Оглавление

Стребков Александр Александрович.

Родился на Кубани в 1950 году в селе Глебовка Кущёвского района. За свою жизнь сменил несколько профессий: был во- енным, железнодорожником, строителем и предпринимате- лем.

От автора.

Ранее были изданы романы в микротиражах и за счёт автора:

«Курай — трава степей», «Жизнь — жестянка» — в 2-х книгах,

«Жить запрещено», «Пропавший дилижанс». Роман «Не потеряй себя» — произведение автобиографическое, с лирическо-

сатирическими фрагментами, с уклоном в патриотическую

направленность, и с духовно-идейной пропиткой текущего мо- мента, каким считал себя главный герой романа Костя Констан- тинов. Роман является, в какой-то мере, всё той же тематики:

предпоследнего десятилетия в стране «развитого социализма», который напоминал карточный домик, и который вдруг заша- тался, после чего дал косину, поколыхавшись, словно пытаясь удержаться на своём месте, — рассыпался в прах!.. И это было —

«Начало… конца!..». В романе полностью отсутствует вымысел, как таковой: прототипы персонажей и главных героев произве- дения взяты из реальности; многим положительным героям

произведения сохранены их подлинные фамилии, имена и клички. Все события присутствовали в жизни и описаны досто- верно, и лишь в некоторых местах, в отличие от черновика опи- сание событий сокращены и сжаты по причине объёма произве- дения.

НЕ ПОТЕРЯЙ СЕБЯ

Роман.

Ростовские акварели: Прелюдия к симфонии для скрипки с оркестром — «Начало».

Что там, за ветхой занавеской тьмы? В гаданьях запутались умы.

Когда же с треском рухнет занавеска, Увидим все, как ошибались мы.

(О. Хайям.)

Предисловие.

Улицей Пушкинской, в городе Ростове-на-Дону гордились во все времена, — да собственно и гордиться по праву было чем!.. не улица, а оазис духовной, в какой-то мере интеллектуальной жизни города. Отсутствие скопления народа, транспорт здесь ходит крайне редко; посреди улицы тянется зелёный бульвар с

удобными для отдыха лавочками. Даже выйдя со своего двора и потратив какое-то время, сидя на скамейке: человек в душе чув- ствовал близость к природе, а будущее — оно начиналось с этой минуты, вопреки тому, что мысли устремляются каждый раз в

далёкое прошлое. Тот год, с которого нам предстоит начать рас- сказ, был необычным даже в понимании простого народа. Год был юбилейный — 1967-й, а значит, ровно полвека со дня Ок-

тябрьской революции: потому и отмечать собирались не на шут- ку — широко! чтобы весь Мир услышал, увидел и запомнил. До

праздника было ещё целых два месяца. Вывешивались плакаты и транспаранты на стенах домов, на предприятиях гнали по пол- тора-два плана за смену, выдавая на-гора если не угля, то, в крайнем случае — породы и ширпотреба, от которого как-то уж

сильно исходил тлетворный запах отсталости, — но пусть отста- лая, всё-таки экономика!.. — чем вообще никакой! Попутно, бра- ли новые обязательства на будущий год, на всякий случай и на очередные лет пятьдесят: свершить ещё больше, выполнить и

перевыполнить задание партии! Мужики в отличие от слабого

пола были поскромнее и по сути своей народ консервативный. В передовики?!.. Нет уж, увольте!.. — редко, кого заставишь жилы рвать и стремиться впереди всех: «Будет деньга — дам вам хоть три плана, а если нету — тогда я пошёл в свою забегаловку свой

план выполнять!..». «Дунькины фабрики» — обувные, швейные и всякие текстильные: те из кожи лезли — глаза на лоб! Но стара- лись угодить начальству, — сказано, женщина на дурную работу готова себя костьми положить! Завянет, скукожится, сгорбатит- ся, но план всё-таки выполнит и перевыполнит. Иной раз кажет- ся, что, если бы не женщины советской власти ни в жизнь не

продержаться бы столько лет, ибо в отличие от мужиков они

поголовно искренне верили большевикам и той сказке, которую им в уши вдували. Жаль, конечно — именно женщин! ибо по

жизни они всегда верили мужикам, а те на каждом шагу их под- ло обманывали!..

Выше сказанное — это обратная — плохая сторона медали и как мы знаем, она имеется в любой стране без исключения, но было много и хорошего, и доброго. Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев всего-то три года как пришёл на вершину власти. За столь короткий срок своего правления, успел

— в отличие от своих предшественников — сделать многое, даже

очень многое! К тому же, не применяя кровавый метод концла- герей и бесплатный рабский труд миллионов зеков ГУЛАГа, как, впрочем, и крепостных жителей сельской местности — колхозни- ков, которые до него так и оставались, по сути, в рабстве. Впер- вые за всю историю России, включая и время монархии, простой народ, это десятилетие начал жить — мал малу, с натяжкой, но

по-человечески. И что бы там не кричали всякие заумные «де- мократы» и «аналитические пропагандисты» в облике шакала из сказки о Маугли: «А мы пойдём на Север, а мы пойдём на Се- вер… — правда, Шархан?..» — последыши-выкидыши — «пере-

стройщики», которые «Кинули!..» притом сразу скопом! весь

советско-российский народ, как последних лохов на базаре ки- дают барыги, а после всякие иные перерожденцы — прославляя тех, кому они на данный момент служат. Попутно, гундося про какой-то там «Застой». На самом деле, всё это является бредом сивой кобылы и рассчитанный на необразованных, довольно

глупых и тупых людей, которых к великому сожалению слишком много в стране, а вот Статистика — наука из наук! она всегда бес- спорна в отличие от всех остальных, которые за тысячи лет уда- лось придумать человеку. И именно Статистика — с большой бук- вы — всегда и во всём ставит последнюю жирную точку в любых спорах. Одним глазом заглянем и сделаем небольшой экскурс в то десятилетие в цифрах. За первые десять лет правления Бреж- нева объём производства в СССР увеличился на 50% — такие по-

казатели ни одной стране мира даже не снились! Национальный доход в стране увеличился на 41%, а после Брежнева, у после- дующих «вождей» разговор пойдёт, уже о 4 или 6% перейдя на минус. Производительность труда в стране выросла на 37%.

Производство промышленности во всей стране выросло на 50%. Построено было 1900 крупных промышленных предприятий!.. Это вам не «Перестройку» полоумную объявить, а следом Ар- мию уничтожить, о чём давно мечтали на Западе уже сотни лет; попутно свою страну в нищету вогнать и превратить во что-то —

подобие стран третьего мира. Британская сырьевая колония только в современном виде, по сравнению в прошлом с Индией.

При этом нагло сказать, — что так и было!.. Крупнейшие Братская и Красноярская — ГЭС и Атомные электростанции, а вместе с ни- ми: крупнейшая в мире Единая энергетическая система Евро-

пейской части страны. Волжский автогигант (ВАЗ), Набережны- Челны — КАМАЗ, БАМ, Останкинская телебашня, как самое высо- кое на тот день сооружение в мире. Ну, что — Слабо?!.. хотя бы часть из всего перечисленного потянуть?! Не говоря уже о том, что в то десятилетие — сильнейшей армии, чем Советская армия, на тот момент в мире не существовало. Да всего перечислять

слишком долго и сложно, пришлось бы справочники листать. Но самое главное — это уровень жизни населения в СССР вырос не в два три раза, а в разы! Уверенность в завтрашнем дне! Населе- ние страны увеличилось на 18 миллионов!!! Развёрнуто было массовое жилищное строительство, и выдали наконец-то кол- хозникам паспорта. Вселившись, в новую, к тому же бесплатно

полученную квартиру простой рабочий и крестьянин, впервые мог себе позволить приобрести, начиная от электроутюга, теле- визора, радиоприёмника с проигрывателем для грампластинок, мебели и холодильника, до тяжёлых с коляской мотоциклов и легковых автомобилей. Присутствует в этом и такая деталь, воз- можно, для многих вырожденцев и неприметная. Власть впер- вые за всю Российскую историю не обирала до нитки бедноту и нищий народ, до этого времени стоящий на паперьте с протяну- той рукой. В последующие годы, словно навёрстывая упущенное

«демократы-оборотни» обдерут народ как липку — до голых ко- стей, а шкура и лыко — лапти плести — уйдёт за кордон. Можно было бы и дальше перечислять, полистав хорошенько и изучив цифры статистики, но, чтобы утереть нос тем, кто не способен, даже на тысячную долю достоверных достижений, вполне хва- тает и этих аргументов. По сути, это десятилетие смело можно назвать «Золотым» во всей истории России начиная от самого Рюрика, как и для народа в целом. А вы говорите Застой! Таких бы застоев да почаще — на века! О нём ещё не раз вспомнят и

скажут намного правдивей. Со сцены и экрана телевизора пара- дировать и смеяться над человеком уже покойным, а ранее в

1976 году перенёсшим клиническую смерть низко и подло! К тому же, он во время войны все четыре года находился, не пря- чась в Кремлёвских палатах, а в окопах рядом с солдатами на фронте. Над-этим смеяться, может только человек недалёкий и тупой. Грешно по-христиански! К тому же, сделано явно по зака- зу и науськиванию с верхов! Сами не способны с экономикой в родной стране справиться — уступи нелёгкое место другому «ца- рю» — к сожалению, заведомо непредсказуемому, но стражду-

щему власти и, возможно, если «повезёт» всем в очередной раз, более опытным окажется в этом деле. Случаи хоть и редко, но ведь присутствуют в Истории несчастных, Богом проклятых лю- дей. Что касается непосредственно нашей страны, то всегда по- лучается не так как надо! Для ясности читателя, мы сможем

привести вам примерный сценарий, каким способом зачастую приходят к власти «сильные мира сего». И начать придётся от Рюрика, а то ещё и от древних славян. Собралась как-то, ка- жись!.. прямо до кучи, всем скопом, никого не забыв, Боярская

Дума в палатах Кремля. Зачем собралась?.. — спрашиваете… — Да Царя ж выбирать!.. Не брагу ж медовую пить, они её кажий бо- жий день вёдрами в те времена хлебали; а, может и назначать, там уж как получится:

— Надо такого на престол посадить, — сказал самый старший дьяк в одночасье в боярина превратившийся. Да и кто бы поду- мал?!.. ящё и в тройном княжеском звании — ящё от самого Рю- рика!.. А на самом-то деле — рождён был развратной дворовой

девкой Парашкой, которая нагуляла его от Прошки опричника из шайки Малюты Скуратова. А дальше — этот боярин, ну тот, что в тройном княжеском титуле, сказал:

— Царя такого выбирать край надо, чтобы управляемый был, а в случай чаго и сковырнуть большого труда не составило!.. Пусть будет круглый дурак, полоумный какой-то — тем даже лучше для нас, а со страной мы как-нибудь и сами справимся!..

Посмотреть со стороны — так можно было подумать, — дав- ным, давно, в Рассее все в Раю должны были жить, но за всю её Историю, столько заумных и знаменитых государственных дея-

телей поразвилось, а после бесследно исчезло в небытие, что во всём мире, вместе взятом, столько и прославившихся личностей не набрать. И как ходил народ в лаптях столетиями — так, навер- ное, и по сей день ходил бы — да лапти плести и те разучились!..

«…Зачем голову ломать и деревья портить, купим готовые чувя- ки за кордоном, если не у турков — врагов наших исконных, — то вон китайцы — на все руки мастера!..» — Сказали государственные умы, потому как одни они да деятели в области военных знаний в стране остались, ибо ничего другого — как воевать, убивать, по- корять, отнимать, делить, свой народ истреблять и присоеди-

нять земли других народов — другим ремеслом никто не интере- совался со времён Киевской Руси. На то она и Дума боярская!

Считай, вчера, чухонцев (финов) и за людей-то с натяжкой вос- принимали, а они возьми, и утёрли нос прославленной Рассее. Простой народ-то судит не по тем показателям: сколько за один раз людей сможешь убить и угробить, а по уровню их жизни.

Если здраво на всё это посмотреть со стороны, то тут же появля- ется мысль. Все без исключения полоумные правители — в этом безумном Мире спят и даже во сне видят и не дождутся, когда же, наконец, учёные придумают и создадут такую бомбу, — что- бы она так жахнула, после чего от матушки Земли одни ошмётки разлетелись. Так и хочется сказать, — так в чём же дело?! — собе- рите до кучи всё ядерное оружие вами полоумными наштампо- ванное и взорвите, чтобы уже раз и навсегда покончить с этим

безумием. И что удивляет!.. Сколько не ищи в Истории мира за последнюю тысячу лет: хотя бы одного нормального главу госу- дарства, к сожалению, таких там не присутствует, а если и были, как, к примеру, Улугбек: прикончат, удавят, зарежут, отравят —

своё же близкое окружение. То, что они сами себя хвалят и по- добных себе идиотов «великими» называют — это в расчёт мож- но не брать, это для тугодумов, которые в церкви на коленях

стоят и выпрашивают у Бога пропуск в Рай! Те — из Думы бояр- ской — в церковь ходят за редким случаем и то по-пьяне — слу-

чайно попадают. Но вот они выбрали очередного царя: то какой- то маньяк, дальше наткнётесь на эпилептика — от рождения, а то

и душевнобольного — шизофреника, то алкаш конченый, кото- рый чуть было и трон свой не пропил! Дальше смотришь — по- шли: горе-вояки и гомосексуалисты, которых как-то раз один

«царь» пидарасами обозвал или, если и попадается, как говорят,

— ни себе — ни людям, так бабник последней стадии разврата — этому не до государственных дел, — юбок полный зал!.. Эти так называемые «великие» в образе садистов, убивающие своих детей, о чужих отпрысках и говорить не приходится. Сживая со

свету одну жену за другой, принимая участие в пытках и казнях. То шизофреник, то любитель самолично головы людям отру-

бать. А в Англии в своё время отыскался король слабый на зад- нее место, которым на троне обычно сидят, но он думал иначе — за это и поплатился. Взяли в руки железный шворень. Раскалили добела, и вогнали по самую, что ни есть рукоять в то место, что- бы от слабины избавить. «Не сотвори себе кумира» — для любого главы государства — это высказывание актуально. Если у тебя кумир — будь то: Аттила, Чингиз-Хан, Иван-грозный, Пётр-

первый, Наполеон, Ленин, Сталин или Гитлер, — значит, нет у те- бя, не то что взгляда на вещи, но и ума, ибо будешь повторять чужие — те же порочные и преступные ошибки. Господи!.. — да разве всего можно перечислить, что они творят и что за ними

стоит?! Потом всё засекретили. Придумали всякую чушь оправ- дательную, по поводу того, что только им известно, а сколько

скрыть удалось?! В конце концов: великим государственным деятелем вдруг стал. А холуи подковёрные — рады стараться,

недолго думая, в ладошки захлопали и самым великим и умным

«вождём» объявили во все времена и века: не забыв памятни- ков везде наставить. И так из столетия, в столетие. Утвердив- шийся взгляд на окружающий нас Мир, в современном обще- стве, — что этим миром правит дьявол, как ничто другое под-

тверждает истину того, что в реальности происходит вокруг нас с вами во все века. Если бы это было не так, то к власти во всех

странах без исключения приходили бы люди совсем другого склада ума и поступков…

Война, — как говорили классики коммунистического учения,

хотя вряд ли, чтобы они это сказали первыми, — есть продолже- ние всё той же экономической политики только иными спосо- бами. На оконных витринах советских магазинов на тротуар

смотрели манекены в элегантных костюмах, модных сорочках и прочих прибамбасах начиная от галстука. Заходишь… — в любой: кирзовые сапоги, халаты, фуфайки и костюмы хрущёвской эпохи, которые даже деды не желали носить. Но это, всё-таки, была

экономика. Потому кругом цирк и обман. Живём в сырьевой колонии, — как мы уже сказали, — современного типа — вторая

Индия 21-го века, и даже не подозреваем этого!.. Это, что каса- ется нас, как было, но почему в мире до сих пор за все эти тыся- челетия всё окончательно не рухнуло? — спросим себя. По одной очень простой причине: игра для того, кто это затеял, слишком

занимательна и интересна. Но!.. до определённого времени! Наиграется, набалуется — одним мановением взгляда или мыс- ли, или что там ещё у него, сотрёт, смешает, переколдобасит все стекляшки калейдоскопа, что уже неоднократно случалось на

Земле и подтверждено археологическими изысканиями. А пока что можно радоваться; кому-то с нетерпением ожидать появле- ния на свет божий «великого» и любимого «гениального» во- ждя, в образе доброго царя батюшки, правда, наперёд хотим особо предупредить, что, как и в прежние времена: следующий правитель будет ничем не лучше других предыдущих и повторит одни и те же ошибки. А мы тем временем немного успеем рас-

сказать о жизни простых смертных, которые по праву и своей

сути стоят гораздо ближе к Богу, чем эти так называемые — «ве- ликие» Мира сего, ибо о тех, о ком мы собираемся вам расска- зать, головы топорами людям не рубят и детей не убивают.

Ноктюрн.

Было начало сентября; и погода сентябрьская на дворе стоя- ла: тихо кругом, ни ветерка, не жарко как в прошлом месяце —

сидишь на лавочке, как в раю, — и жить дальше хочется. Пётр Леонтьевич Дворыкин по хорошей погоде всегда выходил из своего двора напротив и, усевшись на лавочку лицом на своё

подворье, бывало часами, просиживал, погрузившись в воспо- минания. Дворыкин был коренным ростовчанином и любил

свой город не меньше, чем в детстве свою родную мать. В этот юбилейный год ему исполнялось семьдесят семь лет — две се- мёрки вроде бы к счастью, как говорят, но где это счастье, когда на носу замаячил девятый десяток, а в прошлом одна боль, да огорчения всякие. Несмотря на столь солидный возраст, Пётр

Леонтьевич выглядел моложаво: стройный, хотя и немного ху- доба проглядывала старческих лет; от когда-то высокого роста сутулость сейчас появилась, но лицом без морщин и того иска- жения мимики, которое многим приносит прожитое время, не наблюдалось. Походку всегда старался держать молодую — не шаркая пятками ног по земле, смотрел всегда прямо, не пряча

глаза, а в руке, если выходил со двора, трость непременно была. Не палочка, с которой ходят люди обычно преклонного возрас- та, а именно трость: с той, что ещё когда-то, в той жизни и в том прошлом веке солидные мужчины вышагивали без исключения по городской мостовой. Трость у него была древняя, как и воз- раст его, к тому же изготовлена мастером под особый заказ: не как-нибудь, — таких произведений искусства теперь уже не де- лают! Домовладение Дворыкина, в котором пришлось прожить почти всю свою жизнь со времени смены власти в стране, рас-

полагалось по нечётной стороне улицы Пушкинской: между пе- реулками Братский и Халтуринский. Когда-то двор с фасада при- крывала кирпичная изгородь: с кованным ажурным обрамлени-

ем, такими же воротами и калиткой, но в последнюю войну сна- ряды и бомбы всё превратили в щебень и покорёженный метал. Сейчас на том месте был обычный проход во двор: широкий — не меньше чем на десять метров, — заходи, выходи кому не лень! В самом дворе — в длину просторном — по периметру буквой «П» стояло четыре строения: два каменных дома и два флигеля. Вся

площадь двора вымощена булыжником: от долгих лет камни так отполировались, что при солнечной погоде блестели, словно

начищенные хромовые сапоги. На этой уютной улице Пётр

Леонтьевич жил не всегда: сюда он поселился вынужденно в том далёком марте 1918 года, когда февральским днём в город вошли большевики, а до этого он проживал в особняке, занимая в нём целый этаж, и дом тот располагался в самом центре горо- да по улице Садовой. Однажды, спустя время — меньше месяца прошло с того дня как в город вошли войска красных: вслед за

этим и в жизни Петра Леонтьевича последовали трагические

события. После того как его выпустили снова на волю, в очеред- ной раз вернувшись из городского Чека, куда он ходил еже-

дневно в поисках пропавшей жены, собрал кое-что из необхо- димых вещей и переселился на улицу Пушкинскую. Половина зданий нечётной стороны на этой улице являлась его собствен-

ностью. Впоследствии, когда власть всё реквизирует, а попросту отнимет в пользу государства — в том дворике, где он сейчас

проживал, останется та крохотная часть былого, а было столько, что уже на этот момент и сам бы Пётр Леонтьевич перечислить и припомнить не смог бы. Ещё до революции он унаследовал от отца коммерцию в виде доходных домов в городе. В последую- щие годы — после вступления в права собственника — он много

потратил сил и энергии, преумножая доставшееся от родителя наследство, но придёт день, когда он проклянёт свою актив-

ность и целеустремлённость в этом нелёгком коммерческом деле, потеряв не только имущество, но и самого дорогого ему человека на свете — свою первую жену Лизоньку. Сейчас сидя в задумчивости, это воспоминание о ней, словно кнутом в оче- редной раз стебануло его по лицу — он даже вздрогнул — при

этом оглянувшись за спинку лавочки. После посмотрел влево,

затем вправо и вдоль бульварной стёжки-дорожки: съёжившись, встряхнул плечами, постучал тростью впереди себя по асфальту и, было, резко встал, чтобы покинуть это место, но тут же, снова уселся, словно не желая расставаться с мыслями о ней — Ли-

зоньке. Он часто и ранее это делал, истязая себя воспоминани- ями, будто мазохист своё тело крючками и шипами, изготовлен- ными для пыток человеческой плоти. Часто после долгих мук воспоминаний страдал, а то и болезненно укладывался в по-

стель на несколько дней. С Елизаветой Савельевной они поже- нились вопреки всем и всему. Елизавета была столбовою дво- рянкой: по материнской линии графиней являлась, а по отцов- ской ещё и баронский титул могла бы добавить к своей фами- лии, если бы не случилось того, что случилось. Близкие её род-

ственники все разом ополчились, и выдавать замуж Лизу за кого попало, не намерены были. Да, ещё кому?! За, какого-то — ник-

чёмного, и никому не известного содержателя доходных домов

— вплоть до публичных заведений! Об этом даже слышать никто не желал. Тайно обвенчались в церкви в одной из донских ста- ниц. После чего Елизавету родители лишили всех прав состоя- ния, не говоря уже о графских и баронских титулах. С того дня

Лиза по сути стала бездомной и приобрела статус городской мещанки-коммерсантки. Вот так, — не с грязей в князи, а с князей да в простолюдины. Но это если смотреть глазами столбового дворянина, чему как раз Лиза не придавала ровным счётом ни- какого значения, а став женой Петра Леонтьевича заимела до- мов в городе столько, что титулованным её родственникам всем скопом за несколько их жизней и во сне не видать. Всё это, про- изошло в канун революции, а тогда зимой восемнадцатого года Лизонька была на четвёртом месяце беременности. В марте к

ним впервые в дом явились чекисты, долго делали обыск, ища ценности: отобрав из всего, что посчитали нужным, погрузили в машину и молча, покинули квартиру. Вначале решили, что на

этом всё и закончилось, но спустя пару дней прибыли вновь и на этот раз увезли обоих в своё логово. Привезли и рассажали

врознь по камерам, вот в те последние минуты, когда за Петром Леонтьевичем захлопнулась дверь каземата, он в последний раз видел свою жену Лизоньку. Потом пошли допросы: всё пыта- лись узнать, — куда он спрятал ценности и лучше для него будет, если вернёт все спрятанные драгоценности «законной» власти. Били, отливали водой и снова били. Применять пытки садист- скими методами новая власть ещё не научилась — эта квалифи- кация придёт к ней немного позже, пока что применялись толь- ко кулаки да били ногами; один раз даже способом казачьей

нагайки пытались добиться признания. Пётр Леонтьевич дер- жался стойко, ибо знал, что — сколько бы, не отдал — на этом не успокоятся, а станут требовать ещё больше и так до той минуты пока не добьют. Говорил им, что все финансовые средства хра- нил в ценных бумагах и на счетах в коммерческих банках: «Ищи- те в банках — там всё моё добро, которое нажил я и мой отец».

Не заметил, как потерял и счёт дням, но явно прошло больше двух недель. В один из дней, его без всяких объяснений вы-

швырнули на улицу, но уходить без жены не пожелал: вернув- шись в помещение стал просить и требовать, чтобы и её отпу- стили, на что получил ответ: «Проваливай, буржуй, подобру-

поздорову, или опять в камеру захотел? Недолго и засунуть! Нет у нас твоей жены, непонятно что ли!.. её ещё неделю назад от- пустили домой, там и ищи». Пётр Леонтьевич, где только не ис- кал, кого только не спрашивал — следов пребывания в городе

Лизоньки так и не обнаружил. Минуло три дня, как его выпусти- ли на волю, теперь он не знал, куда себя деть. Брёл, брёл по го- роду и ноги сами туда понесли — к порогу чекистов, ибо след об- рывался там. На входе как всегда стоял часовой: с длинной вин- товкой взявшись обеими руками за ствол, держал как палку пе- ред собой. Увидев Петра Леонтьевича, крикнул: «Опять тебя сю- да несёт!.. тебе же русским языком было сказано, что нет её у

нас. Кобелей полный город, — там и ищи. Доходишься ты сюда, пока тебя пристрелят!..». Пётр Леонтьевич, сделал вид, что сло- ва часового к нему не относятся, донизу опустив голову, прошёл мимо, даже не взглянув в его сторону. Поравнявшись с подво-

ротней одного из дворов, неожиданно услышал приглушённый женский голос: обращались именно к нему, потому как рядом больше никого не было:

— Сударь, сударь, подь сюда, — звала женщина в фартуке и с метлой в руках, пальцем продолжая подзывать к себе Петра

Леонтьевича. Войдя под арку проезда во двор, Пётр Леонтьевич подошёл к ней почти вплотную: уставившись вопросительным взглядом, застыл в ожидании, а она продолжила:

— Я уже несколько раз слышала краем уха, — указала пальцем в сторону, где стоял часовой, — вы ищете свою жену… так ведь?..

— Вы что-нибудь знаете о ней?!.. не ответив на вопрос, громко прервал женщину Пётр своим вопросом.

— Вы сильно, господин, не кричите, здесь и стены имеют уши, — почти шепотом проговорила вновь она, — скажите, она такая у вас худенькая, беленькая и очень красивая… — она?..

— Вы что её видели? Где и когда?!.. говорите, умоляю вас, всё

что знаете о ней! Я вам хорошо заплачу, хотите, хоть сейчас при- несу деньги, золотом принесу! только скажите, что вы знаете и

где её искать?!

— Да не надо мне от вас никаких денег и золота, я то и знаю всего, что оно может вам и не пригодится.

— Тогда говорите хотя бы то, что вам известно — это терпеть вы- ше моих человеческих сил и хуже всякой пытки!..

— Это было больше недели назад… точно — в позапрошлую пят- ницу, я тогда рано совсем встала, нездоровилось всю ночь. Пой- ду, думаю, пока все спят, поподметаю лестничные ступеньки.

Уже у порога мела, когда услышала с улицы девичий жалобный крик, я тут же бросила метлу и, дойдя до ворот, тихонько выгля- нула из-за угла. Возле входа в здание Чека стояла пролётка, а возле неё столпилось человек пять или шесть: все с оружием и

сильно пьяные, а двое из них заталкивали в пролётку эту девуш- ку. Она кричала и просила их отпустить её, несколько раз вы- крикнула, что у неё будет ребёнок, и она знает, куда её собра- лись везти. Она так умоляла её отпустить, но один — такой самый здоровый среди всех: рыжий и с бородой тоже рыжей заржал

как ненормальный, и мне вам, сударь, даже неприлично его

слова повторять. Смеялся этот изверг и кричал, — там, где один рябёнок сядит, там и ящё двое поместятся; можа завтра убьют, хоть перед смертью белого княжеского тела отведаю! У меня

после этих слов даже ноги, сударь, подкосились. Потом они все погрузились в свою пролётку и, настёгивая лошадей, поехали в сторону железной дороги, а я стояла и плакала, слушала ещё долго, как кричит и просит её спасти та девица. Там, на желез- ной дороге — на боковых путях стоят эшелоны и в них солдаты живут. Там, скажу я вам, страшные вещи происходят…

Пётр Леонтьевич не стал дальше слушать женщину, резко

обернулся и быстро зашагал прочь, а она уже в спину ему крик- нула:

— Сами-то не ходите туда, вас там убьют!..

Пётр Леонтьевич пересёк главные железнодорожные пути и направился в сторону запасных путей, которые были забиты

теплушками, а из торчащих труб вился дымок. Навстречу между путями к нему шёл железнодорожник и, судя, что в одной руке у него был большой рожковый ключ, а во второй он нёс маслёнку

— являлся мужчина обходчиком. Поравнявшись, поприветство- вал путейца, стал расспрашивать о жене, попутно жалуясь на

свою судьбу и произвол новой власти. Железнодорожник, всё это время, молча, слушал собеседника, вскинув к верху подбо-

родок, смотрел печально куда-то на панораму противоположно- го высокого бугра за железкой, и словно пряча глаза, старался не смотреть в лицо страдальцу. Наконец, спросил:

— Жена давно пропала?..

— Неделю назад, может быть немногим больше.

— Тогда, господин, ваше дело очень даже безнадёжное. Так долго там не заживаются, — кивнул подбородком в сторону теп- лушек, — то разве армия?!.. Там одни бандиты и нелюди!.. Толи на германском фронте им все мозги повышибали, то ли и впрямь почувствовали, что они Бога за бороду взяли. Лучше бы немцы их в окопах газами дотравили, чем таких видеть здесь! Туда тебе лучше не ходить — пристрелят сразу. Такие искатели

как ты, уже ходили туда — после вместе с теми, которых разыс- кивали, на дрезине на мост вывозили и с моста в Дон кидали. Они сюда, каждый божий день со всего города молодых бары- шень свозят, а утром, сам не раз видел: уложили, как дрова на дрезину и повезли к реке. Были случаи, когда какая-нибудь

страдалица, вырвавшись из их лап, сама бежала в сторону реки и с моста бросалась. Такое увидишь, и жить дальше уже не хо- чется! Злодейство никогда не насытишь, а те, что там, в теплуш- ках — гораздо хуже зверя лютого.

— Что же мне делать?.. Как же мне дальше-то жить?!

— А ничего не делать, сейчас жизнь человеческая копейки не стоит! Иди домой, да и живи, если это жизнью назвать можно,

но не один ты такой, многие целые семьи потеряли. А туда, мой совет тебе — не ходи — нет её уже в живых, притом, как ты сказал ещё и в положении была.

Не сказав больше ни слова путейцу, Пётр Леонтьевич, будто

побитая хозяином собака, обернувшись, побрёл в обратную сто- рону. Он шёл и горько рыдал как когда-то в далёком детстве:

слёзы застилали глаза, отчего он всё время спотыкался, а два раза переступая рельсы, упал. В глазах стояла Лизонька — то

идеальное уникальное творение природы: красивая и нежная как бабочка, хрупкая как снежинка, куколка от рождения. Порой казалось, что она осталась такой же со своего раннего детства

ни капли не изменившись. Не хотелось ни о чём думать, как и жить дальше на этом богом проклятом свете…

В мае того же восемнадцатого года в город вошли снова де- никинцы, а вслед за ними немцы и теперь по центру города вы-

шагивали патрули злейшего врага бывшей Российской империи. Пётр Леонтьевич не пошёл жаловаться в комендатуру по поводу пропажи жены, как многие из подобных ему и просить какого-то содействия, он возненавидел как тех, так и этих — хотя бы за то, что под ручку вошли в город с врагом. В его понятии не могло уместиться то, что в содружестве с немцами можно убивать сво- их кровных братьев славян. Сам того, не осознавая и не задумы- ваясь над этим, Пётр Леонтьевич в душе и взглядах своих, был

патриотичен до мозга костей. Одного он не мог понять, и при- нять как должное: как это можно, после четырёх лет войны с Германией и Австрией, в то время, когда страна голодная, раз-

детая и разруха кругом, ещё и затеять междоусобную войну. По- ка он размышлял над этим — 8 января 1920-го года большевики будто бы умышленно день подобрали: на второй день великого святого праздника Рождества Христова выбили из города дени- кинцев; вошли в город и принялись устанавливать какую-то

свою, для большинства горожан непонятную, новую власть. Снова по городу пошли аресты, пытки и расстрелы, поиски со- кровищ и любых ценностей вплоть до безделушек. Народ зата- ился, большей частью попрятался и, все почему-то продолжали надеяться, что это скоро пройдёт — явление временное, как и в восемнадцатом. Слово — «Чека» произносилось полушёпотом, навевая, в мысли каждого городского обывателя суеверный

страх, но всё в этом мире рано или поздно проходит: хорошее, доброе пролетает мгновениями, плохое и страшное тянется, как тёмная туча по небу плывёт. В начале осени двадцать первого

года, когда на юге уже затихла война, Пётр Леонтьевич, страдая одиночеством и воспоминаниями о первой жене, неожиданно понял, что если и дальше так всё будет продолжаться, то он не жилец на этой земле. Клин вышибают клином! — сказал сам себе и в мыслях стал перебирать всех, кто бы послужил этим клином. На память пришла сразу Екатерина, которая когда-то работала у него в коммерческой конторе одной из управленцев и насколь- ко помнил он, до сих пор была не замужем. Где жила, — он это

прекрасно знал, ибо сам когда-то, то жильё ей приобретал. Симпатии она и ранее у него вызывала, но одно дело симпатии, которые никак не могли равняться, даже стоять издалека с его любовью к Лизоньке. В ту же неделю Пётр, наняв извозчика, пе- ревёз немногочисленные узлы с вещами Екатерины к себе до- мой на Пушкинскую. Венчались, как и полагается в Ростовском Храме, а после у новой власти брак оформили и в тот же день в биографии Петра Леонтьевича произошли изменения. Под фа- милией Дворыкина была его новая жена Катя, а он никаким

Дворыкиным до этого момента не являлся. Фамилию, унаследо- ванную от отца и деда — дальнейшей своей родословной просто он не знал — носил похожую на-польскую — Корецкий. Какой она на самом деле являлась эта фамилия, по правде не ведал и не

задумывался никогда над этим — не до того было. Одно хорошо помнил: ещё с раннего детства отец частенько его шляхтичем обзывал, имея при этом негативный оттенок. Вероятно — там,

где-то в далёком прошлом и крылась какая-то неприятная се- мейная тайна, о которой предпочитали молчать. В-те смутные дни, которые вползли в город вместе с большевиками, боясь

нового ареста, решил, что так будет лучше — сменить фамилию, но спустя время, вдруг понял, что это несвоевременно — его ведь полгорода знало в лицо. Приходила и мысль уехать куда-то, но мест таких он не знал, а больше боялся потерять последнее.

Кругом бандитизм и грабят: как со стороны власти, так и кому не лень: «Далеко ты, Петро, уедешь с тем, что удалось припря- тать?..» — спрашивал при этой мысли себя. На этом этапе печаль- ные страницы жизни Петра Леонтьевича не закончились: новое супружеское счастье долго во дворе не зажилось. Зима двадцать второго года отметилась новой напостью для людей — голодом и эпидемией тифа. В один из холодных январских дней заболела Екатерина: жар, бредить стала, после чего Пётр отправил её в

больницу. На следующее утро пришёл проведать, а ему сказали,

— что увезли жену куда-то на окраину города в тифозный барак. Искать не поехал — да туда бы его и не пустили; спустя несколько дней узнал, что умерла его новая жена и схоронена в общей мо- гиле в овраге, где хоронили умерших от тифа. Узнав печальную новость: сам не заметил, как оказался на пороге у церкви. Неко- торое время стоял в раздумьях, не до конца понимая, — как он

здесь очутился?! Справа, почти рядом стояла кучка людей: в лохмотьях, а у некоторых на плечах серьмяга видавшая виды, один из них размахивая руками, о чём-то жутком рассказывал остальным: «…как скинули царя батюшку — так и беды наши по- шли, и как прошёл слух по народу, уже и нет его на этом свете!.. Большевики распяли — они же тоже евреи — жиды те же самые,

которые и спасителя нашего Иисуса Христа распяли. В тот день, когда это случилось в Москве, в Храме Христа Спасителя набат ударил! Глянул народ на колокольню-то, а там никого. Поно- марь-то рядом с батюшкой стоит, служба только что закончи- лась!.. Батюшка схватил в руки образ: возьми и заорал, как гром небесный в голову ударил прихожан: «Во имя Отца и сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков… — Аминь!..». Что тут началось!.. Все колокола душевно и жалобно сами зазвони- ли, на небе животворящий крест засиял, народу видимо-

невидимо сбежалось; народ-то православный сбился в кучу, кричат все, глаза выпучив, кинулись все на колени, молятся, и у

Бога прощения просят за то, что не смогли помазанника божьего отстоять. А как отстоишь, скажи!.. если перед тобой самый, что

ни наесть дьявол в обличье человеческом?! Страх такой взял,

собравшихся людей у храма, как будто конец света пришёл. Во- лосы у всех дыбом встали!..“. Пётр Леонтьевич, услышав этот рассказ, в душе разозлился, а мысленно сказал себе: „До чего же народ в России глупый и тёмный! С этими олухами царя

небесного мы ещё пару тысяч лет будем прозябать в нищете

первобытных людей и постоянно свершать всякие бунты и рево- люции…». Троекратно перекрестился и вошёл в Храм, чтобы за- казать панихиду по усопшей жене рабе божьей Екатерине и по- ставить за упокой свечи. Получалось так, что и вторая жена из

его жизни бесследно исчезла, будто и не было её, словно ми- раж. В последующие годы НЭП на дворе стоял — и, как будто бы набирая обороты, стал обнадеживающе развиваться, внося в душу нормального здравомыслящего человека успокоение.

Сколько Пётр Леонтьевич не крепился, живя в одиночестве, мо- жет быть и дальше в том же духе жизнь свою продолжал, но

случилось так, что появилась и третья «жена». Однажды, при-

позднившись, возвращался домой. На одном из углов случайно столкнулся с молодой девушкой, которая тут же отпрыгнула в

сторону, прижалась к стене и жалобным голосом заныла: «Ой!.. господин, как же вы меня напугали!.. я уж подумала, что снова повстречалась с теми, что гнались за мной два дня тому назад, —

кокетничая, положила ладонь на плечо Петру Леонтьевичу, ещё более жалобным голосом, пропела. — Будьте любезны, меня

проводить. Это вам за то, чтобы впредь молоденьких девушек не пугали. Или вы отказываетесь… так?.. Тогда, моя смерть, бу- дет на вашей совести, ибо я, скорее всего, живой домой не дой- ду…». В ту минуту он про себя подумал: «Никак на горизонте возник новый мучитель в юбке, уж что-то она переигрывает в

этой комедии. Ну ладно, будь по её желанию, а там посмотрим, что ты за птаха такая, но с виду вроде бы приятна глазу и так, в отшельниках давно живу…». Минутное тягостное молчание бы- ло прервано с каким-то юмором Пётром Леонтьевичем. Развер- нулся боком к девице, взял её под ручку и, улыбаясь, сказал:

«Для начала, мадам — прекрасная ночная незнакомка, скажите имя своё и я в полном вашем распоряжении. Ведите в свои апартаменты, ибо я нижайше благодарен и польщён вашим до- верием ко мне, хотя на лице у меня и не написано, что вовсе не исключено и вполне может такое случиться, что я потрошитель не только женских сердец, но и внутренностей ваших… — вас это не пугает?..». Девушка вначале расхохоталась, а потом сквозь

смех сказала, соблазнительно приблизив в темноте своё лицо к уху нового теперь уже ухажёра, ибо спустя минуту она его назо- вёт этим словом:

— Зовут меня Нина. Вы такой забавный и весельчак, смотрю, и шутите совсем ни тем чем надо. Те двое, о которых я минуту

назад вам говорила, которые гнались за мной, возможно и были теми, что вы имели в виду насчёт себя. Но вы не такой, я это всем нутром своим чувствую.

— Значит — Нина, а как по батюшке вас величать?

— Ой! господи, зачем это вам?! Меня ещё ни разу в жизни пол- ным набором имени никто не додумался назвать. Фёдотовна я, Нина Фёдотовна, куда уж проще! Вам и фамилия моя нужна?

— Фамилия пока потерпит, мы не в ГПУ вас, мадам, собрались вести, как-нибудь на первый вечер знакомства достаточно будет и того что сказали. Как я понял, мы направляемся к набережной, вы никак у самой реки живёте, или я ошибаюсь?

— Вы угадали, но почему-то до сих пор так и не назвав себя. А я и впрямь живу недалеко от Дона, правда в окно мне его не ви- дать — в окне у меня стена соседского сарая на склоне бугра ма- ячит, на ней я уже все гвозди и лишайники пересчитала. Вот так и живу, как отшельник-пустынник в лесной норе.

— Зовут меня Пётр Леонтьевич, прошу любить и жаловать — по возможности, разумеется. А насчёт жилья, которое так всегда необходимо человеку — это моя любимая и иногда слишком

больная тема: так сказать, увлечение ещё с ранней юности — отец в своё время приучил. Так вот — жильё, говорите… к тому же, как я понял — жильё дрянь!

— Вы, Пётр Леонтьевич, в точку попали — хуже уж некуда! Разве что за-Крепостным в городской тюрьме.

— Вот эту больную тему, Ниночка, дай бог, мы ещё с вами обсу- дим, и я вам могу наперёд обещать… да именно обещать!.. что я вам прочту целый курс лекций на уровне университетских — уве- ряю вас, останетесь, очень довольны. Разумеется, если вы буде- те не против очередной нашей встречи, как я уже сказал, — в по- знавательных случаях и в стремлении к просвещению.

— Как я поняла из ваших высказываний, и то, что вы обещаете мне, я сделала вывод, что божьему человеку подают и то боль- ше. Не правда ли, Пётр Леонтьевич?.. почему вдруг умолкли или я не права?..

— Правы, правы, конечно! о чём разговор, все мужчины рады попользоваться, да ещё и бесплатно вашими прелестями. Что

поделаешь, такими нас господь бог создал. Но примите во вни- мание — я ведь пока что, ни на чём не настаиваю. Вы попросили вас проводить до вашего дома, что я и делаю. Мы еще кажись не дошли туда, а у вас ко мне масса претензий. Вспомнили о ка- ких-то старцах, просящих милостыню, а я, то, тут причём?!.. я

ведь не в церковь пришёл, а веду вас под ручку, чтобы на вас не напали. Ну?.. теперь у вас найдётся хотя бы мизерный аргумент, чтобы меня упрекнуть?!

— Вы прямь таки уже и обиделись!.. — да я в шутку сказала, во- все ничего не имея в виду! Ну, вот мы и пришли. Вы меня не

бросайте здесь за двором — там, в темноте двора чёрт знает, что может быть! Проводите меня до порога, очень вас прошу.

Времена и впрямь неспокойные в городе ночами стояли. Бес- призорников и уголовников в городской черте развелось как крыс на общественной свалке: на ходу с рук сумки вырывали,

или в тёмном углу могли раздеть догола, а то и в квартиру или в дом к вам вломиться. Хозяина не очень сговорчивого: могли к

полу гвоздями прибить, пытая, — куда спрятал ценности. Потому Пётр Леонтьевич, не раздумывая, переступил высокий порог в калитке ворот, следуя теперь по пятам новой знакомой. Вошли внутрь тёмного двора, куда только свет поступал из окон квар- тир: квадратный небольшой дворик — пусто кругом, ни души;

приплюснутые в два этажа старое здание и все входы в каждую квартиру со двора и масса дверей по всему периметру. Вход в квартиры на второй этаж — паутина металлических лестниц. Как- то тревожно вдруг стало в душе: застыв на одном месте, потоп- тались, словно не зная, куда дальнейший путь держать. Нина в ту же минуту резко прижалась к плечу Петра Леонтьевича и тихо сказала: «Там… — под лестницей — кажется, тень промелькнула!.. как хотите, но дальше сама не пойду! Ведите меня в квартиру, коли уж взялись меня провожать…». В эту минуту, Пётр, чувствуя охватившую всё его тело слабость от желания скорее добраться до прелестей молодой плоти женского тела, и словно, предвидя ход дальнейших событий, не стал упираться, а проследовал за

новым своим порочным приключением мужской страсти. Квар- тирка, которую Нина снимала и правда на собачью конуру

больше похожа была: не квартирка, а чулан какой-то, вероятней всего когда-то и использовался по этому назначению. Стоит кро- вать: проход между ней и стенкой в полметра, а впереди крова- ти под окошком крохотный столик — и это всё! Пётр поглядел удивлённо на эту нору, стоя прямо на пороге, сказал с сарказ- мом:

— Да-а-а!.. в камерах у чекистов, где пришлось в гостях побы- вать, намного просторней было, но думаю, как-нибудь поме-

стимся: как говорят, — в тесноте, да не в обиде. Как вы, Нина на

это смотрите?

— А зачем на это смотреть — раз уж вошли, куда же вас денешь! Не идти же вам в такой поздний час одному по городу: ещё чего не хватало, чтобы из-за меня вас ограбили, а то, ни дай бог, ещё и прибьют. Просовывайтесь потихоньку вон туда к столику, раз- девайтесь, а я сейчас что-нибудь придумаю, чем нам переку-

сить.

Ночь прошла как в угаре: перед утром вздремнув на часок, как только за окнами рассвет показался, собрался по-быстрому и долой из квартиры, пока молодая хозяйка ещё не проснулась. В то утро, домой возвращаясь по пустынным улицам, Пётр Леон- тьевич шёл и думал: «На ночном приключении можно поставить точку, — побаловался мало-мальски, пора и честь знать!». Но не тут-то было — минуло всего-то два дня с той яркой ночи блажен- ства и мысли вдруг поменяли свой плюс на минус: появилось

устойчивое, большое желание вернуться в ту конуру. И что са- мое удивительное: мысли эти казалось, появились спонтанно — как будто бы на голом месте, но отвязаться от них уже не под

силу ему. На третий день, вечером, ещё до наступления сумерек Пётр Леонтьевич стоял под дверью Нины Федотовны. «Весьма

интересный и неугомонный я тип, — подумал он про себя, стоя

перед запертой дверью, которая на его негромкий стук никак не желала открываться. — И вообще, что меня сюда притянуло… эта молодая особа? Но таких девушек в городе сейчас пруд пруди: со всех деревень и станиц сбежались в поисках богатой жизни, которую НЭП обещает. К тому же после семи лет войны и эпи- демий мужиков не густо. Мужик сейчас в цене: в особенности,

если молодой и к делу пристроен. Так что тогда в ней?.. Не уж-то пылкая ласка в постели? А может мне показалось после столь долгого отсутствия в моей жизни женщины? Ладно!.. само внут- ри, как-нибудь всё станет на место, и не будем раньше времени ковыряться в себе, а то, я как курица в навозе носом роюсь. По- смотрим, что дальше из этого получится; не жить же мне всю

жизнь в монахах!.. — тогда в монастырь, Петро, отправляйся…». Постучав ещё пару раз более требовательно и приложив ухо к

двери, стал вслушиваться: есть ли кто-либо в квартире. За две- рью была тишина. Обернувшись, подошёл уже к металлической лестнице и тут услышал стук каблучков по булыжникам — это

шла Нина. Увидев стоявшего под лестницей Петра Леонтьевича, она радостно воскликнула:

— Я же вам ещё тем вечером сказала, что от меня просто так не уходят… — по крайней мере, таких примеров у меня на памяти

нету. Или забыли что-нибудь у меня, а… — Пётр Леонтьевич? Прежде всего, здравствуйте и рассказывайте, я жду.

Он продолжал стоять и молчать, пока она не подошла к нему совсем вплотную, взяв двумя пальчиками за борт пиджака, не- много потянула на себя, стала на цыпочки и чмокнула в щёку. После лукаво глянула прямо в глаза и тихо сказала:

— Ну, и что мы молчим?.. или пока шёл сюда по дороге забыл? Какой-то вы, Пётр Леонтьевич, другими стали: тогда в тот вечер вы были словно шаловливый юноша от школьной парты. Потря- сающая ночь получилась! Неправда ли? Так зачем же печалить- ся?

— Нина, понимаешь, я два дня думал и принял решение — пере- бирайся ко мне, так будет лучше.

— Ой-ё-ё-й!.. куда это к тебе?.. а жену свою куда денешь?.. в

подпол спрячешь или в жёлтый дом отправишь?! Не хотите же вы, Пётр Леонтьевич, сказать, что смотрю я на вас, а вы такой ухоженный и отглаженный до блеска, и жены у вас нету?..

— Нет у меня жены! Была, но умерла… давно уже, ещё в два- дцать втором, когда тиф по городу гулял. С тех пор так и живу сам.

— Надо же!.. мне в очередной раз повезло и снова козырная карта выпала, прямо в руки свалилась, — сказала Нина и при

этом, на какое-то время умолкнув, задумалась, встрепенувшись, заулыбалась и весело продолжила, — поклонник руку и сердце мне предлагает да ещё из благородных — это ли не фарт?! Об

этом только в книжках пишут, а в жизни, если и случается, то чаще врут.

— Да никакой я не благородный! — коммерсант, и то бывший.

Теперь-то при классовой вражде до крови, кому это надо?!

— Скромность то, какая!.. никогда бы не подумала, что такой видный и славный мужчина, а живёт в одиночестве. Посторони- тесь, пожалуйста, Пётр Леонтьевич, я дверь открою: войдём в мою как вы сказали, — собачью конуру и продолжим беседу.

В тот же день, на улице Пушкинской, когда за окном ещё было светло: заперев изнутри двери и задёрнув занавески, чтобы

ненароком кто из квартирантов не попытался вломиться, укла- лись оба в мягкую широкую кровать уже в доме Петра Леонтье- вича, ибо терпеть нахлынувшие чувства он уже был не в состоя- нии. Любовная идиллия со страстями и преклонениями: как

неожиданно и случайно начавшись, так, словно гром небесный, оборвалась минуя один месяц и три дня. Пётр Леонтьевич вы-

считал после вплоть до часа. Нина, днями пропадая неизвестно где в одну из ночей совсем домой спать не пришла: и это было только начало. Теперь Пётр Леонтьевич, перебирая в памяти детали знакомства с этой Ниной, вспоминал тот вечер с боль-

шим сожалением: «А как обнимались и целовались, уткнувшись лбами, друг в друга, будто дети какие!..Придёт домой — выяснять отношения не стану, потому что сам виноват, смалодушничал тогда! Чужие мы с ней- чужие! Как случайно встретились на ноч- ной тёмной улице, такой мрачной, тёмной и жизнь дальше по- шла. Девушка она конечно при всём при этом, но не для меня!

Как подумаю, что она в эту минуту с кем-то в постели лежит, а то и под ним… — удавил бы, стерву!.. зато потом душа бы стала спо- койна. Спрашивается и где её носит ночами?!..». После этого

ещё сутки Нину прождал Петр Леонтьевич, и только потеряв уже всякую надежду, отправился на розыски. Отправился на преж-

нее её местожительство, надеясь хоть что-то там узнать. Бабки соседки, выслушав его — прямо сказали: «Сударь, у вас, навер- ное, глаза затмило, когда вы её от нас увозили. Мы ещё тогда

сказали, — или из шайки какой-то — на вас грешным делом поду- мали — или полоумный нашёлся. Вам трудно было к нам подойти и спросить за неё?.. Господи до чего вы мужики слабоумные!

Она же от рождения сучье отродье, каких и свет не видывал!.. а

вы как те кобели — следом за сворой собак побежали. Вы, госпо- дин, её не ищите, потому как её не найдёшь, да и зачем она вам?! Тут до вас, после того как вы её увезли больше десятка мужиков сюда приходило. Позавчера её два моряка уводили: один по заднему месту всё мацал и хлопал её, второй в это вре- мя за титьки тягал. Так и ушли не попрощавшись. Вот с того ве- чера как в воду канула, больше не видели. На корабле, скорей всего уплыла — туда ей и дорога!..». Старухи ещё что-то вслед

говорили, но Пётр Леонтьевич уже не слушал, удаляясь в рас- крытые створки ворот. Вернулся домой в крайнем расстройстве: войдя в комнату, непроизвольно кинул взгляд на комод, куда всего пару месяцев назад он положил шкатулку, припрятанную ранее в тайнике. В ту же минуту всё тело до самых пяток про-

стрелило: кинулся к комоду и сколько не шарил рукой среди ба- рахла — шкатулка пропала. Тут же и сел на полу, с горестным взглядом уткнувшись в потолок, завыл по-волчьи. Пропала не только «невеста-жена», но вместе с ней и шкатулка с драгоцен- ностями, которые ещё от Лизоньки остались. Сколько ведь лет

спрятанная вещь в надёжном месте лежала!.. а тут, словно чёрт под рёбра подтолкнул, взял и достал, спрятав в комоде, а после на ниве любовной похоти забыл про неё. Шкатулка-то и была миниатюрная: по площади немногим больше ладони, её с дру- гими подарками Пётр Леонтьевич в день венчания жене пода- рил. В ней Елизавета хранила те драгоценности, что были на

ней, когда родительский дом покидала и те, что муж потом пре- поднёс: серёжки и колечки с бриллиантами, золотая цепочка с таким же крестиком, часики с браслетиком, брошь дорогая и

остальное по мелочи. Потому и достал из тайника, что Лизонь- кой от всего этого пахло. Пётр Леонтьевич — когда совсем тоска заедала — возьмёт, разложив на ладони, прижмётся лицом ко всему, вдыхает запах её. Тоскует и плачет. Сейчас сидя на полу, он уничтожающе корил себя за опрометчивый поступок, нена- видя свою сущность за проявленную слабость к женскому полу:

«Кто тебя за язык-то тянул, идиот, ты!.. предлагая ей супруже- ство?!.. Походил бы месяц-другой, ноги бы не отвалились! Гос-

поди!.. в тумане разве рассмотришь, что за тень перед тобой?! С кем связался-я-я?! — уличная девка! проститутка последнюю па- мять о Лизоньке спёрла! Чтоб ты ко дну пошла вместе со своим кораблём, на чём уплыла. Гундосил, дурак стары-ы-й, — собирай вещи, Ниночка, поехали ко мне жить… — Эх ты!..пошляк, ты

несчастный! Ведь можно было сделать гораздо проще. Почему бы тебе, не пойти на панель, к примеру — на Садовую улицу но- чью?.. Оттуда сразу трёх проституток домой притащить!..». К

представителям закона обращаться не стал — себе дороже вый- дет, а то и жизни можно лишиться. В тот месяц, когда у Петра

Леонтьевича исчезла бесследно и третья жена, он впал на время в отчаянье. Мысленно перебирал по памяти в прошлом все слу- чаи, которые скандалами закончились, при этом подумал, — не

наколдовал ли кто?.. Но подобных примеров на ум не приходи- ло, если не брать в расчёт родню первой жены Лизоньки. Не- много подумав, принял решение, — с женитьбами надо кончать!.. хотя бы на время, а там гляди, если заклятье имеется, вдруг оно потеряет силу от времени, всему-то в жизни есть срок. Погоре- вал, погоревал: не так из-за стоимости драгоценностей, как по

потере памятных вещей жены, может и дальше бы мучился

страданиями, но тут неожиданно пришло время, что о душе по- ра было позабыть — дай бог, самому живым остаться. Общая картина в стране с этим несчастным НЭПом очень уж смахивала

— прямо-таки сильно похожей была — на то, когда вдруг — про- двинутой в рассуждениях земляной жабе вздумалось переполз- ти от одной помойной ямы к другой, к той что, напротив — через дорогу. Поскакала бедняжка, переваливаясь с бока на бок: по

пути думает, предвкушая насыщение утробы, — там непременно мух и комаров должно быть больше. Но тут вдруг, откуда ни возьмись, пролётка по мостовой несётся, а в ней ломовой из- возчик в стельку пьяный: за вожжи уцепился, борода по ветру развевается, усы вразлёт, глаза выпучил и орёт матерно хуже

душевнобольного: «Поберегись!.. мать вашу, перемать!..». Куда уж тут беречься?! Жаба и крякнуть не успела — только брызги разлетелись в разные стороны из-под железного обода колеса.

На мостовой после этого след остался, как и от НЭПа — малень- кое мокрое пятнышко и ещё шкурка какая-то вроде бы лежит.

Валялась эта шкурка ещё пару дней, а потом совсем раскатали и подошвами в пыль превратили. Так и закончился НЭП, по сути, не начавшись. А коль взялись зачищать нэпманов, то тут вскоре и до Петра Леонтьевича дело дошло. До тридцать седьмого го- да, когда в ночи поедут чёрные «воронки» и в них станут запи-

хивать ни в чём не повинных людей, было ещё далеко. На дворе стояла пока что цивилизация и в прокуратуру, и к следователю ОГПУ вызывали, как и положено в цивилизованном мире по по- вестке. В один такой неблагоприятный день — курьер на-

побегушках у ГПУ принёс повестку под личную роспись востре-

бованного к допросу «Бывшего — из бывших» — подозрительных и явных врагов советской власти, каким на самом деле Пётр Леон- тьевич не являлся. На сей раз, судьба была благосклонна к Петру Леонтьевичу: следователь ему достался вполне порядочный молодой человек. В очках, которые часто снимал и протирал

платочком глаза, вероятно страдая какой-то глазной болезнью, обращался культурно, не грубил и не пугал расстрелом, как в

прошлые разы в Чека. Главное, что было отмечено в первые ми- нуты общения Петром Леонтьевичем, — не от сохи человек, а явно с образованием, — что и вселяло в душе надежду на благо- получный исход.

— Гражданин Дворыкин, в прошлом Корецкий, — обратился к Петру Леонтьевичу следователь ОГПУ, — скажите честно, зачем

вам понадобилось менять свою фамилию? Исходя из логики, вы тем самым пытались скрыть своё прошлое от Советской власти. Ну, то, что оно у вас было не ангельским нам об этом известно, но к чему было в разгар борьбы с белогвардейщиной изменять её?.. Вы ведь в городе известный человек. Или вместе с белой армией собрались покинуть город, но потом по какой-то при-

чине вам это не удалось? Отвечайте на поставленные мною во- просы и без всяких фантазий.

— Не нравилась мне она эта фамилия — с раннего детства не

нравилась! Сверстники когда-то обзывали, да и не русская она

какая-то — гетманщиной от неё попахивает, к тому же, и отец в детстве часто шляхтичем обзывал, будто уличного попрошайку. Я себя русским считаю.

— Эта ваша точка зрения делает вам честь, Пётр Леонтьевич, в одном правда случае, если она у вас искренняя.

— Я бы ещё до революции сменил её, когда первый раз женил- ся, но первая моя жена из дворян была. Там дело вышло очень скандальное: мы-то и венчались с ней втайне от родителей в хуторе Обуховском. В том первом случае с женитьбой, ни о ка- кой смене фамилии и речи не могло быть. Дело почти до суда доходило и только благодаря Лизоньке меня в кандалах в Си-

бирь не отправили. Товарищ гражданин следователь, поверьте никаких умыслов, боже упаси, я не имел при смене фамилии.

— Хорошо, допустим, что так; а вот насчёт вашей первой жены

графини-баронессы Елизаветы Савельевны Самойловой. Скажи- те, куда она всё-таки делась? По нашим сведениям, вы с ней

были арестованы губернским Чека в восемнадцатом году. После вас выпустили, а она, куда могла деться?

— Чтобы это узнать я бы сам всё отдал! Сгинула будто на небеса Господь забрал.

— Так, давайте начнём по порядку и всё сначала, как говорят, — от порога, а то у вас мистика на деле получается. Вот — чудом со- хранившийся журнал записи задержанных лиц и краткие пояс- нения к ним. Вы с женой были задержаны и содержались под арестом по причине утаивания от государства своих ценностей нажитые путём эксплуатации низших слоёв общества: то есть — простых рабочих и остальной беднейшей прослойки городских жителей. Судя из сохранившихся сведений, ценностей вы так и не сдали государству. Или всё-таки что-то сдали?..

— Ну, если бы сдали, там, скорее всего, отмечено было бы!..

— Видите ли, Пётр Леонтьевич, как бы вам это правильней ска- зать. В восемнадцатом году, на то время в губернском Чека не совсем всё было гладко. Многое совершалось вопреки револю-

ционной законности и постановлениям правительства. Впослед- ствии виновные понесли заслуженные наказания. Говорите

прямо, не боясь, если что-то сдавали, то, сколько и кому.

— Здесь какая-то путаница, гражданин начальник; ценностей у нас отродясь никогда не было, и никто нас не арестовывал, а мы с женой сами в тот день пришли в-Чека и то, что там у вас запи- сано, пускай остаётся на совести писавшего. Может быть, тот, кто писал, хотел перед начальством выслужиться. Мы пришли

по доброй воле и сказали, что мы очень лояльны к новой власти и желаем по справедливости всё наше имущество взять и поде- лить среди бедноты. Отказались от всего, что имели на тот день, а нам достался только тот дворик на Пушкинской улице. Всё, по справедливости. Оно-то и не мной было нажито — отцом ещё. Я, кстати, всегда, с неприязнью на это смотрел.

— Скажите, на какие средства вы сейчас живёте? Вы же нигде не служите и не работаете.

— Последние годы я человек одинокий. Аскетический образ жизни веду: ем один раз в день и каждый кусок хлеба и фунт сала, которого я, кстати, не ем, экономлю и зря на помойку не выбрасываю. Живу в своём дворе всего-то угол, занимая,

остальное всё квартирантам сдаю. Налоги фининспектору регу- лярно плачу. Квартиранты у меня больше все пролетарии: из

депо, ремесленники и прочий простой люд. Больше бедные, что с них взять?.. К примеру, вот живёт у меня семья Ивана Долго-

полова — второй год как за квартиру не платят. Ну, не платят, так что из того — не выбросишь же людей на улицу, когда у них двое малолетних детей. Глава семьи, Иван-то — в депо травму ноги

получил, на костылях пока ходит. Не платят, я и не требую. Гля- ди, разбогатеют, тогда и заплатят. Пусть живут себе с богом.

— Хорошо. Тогда вот ещё что. Исчезновение вашей жены так до конца мне и непонятно. К тому же она у вас титулованной дво- рянкой была, судя по всему не из бедных.

— Так после того как мы с ней тайно поженились её всего лиши- ли, и никакая она не дворянка стала. А о богатстве и речи не может идти: её, в чём была, в том и за двери выставили. Потом пропала бедняжка. Вышла поутру в город, чтобы из еды кое-что купить и сгинула, как в воду канула в тот день. В то время в го-

роде бои шли. Кругом не понять: кто за кого воюет. Искал, искал, но следов так и не нашёл.

— Распишитесь вот здесь, гражданин Дворыкин, на протоколах допроса и можете быть свободны. Если что прояснится по ва- шему делу, мы вас вызовем.

Покидая стены ОГПУ, переступив порог, Пётр Леонтьевич вздохнул на полную грудь с облегчением, троекратно перекре- стился, а отойдя на десяток шагов, оглянувшись на двери, кото- рых бы век не видать, сказал тихо самому себе: «Как часто в жизни ошибаешься! Шёл сюда, думал последний раз иду по родному городу, а вышло всё наоборот. Порядочный попался

следователь, но судя по всему, ещё тот святоша! Молод ты па- рень ещё и каши мало поел, чтобы меня да на мякине прове- сти!..».

Хоть и припугнул следователь тем, что он нигде не работает, но идти куда-то и устраиваться на работу Пётр Леонтьевич вовсе не собирался. Да собственно он и делать ничего не умел, кроме как квартирантами заниматься. Не идти же ему на папереть под

церковь и у колен шапку положить. Хотя мог бы с успехом воз- главить работу службы в то время, какой-нибудь «Проле- таржилфонд», но это было совсем не для него. Ходить и пре-

смыкаться в чиновниках и клерках, так лучше из себя доходягу строить. Всё бы ничего, если бы на НЭП не наступили. Прямо- таки, взяли и каблуком расчавучили как земляную жабу — на ча- сти разодрали! Ещё и в душу плюнули! Вскоре нэпманов не ста- ло — ГПУ озираться стало, — кого бы, коль так разогнались ещё

гребёнкой подгрести: кустари, швеи-модистки, а те, кто кварти- ры сдаёт?.. Снова за Петра Леонтьевича взялись! Пришлось идти устраиваться на работу и стать пролетарием. Долго думал ноча- ми — куда податься. В один из дней ноги сами к железной доро- ге понесли — к вокзалу, туда, где последние минуты жизни Ли-

зоньки иссякали. Устроился работать к почтовикам и первое время в качестве грузчика, что с непривычки к физическому тру- ду казалось сибирской каторгой. Вначале грузили посылки и тю-

ки всякие на тележку, а затем как бурлаки на Волге впрягались и

тащили к почтовому вагону. Спустя пару недель, в голове появи- лись мысли, — бросить всё к чёртовой матери, ибо всё это в

корне не для него. На его счастье тяжко захворал один из почто- вых служащих конторы, а заменить срочно требовалось. Кто-то из служащих, которые знали ранее Петра Леонтьевича в адми- нистрации и посоветовали: «Половиной города домами управ- лял, а с мешком и ящиком посылки справится тем более». Так и прижился в конторе, словно подгадал: как раз накануне начала массовых репрессий. Переживал, конечно, что снова вспомнят о нём. Но на дворе было совсем другое время: давно все позабы- ли кто, где и сколько спрятал добра. Другая совсем система за- работала и о таких лицах, как Пётр Леонтьевич забыли напрочь, правда в одном лишь случае, если никто не настучит, или кляузу порочащую облик советского человека не настрочит. Так что до- рогу кому попало, притом не глядя, и до этого десять раз не по- думав — лучше не переходить. Частенько, когда на душе особен- но кошки скребли, и душа начинала ныть: после работы домой направляясь, делал крюк в сторону юго-западной части привок- зальных запасных путей. Туда, где десять лет назад стояли теп- лушки, в которых и закончила свою жизнь его Лизонька. Сейчас

это место заросло бурьяном, рельсы поржавели, от большинства шпал осталась только труха. Пётр Леонтьевич подолгу стоял на

этом месте: смотрел периодами в сторону железнодорожного моста через Дон, пускал непрошеную слезу, а после уходил во- свояси, уже не оборачиваясь. В такие минуты посещения са-

крального места: ему каждый раз казалось, что он прикоснулся к невидимой сущности той, которую продолжал любить, как и де- сять лет назад. Однажды молодая семья съехала у него с квар- тиры, которая располагалась во флигеле, всего-то в одну не-

большую комнатку. На следующий день, придя на работу, отпе- чатав на печатной машинке объявления и по пути домой рас- клеил, где пришлось, а спустя день пришла молодая особа. Де- вушка была невысокого роста, на личико мила — девчушка со- всем. С круглыми формами тела и в первые минуты знакомства назвала себя Елизаветой: услышав такое больное сердцу имя, он

вздрогнул и пристально стал вглядываться в незнакомку. Немно- го смутившись и взяв себя в руки, вначале подумал о ней, — что выглядит, как ландыш с ухоженной клумбы. В ту же минуту, сам предложил поселиться ей в квартире и в половину стоимости.

Девушка вначале в недоумение пришла и заподозрила что-то

плохое, хотела было тут же отказаться, но Пётр Леонтьевич, видя такое, взял её ладонь в свои руки, провёл вглубь комнаты и уса- дил на стул. После чего, со слезами на глазах рассказал всё по

порядку о своей первой жене и причину, которая побудила его снизить цену за жильё. Терпеливо выслушав хозяина дома, Ели- завета успокоилась, сказав, что к вечеру перевезёт сюда свои вещи. После того, как она покинула комнату, Пётр Леонтьевич

стоял посреди комнаты словно соляной столб и всё думал и ду- мал. После долгого времени холостяцкой жизни неожиданно

принял решение, что эта девушка его дальнейшая судьба. Он даже вслух произнёс: «Елизавета Максимовна… — куда уж прият- ней может звучать!». Пока что на данный момент о ней он не

знал ничего, даже вначале нехорошо о ней подумал, вспомнив воровку Нину, но тут же, упрекнул и одёрнул себя: «Ты, Петя, как та пугливая ворона — каждого куста теперь боишься!..». По-

возрасту, Пётр Леонтьевич был старше своей новой квартирант- ки на целых двадцать два года. Своим обликом она мало чем

походила на прежнюю Лизоньку: светленькая, как и та — блон- диночка, с красивым круглым личиком, но в отличие от жены Лизоньки — эта Елизавета, в будущем предопределяла пышные формы женского тела, что явно не соответствовало сравнению.

Была она родом из далёкого хутора в верховьях Дона, из много- детной и бедной семьи. Работала швеёй, на одном из предприя- тий города и как сказала в одной из бесед, что скоро освоит

свою специальность до высокого уровня и станет рано или

поздно модисткой. Прошло чуть больше месяца, как вселилась Елизавета в комнатушку. В один, прекрасный день, который по- сле будет вспоминать Пётр Леонтьевич с благоволением, про- мучившись сомнениями и душевными страданиями, переступил порог своей квартирантки Елизаветы Максимовны. Немного

стесняясь словно школьник: снял шляпу и стоя у порога, мял её в руках. Чуть-чуть заикаясь, отчего речь получалась с длинными

паузами, боясь в глубине души отказа в его намерении, помня при этом большую разницу в возрасте, сказал неуверенным го- лосом:

— Я… как бы мимоходом, извините Елизавета Максимовна, за

беспокойство. Иду по двору, а дверь приоткрыта, думаю, может, случилось что. Но я, коль уж зашёл без приглашения, ещё раз

прошу меня простить, давно собирался вас посетить, возможно и против вашей воли, но дальше всё это терпеть я не могу. Не

знаю, как бы это вам сказать, чтобы не обидеть вас…

— Пётр Леонтьевич, — прервала затянувшуюся его речь Елизаве- та, — да не тяните вы, говорите прямо, если не угодила чем-то и решили с квартиры выселить так и говорите. Я не обижусь. Люди ведь разные все: кто-то, кому-то не нравится, так оно в жизни всегда. Да, по правде сказать — мне от вашего дома и ходить на работу далеко. Подыщу жильё где-то поближе…

— Боже упаси вас!.. Лизонька, девочка вы моя ненаглядная, да разве я посмел бы подобное вам что-то сказать?! Произнести такое непотребство — да лучше себя жизни лишить, хотя и грех большой! Мысли мои, совсем не те, о которых вы подумали.

Нравитесь вы мне до сумасшествия, места себе не нахожу! Ну, вот хоть убейте меня на месте, а нравитесь и всё тут! Я могу по- нять ваши сомнения: разность большая в возрасте, пожалуй,

больше чем на два десятка лет. Вы вон, какая молоденькая и выглядите юной, а я уже пень колодой стану через десяток лет. Пока, правда, подобной напасти не замечал за собой: это для вашего сведения. Что скажите, Елизавета Максимовна, на моё откровение?..

Елизавета подошла к окну, взявшись рукой за подбородок, не произнося ни слова, стала смотреть во двор, вероятней всего

она думала. Для неё всё, что она услышала, было так неожидан- но, как глыба снега, свалившаяся зимой на голову с крыши.

Мысли путались, не приходя в порядок: принять какое-то реше- ние, — вот так взять и определённо сказать что-нибудь она не

могла. Во-первых, до сегодняшнего дня Лиза смотрела на хозя- ина квартиры, как обычно смотрят на начальство, которое опе- кает тебя на работе. Как о мужчине?.. — Господи, да подобное и в мысли не могло ей прийти! Лиза была в крайней — сказать в рас- терянности — значит, вообще ничего не сказать! Наконец она по- вернулась всем корпусом в сторону порога, где продолжал сто- ять в ожидании своего приговора Пётр Леонтьевич, взглянув на него, по всей вероятности, впервые как на мужчину, претендо- вавшего на её сердце и плоть, сказала совсем не о том, о чём

она думала:

— Извините, Пётр Леонтьевич, я вам даже присесть не предло- жила. Проходите, берите стул, садитесь и успокойтесь, а я сей-

час чай заварю, иначе я совсем в растерянност