Эшдарьяла. — В этом вопросе.

— Вот и отлично! — одобрил главный редактор. — Я готов взять вас на разработку именно «этого вопроса», но с испытательным сроком. Формальность, в сущности. Как правило, спустя некоторое время мы всех стажёров зачисляем в постоянный штат, но жалованье стажёру кладём полное, сразу. Ваше будет таким…

И главный редактор что-то написал на листочке, повернул его к Эшдарьяле.

— Это в год? — кисло поинтересовалась Эшдарьяла.

— Это в неделю, — усмехнулся главный редактор. — У нас понедельная оплата.

Эшдарьяла уставилась в листок, силясь умножить жалованье на число недель в году. Вынула книжечку, переписала, умножила «в столбик». Доход втрое перекрывал размер требуемой взятки.

Ничего себе оклады в «Чистых всходах»…

— Если вы согласны, — мягко произнёс главный редактор, подвигая к ней красочно оформленный лист со множеством напечатанных пунктов и квадратиками супротив них, куда надо было поставить «галочки», как велел образец заполнения, — то прошу заполнить бланк согласия и… в кассу.

— Какую кассу? — не поняла Эшдарьяла, ещё не придя в себя от потрясения жалованьем. — Зачем мне в «кассу» какую-то? Я пришла стажироваться в писательницы, а не в кассирши.

— Вам надо получить банковскую карту, — вздохнул главный редактор. — Я подпишу документ, и на ваш счёт сегодня же поступит аванс. Мы всем стажёрам выплачиваем аванс в размере годового жалованья. Для обустройства личных дел. Души писательниц так ранимы! Юные таланты надо оберегать от финансовых неурядиц.

У Эшдарьялы пересохло во рту.

— Сами понимаете, — главный редактор подвинул ей стакан с водой, — распространяться о своих доходах у нас не принято. Мы же цивилизованные люди и сплочённый коллектив. Поэтому никогда не интересуйтесь, кому и сколько платят. И не отвечайте, если кто-то ненароком спросит. Так принято. Это политика редакции.

— Поняла… — прошептала Эшдарьяла и отпила огромный глоток воды.

— Ещё вам полагается отдельный кабинет, — продолжил главный редактор. — Деликатность нашей работы требует сосредоточения умственных усилий и некоего комфорта. Держите ключ. Завтра утром прошу явиться ко мне, получите удостоверение и задание, госпожа информатор журнала «Чистые всходы». И ещё: купите изящные туфли на высоких каблуках, как у всех сотрудниц. В нашем с вами журнале не принято разгуливать в подобных чудо-башмаках, мы же не на уборке брюквы, где грязи по колено. Поздравляю!

…Она дежурила в банке весь вечер, проверяя периодически, когда на счёт поступят деньги. Даже встревожила своим присутствием охрану. И вот, наконец, толстенная пачка купюр упала в сумочку потрясённой госпожи Кронмарьялы.

— Взятку пойдём давать вместе, — решительно заявила Эшдарьяла. — Тебя облапошат. И никаких «деньги вперёд»! Сперва документально оформленная услуга, потом деньги.

После бессонной ночи, с утра и ещё затемно, она помчалась в журнал «Чистые всходы». Сжимая в кулачке ключ к отдельному кабинету. Ключ был с номером на бирке, а кабинетик оказался вдвое больше, чем у главного редактора!

На сдачу от взятки она закупила в кабинетик гигантский кактус, редчайший экземпляр из Жёлтой пустыни, который вот-вот грозился зацвести десятком молодых кактусят, каждый величиною с небольшую кастрюльку.

Её намерением накропать статью за три дня главный редактор был потрясён:

— Что вы, дорогая моя?! Какие «три дня»?! Как вы успеете за три дня проверить все факты?! Если вы допустите малейшую неточность, нас засудят за клевету. Княжеские ищейки вытащат нас на сход и засудят. Уж они-то всё проверят! И вы проверяйте каждую букву. Каждый факт! Крушите «меченосных медуз» своим великолепным слогом, но опираясь на железобетонные факты! Главный герой есть на примете? Рекомендую выбрать самую популярную в дружинах личность. Крушить, так вершки!

С выбором главного героя Эшдарьяла не колебалась ни секунды.

Вскорости главный редактор вызвал её в кабинет, прочёл набросок статьи и похвалил:

— Отличная работа и прекрасный слог. Великолепный! Вы бесспорно талант. И как правильно выбран главный персонаж! Не какой-то безликий начальник-чиновник, ищи-свищи его, а реально существующий капитан Къядр. Но… Но!

Эшдарьяла расстроилась.

— Увы, ваш герой получился странным: не то комическим, не то героическим. Дуэлянт, ас, герой, остряк, ныне коммерсант… Причём в последнем вы сомневаетесь! То он корабли топит, то отравлен некачественной брагой и апельсинами торгует… Мультяшный персонаж какой-то. Неужели торговать апельсинами преступно? Наверняка выгодно, многие позавидуют, а не осудят. А эти его шуточки по радио к несчастным девушкам на спасательных плотиках? «Пришлю за вами первую же оказию, сударыни, не промочите прелестные ножки». Представьте: вокруг океан, хищные скаты, горящие обломки и горящие трупы в озёрах горящего горючего. И лишь Къядр искрит юмором из поднебесья. Сам же бабахнул в иностранный корабль ракетой, да ещё шутит, понимаете ли: «Пришлю за вами первую же оказию, сударыни, не промочите прелестные ножки». «Ножки» разглядел на плотах, мерзавец. Да, на потопленном крейсере служили девушки! И прислал ведь оказию, сволочь. Уверяю, такой тип понравится женщинам и станет образцом подражания для мужчин. Но мы ведь не шуточки тут шутим над трупами, милая Эшдарьяла. История с потопленным флагманом уже быльём поросла, а комизм и героизм в статье недопустимы. Во-первых, это деревенский лубок. Во-вторых, это личное мнение автора статьи, а такое никому не интересно. Нынче ведь у каждого своё мнение, каждому подавай лишь убийственные факты, пощекотать нервы. А где нервы и факты в вашей статье? Сплошное мнение! И фото какое-то старинное из «Ополченца»…

— Как же быть? — Эшдарьяла чуть не заплакала от провала.

— Не унывать! — воскликнул главный редактор. — При вашем таланте грех унывать! И учиться, учиться, учиться!

Заговорил деловито:

— Давайте вообразим себя читателями. Я усталый немолодой сталевар, вы усталая официантка лет сорока, из пельменной. Идём вечером с работы, видим в журнальном киоске журнал с вашей статьёй. С этим вот фото на обложке. Купим? Нет.

— Почему? — воспротивилась Эшдарьяла с тревогой.

— Потому что журнал раскупят страстные студентки, — пояснил главный. — На вашей перепечатанной из «Ополченца» иллюстрации к статье мы видим, что два офицера чего-то обсуждают. То ли план боевой операции, то ли как гостей рассадить на банкете. Один — семейный дядя в возрасте, хотя ещё ого-го мужчина, он справа, второй — молодой красавчик в прекрасно подогнанном боевом обмундировании. Явно холостяк. Словом, перспективный жених. Студентки клюнут.

Эшдарьяла насупилась.

— А нам с вами, — улыбнулся главный, — то есть измученному сталевару и задёрганной официантке, наплевать, кто там «дядя», а кто «жених». Потому на текст плевать и подавно. Студенткам тоже наплевать на текст, они фото покупают. Так зачем писать статью? Кому? Кто читатель?

Эшдарьяла молчала, подавленная. Она писала статью, чтобы её прочёл Къядр лично, а не сталевары в пельменной.

— Любая иллюстрация должна быть «говорящей», милая Эшдарьяла, — мягко уточнил главный. — Чтобы встряхнуть умы одним видом своим, чтобы потрясённый потенциальный читатель сразу полез в журнал: ну-ка, чего там пишут об этом безобразии?

Главный говорил толково.

— Согласна, — признала Эшдарьяла. — Только где ж её добыть, «говорящую»? Да ещё с «безобразиями»!

— А вот это и есть суть нашей с вами работы, голубушка, — улыбнулся главный. — Если имеется «ударное» фото, текст к нему приложится сам. Слова можно оспорить, но фотографию — нет. Ибо она есть «факт». Разве что попытаются оправдаться и пробубнят: мол, вы не так всё поняли. Но оспорить не решится никто: дескать, не было такого. Как это «не было», когда «говорящее» фото имеется?!

— Продемонстрируйте на примерах! — потребовала Эшдарьяла. — Вашему курсу моего обучения нужны хлёсткие примеры. Так принято.

— Обворожительная логика! — хохотнул главный. — И верная. Извольте. Читая вашу статью, я раздобыл кое-какие иллюстрации. Учебный материал, так сказать.

На стол перед Эшдарьялой легла фотография: трое юнкеров в роскошном кабриолете, пьяны в лоск. А с ними… пять хохочущих девушек, практически голых, если не считать роскошных головных уборов из перьев.

— Ну… — обескураженно пробормотала Эшдарьяла, опознав в одном из юнкеров Къядра. — Поскольку мы сейчас в моей битком набитой рабочим людом пельменной, выскажусь усталому сталевару так: опаздывали эти вертихвостки на работу, они бездарные танцовщицы в какой-то злачной забегаловке. Видите, даже заголились загодя, чтобы прямо из электробуса на сцену заплёванную сигануть. А денег на билет нет, прокутили! Юнкера снизошли к горю прогульщиц и решили подвезти.

— И подвезли, — с иронией в голосе вымолвил главный, выкладывая рядом с первой фотографией вторую.

У Эшдарьялы все оборвалось внутри: две танцовщицы лежали на кровати уже абсолютно голыми, без перьев, цепочек и блестящих туфель. А между ними… Къядр, мускулистый, прекрасный и тоже голый. Смуглая танцовщица притулилась щёчкой к плечу спящего Къядра и мирно посапывала, темнокожая ослепительно улыбалась в объектив, её ладошка с растопыренными пальчиками заменяла юнкеру трусы. Тела танцовщиц были безупречны, особенно длинные ноги, ибо снимали со стороны ног.

— Первые пассии юнкера Къядра, — редактор щёлкнул ногтем по фотографии с голыми танцовщицами. — Красотки с Вебы. Танцовщицы при знаменитом заведении госпожи Ильтарьяллы. В юнкерах наш герой любил развлекаться с темнокожими шалуньями. Сразу с двумя! Вот он, в элитном кабриолете, пьян в стельку, двумя с приятелями и оравой танцовщиц. Случайный снимок прохожего, сделан десяток лет назад. На дорогих конкурсанток наш ас перешёл позже.

И главный, оценив выражение лица Эшдарьялы, положил на стол ещё одну фотографию, как бы вторым рядом.

На ней стоящего на перроне офицера целовали сразу две девушки, блондинка и брюнетка. В левую и правую щёки, одновременно.

— Не вижу криминала, — опомнилась Эшдарьяла. — Соседские дочери провожают в бой аса. Старые знакомые они. Ягоды вместе собирали в детстве.

И, узнав брюнетку, оторопела:

— Ёлы-палы, будущая хозяйка имения Къядров…

Появилась ещё одна фотография, большая.

— Это кто? — упавшим голосом произнесла Эшдарьяла.

С фотографии над нею смеялись две ослепительные особы в вызывающих намёках на платья, с лентою наискосок. Знакомая уже блондинка и незнакомая шатенка с такими роскошными выпуклостями, что лицо её разглядела Эшдарьяла не сразу, а лишь через десяток-другой секунд, да и то с усилием воли. Девушки касались одна другую безупречными щёчками и хохотали, элегантно прогнувшись и выставив одна над другой растопыренные холёные пальчики, имитируя короны. Обе молодые, уверенные, обе в соблазнительных мышцах и без единой помарки родинкой или волоском. У них даже пор на коже не просматривалось! — а ведь на коже должны быть поры! — так гласил курс анатомии, проштудированный Эшдарьялой в гимназии.

У Эшдарьялы в глазах помутилось. На фото был явно какой-то конкурс. Нынче в моде ежегодные конкурсы красоты, а девки эти — воровки и распутницы от самого своего мерзопакостного детства. Человек с таким телом не может быть честным. Невооружённым глазом видно: плутовки, одна другую с полувзгляда понимает.

— Хороши? — улыбнулся главный редактор. — Госпожа Искушение и госпожа Наслаждение, это их псевдонимы на конкурсе первой красавицы Вселенной. Увы, обе не удостоились главного титула. А вот «госпожа Искушение» в истинном её обличье, полюбуйтесь… Согласитесь, сударыня, в таком-то виде и горничной сниматься стыдно.

От этой фотографии Эшдарьяле кровь бросилась в лицо: на блондинке вообще ничего не было. Вообще ничего! Снимок в профиль, снимок со спины, сбоку, стоит в рост, босая, волосы заплетены по-озорному в две толстенные косы, врастопырку и до колен. Придерживает их так, чтобы не скрывали роскошное тело. Тёмный пол и тёмный зал, яркое освещение.

Эшдарьяла машинально потащила из кипы аналогичную фотографию ещё одной нагой красотки. Всё то же: косы до колен, ни клочка ткани на ослепительном теле.

Удивилась:

— Это же… Брюнетка…

Главный редактор тихо произнёс:

— Обе обитали у него в замке. Пассии господина капитана.

— Как: «обе»? — Эшдарьяла почувствовала, что бледнеет. — На сей раз «последовательно», полагаю?

Главный редактор молчал.

Эшдарьяла икнула:

— Или…

Главный взглянул на неё и развёл руками: «или».

И тихо произнёс:

— Они не могут быть «соседками», милая Эшдарьяла, ближайший сосед Озерного имения Къядров — это знаменитый вокзал Озёрных владений, полдня поездом. Они обитали у него в замке. Наверное, там и снимались голыми.

— Недоказуемо, — выдавила Эшдарьяла. — Может, это фотографии с медосмотра. Ну, на работу принимали в имение. Уборщицами туалетов. Да хоть бы и в горничные!

— Увы, — скорбно согласился главный. — Вы схватываете на лету, что такое «говорящая фотография». Эти не говорят читателю ни о чём, характеризующем героя вашей статьи. Подумаешь: две девчонки с конкурса красоты! Читатель оценит отменный вкус господина капитана и толщину его кошелька, всего-то. Такие «штучки» стоят ведь дорого.

И вдруг спросил, понизив голос:

— Вижу, для пользы дела вам необходимо взглянуть на настоящего капитана Къядра. На ту его часть, которая всегда в тени.

Наклонился над столом:

— Хотите заглянуть во мрак глубин его натуры?

Вскочил и, не дожидаясь ответа, запер дверь на ключ.

Эшдарьяле стало не по себе от замогильных интонаций редактора, а тот уже рылся в своём огромном сейфе, который царил в кабинете ледяным айсбергом. Никто не знал, что за сюрпризы таятся там, в глубинах, под облупленной краской на глади холодной стали.

— Вот он, ваш герой, — и на стол шлёпнулась папка с надписью «жутко секретно».

Эшдарьяла отшатнулась от надписи.

— «Секретно» не в смысле государственных тайн! — хохотнул её испугу главный редактор и расшнуровал папку. — Не тушуйтесь, военных секретов тут нет и не было отродясь, это шутливая надпись на моей счастливой папке. Тут всё про всех.

Он вынул из папки фотографию.

С нею из стопки фотографий полез угол ещё одной.

— Что эти бородатые рыла делают с голой девкой? — удивилась Эшдарьяла и потянула фотографию за угол. — Порнушка какая-то, что ли?

Но главный редактор проворно выхватил фотографию у неё из рук и, торопливо разрывая пополам, объяснил удивлённой Эшдарьяле:

— Фотография не секретна, но опасна. Я её рву. Видите? — рву. Запомните навсегда: я её порвал. Вы её никогда не видели!

И рвал в мелкие клочки мелькавшие бороды, голую спину, бёдра, лица…

Одно лицо показалось знакомым.

— Опять будущая хозяйка имения Къядров! — воскликнула Эшдарьяла. — Первая красавица Вселенной. Знаю её лично. Какая-то она замызганная на фото, не узнать. Это постановка для фильма? Ну, про борьбу в грязи? Слыхала про такие зрелища заграничные.

Главный редактор окаменел с клочками фото.

Эшдарьяла возмутилась:

— Он будущую хозяйку своего имения в эдаком виде разрешил снимать, в каком-то пошлом фильме?! Первую красавицу Вселенной?! Ладно голышом, но с какими-то бородатыми дикарями?!

— Сударыня! — опомнился и взмолился главный редактор, сметая со стола обрывки в корзину для мусора с надписью «Сжечь!». — Эту тему предлагаю не развивать ни устно, ни письменно. Не будем сердить папу вашего героя, папа очень ценит эту особу. Вот он, гляньте фото.

…Подтянутый офицер лет сорока-пятидесяти, трудно угадать возраст, безупречный мундир на юношеской фигуре. Правильные черты лица, ни единой сединки в чёрных, как смоль, волосах. Жёсткий и умный взгляд серых глаз.

— Шикарный мужчина, — удивилась Эшдарьяла. — Кто таков?

— Страшный и жестокий человек, облачённый немыслимой властью. Лев-самец без признаков гуманизма и морали, довёл жену до самоубийства своими беспробудными романами с прайдом служанок. У него их сотни, служанок, одна другой развратнее. Чудовище, а не папа! Для него с живого человека кожу содрать, как раз чихнуть.

— Не надо меня чужими папами пугать! — оскорбилась Эшдарьяла. — Я и своего не очень-то боялась.

Подумала и поинтересовалась негромко:

— Так кто этот живодёр по должности? Начальник Охранной службы, что ли? Так, интересу ради спрашиваю. Я несведущий человек в вопросах знаков различия. Мама категорически запретила мне изучать военные регалии.

В прежней папке с документами, окованной по углам железяками, которую ей передали для подготовки статьи, не было ни слова о семейном положения капитана Къядра или о его родственниках. Единственное примечание карандашом, какими-то игривыми буквами: «холостячок». К остальным бездарным текстам из папки Эшдарьяла сразу же потеряла всякий интерес.

Главный редактор вздохнул и ответил очень тихо:

— Ваша мама очень мудрый человек. Папа капитана Къядра послал банду головорезов в Слоссу, наказать обидчиков той девушки, Первой красавицы Вселенной. Головорезы сдирали кожу с лиц живых женщин и детей, представляете?! Что они выделывали с мужчинами, и вымолвить страшно. И всё как с гуся вода!

Тут главный редактор понизил голос:

— Он командует Ударными силами Госпожи великой Сахтаръёлы. Такому папе даже князь не указ.

— Ничего