Оглавление

Книга вторая

Глава I

Победы Мария над кимврами; консульство Суллы; Союзническая война; война с Митридатом; проскрипции Мария; бегство, арест и смерть Мария; тирания и проскрипции Суллы; преступления Катилины; пожизненная диктатура Суллы.

Кимвры, во время своего нашествия, объединились с тевтонами и другими народами, вышедшими из лесов Германии. Этот разрушительный поток, сметающий всё на своём пути, угрожал перейти через Альпы. Уже восемьдесят тысяч римлян или их союзников погибли в нескольких сражениях, где свирепая доблесть этих диких воинов одержала верх над римской тактикой.

Прежде чем войти в Италию, они пересекли Аквитанию, перешли Пиренеи и опустошили Испанию. Марий, вместо того чтобы атаковать их в этой стране, решил подождать их возвращения в Галлию, полагая, без сомнения, что после таких долгих походов и обременённые добычей, они будут менее стойкими в бою.

Чтобы подготовиться к этой опасной борьбе, следуя примеру Сципионов и Павла Эмилия, он восстановил дисциплину в армии, неустанно тренировал легионы; и, дабы отвлечь их от праздности, которая расслабляет как душу, так и тело, в ожидании сражений он заставил их работать на ремонте дорог и строительстве мостов.

Устье Роны в то время было засорено илом и песком; он изменил течение реки, выкопав канал, который назвали Фосс Мариана.

Вскоре кимвры снова появились в Галлии. К ним присоединились тулузцы. Марий дал им бой и разгромил их. В этом сражении его легат Сулла отличился своей храбростью и захватил в плен Копила, царя тулузцев.

После этой победы консул, надеясь ослабить кимвров, изнурив их манёврами, решил затянуть войну; но армия варваров разделилась на три отряда, чтобы легче проникнуть в Италию. Марий, следивший за всеми их передвижениями, оказался рядом с самым сильным из их отрядов на границе Гельвеции. Число варваров было огромным; консул хотел бы избежать боя, но нехватка продовольствия и воды не позволила ему медлить. Он дал сражение; оно длилось два дня. Гений Мария, искусность его манёвров и мужество римлян одержали верх над неистовой яростью и упорным сопротивлением врагов. Он убил двести тысяч человек и взял в плен девяносто тысяч, среди которых был царь Тевтобох.

Эта армия почти полностью состояла из амбронов и тевтонов. Варвары, желавшие бежать от победоносных римлян, погибали от рук своих жён, которые, с мечами в руках, упрекали их в трусости и били, если те не хотели возвращаться в бой.

Кимвры, не зная о поражении своих союзников, двинулись к Альпам, преодолевая все препятствия, которые создавали им суровость гор и суровость зимы. Не ища дорог, они ложились на шкуры, которые их покрывали, и, бросаясь с горных вершин, скользили по снегу вниз к равнине.

Проконсул Катул тщетно пытался остановить их на берегах Адидже; они перешли эту реку вопреки его усилиям. Не имея возможности вернуть своих солдат в бой и предотвратить их бегство, он приказал нести знамя впереди них, чтобы придать этому отступлению видимость организованного отхода.

Римляне в пятый раз избрали Мария консулом, и он поспешил присоединить свои легионы к войскам Катула. Кимвры, продолжая наступление, отправили к нему послов, которые потребовали уступить им земли в Италии для себя и своих братьев. «О каких братьях вы говорите?» — спросил Марий. «О тевтонах», — ответили они. «Не беспокойтесь о них, — сказал консул, — если бы им нужна была земля, мы уже дали им такую, которую они будут хранить вечно».

Кимвры, не понимая, что он имел в виду, пригрозили ему своей местью и местью тевтонов, когда те прибудут. «Они уже здесь, — сказал Марий, — и я сейчас дам вам возможность поприветствовать их». Затем он приказал привести перед ними закованных в цепи тевтонских царей. Разъярённые варвары вызвали его на бой и потребовали назначить день сражения: он согласился.

В назначенный день обе армии вышли из своих лагерей. Марий поручил командование центром Катулу, а свои собственные легионы разместил на флангах. Он хотел сам атаковать врага с фланга и надеялся таким образом присвоить себе всю славу победы; но судьба едва не помешала ему принять в ней участие, ибо яростный ветер поднял вихри пыли, которые затмили воздух, и Марий заблудился на марше, незаметно удалившись от врага, которого он хотел атаковать, и смог вернуться на поле боя лишь спустя долгое время.

Храбрость варваров долго противостояла римской дисциплине; но в конце концов они были окружены, разбиты и уничтожены. Их женщины, столь же бесстрашные, как и женщины тевтонов, мужественно защищали повозки, окружавшие их лагерь; они осыпали упреками беглецов и заставляли их сражаться. Когда они уже не видели надежды на сопротивление, они зарезали своих детей и закололи себя, чтобы избежать надругательств и плена. Сто сорок тысяч кимвров, галлов или германцев погибли в тот день. Шестьдесят тысяч были взяты в плен. Эта славная победа положила конец войне, длившейся двенадцать лет. Она принесла Марию титул третьего основателя Рима. Один триумф стал наградой за три его победы. Римляне, всегда суеверные, рассказывали, что во всех битвах, которые вел Марий, над его головой парили два стервятника.

Обреченная судьбой никогда не знать покоя, республика вскоре увидела начало кровавых раздоров, которые должны были так долго терзать ее.

Марий, которого уже обвиняли в произвольных действиях во время его третьего консульства, часто говорил, что шум оружия мешает ему слышать голос законов. Он слишком явно доказал своим деспотичным и жестоким нравом, что проявлял себя как народный любимец лишь ради того, чтобы властвовать, и обвинял амбиции знати лишь из зависти.

Сатурнин, его друг и сообщник, был лишен квестуры в Остии за свои злоупотребления, несмотря на усилия Мария защитить его. Последний, чтобы отомстить патрициям, добился избрания того же Сатурнина народным трибуном. Он исполнял эту должность скорее как мятежник, чем как магистрат, и использовал свою власть лишь для удовлетворения своей алчности.

Метелл, тогдашний цензор, тщетно пытался изгнать его из сената. Марий поддерживал его всем своим влиянием, скорее из ненависти к Метеллу, чем из дружбы к Сатурнину. Когда срок его трибуната истек, он хотел снова добиться его избрания; но Нонний, человек, пользовавшийся большой популярностью и уважением среди патрициев, отнимал у него большую часть голосов. Сатурнин избавился от этого соперника преступлением и приказал его убить.

Как только он оказался у власти, льстя народу, чтобы заручиться его поддержкой против ненависти сената, он предложил эдикт, который отдавал плебеям земли, завоеванные Марием в Галлии.

Сенат, угнетаемый мятежниками, был вынужден поклясться в исполнении закона: один лишь Метелл отказался от присяги и был вынужден искать убежища в Смирне, чтобы избежать мести Мария и его трибуна.

Изгнание такого великого гражданина было позором для Рима. В народе еще оставалось достаточно добродетели, чтобы это почувствовать. Спустя некоторое время Метелла вернули; а Марий, в свою очередь, счел необходимым удалиться. Он путешествовал по Азии и прибыл к Митридату, величайшему монарху Востока. Принятый с почестями этим воинственным царем, говорят, что Марий льстил его гордости и подстрекал его амбиции, либо с целью сделать его своим союзником, либо в надежде сразиться с ним и завоевать Азию. Другие историки утверждают, что он сказал этому князю: "Чтобы увеличить и сохранить вашу власть, у вас есть только два пути: либо стать сильнее римлян, либо во всем им подчиняться".

Вернувшись в Рим, он поссорился с Суллой, который впоследствии причинил ему больше несчастий своей неблагодарностью, чем Марий причинил Метеллу.

Уже давно Сулла задевал его гордость, присваивая себе исключительно заслугу пленения Югурты и честь завершения Нумидийской войны. Кольцо, служившее Сулле печатью, было камнем с изображением нумидийского князя в цепях, переданного ему мавританским царем. Бокх, узнав о гневе Мария, отправил в Рим, в храм Юпитера Капитолийского, золотую группу изображений, которая увековечивала это событие. С этого момента разъяренный Марий открыто порвал с Суллой и поклялся его погубить. Социальная война, вспыхнувшая вскоре после этого, лишь отсрочила последствия этой ненависти, которая должна была погрузить республику в ужасы тирании и гражданской войны.

Марий только что получил свое шестое консульство. Сатурнин, избранный трибуном в третий раз, хотел, согласно его намерениям, дать ему в коллеги Глаукия, который был ему предан. Но грозный соперник, Меммий, оспаривал у него это достоинство. Трибун, привыкший к злодеяниям, приказал заколоть Меммия. Это убийство вызвало всеобщее негодование. Сатурнин, вызванный на суд, рассчитывал на защиту Мария; но консул, опасаясь навлечь на себя народную ненависть, бросил друга, которого погубили его же советы.

Однако трибун, поддерживаемый своими многочисленными клиентами, противопоставил силу правосудию и вынудил сенат применить формулу, используемую в смутные времена. Марий, которому было поручено защитить республику от любого ущерба, напал на мятежников и заставил их отступить на Капитолий. Те всё ещё надеялись, что он не станет сурово наказывать за преступление, совершённое в его интересах и, возможно, по его приказу. Их надежды были обмануты: Марий позволил римским всадникам их перебить.

Вскоре после этого в Риме разразилась буря, которая поставила под угрозу не только его славу, но и само его существование. Народный трибун Друз, не решаясь напрямую атаковать узурпации народной фракции, решил достичь своей цели косвенным путём и вернуть сенату часть его прежних прав, предложив закон, который казался столь же популярным, сколь и справедливым. Всадники захватили суды, и он предложил предоставить им вакантные места в сенате, а затем выбирать из этого органа магистратов, которые будут судить граждан.

Другой трибун, Цепион, яростно выступил против этого нововведения, обличая, подобно Гракхам, гордыню и коррупцию сената, и обвинил нескольких патрициев в злоупотреблениях. Друз, продолжая своё дело, решил, что для успеха необходимо заручиться поддержкой народа. С этой целью он потребовал строгого исполнения аграрного закона; и, опасаясь ущемить интересы союзников в Италии, если они не будут включены в раздел, он предложил закон, который предоставлял им все привилегии и права римских граждан. Сенат выступил против, справедливо полагая, что гражданство обесценится, если его раздавать слишком щедро, и что римский народ потеряет свой блеск и величие, если уравняет с собой столько иностранных народов.

Союзники, находившиеся в Риме, всеми силами поддерживали предложение Друза; и страсти, разожжённые этим спором, стали настолько яростными, что некоторые иностранцы оскорбили и избили одного из консулов по имени Филипп, который горячо выступал против предлагаемого закона.

Друз, не сумев провести закон о разделе, хотел хотя бы добиться принятия закона о натурализации; но однажды, возвращаясь с форума, он был убит у дверей своего дома.

Это насилие, приписанное сенату, не осталось безнаказанным. Союзные народы, составлявшие тогда основную силу римских армий, с трудом терпели неравенство, существовавшее между ними и гражданами столицы. Гракхи дали им надежду на получение гражданства, и Друз вновь пробудил эту надежду. У них было много сторонников в Риме; но их поддержка становилась бесполезной, поскольку, как только они осмеливались предпринимать какие-либо шаги в их пользу, римские всадники убивали или изгоняли их.

Итальянские города яростно обличали неблагодарность Рима, который был обязан почти всеми своими завоеваниями их оружию, но отказывал им в награде и участии.

Возмущённые смертью Друза, все эти города объединились и обменялись заложниками.

Первыми народами, взявшимися за оружие, стали луканы, апулийцы, марсы, пелигны и самниты. Заговор был настолько тайным, что в Риме о нём узнали слишком поздно, чтобы его предотвратить. Проконсул Сервилий, находившийся недалеко от Неаполя, узнав о некоторых враждебных действиях жителей Аскула, сделал им строгий выговор; вместо того чтобы оправдываться, они набросились на него и перебили его, а также римлян, проживавших в их городе.

После этого инцидента конфедерация открыто заявила о своих намерениях и направила в сенат меморандум с изложением своих претензий и требований. Сенат ответил, что милости Рима добиваются не оружием, а раскаянием и покорностью. Депутаты удалились, и война была решена.

Со времён Ганнибала Рим не вёл более ожесточённой, кровавой и опасной войны. На этот раз противниками были не варвары, а те самые люди, которые совсем недавно составляли основную часть римских сил. Пустоты, оставленные в легионах столькими офицерами и солдатами, были настолько велики, что для их заполнения Рим был вынужден набирать недавно освобождённых рабов. Эта война получила название Союзнической.

В первой кампании римляне потерпели несколько поражений. В 663 году марсы убили консула Рутилия в засаде. Вид его тела и тел нескольких знатных офицеров, доставленных в Рим, вызвал такое смятение среди народа, что сенат издал указ, предписывающий впредь хоронить на месте всех, кто погибнет в армии. Цепион, сменивший Рутилия, совершил те же ошибки и разделил его судьбу.

Опасность росла; это заставило сенат назначить командующим армией Мария. Возраст, не смягчивший его свирепого характера, уменьшил его смелость и активность. Тем не менее, он остановил продвижение врага, хотя, вопреки своему обыкновению, ограничился обороной. Один из самых известных вождей союзников, Помпеи Силон, передал ему, что, если он действительно такой великий полководец, как о нём говорят, он должен покинуть свои укрепления и дать бой; Марий ответил: Если ты так искусен, как ты думаешь, заставь меня выйти из лагеря и сразиться.

Однако он завершил эту кампанию победой; но Сулла, служивший под его началом, добился более многочисленных и блестящих успехов. Рим спасло разделение сил союзников. Объединившись, они бы разгромили римлян; но, разделив свои войска для защиты своих земель, они по очереди были побеждены. Судьба Рима распорядилась так, что как за пределами Италии, так и внутри неё весь мир совершил ту же ошибку.

На следующий год, при консульстве Помпея, отца великого Помпея, и Порция Катона, сенат предоставил гражданство италийцам, которые не подняли оружие против Рима. Эта мера укрепила верность долгу и вызвала некоторое раскаяние у восставших.

Катон одержал несколько побед, которыми он так гордился, что сравнивал себя с Марием и утверждал, что превзошёл его. Молодой Марий, гордый славой своего отца и столь же жестокий, подошёл к консулу в момент, когда тот атаковал марсов, и подло его убил.

Помпей выиграл битву против пиценов и захватил город Аскул, жителей которого он приказал высечь, а затем перебил. Продолжая свои успехи, он разгромил марсов и убил восемнадцать тысяч их воинов. Сулла, со своей стороны, дважды победил самнитов и захватил их лагерь. Ему в основном приписывают честь завершения этой войны, столь гибельной для обеих сторон, что, по словам Веллея Патеркула, триста тысяч самых храбрых воинов Рима и Италии погибли в ней. Восставшие покорились, и Рим, проявив великодушие после победы, даровал им гражданство.

В 665 году Сулла получил консульство. Рим недолго наслаждался спокойствием, которое наступило после окончания Союзнической войны. Митридат, царь Понта, могущественный, бесстрашный, дерзкий правитель, чьи амбиции не знали границ, а гений позволял ему осуществлять самые грандиозные замыслы, питал непримиримую ненависть к римлянам, которые господствовали над всеми народами и унижали всех царей. Связанный узами крови и дружбы с Тиграном, царём Армении, он прошёл по Азии как завоеватель и, бросая вызов защите, которую Рим предоставлял мисийцам, фригийцам, ликийцам, памфилийцам и народам Вифинии, вторгся в их земли и изгнал оттуда немногочисленные римские войска. Претор Аквилий попал в его руки; Митридат, приковав его цепями, водил за собой, выставлял на посмешище перед народами, отправил на казнь и, чтобы оскорбить римскую алчность, приказал влить расплавленное золото в рот этого несчастного.

Сенат объявил ему войну и поручил командование армией Сулле, консулу. Марий, ранее безуспешно прибегавший к насилию, чтобы вырвать из храма Юпитера изображения, присланные Бокхом для прославления Суллы, не сдерживал более своей ярости, когда увидел Суллу консулом и ответственным за войну в Азии. Решив захватить власть, которую ему отказывали, и не ограничиваясь лишь разжиганием народной ненависти к патрициям, он нанял три тысячи наёмников, которых поставил под командование Сульпиция, народного трибуна, самого дерзкого из мятежников и самого преданного из своих сторонников. Сульпиций называл этот отряд своим "контр-сенатом". С его помощью он убивал тех, кто пытался помешать его планам. Поддерживаемый этими бандитами, Сульпиций держал на Форуме штаб и публично принимал плату за право гражданства, которое он без стыда продавал вольноотпущенникам и иностранцам. Сын Помпея погиб в одной из стычек от их кинжалов. Сулла, тщетно пытаясь подавить эти беспорядки, был изгнан ими с площади. Преследуемый и вынужденный спасать свою жизнь, он укрылся в доме Мария, который пообещал сохранить ему жизнь только после того, как заставил его поклясться, что он уступит ему командование в Азии.

Народ, подстрекаемый и увлекаемый Сульпицием, отменил постановления сената и передал командование армией Марию. Однако Сулла спасся в своём лагере. Его солдаты убили всех офицеров из партии Мария, а Марий приказал перебить в Риме всех друзей Суллы. С этого момента история этой республики, некогда более знаменитой своими добродетелями, чем победами, писалась только кровью.

Сенат, тщетно пытаясь предотвратить бедствия, угрожавшие городу, отправил Брута и Сервилия к Сулле для переговоров о примирении. Разъярённые солдаты избили, ограбили его послов и изгнали их из лагеря. Сулла колебался, идти ли на Рим; но рассказывают, что, увидев во сне Беллону, которая вложила в его руки молнию, он поделился этим сном со своей армией и быстро двинулся с ней к воротам города. Разъярённый народ, ненавидящий патрициев, баррикадировал улицы, бросал с крыш камни и стрелы в войска Суллы. Марий сражался во главе своих сторонников, он вооружил рабов, чтобы увеличить свои силы; но армия преодолела сопротивление этой толпы, более приспособленной для мятежей, чем для сражений. Сулла овладел городом, а Марий избежал казни, бежав. Несколькими днями ранее он пощадил жизнь Суллы; тот, будучи более беспощадным, приговорил его к смерти и назначил награду за его голову. Сульпиций, преданный рабом, был обнаружен и убит. Народ содрогался под гнётом победителя. Сулла, надеясь успокоить его, согласился принять в качестве коллеги Цинну, одного из лидеров народной партии. Он заставил нового консула поклясться поддержать его дело и оставаться верным ему. Эта клятва, данная из амбиций, была быстро нарушена предательством. Цинна вызвал своего коллегу на суд. Гордый Сулла, пренебрегая ответом, позволил ему обращаться к народу, как ему угодно, покинул Рим и принял командование армией, уверенный, что, если его обвинят из ненависти и даже осудят по закону, он будет оправдан победой.

Митридат захватил Грецию, которую удерживал сильными армиями. Афиняне под руководством тирана Аристона присоединились к его стороне. Сулла разграбил города и храмы этой несчастной страны. Дух фракционерства разрушал дисциплину в армии, и генералы поощряли своеволие солдат, чтобы привязать их к себе. Сулла вскоре осознал необходимость восстановить порядок и вернуть авторитету его силу. Он подошёл к Элатее и оказался лицом к лицу с армией Митридата, которой в то время командовал Архелай. Вид этой огромной армии, состоящей из всех народов Востока, поверг римлян в ужас. Сулла тщетно пытался вывести их из лагеря: даже насмешки и оскорбления врага не могли заставить их решиться. Тогда Сулла решил изнурить их настолько тяжёлыми и непрерывными работами, что они в конце концов предпочли опасности усталости и громко потребовали боя.

Враги двинулись к Херонее; Сулла быстро последовал за ними, отправив позади них отряд, который скрыл его продвижение и неожиданно атаковал их. Консул, воспользовавшись их замешательством, атаковал их своими легионами, обратил в бегство и устроил великую резню. Затем, воздвигнув трофеи в честь этой победы, он приказал выгравировать на них слова: "Марс, Победа и Венера". Он верил или хотел убедить народы, что Венера особенно благоволит ему, и часто добавлял к своим именам Луция Корнелия Суллы имя Эпафродит. Иногда он также принимал имя Феликс (Счастливый); и в то время как Марий утверждал, что все свои триумфы обязан своему гению, Сулла приписывал свои только удаче. Этот искусный политик знал, что люди всегда поддерживают сторону счастливчиков.

Силы Митридата были слишком многочисленны, чтобы одно поражение могло их уничтожить. Сулле снова пришлось сражаться с Архелаем под стенами Орхомена, и на этот раз победа далась ему с большим трудом. Его солдаты, слишком теснимые толпами варваров, начали отступать и покидать свои ряды; Сулла спешивается с коня, хватает знамя, останавливает беглецов и восклицает: «Римляне, мой долг велит мне умереть здесь; когда вас спросят, что вы сделали со своим полководцем, не забудьте сказать, что вы бросили его при Орхомене». С этими словами он бросается в середину врагов.

Воодушевленные его бесстрашием и пристыженные своей слабостью, легионы устремляются на варваров, опрокидывают их, рубят на куски и захватывают их лагерь.

Пока Сулла, увенчивая лаврами кровавые раны республики, казалось, забывал о своих личных интересах и угрозах врагов, заботясь лишь о славе своего отечества, его сторонники в Риме доминировали в сенате и служили его мести.

Марий, преследуемый ими и объявленный врагом государства, сел на корабль; но бурный ветер выбросил его судно на берег Италии. Его спутники, трусливые или вероломные, видя, что удача окончательно отвернулась от него, бросили его на берегах Лириса.

Деньги, обещанные за его голову, возбудили жадность многих солдат, которые пытались захватить его. Он скрылся от их преследования, уйдя в болото, а затем направился в хижину бедного старика, которому открыл свое имя. Этот благородный ветеран с уважением принял под своим кровом своего бывшего полководца и, накормив его, повел к берегу через болота. Вскоре солдаты, преследовавшие Мария, возвестили о своем приближении громкими криками. Старик уложил Мария в болото, прикрыл его тростником и отошел.

Все, казалось, способствовало гибели Мария. Солдаты обнаружили его в сыром укрытии, где он спрятался, схватили его и повели в Минтурны.

Во времена своего могущества он оказал несколько услуг жителям этого города. Народ чтил его имя и уважал его славу; но магистраты, опасаясь власти римского сената, считали себя обязанными следовать строгости его приказов. Они решили казнить Мария; и так как ни один гражданин, даже палач, не хотел запятнать свои руки убийством этого знаменитого изгнанника, они поручили убить его кимвру, который в то время находился в Минтурнах.

Варвар с радостью принял этот приказ, гордый возможностью отомстить за позор и гибель своих соплеменников. Кимвр вошел с мечом в руке в комнату, где отдыхал непримиримый враг его народа. При его приближении римлянин встал и, бросив на него грозный взгляд, сказал: «Ты посмеешь убить Гая Мария?» При виде этого воина, который, казалось, все еще нес с собой ужас и смерть, как в дни битв, кимвр, охваченный страхом, уронил меч и бежал, восклицая: «Нет, я никогда не смогу убить Гая Мария!»

Эта последняя победа безоружного Мария вызвала восхищение народа, и он так ярко выразил свою любовь к нему, что даже магистраты, пристыженные своей трусливой жестокостью, отвели Мария к морю. Он сел на корабль и, не раз рискуя быть схваченным в Сицилии, наконец высадился на берегу Африки близ Карфагена.

Претор Секстилий, управлявший этой провинцией, через офицера предупредил его, что если он немедленно не покинет его владения, то будет вынужден, к своему сожалению, исполнить приказы сената и treat его как врага римского народа.

Марий, помолчав некоторое время, глубоко вздохнул и ответил посланнику: «Скажи Секстилию, что ты видел Гая Мария, изгнанного из Рима и сидящего на руинах Карфагена».

Гиемпсал, царь Нумидии, сначала, казалось, был тронут несчастьем победителя Югурты и предложил ему и его сыну, Цетегу и нескольким другим изгнанникам убежище в своем царстве. Но позже, когда они захотели покинуть его владения, он удержал их, видимо, намереваясь заслужить дружбу Суллы предательством.

Венера, на этот раз неверная Сулле, выручила его врага из этой беды. Молодой Марий соблазнил одну из наложниц царя. Эта женщина, заботясь о спасении своего возлюбленного, тайно посадила его и его отца на рыбацкую лодку.

Рим в то время был раздираем новыми раздорами. Сенат хотел поставить во главе итальянских легионов Помпея Руфа; но эти войска, преданные Страбону, который ими командовал, убили назначенного вместо него генерала. Гибель государства близка и неизбежна, когда люди становятся сильнее законов, а армии захватывают власть силой.

После смерти Руфа Рим избрал консулами Цинну и Гнея Октавия. Цинна, полностью преданный народной партии, предложил указ о возвращении Мария и всех изгнанников; но Октавий, более влиятельный в сенате, чем его коллега, изгнал его из Рима, лишил должности и незаконно заменил его Мерулой.

Цинна, решив отомстить за неслыханное насилие, призвал на помощь народы Италии, которые дали ему средства для сбора армии. Марий, узнав об этом в Африке, собрал несколько мавров и римлян и с их помощью захватил сорок кораблей, которые доставили его к берегам Италии. Цинна, узнав о его высадке, послал ему ликторов, топоры и все другие знаки консульского достоинства. Марий отказался их принять. Он отпустил бороду и волосы, появился в траурной одежде, уверенный, что этот мрачный наряд, напоминающий о его несчастьях и изгнании, привлечет ему больше сторонников, чем пышность и блеск должности, которая слишком часто вызывает ненависть и зависть.

Его надежды не обманули. Изгнанники, мятежники, должники и все те, кто видел надежду только в смутах, стекались со всех концов Италии и толпами собирались вокруг него. Объединившись с Цинной, он захватил все места, где Рим хранил свои запасы. Приблизившись к столице, он занял Яникул. Октавий вынудил его оставить его; но Цинна, пообещав свободу рабам, которые встанут под его знамена, посеял ужас в Риме.

Народ был в волнении; сенат, опасаясь восстания, отправил послов к Марию и Цинне, предложив им мир при условии, что они не станут мстить.

Прежде чем ответить на это предложение, Цинна потребовал, чтобы ему вернули достоинство консула. Он добился этого. Затем, когда его стали настаивать на принесении требуемой клятвы, он отказался, ограничившись заверением, что не станет причиной смерти ни одного гражданина.

Марий, стоя рядом с ним, мрачно молчал: его угрюмый вид и свирепый взгляд выдавали сдерживаемую ярость. Наконец, вынужденный высказаться, он заявил, что если его присутствие в Риме будет полезным, он согласен вернуться; но, будучи изгнанным по декрету, он требует нового декрета для восстановления своих прав. Он добавил, что, привыкший уважать законы, даже самые несправедливые, можно быть уверенным, что он не нарушит ни одного из них, пока не появятся лучшие.

Беспорядки, царившие в городе, вынудили послов удовлетвориться этими двусмысленными ответами, и мир был заключен.

Марий вошел в Рим и обращался с ним как с городом, взятым штурмом. Разбойники, сопровождавшие его, по одному жесту или знаку этого свирепого воина беспощадно убивали самых добродетельных граждан. Они убили претора Анхария, потому что Марий, казалось, указал на него как на объект мести, отказавшись приветствовать его. Знаменитый оратор Марк Антоний, один из самых благородных украшений римской трибуны, пал под их кинжалами. Катул, выдающийся человек и бывший коллега Мария, умолял его пощадить жизнь; Марий холодно ответил: «Он должен умереть».

Друзья Суллы, которые не смогли спастись, были все перебиты. Даже после смерти своих жертв эти беспощадные победители отказывали им в погребении, наслаждаясь видом стервятников, пожирающих их трупы.

Сенат, угнетенный и обескровленный, объявил Суллу врагом республики. Его дом был разрушен, имущество продано с аукциона; ни один из его друзей не был пощажен.

Катул и Мерула, вызванные на суд за исполнение обязанностей консула после изгнания Цинны, избежали казни, покончив с собой.

Пока Рим предавал Суллу проклятию, этот знаменитый воин умножал свою славу благородными победами. Его жена Метелла, спасаясь от насилия преследователей, бежала и присоединилась к нему в Греции, сообщив, что его объявили вне закона, разграбили его богатства и продали его земли. Узнав об этих событиях, Архелай счел момент подходящим, чтобы вернуть утраченное в войне путем переговоров. Он попросил у Суллы встречи и предложил ему объединиться с Митридатом, который предоставит ему мощную поддержку против неблагодарной родины. Сулла, не отвечая на его предложение, посоветовал ему покинуть сторону Митридата и предложил поддержку Рима для возведения его на трон. Когда Архелай с ужасом отверг этот совет, Сулла сказал: «Как! Ты, слуга варварского царя, знаешь достаточно о чести, чтобы стыдиться предательства, и осмеливаешься предлагать измену мне, легату римского народа, мне, Сулле! Помни, что ты говоришь с тем самым человеком, который, когда ты командовал ста двадцатью тысячами воинов, заставил тебя бежать из Херонеи, а затем вынудил скрываться в болотах Орхомена».

Переговоры были прерваны, и Сулла продолжил свои победы, изгнав варваров из Греции. Его флот разбил флот царя Понта; затем, переправившись в Азию, он заключил мир с Архелаем и заставил Митридата ратифицировать его.

Рассказывают, что этот гордый монарх, попросивший встречи с ним в Троаде, подошел к нему и, прежде чем произнести слово, протянул руку. Сулла, не протягивая своей, сказал: «Согласны ли вы с договором, который я заключил с Архелаем?» Царь колебался с ответом; Сулла добавил: «Помните, что просящие мира должны говорить, а победителям остается только молчать и слушать их мольбы». Когда Митридат заявил, что ратифицирует мир, Сулла обнял его и затем примирил его с Никомедом и Ариобарзаном. Эти два царя, свергнутые царем Понта, упрекали полководца за то, что он пощадил жестокого правителя, который в один день уничтожил сто пятьдесят тысяч римлян в Азии. Но положение Суллы, вооружение Италии против него и приближение Фимбрии, командовавшего легионами в Азии и поддерживавшего Мария, лишали его возможности окончательно уничтожить Митридата. Поэтому он ограничился тем, что по этому договору лишил его завоеваний в Греции и Азии, заставил оплатить военные издержки и ограничил его владения прежними границами.

Освободившись от внешней войны, он занялся гражданской войной и сначала двинулся против Фимбрии: но ему не пришлось сражаться; легионы этого полководца покинули его, и он покончил с собой.

Сулла, вернувшись в Грецию, осадил Афины, преодолел упорное сопротивление их жителей и с презрением сказал их ораторам, что пришел наказывать мятежников, а не слушать речи. Он взял город штурмом и завершил разрушение свободы Греции, захватив и уничтожив этот знаменитый город. Однако, удовлетворив свою месть против Афин, он восстановил их законы, посвятил себя в Элевсинские мистерии и обнаружил в этом городе труды Аристотеля и Теофраста, которыми обогатил свою родину.

Затем Сулла отправился в Италию. Ему противостояли пятнадцать армий. Первыми, кого он атаковал, были войска под командованием молодого Мария и Норбана. Он разбил их и убил шесть тысяч человек. В своих мемуарах, посвященных Лукуллу, он писал, что это событие решило его судьбу; и что без этого первого успеха вся его армия, которая неохотно начинала гражданскую войну, разбежалась бы и оставила его беззащитным перед яростью врагов.

Тем временем Рим избрал Мария консулом в седьмой раз. Народ рассказывал, что в детстве над его головой кружили семь орлов, и что авгуры, объясняя это предзнаменование, предсказали ему, что он семь раз достигнет высшей власти.

Этот старик, честолюбивый и жестокий, измученный возрастом и печалями, завидуя славе Суллы и опасаясь его возвращения, не мог найти покоя. Днем его душу терзала ярость; ночью кровь, пролитая им, тяготила его сердце, и его сон нарушали мрачные сны. Желая избавиться от мрачных мыслей, он, вопреки своей прежней привычке, предался пиршествам и разврату, заболел и умер.

Марий, умелый полководец, бесстрашный воин, плохой гражданин, одинаково знаменитый своими подвигами и преступлениями, в конце своих дней стал так же ненавистен римскому народу, как был любим в молодости. Именно он первым ввел Рим в рабство. Его последнее консульство длилось всего семнадцать дней. Ему было семьдесят лет. Его сын не унаследовал его славы; он перенял только его пороки и жестокость. Народ отдал консульство Цинне и Карбону. Они поспешили вооружить Италию и набрать всю молодежь для пополнения легионов.

Сенат только что получил угрожающие письма от Силлы, который рассказывал о своих подвигах, перечислял обиды и объявлял о своей мести, обещая пощадить только добродетельных и мирных граждан. Сенаторы, освободившись от тирании Мария и повинуясь другому страху, запретили консулам продолжать сборы: Они презрели это постановление; Цинна даже приказал своим войскам отправиться в Далмацию; но встречный ветер вернул их в порт, они заявили о своем несогласии с гражданской войной и отказались снова отправиться в путь; Цинна прибыл в надежде утишить этот бунт; его присутствие разжигало смуту, а не успокаивало ее; и так как он хотел наказать бунтовщиков, они набросились на него и расправились с ним.

Карбон, оставшийся единственным консулом, попытался примириться с Силлой, который отверг его предложения. Народ отдал Сципиона в соратники Карбону: оба они, вместе с Норбаном и молодым Марием, приложили все усилия, чтобы остановить продвижение Силлы; но Цетег, старый друг Мария, был удивлен тем, что стал на сторону своего врага. Во времена раздоров все узы теряют силу, интерес уничтожает все права, а честолюбие гасит все остальные чувства.

Армия Сципиона, оставив своего предводителя, поддалась обещаниям и угрозам завоевателя Митридата и встала под его знамена. Сам консул был схвачен, и Силла великодушно освободил его. Карбон, с сожалением восхищаясь доблестью и хитростью Силлы, сказал, что нашел в нем и лису, и льва, и что лиса причинила ему еще больше вреда, чем лев.

Силла, то ли из-за суеверия, то ли из политических соображений, с почтением относился к предзнаменованиям и считал сны советами, посланными богами. Когда он отправился в Италию, земля возле Бриндов внезапно раскололась, и в небо взметнулось яркое, чистое пламя. Предсказатели объяснили это явление, объявив, что высокий светловолосый мужчина захватит власть и восстановит мир в республике. Силла, чьи волосы были очень светлыми, воспользовался этим прорицанием, что возродило доверие армии.

Норбанус, вновь побежденный одним из генералов Силлы, не посмел довериться его великодушию и бежал. Армии Силлы и Карбона сеяли ужасный хаос в Италии. Все города, раздираемые этими двумя группировками, были не более чем кровавым театром убийств и разбоя.

В следующем году полководцы удачливого Силлы, Помпей, Красс, Метелл и Сервилий, также испытали благосклонность судьбы. Метелл полностью разгромил Норбана, который в отчаянии покончил с собой; Помпей одержал победу над Марцием, лейтенантом консулов; сам Силла, встретив молодого Мария у Сигниума, дал ему бой, убил двадцать тысяч человек и так сильно надавил на него, что заставил отступить в Пренесте.

Марий был в ярости и, не желая, чтобы патриции радовались его несчастью, написал Бруту, чтобы тот расправился в Риме со всеми, кто, поддавшись страху, перешел на его сторону: этот зверский приказ был выполнен.

Метелл, продолжая свои успехи, разбил армию Карбона. Карбон, обескураженный этой неудачей и дезертирством части своего войска, бежал в Африку, хотя под его командованием оставалось еще тридцать тысяч человек.

Силла, одержав победу над молодым Марием, беспрепятственно вошел в Рим и поначалу ограничил свою месть продажей имущества беглецов. Оставив в городе гарнизон, он отправился в поход на Пренесту, чтобы сразиться с армией, пришедшей его спасать. Пока он был занят этой экспедицией, самниты под командованием Телесина неожиданно прибыли к воротам Рима и посеяли страх во всем городе.

Аппий Клавдий во главе небольшого числа воинов защищал ворота скорее мужественно, чем с надеждой: Силла ворвался с частью своего войска и, хотя сильно уступал в численности, смело дал бой этим древним и грозным врагам республики.

Несмотря на все его усилия, левое крыло, которым он командовал, было вбито в землю; охваченный самнитами, он призвал пифийского Аполлона, чье золотое изображение он всегда носил, собрал своих солдат и, тщетно удваивая свое мужество и упрямство, был вынужден наконец искать спасения в бегстве. Но как раз в тот момент, когда он считал себя потерянным и беспомощным, он с изумлением узнал, что Красс, командуя своим победоносным правым крылом, только что разгромил врагов и одержал полную победу.

Силла, взбешенный опасностью, которой он подвергся, приказал расправиться с тремя тысячами пленных и бросить головы генералов Марция и Карина в Пренесту. Жители города, ошеломленные поражением самнитов и отчаявшись получить помощь, восстали против своего вождя и сдались Лукуллу. Юный Марий, покинутый ими, закололся. Его голову отправили в Рим, и Силла прибил ее к трибуне в Харанге. Однако Карбон, собравший войска в Африке, высадился в Сицилии. Помпей сразился с ним, победил его и преследовал до Корсиры, где взял его в плен. Помпей, сбитый с пути яростью и ненавистью - пагубными последствиями гражданских войн, - обрушил на попавшего в его лапы бывшего консула оскорбления, убил его и отправил голову Силле. Последний, хозяин Рима, уже не скрывая своей ярости, заявил в присутствии народа, что если он хочет достойно наградить тех, кто остался ему верен, то он также знает, как отомстить тем, кто его обидел. Еще более жестокий, чем Марий, и еще более непримиримый в своей мести, он залил город кровью.

Списки его запретов, продиктованные не только жадностью, но и ненавистью, с каждым днем становились все длиннее. Только на Марсовом поле были перерезаны глотки восьми тысячам горожан. Люди считались виновными за то, что служили при Марий, подчинялись консулам или их генералам. Дружба и благочестие, даже для запрещенного человека, карались смертью. Независимость, честь и гуманность карались как преступления; подозрение заменяло осуждение, жалоба становилась преступлением, обладание плодородной землей, большим домом или красивой фермой подвергало человека опасности и заменяло преступление; Силла, холодный в своем насилии и глубокий в своих жестокостях, убивал, чтобы конфисковать, и обогащал своих офицеров, сторонников и солдат за счет трофеев своих врагов и даже тех, кто проявлял нейтралитет в этих смутах. Таким образом, он обеспечил себе постоянную поддержку армий, огромной партии, которая стала соучастницей его мести и была так же, как и он, заинтересована в сохранении своей власти и своих указов.

Те же сцены грабежей и резни повторялись во всех городах Италии. Жадность, доносы и поножовщина преследовали свои жертвы повсюду.

Силла, опасаясь, что некоторые из разбойников могут избежать его гнева, назначил цену за их головы и пригрозил смертью тем, кто предоставит им убежище. Брату Мариуса выкололи глаза и, прежде чем убить его, отрезали руки и язык. Самые извращенные люди завоевывали расположение Силлы своими преступлениями.

Катилина убил собственного брата; чтобы скрыть это убийство, он умолял Сивиллу внести свою жертву в список запрещенных людей и, купив эту ужасную милость благодарностью, достойной этой позорной услуги, заколол одного из врагов Сивиллы, принес ему голову и омыл свои окровавленные руки в блестящих водах храма Аполлона. Жадность требовала еще больших жертв, чем ненависть. Люди доносили. Невинность резали, чтобы получить жалованье. Аврелий, мирный гражданин, чуждый всем партиям, увидев свое имя в роковом списке, воскликнул: «О негодяй! Это мой дом в Альбе изгоняет меня». В нескольких шагах от него было совершено покушение.

Посреди этого великолепного города, владыки мира и гнусного раба кровожадного тирана, немногие граждане отважились на смерть и проявили некоторые остатки древней свободы.

Сурфидий осмелился заявить Силле, что если он хочет править Римом, то не должен истреблять всех его жителей. Метелл ответил ему: «Если ты не хочешь помиловать осужденных, то хотя бы успокой тех, кто не должен быть осужден; и пусть римлянин знает, должен ли он существовать или умереть».

Катону, которому впоследствии суждено было погибнуть за дело свободы, было тогда всего четырнадцать лет, и, поскольку его иногда водили в дом Силлы, однажды он спросил своего правителя, как римляне могут позволить жить такому одиозному тирану? Ведь его боятся даже больше, чем ненавидят. - Ну что ж, - сказал этот гордый ребенок, - дай мне меч, чтобы я убил его».

Силла, чувствуя честолюбие и возвышенную судьбу своего зятя Юлия Цезаря, который уже завоевывал расположение народа, задумал убить его: Вы ошибаетесь, - сказал им Силла, - развратные нравы и свободный пояс этого молодого римлянина скрывают от вас его характер; но я вижу в нем несколько Мариев». Наконец, смерть двух консулов положила конец этому кровавому запрету. Силла, покинув город, поручил сенату назначить интер-царя,

согласно древнему обычаю. Валерий Флакк, облеченный этим саном и верный полученным инструкциям, представил сенаторам необходимость создания диктатора, чтобы восстановить порядок в республике. При этом он предложил не ограничивать его власть. Назначенный им Силла предложил сенату свои услуги. Сенаторы, не смея сопротивляться и полагая, что форма выборов дает хоть тень свободы, избрали удачливого Силлу диктатором на тот срок, пока ему будет угодно занимать этот пост. В 627 году, за четыре-двадцать один год до Рождества Христова, Рим, победивший царей, склонился под игом господина.

Глава II

Смятение в Риме; первая речь Цицерона; смерть Суллы; война в Испании; окончание этой войны.

Беспорядки в республике были подавлены; но жестокие меры, которые Сулла применил для их устранения, повергли Рим в ужас, и его неподвижность мало чем отличалась от смерти.

Кровавые казни Мария, Цинны, Карбона, Суллы и их сторонников все еще внушали страх. Вторжение Бренна и Ганнибала стоило Италии меньше слез и крови. Победители дрожали так же, как и побежденные.

Вспоминали, как Серторий, не найдя способа усмирить шесть тысяч солдат, которые привели Мария в город триумфатором, убедил его окружить их и убить стрелами. Люди содрогались, думая о тех ужасных днях, когда сыновья, попирая самые святые имена, доносили на своих отцов; когда бесстыдные женщины предавали своих мужей палачам и требовали грязной награды за свои преступления. В это время безумия и ужаса, когда природа, сбитая с толку, осознавала свои узы лишь после того, как они были разорваны, видели, как брат, сражавшийся и убивший своего брата, узнав его, покончил с собой на его теле.

Разве сенат не должен был леденеть от страха при виде диктатора, вспоминая, как однажды ужасный шум прервал его заседания, а Сулла холодно сказал: «Не тревожьтесь, отцы-сенаторы, это лишь несколько несчастных, которых я приказал наказать». И эти ужасные стоны принадлежали восьми тысячам пленных, зарезанных по его приказу.

Мог ли народ надеяться на силу законов против человека, который, приказав без суда убить сенатора, кандидата в консулы, одного из своих собственных генералов, победителя при Пренесте, ограничился лишь словами в свое оправдание: «Я убил его, потому что он мне сопротивлялся»? Наконец, можно ли было надеяться найти убежище у подножия алтарей, когда кровь понтифика Мерулы еще дымилась в самом храме Юпитера, где его место оставалось пустым в течение семидесяти семи лет.

Весь Рим оплакивал девяносто сенаторов, пятнадцать консуляров, две тысячи шестьсот всадников, и эти последние проскрипции казались тем более ужасными, что, далекие от того, чтобы быть результатом временного возбуждения, они знаменовали триумф и месть партии знатных над партией народа.

Народная ярость, подобно буре, сильна, но кратковременна. Толпа, не будучи организованной, не может ни составить, ни следовать какому-либо плану. Зверства аристократии менее жестоки, но более продолжительны. Она проскрибирует не массово, а по спискам. Обладая более законными формами, прикрываясь маской чести и справедливости и используя презрение как отравленное оружие, она стремится опозорить тех, кого осуждает, и обесчестить тех, кого убивает. Корпоративный дух, который ее движет, делает ее постоянной в своей ненависти и стремится сохранить зло, которое она совершила.

Партия народа мстит только за тела; партия знатных атакует как честь, так и жизнь. Эта тактика, которая на время делает ее сильной, впоследствии неизбежно приводит к ее краху, ибо она вызывает справедливое и глубокое негодование; и так как после триумфа знатные заменяют национальный дух духом фракционности, они вскоре начинают раздирать друг друга в борьбе за власть и вынуждены, чтобы уничтожить друг друга, обращаться к тому самому народу, которого они презирали и угнетали.

Что примечательно в мести Суллы, так это то, что она несла на себе двойной характер двух партий, которые так долго разделяли республику: она была жестокой, как месть толпы, и продолжительной, как месть аристократии; и никогда еще столь великие дела не омрачались столь низкой жестокостью.

Однако таковы были усталость римлян и всеобщая потребность в порядке и покое, что Сулла, когда он наконец положил конец своим жестокостям, казалось, сохранил доверие сената, уважение народа и благосклонность армии.

Когда нравы, более сильные, чем законы, начинают развращаться, народ может надеяться на покой только при монархии: третья власть, возвышающаяся над двумя другими и ограниченная ими, может сдерживать их и защищать страну от зол, которые влекут за собой аристократическая гордость и народная распущенность; но если нравы полностью разрушены, если национальный дух полностью угас, распад неизбежен, и нация попадает под гнет деспотизма честолюбца или в цепи иностранного владычества. Политическую лихорадку можно вылечить; но против моральной гангрены нет лекарства.

Характер Суллы представляет собой непостижимое смешение качеств и пороков, величия и низости. Немногие гениальные люди превосходили его в смелости, немногие заурядные умы были более суеверны. Сон пугал этого честолюбца, который без страха нападал на Рим, владыку мира. Долгое время его видели преданным наукам, другом удовольствий, скромным в успехах, мягким с равными, покорным начальникам, простым с подчиненными; но, будучи изгнанным Марием, потеря имущества, резня друзей и страсть к мести внезапно изменили его нравы. Он часто проявлял в Афинах и Риме грубую жестокость кимвра. Однако, сохраняя некоторые из своих прежних привычек, некоторые следы прежних добродетелей, он должен был казаться римлянам самым капризным из людей. Его видели то надменным до наглости, то любезным до лести; иногда прощающим самые серьезные проступки и наказывающим смертью за самые незначительные ошибки. Великодушный к Сципиону, он возвращает ему свободу; неумолимый к молодому Марию, он оскорбляет его даже после смерти. Помпею, которому он отказал в триумфе, он бросает вызов своей власти и говорит: «Народ более склонен поклоняться восходящему солнцу, чем заходящему». Сулла, более удивленный, чем раздраженный его смелостью, оставляет его безнаказанным и восклицает: «Ну что ж! Пусть этот молодой человек празднует триумф, раз он этого хочет». Этот же Сулла вскоре после этого казнил Офелла, потому что тот добивался консульства против его воли.

Этот воин, столь гордый с сенатом, столь суровый к народу, недоступный ни жалости, ни страху, не мог противостоять влиянию, которое на него оказывала его жена Метелла. Только она умела смягчить его гордость и ненависть. Римляне вырывали у него какую-то милость или акт человечности, только взывая к имени Метеллы. Когда эта дорогая супруга была на пороге смерти, Сулла, поддавшись суеверию и боясь, что труп осквернит его дом, приказал перенести ее, умирающую, в другое жилище; но, как только она умерла, он проявил признаки самого сильного отчаяния и осыпал ее почестями и сожалениями самой страстной любви.

Достигнув верховной власти, Сулла наградил Валерия Флакка за его рабскую угодливость, назначив его начальником конницы. Желая затем утешить римлян в их нынешней зависимости, предложив им какой-то образ древней свободы, он приказал народу избрать консулами Марка Туллия Децулу и Гнея Корнелия Долабеллу.

Законы, которые он издал, все имели целью поддержание порядка, укрепление власти сената и отмену привилегий, которые присвоил себе народ. Он возобновил запрет добиваться консульства до исполнения претуры, постановил, что после консульства должно пройти десять лет, прежде чем можно будет снова добиваться этой должности. Он пополнил жреческие коллегии, ввел триста всадников в сенат, лишил трибунов прав, которые они узурпировали, и ограничил, как прежде, их функции защитой интересов народа. Осуществляя свою власть на всей территории Римской империи, он требовал дани с завоеванных провинций, городов, народов и союзных царей. Он даровал в Риме ранг и права гражданства десяти тысячам вольноотпущенников и распространил эту меру на все города Италии, что обеспечило ему преданный народ. Эти новые граждане получили имя Корнелиев.

Все земли Италии, приобретенные казной благодаря проскрипциям, были распределены среди старых солдат, которые завоевали вместе с ним Азию, Грецию и Рим. Стремясь польстить гордости Рима, которого он лишил свободы, он расширил его границы, восстановил Капитолий, сгоревший во время гражданской войны, и приказал искать по всему миру копии Сивиллиных книг, уничтоженных в этом пожаре.

Заботясь о том, чтобы уничтожить остатки партии Мария везде, где она пыталась возродиться, диктатор отправил Помпея в Африку для борьбы с Домицием Энобарбом, зятем Цинны, чьи силы увеличились благодаря союзу с Юбой, царем Нумидии. Помпей за сорок дней уничтожил армию Домиция, разбил Юбу и завоевал Нумидию, трон которой он передал Гимpsалу. Сулла вызвал его обратно в Италию. Его солдаты хотели удержать его среди себя, но он подчинился диктатору. Тот, довольный его покорностью, дал ему прозвище Великий, которое осталось с ним навсегда. Именно в это время Помпей скорее вырвал, чем получил, почести триумфа.

Суллa, сохраняя абсолютную власть под республиканскими формами, добился назначения себя консулом вместе с Метеллом. Без стыда презирая общественное мнение, его иногда видели сидящим на своем трибунале, заменяющим законы своими прихотями, раздающим доходы города и даже провинции актерам и распутным женщинам. Однажды плохой поэт представил ему свои произведения, и он сделал ему щедрый подарок с условием, что тот больше не будет сочинять стихи.

Во время его консульства Росций был вызван в суд Хрисогоном, который убил его отца, внес его в список проскрипций и хотел завладеть его наследством. Цицерон впервые появился на трибуне и смело защищал дело наследника проскрипта в присутствии самого проскриптора. Его блистательное красноречие вызвало всеобщее восхищение и предвещало появление великого человека для римлян. После этого славного начала он отправился в Афины, чтобы совершенствовать свой талант. Аполлоний Молон, один из величайших ораторов Греции, услышав его речь, грустил и не аплодировал: Цицерон спросил его о причине его молчания. Молон ответил со вздохом: Я, без сомнения, восхищаюсь вами; но я жалею судьбу Греции. У нее оставалась только слава красноречия; вы собираетесь отнять ее и перенести в Рим. Цицерон, принадлежавший к сословию всадников, родился в 647 году, в тот же год, что и Помпей.

Пока Сулла пытался утешить республику несколькими годами покоя после бедствий, причиненных ей столькими внешними и гражданскими войнами, его легат Мурина, командовавший в Азии, поддавшись лишь своему честолюбию, без разрешения начал войну против Митридата, под предлогом того, что этот князь увеличивал свои войска и упорно удерживал некоторые города Каппадокии.

Мурена дал королю битву, исход которой остался неопределенным. Потери обеих армий были равны, и обе, отступив одновременно, удалились с поля боя. Однако Сулла, чтобы унизить гордость Митридата, который приписывал себе победу, приказал удостоить Мурену триумфа; но одновременно он послал ему приказ прекратить все военные действия.

Одним из самых абсолютных актов диктатора был эдикт, который он заставил принять сенат и народ, чтобы утвердить все свои указы о проскрипциях, изгнаниях, конфискациях и все, что он приказал до и после своего возвышения до диктатуры. Цицерон справедливо отказался называть законом этот деспотический эдикт, который узаконивал столько злодеяний и хотел сделать соучастником всего римского народа.

Казалось вероятным, что человек, проливший столько крови для завоевания высшего положения, не покинет его иначе как с жизнью. Когда трон основан на преступлениях, можно упасть с него; но с него не решаются сойти. Народ, уже привыкший к ярму, предложил диктатору третье консульство; но, к великому удивлению Рима и всего мира, он отказался от него и сложил с себя диктатуру, заявив, что отныне желает жить как простой гражданин.

Этот пылкий и гордый гений больше не находил достойного себя занятия в заботах мирного управления. Власть без опасности больше не имела для него очарования; и, не имея больше никого, кого можно было бы завоевать или преследовать, любое другое занятие казалось ему безвкусным и пошлым.

Его отставка, более смелая, чем его победы, доказала, что он слишком пресытился людьми, чтобы любить управлять ими, и слишком презирал их, чтобы бояться.

Когда он спускался с трибуны для речей, молодой гражданин осыпал его оскорблениями: «Твоя неосторожность, — холодно ответил ему Сулла, — помешает другому диктатору отречься, как я».

Если сначала поражает удивление, видя этого свирепого Суллу, недавно предшествуемого двадцатью четырьмя секирами, которые сеяли повсюду ужас и смерть, гуляющим без власти и без страха среди города, который он залил кровью, и предающимся без оружия мести бесчисленного множества семей, погруженных им в траур и нищету, то постепенно это удивление уменьшается, когда вспоминаешь огромное количество сообщников, которых он приобрел своими конфискациями, сторонников, которых он получил в сенате благодаря восстановлению привилегий этого органа, преданность Корнелиев, которые обязаны ему своим новым существованием, и горячую привязанность множества солдат, побеждавших под его командованием и обогащенных его щедротами в Италии.

Напасть на Суллу означало бы напасть на всех их, и их собственный интерес составлял вечную охрану, которая гарантировала его безопасность и сохранение его законов.

Партия недовольных, многочисленная, но лишенная силы, ограничилась тем, что мстила за свои реальные беды пустыми насмешками. Они называли его абсолютную власть, облеченную в республиканские формы, отрицательной монархией и признанной тиранией.

После отречения Сулла предложил Геркулесу десятую часть своего имущества и устроил большой праздник, на который пригласил весь народ на общественный пир. Расточительность была так велика, что в Тибр выбросили огромное количество мяса.

Не испытывая больше амбиций, кроме как для своих детей, он дал им прозвища Фауст и Фауста, надеясь, без сомнения, что они будут, как и он, всегда обласканы судьбой. После смерти их матери Метеллы он женился на Валерии, сестре знаменитого оратора Гортензия.

Сулла, удалившись от дел и поселившись в Кумах, предался удовольствиям, закончил свою карьеру, как Марий, и пал жертвой излишеств разврата, которому он, возможно, предавался, чтобы избежать угрызений совести.

За два дня до своей кончины он еще писал свои мемуары; но, всегда суеверный, он утверждал, что его жена Метелла явилась ему во сне и предупредила, что он скоро присоединится к ней. Приступ гнева вызвал разрыв нарыва в его внутренностях и положил конец его дням. Ему было шестьдесят лет.

Его тень, казалось, хотела еще раз разжечь гражданские раздоры, и его похороны стали предметом ожесточенного спора между консулами.

Лепид требовал, чтобы его похоронили без пышности и отменили его указы. Катул, поддержанный Помпеем, склонил голоса сената; и, согласно указу, который он провел, тело диктатора, облаченное в триумфальную тогу, на золотом ложе, предшествуемое двадцатью четырьмя ликторами, проехало по Италии, было встречено почестями всех народов и прибыло в Рим для получения последних почестей.