Оглавление

Стребков Александр Александрович

ЖИЗНЬ — ЖЕСТЯНКА
РОМАН
КНИГА 1

Стребков Александр Александрович.

Родился в 1950 году. На Кубани.

В селе Глебовка, Кущёвского района.

За свою жизнь сменил несколько профессий: был военным, железнодорожником,

строителем, предпринимателем.

Роман «Жизнь — жестянка» книга-1 является вторым изданным произведением автора.

Ранее был издан роман-хроника

«Курай — трава степей».

Готовится к изданию роман-хроника

«Жить запрещено».

ОТ АВТОРА

Описанные в романе события взяты за основу из реаль- ной жизни начала семидесятых годов. Главные герои рома- на, остальные участники и персонажи событий не вымыш- ленные, а взяты из прототипов, живущих в то время людей, и их биографий. У некоторых персонажей сохранены даже подлинные имена и клички. Житейские немного сентимен- тальные и лирические те события, на фоне которых у читате- ля появляется возможность окунуться в то, не совсем далё- кое наше прошлое жизни общества, которое предвещают закат, а за ним и крах идеологии коммунизма. К большому нашему сожалению, так и не воплотившего в жизнь те свет- лые идеи, которые большевиками позаимствованы были из заповедей Иисуса Христа, как и у самой христианской рели- гии. Однако остаётся загадкой для будущих исследователей социального и духовного состояния общества того времени — это вопрос: почему именно тогда, в конце шестидесятых и вначале семидесятых, когда народ, наконец-то начинал жить по-человечески за все минувшие столетия впервые началась деградация как личности, так и самого общества? Ведь ни для кого не секрет, что потеряли, как и когда-то в семнадца-

том — в тысячи раз больше чем приобрели. Какой бы ценой народу не досталось то — что он уже имел в семидесятом го- ду — всё это было, по сути, его завоевание! Солёным потом, тяжким трудом и реками крови добытое; и вдруг всё разом отнять и разорить! Мысленно положить на весы истории то, что имели и что получили это одно и то же, что променять золотой самородок весом в килограмм — на обычный бу- лыжник, с мостовой.

Если мне в какой-то мере удалось донести ту атмосферу бытия — задачу считать можно выполненной. Роман печата- ется со значительными сокращениями и, по сути, во втором варианте в отличие от черновика со многими не вошедшими в роман главами, как и с некоторыми дополнениями.

На страницах романа читателя ожидают забавные при- ключения его героев: любовные страсти и душевные пере- живания, печальные эпизоды и юмористические сцены — всё то, чем наполнена окружающая нас повседневность жизни. Представляем на суд читателя первую книгу романа.

ГЛАВА 1

Что можешь ты пообещать, бедняга? Вам, близоруким, не понять суть.

Стремления к ускользающему благу, ты пищу дашь, не сытную ничуть.

(И. В. Гете. Фауст 4—1).

В тёплый апрель одна тысяча семидесятого года великая Страна Советов, как никогда прежде праздновала столетие со дня рождения основателя Советского государства, вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Во всех городах, и где только можно, на зданиях и эстакадах висели панорамные плакаты с изображением: на первом плане — почему-то — в особо крупном размере Леонида Ильича Брежнева — истинного ленинца; на втором плане — чуть меньше размерами портрет самого юбиляра: «Великого Ильича». Страна вступала на новый путь развития, как сказал генсек Брежнев: «На путь развитого социализма», если логи- чески подумать, то получается, что до этого времени социа- лизм был недоразвитым; ну это, примерно как у детей ино- гда бывает от рождения. В те памятные дни, встречая и от- мечая столетие со дня рождения Ленина: вся страна отчиты- валась перед правительством о своих победах на социали- стическом фронте, обещая и дальше выполнять и перевы- полнять. Вот только почему мирный труд, который должен приносить радость и благосостояние человеку вдруг стал:

«Фронтом и битвой за рекорды» — это понять трудно. Про-

стому народу вообще-то в своей массе, — как они говорили в узком кругу или за стойкой пивнушки: «Было до лампочки, что Лёнька — что Вовка, оба Ильичи», главное чтобы пожрать да выпить было чего. Но если со вторым было пока всё в по- рядке: водку массово стали гнать из нефти, то с первым — с едой, с каждым днём получался напряг. Может быть, поло- жение было бы и лучше в стране, если бы не всякие китайцы со своей культурной революцией и провокациями на грани- це. К тому же совсем недавняя Чехословакия с попыткой реставрации «капитализма». А тут — евреи решили с Египтя- нами повоевать. Немного — «подумали». На чьей же стороне выступить? и тут оказалось, что Египтяне ближе по родствен- ной и пролетарской крови. Потом поляки, почему-то взбун- товались: «Не понятно, чего этим ещё не хватает?». А если ещё вспомнить о всяких: Вьетнаме, Анголе, Сомали и Кубе, которые как хомуты на шее, которое десятилетие кормим; а остальные — те, что помельче с протянутой рукой под дверь- ми стоят с утра до вечера; тут поневоле сам на скудный паёк сядешь. Но были и плюсы от этого юбилея: премии и почёт- ные грамоты, которые некоторым особо рьяным «передови- кам производства» уже и вешать некуда было — все стены ими завешаны. Ко всему этому дополнили благодарностями и значками почёта, а самым преданным гражданам идеям коммунизма — выдали ордена и вымпелы, дополнив меда- лями золотыми и дефицитными товарами вне очереди. На- род — в особенности активисты и «передовики» поднатужи- лись в этот предпраздничный день — рванули новым рекор- дом. По пути домой — к праздничному столу торопясь — вы- плавили лишний миллион чугуна и стали, заодно и молока надоили вёдер по пять на каждую фуражную корову. Прибе- жали, включили допотопный телевизор, какой на западе ещё лет двадцать назад уже на помойку выбросили, уставились в экран, приготовились часика этак три слушать Генерального секретаря компартии — любимого и несравненного Леонида

Ильича. Хотя, в общем-то, в сравнении с другими «Вождями» — мужик он был неплохой и сделал для страны гораздо боль- ше, чем предыдущие вместе взятые.

Но ещё — как всегда в таких случаях — амнистия для за- ключённых предусмотрена; на скудость последних страна ни- когда не жаловалась, этого добра всегда было много — успе- вай только колючую проволоку натягивать. Самое значитель- ное и, пожалуй, главное, что всегда народ «сплочает!» — это конечно — расширенное торжественное заседание в Кремлёв- ском Дворце Съездов, где уже третьи сутки не умолкают бур- ные и продолжительные аплодисменты, переходящие в ова- ции. Так горячо и с особой любовью простой советский народ поддерживает все решения партии и правительства.

Неизвестно — как в других странах и у народов, но у нас — в России, когда к власти приходил новый глава государства он всегда начинал с хороших дел. То, что они эти хорошие и добрые дела регулярно переходили во всякие непонятные глупости и бедствия, а порой и в войны в этом казусе повин- но, скорей всего само место, где они никак не могли при- житься. Ну что поделаешь, если издревле на Руси начинают за здравие — а кончают за упокой — традиция видимо такова. Цари — Бог с ними: там без попа и без бутылки не разобрать- ся, там если посмотреть со стороны, то между балами, тан- цами и войнами — государственными делами и заниматься то было некогда. Новая власть танцев не любила, а балы так вообще на дух не переносила: эти взялись управлять — так управлять! не затем в руки штурвал достался, чтобы кораб- лик по волнам бросало. И что обидно, что все-таки хотели как лучше, а получалось каждый раз — шиворот, навыворот.

Ленин, к примеру, хотел осчастливить пролетариат, а кончилось всё Гражданской войной. Сталин вначале-то — то- же подлого ничего не намерен был делать — желал видеть страну развитую и процветающую, а из этого вышел огром- ный на всю страну ГУЛАГ. Хрущёв решил переплюнуть обоих

предшественников, хотя те и великие «Вожди», а он раз! — и очутится в коммунизме — и вновь мимо: расстрелял в Но- вочеркасске мирных голодных граждан города, включая де- тей, а вскоре и самого как паршивую собаку вышвырнули из Кремля. Брежнев хоть что-то успел сделать для самого наро- да и страны в первые десять лет своего правления, однако, и он тем же дерьмом кончил, что и его предшественники: кульминацией чего стал Афганистан. За двоих последующих можно промолчать за отсутствием у обоих отпущенного им земного времени для того чтобы наворотить побольше дел. Вот Мишка Горбачёв — по своей ещё не потерянной молодо- сти даже как-то перестарался — угробив, хоть и не такую, ка- кую бы многим хотелось видеть, но всё-таки Великую Страну

«советов», а начинал то, кажись с добрыми намерениями.

Ельцин сделал ещё проще; ибо он, как строитель по спе- циальности знал, что лучше ни во что, не вмешиваться. Стройка есть стройка, она должна идти сама собой пока ты пьяный спишь в бытовке, ибо будет только хуже — пусть, что хотят то и делают: сказал же им стоя на танке возле «Белого Дома» — «Берите демократии — сколько унесёте», чего ещё надо? — пусть разбирают. Этот добил и разорил всё, и разо- рил всё, что осталось от Горбачёва.

Страна на мгновение замерла в недоумении, осмысливая сказанное, потом немного придя в себя — стали тащить и рас- таскивать всё, что на глаза попадётся. Рабочие заводов домой натаскали болтов и гаек — как бы на всякий случай — вдруг пригодятся. Крестьянин натаскал в свой двор всякого хламу: гнилых досок, ржавых труб и шифера, к тому же со своего родного коровника — свинарника, который работу ему давал. Другие, более прошаренные из числа руководителей того же завода, колхоза, совхоза, всё оптом себе «прихватизировали». Нынешняя власть, судя по тому, что на постсоветском про- странстве уже развязана гражданская война, и кровные братья убивают друг друга, ещё неизвестно какие нам преподнесёт

сюрпризы — покажет время; хотя определённые намётки есть — вряд ли что-нибудь хорошее. Выше сказанное — это взгляд про- стого обывателя под названием — Народ. Потому и рассказ наш

— о времени и о людях, которые жили в то время — в годы се- мидесятые и начало восьмидесятых будет вовсе не о сильных мира сего, хотя, по правде сказать, они ничем выдающимся не отличаются от тех, о ком пойдёт речь — такие же люди как все. К тому же о «Вождях», «Передовиках» и «Героев соцтруда» уже столько писано-переписано, что прочитать простому смертному это уже не под силу за две-три его жизни. А положа руку на сердце можно с уверенностью сказать, что ту макулату- ру никто и никогда и не читал.

* * *

Октябрь месяц. Минуло полгода, как отпраздновали сто- летний юбилей «Великого» Ленина. Первые заморозки и се- верное дыхание предстоящей зимы повеяло с тех краёв, ку- да иногда со страхом устремляется взгляд, а на ум приходит неосознанный страх перед Севером. Колония общего режи- ма в предместьях города Йошкар-Ола на севере Татарии. На проходном пункте колонии идёт шмон у выходящих на сво- боду по амнистии троих молодых парней. Через пункт про- пуска сегодня проходило пять человек по амнистии, теперь уже бывших заключённых. Двоих уже прошманали и выпро- водили за ворота; на очереди на этот день — последние трое. Внести что-нибудь на территорию режимного объекта — беда не большая, иной раз надзирателю можно и не заметить как бы, потом всегда и изъять можно, а вот вынести из зоны, где имеется промышленное предприятие — это уже совсем дру- гое дело, за такое по головке не погладят. Вынести есть что: измерительные приборы и дорогостоящий слесарный и про- чий инструмент не говоря уже о самих зековских поделках и

всяких изобретениях вплоть до стреляющей мелкокалибер- ными патронами авторучки; или отличного ножа с наборной рукоятью, на которой почти живая голая русалка, а само лез- вие с тёмными слоёными разводами выполнено под Дамас- скую сталь. Есть и более изощрённые изделия, которые лез- виями стреляют. Такой нож дорого стоит и обзавестись им — это равносильно, что иметь в кармане хорошую сумму денег.

— Подыми выше руки и стой не дёргайся как лошадь в стойле, ты не баба, чтобы тебя за коленки нельзя брать! — крикнул проверяющий на пропуске сержант. — О-о! а это что?!

Вытащил из-за спины парня брелок, висящий на плетёной верёвочке, и стал рассматривать, поднеся близко к глазам.

— Мать подарила, когда я ещё совсем малым был, что здесь такого? — ответил парень. Сержант продолжал крутить в руках уже снятый через голову парня злополучный брелок.

— Странно, — сказал он, — иконки нет, креста тоже не на- блюдается, какой-то непонятный у тебя талисман, Расколь- ников. Ты никак мусульманин, да? Так фамилия у тебя рус- ская, тоже не подходит, слушай, что за хреновина? Покажи — как открывается, может там есть что запретное?

Наш — в дальнейшем один из главных героев романа — Фёдор Раскольников взял из рук сержанта брелок, пальцами обоих рук крутнул вначале в одну сторону затем в обратную и брелок раскрылся: сержант тут же нагнул голову, стал гля- деть внутрь — там была круглая маленькая фотография мла- денца и локон тёмных волос.

— Ладно, забирай свою погремушку, только вот удивля- юсь, как ты её сюда протащил? Не положено ведь! Ну, те- перь уже уноси — не велик убыток, а мордой ты всё-таки басмач. Смешались вы тут все — хрен поймёшь, где русский, где калмык? не то что у нас на Тернопольщине — ни единого в деревне иноверца, даже жиды все сбёгли; москаль один есть, так тот в сельсовете сидит, а иначе давно бы выжили нахрен из деревни. Иди Раскольников вон к старшине полу-

чи свои премиальные за работу, гляди, ещё увидимся, чем чёрт не шутит. В следующий раз — и заработаешь больше; у нас тут, если отсидеть — этак лет восемь — можно в конце хо- рошие деньги отхватить. Чего стоишь, как истукан? Говорю же тебе, — иди к старшине!

Фёдор прошёл по коридору к столу, за которым сидел старшина, тот придвинул на край стола журнал, подал ручку и сказал:

— Расписывайся, где галочка стоит. И получи свои кровно заработанные.

Фёдор расписался в журнале и передвинул журнал на место. Старшина поглядел в журнал, затем нагнулся и вы- двинул ящик в столе, крякнул в кулак. В ящике шаря второй рукой, видимо в железной банке затарахтел копейками, от- считал вначале мелочь, после положил на стол купюру в три рубля, а сверху придавил монетами.

— Почему так мало? — спросил Фёдор.

— Скоко сидел — стоко и получи! А ты что же хотел? год отсидеть и на хату наскирдовать?! Три рубля шестьдесят ко- пеек — всё, что заработал копейка в копейку. Две копейки выпросишь у кого-нибудь, там за забором как раз на пузырь водяры будет. Отметишь волю, тока не бузи, а то и за околи- цу не выберешься, как у нас снова очутишься.

— Так здесь даже на билет до дома не хватит, — сказал Фёдор.

— А зачем тебе билет? Ты что, в Магадан собрался? До Уфы можно и на перекладных — электричками доехать: пока- жешь на вокзале линейному постовому справку об освобож- дении, он тебя в первую попавшую электричку всунет — лишь бы избавиться от тебя поскорей, ему на подведомственной его территории подобные типы никак не нужны. Давай Федя, а то что-то мы долго с тобой разговариваем, как будто навеки расстаёмся, а ты мне брат родной или свояк. Иди уже — на- доели вы мне хуже горькой редьки: то вам денег мало дали,

то вам сроку много дали. Вы бы уже определились — что мно- го, чего мало. Ну, народ! Их на волю раньше срока выпускают, а они ещё и права качают! Иди с богом, сказал! Сержант, чего ты там возишься? Давай сюда его, что там у него?

— Да-к, ножичек в вещичках у него был.

— Покажи.

Сержант подошёл к столу и положил перед старшиной небольшую финку, которая до этого была им обнаружена в вещах тщательно замотанная в шерстяные носки. Старшина, склонив голову на плечо, не беря в руки финку, косо уставил- ся на неё. Немного помолчав, разглядывая изделие, сказал:

— Узнаю руку мастера — хорошая вещь. Никак украл?

— В карты выиграл, — ответил Вовчик — по кличке Бекас.

— Это как же ты сподобился такую дорогую вещь в карты, да ещё и выиграть?! За душой-то ни гроша?

— Знал, что на волю выйду, потом бы и рассчитался, всё по-честному было, зуб даю!

— Ну, погоди; если даже так, как ты говоришь, а отыг- раться разве не заставили?

— Уговор был при уважаемых авторитетах, так что без подлянки.

— Угу! Жаль, конечно, если это даже так, но эта вещь сде- лана из государственного сырья на государственном пред- приятии и оборудовании, а значит, выносу не подлежит, да и для тебя лучше, а, то прирежешь кого-нибудь и вновь на на- ры. Выходит напрасно играл, надо было вначале подумать, как ты её отсюда вынесешь. Расписывайся за то, что причита- ется; а за это, — кивнул головой, в сторону лежащей на столе финки, — лучше помалкивай, а то сегодня вряд ли и выйдешь, хорошо хоть начальства рядом нет, были бы тебе карты: где, да что, откуда, да куда? а там гляди и амнистия мимо тебя промелькнула.

Фёдор тем временем, вскинув на плечо свой сидор, не стал дослушивать о том, чем закончится разбирательство по

финке, ибо наперёд знал, что заберут — как пить дать, вздох- нул тяжко и направился к решётке, за которой уже была дверь

— выход на свободу. Стоящий по ту сторону решётки охранник, до этого смотревший в их сторону и внимательно слушавший разговор при его приближении измерил оценивающим взгля- дом Фёдора с ног до головы, повернул ключ в замке решётки, и уже пропуская его мимо себя, в спину громко сказал:

— Раскольников? Что-то знакомая фамилия. То ли в шко- ле у нас учитель был с такой фамилией? Или где-то слышал недавно? Сержант, — крикнул он, глядя в сторону стола, — ты не знаком с такой фамилией, не встречалась?

— Не-а, таких волков не знавал.

Фёдор улыбнулся, обернувшись, сказал:

— Фёдор Достоевский — «Преступление и наказание», роман такой у него есть. Там, в романе том Раскольников бабку топором зарубил.

— Во-о-о, точно! Вспомнил. Деваха у меня в том году бы- ла, всё по театрам меня таскала. Вот-вот, были мы как-то раз с ней на одном таком спектакле — там действительно тот тип зарубил бабку топором. Натурально, скажу вам, всё так вы- глядело, даже жуть брала. Видишь, как тебе повезло? почти про тебя роман написан: и Фёдор и фамилия сходится; не ты случайно, ту бабку топором приголубил?

— Так причём здесь я, сам автор под именем Фёдор, а преступник, описанный в романе под фамилией — Расколь- ников — это же совсем двое разных людей? — сказал Фёдор, вновь улыбаясь столь глупым рассуждениям.

— Какая разница — главное, что и фамилия и имя сходят- ся, тут порой и задумаешься, — сказал охранник.

Перед тем как закрыть за собой дверь Фёдор на проща- нье громко сказал, словно подводя итог предыдущему раз- говору:

— Деревня! Да этому описанному случаю, если он и был на самом деле уже больше ста лет; и тот был Родион, а я Фё-

дор, — с этими словами он захлопнул за собой дверь и вышел на улицу.

За воротами колонии Фёдора встретила непогода: шёл мелкий моросящий дождь вперемешку со снегом, на земле лежал толстый слой кашицы из снега, который приходилось грести за собой ногами. До города Йошкар-Ола путь был не близкий — почти двадцать километров и дорога к тому же пло- хая — гравийная, а местами переходящая в грунтовое покрытие. Взглянув в обе стороны пустой дороги, он решил подождать тех двоих. Эти двое были из других отрядов, знаком он с ними не был, лишь изредка видя на территории зоны, потому и лично- сти казались знакомыми. Тех двоих ранее отпущенных побли- зости не было, видимо ушли, решил он, взглянув на дорогу в сторону города, которая через километр вползала в тёмную полосу леса. Ждать пришлось недолго, вскоре скрипнула ка- литка, прорезанная в створке ворот и, переступая высокий по- рог, на улицу вышли один за другим его, так называемые по- путчики. Немного приблизившись к Фёдору тот, что повыше был ростом и кличку которого уже Фёдор слышал на пропуск- ном пункте — кажись, Бекасом кличут — крикнул:

— Коришь, нас ждёшь? Правильно сделал, кодлой весе- лей топать будет. Фёдор на это ничего не ответил, развер- нулся и медленно побрёл по дороге, догнавший его Бекас, чуть опередив его, заглядывая в лицо, спросил:

— Что Федей зовут тебя, слышали там, а — кликуха? Пого- няло есть?

— Федотом все звали, другого звания как-то не успел приобрести, сидел-то всего год.

— Ну, Федот, так Федот. Слышал ты из Уфы? Прямо в са- мом городе живёшь?

— Да нет, от города полста километров, в деревне — мать там у меня.

— Меня Володей зовут, кликуха — Бекас, а то мой друж- бан по одному делу с ним шли — Лява его позывной, или Лё-

ха, если так тебе удобней. Ты лыжи куда навострил? Домой или ещё куда?

— Пока не знаю. Не хочется что-то домой, прошлое не пускает, а куда? И сам не знаю.

— Тогда, может с нами?

— Куда это с вами?

— На юга: Сальск, Элиста — до самой Астрахани. В тех кра- ях мой друг, коришь, давний обитает. Поедем кошары стро- ить баранам в те края. Заработок там ничтяк — четвертак в день, не то, что на стройке — пятилетке, или на зачуханном заводишке — трояк, от силы пятерик в день. Дружбан писал в последний раз из какого-то Морозовска, что сваливает отту- да далее по степи, придётся поискать его.

— Да я собственно собирался на БАМ отправиться, там тоже не хилые заработки.

— Ну, сказал тоже. Нафиг тебе нужны морозы под пятьде- сят? На юге тепло; под любым кустом выспаться можно, а то север — чуть зазеваешься и уже кочерыжка из тебя, и хоро- нить не надо — и так не завоняешься.

Всё это время второй попутчик — Лява брёл сзади них и молчал. Может быть, он слушал, о чём говорят парни, а скорей всего предавался своим не совсем весёлым думам, потому что, с момента как переступили порог колонии, они по праву теперь были бездомными, коль решили отправиться неизвестно куда, да ещё в такую даль, так что было о чём задуматься.

— Так что? — погонишь с нами за компанию? На баранине отъешься — жри от пуза — сколько влезет, там этого добра — счёта не знают: ты, как я понял, вроде бы как мусульманин — вот, как раз то, что надо для тебя.

— Наполовину. Мать у меня башкирка, а отец русский из Ленинграда.

— Во как! Из самой колыбели? И родня там есть?

— Точно не знаю, я там ни разу не был, наверное, кто-то есть, раз отец там родился.

— Умер отец-то, или делся куда?

— Как сказать? Дело тёмное и давнее, мать правду не го- ворит. В то время, когда он погиб я был совсем малым: в де- ревне говорят, что мусора его пристрелили в городе.

— Ни фига себе! Вот это у тебя Пахан! Кто же он был?

— Говорят налётчик: кассы, ювелирные магазины брал за что, вероятно, и пристрелили.

— На зоне говорил об отце?

— А зачем? Всё равно не поверили бы, к тому же за треп- ло посчитали бы, с тех времён много времени прошло и жи- вых свидетелей вряд ли есть, потому — как докажешь?

— И то верно. Кликуху отца так и не узнал?

— В деревне о таких вещах не просвещают, это в Уфе уз- навать надо было. К тому же — у кого, да и зачем?

Сзади послышался шум приближающегося грузовика: все трое сошли на обочину, каждый при этом поднял руку. Огромный «Краз» — лесовоз с порожним тралом вначале на скорости проскочил их, но через сотню метров остановился. Все трое как по команде бросились бежать к машине. Води- тель вылез на подножку машины и когда парни подбежали, крикнул им улыбаясь:

— Загружайся, босотва — двое на сиденье один под ноги.

После уличного ненастья в кабине машины было тепло и уютно: пахло самой машиной, отработанными выхлопными газами и ещё чем-то, что напоминало детство, когда просил- ся у водителя прокатить на грузовике. Первым заговорил сам хозяин машины:

— Задумался, чуть было не проскочил мимо вас; я ведь тоже бывший воспитанник так сказать этого учреждения, пять лет отбарабанил за этим забором пока на вольное поселение не определили. Потом в этих краях так и присох — женился здесь на местной бабе, теперь вот баранку кручу деньгу за- шибаю да детей ращу. А вы как думаю по амнистии? Я почти ежедневно ваших подвожу, почаще бы, подобные юбилеи праздновали, гляди и зон поменьше стало бы.

Вскоре вся тройка была уже на узловой станции Йошкар- Ола. Проходя по перрону, народ давал им дорогу и рассту- пался перед ними. Одежда ещё издали выдавала, к какой категории граждан они относились: кирзовые сапоги, тело- грейка-стёганка, шапка-ушанка, щетина на щеках, за плечами рюкзак-сидор; от таких личностей лучше держаться подаль- ше, дешевле себе обойдётся. Фёдор плёлся сзади и всё ду- мал: «До Уфы я добрался бы и на перекладных, а на юг за какие шиши? В кармане трояк всего и пожрать пора бы. Сто- ит ли падать им на хвост? Нет — пора отваливать, быстрее домой доберусь, а там видно будет…».

Зашли в здание вокзала: в лицо дохнуло печёными пи- рожками и чебуреками, горелым подсолнечным маслом, а ещё терпким людским потом, стойкий запах которого всегда присутствует в холодную погоду на вокзалах. Лёха-Лява, по- вернувшись к Фёдору, спросил:

— Федот, тебе чебурек или беляш?

— Мне не надо, у меня всего трояк в кармане, обойдусь,

— ответил тот.

— Да знаем что ты пустой — ещё там, на проходной слы- шали. Не дрейф, держи свой трояк при себе, гляди, при слу- чае пригодится, запас — как говорят, в задницу не давит.

После того как съели по три беляша с мясом, подошли к фонтанчику расположенному в середине зала и по очереди долго пили прилаживаясь по несколько раз. Вовчик-Бекас, напившись как бы впрок, внимательно посмотрел в сторону железнодорожных касс, где плотно стояла толпа возле око- шек, сказал:

— Так! На билеты тратить деньги — это одно, и тоже — что в сартир выбросить. Поедем на халяву. По платформам надо прошмыгнуться, где пассажирские составы стоят: найти

«Машку» и запудрить ей мозги. Федот, зуб даю, должно по- лучиться; ты у нас самый фартовый, тебе и охмуривать. Спра- вишься?

— Попробую, раньше не приходилось, — сказал неуверен- но Фёдор.

— Одна баба пробовала — семерых привела, ты её дуру, на понт не бери, не поймёт она правильно, жалобней будь, обиженным, ну, чё тебя учить? Скажи, к примеру, что на прикид не гляди, временно всё это. По фене не ботай — не любят они этот базар, да ты собственно на нём и не вяка- ешь. Скажи, что из благородных, из самого Ленинграда, до- браться в стены родного города надо. Врубился? Нам бы только до Москвы дошкандылять, колыбель революции нам вовсе ни к чему, от столицы мы легче покатим на юг. Напой ей там песню про то, что в конструкторском отделе работать будешь, квартира от отца досталась. Пошли уже, тут ничего не выстоишь.

Бекас посчитав, что инструктажа для не совсем продви- нутого нового члена их команды вполне достаточно, обер- нулся, жестом руки указав следовать за ним, двинулся вдоль состава поезда. Медленно проходили по перронам между составами, по пути рассматривая каждую проводницу оце- нивая и прикидывая, что можно от лахудры — как сказал Бе- кас — ждать. Подходящего варианта, как — на зло, не намеча- лось, либо стояли возле дверей своих вагонов старые про- водницы: злые, будто овчарки немецкие, либо молодые и расфуфыренные, которым женихи совсем другой породы требуются, это было и так видно, когда они с явной брезгли- востью смотрели на проходивших мимо ребят.

— Эх, — сказал Лява, — одёжу бы щас, хоть бы какой «ци- вильный» прикид! А то — глядят на нас, как будто я у неё ко- шель спёр. И бабок нет, хотя бы одного из нас одеть. Ладно, сучки, вот приеду из степей астраханских с бабками: будешь ты у меня на ноге большой палец сосать. Слушай, Федот, ты смотрю, вообще мышей не ловишь!

— А что я должен делать? За титьки их хватать, чтобы му- сорам сдали?

В это время тройка добрела как раз до хвоста обеих пас- сажирских составов; чтобы не возвращаться к навесному пе- реходу, решили: обойдя состав в хвосте перейти на другую платформу. Бекас тут же спрыгнул с платформы вниз на шпа- лы, куда и последовали остальные его товарищи. Вдруг от- крылась дверь в хвостовом вагоне и в проёме двери показа- лась проводница вагона. Парни, мимолётом взглянув на неё, не придав значения, продолжали идти своей дорогой, когда вдруг их остановил вкрадчивый, негромкий, в тоже время ласковый голос, от которого они словно в землю вросли:

— Мальчики… Что ищем? Вы уж который раз тут проходи- те, может быть, я подскажу?

Каждый мужчина, в особенности, если он к тому же ещё и молодой, собираясь свершить какое-нибудь, даже порой незначительное дело, при этом наперёд зная, что в этом его деле в обязательном порядке будет задействована женщи- на, которую он пока что в лицо не видел; так или иначе, в душе всегда преследует как бы попутное желание — чтобы эта женщина была, если и не первостепенная красавица, то, хотя бы — приятна его мужскому сердцу и душе. Но то, что им предстало взгляду, в сознание их никак не вмещалось. До этого момента они готовы были увидеть и услышать в свой адрес всё что угодно — они смирились бы с любой ситуацией, лишь бы она, эта ситуация хоть как-то приблизила их к завет- ной цели — уехать туда куда им надо. Но здесь был случай иной и морально они готовы к нему не были. В это мгнове- ние, тех минут затянувшегося молчания, каждый из них про себя подумал по мере своей образованности и интеллекта. Фёдор думал, как отпрыск интеллигенции: «Разве таких женщин берут на подобные должности? Как-то, вроде бы — некстати».

Бекас решил чуть иначе: «Надо же! Какое страшилище… сроду такого не видал! Ночью такое чудо встретишь — в шта- ны наложить можно».

Лява был проще всех наивней всех, потому и вывод его был оптимальным и самым правильным: — О! вот эта Шмара, уж наверняка нас довезёт туда, куда нам надо. — Лява в эту минуту подумал, — надо же, такую биксу я встречал как-то, напоила нас тогда четверых в стельку. Хорошо время прове- ли, а вот кто спал с ней? — убей меня — не помню, но только не я — это точно.

Представшая их взору проводница по возрасту, если оп- ределять с первого взгляда, то разве в тётки им годилась, хо- тя сама внешность порой и обманчива. Было ей где-то меж- ду тридцатью и сорока годами, но не возраст был стержнем оторопелости ребят, а само обличье и неправильные черты лица. Крупного телосложения, без видимого чрезмерного ожирения, но с торсом достойным тяжелоатлета: из-под форменного берета свисали до плеч рыжие космы волос; само лицо было продолговатой формы, напоминая лошади- ную морду, сплошь рыжим, отдавая какой-то краснотой, а подбородок выпирал далеко вперёд. В уголку громадного рта, и в таких же больших губах она держала папироску, при этом в глазах светилась душевная тоска, а демоны похотли- вых желаний, словно дивное сияние периодами проскакива- ли в её взгляде. Вынув папиросу изо рта держа её между пальцами на вытянутой руке, сбила щелчком пепел на пер- рон и вновь, в томлении сказала:

— Ну, что же вы мальчики онемели? Если ехать надобно, то вопрос этот вполне решаемый. Чего вы там застыли вдали

— подходите ближе, не кричать же нам на весь вокзал?

Бекас до этого стоял с торца вагона дальше всех, потому, немного согнувшись, он как бы выглядывал боком из-за ва- гона, но первым из троих и в себя пришёл. Запрыгнул вновь на платформу, медленно направляясь в сторону проводни- цы, проходя мимо стоявших друзей, тихо промолвил:

— Кажись, попались, как лис в курятнике! Ша! Братва — на цырлах к ней быстро! Другого ничего не светит.

Лява в ответ промямлил:

— Только без меня! Я на такое чудо — ни в жизнь! Хана сразу будет, коньки двину!

— Глохни, падла! — чуть повернув голову, сказал Бекас и ускорил шаг в направлении двери вагона.

Фёдор стоял, не шелохнувшись, словно кролик, перед удавом глядя проводнице в глаза, которая как раз и устави- лась на него:

— Ну… чего же вы застряли? — сказала она вновь, — вам ведь всем в одном направлении? А то скоро отправление, разместить всех вас по местам ещё надо.

Бекас обернулся и крикнул: — Пошли, чего вкопались? — после чего, последние двое, еле волоча ноги, будто им наве- сили кандалы, последовали следом. Не спеша подходили к двери, взявшись за поручень, подтянувшись, влезали на отки- нутую площадку вагона. Проводница, стоя спиной в тамбуре у самой двери, пропускала их мимо себя, сверху вниз пытливо рассматривала, будто оценивая доставшийся даром товар, глубоко втягивала ноздрями воздух, как это обычно делает бык племенной, обнюхивая бурёнок; и когда вошёл послед- ним Лява, она со всего размаха захлопнула за их спинами тя- жёлую металлическую дверь. Дверь так громко клацнула, словно в ствол берегового осадного орудия загнали огромный снаряд и заклацнули орудийный замок. От этого, раздавшего- ся за спиной звука все трое разом вздрогнули, будто их пал- кой по спине огрели, а в мыслях каждого промелькнуло: «По- пались! как курица в щи». Крутнув ключом в двери замка, проводница резко обернулась, улыбаясь, отчего у ребят поя- вилась новая печаль, ибо зубы у неё, оказывается, были тоже позаимствованные у той же лошади, она сказала:

— Мальчики, давайте знакомиться, меня зовут Рая, а пер- вым чьё имя я хотела бы знать, вон того симпатичного моло- дого человека, — кивнула головой в сторону Фёдора и про- должила, — вначале его, потом остальные.

Фёдор стоял, будто в рот воды набрал, выправляя поло- жение, Бекас стал говорить за него:

— Федот он: Федя, Фёдор — всё одно, и тоже. Чего мол- чишь, Басмач? Он у нас скромный; девушек с детства стесня- ется, так что вы с ним поласковей будьте. Вы ему говорите — что надо делать, он и будет делать — правда, Федот?

Фёдор в это время стоял, прилепившись к стенке в самом углу тамбура, в мыслях он уже представлял, что его ожидает; и от всего этого на душу навалилась тоска и отчаянье, от кото- рой даже на руках пальцы стали дёргаться. И чем больше он это себе представлял, тем больше психика его с этим отказы- валась справляться. Он уже в мыслях проклинал себя за то, что связался с этими типами: за те беляши, которыми они его угостили, за слабоволие, проявленное им, за непонятную ка- кую-то зависимость. Надо было сразу отдать им те шестьдесят копеек, которые сейчас тарахтят у него в кармане брюк, после свалить на тот вокзал, откуда ходят электрички до Казани, и сейчас не было бы у него этих гадостных минут, при которых, как дурак, не знаешь — что надо делать. Ехал бы он сейчас в электричке — прибыл бы в Казань, а там и до Уфы рукой по- дать. От этих мрачных мыслей оторвал голос проводницы, прозвучавший, словно из преисподней:

— Мальчики, чего застряли? Быстренько за мной. Я сей- час вас пока в свою конуру запру на ключик мне надо разо- браться с пассажирами. Скоро отправимся; ну, а потом и с вами разберёмся. Лады?

— Нам татарам всё равно, лишь бы с ног сшибало началь- ница, как скажешь, — ответил Бекас, — поезд-то куда идёт? Случаем не в Магадан? А то нам в те края как бы ещё рано- вато.

— Не волнуйтесь мальчики, я прекрасно знаю — куда вам надо, вы об этом не раз на перроне говорили, а у людей, как вы знаете, уши для этого есть — Москва, Москва — дорогие мои, и никуда более.

Хлопнула с размаху дверью — теперь уже в своём купе, щёлкнула снаружи ключом, и звук её шагов стал удаляться по коридору. Среди сидящих в купе наступила мёртвая тишина; слышался шум города, разговоры на перроне, хлопанье дверей в вагоне, наконец, затянувшееся молчание нарушил Бекас:

— Ты смотри — шалава, даже вынюхала — куда нам надо ехать! И заперла сука, чтобы в другой вагон не сбёгли. Федот, я понимаю твои страдания, но мы же, не виноваты, что она на тебя глаз положила. Я тут немного прикинул и сделал вы- вод: это же не бикса молодая, потому думаю, тебя Федот одного на неё не хватит, придётся и нам в подельники под- писываться. Нас троих для такой лошади, кажись и то мало- вато будет. Не пойдём — высадит нахрен на каком-нибудь глухом разъезде, где одни волки воют, возбухать станем — мусорам сдаст: скажет — сами залезли, да ещё и её изнаси- ловать пытались. Ты как Лёха, готов, если что?

— Не-е-е, ребята, я пас, на меня не рассчитывайте; у меня гораздо получше были ситуации и то получился облом. Вы уж как-нибудь сами. Я ей лучше полы во всём вагоне шваб- рой вымою — только от этой забавы избавьте. Чё, ты на меня Бекас вылупился, кулаки сжимаешь? Говорю же тебе, что не получится у меня! Как погляжу на её харю — воротит!

— Чё на неё смотреть? Ты чё, жениться на ней собира- ешься? В купе темно будет, там не видно.

— Но я то, помню какая она!

— Лява, не зли меня! Скажи — нахрена тебе её помнить?

Ты, чё — искать её — потом собираешься?

— Слушай — Бекас, говорю тебе путём — если, к примеру, с этой шмарой я пересплю то, наверняка, на всю жизнь охота к бабам отпадёт.

— Проглотишь, если надо будет; не нравится — топай но- гами по шпалам.

— Ну-у-у… с водярой, — тихо начал Лёха, — может и прока- нает; пусть, лярва, три пузыря тащит из ресторана — даром не

получится. Хочет троих поиметь за то, что до Москвы сидя на лавке, нас довезёт — обломится! Федот, чего молчишь? Тебе начинать. Водяры хлопнешь малость; много вначале не пей, давно не пили, отрубиться можно. Сыграть банк надо до конца — второго фарта — может уже не выпасть, можем на неприятности нарваться.

— Молодец Лява, дошло, наконец, — сказал Бекас, — Бас- мач, чего молчишь? скажи хоть что-нибудь, а то подведёшь нас под монастырь.

— Да я не знаю; у меня, вроде бы ещё с женским полом ничего такого в жизни и не было, — равнодушно сказал Фё- дор и отвёл взгляд в сторону окна.

— Тю-ю-ю! так ты получается девственник? не в монахи ли собрался? вот как раз и случай — разговеться; и невеста, что надо! на всю жизнь запомнится; слюни накапливай по- больше, чтобы до старости — чем плеваться хватило. А не хочешь? — слезай на первой станции и дальше иди косты- лями. — Сказал Лява, подхалимски посмотрел на Бекаса и умолк. Бекас косо взглянул на разговорившегося друга, со злостью сказал:

— Глохни Лява, все мы тут равны. Вот посмотрим, как ты отметишься: гляди, догавкаешься, что эта бабёнка в окно те- бя вышвырнет, у неё силёнок хватит.

В это время щёлкнул в двери замок. Рая забежав в купе, скороговоркой проинформировала своих постояльцев:

— Мгновение мальчики: сейчас постельное разнесу, чай- ком напою и мы тогда свободны, как ветер.

Она действительно носилась, словно ветер; предчувст- вие предстоящей необычной ночи окрыляло её, то возбуж- дение, не укрытое глазу, те липкие, порой даже грязные и распутные взгляды, которые она постоянно бросала на Фё- дора, выдавало её с ног до головы, всю её неистовость и по- хоть. В этот момент она вряд ли сознавала, что соединить несоединимое невозможно.

Через час с небольшим, она распаренная от беготни, ли- цо стало багряно пунцовым с красными пятнами, влетела в каморку купе и с разбега грохнулась на угол сиденья.

— Фу-у-у! Кажись, справилась. Все такие пентодные: тому хрычу — простынь не такая, слишком она старой ему показалась или грязной кажется, тому чай холодный — за-а-долбали! Пер- вый раз в жизни в поезде едет, и ему всё не так. В общем — так, свободного купе, как я намечала, не получилось: то, что было под бронь, занял какой-то начальник — директор какого-то за- вода. Спать, разумеется, придётся по очереди. Порядок таков: двое сидят на откидных стульчиках в коридоре, один спит — по- том меняемся. Вы как мальчики, согласны?

— Да нам хоть стоя, лишь бы ехать, и водяра с закусоном была, — сказал Бекас, — обещала ведь в натуре.

— Ну, это не беда, даже идти в ресторан не понадобится; я для такого случая всегда в дорогу с собой беру. На ужин что-нибудь из ресторана принесу; деньги у вас имеются?

— Рая, какие деньги? Ты что — по нас не зыришь, откуда мы отчалились? Там денег, кот наплакал, дают — на пачку махорки, а ты о каких-то деньгах, — сказал Бекас.

— Ну и ладно, я это предвидела: нет, так нет; где наше не пропадало.

Фёдор продолжал держаться прежнего поведения: си- дел, будто немой, переводил взгляд с проводницы, когда она смотрела ему прямо в глаза, уставившись, как баран на новые ворота, на лица своих случайных друзей или попутчи- ков на скользкой дороге жизни. Проводница, видно и впрямь запала на Фёдора серьёзно: ежеминутно кидая взгляды в его сторону, она чувствовала, что парень её боит- ся; про себя думала: — «Такого телёнка ещё интересней бу- дет обломать…».

Вдруг Бекас поднялся со своего места, подошёл к двери, отодвинул створку, затем обернулся и сказал, тем самым прервав греховные и похотливые мысли Раи:

— Рая, можно тебя на минутку в коридор? Базар имеется.

— Что за секреты от своих друзей? — спросила она.

— Да не в этом дело, хочу, чтобы сюрпризом для них было.

— Ах, вот как? Ну, пошли, скрытник.

Вышли в коридор, Бекас плотно закрыл за собою дверь, подпёр её спиной и спросил:

— Казань скоро будет?

— Уже скоро, — ответила проводница, — поезд-то скорый, на больших станциях лишь останавливается; а зачем тебе Ка- зань?

— Стоять сколько там будем?

— Стоянка двадцать минут, почту грузить будут, так Ка- зань — зачем тебе?

— Да она мне нафик не нужна! Хочу предупредить тебя насчёт Федота, ты я смотрю, на него нехило запала.

— Ну и что из этого?

— В Казани ты же в тамбур пойдёшь, пассажиров прини- мать, так?

— Ну, так. И что?

— Запрёшь нас в купе на ключ — не забудь. Федот слинять может, ему в Уфу надо, он с тех краёв; а мы потом отвечай, не хорошо как-то получится, врубилась?

— Не волнуйся; как, кстати, тебя по имени зовут?

— Владимир, звали Вовчиком.

— Ну, вот и хорошо, Вовчик, иди в мои хоромы, а я в рес- торан за хавкой сбегаю, кормить то вас надо. Сделаю, как ты сказал; ты я вижу, парень толковый, понимаешь, что к чему.

— Вошедшего в купе Бекаса, Лява встретил с презритель- ной ухмылкой, сдерживая смех, сказал:

— Чего ты её в коридор тягал? Первым фалуешь? Так во- рота настежь, мог бы и при нас сказать, зуб даю, не обиде- лись бы.

— Да — боялся, что ты опередишь, вот и потянул. Тупой ты Лёха, как бревно сухостоя. С ней лучше по-хорошему, если до

Москвы хочешь нормально доехать. Бабы они ведь глупые — с ними хитрить надо; нам ещё от Москвы тысячу километров от- махать надо, так зачем лезть на рожон в самом начале пути?

Допив уже вторую бутылку водки, заев всё это каким-то подозрительным блюдом, принесённым из ресторана: если бы не водка, то возможно и есть не стали бы. И, когда про- водница вышла в коридор по своим служебным делам, Бе- кас, брезгливо морщась, при этом ковыряя вилкой, остатки блюда на тарелке, сказал:

— Чё-то не пойму? Что за дрянь она нам приволокла? Здесь, по-моему, рыба с мясом смешана, никак объедки со столов? Если бы не лук и перец — собаки бы не жрали. Вот, сучка, хоть на этом решила сэкономить!

Лёха в это время, продолжая доедать со своей тарелки, взглянув на друга, ухмыльнулся, скосил взгляд на остатки еды, немного подумав, сказал:

— А ты чего хотел? На халяву, да чтобы тебя по высшему разряду накормили? Ты кто? Граф или может быть князь? Скажи спасибо ресторану и нашей проводнице, что хоть паршивые объедки дали, всё-таки — хавка, а то пришлось бы последнее лавэ из карманов вытряхивать, а скорее всего го- лодными всю дорогу ехать. Не нравится — не жри; на зоне вообще тухлятину не за-подло ел. Терпи до своей Калмыкии, куда нас тащишь; там свежей бараниной отъешься.

В коридоре в это время послышался громкий голос про- водницы:

— Граждане — Казань, Казань! Стоянка двадцать минут. Не опаздывать, граждане, далеко от состава не уходить! Ка- зань, граждане, Казань!

Фёдор поднялся со своего места, медленно подошёл к двери и надавил на ручку. Дверь была заперта.

— Федот, ты куда? — спросил Бекас.

— Чего-то в туалет захотелось, может от этой еды живот что-то канудит.

— Федот, ты что, впервой на поезде едешь? На станциях туалеты запирают на ключ. Ты разве не знал этого? Сам по- думай, если во всех поездах на станциях станут ходить в туа- лет, то через месяц путей из-за дерьма не разглядеть будет. Пойдёт поезд — сходишь. Слышь, Раскольник, или Басмач? Не знаю, как и лучше тебя погонять: ты я смотрю — мурый бычара! Коль подписался, чего юлишь? Думаешь, не чую, что когти рвать хочешь? Ну, рви, не держим — вон в окно и сигай на площадку. Токо — это… как-то не по кентовски будет. Да- вай, Басмач уж на прямоту, как на зоне. Будь правильным, а? Фёдор вернулся на своё место, усевшись, тут же взял свой стакан и допил остатки в нём водки: теперь он сидел раскрасневшийся, глаза его посоловели, развалившись на сиденье в самом углу, глядя мутными глазами на тов