2
Бедняжка легко бесится

На меня можно рассчитывать во множестве моментов: я всегда выгляжу нарядной и никогда – по крайней мере осознанно – не появляюсь без помады, я отлично переношу острый перец чили и соусы, я даю неизменно блестящие книжные рекомендации и три года подряд выигрывала летний читательский конкурс от местной библиотеки, кроме прошлого – тогда первое место занял Ян.

Теперь, видимо, рассчитывать можно и в том, чтобы поднести ему на блюдечке отличную оценку.

– Неужели я настолько предсказуема? – спросила я девочек на входе в раздевалку перед физкультурой, где нас встретил аромат хлорки и шампуня для волос.

По дороге Блэр уже ввела в курс дела наших подруг Кейти Хилл и Валику Мехру, во всех красках описав, как я чуть ли не с шестом прыгнула через парту два урока назад и что, если я не пойду с ней на легкую атлетику, никакой больше дружбы.

Кейти, моя старейшая подруга со времен подготовишек и лучшая подруга Блэр, задумчиво поджимает губы.

– А почему быть предсказуемой – это, по-твоему, плохо?

– Потому что Ян предугадал то, как я себя поведу. – Ввожу код шкафчика. – Если ты знаешь, чего хочет другой, можешь предсказывать его поступки. И быть на шаг впереди.

– Ладно, ученица злодея, и ты все это поняла только потому, что он на тебя обернулся? – со смешком спрашивает Блэр, забирая волосы. Вэл подавляет хихиканье.

– Нет, по тому, как он на меня посмотрел, – возражаю я, скидывая светло-зеленую скейтерскую юбку и черный топ в рубчик с высоким воротом. – Ой, да ладно. Вы сами это видели.

– Ах да, у меня аж мурашки от того, каким влюбленным взглядом он на тебя смотрит. – вздрагивая, произносит Блэр.

– Именн… стоп, что?! – Я слишком резко натягиваю камуфляжную футболку. Волосы тут же начинают магнититься, но Кейти приглаживает их бумажным платочком, которые всегда-всегда носит с собой.

Она тоже предсказуема, но в практичном смысле, например, у нее всегда найдется запасной карандаш, если надо писать тест, или пастилки для свежего дыхания, если ты выпила что-то запретное. На прошлой неделе ее пакетик фруктовых чипсов спас меня от головной боли из-за того, что я набрала на школьной викторине всего восемьдесят девять баллов. Уверена, что содержимое ее рюкзачка «Бетси Джонсон» поможет нам вчетвером пережить а) зомби-апокалипсис; б) старшую школу.

– Да все ты слы-ы-ы-ышала, – щебечет Блэр, затем вытягивает губы и чмокает воздух. Мое лицо вспыхивает. Как будто я именно этого хочу с Яном.

– Не дразни Кавью, – говорит Кейти и подмигивает, снимая длинное платье с рукавами-фонариками, которое очень идет к ее высокому росту. – Мы же знаем: бедняжка легко бесится.

На этот раз Вэл даже не пытается сдержать смех, но, стоит мне направить на нее испепеляющий взгляд, она сразу же поднимает руки вверх, будто сдается.

– Так мы идем заниматься, или кто-то рухнет на пол и притворится, что ищет контактную линзу? – спрашивает она, вздернув бровь.

Входя, мы заметили Рики, физрука и тренера команды парней по баскетболу, с красным резиновым мячом в руке. Если бы занятия все еще вела Тина, смыться было бы нереально. Она не разрешала пропускать неделю бассейна, даже если принести записку от мамы, что у тебя месячные. Тина проводила уроки с тем запалом, который каждый год выводил нашу волейбольную команду на уровень штата. Упорство, достойное уважения, но эта женщина будет вечно в моем черном списке за то, что грозилась поставить дисциплинарный кол, если я не залезу в бассейн.

– Линзу я «теряла» в прошлый раз, так что, если хотим пересидеть, в этот раз ваша очередь, – заявляет Блэр. Она уже переоделась в белоснежные джорданы и огромную оверсайз-футболку, под которой непонятно, есть ли на ней шорты.

– Рано или поздно тренер догадается, что я не ношу линзы, – говорит Кейти, присев на скамейку между шкафчиками, чтобы завязать шнурки. – И, может быть, вы, лентяйки, удивитесь, но я люблю вышибалы.

Блэр хлопает дверцей шкафчика.

– Да кому вообще нравится, когда прилетает шарами по лицу?

– Воистину умная мысль, – сострила я, хлопнув резинкой спортивных шорт. – Прости, Би, но я сегодня с Кейти. Лучше предстоящего вечером расставания с Паркером Эллисом может быть только одно – надрать ему задницу.

Девочки помрачнели. Ни для кого не секрет, что наш разрыв назревал уже давно, и никому из нас не жаль – особенно мне, – но я не собиралась класть конец этим двухмесячным отношениям раньше последнего учебного дня. Если ускорить расставание, то уже не получится избежать перешептываний и сплетен всю следующую неделю, как и новой волны слухов, что, мол, очередному парню было с Кавьей Джоши слишком сложно.

– Что ж, – говорит Блэр, – я не буду по нему скучать.

– А я тем более, если вспомнить, как навязчиво он напрашивается с нами на день рождения Кавс летом у озера, – прибавляет Вэл, возникнув из-за дверцы шкафчика. Здесь нет никого, но она все равно переодевается с двойной скоростью, будто мы не знаем, что там у нее под капри и застиранной футболкой «Хард-рок кафе».

– Типа, парень, пойми намек, – фыркает Блэр. – Лунные девчонки всегда отрываются вместе в последний раз перед учебным годом.

– А помните, он спросил, не хотите ли вы сходить на двойное свидание? – корчусь я.

– Ну что за… – вздыхает Кейти, застегивая розовый спортивный костюм, который закрывает ее тело с запястий до лодыжек. – Так, девочки. Пора уже идти.

Мы последние. В раздевалке мигала тусклая лампочка, а зал ярко освещен. Паркер болтает с какой-то девушкой и на меня даже не смотрит.

Он что-то говорит, она смеется, и я думаю: «Странно, не такой уж он шутник».

Тренер Рики встречает наше опоздание с недовольно поднятой бровью, но молчит, только жестом велит сесть. По опыту знаю, что он не отметит наше опоздание.

Сидеть мы должны в алфавитном порядке – то есть я оказалась рядом с Яном. Ему, видимо, адски весело: уголки его губ приподнялись в коварной полуулыбке.

– Опять линзу потеряли, лунные девчонки?

В детстве мы с Кейти с ума сходили по аниме «Сейлор Мун» и пересмотрели все двести эпизодов. Даже придумали себе роли: она была Юпитером, я – Венерой, а если к нам присоединялась Блэр, та, конечно, становилась Сейлор Марс. Когда мы прозвали себя «лунными девчонками», это разлетелось по школе.

– А ты задумывался когда-нибудь, что я просто тебя избегаю? – спрашиваю я приторно-сладким голоском.

Он вытягивает свои длинные ноги.

– Нисколько. Ты не трусиха.

Я так обалдела, что ехидный ответ затерялся где-то в горле. Он прав, но я-то ждала остроумный подкол. И совсем не думала, что Ян так меня воспринимает, ведь много лет назад именно из-за него меня целое лето дразнили цыпленком.

Мой мозг не успевает вернуться в режим ответа – тренер Рики хлопает себя по ноге планшетом со списком посещаемости.

– Так, ребятки! Эллис, Хилл, вы капитаны. Остальным встать в строй. Что делать, сами знаете.

Под общее ворчание и скрип подошв об пол мы строимся. Виновато посмотрев на нас с Вэл, Кейти выкрикивает имя Блэр. Это было ожидаемо, но все равно обидно смотреть, как Блэр подбегает к ней и дает пять.

Паркер выбирает долго. Почти вижу, как он составляет в уме короткий список, постепенно вычеркивая ребят, которые побаиваются встать на линию огня, девушек, опасающихся за свой маникюр, и ботанов, которые вообще не хотят во всем этом участвовать. Если он надеется выиграть, без меня не обойтись. И Паркер это понимает. Это видно по тому, как он задерживает на мне взгляд – не дольше, чем на остальных. Хочет, чтобы я потела, нервничая, что он выберет не меня. И это работает. Я не то чтобы сгораю от желания играть в его команде, но лучше быть первой у Паркера, чем второй у Кейти.

В каком-то искаженном смысле даже логично, что и наш разрыв напоминает соревнование. Все кончено, но он явно хочет превратить это в свой триумф. А мне важнее сохранить себя и прожить оставшийся школьный год достойно.

– Мы играем сегодня, Эллис, – говорит тренер Рики. – У нас старшая школа, а не плей-офф турнир.

– Секунду, тренер. – Паркер переваливается с ноги на ногу и втягивает нижнюю губу.

Он что, пытается наказать меня за отстраненность? Или за то, что я отшила его на выходных за слова, будто со мной «нелегко»? За то, что он пригласил меня в загородный клуб сыграть в парный теннис с его кузинами – блондинкой и еще большей блондинкой, а потом сказал, что я опозорила его, выиграв все сеты?

Я не знала, что за его красивым фасадом скрывается мальчишка, которого до ужаса пугает девушка, способная хоть в чем-то его обойти: теннис, компьютерные гонки, даже в простой карточной настолке.

А как Паркер хвастался результатами пробных экзаменов, пока не увидел мои! Он заказал огромную стопку рабочих тетрадей и тестов и заточил себя в библиотеке на две недели, пока не сдал лучше меня. Поначалу я им гордилась, но он вел себя жалко: никогда не мог порадоваться моим успехам, не побурчав, – будто чего-то сам лишился. И как ему удавалось столько времени скрывать от меня эту сторону своей личности?

Теперь, увидев его истинное лицо, я подмечаю момент, когда он решил, что лучше проиграет в одиночку, чем выиграет со мной.

– Аллегра, – произносит он слишком громко, будто пытается убедить окружающих, что уверен в выборе.

На меня устремились десятки глаз, включая тренера, которому, как я думала, вообще дела нет до нашей жизни, тем более личной. Даже Аллегра удивилась, потому что не сразу подошла к Паркеру и все время оглядывалась на меня.

Приспешники Паркера смотрят на меня со злорадством, а Кейти сверлит его своим васильково-голубым взором, светлые щеки покрылись румянцем. Блэр и еще кучка девчонок стоят с таким видом, будто прямо сейчас запустили бы мячом ему в лицо.

Ладонь Вэл тянется к моей, но я скрещиваю руки на груди, не дав ей сочувственно сжать ее. Все всё понимают, и последнее, что мне сейчас нужно, – это чтобы Паркер (и остальные тоже) догадался, будто меня и вправду кольнуло его оскорбительное поведение.

Ян сбоку от меня напрягается. Это привлекает мое внимание… и разжигает злость.

Ну конечно же, все должно было произойти у него на глазах, будто мало было урока статистики! Хотя как ни удивительно, но он единственный сейчас не пялится на меня и не ждет моей реакции.

Он смотрит вперед, почти без интереса к ситуации, только желвак подрагивает. Из-за мышечного напряжения его плечи поднялись к ушам, что, наверное, поправимо, если успокаивающе провести ладонью ему по спине. Непривычно видеть его не расслабленным, непринужденным и говорливым, каким он был на уроке статистики, когда свалил всю грязную работу на меня.

У меня аж в животе что-то встрепенулось, ведь невозмутимый Ян Джун злится из-за того, как обошлись со мной. Странно быть по одну сторону баррикад.

Не в плохом смысле. Наверное. Просто… странно.

Кейти называет мое имя, и, клянусь, я слышу, как он шепчет: «Задай ему, Кавья».

Я оборачиваюсь, но он стоит, сложив руки за спиной, с непроницаемым лицом, будто он ничего не говорил.

3
Злая королева

К концу урока Паркер выглядит так, словно попал в измельчитель мусора. Весь красный и потный; надеюсь, он и чувствует себя не лучше. После его выходки на него все набросились, и в этой кутерьме тренер Рики пару раз вяло напомнил нам, что победить должна дружба, потом плюнул, уселся на трибуны и залип в телефоне.

Если Паркер думает, что легко отделался и от души повеселится сегодня на вечеринке Клавдии Ким, то он сильно ошибается. Потому что, предпочтя мне другую девчонку – я же видела, что он строил ей глазки, – он кинул мне перчатку.

Теперь самое важное – кто будет первым. Победитель бросает аутсайдера. И я точно хочу выглядеть в этот момент на все сто.

– Обычно ты так не стараешься для своих парней.

Моя сестра Симран возникла в дверях моей комнаты. Глянула на заваленную одеждой кровать и вопросительно подняла бровь.

– Я не для него, – говорю я. – Подбираю наряд в стиле «пошел ты на хрен».

– Как загадочно. Наверное, я пожалею об этом, но кому послание?

На секунду прекращаю рассматривать разложенные передо мной вещи: кроп-топы, мини-юбки, сарафанчики на тонких бретелях. Я уже почти сузила круг вариантов, когда Симран отвлекла меня.

– Паркеру, – отвечаю я. – Сегодня я публично его брошу.

Она шагнула в комнату.

– Что? Почему?

Стараюсь не показывать удивления, что она проявляет интерес. У нас шесть лет разницы, и когда Симран собиралась в колледж, у нее не было времени возиться с сестрой-семиклассницей. Теперь она поступает в аспирантуру. Может, этим летом мы наконец найдем общий язык?

– Чтобы выиграть, – невозмутимо отвечаю я и уже собираюсь вывалить на нее все подробности случившегося в школе и все тонкости, почему мы с Паркером друг другу ну никак не подходим.

Но она смеется:

– Кавья, Кавья, ты все такая же. – Это вовсе не комплимент. – А ты не задумывалась, что проигрываешь именно потому, что постоянно из кожи вон лезешь, лишь бы выиграть?

Каждое из этих кошмарных слов, как стрела, вонзается прямо в сердце.

Я не успеваю придумать ответ – сестра уходит.

Стою, уставившись в дверной проем, пока картинка не размывается из-за слез. У меня еще не было подобной реакции на ее резкость. Симран вытащила то, что я всегда считала своей силой, и выставила это слабостью.

Глаза снова начинает щипать. Я не тру их рукой, помню о макияже. Позволяю себе прочувствовать унижение до конца, чтобы усвоить урок.

Как же глупо было думать, будто лето что-то поменяет!

Ладно, сегодня я брошу Паркера, и мне всего лишь останется дождаться конца школы, а дальше – лето лунных девчонок, только я и мои лучшие подруги. Кроме них мне никто не нужен.

Но пока мои подруги не забрали меня на бой, надо перекусить. Мама съездила на азиатский рынок за бомбейской смесью для бхела, и папа собирался приготовить свой фирменный бхел пури[3].

– Кавья! Ужин! – кричит папа с первого этажа, когда я уже почти оделась.

Перепрыгиваю последние три ступеньки и ловко, как кошка, приземляюсь на пол. В гостиной работает телевизор, там идет какой-то сериал. Мой пес Бастер завороженно смотрит на экран. Стиснув зубы, тянусь за пультом через весь диван. Из кухни доносятся голоса, монотонно бубнит радио. Родители обожают «Национальное общественное радио». Аудиосистема в папиной машине тоже настроена на эту частоту, но он еще слушает битлов и хиты Болливуда.

Не найдя пульта, причмокиваю губами и хлопаю по бедру:

– Бастер, ко мне.

Золотистый ретривер завилял хвостом, но даже не обернулся.

– Ты же хороший мальчик, – подлизываюсь я. – Пойдем со мной.

– Что-то ищешь? – Симран выходит из кухни с высоким стаканом лимонада, миской бхела и пультом под мышкой. Она хитро смотрит на меня и поджимает губы. – Я первая пришла. Ты в курсе правил.

Не могу смотреть на нее без обиды.

– Ты оскверняешь гостиную.

Она недобро смеется.

– Ты из тестов это слово взяла?

Симран плюхнулась на диван, а у меня аж челюсть отвисла. Бастеру нельзя на подушки, но она разрешает ему устроиться сбоку!

– Хороший мальчик, – сюсюкает она, трепля его за шерсть на загривке.

– Не важно, – запоздало произношу я. – Надеюсь, ты съела не все пури[4].

– Надейся! – кричит она вслед, когда я иду в кухню.

Папа тепло улыбается, продолжая смешивать ингредиенты для бхела: пряный сев[5] и воздушный рис, нарезанную кубиками вареную картошку, лук, тамариндовый соус, чатни с кинзой и лимонный сок. Повар он такой же внимательный, как и хирург.

Папа кивает в сторону стола – мама открывает чесночный соус.

– Бери миску.

Мой дух тут же приободряется, как и всегда при виде вкусного.

– Возьму вот эту, – говорю я, указывая на большую металлическую чашу для готовки.

Он взрывается хохотом.

– Моя дочь!

Папа накладывает мне бхел силиконовой лопаткой – закуска падает в миску с приятным глухим чпоком. Рис хрустит – хр-ркр-р-хр-ркр-р, – как потрескивающий радиоприемник. Я беру четыре пури и кладу сверху.

Мама добавляет в свою миску ложку ярко-красного соуса. Красно-зеленая смесь выглядит по-рождественски нарядно. Потом мама встает на стул и держит свой айфон без дерганий и параллельно полу, точно как я учила. Щелчок спустя она любуется блюдом с высоты. Белая миска красиво контрастирует с вишневой столешницей. Мама делает еще один кадр, с увеличением, затем под углом.

– Ты отлично освоила флэт-лэй, – говорю я, закидывая бхел в рот. Свежесть мяты и сладко-пряный фруктовый оттенок тамаринда приглушают едкость лимона. – Можешь выложить в Сеть.

Мама смеется:

– Я выложу это в наш семейный чат в ватсапе.

Я сглатываю.

– Фу-у, зачем?

– Кавья, – строго произносит она.

Мы с папой пересекаемся взглядами. У нас одинаковые позиции по этому вопросу. Когда речь заходит о ватсапе, куда заглядывают все наши родственники, он говорит: aa bael mujhe maar – «это как размахивать красным флагом и думать, что бык на тебя не пойдет».

Мама тыкает в экран.

– Пинки выложила фотки кебабов и самосы. А Майя написала, что я больше не готовлю индийскую еду, раз живу в Америке, – ведь ты, мол, не делишься фотографиями! Как вы там говорите с лунными девочками? «Нет фото, значит, ничего и не было»?

Я открываю пакет с бхакарвади[6] на столе.

– Какая разница, что они там думают? Тебе нечего доказывать, ты прекрасно готовишь любые блюда: индийские, мексиканские, тайские и всякие другие.

Мама указывает на хрустящие «улиточки» с пряным кокосом.

– Ааи[7] готовила такие, когда я была маленькой.

Папа подавляет смешок:

– В смысле она велела вашему повару их готовить.

– Эй, я же не сказала, что она готовила их своими руками! – смеется мама.

Папа наклоняется и целует ее в щеку.

– Каждый раз, когда я готовлю бхел, я вспоминаю наше первое свидание. – Он улыбается мне и продолжает: – Мы гуляли по набережной Эстрады, был сезон муссонных дождей. Я взял рикшу, но мы все равно промокли до нитки.

Я столько раз слышала эту историю, что в пояснениях не нуждаюсь, но думаю, папе просто нравится рассказывать ее, а мне нравится слушать. Папа с мамой до отвращения милая пара.

– Ааи тогда сразу сказала мне выйти за тебя замуж, – говорит мама.

Папа смеется.

– Да не говорила твоя мать такого!

– Нет, сказала!

Папа ест медленно, словно каждый кусочек, положенный в рот, – это воспоминание. Мыслями он унесся в Мумбаи своей молодости.

– Никогда не забуду вкус того бхела из «Элко». Хотя прошло столько лет, – под нос произносит он.

Мама сжимает его ладонь, и я, хотя мы сидим все вместе, чувствую себя лишней. Кухня мягко освещена, фоном приглушенно звучат радио и телевизор, и мне ужасно хочется закутаться в тепло и привязанность, которыми пронизаны отношения родителей.

Мне нужна своя любовь. Милая, простая, ежедневная любовь. Prem, amore, ishq[8].

Но все мои благостные мысли о любви сдувает в форточку, потому что в кухню входит Симран с пустой миской. Бастер трусит за ней, но, увидев меня, подходит. Чешу ему спинку, он тут же разваливается на полу и подставляет пузико, виляя хвостом. Наклоняюсь и чешу ему живот, и он от удовольствия высовывает язык.

Наконец мама обращает взгляд на меня.

– У тебя красивый макияж. Это юбка, которую мы купили на прошлой неделе?

Симран, положив себе добавки, садится к нам, пури торчат из ее миски, как камни Стоунхенджа. Она сплетнически произносит:

– А вы знаете, почему Кавья расстается с Паркером?

А тебе-то я с чего должна рассказывать?

Я гневно смотрю на нее. У нее совсем стыда нет – высмеивать меня перед родителями? Внутри все кипит.

– У меня хотя бы есть парень, которого можно бросить. А ты уже сколько одна? Ну и кто теперь проиграл?

Симран бледнеет.

– Мам! – визжит она.

Я так и думала, что, если ее довести, она не сможет сдержаться.

Папа кричит:

– Кавья!

Бастер гавкает в ответ.

Мама сердится:

– Кавья, мы тебя не так воспитывали. Ценность человека не зависит от того, встречается он с кем-то… – она переводит взгляд на Симран, – или нет.

– Ты извинишься? – нетерпеливо требует Симран.

– А ты? – отражаю удар; она должна понимать, что ляпнула.

Мама с папой переглядываются.

Симран отодвигается на стуле и хочет положить миску в раковину.

– Иногда ты ведешь себя, как настоящая сучка, – негромко произносит она, развернувшись ко мне.

Ух ты… Раньше она никогда не вела себя так враждебно. Это я эмоционально на все реагирую, а Симран всегда ограничивалась закатыванием глаз или показным вздохом – тем, что демонстрирует ее положение мудрой старшей сестры, которая выше всего этого и не опустится до перепалки. Ничто, кстати, не заставляет меня чувствовать себя такой мелкой и ничтожной перед ней, хотя вряд ли она намеренно так делает.

У мамы особое отторжение слова «сучка». «Херня» еще может сойти с рук, но вот «сучка» – это уже непозволительно.

Она прищуривается, будто собирается отчитать Симран, – я жду, но секунду спустя ничего не происходит.

– Серьезно? – Я повышаю тон. – А ты знаешь, что она мне сказала…

– Девочки… – Папа щиплет себя за переносицу. – Прошу вас.

Мама складывает пальцы домиком.

– Кавья, прекрати. Не важно, кто начал ссору. Ты будущая выпускница. А ты, Симран, идешь в аспирантуру. Разве так вам следует себя вести?

Меня накрывает разочарованием, но… моим или маминым?

Я опускаю глаза. «Сучка» все равно лучше, чем слово на «б», которым в меня сплошь и рядом кидаются: бешарам.

Требовательная. Дерзкая. Грубая. Нахальная. Выскочка. Бесстыжая. Резкая. Слишком амбициозная, что к лицу любому парню, но ни разу не девушке.

Это аморфное облако значений подстраивается под любую ситуацию. Я бешарам, когда пытаюсь доказать бабушке, что чтение книг – это не трата времени. Когда говорю «дяде» – не своему дяде, а любому «земляку», который пришел к нам на семейные посиделки, – что его высказывание расистское. Когда люди считают, что им положена «скидка для своих»[9], заказывая через маму каллиграфическое оформление для их вечеринки или свадьбы. Просто бесит, что они ждут бесплатного труда, а стоит мне назвать расценки, они бестактно отказываются!

Родители никогда не называют меня так, но, когда все вокруг это делают, сложно удержаться и не подумать об этом.

Как ни крути, в любой культуре будет одинаково: с Кавьей Джоши слишком сложно.

Я – бешарам. Та, кем с гордостью должны звать себя и мама, и Симран.

Но фраза, которую так хочется произнести, всегда слишком быстро тает на языке, прямо как мятная пастилка для дыхания.

Симран первая извиняется. Она целует маму в щеку.

– Прости, мам, – и, сквозь зубы: – Прости, Кавья. – Ей не стыдно, но мы обе знаем, что родители ждут взаимных извинений.

Наверняка я тоже ее задела, но под этими извинениями прячется глубокая и сильная неприязнь. Мама с папой считают, что это моя вина, потому что я высказываю все как есть. Потому что я хамка, которая создает одни проблемы, а Симран прилежная.

Это ранит. Никто не видит, что мне тоже больно.

Мама выжидающе смотрит на меня. Я молчу, и она говорит:

– Сональ и Санни вряд ли так ведут себя.

Если еще не ясно, я не «идеальная индийская дочка» и никогда ею не буду. От сравнения с девочками Капуров у меня во рту привкус мела – сухой и зернистый. Это вкус унижения. К сожалению, слишком знакомый.

Я кривлю рот и складываю руки на груди.

– Ты ведь шутишь? Да это чушь. Они же сестры. Конечно, они ругаются.

– Кавья, – говорит папа. Выражать мысли можно, но дерзить нет.

Оборачиваюсь к Симран в поиске солидарности, но она не смотрит в ответ, потирает, как до этого папа, переносицу.

Я вскипаю. Вылизанная дочиста ложка гремит в пустой миске.

– Ну, конечно, хорошие девочки Капуров никогда не ссорятся, – говорю я. Не надо было обращать на все это внимание, как и на тот балл на уроке, но я не могу. – Они живут в гармонии, среди пения птиц, и резвятся с лесными зверьками.

Шутка не помогает сбавить напряжение, как я думала. Никто не смеется. Даже папа.

В повисшей тишине слышно только, как Бастер виляет хвостом, стукаясь о мои икры. Симран смотрит на меня с неприязнью, поджав губы. Папа встает, чтобы приготовить еще бхела, мама устало смотрит на меня.

– Кавья, ты знаешь, что между Белоснежкой и Злой королевой можно найти золотую середину. – Она произнесла это без резкости, что даже хуже. – Советую тебе попробовать.

4
Власть лунных девчонок

Мы выходим из машины Кейти, которую она одолжила у старшей сестры, и меня колет неприятное чувство. Новый бойфренд – лицом в грязь. Хуже всего то, что, когда мы начали встречаться, он виделся мне принцем. Но оказался настоящим Гастоном.

А мне между тем кое-что известно о принцах. По выходным и все лето я работаю в «Театре аниматоров Поппи», компании, которая делает представления с принцессами на детских праздниках.

Одно я могу сказать точно – любовь не похожа на диснеевский мультик.

– Улыбнись, Кавья, вечеринка же! – кричит какой-то придурок из проходящей мимо компашки.

Блэр выставляет им средний палец.

– Иди, куда шел!

– Всё в порядке, – говорю я, увиливая от встревоженного взгляда Вэл.

– Не смущает, что столько народу? – спрашивает Кейти, убирая ключи. Мы смотрим на заставленную машинами дорогу. – Ты ведь знаешь, что не обязательно расставаться с Паркером сейчас. Можно сделать это позже.

– Нет, обязательно. Потому что все должны знать, кто с кем расстался, а единственный способ обеспечить это – не оставить никаких сомнений. Тут нам и нужна публика.

– Интересно, что творится в твоей голове, – пожимает плечами Вэл. – Почему-то кажется, что там злое логово Фуфелшметца[10].

– Когда меня вскроют в целях научных исследований, тебе сообщат, – отвечаю я, закинув руку ей на плечи.

Она теребит зубами нижнюю губу.

– Вы милая пара. Может, есть…

– Только не говори «надежда».

Я не хочу милых отношений. Хочу серьезных. Мне нужен тот, кто полюбит мою целеустремленность. Тот, чья уверенность в себе перевешивает эго.

Дом Кимов стоит в тупике, на изогнутой подъездной дороге могут разместиться аж девять машин, но вся улица плотно заставлена автомобилями. Родители Клавдии позволяют закатывать домашние вечеринки, только без алкоголя и не больше чем на тридцать человек. Но сегодня, кажется, каждый из тридцати привел с собой еще четырех. Словно подтверждая это, из минивэна за нами весело вываливается кучка народу.

– Вот это да, – говорит Блэр с присвистом.

Клавдия стоит в дверях, как живая баррикада, и, судя по губам, считает прибывших, но, увидев нас, озаряется и говорит:

– Кавья, привет!

– Все хорошо? – спрашиваю я, пропуская вперед смеющихся ребят.

Она нервно закусывает губу.

– Слишком много людей! Соседи точно расскажут родителям.

– Клав! – Какая-то выпускница кидается ей на шею. – Какая уютная ламповая вечеринка, – произносит она со смешком, похожим на блеяние. В руке у нее телефон. – Не переживай, я уже разнесла весть.

У нашей подруги дергается правый глаз, но твердости в ней, видимо, не больше, чем в масле: она впускает всех пятерых.

– Не знаю, что из этого хуже, – говорит она. – То, что незнакомая девушка обняла меня по-свойски, или что намекнула, будто это, – она развела руками, – ламповая вечеринка для своих…

– Может, стоит, ну, позвонить твоей маме?

Она на секунду задумывается, мотает головой и возмущенно смотрит на меня.

– Чтобы вся школа знала, что мою вечеринку мамочка свернула?

– Ладно, ты права. Просто знай, что я с радостью побуду для тебя плохишом и повышибаю всех отсюда.

Она искренне улыбается.

– Ты лучшая. Хватит создавать пробку в дверях, входи и заставь их убавить музыку.

Мы просачиваемся внутрь, Блэр тут же устремляется к ребятам из драмкружка; занятый ими угол гостиной взрывается радостными криками, будто они месяц не виделись.

– Наверное, это приятно, – бубнит Вэл. Она прекрасно выглядит: джинсы скинни и коралловая индийская туника, которую она сама вышила золотыми нитями. – Кавья, не забудь, я должна быть дома к одиннадцати, – дергает она меня.

– Еще целых два часа, – успокаиваю ее. Валика постоянно думает о времени, заглушая веселье нехилой дозой страха.

– Да, но ты же знаешь папу, – шепчет она. – Стоит на пять минут опоздать, и в следующий раз меня с вами не отпустят. Мне пришлось выпрашивать эти одиннадцать.

Обычно ей можно гулять до девяти, но в этот раз за нее вступилась мама. У папы Вэл довольно странные представления о старшеклассниках. Мол, стоит упустить дочь из виду, как ее затянет в водоворот сверхкоротких юбок, парней и текилы.

– Кавья.

– Да, хорошо, – киваю я, выпутываясь из захвата подруги. – Обещаю следить за временем. Но сначала мне надо найти Паркера.

Она явно хочет возразить, но сдерживается.

Мы расходимся, и я ищу глазами Эллиса.

Вопреки моим ожиданиям, он не накидывается на кухне, попутно рассказывая младшим сказки, будто он самый юный игрок, которому довелось попасть в университетскую лигу по футболу. И не спорит со своим лучшим другом о том, кто из одинаковых белых чуваков лучше сыграл Человека-паука, когда есть Майлз Моралес[11]!

С другого конца комнаты мне машет Клавдия.

– Посмотри наверху! – кричит она. – Кто-то из парней занял плейстейшен в игровой.

– Смотри, куда прешь, – рычит бугай, с которым я сталкиваюсь на лестнице. Как будто девушка моего роста и правда может его сшибить. Обычно я извиняюсь, но бесит, когда кто-то пеняет мне за ерунду, вроде случайно задетой руки, хотя он вполне мог бы отойти к стене, а не переться посредине лестницы, как баран.

Поворачиваюсь – на две ступеньки выше – и бросаю:

– Это ты смотри!

Наверху слышу чей-то ироничный голос поверх шума плейстейшен:

– Ты у нас само дружелюбие, как я погляжу.

Я морщусь. Где угодно узнаю этот голос. Ну конечно же он пришел! После всех Джонсонов и Джоузов в ряду шкафчиков друг за другом идут Кавья Джоши и Ян Джун. И тут сбежать не получится.

Джун расслабленно прислонился к стене, руки в карманах, стоит себе в позе крутого парня, почти объект искусства, и ухмыляется своим раздражающим ртом.

Стреляю в него глазами.

– Чего ты тут прячешься?

– Какая низость, Джоши. Я никогда не прячусь. К твоему сведению, я терпеливо ждал очереди поиграть в плейстейшен, но услышал твой милый голосок и вышел посмотреть, в чем дело.

– Джун, а тебя не тошнит постоянно крутиться вокруг меня?

– Никогда, – радостно отвечает он. Я раздраженно фыркаю, а он продолжает: – Да ладно тебе. Только не говори, что снова злишься на меня за урок статистики.

– «Снова» подразумевает, что я прекращала, – холодно отвечаю я.

Его улыбка растягивается.

Вблизи новая стрижка Джуна выглядит еще лучше, чем в школе. Возможно, потому что я смотрю на него в ином освещении. Как и всё в доме Кимов, дорогущие встроенные лампы просто сногсшибательные – заставляют сиять мягким сатиновым светом все вокруг.

– Я думал, на физкультуре мы заключили перемирие, – говорит он, оттолкнувшись от стены. – Ты и я. Не говоря уже о том, что в игре ты применила свой блестящий навык перепрыгивать через препятствия. Признай, из нас вышла неплохая команда.

Я дергаю бровью.

– Из нас и еще десяти человек.

Он мычит.

– Что-то подсказывает мне, что ты попросила Кейти выбрать меня.

Он что, шутит? Топаю балетками по ковру, но адекватного звука не выходит.

– Она была капитаном. Это ее решение.

– Лунные девчонки всегда всё делают вместе, – возражает он. – Так что…

– Ага. А ты что, спец по лунным девчонкам?

– Просто один из них.

Он умудрился придвинуться, не оставив между нами пространства. Мне приходится задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза – еще один его трюк, чтобы я чувствовала себя ниже своих ста пятидесяти семи с половиной сантиметров.

Сложно представить, что когда-то я дружила с зазнайкой, в чьи темно-чернильные глаза сейчас смотрю, будто он не возглавляет список моих врагов.

Мама, бывало, отвозила меня к нему, мы играли в «Покемонов» и «Зельду»[12] на Nintendo 3DS, прыгали на батуте, пока ноги не отвалятся, смотрели «Перси Джексона и похитителя молний» (всегда считала, что экранизация отстой, книги о Перси намного лучше, хотя Логан Лерман мне нравится, но Ян любил смотреть этот фильм), кричали «Хий-я!», пытаясь обойти друг друга в приемах тхэквондо, а потом уминали с разгоревшимся аппетитом пирог баноффи.

В десять лет мы оба получили черные пояса и отпраздновали это, съев вдвоем целый пирог за стойкой закусочной Джунов «Святые гогоги[13]». Это классика, которую мама заказывает навынос всегда, даже если нам нечего праздновать. Традиция засела в нас, как ириска между зубов. Но теперь у нас с Яном Джуном больше нет ничего общего.

Кроме этого. Чем бы это ни было. Я бы сказала «игра», но слово подразумевает, будто мы притворяемся.

Деревянные перила упираются в спину. Я понимаю, что мы на виду у всех в холле. Кто угодно может поднять голову и увидеть нас. Воздух между нами наэлектризовался, стал напряженным. Я ощущаю будоражащий укол опасности, и вдоль спины побежали мурашки.

– Ты знаешь, меня вымораживает то, каким аккуратненьким ты себя выставляешь. – Я потянулась и взъерошила ему волосы – очень хотелось застать его врасплох.

В удивлении он разжал губы, и в глазах проскочила тревога.

– Уже лучше, – заявляю я, отняв руку. – Меньше идеальности, больше человечности.

Пальцы покалывает. Интересно, кожу его головы тоже? Поверить не могу, что я добровольно к нему прикоснулась. Наверное, я на долю секунды забыла, что он мне не друг и я не могу прикоснуться к нему без причины. Вдвойне странно, что он позволил.

Джун хмурит бровь.

– Я неидеальный.

– Ну конечно. – Я загибаю пальцы: – Круглый отличник, капитан сборной по теннису, король школьного бала, президент общества синефилов, президент клуба французского, победитель в летней читательской программе общественной библиотеки, а еще ты претендент на национальную стипендию. Просто образец невзрачности.

– Достижения не делают меня идеальным, – говорит он, мотая головой.

– В чем прикол? Играешь в скромника?

Удивление стирает с него несколько лет, превращая в мальчишку, которого я знала.

– Я ничего не добиваюсь. Я не достоин того, что ты мне приписываешь.

Самоуничижение. Вот его тактика? После всех перечисленных пунктов его резюме?

Я хмурюсь.

– Не скажу, что ты честно заработал балл на статистике, но я ничего тебе не приписываю. Ты заслужил все, что у тебя есть.

Какая гадость – этот нахал обманом заставил меня повышать его самооценку!

Жду, когда он загордится, но этого не происходит. В наступившем затишье смотрю через плечо и вниз.

– Знаешь, если обойдешь меня, станешь лучшим выпускником в следующем году, – говорю я как бы невзначай.

Он бледнеет от моей прямоты, на что я и рассчитывала. Но быстро приходит в себя.

– Я и волоска на твоей гаргантюанской голове не трону, чтобы добиться этого.

– Великаньей. Слоновьей. Бробдингнегской[14].

Он заторможенно моргает.

– Что?

– Подкинула пару синонимов. Освежишь лексикон перед экзаменами.

Ян фыркает.

– Думаешь, мне нужна твоя помощь?

Я хищно улыбаюсь.

– Раньше была нужна.

Он придвигается, а вместе с ним аромат свежевыстиранного белья и фруктовой жвачки.

– Зачем напрягаться, если я и так все получил?

Я щурюсь.

– Так и знала.

Он ухмыляется.

– Ты злишься, потому что сама до этого не додумалась.

– Да, ты меня подловил. Как же я злюсь, что я не такая подлая пиранья, как ты.

– О, ты определенно пиранья. – Он постукивает пальцем по нижней губе. – Только не знаю какая.

Снова хмурюсь.

– Могу предложить парочку прилагательных.

Он загорается.

– Не слишком ли рано для пошлых разговорчиков?

Я почти выкатываю ему список, но тут мимо проходит парень с красным стаканчиком для бирпонга, которого я смутно помню по урокам физкультуры. Он кидает на меня взгляд и стучит в дверь за Джуном.

– Эй, Эллис. Здесь Кавья. Пожалуйста, – говорит он в мою сторону, подняв пустой стакан, а потом идет вниз.

– Спасибо? – Я не успеваю обойти Яна, как дверь открывается.

Паркер через голову натягивает джемпер. Это мой подарок, я помню. У него всегда застревают уши в горловине, и он жалуется, что горловины в новых джемперах слишком узкие. Кубики пресса твердые, напряженные, кожа красная и блестит от… это что, пот?

Я замираю, не в силах выдохнуть. Вопросы мельтешат в голове, хотя время будто замедлилось. С какой стати он полуголый? Почему не играет в плейстейшен в соседней комнате?

Кошусь на загорелый живот и дорожку волос, идущую вниз от пупка.

Мои плечи сутулятся сами. Во рту пересохло. Думать не получается. Не могу оторвать взгляд и посмотреть ему в глаза, хотя кто-то, кажется, зовет меня.

– Ты что здесь делал?! – спрашиваю я слишком громко, хотя дверь открыта и можно увидеть все самой, сделав лишь один шаг.

За Паркером кто-то проскальзывает. Голая кожа. Милое тату с одуванчиком на узкой спине. Семена разлетаются в стороны.

Чувствую себя, как они. Словно улетела далеко отсюда.

Ян, возникнув в моем поле зрения, закрывает дверь. Резкий, финальный щелчок запускает для меня время и окружающие звуки, словно я вынырнула из-под воды.

– Может, спустимся вниз? – предлагает он невероятно ласково, что совсем не похоже на его обычный самоуверенный тон.

Растерянно смотрю ему в глаза и лишь тогда все понимаю.

Он знал.

5
Сучка, которая тебя бросила

Стыд накрывает меня волной. Черной волной, которая проходит по горлу, лишая слов и дыхания. Волна эта гасит гнев до онемения, и мне удается кое-как спуститься вниз.

Ян Джун то и дело придерживает меня за локоть и повторяет, повторяет мое имя.

Я сбежала, как трусиха – каковой Ян меня не считает, да? – не потому, что Паркер мне изменил, а потому, что он думает, будто выиграл, и это меня выбешивает. Ему не п