Фёдор Быханов

Тайна горного озера

Фантастический роман

Страной сказок и мифов называют Алтай. Но в реальности никакому, даже самому причудливому вымыслу не угнаться за действительностью. Особенно в тех случаях, когда сама природа словно побуждает человека к рискованным поступкам. Так было за века покорения региона человеком, описанные в романе, где взаимосвязаны комета Галлея, смерть Чингисхана и судьба его сокровищ, похищенных белогвардейцами в столице дореволюционной Монголии. А если добавить сюда банду грабителей с туристической тропы, пришельцев из космоса, которым до сих пор поклоняются местные жители, то и таёжный динозавр вполне вписывается в хронику событий, завершившихся на знаменитом Шавлинском озере. Саму электронную книгу Федора Быханова «Тайна горного озера» можно читать и скачать в формате epub, fb2, pdf, как и множество других произведений этого сибирского автора.

Книга первая. АЛМАЗЫ ДИКТАТОРА

Глава первая

Медведь бодро шел на заклание.

Он уже успел за это лето изрядно набрать жирка на поспевших таежных малинниках. О чем красноречиво говорила, хотя бы, шкура исполина. Она буквально лоснилась своей бурой шерстью, переливающейся на мощном загривке чуть ли не шоколадными оттенками.

Они особенно заметны сейчас — в лучах утреннего солнца. Которое уже успело и само выглянуть из-за ближайших вершин, и миллионами блесток отразиться в каплях ранней утренней росы.

Эта серебристая влага, выпавшая в тайге после прошедшей, довольно прохладной ночи, обильно покрывала сейчас все вокруг: траву, листья кустарников, иголки кедров и пихтачей. И даже, выпиравшие из утоптанной земли, круглые гальки на пешеходной тропе.

Вот по нему-то — единственному пути в дремучих зарослях дикой природы и спешил озабоченный топтыгин, флегматично переваливаясь со стороны в сторону упитаной тушей.

И только острые клыки в, раскрытой от вожделения, пасти, да мощные когти, оставлявшие царапины даже на камнях, напоминали о совсем не миролюбивом нраве зверя. Правда сейчас, вовсе не походившего на себя прежнего — безоговорочного хозяина тайги.

Явно потеряв былую осторожность, медведь неумолимо спешил вперед.

Так торопился, что уже не принюхивался к запахам и не озирался по сторонам. Как обычно делал в поисках добычи или примет возможной опасности.

Сейчас он просто двигался по самому верному пути к манящей цели, выбрав для этого тропу, протоптанную охотниками и туристами.

Вот и очередная группа их, ставшая лагерем у последних кедров перед долгим травянистым подъемом к перевальной седловине, была готова продолжить движение. Но, что — то тревожное и людей охватило этим ранним часом.

Туристы и сами по себе медлили, собирая рюкзаки и вещи бивувка, тут же вообще оторопели полным своим составом. Замерли все во главе с верховым проводником, с двумя его лошадьми и даже звонкоголосой, обычно, лайкой Керзоном. Теперь собака, боязливо поджав хвост, терлась рядом с хозяином, когда мимо них, важно прошествовал громадный зверь. Не удосужившийся даже на то, чтобы просто рявкнуть упреждающи на неожиданное препятствие.

Происходило как будто так и должно было быть — медведь выпонял некую миссию, мешать которой не мог никто, оказавшийся на его дороге.

Исчез он столь же стремительно, как и появился. Оставив после себя, на росистом грунте между камнями, глубокие отпечатки лап, как свидетельство тому, что вовсе не привидился испуганным очевидцам, упитанный мишка на его последнем пути к горному озеру.

Дольше других, задумчиво смотрел во след косолапому, одетый совсем не так как другие — штормовочное братство, самый важный в компаниии — проводник. Несмотря на теплую погоду, на нем был, гремящий при каждом движении грубым брезентом, плащ-палатка, доставлявший особое удовольствие старику-алтайцу.

Остальные уже переглядывались между собой, словно ища подтверждения увиденному, а проводник продолжал глядеть только туда, где за поворотом тропы, нырнувшей в очередной увал, исчез виновник общего переполоха.

Ожил старик лишь тогда, когда истома запоздалого страха охватила лошадей. И ту, на которой, перед тюком с грузом сидел хозяин, и другую — навьюченную еще большим количеством рюкзаков.

Нерадостно — как бы извиняясь за допущенную промашку, тявкнула собака.

Потом, лайка бодрее попробовала голос.

Залилась на все урочище звонким лаем, не напоминавшем, однако, стремление тут же пуститься в догонку за грозной дичью.

— Будет тебе, Керзон проклятый, — незлобиво, все понимающе, осадил его хозяин. До того мгновения не сводивший глаз с медведя, пока тот не скрылся в таежной зелени.

Потрепав успокаивающе и лошадь по, все еще напряженной, шее, он произнес слова уже не для собственной «свиты», а для спутников:

— Миновала беда!

После чего спрыгнул, как молодой на землю с лошади и принялся снимать с седла плклажу.

Сбросил сначала один мешок со своей послушной лошадки, а потом снял и все, что прежде успел навьючить на вторую «тягловую силу».

После чего у ног коновода оказались все, доверенные ему, рюкзаки с самым тяжелым содержимым туристического скарба клиентов — консервными банками, палатками и прочим.

— До завтрашнего утра с места не трогаемся! — категорично заявил конюх, завершив разгрузку.

Потом, видимо, догадался, что необходимо бы и популярно объяснить причину своих самовольных действий. Что и сделал, но при этом обращаясь сразу ко всем, а не только, к озадаченному не меньше других, руководителю:

— Пойдем дальше попозже медведя. Если, конечно, сами не желаем, вот как он, попасть духу в лапы!

Уверенность в том, что никто не станет ему перечить, явно читалась на лице человека, прежде еще не успевшего дать повод, подозревать его ни в малодушии, ни уж точно — в слепом суеверии и поклонении перед темными силами.

Хотя знакомство туристов со своим будущим проводником было явно не шапочным. Оно состоялось еще за несколько дней раньше и имело вовсе не случайный характер.

…До этого, с момента выхода по маршруту от поселка Чибит, беспрекословно следовали за своим «Дерсу Узала», как назвали своего местного провожатого, начитанные сельские школьники.

Впервые попавшие в самое сердце Горного Алтая, они были искренни рады участию в мероприятии столь бывалого человека. И еще этим утром все без оговоросно всерьез считали:

— Нет более авторитетного следопыта.

И вот теперь выяснилось, что думали столь лестно про того, кто только что — на полном серьезе проявил дремучесть, присущую кому угодно, только не современнику конца просвещенного двадцатого века.

— Вот и выходит, что совершенно зря и явно не по делу рекомендовали нам его поселковые жители в качестве наилучшего в этих местах, знатока природы, — начала считать дюжина подростков, во главе с самоуверенным, подтянутым с нескрываемым армейским шиком, педагогом.

Действительно, что и говорить, иным было первое мнение, когда ребята высадились из рейсового автобуса, доставившего их на берег быстрой реки Чуи. Где знавали и куда более серьезных путешественников, чем этих участников пешегодного путешествия всего-то первой категории сложности.

Старший среди приезжих — Борис Ефимович Коротун тогда и отыскал себе сопровождающего.

Не по собственному, впрочем, почину, а во всем следуя инструкции, полученной им на работе, где среди педагогического коллектива школы вовсе не считался специалистам по краеведению.

Но так оно и было.

Ведь, вовсе не по своей воле бывший ракетчик — старший лейтенант запаса оказался замешаным в истории, связанной, как выяснилось, со всевозможной чертовщиной, включая сумашедших медведей и, подобных им, знатоков окружающей тайги.

— И вообще, — по мнению Бориса Ефимовича. — С самого начала затея данного похода по настоящим горам долго весела на волоске.

Она не сразу вызвала одобрение у руководства районного «Управления образования», куда обратились с «главной» школы райцентра участники туристической секции, успевшей к тому времени облазать на «своих двоих» всю степную округу.

На стороне энтузиастов было, впрочем, немаловажное обстоятельство.

Перспективы после осуществления похода сулились неплохими. В том числе — участие в краевом конкурсе. Заявку куда школьники уже подали, не посоветовавшись ни с кем. Как говорится, «сунувшись поперек батьки в пекло».

И все же согласилось районное начальство командировать спортсменов. Те же и рады стараться — уже все оформили, приобрели необходимое в дорогу, как вдруг новая напасть поставила под угрозу неизбежного срыва проведение столь важного воспитательного мероприятия:

— Понадобился новый руководитель!

Стал коим, по горячему настоянию директора школы Чермена Васильевича Аверина, именно преподаватель начальной военной подготовки Борис Ефимович Коротун. Лично не желавший, однако, ввязываться в подобные авантюры.

— Не подводи весь коллектив, соглашайся заменить пострадавшего коллегу! — приказным порядком обратился тогда к нему директор. — Не каждый год подобные походы организовываем, чтобы срывать их из-за какой-то там травмы одного человека — учителя физкультуры.

И далее тот разговор шел на повышенных тонах.

Один отказывался, как мог, «браться за гуж», другой, используя, что называется, административный потенциал, проникновенно убеждал военрука со всей директорской хитростью:

— Как же ты, Борис Ефимович, не понимаешь, что ребята целый год мечтали о походе по Горному Алтаю, готовились к нему, — голос с повелительного перешел на вкрадчивый. — Теперь же, только из-за тебя все может рухнуть.

Огорченно отвернувшись от подчиненного, Аверин шумно налил в стакан воды из граненого графина, но пить сам не стал, протянул посетителю:

— Не можем, мы — педагоги такого себе позволить, чтобы обмануть ребят. Как хочешь, а не позволю им потерять веру в справедливость. — снова стал горячиться директор. — И вообще — разве позволительно испортить детям летние каникулы!

Сам инициатор путешествия — легкий на помине физрук Николай Петрович Михеев, при этих словах тоже появился в директорском кабинете.

Правда, он вошел туда уже к самому концу жаркого разговора.

С мученическим выражением лица поздоровался с коллегами, после чего демонстративно принялся нянчить свою левую руку, по локоть закованную сейчас в белый «панцирь» гипсовой повязки.

Всем своим видом словно показывая, что никак не может привыкнуть к боли с тех пор, как прошлым вечером, поливая грядки на огороде, подскользнулся, упал на мосток у ручья и сломал руку.

— Лучевая кость пострадала, — вновь озвучил пострадавший огородник-любитель, полученный им, вердикт травматолога райбольницы.

И далее виновник новоявленных личных и школьных проблем не оставил медицинской темы:

— С таким диагнозом хорошо бы мне к началу нового учебного года выздороветь, а не то что в горы идти.

Увидев полный стакан воды, стоявший до сих пор нетронутым перед «кандидатом в туринструкторы», Михеев шагнул ближе к директорскому столу, взял емкость за граненые бока и выпил ее его содержимое залпом. А так как присутствующие продолжали таить молчание, с укором гладя на жаждущего, то и добавил извиняющимся тоном так, как будто уже все было решено в пользу его питомцев по туристическому кружку:

— Уже и билеты заказаны. В Рубцовске — на поезд до Бийска, оттуда — на автобус до самого Чибита.

В голосе чувствовались нотки гордости за собственную хозяйственность и предусмотрительность даже в дорожнывх мелочах.

— Снаряжение и провиант ребята уже получили. Завтрат — выезд.

Не ожидая даже и намека на возражение, он перевел взор с директора на своего «сменщика» в деле летнего активного оздоровления школьников:

— Ты не думай, Борис, мои ребята тебя не подведут. Все — как на подбор, что мальчишки, что девчонки.

После чего на стол были выброшены «козыри»:

— Особенно постарались твои же любимчики из стрелковой секции — Мишка Костромин с Татьяной Комаровой, да Вовка Шестаков. Они тебя еще больше потом порадуют.

Тут у травмированного физрука вновь появился серьезный союзник с неменее весомыми аргументами:

— Да и другие туристы опытные. Все заботы возьмут на себя, заявил Аверин, — Припасов хватит с избытком, деньги получены, не считая тех, что еще и родители собрали.

При этих словах, обладатель «гипсовой руки» неловко достал из накладного кармана рубашки плотный пакет:

— Вот маршрутная книжка и схема всего пути. Бумаги утверждены, комар носа не подтточит.

Тут Михеев вдруг сменил деловой тон на просящий:

— Ну, в крайнем случае, возьмете с собой в качестве провожатого, кого — нибудь из местных. И как проводника, и в роли погонщика вьючных лошадей. В Чибите такие имеются. И вообще — забот всего на каких — то там десять дней. Три дня — до озера, столько же — обратно, не считая отдыха на живописном месте. Позагораете. Рыбалка там, говорят, отменная. Ну, выручай…

То ли уговоры так подействовали, то ли Коротуну вдруг и самому захотелось ненадолго сменить свое привычное амплуа — руководителя начальной военной подготовки на работе и работяги «при жене» на приусадебном участке. Особенно там — где весь отпуск пришлось бы провести, вот как и Михееву — на поливе, да на прополке.

Так что, в конце — концов он позволил-таки себя уговорить.

Выцыганив, впрочем, неприменное условие, которое первым делом и поставил перед туристами и их родителями, собравшимися на «Автостанции», откуда уходил рейсовый автобус до ближайшего города — Рубцовска:

— При первом же «ЧП» — чрезвычайном происшествии, поворачиваем обратно, безо всяких там разговоров!

Все радостно согласились. Стараясь угодить великодушному человеку — новому руководителю похода:

— Лишь бы только он не переменил Коротун своего решения.

И вот, надо же, эта их готовность во всем слушаться старшего, выходила теперь боком, уже через несколько дней пути, на таежной тропе, когда все реально почувствовали вкус настоящего приключения:

— Того и гляди раздумает Борис Ефимович сам идти дальше и вести с собой подопечных?

Так и получилось.

Едва факт медвежьего визита по свойски, с привкусом мистики и суеверия прокомментировал старик Чепоков, как бразды общего правления на маршруте взял на себя Коротун:

— Не только до завтра здесь торчать не будем, а сразу, прямо сейчас, повернем обратно!

Хотя солидно басил изрядно перепуганный и озадаченный происшествием педагог, но сам он уже чувствовал, как унимается противная дрожь в коленях.

— Коли здесь дикие медведи, как цирковые артисты по городскому проспекту шастают, то детям без оружия делать нечего! Нет, нельзя больше рисковать…

Его слова заставили школьников забыть и о разочаровании в проводнике, и о, только что перенесенном, испуге.

Самый бойкий их них — Михаил Костромин сбросил с себя маску прежнего абсолютного послушания и с упреками набросился на таежника с его замашками закоренелого поклонника всевозможной чертовщины:

— Ты бы, дядя Ваня, помолчал лучше. Или ответил — почему сам не стрелял в медведя. Что, ружьецо не заряжено?

Только явный сарказм, переполнявший огорченную душу юного критика различного рода суеверий, остался совершенно невоспринятым объектом его устремления.

Проводник, не обращая внимания ни на слова взрослого «клиента», ни уж тем более — на упреки рядового школьника, продолжал, как будто ни в чем ни бывало, заниматься все тем же, что увлекло его при объявлении назапланированной дневки на месте встречи с необычным явлением.

Скинув с себя, гремящую как жесть, плащ-палатку, он аккуратно повесил ее на крепкий сучок ближайшего дерева. Где еще раньше уже успел примостить и свою старенькую двухстволку шестнадцатого калибра, с давно забытым другими, не современным — курковым механизмом боя.

После чего, двигаясь все так же невозмутимо, как заранее запрограммированная машина — робот, достал из алюминиевого узорчатого портсигара неизменную свою овальную сигарету — горлодер.

Прикурил ее от уголька, поднятого с не до конца, как оказалось, залитого водой костра. И в завершении действа с нескрываемым удовольствием выпустил струю дыма.

На чем и «прокололся», не добившись театрального эффекта законодателя таежной моды.

Крепко закашлялся.

Только и это не сбило его с толку.

Уже без предисловия старик вернулся к ответу на возмущение Костромина:

— Заряжена двухстволка, как полагается, картечью. Только никто бы в этого медведя не выстрелил. Так до самого места на него и зверь коготь не поднимет. Не его дичина, коли одет на зов самого.

— Кто это его мог позвать?

— К кому еще здешние медведи в гости ходят как Винни — Пух с Пятачком — к Кролику?

— Заливаешь ты, дедушка, нам как мальцам каким?

Когда гомон возмущения стих, таежник, удобно устроившись на корточках возле кострища, поднял наверх — на туристов свои лукавые прищуренные глаза.

Но теперь разговаривал в основном не с ними, а уже только со своей ровней — еще одним взрослым в честной компании:

— Не серчай, Борис Ефимович, на них. Ребята справные, пусть сходят на озеро, посмотрят на настоящую красоту. Не следует поход отменять! — после чего таежник для убедительности добавил. — Ручаюсь за то, что теперь насытился Кер-балык и до самой осени никого не потревожит. И этот мишка-амикан не в свой черед отправился завершать земной путь. Раньше-то, в разгар лета подобного не происходило. В основном — весной, да осенью, забирал он кого нужно — перед снегом. Видать, что — то случилось. Как у вас говорят…

Он вызывающе бросил взгляд на Костромина с его незабытыми обвинениями в дремучести:

— Глобальное потепление. И на нас, очевидно, оно влияние теперь оказывает!

Старик досмолил «Астру» до самых черных ногтей на заскорузлых пальцах.

Поднялся на ноги, аккуратно втоптал окурок в землю носком кирзового сапога и заключил, как отрезал:

— Ставьте палатки, пусть просохнут после прошлого ночлега.

Переменчиво, оказывается, бывает настроение не только у подростков переходного возраста, оказавшихся на природе.

И Коротун уже пожалел о своей пылкости в отношении идеи прекращения пути. Что же тогда говорить о мальчишках с девчонками, переживших психологический переход от испуга к разочарованию и потом уже — ко всеобщей радости.

— Да и как им было не торжествовать от того, что поход продолжается. Порадовал к тому же неожиданный день отдыха при отличной погоде на ягодном месте!

В чем уже успели убедиться накануне, собирая в компот для ужина спелую малину и синебокую жимолость, уродившуюся, по мнению Чепокова, как никогда.

И теперь, хозяйственные Вовка Шестаков с Борькой Малининым, подавая пример другим, отправились на заготовку дров.

Вскоре, следом за ними и Таня Комарова с подружками уже звенели голосами в зарослях ягодников, собирая дары тайги.

И только Мишка Костромин не знал куда девать, охватившие его, тревогу, озабоченность и одновременно любопытство.

Очень уж хотелось узнать:

— Что скрывается за словами старого охотника насчет неведомой очереди для зверья на поедание страшилищем? К которому на его глазах увела тропа могучего медведя?

Опять он не утерпел, пристал как банный лист к искусителю:

— Дядя Ваня, что это за «Балык» такой, который всеми повеливает и каждый его боится, да слушается?

Только проводник, собравшийся заняться серьезным делом — отвести на пастбище своих лошадей под присмотром умной собаки, не стал спешить с утолением любопытства того, кто буквально минуту назад обвинял его в отсталости.

Он укоризненно остановил собеседника:

— Ишь, какой прыткий. Не спеши. Все доподлинно узнаете, когда время на то ваше придет.

— И когда же? — не сдавался Мишка.

— Да хотя бы и сегодня вечером! Когда вернусь обратно, одробно поведаю, ничего не утаю. — усмехнулся старик. — Так что попридержи вопросы до ужина.

Уже не оседлывая свою ездовую кобылу, Чепоков степенно увел под уздцы ее и другую — грузовую лошадь на луговину перед перевалом.

Туда, где посреди огромной заболоченной пустоши высилась, наподобие крепостного бастиона, одинокая скала с намалеванной на нем маслянной краской «маркой» — указанием маршрута движения плановых туристов с республиканских турбаз.

К той поре уже спокоился, пришел в себя не только старик, но и отошли от шока все остальные.

До самого захода солнца жизнь на поляне напоминала разворошенный муравейник — от деятельности ребят, желавших стремглав выполнить любое задание инструктора, дабы он не сменил проявленную милость на безудержный гнев.

И в другом этот бивуак уже не походил на прежний — вчерашний с беззаботными обитателями.

Едва стемнело, уже никто не отваживался отходить далеко от света костра. Особенно в сторону перевала, куда утром ушел, увлеченный таинственным притяжением, бурый таежный великан, на которого нашлась еще более могучая сила.

Способная, как выяснилось, подчинить себя все окружающее пространство.

Глава вторая

До того, как прослыть ретроградом — сторонником «бабушкиных сказок», Иван Карпович Чепоков слыл среди приезжих личностью поистине легендарной. Во всяком случае именно он уже спасал экспедицию Коротуна.

Введь, вообще выход из поселка по направлению к горному озеру сельских школьников из степного Алтая мог бы вообще не состояться.

Возможно даже — к вящей радости нежданного их руководителя.

И по приезду в Чибит, как и прежде, не имевшего особо страстного желания тащиться оттуда «к черту на кулички» пешком, а не преодолевая расстояния как обычно, на своем желтом «Жигуленке», любовно выпестованом Коротуном за годы обладания юркой легковушкой.

Тем более, что успел он намаяться в качестве пассажира, так, как и сулил отставной инструктор — Михеев:

— К цели добираться ему со школьниками пришлось на переклажных — автобусом, поездом и снова автобусом.

Настроение не поднялось за то время, пока ехали уже по Чуйскому тракту от самого Бийска компаниеи, гомонящей по любому поводу.

Чего, впрочем, и следовало ожидать от оравы ребятни из числа старшеклассников, выбравшихся из — под навязчивой родительской опеки на вольную волю.

Ту самую, каждый новый день которой все сильнее омрачал командировку Бориса Ефимовича.

Тогда, перед прощанием с цивилизацией, еще более не прибавила ему настроения и промежуточная остановка у Чебита маршрутного автобуса, следовавшего далее до райцентра Улаган.

Уж очень мрачным, особенно, при их высадке с «ПАЗика» — в вечерний час, было ущелье у быстрой горной реки, подпертое к ледяной Чуе огромной лысой горой.

И эта настороженность самой природы стало первым «знаком свыше» для новоявленных путешественников.

Особенно для одного — взрослого, не удосужившегося подумать о том, что шутки на этом месте закончились окончательно и пора наступает нести настоящие дорожные тяготы.

Зато иное показали подопечные военрука, на лето разжалованного в турорганизаторы. Они наглядно убедили Коротуна в том, что действительно, а не на словах основательно подготовились к походу в горы.

Не дожидаясь особых распоряжений педагога, парни и девчата быстро поставили на речном берегу брезентовые палатки.

Накрыли их парусину кусками полиэтилленовой пленки — на случай возможной непогоды.

После чего принялись стаскивать ото всюду ветки, поленья, чурбаки и все остальное, годное для костра.

Возле которого уже колдовали дневальные, разводя сухое молоко для какао и вспарывая ножами консервные банки, определенные под готовку рисовой каши.

Однако ужин, хотя и в горах, был приготовлен не полностью «по — туристски», а с использованием остатков роскоши — даров цивилизации.

В виде того же хлеба из продуктовой сети предыдущего райцентра, где автобус делал остановку.

Не отказались юные путешественники и от молока с творогом, предложенных по сходной цене здешними — уже поселковыми хозяйками.

Но и такая еда приободрила всех.

Даже явного новичка походной жизни — педагога, вселив в Коротуна веру в то, что уже ничто не помешает им на следующее утро пуститься в путь по тропе.

Той самой, что так призывно уходила от их места у моста через Чую прямо в зеленые заросли кустарника.

Сплошной стеной покрывавшего высокий массив подножия, первого в их жизни, пусть и не категорийного, перевала.

Тем временем, наступившая вокруг темнота, словно подшпорила усталость, разом вдруг навалившуюся на ребятишек, сменивших несколько транспортных средств, перед тем, как оказаться на месте своих давних мечтаний.

Все — вместе взятое сделало свое дело.

Лагерь гомонился не долго.

Затих на сон еще до того, как погасли последние огоньки в окнах домов самых отъявленных полуночников из числа местных жителей.

Где-то еще бродили припозднившиеся гости, а в небольшом палаточном городке уже посапывали в своих спальных мешках юные естествоиспытатели, набираясь сил к предстоящим испытаниям.

Катастрофа едва не случилась на утро, когда, позавтракав остатками вечерешней — «цивильной пищи», все собрали рюкзаки и, уложив в чехлы палатки, уселись «на дорожку».

Заодно ожидая указаний от руководителя, хранившего при себе главную ценность — путевую карту.

Большое полотно, вручную перечерченное с другой карты на кальку, оно было за зиму учено-переучено до буковки, до каждого топографического значка на занятиях в кружке туристов.

Так что все ожидали ее появление на свет как старого, доброго знакомого, переданого военруку Михеевым лишь на временное пользование при передаче дел от травмированного преподавателя физкультуры.

Борис Ефимович, понимая важность момента, с должным почтением отнесся тогда к бумагам: и к маршрутному листу, заверенному печатью ближайшей от их села «Маршрутно-квалификационной комиссии» — города Рубцовска, и к «нитке» путешествия, набросанной поверх географических символов — отрогов, гор, речек и прочих препятствий на протяжении от Чибита до озера Шавлинского.

Содержимое пакета еще у себя дома он разделил поровну. Обернув каждый документ для пущей надежности плотным полиэтилленом.

Но если маршрутный лист требовался постоянно, при посадке с одного транспортного средства на другое, то карта только теперь должна была начать свою «работу».

И не начала.

— Помню, что прятал ее подальше в своих вещах, чтобы поближе забрать, и вот на тебе! — не столько других, сколько самого себя сконфуженно уверял теперь Коротун, все более виновато роясь в личном рюкзаке. — Где-то она должна быть?

Он ошибался.

Сколько не перетряхивал вещи, пакета с картой в них не нашлось.

Забытая дома учителем, она уже ничем не могла помочь туристам, лишившимся после долгой дороги последнего шанса вкусить таежной экзотики.

Несказанно расстроенным при этом оказался, наряду с приезжими и их пожилой «коновод» Иван Карпович Чепоков, накануне нанятый Коротуном для того, чтобы на своих лошадях он помог доставить часть груза туристов до горного озера.

В точности, как ему это посоветовал физрук Михеев, еще в деревне делясь опытом подобных детских походов.

Долго упрашивать при найме старого охотника Борису Ефимовичу не пришлось.

Он уже давно привык считать:

— Денежки за подобную работу.

Потому сумма, обещенная новыми клиентами, была учтена в череде расходов на многочисленных внуков, собиравшихся в школу.

— Как вот эти — заезжие сорванцы из, явно, обеспеченных семей, которых следовало обслужить во время каникул.

И тут, как на грех, надо же было случиться такой неприятности:

— Взлослый человек забыл дома важнейшую вещь — карту пути.

— Никуда не пойдем, — нахмурился тогда в первый раз Коротун, поняв, что дальнейший поиск, конечно же, оставленного дома при сборах, пакета с картой, ни к чему путному не приведет. — Нельзя соваться в места, о которых теперь не будет и малейшего представления.

Шум возмущения, тоже в первый раз, поднялся такой, что сулил окончательно и безповоротно похоронить, и без того висевший на волоске, авторитет новоявленного туринструктора в глазах его учеников:

— И, возможно, даже перерасти в бунт!

Кабы на выручку своему новому работодателю не пришел, накануне нанятый тем, проводник:

— Почему это не имеется представления о пути следований? — возразил Иван Карпович. — Я вас доведу без проблем, до туда, докуда условились. Ну а потом пойдете самостоятельно. По карте, что дам вам во временное пользование.

Такого вопля счастливых обладателей, ломающихся от взросления, голосов наверное, еще не знавали горы, возвышавшиеся над поселком.

Не говоря уже о тех старожилах, кто в этот утренний час выгонял пастись коров и коз на пастбища за околицей.

В том числе и на луговину, теперь освобождаемую временными поночевщиками.

Сняв тогда с седла мешок с поклажей, Чепоков поскакал к себе домой, где под стрехой рубленой избушки, давным-давно хранились вещи, прежде не нужные в хозяйстве, но, как оказалось, лишь ожидавшие своего часа.

И он пробил, на дав сорваться выгодному для старика заказу.

Обратно конник вернулся, размеренной иноходью, уверенно правя лошадью левой рукой, тогда как правой бережно прижимал к себе, заскорузлую от времени, полевую сумку-планшет военного образца, какие были особенно в ходу в годы последней по счету мировой войны.

Спрыгнув на землю, Чепоков открыл свое сокровище.

Откуда достал несколько, пожелтевших от старости, географических карт. В том числе и нужную в предстоящей дороге.

В чем и убедились туристы, разглядев на одном из листов, выполненных вручную, знакомые очертания хребтов, речек и главное — контуры озера.

— Не сомневайтесь, все как в аптеке, знающий человек чертил. Можно сказать, мирового уровня ученый, — похвалился Иван Карпович. — И у вас, вряд ли была карта пути лучше этой.

Последнее можно было и не говорить.

Все и так по достоинству успели оценить, свалившееся на их головы, счастье.

— Откуда такая роскошь? — снова обрел интерес в походу Коротун, больше относясь к самой полевой офицерской сумке проводника.

Хотя именно ее имел в виду только он один.

Тогда как все остальные еще с долей недоверия пялился на хрупкое от ветхости бумажное полотно с топографическими символами.

— Мало ли откуда? — уклончиво ответил тогда Чепоков. — Главное, что имеется в наличии.

Зато продемонстрировал беспримерную щедрость:

— Пользуйтесь, говорю, пока будет нужно. Лишь бы, по возвращению, занесли обратно, тем более, что и адрес теперь знаете.

История происхождения карты вскоре потеряла прежний интерес.

Слишком много другого занимательного довелось услышать школьникам от своего многоопытного в житейском и охотничьем плане проводника.

И особенно жаждали спутники от него:

— Обещенного объяснения истории с беспечным медведем!

Так поразившим всех, включая животных, когда счастливой трусцой тот прошествовал мимо их бивуака в сторону озера.

Куда Иван Карпович потом не пожелал двигаться, по меньшей мере, в ближайшие сутки.

— Не то сами попадемся, как этот медведь, на зов Кер-балыка, — совсем не шутя, остерег охотник и вечером.

Когда после встречи со зверем собрался поведать ребятам у костра о самой страшной легенде, окутывавшей озеро:

— Куда проедстояло все же идти по следам бурого исполина.

Глава третья

Девятый класс своей сельской школы Мишка Костромин окончил, в общем-то, вполне успешно.

Хотя не обошлось у него и без пары троек — в основном по точным предметам, к которым он сызмальства не питал особой приязни.

Зато теперь обладал он в свидетельстве об образовании несколькими твердыми пятерками во всем, что касалось естественных наук.

Да и другие его сверстники имели знания не хуже мишкиных и не только по географии. Потому, числясь, по крайней мере, «начальными теоретиками», все они явно не подобающим образом встретили долгожданный вечерний рассказ Ивана Карповича. Скептически отнесясь к его мнению о сути причин, будто бы заставивших группу совершить незапланированную дневку перед взлетом тропы на седловину перевала Орой. Рвались куда уже потому, что был он первым в их туристской карьере.

Тому недоверию были и свои веские причины.

Уж больно удивительные сравнения приводил проводник, утверждая, что там — за одинокой скалой на перевальном гребне Ороя начинается особая территория — «Можжевеловый сокровенный Алтай».

Уникальная невидимая область, раскинувшаяся, по утверждению шаманов, рядом с пупом Земли и Неба.

— Что смеетесь, бесенята! — вовсе не обиделся Чепоков на взрыв хохота, после этих его слов, раздавшийся у костра. — Сами, что не видите, как весь мир устроен по образу и подобию творца.

Только из-за жалости к своему незадачливому рассказчику посерьезнели школьники. Правда, еще долго внимали тому, что несли уста Чепокова. «Наматывали на ус», как велел проводник, спорные истины того, что будто бы у всего в тайге есть свои лопатки, подмышки.

— Да и тот же самый пуп, — снова повторил Иван Карпович.

Только уже без прежнего хохота слушателей.

Что позволило ему сразу же привести несколько наглядных примеров из окружающей действительности, когда голова, плечи и туловище оказались, по его словам, присущи множеству гор, хребтов и просто скалам, разбросанным всюду, куда не глянешь пытливым взором.

— Уже завтра мы вступим в вотчину главного из земных духов Дьер-су. — монотонно, не сбиваясь с ритма, становившейся все более занимательной, легенды, продолжил он, как оказалось, излюбленную тему.

И так — слово за слово рассказчик довел почти до самого конца свое тнтересное, хотя и не основанное ни на каких научных данных, повествование.

— Вот дойдем до молочного озера, где живет Кер-балык, увидим гору — прародительницу Тезимбай с резиденцией Божества, а рядом с ней стоят и две вершины пониже, где обитают дочери Владыки.

И опять за язык потянуло одного только неугомонного Костромина:

— Дядя Ваня, так это и будут знаменитые вершины Сказка, Шавла и Красавица.

Только он не мог утерпеть от такого восклицания, увлекшись откровениями таежника:

— Выходит, в самом озере и водится чудище.

И только Татьяна Комарова, не в тон ему, добавила здорового скептицизма:

— Прямо Лох-Несс какой-то.

Она заливисто расхохоталась:

— Держите меня, а то упаду от страха.

Но ее никто не поддержал.

Больше жаждали продолжения истории от своего основного рассказчика.

Одновременно помогая слушателям разбираться в сложных понятиях местного наречия, Чепоков, между тем, упрощал их на собственный лад, пока не добился неожиданного, прямо противоположного эффекта.

Мишка Костромин проявив этимологический талант, внезапно стал открывателем нового названия здешнего алтайского «Несси»:

— Коли называется горное озеро «Молочным», то и обитает в нем ни какая-то там шотландская рептилия, а самая настоящая, нашенская — «Шавлинская корова»!

Тут уже Иван Карпович не выдержал подобной легкомысленной интерпритации его вполне серьезногорассказа:

— Сам ты — корова!

Он поднялся на ноги, громыхая при каждом движении своим «хламидообразным» брезентовым дождевиком:

— Посмотрим еще, как поведете себя в священном месте!

Эффект получился соответствующий.

Все притихли, разом вспомнив, что уже утром им идти туда, куда даже дикие звери, как оказалось, спешат точно по неведомому расписанию:

— И не на прогулку, а чтобы уже никогда не вернуться обратно.

Старик, тем временем, дал понять, что разговор окончен.

Бросив в огонь окурок, последний за этот вечер, сигареты, он придостерег собеседников от непоправимой ошибки:

— Негоже более спорить насчет веры в Создателя. Каждый сам и в свое время до нее должен дойти!

Поддержал проводника и Борис Ефимович:

— Совсем, граждане, уважение к ветерану потеряли. — укорил он подопечных. — Так нельзя. А еще — будущие солдаты!

Он и далее применил свой былой военный опыт, зычно рыкнув на подчиненных, как сержант на плацу:

— Марш по местам! Побудка будет ранней.

Впрочем, эта команда оказалась действительно:

— В самый раз.

Потому, что легенда и в самом деле затянулась сверх положенного времени и действительно, пора было отправляться на ночлег.

Больше ничего сверхординарного в том походе не случилось.

Чепоков, в компании своих лошадей и неизменного спутника — лайки Керзона, простился с туристами уже на озере, куда доставил группу в целости и сохранности:

— Как и обещал.

Имелся у него, позднее выяснилось, вполне уважительный повод для того, чтобы не мешать отдыху ребятни на священном месте, где бы он сам, конечно же — не позволил им лишнего.

Оказывается, ждали старика на заветных полянах созревшие дикоросы.

Заготовкой которых он издавна занимался по договору с бийскими фармацевтами, забиравшими все под чистую, что ему удавалось запасти за сезон в тайге.

— Мне пора! До вечерней росы нужно добраться к соседнему урочищу, чтобы кое-что собрать, дабы день не пропал, — заявил дядя Иван. — Только теперь я вам уже и не особо нужен.

Эти слова подкрепил вполне житейским рассуждением:

— Продукты на месте подъедите, так что возвращаться будете налегке. Прямо по знакомой тропе.

И, вполне уважительно отнесся к туристской подготовке школьников:

— Что по ней обраться в поселок не вернуться.

После чего, получив полный расчет за работу с Коротуна, все же подстраховался от всякой ошибки на конечном участке маршрута:

— Карту, как раньше и обещал, оставляю вам до самого Чебита, — говорил теперь без тени улыбки, что называется, на полном серьезе. — Она выведет, не даст проскочить поворот к реке с перевала Орой. Других опасностей не предвидится.

Но, вопреки ожиданиям учителя, таежник протянул заветную полевую сумку с картой маршрута вовсе не ему, а самому смышленому, на собственный взгляд, хотя и ершистому не в меру, помощнику:

— Доверяю документы тебе, Михаил. Ты уж их наверняка нигде не позабудешь, как некоторые.

Обидное недоверие не могло не покоробить прямую, как «Устав военной службы» душу военрука.

Только забылось оно почти мгновенно, потому, что в ту пору иные чувства уже заполонили Бориса Ефимовича всего без остатка.

Он, как и другие был покорен и ошеломлен окружающей природой.

Недаром снискавшей славу и даже титул «Чемпион красоты» у самых знаменитых, бывавших здесь, путешественников.

Сверху к озеру — со стороны трех величественных заснеженных вершин, названных в чепоковской легенде «обителью Дьер-суу», спустилась большая группа туристов.

По их словам:

— Прошедшая перевал Абыл-оюк со стороны реки Карагем.

Связывавшей эти Северо-Чуйские белки не только с Южно-Чуйскими, но и самым главным на Алтае — Катунским ледовым массивом.

— Подобного нет больше по всей Сибири! — заявил руководитель группы, знакомясь со своим коллегой, занимавшемся с совсем юными туристами.

Гордые уже совершенным горным переходом, пришлые путешественники остановились на озере надолго.

Не сетуя даже на то. что лучшее место для лагеря уже заняли подростки.

Главным было то, что банька, сооруженная из подручных материалов, обслуживала всех без исключения, кто не жалел сил на заготовку дров в каменную печь из валунов и воды в ржавые тазы, невесть откуда оказавшиеся в таком отдалении от обычного людского жилья.

Потом прибыли другие гости.

Еще более охочие до красот. В своих городах прослышавшие о чудесном месте в горах Алтая, и не разочаровавшиеся в увиденном на месте.

И все они, на вечерних посиделках у костра, с уважением поглядывали на «матерого» туриста Коротуна, с воодушевлением и в лицах щедро пересказывавшего все то, что недавно услышал от проводника и чему лично был свидетелем.

То и дело заставляя слушателей недоверчиво оглядываться на озерную гладь, всегда спокойно отражающую в себе, словно в волшебном зеркале, трезубец легендарных вершин с подпирающими из ледниками.

— Чья белизна и дала, — видимо. — Право озеру называться озеру «Молочным».

За этими беседами и сами юные сельские путешественники уверовали в здешнего подземного духа Темиркана, как и в других созданий.

Всерьез стали воспринимать даже собственную выдумку насчет «Шавлинской коровы».

Которую уже считали:

— Чуть ли не проявлением старинного фольклора, как и всего остального-прочего.

При том, жалостливой Татьяне Комаровой оставалось только радоваться за старика Чепокова, что он не слышал и не мог обижаться за своих недолгих знакомцев:

— Слишком уж смело, без оглядки на «первоисточник» переиначивавших по — своему, с точки зрения современной географии и биологии все, о чем он им рассказывал, доверяя насмешникам канонические сюжеты местных мифов.

Да и как ей было не стыдиться нахальности сверстников, бесцеремонно вломившихся в мир легенд и мифов округи?

Ведь, пережив века, те вдруг стали видоизменяться под дерзкой фантазией беспечных старшеклассников, не боявшихся того, что их веселый треп, в том числе и с «ужасными подробностями» о местном страшилище, может дойти до ушей того самого, кто, по сказаниям, «стопроцентно» обитал в глубине озера.

И тем более новички на этом берегу начинали верить в логово «Шавлинской коровы» под толщей горы, высившейся на левом берегу, покрытом для возможных исследователей неприступной осыпью песчаника.

До сих пор эта «сыпуха» не позволявшей никому даже на плоту причалить там, чтобы получше изучить, хотя бы ту небольшую пещеру, что зияла черным провалом много выше водного уреза.

Откуда скатился с риском для жизни некий смельчак, пытавшийся подняться по «живой» осыпи, чтобы запастись в пещерке лечебным чудодейственным средством — мумием, продуктом жизнедеятельности летучих мышей, должных обитать в подобных местах.

Глава четвертая

…Как ни красиво Шавлинское озеро, но еще более виличия ему придает то, что сам водоем существует не в единственном числе.

Так — «озером» называют его главное «блюдце» на средней части ущелья. Тогда как само ожерелье удивительных «зеркал» начинается гораздо выше — от моренного озерка, потом «каменного», в окружении огромных гранитных валунов-курумов.

От куда спешит вниз водопадом белая, насыщенная известняком, талая ледниковая вода, в основном собой питающая главную акваторию.

И ниже «чемпиона красоты» плещется его — не многим менее яркое подобие.

Уже образованное на месте слияния реки Шавла с течением талой воды от соседнего ледника, известного туристам связкой, крайне опасных, категорийных перевалов «Орбита» и «Москвич».

Унесших за годы туристических походов через них жизни многих беспечных восходителей.

О чем напоминают на седловинах мемориальные таблички в честь погибших туристов и альпинистов.

Обо всем этом можно было говорить часами у вечернего костра за кружкой крепкого чая. Сдобренного листьями смородины, бадана или корешком Родиолы розовой.

Чем и увлекся Коротун, скрашивая свою воспитательную функцию с общением настоящих собеседников:

— Не сопливой шпаны, досаждавшей педагога своим неуемным желанием познать окружающий мир.

К тому же и сам Борис Ефимович был не прочь послушать тех, кто проходил настоящими маршрутами, а не таким как он — с проводником и конной доставкой рюкзаков.

Тем более, что рассказов бывалых путешественников о местных достопримечательностях хватило бы еще надолго.

Вдобавок к тем, что прозвучали у озера, благодаря тому, что отдыхали там мальчишки и девчонки со Степного Алтая. В своих выдумках впадавшие порой в такой раж, что и не скрывали усмешек по поводу своих прежних страхов и былого почтения к местным духам.

Уже ничего не опасаясь, они досконально облазили все вокруг.

Днем, когда ничего другого ему не оставалось, вместе с ними, вынужден был мерить тропу вдоль правой — хоженой береговой черты и руководитель.

Он это и делал, когда уходили очередные группы туристов.

— В одиночестве, — не признаваясь даже себе в том. — Оставаться Борис Ефимович рядом с озером остерегался.

Хотя и хохотал в кругу ребят над очередными новичками, которых удавалось напугать Кер-балыком.

Про себя он не мог отделаться от неверия убежденности Чепокова в том, что одного медведя вполне хватит чудищу на ближайшее время:

— Кто его знает, кого еще может приманить неведомая сила к озеру?

Ведь в заявлении старика об утолении аппетита Кер — балыком учитель не находил главного:

— Достоверных фактов и о том, что именно здесь и исчез тот самый амикан — топтыгин.

И наоборот:

— Что его никогда здесь не было и спешил бурый вовсе не сюда, как говорил проводник, а совсем в другое место и по собственным необходимостям.

Оставаться же на озере дольше того, что было по душе Коротуну, заставлял сбор подопечными фотографического материала и гербария для будущего отчета о путешествии.

И все же, бразды неофициального «правления» в группе, с уходом проводника, перешли, как то, сами собой, к тому, кто нацепил, доверенную дядей Ваней, старую — заслуженную полевую сумку с рукописной картой местности.

Тем более, что Костромин не злоупотреблял доверием не только взрослого руководителя, но и своих сверстников по туристскому школьному кружку краеведов.

Раньше других Мишка поднимался, чтобы, вместе с дежурными, развести костер и приготовить завтрак.

Менял купание и загар в жаркий полдень на кулинарные изыски. Готовя с дневальными обед, а там и ужин:

— Чтобы всем было сытно и хорошо.

Впрочем, другие тоже не сачковали.

Все вместе — мальчишки и девчонки готовили запасы дров, чтобы хватило и на день и на вечерние посиделки.

Сообща же помогали отрядному «главному биологу» — Татьяне Комаровой собирать в гербарий самые интересные растения округи.

Ради чего совершали даже неблизкие отлучки от бивака.

В ходе которых неизменно приносили и более существенную добычу — ягоды и грибы на пропитание.

Крайне способствовавшие скрашеванию «консервированного» меню из жестяных банок и мешков с пшеном и рисом.

Благо, что эти летом в тайге и маслят с сыроежками уродилось немерено.

Да и жимолость с малиной не подвели. Позволяя делать постоянный выбор между кампотом их них или киселем.

Не говоря уже о все том же «фирменном» чае, заваренном уже с листьями черной смородины или бадана.

Наряду с Костроминым поварские обязанности исправно несли закадычные его приятели — Вовчик Шестаков с Борисом Малининым.

Попутно наладившие для общей кухни знатную рыбную ловлю.

Что ни день они притаскивали на разделку целын сниски хариуса, годившегося, правда, в основном на уху:

— За неимением у путешественников лишних запасов подсолнечного масла для жарехи или соли для вяления.

Обилие рыбы в озере еще раз убеждало ребят в том, что сильно преувеличивал, если уже только не врал им «заслуженный мифотворец» Чепоков насчет мифического духа озера, называемого теперь не иначе, как Шавлинской коровой.

Потом уже, когда начала портиться погода, кому — то из них пришла на ум непростая мысль:

— Связать начавшиеся дожди с этой ребячьей разнузданностью.

Но ее отбросили не обсуждая — как совершенно никчемную:

— Погода в горах всегда капризная. Были, на радость всем, ясные деньги, теперь вот наступили промозглые. Что тут поделаешь, кроме одного — пора возвращаться домой — в обжитые места!

Пережив один дождливый день и увидев похожее начало следующего, группа наконец-то снялась с места.

Так и возвращались туристы обратно под неиссякаемую небесную головомойку. Как оказалось, испортившую не только отдых им, но и порушившую хозяйственные работы местным жителям.

В основном своим нудным, мелким дождичком, метко названным, еще издавна недовольными старожилами — «сеногноем».

Сырость прогнала из тайги не только пришлый легкомысленный люд, косарей для личного подворья, но и более серьезных и основательных добытчиков ее даров — заготовителей дикоросов.

В числе которых на альпийских лугах уже не один десяток лет промышлял добычей корней — золотого, красного и маральего один из уважаемых промысловиков Чибита — Иван Карпович Чепоков.

И он вернулся домой, как и прочие.

На своей «конной тяге», правда, ненадолго опередив временных обладателей его бумаг из далекого прошлого — клиентов по заброске грузов на горное озеро.

Они же, в свою очередь, не забыли, данного ему обещания:

— Вернуть временный дар в целости и сохранности.

Поставив у моста через реку Чуя палаточный лагерь и организовав приготовление ужина, Мишка с приятелями отправились по знакомому адресу, названному им Иваном Карповичем при расставании.

В центре поселка, над его островерхой, крытой листвиничной корой, крышей рубленного из бревен чадыр — аила домовита курился дымок.

Само строение прилепилось на подворье к обычному пятистенку, как это испокон веков стало обычным делом на алтайских усадьбах.

Но и здесь основная летняя жизнь протекала именно в национальной «летней кухне», приспособленной хозяином для всего, чем он только ни занимался.

Туда и решили прямиком направиться школьники, когда подошли к нужному особняку.

Еще и обрадовавшись при этом:

— Не придется обращаться к незнакомым людям — соседям Чепокова с навязчивой просьбой о передаче старику полевой сумки.

Сам же он теперь казался приезжим туристам чуть ли не родной душой. После всего, что встретилось им на таежном пути их совместного путешествия.

Откинув проволочное кольцо с дощатой калитки, Мишка, в сопровождении своих друзей — одноклассников, смело шагнул на приветливый лай неугомонного Керзона, дружелюбным вилянием «хвоста колечком» выдававшего, доброе к ним отношение.

Показалось даже, что узнали гостей и умиротворенные лошади, под навесом из жердей жевавшие из кормушки что — то вкусное.

И только в соседних дворах живность иначе поняла веселый гомон из ограды владений Чепокова.

Соседские собаки подняли такую перебранку, что на нее откликнулись и перепуганные куры, да гуси, устроившие своеобразное состязание в голосистости.

Этот ожесточенный «перебрех» принял вдруг такие размеры, что выманил наружу из аила и самого Ивана Карповича, безошибочно определившего личности своих посетителей.

— Вот и замечательно, что сумку принесли. Не подвели старика! — похвалил он, выглянув навстречу из, широко распахнутых, дверей.

Только и теперь он оставался, как прежде — крайне практичным и рассудительным. Не стал подставляться под струи бесконечного дождя.

Просто поманил к себе ребят взмахом руки.

После чего снова исчез внутри, жарко натопленного, помещения.

Те же не замедлили воспользоваться гостепреимством.

— Да и как иначе.

Сама сумка еще оставалась на руках и под докучливый надзор Коротуна не нужно было спешить.

И вообще — времени свободного имелось:

— Хоть отбавляй.

Никто не торопил их обратно в палаточный лагерь, разбитый на прежнем месте — на околице поселка.

Как никак:

— На последний в этот день автобус до столичной автостанции Горно-Алтайска они сегодня уже давно опоздали.

И пока другие составляли компанию их дотошному и в мелочах, педагогу, у мишкиной компании появилась отличная возможность поближе познакомиться с бытом местных жителей.

И от такого шанса старшеклассники не отказались.

В полумраке круглого, по периметру, выложенного из струганых бревен, строения было очень тепло и сильно пахло аптекой.

Причина чего видна была и невооруженным глазом:

— От множества корней, развешанных под крышей на просушку.

А еще же к их пряным запахам примешывался едкий дымок от костра, горевшего посредине летней времянки в очаге под громадным котлом-казаном из чугуна с каким-то варевом.

Щедро источавшим, душераздерающе-вкусные оттенки в окружающую «предужинную» обстановку.

— Не иначе, как свежена готовится, — понимающе кивнул Костромин друзьям на перья лесных птиц.

Что торчали прямо из ведра у порога, с выпотрошенными в жестяную оцинкованную емкость внутренностями таежной дичи.

Чепоков и не думал скрывать факт удачной стрельбы, случившейся у него на самом подходе к поселку:

— Не с пустыми словами встречаю.

Он радушно развел руками:

— Будем ужинать. Вы, как раз очень вовремя.

В продолжении своего хлебосольства, старик заботливо рассадил визитеров на, казавшимися бесконечными, лавках, устроенных вдоль сплошной стены.

После чего загремел на высокой полке полке под самым верхом аила, доставаемой от туда, кухонной посудой.

И дальше у туристов было еще немного времени посидеть в тишине, оглядываясь по сторонам, пока, не отвлекаясь более на пустяки, таежник орудовал у котла.

Лишь потом он вернулся к столу, чтобы острым ножом нарезать толстыми ломтями на всех краюху хлеба.

И вот тогда настала пора главного действа.

Хозяин разложил по эмалированным мискам деревянные, некрашеные ложки, как видно, собственного производства.

Происходило все так рачительно, что у Костромина окончательно созрела и вполне окрепла к реальному действию мысль, значительную часть похода не выходившая у него из головы:

— Дядя Иван, а откуда у Вас появилась такая отличная карта?

Он невольно глянул на вешалку у входа в аил.

Там, на длинном тонком ремешке уже весела, только что возвращенная им старику, полевая сумка.

Особенно казавшаяся теперь чуждой в простом деревенском мирном обиходе, своей — явной армейской принадлежностью.

— Что же не рассказать!

Иван Карпович, довольный вкусом получившегося шулюма, отхлебнул его пробную ложку:

— За едой и побалакаем.

Глава пятая

…На войну Ивашка Чепоков не попал по возрасту.

Но с фронтовиками, досыта хлебнувшими в окопах пороху, ему пришлось общаться много и довольно плотно.

Случалось это в основном в лагерном пункте, коих, как и по соседству, немало было разбросано вдоль строящегося современного проезжего полотна Чуйского тракта.

Его обитателей — заключенных, превращенных по воле Государства в дармовых дорожных рабочих, выводили на объекты под прицелом других бывших окопников. Солдат, вооруженных некогда трехлинейными винтовками, а уже после Победы, получивших и автоматическое оружие — пистолет — пулеметы системы Шпагина. Так называемые «ППШ» — легендарные уже к тому времени, автоматы с груглыми магазинами для патронов.

Только были и такие, кто не боялся попасть на мушку конвоира.

Почти всегда рядом с заключенными, на земляных «копательных» операциях оказывались заняты вольнонаемные чибитцы:

— Отрабатывавшие там — как колхозные трудодни, так и обязательную трудовую повинность.

И вот среди них уже никто дотошно не интересовался:

— Возрастом местного паренька-сироты, отправленного на тракт вместе со взрослыми по сельсоветской разнорядке.

Самого Чепокова при этом больше влекло иное занятие, чем махание киркой или катание тяжолой тачки с грунтом.

Его, совершенно по делу, в основном стали привлекать к решению продовольственных вопросов.

Когда бригадир направлял паренька добывать провиант для артельного котлопункта, прознав про уникальные знания юного охотника секретов окружающей тайги.

И он реальным делом подтверждал эту свою — вполне взрослую репутацию. Что ни день, хвалился конкретными результатами:

— Никогда не возвращаясь обратно с пустыми руками.

При этом еще и очень экономно расходуя на дичь пороховые заряды дедовского дробовичка.

Этот охотничий дар особенно пригодился с появлением в поселке еще и топографической партии.

Ее коллектив не только уточнял привязку тракта к существующим картам, но и получил важнейший заказ на изыскания непосредственно по всему горному району.

Когда развернулись полномасштабные работы, штатных специалистов — топографов стало не хватать.

Потому их число разбавили теми, кто мог оказаться полезным при топографической съемке местности — проводниками из числа местных жителей и подсобными рабочими — заключенными, имевшими хотя бы какой — то навык подобной деятельности.

В одной такой полевой экспедиции и оказались вместе — ее руководитель — новоиспеченный техник-лейтенант Игорь Сергеевич Поляков, подсобник из числа вольнонаемных Ванятка Чепоков и «враг народа» — пожилой уже зек с замашками кадрового военного, вовсе не утраченными за время, проведенное в неволе на каторжном труде.

Он не только назвал признакомстве свой лагерный номер и статью «Уголовного кодекса», по которой оказался в здешних краях, но и степенно представился Сергеем Львовичем Дауровым, когда пришлось им вместе выходить в тайгу.

Картографическая съемку местности тогда велась компанией, что называется, ни шатко — ни валко. Обещая растянуться на необозримое будущее:

— Тем самым, — к огорчению изыскателей. — Нарушив все мыслимые планы, опущенные «сверху» военным топографам.

Но тому были и весомые причины:

— Начиная с кадрового голода и заканчивая недостаточным материальным и техническим обеспечением.

И вдруг, после затяжных дождей, буквально заставивших свернуть полевые изыскания основной части сезона, Дауров решил намекнуть на иной выход из ситуации.

Разговорился, будто невзначай на отвлеченную, но очень похожую тему. Дескать:

— Готов лично помочь продвинуться вперед в составлении карты, при обещании, разумеется, пересмотра его уголовного дела.

Уверенности добавляло каторжнику уже то, что у него, оказывается, имелись дополнительные материалы от предыдущих картографов.

О чем зэк и рассказал своему молодому начальнику.

Не верить бывшему майору органов госбезопасности Поляков не мог:

— По «Личному делу», изученному заранеее, — он уже знал всю подноготную подчиненного.

Был осведомлен о том, что по собственной инициативе Дауров прежде занимался тем, что сейчас велось на государственном уровне — изучением тайги и гор обширного Сибирского региона.

А еще из-за этого, как выяснилось:

— Майор и карьерой поплатился. Попал под военный трибунал.

О чем, в час откровения и поведал коллегам Сергей Львович, понимая, что отказ от его особых услуг может перечеркнуть все планы на скорейшее освобождение:

— А все — господин Оссендовский!

При упоминании фамилии ненавистного человека, едва ли не зубами заскрежетал рассказчик:

— Добирался до него, гада, четверть века, но не успел, другие опередили.

Глава шестая

…Ночью улицы Берлина превращаются в мышеловку для всякого, кто покинул бетонную нору бомбоубежища.

Налеты следуют один за другим, и не успевают зенитные батареи облаять первую волну «летающих крепостей», как ей на смену накатывает другая, щедро высыпая из вместительных бомболюков на головы жителей третьего рейха все новые и новые «рождественские» подарки.

Но на этот раз вроде бы пронесло.

Ковер разрывов ложится где-то далеко на окраине и здесь, в центре столицы лишь вееры осколков от зенитных снарядов звенят битым оконным стеклом.

— Теперь проскочим, слава богу, эти педантичные янки «работают по графику», и у нас в запасе минимум полчаса.

Отвернув обшлаг рукава кожаного пальто и, глянув на светящийся циферблат часов, советник Ласнер дает команду:

— Двигаемся дальше!

Их мощный «хорьх», только было спрятавшийся под вместительной стрехой подворотни, громко газанув, выруливает на проспект.

Но продвинуться удалось немного.

Фары, подслеповатые от надвинутых на них синих «намордников» светомаскировки, тычутся лучами сначала в завал кирпичной крошки, потом упираются в опущенную жердь полосатого шлагбаума.

— Проезд закрыт. Предъявите документы, — коренастый фельдфебель с подковообразной бляхой полевой жандармерии на груди, промокшей под моросящим дождем шинели, наводит на пассажиров остановленного автомобиля луч карманного фонаря.

После чего, разглядев пассажиров, просит прощения:

— Извините, мой генерал, но таков порядок.

Зато, сверив протянутый документ с личностью советника Ласнера, жандарм уже не столь пристально изучает и путевой лист водителя, и удостоверение второго пассажира «хорьха» — оберштурмфюрера Курта Штернберга:

— Можете ехать. Но все же должен предупредить об опасности, — в лесах рыщут банды русских парашютистов.

— Да, январь сорок пятого не лето сорок первого, действительно придётся поберечься, — щелкнул тугой кнопкой на кабуре пистолета Ласнер, когда, чернеющие провалами окон, руины центра города остались позади и лимузин выкатил на главную, имперскую дорогу.

Наростающий гул очередной армады ночных бомбардировщиков застает их уже проезжающими через старинный дубовый парк.

— Останови, Гюнтер, — советник положил руку, обтянутую черной лайковой перчаткой, на плетеный офицерский погон водителя. — Чем черт не шутит. Сверкнет попутная или встречная машина подфарником и эти там, наверху, решат бросить пару заокеанских «гостинцев» на дорогу.

Он не стал даже дожидаться возражений водителя и попутчика:

— Подождем, пока назад не пойдут.

Как раз к концу фразы впереди открылся поворот в самую чащу по-зимнему костлявых деревьев.

Там и остановились, про ехав от шоссе по проселку еще с десяток метров.

Щелкнув дверцей, советник вышел из теплой кабины под моросящие струи нескончаемого дождя.

— Не желаете освежиться, оберштурмфюрер, — приветливая фраза даже сейчас, в полуночной мгле, заставила улыбнуться немудреной шутке и водителя, и пассажира.

— Теперь — дело! — внезапно остановившись, советник безошибочно и с силой, совсем не стариковской, взял под руку своего более молодого спутника. — Надеюсь, сейчас-то уж вы знаете, что каждая минута промедления смерти подобна! Не повторите прошлой ошибки?

Этому заявлению имелись веские основания.

Действительно, еще неделя-другая и там, куда должен был сегодня отправиться Курт Штернберг, ему уже делать будет нечего.

— Разве что в плен сдаться.

Именно сейчас был последний и единственный шанс успеть. На аэродроме, куда они и направлялись, их уже ждал транспортный самолет.

Советник не. очень-то упрекал своего молодого спутника. Ведь ошибся Курт не по собственной вине. Слишком поздно наткнулся в семейном архиве на письмо своего дальнего родственника.

Именно знакомство с содержанием послания на желтой, выцветшей от времени бумаге и выгнало сейчас под бомбы и дождь его вместе с непосредственным шефом по гестапо — советником в чине бригаденфюрера СС Отто Ласнером.

— Документы готовы и вам остается только одно — вытряхнуть из этого полячишки все, что он знает!

В голосе, умудренного жизненным опытом старого разведчика Ласнера, ясно чувствовались жесткие нотки человека, привыкшего к безоговорочному повиновению.

— Ну а я все же хочу напомнить еще лишь об одном.

Он глубокомысленно сделал паузу.

— О том, что кроме нас с вами никто не должен знать истинного повода полета в Варшаву. Официально вы — эксперт по эвакуации архивов.

— Так точно, мой генерал!

— Оставьте эти солдафонские штучки, зовите просто — советник, — снова стал старчески дребезжащим тон Ласнера. — Не сорок первый год все же. Скоро всем один исход. И то, сумеем ли мы изменить его в нашу с вами пользу, находится в. собственных руках. С таким богатством любая страна примет как родных.

Зашуршали листья под отдаляющимися шагами, и Курт Штернберг заспешил во след Ласнеру, туда, где приглушенно урчал мотором «хорьх» из гаража гестаповского управления.

Машина тронулась тотчас, лишь шофер убедился, что бригаденфюрер удобно устроился на своем сидении.

— Маршрут прежний, до аэродрома? — не отрывая взгляда от набегающего шоссе, спросил он, когда впереди снова открылось бетонное полотно главной дороги рейха.

Генерал уточнять не стал, заявил только о главном условии:

— И побыстрее! Нужно спешить.

Еще трижды миновали они контрольно-пропускные пункты, пока не оказались в начале взлетной полосы, где уже ревел прогреваемыми моторами транспортник.

— Давай, мой мальчик, — напоследок советник Ласнер пожал Курту руку, когда тот, оставив в чреве самолета чемодан, высунулся из распахнутого проема боковой двери.

Моторы заревели сильнее и советник, прижимая к голове генеральскую фуражку с высокой эсэсовской тульей, пошел прочь от самолета.

В темноту — к ожидавшей его машине.

Взметнув струей от винтов вихрь брызг со своих широких плоскостей, «Юнкерс» сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее побежал по взлетной полосе, и только там тяжело груженая машина смогла оторваться от земли.

После чего по пологой траектории ушла под низко висящие облака ночного неба.

— В Берлин! — отрывисто бросил шоферу Ласнер, когда стих гул взлетевшего самолета, и пора было отравляться назад.

На рассвете «хорьх» уже подъезжал к столичному пригороду, а еще через час на покореженную машину наткнулся патруль полевой жандармерии.

— Я же говорил, что могут быть диверсанты и нужно соблюдать осторожность, — присвистнул фельдфебель, увидев, знакомый ему по предыдущей ночной встрече, лимузин.

Только теперь уже не роскошеый как прежде, а в шмотья развороченный взрывом.

— Но, не сойти мне с этого места, но тогда пассажиров было двое!

Сочувствующим взглядом он проводил к санитарной машине носилки с извлеченными трупами водителя и гестаповского генерала. После чего принялся за составление акта о происшествии.

Тем более, что навык был — каждую ночь в Берлине рвались не только авиабомбы, но и мины диверсионных вражеских групп.

— И гораздо чаще, чем ближе накатывал к столице третьего рейха фронт, бывший уже на подступах к Варшаве.

Тем временем, набрав высоту, самолет словно нырнул в чернильницу.

Густая, будто осязаемая темнота в грузовом салоне не располагала к общению. И редкие пассажиры, разместившиеся на ящиках, и мешках со срочным грузом для передовой, молча сносили неудобства.

— Ведь, наверное лучше сидеть в этом мраке, чем попасть на прицел русских «ночных охотников», — по достоинству оценил преимущества светомаскировки Курт Штернберг.

Было и еще одно обстоятельство, мирившее молодого гестаповца с неудобствами полета. Меньше всего ему хотелось афишировать этот визит в осажденную столицу протектората.

— И чем уже круг людей, которые могут запомнить его физиономию, тем лучше.

Хотя знал:

— Экипаж, и пассажиры «Юнкерса», выбранного для своего порученца советником Ласнером, не входили в число любопытных, чей удел, как известно, согласно той фрау из детской присказки — «оставить свой нос на базаре».

— Как там ее звали? Ах, да — Варвара! — усмехнулся неожиданной мысли Курт.

…Россия была его первой Родиной.

До того, правда, как революция вымела оттуда их семью — старинный обрусевший род — наполовину немецкий, наполовину венгро-гуннский. В чьих жилах текла кровь рыцарей крестоносцев и корсаров Балтийского моря.

Жили богато.

Но гражданская война заставила паковать чемоданы и отправляться в Фатерлянд. Причем, не столь ради поиска исторических корней, сколько в надежде, обрести надежное убежище от выпавших передряг.

И в первую очередь тех, что были связаны с одним из отпрысков семьи — бароном Романом Федоровичем Унгерном.

В любое другое время такой родней можно было бы, конечно, гордиться. Как же — генерал-лейтенант, кавалер белого Георгия и золотого оружия за храбрость, командующий конно-азиатской дивизией, повелитель сказочной Хутухты — древнего монгольского государства.

Но настал день, вернее, ночь, и все пошло кувырком.

Хорошо помнит Курт, как его, совсем мальчишку вели в потемках, по раскисшим от осенних дождей дорогам. Потом заставляли ползти по сырой траве, преодолевая границу. — Тогда, — говорят. — Едва сумели они опередить визит чекистов, нагрянувших с ордером на арест и тем спасти свои жизни.

Много лет прошло, а нет-нет да вспомнят в семье приход ангела-хранителя — простого казака, истинно преданного барону.

С далекой Сибири он привез не только весточку о страшной кончине своего командира, но и его предсмертные записки.

— Тогда, как разбили нашу армию, нас — рядовой состав красные к себе перемобилизовали. Мало кто с офицерами и его высокопревосходительством под суд ЧК пошли, — за кружкой чая делился в ту ночь посыльный. — Ну однажды довелось и мне караул нести в тюрьме, где, значитца и содержали. Так Роман Федорович на словах ваш адрес дал и вот эти самые записки. Потому я их и привез, чтобы передать, как было велено.

Казак протянул, убористо покрытые неровным почерком листки.

Видать, писал их генерал в спешке, как только и могло быть в камере смертников в ожидании расстрела.

Ушел неожиданный посыльный и в тот же час стали собирать вещи все Штернберги:

— Если уж Романа Федоровича расстреляли, то и до нас непременно доберутся красные дьяволы. Спасаться надо. Детей от беды уводить!

Много позже надеялся Курт:

— Доведется еще раз побывать на прежней петербургской квартире.

Особенно, когда войска рейха стояли у самого города. Пока держали блокаду.

— Только все вот как вышло — красные уже у Варшавы. И его задача — хоть на день опередить их, выполнить задание советника Ласнера.

С ним младшего Штернберга свел опять же случай.

Как-то будучи дома в краткосрочном отпуске по фронтовому ранению, принялся рыться в семейном архиве.

И в груде пыльных фотографий, документов, множеста, теперь уже никому не нужных, финансовых счетов нашел толстую тетрадь в зеленом коленкоровом переплете, а так же пачку мятых листов, испещренных знаками скорописи:

— Мама. что это? — раскрыл он слипшиеся от времени страницы, вкривь и вкось покрытые карандашными записями.

Та ответила с немецкой уже педантичностью.

— Фронтовой дневник Романа Федоровича и то самое письмо что солдат привез.

Посеяв зероно любопытства в душу сына, изнывавшего в тот час от вынужденного безделья.

— Вот оно что! — заинтересовался Курт.

Времени у него свободного тогда было много, и он углубится в содержание записей барона.

Конечно, долгие годы, прошедшие с тех пор, как он совсем мальчишкой готовился к поступлению в петербургскую гимназию, не прошли даром.

Хотя уже утерян был и навык русской разговорной речи, но все же сумел Курт разобрать содержание записок. Тогда же и ахнул:

— Это же ключ к сокровищам!

Но ключ-то был, а вот до замка, плотно закрывавшего тайну барона Унгерна, самому добраться не удалось.

Снова попал на фронт, а тем:

— Разве до поисков?

Но не было бы счастья, да несчастье помогло.

Выручило новое ранение: попав на излечение в Берлин, решил обратиться к старинному приятелю семьи — советнику Ласнеру, занимавшему крупный пост в политической разведке.

Он-то, всерьез заинтересовавшись необычным завещании былого диктатора Монголии — Хутухты, сумел сперва перевести Курта под свое начало, после чего дал ему особое поручение.

И с тех пор поиски пошли с новой силой. Так и вышли на финишную прямую. Ленточку же предстояли пересечь Курту именно в Варшаве, куда привела следы человека, точно знавшего судьбу военных трофеев Унгерна.

В памяти Курта Штернберга словно отпечатались строчки из заветной баронской тетради:

«…Знаю, что ждет меня смерть… Красные не пощадят и предстоящий суд — чистая буффонада. Но одно радует — сумел я таки разбудить этот азиатский народ на священную войну. Будут еще потомки Чингисхана, народы монгольской рассы править миром. Создадут азиатскую федерацию и под главенством Китая наложат новое иго на Европу. Начало же будийскому военному ордену я положил хорошее. И доверил его надежному человеку — Фердинанду Оссендовскому. Это он до поры до времени запрячет мою казну, чтобы потом финансировать очистительный поход азиатов против красных. Средства же для того вполне достаточные…»

— Да, доверил дядя тому поляку много — 24 ящика с золотом. 120 килограммов алмазов, большой расписанный узорами сосуд с драгоценными камнями, — слово в слово помнит опись Курт, — только обманул его прохиндей, прикарманил ценности, завещанные расстрелянным чекистами генералом.

Долго, ох, долго искали они с советником Ласнером следы Оссендовского.

Пока не нашлась единстенная ниточка, потянув за которую, можно было размотать клубок тайны:

— Еще несколько часов и душу вытрясет Курт из этого старика.

Заставит сказать правду:

— Куда дел сокровища?

…Иллюминаторы, щедро утыкавшие борта транспортного «Юнкерса» посерели от рассвета.

В салоне уже можно было оглядеться по сторонам, различить:

— С кем свела судьба в этом неожиданном спецрейсе?

Курт поднял воротник шинели, зябко уткнулся лицом в скрещенные на груди руки. Попытался уснуть, но тут лязгнула дверь в пилотскую кабину. Из проема показалась голова пилота в черном кожаном утепленном летном шлеме:

— Подлетаем. Под нами — Варшава.

На аэродроме уже, видно, были предупреждены о визите гестаповского чина из Берлина с особым заданием.

Курта Штернберга ждала кургузая трофейная машина. Возле которой переминался с ноги на ногу пожилой водитель.

— Очевидно, из запасников, призванных после тотальной мобилизации.

Сделал вывод офицер по особым поручениям.

— Извините, господин оберштурмфюрер, но другой свободной в гараже не было. С транспортом сейчас туго — весь на фронте.

Виноватый тон водителя хоть и не прибавил настроения посланцу советника Ласнера, однако он и из этого попытался извлечь свою выгоду.

Ухватился за повод обойтись без лишних свидетелей:

— На этой колымаге я и сам справлюсь, — заявил барон. — Отправляйтесь в часть, а вечером я пригоню машину сюда же, на аэродром.

Солдат не возражал:

— Как изволите.

Дорож

...