Оглавление

Стребков Александр Александрович
Калейдоскоп

Роман событий: в этюдах и сюжетах.

2020 г.

Стребков Александр Александрович родился 26 сентября 1950 года, под знаком зодиака — Весы, а по восточному календарю в год Тигра. Из чего можно сделать вывод: что, изучив его львиную долю прожитой им уже жизни, многие факты наглядно показывают и вполне подтверждают до- стоверность самой изотерической трактовки, в отношении данного инди- видуума. Ко всему этому присутствует такая, возможно, и не имеющая

большого значения деталь, как то, что появился он на свет божий, за два года, пять месяцев и девять дней до дня смерти Сталина. Раннее детство

— до десяти лет — провёл, живя в родном селе Глебовка, Кущёвского района. Село располагалось на берегах когда-то полноводной степной речки: с се- тью многочисленных мелких речушек, притоков, и под странным каким-то монголо-китайским названием — Эльбузд. На ум сразу приходят названия из Монголии или Китая, в особенности те, что находятся за Большим Хинга- ном. И ко всему этому можно добавить, что располагавшийся рядом с се- лом Глебовка — в восточной его части — хутор Цун-Цун, таким же образом имеет китайские корни названия. Услышав название хутора, так и про- сится на язык — спросить у этого имени, или добавить к названию, или ска- зать немного иначе: «Цунь-цунь, сунь хунь цяй… Где, твою мать, ты мягкий знак потеряла?.. женское или мужское имя твоё?.. А то, получается, глав- ная вещь куда-то нахрен пропала?!». Но, интересующегося, это ещё

больше вводило в заблуждение и запутывало любые ответы на этот во- прос. К сожалению, на сей день, как и многие другие хутора, и этот — «Цун- Цун» — исчез с лица земли, а на его месте сейчас распаханное поле, да балка под этим названием осталась. Откуда могли здесь взяться китайцы?..

Большой и непонятный вопрос. Китайцы?.. Да, да, китайцы! Не калмыки же, ибо эти совсем рядом живут: всего-то за бугор заглянуть, а те-то за тысячи вёрст; к тому же всё это относится к старым временам, периода Ногайской Орды, когда здесь и земли-то в большинстве своём пустовали.

Конкретно, вряд ли, когда об этом узнаем. Предположений и гипотез мо- жет быть выдвинуто множество, но истина будет всегда находиться

где-то рядом, спрятанная под спудом времён и степного простора, покры- того, как безбрежное море, когда-то степным ковылём. Сейчас обо всём

этом вообразить можно лишь мысленно, или побывав где-нибудь в подоб- ном месте, к примеру, в степях Казахстана или поближе, на прикаспийских полупустынях. Но как бы то ни было, а те ковыльные степи, среди кото- рых величественно возвышались скифские курганы и которые автор ещё в раннем своём детстве воочию видел своими глазами, а часто взобравшись на самый высокий из них, обозревал степные просторы, из истории чело- века не выбросишь. Сейчас курганов нет, и мы потеряли от этого много, и от всего этого только печаль на душе: очень и очень жаль, что нашим по- томкам уже не увидеть этого. Хотя бы несколько их додумались оста- вить, ведь тот клочок земли, что они распахали, большой погоды для зем- леделия не сделал, и вряд ли имел большое значение. А распахав их, тем са- мым — погубив, потерял человек очень много. В этих курганах, незримо из- лучая энергию, таилась память тысячелетий, спрессованной психической энергии самого человека: как и сама его прошлая история. Взойдя на вер- шину кургана, — но, в обязательном порядке, желательно было быть в та- кой момент в одиночестве — и ты чувствуешь необычность этого места, в душе появляется какое-то непонятное состояние: что-то внутри тебя происходит…

Да… именно, где-то внутри нас, помимо нашей воли, всегда что-то да происходит, а ещё там таится одна непонятная и какая-то нездоровая — эта «зараза», которая каждый раз толкает горстку правящей верхушки общества, стереть, не оставив камня на камне, с лица земли всё за собой: стереть память о предыдущих поколениях, а следом и остальное, что окружало их. И лишь порой, отведя вымученный взгляд от того, что натворили, ищем себе всякую чушь оправданий, которые, для образован- ного человека, выглядят всегда, честно сказать, — по-идиотски! Петь по- хвальные вирши о себе мы очень горазды, но стоило бы почаще не только оглядываться за бугор, а и критически присматриваться к себе лично. И

коль у-самих ума нету — займи его у соседа, и бери пример у него, а не строй их себя Салтыково-Щедринских жителей — «умников» — из города Глупова… Не изобретай велосипед, на котором ты уже ездишь. Хотя это насущная и вечная для России проблема, как и тема сама, к сему разговору и повседнев- ному размышлению…

Вступление: с иронией на зубах.

Калейдоскоп — это, конечно же, игрушка. К тому же — забавная игрушка. И предназначена она в основном для детей; в детстве все с нею игрались. Хотя, если к этой игрушке подойти с философской точки зрения, таковой она вряд ли является. Покоряет и завлекает даже взрослых, а что гово-

рить уже о детях! Всякий раз, сколько бы ты не крутил эту цилиндриче- скую, картонно-бумажную трубочку с глазком с одной стороны и с разно- цветными стекляшками и зеркалами внутри — мозаика граней переливаясь и постоянно меняясь, никогда не повторяясь, завораживает своим волшеб- ством. Малейшее движение руки в любую из сторон, меняет картинку, ко- торая всегда — исключая хаотичность — выглядит в правильном геометри- ческом построении граней, словно каждый раз кто-то невидимый, как сне- жинки на стёклах рисует в зимнюю пору мороз, или огранщик алмаз, так и в калейдоскопе: в доли секунды стекляшки превращаются в шедевр зодче- ства и искусства, навевая зрителю мысли, что построение мироздания по- добно именно этой миниатюре. Интересно, было бы знать, — есть ли пре- дел всем этим комбинациям?.. — видимо, нет! Наша жизнь в этом физиче- ском мире во многом и довольно часто напоминает тот самый — калейдо- скоп! Бежим по замкнутому кругу, сами не зная куда, а оглянуться, и не по- вторять ошибок своих, не хватает ума. Сзади у нас бесконечность про- стёрлась, как и впереди, лично для нас, тупик из неё. Потому, сколько бы мы, размышляя, не рассуждали, отрицали, или наоборот, утверждали —

картинка, отдельно взятой из контекста жизни, будет писаться помимо наших желаний и воли. Хотя часто можно услышать, когда говорят, — судьбу свою я сам строю, она у меня, как будто бы маслом написана. Вот только — Кем?! Вопрос, по-видимому, спорный, к тому же — философский.

Вероятно, по этой причине, во все века верили и по сей день верят всяким гороскопам, экстрасенсам и колдунам; вещунам и цыганкам, а предсказа- тельницам в судьбу и наговоры в особенности. Мы не берёмся судить, как

и на себя смелость утверждать, тем более что-то отрицать, а значит, и настаивать на чём-то подобном…

Роман в этюдах и сюжетах, который вы сейчас держите в своих руках немного необычен в отличие от предыдущих моих произведений и подобен тому калейдоскопу, о котором заявлено было в самом начале. Написан он согласно реальных событий и не вымышленных персонажей, с которыми

вам предстоит встреча. В нём, прежде всего, будет отсутствовать строгая хронология событий. Темы разносторонние, как и многочисленные персонажи и сюжеты повествования: сатира и юмор будут чередоваться с грустью и печалью, как это и бывает по жизни. Потому и отправимся-ка мы лучше по стопам жизни самого автора и его окружения, но, прежде всего, на всё глядя его же глазами, а не чужими, хотя и о них придётся ска- зать. Потому о взглядах и высказываниях «чужих» мы скажем сразу, не от- кладывая в долгий ящик, со всей прямотой и всего через несколько строк. А сейчас послушаем высказывания от самого автора, который кое-что нам расскажет, как и попутно оценит поступки свои. Ибо обо всём этом он уже рассказывал в своих произведениях и расскажет сейчас, доброму и ум- ному читателю, который сидит не в четвёртом ряду, вылупив очи или дремлет на партийном собрании, а дома, в-уютном уголку, с моею книгой в руках. Вопреки всем тем суждениям и высказываниям остальных: всяких демагогов и критиков от бюрократии, откуда из пасти волчьи клыки тор- чат, а наружу, из-за угла, шакалий оскал выглядает, к тому же часто по-

пахивает удушливым запахом и сильно смердит, как от разлагающейся па- дали. Пока поперёк горла всё это не стало, позвольте высказать иные мысли и взгляды на все эти спорные вещи. Причина тому весьма весомая и она зачастую, та их — тягомотня, а может, одна «мотня-херня», а попро- сту ахинея — прямо противоположна мнению автора, далеко не остроум-

ная и выглядит иногда аллегорией. С иронией в голосе и весьма подхалим- ские звучат и прорываются эти слова в мой адрес, с этаким психическим зубовным скрежетом. Дурным тоном гундося, зудя… Да, вот, послушайте сами.

«…Никак прозрел-то… — на старости лет, то?.. тямнота ты, дрямучая!.. Необразованная славянщина… И писать ящё что-то там, надумал?!.. Ня-

бось, над было где-т-то вначале табе, этакому-то раздолбаю щерба- тому, поучиться, поди!.. хотя бы в бурсе-то какой, али церковно-партей- ную школу закончить, чичас они в моде-то будут. Можна было бы и в цер- ковь почаще ходить, не забывая за партейные собрания… В коммунисты, поклоны отбить, да и попроситься, ну и записаться, конечно. А там бы,

гляди, не посмотрели бы на твою горькую судьбинушку, затасканную по электричкам всяким, да по подворотням, с гитарой в руках… Записали и

приняли бы… Потом-то, язык не отвалился бы, взобрался бы на партейную трибуну, сверху кулаком погрозил, как бывало, это любил демонстриро- вать Никитка Хрущёв, Сергеевич, да что есть мочи, кинул бы кличь в-

народа-толпу: «…Даёшь, мать перемать!.. сто пудов на рыло пшеницы, али на каждый выпавший зуб… А их-то, зубов, по России уже ни у кого-то и нету… И сверх нормы, поди, не забудь, тысячу тонн угля, а не породы!.. а чугуна и стали в три раза тысяч — по пять, на то ещё поглядим, а надо и

больше!.. мать перемать!.. Для-порядку, сказал бы, — что голову на рельсы кладу, как обещал нам Борис, пьяница Ельцин, а лично — я!.. за одну только смену, надолбаю вам семьсот пятьдесят тысяч тонн угля и породы, а утром уже сопли утру, вашему знаменитому Лексею Стаханову!.. И с но- вого дня стану ударником не только труда, но и почётным гражданином шахты под номером — раз два-бис и обчёлся… Готовьте ордена, а то и сразу звезду героя труда, повесим на грудь! Не вешать же банный лист, как до жопы?!.. Извиняюсь, товарищи, больше материться не буду… Лучше, скажите, почему это, мы так долго придолго строим наш комму- низм?.. Поди, заждались уже все… Чаво ты, гражданин начальник, кулаки- то распускаешь?! Кап што, так сразу в морду… Энто табе не царский ре- жим, пора отвыкать!».

А в это время из зала кричат:

— А чичас-то, времена какие наступили?! едрит твою япона вашу мать!..

— чаво не спроси, всё не в-ту степь у вас будет… А может, я сплю?..

— Надумал о чём спрашивать?.. Про светлое будущее и почаму «бурса» церковно-партейною стала?.. Так эта же давно в святом писании сказано, и слушок, будто бы совсем недавно прошёл, что скоро наступят времена и они уже не за горами, когда всякие там секретари и парторги, ну те, что по райкомам раньше сидели и щас ещё кое-где досиживают, в попы пода- дутся, священниками всяких рангов и мастей заделаются. На мерседесах разъезжать они будут, стаканами дорогущий коньяк жадно лакать, и с

«тёлками-феями» в сауне париться, будто с русалками, за праведных их принимая. А ещё сказывали, тихо бубня из прихода старушки, что ба-

тюшки вместо «Кагора» — этот самый коньяк с пятью звёздочками за ве- чер по три бутылки выпивают… Как и в писании сказано. Оно-то им раз- ницы нету, кому по-утрянке с похмелья молиться, лишь бы без дела не си- деть с закрытым ртом, а то завоняется, притом с перегаром. Так что, как ни крути, а раньше-то, в последнее время, это было ни к чяму; к при- меру, при Лёньке-то Брежневе, а чичас властью пряветствуется, когда из партии все убягать-то стали. Осталися там, почитай, одни убогие, кото-

рые никак не могут понять и поверить, что так и не дождалися они своего светлого будущяго. На то она и воля-то божья, да и партейная тоже…

Раньше была… до всяких там переворотов-то энтих…

Да… — вот ещё что, чуть не забыли… Ты бы лучше пясал уж про Гришку- то с Дунькой, как они брагу-то пили: да прямо с ранья, да прямо с вядра, а

потем, задрав ей подол, на сеновал отвалили, отправлялися, значит… — за- чём-то. Хотя и дураку-то понятно, зачем туда ходят. Сами, поди, зна-

ете… А, ты-ы-то!.. нас не спросив!.. надумал, мудило, такой сякой — муж- лан необразованный, поперек бадька да в пекло полезть. Пясать про лю-

дей-то великих, которые-то высоко ведь сидят, а можат, сядели, кто яво знает?.. не каждому дано, о коих и заикаться порою-то гряшно, разве что, перекрестившись на их образа, что повсюду висят. Нет бы свечку поста- вил-то… перед портретом… во славу-то — коммунизма и светлаго буду- щаго. Пяши уже в тятрадку про сябя, да толково пяши, а мы пока на печи полежим, бока погреем, а ты правдиво пяши, а не угодишь или набре- шешь!.. Богом клянуться не будям, потому как у нас всё-таки имеется свой: Маркс, Энгельс и Ленин… Трое, как и в писании сказано. Их давно уже можна и в святцах упоминать и записавать. Даже портреты их висят у

нас на печи… — в ногах, чтобы не забыть их на морду и с пьяных глаз с же- ной не перепутать. Хотя мы таперича им тайно покланяемся, чтобы ни- кто не видал. Нет, не жене. Куда той деваться, её хоть под печь запяхни — эту, чухонку, всё равно свою плоскую рожу выскалит. Мы таперича ра- ненько утречком бежим до пьедестала, когда ящё все спят, кладём цвя- точки и убягаем. Начальство так нам велело. А так — нахрен бы они нам и сдались!.. Все эти Ленины вместе со Сталиными, с Марксами и Энгельсами

— будь он трижды прокляты!.. Сподобился же чёрт, их на свет божий выпу- стить — вражины человеческого рода!.. Ну, а насчёт табя: хохла, жида и ка- цапа в одном лице, потем поглядим, куда отправлять-то табя… Можат, на три буквы пошлём, али брявном приголубим… Так у нас на Руси с покон веков повелось и принято было. Ну, а ясли что — с тятрадкой-то своею — если укажут, что никому не нужна… Сходишь с нею в нужник, до ветру…».

— С вашего разрешения, товарищи «печники», коммунисты- адвентисты- активисты, дайте, хотя бы попробовать!..

— Одна, говорят, пробовала — сямерых потем привела…

— Так и у меня ведь то же самое: семь книг написал… Правда, не спросив- шись и не посоветовавшись с вами… Я вполне понимаю, что, с моей-то стороны — это кощунство!.. Да, да! беспардонное кощунство и нарушение всяких норм и правил поведения, но так или иначе, а «Калейдоскоп» — эта уже будет книга восьмая, хотя лишь для узкого круга людей, в которой я

хочу оправдаться и о себе рассказать… Но, оправдаться не перед вами, чи- тателями, ибо вам, как иногда говорят, вся моя «мутота» до-фонаря, а оправдаться скорее всего перед самим собой. А о тех, семерых, что по пол- кам стоят, я как-нибудь расскажу вам чуть-чуть попозже, но перечислить, не помешает и сейчас, чтобы по запарке, не пропустить нам какую… Я не сомневаюсь: так было во все времена, что придёт и их час, когда мои книги будут читать, если и не запоем, то по крайней мере не начало и конец, как детективы зачастую читают. На сверх-талант — сразу оговорюсь, — не

претендую, но мои романы написаны реалистично, душевно и главное —

правдиво, от всего горячего и доброго моего сердца. А это, пожалуй, глав- ное. Порой сам ими зачитываюсь, и в такие минуты мне начинает ка-

заться, что это не я всё написал… «…В-который раз он себя упрекал и каз- нил, будто на дыбе себя распинал: — Совсем ты, парень, зачах — сказал неожи- данно вслух, обращаясь к себе внутренний голос, а мысленно добавил, — захи- рел, похудел, мнительным стал, в чём-то постоянно винишь ты себя; беспо- мощный какой-то, и всё потому, что избаловали тебя в прошлом. Ты думал,

что так всегда будет?.. На этот счёт ты немного ошибся. Зависть, ненависть, месть и тому подобное — к счастью, всего этого — нет у тебя, зато больно полна чаша душевная, которую излить тебе некому. Кругом тебя, как в пустыне — по- лумёртвая тишина и со всех сторон равнодушие…

В этот раз он уезжал, не зная — куда, не зная — зачем и к кому. И лишь в душе теплилась надежда, что, начав жизнь с белого листа, найдёт своё место в этой жизни. И если на этом пути ему судьба улыбнётся и, хотя бы вполобо- рота повернётся лицом в его честь, у него появится не только надежда, но и возможность, отыскать самого себя; иначе — жить дальше, в таком амплуа, за- мкнутом мире, просто не имеет смысла…». (К роману «Не потеряй себя»)

Переломный момент у каждого в жизни бывает и порой не один. Это — как в горной реке: пороги и камни с воды выпирающие, а тебя в это время, со всей его мощью, стремительно несёт прямо на них…

На начало 2021 год были изданы в микро-тиражах романы: «Курай- трава степей», «Жить запрещено», «Жизнь — жестянка» — в 2-х книгах, «Не потеряй себя», «На закате», «В сумерках нищеты», где книга дополнена рассказами и восьмое издание — это «Калейдоскоп», который вы держите в руках. Приятного вам, дорогой читатель, чтения…

* * *

Как дымный столп светлеет в вышине! — Как тень внизу скользит неуловима!..

«Вот наша жизнь, — промолвила ты мне, — Не светлый дым, блестящий при луне,

А эта тень, бегущая от дыма…»

(Ф. И. Тютчев

Размышляя и поводя итоги.

Валентин Пикуль, как-то сказал: «…Люблю книги полновесные, как кир-

пичи…». В унисон и в содружестве к его словам, я также и всегда не любил то- неньких книжек, да притом ещё и в мягком переплёте. Беря такую в руки, ка- залось: то ли брошюра в руках у тебя, то ли справочник авто-слесаря; при

этом попутно преследовала мысль, что у автора не нашлось больше слов, а может быть, самого желания, написать полновесную книгу…

Роман-хроника «Курай-трава степей» — с неё я и начинал издавать свои про- изведения: за свой счёт и в мизерном количестве экземпляров. Брал в руки рукописи, тетради-черновики, написанные мною за прошедшие годы: что-то оставлял без внимания, но больше переделывал или на основе их писал за- ново. Так получались главы романов. К ним дополнялись вставки, а вот ре- дактированию я мало уделял внимания, и всё спешил и спешил. Первая из- данная книга, о которой я выше сказал, написана на основе и по мотивам

большого по объёму текста в черновиках, и к тому же — в двух частях. Первая часть называлась — «Я родом из детства», вторая — «Возвращение». По боль- шому счёту, всё, что я написал, везде и во всём присутствую — я, ибо я автор, и от этого никуда не убежать. В черновиках в основном рассказывается обо мне. Взяв оттуда выдержки и какие-то главы, мною был заново написан, сжа- тый по объёму и содержанию, роман — «Курай- трава степей», который рас-

сказывает уже о моей матери и о том, при каких обстоятельствах я появился на свет. На самом деле тот черновой материал, который я имел на руках, его могло бы с лихвой хватить на трёхтомник; поэтому и роман — «Не потеряй

себя», также написан на той самой основе. Разумеется, по ходу изложения, было рассказано и о моей малой родине, где, байстрюком, я бегал босыми ногами по щиколотку в пыли, а в осенне-зимнюю пору в дырявых резиновых сапожках, на босу ногу. А вместо утепления, в сапог совали обычную солому,

ибо, даже захудалой и никчёмной тряпки, чтобы её применить вместо пор- тянки, к сожалению, невозможно было в хате найти! Такая вот в те годы была в семье нищета…

Намокла солома, и тут же ноги замёрзли, пальцев не слышишь; подбежал до ближайшей скирды, а их в каждом дворе стояло по две три копны; сухой соломы надёргал, а из дырявых сапог вылил воду, заменив солому, обулся. Спустя всего пару минут ступни ног начинают огнём гореть, как будто их кру- тым кипятком ошпарили. Кто не верит, от души советуем: найти дырявые ре- зиновые сапоги, снять для порядка носки и присобачить резину на голые ноги, потом побродить в них зимою по лужам, которые лишь покрылись тон- ким ледком, а после напихать в сапоги — в отсутствие соломы, ибо её сейчас вряд ли найти — хотя бы сухой травы, чтобы испытать блаженство и испробо- вать метод прошлых послевоенных лет… Для пояснения, скажем, — что чело- век, когда он голодный, он намного сильнее мёрзнет, чем, к примеру, сытый.

Погрызть макухи на голодный желудок — это ещё не значило, насытиться, ибо другого продукта просто не было в хате, и даже редко полу-сытым бывал, а

сытым вообще никогда. Для сведения — макуха — это шелуха и сами зёрна от подсолнечных семечек, когда из них уже выдавили подсолнечное масло, и эта шелуха, спрессовавшись под прессом вместе с зёрнами и засохнув, пре- вращается в камень… Само подсолнечное масло отправили в столицу и в го-

рода, «белых людей» кормить, а тот, кто его вырастил, ел вместо него, эту са- мую макуху. Вот и грызи эту макуху, за неимением даже чёрствого сухаря, а

после — из заднего прохода — хоть выковыривай палкой… По этой причине, по- лучалось, что с братом мы страдали вдвойне: от холода и от голода. Тогда

скажите, нахрена мне такая «народная» власть?!

Получив в издательстве свою первую книгу «Курай — трава степей», я, не то- ропясь, принялся относить упакованные стопки книг в багажник своей ма-

шины, и, честно сказать, особой эйфории при этом в душе не почувствовал. Я говорю о той эйфории, о которой мне не раз приходилось читать: высказыва- ния многих писателей, по поводу переживаний в душе, при издании их пер- вого произведения. Вероятно, причиной тому было то, что я заранее уже

свыкся с мыслями о книге, к тому же и заказ на издание и оплату производил лично я, да и печатали книгу за мой счёт. И получалось, и на деле выходило так, что это подобно тому, как заказать в ателье себе туфли или костюм, а по- сле прийти и забрать. Но книга далеко ведь не туфли, а по понятиям прошлых лет, которые намертво вжились в нашем сознании — это просто не по комму- нистическим меркам и правилам!.. Что я самовольно её издал, вопреки

всему и самой «святой» ленинской идеи, нагло заделавшись писателем. Сам- издат получился. Такие писатели к врагам народа приравнивались. «Да, кто ты такой?!.. И кто тебе позволил своевольничать?!.. Ишь, понимаешь!.. Нагло и самовольно издавать свои книги, надумал! не спросив на это всевышней милости и соизволения!..». Крикнули «идеологи-дятлы», а вслед за ними по- слышался издали громоподобный уничижительный возглас, похожий на рык

— бас «городничего», из Гоголевского «Ревизора», но звучал он на этот раз уже откуда-то из-под земли. Похоронили «идею», будто падаль какую. Но мне на тот час, ни встать, ни лечь: прямо бросай литературное творчество, а за деятельность вообще позабудь… Но времена за окном были уже не те и

жизнь вносила свои коррективы во все те превратности, которые встречались мне на пути. Получив на-руки в издательстве книги — десятка два экземпля- ров, я сразу отвёз в село Глебовка, на малую свою родину. Описанные в ро- мане события, в основном ведь там происходят. По два экземпляра подарил в библиотеку поселения и в Среднюю школу, в которой начинал учиться пер- вые и самые трудные четыре класса. Остальные книги развёз по другим биб- лиотекам; раздал родственникам, знакомым и друзьям.

Кстати, на дальнейшую бурную жизнь своего произведения я вовсе не обо- льщался; что все сию минуту бросят всё, и схватив мою книжку, примутся чи- тать её, не досыпая ночами. Нет, ко всему этому в душе я относился скептиче- ски и не преследовал надежду, что в одночасье все стали вдруг книголюбами и запойными читателями. Прочли там мою книгу или ещё не прочли, но, ве- роятно, что в большей своей массе — кому она, конечно, в руки попала — всё- таки прочитав: вначале объявили обет молчания, а лично глава поселения высказался, что роман этот я у кого-то передрал. Конечно, бог ему судья, за его такой красивый отзыв. С его слов и понятий, выходит, что я передрал и

последующие шесть книг, которые я написал, ну а это будет уже восьмая. Но, честно сказать, я на него не обиделся, а даже наоборот, доволен был его вы- сказыванием. Ибо, из этого я сделал лично свой вывод: что моя литературная вещь, в которой я сам усматривал уйму всяких недостатков и местами явную и чисто литературную ущербность, нуждается в доработке. К тому же про-

сматривалась и насущная потребность: заново, взять его, и от начала, и до конца, кропотливо отредактировать. Я сам видел те места, где выглядывали и кричали с многих углов и страниц косяки. На дисплее компьютера, по неиз- вестной для меня причине, эти самые косяки, при моей редакции, проскаки- вают мимо моего внимания, ну а после, открываешь уже книгу, и мгновенно вижу каждую ошибку, будь то пропущенная запятая или не допечатанная

буква. А раз даже в таком виде — не верят в то, что роман мною написан, зна- чит, произведение чего-то да стоит. Как говорят, — каждый кулик своё болото хвалит; если хотите, можно выразиться и по-другому, более грубо, но зато

чаще произносимое, — своё говно никогда не воняет, потому каждый «пи-

сака», всегда и больше всего желает знать мнение читающей публики, хотя пытаться угодить всем, вряд ли у кого-то получится. Я не стал шлифовать и дотошно редактировать не только свой первый роман, но и все остальные. Времени у меня на это нет!.. За плечами семь десятков прожитых лет, а хо- чется написать, как можно больше. Пройдут годы, и, как говорят, если на то

пошло, что кому-то вздумается переиздать мои произведения, то — на это ума много не надо, чтобы заново отредактировать, хотя бы в расстановке знаков препинания и грамматики…

Но вернёмся к самим книгам, от которых уже никуда не деться, ибо они уже напечатаны. К примеру, имеется в мире масса людей, которые напрочь

не признают, а то и вовсе не понимают, тем самым отвергают известных клас- сиков художественной литературы. Да и вообще: с моей точки зрения и глядя на современное поколение — литературная классика уходит в прошлое, в не- бытие. Век компьютеров и быстрого, мгновенного мышления, где требуется и приветствуется двумя словами сказать обо всём, разумеется, не сравним с

чтением книги… Ну, а те, что почитывают всё-таки книги… Кому-то нужно

непременно про любовь и всякие там пикантные постельные аншлюсы: с раз- деванием догола и описанием, когда — кто-то, кого-то там ласкает и куда-то лезет, в какую-то позу ставит её и при этом слюни пуская, что-то там ещё

успевает ей и на ушко шептать, а корявой своею ладонью гладит, как брев- ном по спине или рашпилем по рёбрам. Многим подавай про царство небес- ное, и как побыстрее богатым бы стать, а окунувшись в мутное месиво того

самого криминального болота и грязного белья человеческий отношений, ко- торые обычно замешаны больше на деньгах и пороках, утопаешь в этом с ушами. Тягомотня, которая до тошноты «обрыдла» в телесериалах мыльных опер. Другим «читакам» отстегни крутой криминал — «ужастик» — чтобы выпо- трошенные кишки и отрезанные человеческие головы на деревьях разве- шаны были. И ведь знают, что всё это надуманное, бредовое враньё, и всё- таки читают. Но львиной доли, современной однотипной — на одну морду толпы — вообще никаких книг и на дух не нужно! Некоторые мои знакомые, а скорее всего большинство из тех, кому я дарил свои книги, так и не заглянули в неё. О чём я впоследствии сильно сожалел, что чёрт меня дёрнул, дарить

свои книги кому не попадя. Такой «читака», придя домой и бросив мою

книгу, если не куда-то в чулан, то в общую кучу макулатуры; или, своей «гени- альной» головой додумается повесить её в сортир, чтобы сэкономить туалет- ную бумагу. У одного, кому я дарил, как-то спросил, так он ответил: «…Её кто- то вначале намочил, потом положили на печку сушить, а она возьми и рас- клеилась вся… Рассыпалась по листкам. И теперь не понять, с какой страницы надо читать, начинать…». Усёк, читатель, как надо книжки читать?!.. А вот другой «читака» — по-моему предположению — уже уселся за стол, поужинать плотно: домочадцы, а может, жена, под нос ему подставили в графине во- дочки «жбан». В морозной дымке манит она, паскуда такая, и цепкая, как ре- пей… с искрящимися снежинками на стекле, схватит за душу, век не вы- рваться. Выпив, как и положено, три рюмки подряд: за здравие и всё той же, души, успокоение, и заедая всем, чем бог послал… Не-ет, что попадя, — изви- няюсь, — то не для него. Кидает он в глотку, — это, мурло, как в прорву, страву особого улова и посола — ибо, что попало, то для других, не для него. Проп- лямкав и немного отдышавшись от переедания; поправил свисающее брюхо, запихнув его поглубже под стол, и несколько раз подряд отрыгнув на всю

«хату», начинал вслух рассуждать, примерно, вот такими высказываниями, заслуживающие писательского пера:

«… Фу!.. о цэ я нажрався, так нажрався, шо и дышать не могу… Да-а!.. чуть нэ забув, на базаре-то встретил, писаку… Представляешь, Санько свою книжку мне подарил… Напысав, Санько, як с хаты упав… и хто бы подумав!.. Читать, конечно, я её не собираюсь, и чё туды заглядать!.. И шо вин там може путного напысать?! Пысака нашовся!.. Клав бы ото уже хаты, то у нёго хорошо, вроде бы, получается… Мажором, захотив стать, шо ли?.. — а, може, прославиться и бабла зашибить?.. Или классиком захотив заделаться… Так уже не получится. Там уже все места заняты, як в том Политбюро… — куда я всю свою молодость потратыв, и пол жизни ещё впридачу, мечтая о том, як просунуть туда, хотя бы жопу свою… Эх, писака, писака!.. раскинул хотя бы своими мозгами, лите- ратурный ты мыслитель!.. куда тебя хрен-то несёт?!.. посягаешься на главный партийный догмат, идеологический шкворень, нашей родной и любимой компартии и советской власти!..».

Намного более агрессивно, изложено выше, в самом начале — во вступле- нии. Прочтите ещё раз монолог, обращённый к моей персоне.

Но многие всё-таки мою первую книгу прочли. Кто-то, так ничего и не по- няв, другой искал что-то там лично своё, о чём и сам не догадывался. У меня возникло подозрение, что истинные книголюбы, и даже средней руки чита-

тель — вымерли уже, как в своё время динозавры и мамонты; или уже прико- ваны к постелям и им не до моих книг. Многие глебовцы обиделись, что не про них написали, или, на худой конец, надо было писать об их предках. И как я уже сказал, — власть предержащие, отбросив в сторону, как ненужный хлам мою книжку, подальше в угол, в кругу своих домочадцев, заявили: «Бе- либерда!.. притом на постном масле!..». А прилюдно, когда слышали иное мнение, говорили: «Да то всё он содрал у кого-то, чё там гадать!..».

Был и такой комментарий о романе «Курай — трава степей». «…Роман очень жестокий, вероятно, как и сам автор!..».

Да… характеристика, по поводу моей персоны, подобрана довольно точно, дальше лишь можно, промолчать. А сам — комментатор-критик — вероятно, с дуба упал, ударившись головой об чувал, а в том чувале пшеница была… Хо- рошо хоть не болты и гайки там были. Вначале подумали, что «критика» —

убило, правда, не до-смерти, но пришибло мозги. А вот, если прочесть вам

сплошное, надуманное враньё, — из разряда коммунистической пропаганды, а по сути, затасканную по книжкам прошлых лет — галиматью, к примеру, пи-

сателя и нашего земляка Петра Радченко, в его романе «На заре», (Он писал о

«Заре», а я уже о «Закате». Каждому своё) который, когда-то, лет двадцать подряд, власть всё хвалила, хвалила… да так расхваливали, чтобы брали при- мер с подобных «застрельщиков» писательского толка; правда, их произве- дения читать никого не нагнёшь. Роман давно уже им написанный и те, кто его когда-то читал, тех людей в большинстве своём нет уже на этом свете, как и самого писателя, где он с восторгом описывает события Гражданской

войны и первые годы становления советской власти в станицах и хуторах на Кубани. В своей дилогии романа события представлены в таких положитель- ных красках: чисто с коммунистическим подходом и враньём, после которого у читателя создаётся впечатление, будто бы с приходом большевиков к вла- сти, по их повелению и лишь одним мановением руки комиссарской, на народ сошла благодать. В тот же день на головы народа, будто бы посыпа-

лась небесная манна, а вслед за ней наступило время справедливости, равен- ства и братства. Прямо счастливая и сытая жизнь началась, как и поётся в коммунистических песнях и маршах: рай, но уже не по-поповски, а по-комму- нистически. (Для справки: с приходом к власти большевиков, установилась прочная череда голодных лет, периодами в иные годы съезжая на массовый голодомор, и это длилось беспрерывно с 1918 по 1964 годы. Получается, по- чти полвека — 46 лет) Лучше бы Пётр Радченко правдиво рассказал о том,

что, до большевиков, в кубанских станицах бедных семей было мизерный

процент, и то в большинстве своём по их же вине и причине: если не лодырь, так конченный алкаш. А потом — при коммунистах — наступила поголовная ни- щета и голод. А если вспомнить о тех более трёх сотен тысяч простых казаков, сложивших оружие и сдавшихся на милость большевикам в двадцатом году, а после были подло обмануты и массово расстреляны большевиками в При- морске-Ахтарске, Гулькевичах, Краснодаре и в другим местах в том же 1920 году, где содержались они в плену, то получается явный геноцид самого каза- чества. Казаки ведь сдались большевикам за обещанную им свободу, если

прекратят они сопротивление и сдадут оружие. А как большевики с ними по- ступили?!.. Большевики — это хуже зверья!.. Они ради своей власти готовы ис- требить весь народ, свой народ, а значит, получается, что они гораздо хуже нацистов! Ибо те не истребляли массово свой народ. Петра Радченко, ко- нечно, можно понять, иначе его бы попросту не напечатали, а ему, видимо, очень хотелось, как той перезрелой девице попробовать почесать, то что но- чами свербит и покою не даёт. До революции и до большевицкого перево- рота: где, где, а на Кубани и на Дону уж точно народ не бедствовал и всегда жили зажиточно. И спрашивается, — с какой такой стати, с какого переляку, им вдруг бы захотелось, поставить всё верх ногами, устроить разор, и власть в

стране поменять?!.. Были, конечно, как и во все времена, среди казаков и бедные, но, как я уже говорил, всего незначительный — малый процент: в

большинстве своём — это чаще безмужние семьи, а больше горькие пьяницы, или не имеющие ни стыда, ни совести — лентяи. Вот, как раз они — эта, так ска- зать, беднота — и устанавливали советскую власть, с помощью красных конни- ков, прибывших из нищей и голодранской России, награбить добра. Как гово- рил, «знаменитый» коммунист Шариков, из романа Булгакова «Собачье

сердце» — «…Взять и поделить поровну!..». А от себя мы добавим старую при- сказку. Было в деревне Кацапкино, на Рязанщине, тысяча голодранцев и всего один богатый помещик, а после того, как отняв у него поделили добро, стало — тысяча и один. Натянув на плечи кожанку и подражая новатору раска- зачивания Якову Свердлову, (Настоящая его фамилия — Ешуа-Соломон Мов- шевич. Жид, но не еврей, ибо он их не стоит, он мутант!..) а на задницу га- лифе с малиновыми клиньями, нацепив наган, а кому-то и маузер достался, кто-то и с трёхлинейкой пьяный побрёл, приступать к дележу. И пошли они

по казачьим усадьбам, бессовестно и нагло шарить по куреням. На берегах Дона, похромали по дворам станиц, грабить народ православный, прикрыва- ясь «законом» советской власти, которая на тот момент незаконной была, за- хватив власть силой оружия. На земли Дона, Кубани и Ставрополья пришла —

Мгла!.. в новом обличьи — Орда, ничем не лучше Татаро-монгольской. Лично в моих глазах, всё выглядит именно таким образом, что любая власть — даже, если смотреть на неё сквозь пальцы — и каким бы путём она не пришла к вла- сти, и что бы она не обещала народу… Но!.. если она начинает своё правле- ние, с грабежа своего народа и убивает детей, стариков и женщин — и не

имеет большого значения, каким образом: расстреливая при раскулачивании или реквизируя продовольствие до последнего зёрнышка, тем самым семью обрекая на голодную смерть, или ссылая в Сибирь, загоняя в тайгу, где и жи- лья-то нету, да ещё и под сорокаградусный мороз… Такая власть, прежде всего, ничем не отличается от разбойников и убивцев с большой дороги… Та- кая власть не может иметь право на жизнь.

И разве такое под силу простить, что начали они своё правление со страш- ного преступления в 1918 году, расстреляв царскую семью?!.. Вот в тот самый день, большевики, незримо, подписали себе смертный приговор, который

будет преследовать каждого из них все последующие десятилетия: один за одним, после пыток и истязаний, будут они отправляться на тот свет. Вначале отправят своих вчерашних «братьев» по нарам, идее, оружию и преступле- ниям, а вслед за ними сами пойдут. Зло — само себя пожирает!.. — что и случи- лось в большинстве с ними в первые годы их правления. Они ведь не только народ расстреливали и иными способами уничтожали, но не забывали с осо- бой изощрённой жестокостью уничтожать и подобных себе — вчерашних со- ратников…

Судили бы царя, в таком случае, и если он этого заслуживает — расстре- ляйте его, но причём тут его дети?!.. Четверо безвинных девушек, некоторые из которых ещё и мужика-то не успели познать и побывать в их объятиях, а о подростке Алексее, даже вспоминать страшно…

Яков (Аарон) Свердлов, прозванный в народе — демоном революции, оде- вался всегда во всё чёрное. На нём была одежда, в которую обряжается сама смерть. Чёрные сапоги, хромовые; такие же чёрные, с лайковой кожи, брюки; куртка и к ней картуз, также из той же траурной кожи. Вслед за ним — эта форма перекочует самопроизвольно и массово войдёт в обиход комиссаров и их приспешников, рангом пониже. На то время Свердлов был вторым чело- веком в Кремле после Ленина. И именно Свердлов вместе с Лениным и вы- дали прямую санкцию на расстрел царской семьи. В августе, того же 1918 года, по инициативе этих двоих узурпаторов власти в России — Ленина и Свердлова, от имени ВЦИК, выходит вначале обращение, о том, что с этого дня Советская республика превращается в единый военный лагерь, а следом

и декрет «о красном терроре», который предполагал поголовное физическое уничтожение всех врагов революции. Именно по инициативе Свердлова в ян- варе 1919 года начинается осуществление карательных мер против донского казачества. При подавлении казацких восстаний, красным командирам кара- тельных отрядов предписывалось: жёстко, кроваво, без всякого снисхожде- ния и разбирательства, применяя фронтовую тактику, полностью истреблять живую силу восставших, и вплоть до подростков. Но и на старуху есть про- руха. 1919 год для большевиков был самым тяжким — их диктаторская власть повсеместно висела на волоске. Комиссары всех рангов поехали в спец-поез- дах по всей стране митинговать и агитировать простой и малообразованный народ за советскую власть и сам коммунизм. Свердлов, возвращаясь из Харь- кова, сделал остановку в городе Орле, где решил там выступить перед желез- нодорожниками и рабочими дэпо. Пролетариату уже не нравилось то, что де- лали большевики. Оратора Свердлова, правую руку самого Ленина, рабочие избили так, на том митинге, что его еле живого погрузили в поезд и повезли в Москву, где он неделю почахнув, сдох, как собака, а попросту отдал богу

свою грешную душу. Официально всем объявили, что умер он от испанки, гриппа, гулявшего в то время по миру, а в Европе в особенности. Так бес-

славно и позорно закончилась жизнь демона революции. По правде сказать, и остальная многочисленная братия из их числа закончила свою короткую

жизнь не лучшим образом, начиная с самого Ленина и его апостолов: Дзер- жинского, Смилги, Луначарского, Лациса, Воровского, Троцкого и многих, многих других, не беря уже во внимание рядовых большевиков, которых — свои же — пачками отправляли на тот свет, словно щелкая семечки…

В романе «Курай — трава степей» я отобразил лишь незначительную, ни-

чтожную капельку произвола и ужастных преступлений большевиков против простого народа. В масштабе же всей страны, это была такая трагедия, каких ещё не видел и не знал до этого весь мир. Аттила и Чингиз-Хан там отдыхают! Разве что с Гитлером их можно рядом поставить: сходства уж слишком много

— между национал-социализмом и коммунизмом: и особенной колоритной строкой выделяется обоюдность концлагерей, что в 39-м ещё и на деле под-

твердилось, когда Сталин с Гитлером первый делёж чужих земель начинали. Так что, прежде, чем заявлять, что мой роман жестокий, «заявителю», жела- тельно-бы было, полистать Историю мира, а заодно и хронику почитать за три десятка лет Сталинского бесчеловечного произвола и геноцида по уничтоже- нию целых народов России. Тема эта гибельная и на этот счёт можно писать и говорить до посинения, а, вот насчёт моих произведений: у меня созрело

личное мнение — насчёт отзывов всяких — которое в корне отличается от всех остальных. Самый достоверный отзыв, подчёркиваю, — самый достоверный, и при жизни писателя! на любое его литературное произведение — это отрица- тельный отзыв, ибо там нет лукавства и желания — не обидеть. К тому же,

если отзыв и критика ещё и с большим наездом, и прочими эмоциональными проявлениями бешенства, с пеной у рта, тогда можно спокойно и дальше пи- сать; значит, ваше произведение выше крыши оценивается, если и не сейчас, то в будущем будет обязательно признано. Чего-то да стоите вы!.. Когда из

издательства выходит какая-нибудь глупая и бездарная вещь, и порою пу- стая, как пробка, в особенности прославляющая власть; при этом говорят обычно: «Написал… — как под забор выссался — ни себе, ни людям! Будто со- седу в карман наложил… и содержание в книжке, как в высохшем лимоне, одна кожура… Её и читать-то вряд ли кто будет, тем более комментиро- вать…».

Вопреки, выше сказанному, из уст звучали и положительные отзывы. По- ехал я в Глебовку хоронить своего друга раннего детства, Шуру Коржа. Когда- то, ещё в самом начале пятидесятых годов он был первым моим другом в са- мом начале нашего детства, как только мы с ним ходить научились. Жили мы по-соседски и в летнюю пору вдвоём ковырялись в дорожной пыли. Потом-то друзей будет много, а этот был первый…

Вот там, на похоронах, подходит ко мне пожилая женщина, прихрамывая и с палочкой в руке, спрашивает: «Это же вы написали книгу про Глебовку?». Отвечаю: «Я написал, а что?..». Вначале нехорошо было подумал, тут же внутри себя наёжился, в ожидании, что сейчас мне будет предъявлено какое- то несоответствие в романе или порицание за что-то. Она взяла за локоть мою левую руку и уткнувшись головой мне в плечо, стала плакать и благода- рить, повторяя всё время: «Спасибо вам за книгу…».

От себя скажу: мы ведь до конца своей жизни, сколько бы лет не прожили, всегда в душе остаёмся теми молодыми и зелёными мальчишками, и только жизненный опыт в экстремальных ситуациях нас преображает в иные ипо-

стаси. Я не тщеславен, но в такой ситуации, я просто тогда оробел, как будто бы школьник и никак не готов я был внутренне к тому, что смогу своим про- изведением, так растревожить человеку душу. Хотя, когда я писал именно

этот роман, я сам часто и густо над ним плакал; и в области сердца часто ко- лоло, но здесь есть объяснение этому — это лично моя боль, где мною опи-

сана жизнь самых близких мне людей!.. Закончив написание романа «Жить запрещено», второго подобного, сказал себе: «Если и дальше буду писать на

подобные темы, в таком же жанре, духе и стиле, наверное, надолго меня вряд ли хватит!». После этого открытия, я быстренько переобулся — на воль- ный писательский жанр — где есть место иронии, которая сменяется грустью; местами присутствует грубость и откровенная пошлость, но много и лириче- ско-комедийных сюжетов, прямо-таки — как в фокстроте и танго. Один мой постоянный читатель, как-то сказал мне, что он прочитывает мои книги по

два раза, а последние романы читал, смеясь до слёз, и будто бы он ранее ни- чего подобного не читал… Оставим на его совести хвалебные вирши, ибо

были и другие, особо опасливые, высказывания тех, кто свою шкуру привык беречь, как в мошне свои гроши, пряча заначку на чёрный день. Вот эти — ра- нее обласканные властью или приберегая свои «духовно-партийные ценно- сти» и стали меня стороной обходить. «…От греха подальше, а то подумают и посчитают, что и я такой же… Ещё неизвестно, какая в стране завтра власть

будет… Будь он неладен, такое написать про нашу советскую власть и комму- нистическую партию!.. И как только такое ему в голову взбрело и язык повер- нулся!..“. Особо „одарённые“, предпочитая, молчать, отнекивались, а на мои вопросы, пробегая мимо, поздоровавшись на бегу, отвечали: „…Читаю, чи- таю… времени нету, Санёк…». Было и такое заявлено обо мне: «Неблагодар- ный!.. Партия и советская власть его выучила, а он такое о ней написал!..».

Кто говорил эти слова, право — не знаю. Мне донесли их уже через десятые

руки, да собственно, это меня мало волнует, тем более не интересует: кто он такой — видимо, как раз тот — «партейный-идейный» — слизняк. Ума не хватает, даже понять, о чём рассказывается в произведении. Да ведь мой роман во- все не о коммунистической партии и советской власти, роман о судьбе моей матери!.. Потому отвечаю заочно и всем — кто от рождения страдает убогими понятиями и скудным мышлением, и до конца остаётся твердолобым, как

пень, — а заодно и тем, кто поинтересуется в будущем. Но вначале для сведе- ния. До 17-го года — то есть, ещё при-царском режиме — тоже ведь бесплатно учили, — в церковно-приходских школах. Имелись ещё и училища с трёхлет- ним и пятилетним обучением. И, ещё неизвестно, откуда больше вышло учё- ных и известных людей, чем это случаться стало при новой «народной» вла- сти. А вот за то, что меня коммунистический — диктаторский режим — и «совет- ская» власть учила — где-то там в школе; да и всего-то восемь классов. За это, моя мать, Надежда Викторовна — рабски!.. за несчастный, ничтожный трудо- день!.. Всего за какую-то убогую палочку в тетрадке!.. Голодная, полуразде- тая; в зной и в холод, в сырости и по колено в грязи и в навозе!.. От зари и до

темна, и часто, и густо — ночами и сутками напролёт, когда дежурная или рас- тёл коров происходит, горбатила в колхозе, а после в совхозе, на молочно-то- варной ферме дояркой, начиная с четырнадцати лет и до шестидесяти! Доила

— в то время — коров вручную, и таскала спереди себя центнеровые кошёлки (сапетки) с силосом, стараясь, как можно больше, своих коров накормить, чтобы больше и молока надоить, хотя от этого ни гроша не имела. И так до

самой пенсии, включая, ещё более четырёх лет после неё, ибо пенсию дали — дешевле сдохнуть под забором, чем жить на такую пенсию бывшей доярке, отпахавшей сорок пять лет на ферме. Даже, если учитывать то, что дали ме- дальку, как ветерану труда. Ту медальку: в жопу бы, в дупло, тому «партейцу» засунуть и подальше черенком от лопаты её затолкать, кто её придумал!.. В

суп её не положишь и лекарств на неё не купить, при пенсии в шестьдесят

пять рублей! Один рубль и тридцать копеек — «сребреников», за столько Иуда продал Христа, а тут за каждый отработанный год каторги в колхозе!.. Навер- ное, много!..

И за всё, за это, за свою мать, которой было всего восемнадцать лет, а они

— эти нелюди, упыри!!!.. так называемая «народная власть!…», за восемь ки- лограмм зерна, которое пришлось таки — взять! чтобы не сдохнуть с голоду! И уже на следующий день, силы найти, чтобы снова идти в этот, богом и

людьми проклятый, колхоз — на эту каторгу и за бесплатно дальше пахать! Вот за всё это — её в лагеря и определили на целых восемь лет. И за это ещё, я должен, и власть уважать?!.. Да я готов её голыми руками душить, и никогда не смогу её даже на дольку простить, за то, что она сделала, не только с моей матерью, но и с моим народом в целом. Будь она трижды проклята, как и её ближайший родственник, по духу и кровавым делам — итальянский фашизм и немецкий нацизм!.. Они одной поле ягоды!.. Грош тому цена, с его убогостью личности, кто этого не понимает и не признаёт!.. (без комментариев)

Кстати, я свою мать в детстве почти не видел, нас растила полуслепая ба-

бушка Лукерья. А наша мать, Надежда Викторовна, ночью уходила на ферму, когда мы ещё спали, и ночью возвращалась, еле ноги притягивала, пересту- пая порог. А мы бывало в это время ещё не спали, ожидая её, ибо она прине- сёт молока в резиновой литровой грелке, («ворованное» молоко — иначе и

нам — детям её — было бы хана!) и мы с братом, поедим. Кукурузная каша, за- литая молоком, и эта сытная еда — за весь день. А полуслепая наша бабушка Лукерья, плача, встречала её словами, которые звучат до сих пор в моём мозгу: «Доченька, ридна ты моя дытына, если бы ты только знала, як мени тебя только жаль! Сердце моё кровью обливается, когда я смотрю на тебя,

когда ты приходишь с работы…». Так что моё обучение в школе, было опла- чено моей мамой по самому высшему разряду! За ту сумму, что ей должны были заплатить — за сорок пять лет, где-нибудь в правовом, не в диктатор-

ском, режимном и рабском, а в цивилизованном государстве!!! За все те годы каторжанского труда, можно было бы закончить десяток Кембриджей и Гарвардов впридачу. Последние свои годы жизни мать сильно болела — про- фессиональной болезнью доярок — это, когда выворачивают все суставы наружу, в особенности на руках, при нестерпимой боли, и многим это не по- нять. А в самом конце пришёл ещё и сахарный диабет, от которого она, не до- жив месяц и две недели до своего 75-летия, упала в кому и скончалась. Так

что, граждане миряне, представители от сельской интеллигенции и чиновни- чества, обучение моё оплачено сторицей!.. А подобные вам «умники», вы- пендриваясь и карабкаясь по лестнице власти, на крови и жизнях невинных людей, пластаясь друг перед другом, перед выше стоящим начальством,

стремясь перевыполнить план: являлись «донорами» крови рабов, для этой власти, за счёт той крови и было уничтожено крестьянство, а значит, и в об- щей массе, уничтожали народ и всю страну. И этому факту, сегодняшний вам пример, — за вашими окнами!.. «Вест-индийская», Британская колония, об- разца 21-го века за окнами у вас, а вы этого ещё и не понимаете. А что каса- ется меня, то я после школы, не считая тех годов службы в армии, ибо то был священный долг — Родину защищать. И для этого, не имеет значения, кто находится у власти: пьяница-алкоголик — царь, Николай-второй, или кончен- ный алкаш — Ельцин, или очередной полоумный генсек; Родина — к ним не

имеет никакого отношения… Все — так называемые «великие» — были не только полоумными, но ещё и душевнобольными людьми, и место им в дур- доме, в психиатрической клинике, а лучше бы в могиле. А такие, как Напо- леон, Гитлер, Муссолини, Сталин, Мао Цзэдун и всякие, всякие, и иные: лю- доеды, каннибалы-президенты и вожди — в общей своей составляющей — ду- шевно больные и психически ненормальные твари, о чём говорят многочис- ленные их поступки… Это, пример того, чего вообще не должно быть на бе- лом свете.

В местной районной газете «Вперёд», которую я выписываю регулярно и уже десятилетиями — ибо, альтернативы у меня не существует, как при

совдепе — и, эта газета, несмотря на всякие там «перестройки», «демократи- зации общества», отмены запрета на частную собственность, публичного

осуждения колоссальных преступлений компартии по отношению к своему народу, за все годы её правления; расказачивание и геноцид других народов

и прочее, прочее. Так вот, совсем недавно, словно назло и вопреки тому, о чём говорят и рассказывают на телевидении и в печати, а говорят и продол- жают рассказывать о кровавом прошлом большевиков, многое до сей поры

было ведь засекречено. Вопреки этим документальным разоблачениям, у нас в редакции газеты «Вперёд» остаётся всё по-прежнему, будто и не минуло

полвека со дня смерти «учителя» — Сталина, тема всё та же. На хуторе Подку- щёвка, что тянется по той стороне речки, новоявленные «активисты» отко-

пали какого-то там ревкомовца, которого: то ли в 19-м, а может быть, в 20-м, но главное, что во время Гражданской войны: взяли, да и расстреляли, нахрен. Видно было за что. А, возможно, даже и повесили. И будто бы — это дело рук: то ли «белых», то ли «кулаков». В общем тёмное дело. Но главное, что те кости принадлежат большевику — это точно установлено. Они, оказыва- ется, большевицкие кости, от всех остальных отличаются, красные они, как кровь. И ещё на каждой берцовой кости надпись периодами проступает «Да- ёшь мировую революцию!». Хотя, сказать откровенно, частенько и свои своих

— те самые «красные» — по-пьяне — нехорошо баловались, крикнув в лицо:

«Контра!..» — разряжал — ни в чём не повинному страдальцу — обойму в живот. А он-то, бедолага, аж из-под Рязани, да в эти края, да пеши, да калечными, в обмотках ногами, а то и в лаптях, дотелипал таки сюда, в поисках народного счастья. Лучше бы дома сохой свой земельный надел ковырял, было бы

больше пользы и живым бы остался, а его черти сюда принесли. И вот сейчас, когда, наконец-то, казалось, осудили, но тут же вдруг вспомнили, что чуть не забыли!.. Главное-то сделать! Памятник жертве «царизма и белогвардей- щины» соорудить. И то ж, какая-то, хоть и захудалая, но всё-таки статья рас- хода из бюджета… А, там, пойдут клумбочки, цветочки, а к ним бордюрчики; краски, замазки и сорная трава. К ним приплюсуются празднички, которых скоро на полгода уже наберётся, и подоят районный бюджет — до консолида- ции и до конца. Глядишь, да так законсолидировались статьями расходов, что даже хватило с лихвой на свой собственный не дырявый карман… А, газета, тем временем не дремлет, а по-прежнему продолжая придерживаться своих большевистских взглядов, как мы уже сказали, ещё с времён Иосифа Сталина

— когда и газета-то называлась совсем по-другому — «Колхозник», гнёт свою линию и так ей неймётся, прокричать на всю глотку: «Вперёд к коммунизму!.. Ленин вечно живой!..». Нутро газеты — в общей её пропитке — осталось, как и было — гнилое. Пропагандистское и тяготеющее к имперскому мышлению —

«Партия наш рулевой!», чему есть немало примеров. Один, из таких приме- ров, выглядит со стороны даже постыдно: бегают всё тайно и цветочки кладут

к бюсту Ленина, которого со всей любовью водрузили на углу здания админи- страции, воткнули между ёлок; пройдёшь мимо и не заметишь. На тихоря, кладут цветочки и убегают. Какое только двуличие!.. — говорят с пеной у рта одно, а сами?!.. Памятник снесли, ибо вождь стоял облезлый и с обосранной головой, голуби постарались. Да ещё и с отбитым носом. Какой же, дурак,

скажите, таким «гением» станет, не то что гордиться, а и взгляд на нём задер- жать. Впоследствии, когда уже отбушевали Ельцинские бури протестов — всего и кругом, где и на чём попало, по быстренькому соорудили бюст вождю. Ста- рались подогнать под золото. Но, не исключено, что от того самого памят-

ника, взяли и отпилили по грудь, и бюст получился. Потом перетащили по- ближе к центральному входу в администрацию, водрузили на постаментик,

такой аккуратненький, как откопали где-то в музее, и почти за-угол спрятали. Кстати-и!.. чуть не забыли-и!.. Во многих-то кабинетах, в самой администра- ции, так по сию пору, на всю стену висит этот душегубец и вампир — Ленин,

стравивший народ России на братоубийственную войну. В двадцатом году, о чём я уже говорил, несколько сот тысяч, ни в чём не повинных, казаков боль- шевики расстреляли — это по их понятиям, правильно сделали, а вот удавили какого-то ревкомовца, на хуторе Подкущёвский — это уже жертва белогвар- дейщины и произвола. Со слов той самой газеты, один из примеров, мы вам и приведём.

Частенько на полосах районной газеты «Вперёд»… (Хотя бы уж название газеты сменили, ибо получается какое-то кощунственное иносказание.

Мы движемся вперёд, если судить по названию газеты, а на самом деле пя- тимся задницей по грязи, а чаще и по говну, и даже всю свою прежнюю эко- номику по дороге уже растеряли, а в самой станице — в особенности. От всех предприятий камня на камне не оставили) Так вот, газета эта, регу- лярно преподносит своим читателям объёмные интервью и берут его у стару- шек, ибо, деды, которым за восемьдесят, те, которые ещё кое-что помнят из былых времён, давно уже вымерли. На повестке дня остаются старушки, мно- гие из которых — есть подозрение — выживают давно из ума, или постепенно впадают в детский разум. Не исключено, что корреспонденты, умышленно,

именно таких для интервью и подыскивают. И именно со слов этих выживших из ума старушек, а сами корреспонденты, вероятно, не умнее их, если им не доходит, что они могут подобное прославлять. Хотелось бы у этих горе-корре- спондентов спросить: чем вы хвастаетесь?!.. Старушки те, гордятся и бахваля- ются тем, что они в молодости пахали в колхозах не от зари и до зари — как

пишет ваша газета, — а сутками напролёт, и без-разгибу!.. При этом спали в

степи или возле коров, за сутки съев всего чёрствый сухарь и запив его —

правда, от пуза — колодезной водой, из бочки; в лучшем случае, варили за- тирку-баланду. И так годами!.. Годами-и!.. Поймите!.. годами и десятилети- ями!.. Десятилетиями!.. Но им обещали — впрочем, как и ранее в той самой церкви, что на том свете жить они будут в раю — а в этом случае, что дети ваши жить будут в том самом раю-коммунизме. А пока… — тот же ваш хутор, как был при-царю, из столетия в столетие состоящий из хатёнок-халуп, так и остались одни завалюхи, да к ним, в довесок, настроили сталинских и хру-

щёвских бараков. Дороги — грязь по колено; на плечах всё та же стёганка-фу- файка, вся на заплатках; на ногах — лапти сменили на резиновые сапоги, и

чаще — ещё и дырявые; на голове шерстяной платок, толстой вязки, чтобы но- сить десятилетиями. Платок тот — в крупную клеточку и от времени выцвет- ший, и у всех одинаковый. И чего вы добились?! Светлого будущего?! Рабами были — рабами и подохли, как собаки! Гордиться рабством?!.. И ещё с по- хвальбой рассказывать об этом, что всю свою жизнь беспросветно прожил ты рабом?!.. Об этом может рассказывать и похваляться только человек полоум- ный, а больше сумасшедший, к каким, по-видимому, и относится большин-

ство населения в России, именно в России, а не по её окраинам, ибо там по- ложение чуть иное… Там меньше «терпил», хронических алкоголиков и прост пьяниц и лодырей. Смотришь порой на фотографии довоенных лет, да и годы шестидесятые далеко от тех не ушли. Смотрят на тебя с фотографий девчата и девушки, возраст которых, вероятно, и до восемнадцати лет не дотягивает, некоторым чуть больше двадцати; им ведь и вспомнить-то нечего будет! Они же на зечек похожи!.. Хотя, на самом деле, их жизнь такой и была. С фотогра- фий на тебя смотрят не девчата — старухи!.. И этим гордиться?!.. Гордиться тем, что власть у них отняла их детство, юность, молодость, а заодно и жен-

скую красоту?!.. За здоровье можно вообще помолчать. Да в гробу бы я ви- дел такую власть, которая подобное себе позволяет!.. Быть рабом и всю

жизнь жить в нищете, ради того, чтобы партийная элита жировала, да где-то, в какой-то очередной азиатской или африканской стране должна свершиться, ещё одна полоумная коммунистическая революция?!.. И за это пол мира да- ром кормить?!.. Какой только глупый народ проживает в России, позволив- ший им это делать, поверивший в их бредни и сказки, и продолжает, верить

сейчас!..

* * *

Но, предпочтём, лучше рассказывать о себе. В конце концов я стал самоуч- кой, и считаю, как и мой кумир и учитель, Валентин Пикуль, в ученики кото- рого я добровольно-самовольно себя приписал, и перед памятью которого я преклоняюсь, обожая все его произведения. А под каждой им написанной

строкой, готов хоть сто раз подписаться, одобряя всё, что он сказал и что мог бы сказать, если бы в стране не цензура и не диктаторский режим. Некоторые высказанные им слова, которые опубликовала уже его жена, после его

смерти, как ничто другое подходят для меня, и считаю, что это однозначно:

«У меня образование — выше самого высшего! Иначе говоря, я — самоучка, — говорил Валентин Саввич и пояснял, — коммунистическое учение — это кризис гуманизма. Я, глубоко партийный, но моя партия состоит из одного чело- века… Это — я сам!». От себя я добавлю. Я тоже — одинок и одиночка, и на деле, тоже самоучка, и лично, по моему мнению, это выше всяких факульте- тов МГУ, Кембриджей с Оксфордами и Гарвардами. Хотя, многие чиновники среднего, а тем более высокого ранга и не согласятся с этим, не говоря уже о мелюзге, которые зачастую не в состоянии до кучи трёх слов сплести на бу- маге, но при этом имеют дипломы в кармане о высшем образовании и го- нору кучу, — хрен, не то что переступишь, но и не объедешь! И которым —

судя, по их результатам работы — грош цена в базарный день! А с их дипло- мами — впору в туалет с ними сходить, а кому-то и в задний проход его засу- нуть — за то, что он натворил. Но, они, разумеется, думают иначе. Если кто-то думает вопреки этим словам, тогда флаг ему в руки, но пусть вначале хотя бы для себя ответит, — почему наша страна, на каждом углу не уставая расхвали- вать себя, до сих пор в той самой жопе и в унизительной нищете большей ча- сти населения, имея под носом разруху и допотопную отсталость, при неис-

числимых, колоссальных природных богатствах страны?!.. Кто угодно вино- ват, но только не те, кто на совесть работает своими руками и создаёт вам

блага… Для сведения: лично я прожил жизнь не нищим и зарабатывал много: честно трудясь на стройке вольным каменщиком три десятка лет, не разгибая спины; и знаю, что значит — Труд! С большой буквы. Мне обидно за свой пра- вославный народ, в особенности за женщин и детей. Народ, в своём боль- шинстве: обездоленный, бесправный и нищий не то, что до потери пульса, — до потери сознания! Включая отдельной строкой — стариков.

За свою жизнь, которую, думаю, прожил я не даром, и даром ни чей не ел хлеб, заработанный чужими руками; успел я не только баранов попасти и на лошади покататься, как, к примеру, и на том самом тепловозе, но и в армии послужить не один год, и частных домов — за тридцать лет пахоты — своими,

всего-то двумя руками — более двухсот построить. Семь книг написать, а эта уже будет восьмая. Если умеешь осуждать и критиковать, на что большого ума порой и не требуется, то сядь и напиши хотя бы одну тоненькую книжен- цию; о чём угодно, даже восхваляя свою руководящую и направляющую пар- тийную и хозяйственную роль, о чём вы любите писать в газетах, и внесённую лично тобою лепту, в развале и убийстве Великой державы, об этом почему- то молчите. Разоряя страну, заодно прихлопнули, как тараканов и мух, и часть населения всей «совдэпии». Уже не говоря, что у подобного «члена» — глав,

пред, ком, пром, зам и даже — «гав» — хватит сил, ума, мастерства и терпения, построить, но своими руками — хотя бы одну халабуду. Я прекрасно знаю, что таких как я — «они» не приветствуют. Но, если бы вы только знали, как вас ненавидит народ!.. Потому-то и случился когда-то тот роковой семнадцатый год. Те тоже не лучше вас были, которых на штыки и на вилы поднимали, но это было напрасно, ибо большинство среди них были безвинны, а тех, кого

надо бы было на те самые вилы поднять, за кордон убежали, где их загранич- ные счета в банках ожидали. К примеру, как господин Янукович: захапал немерено валюты, страну обобрав; попутно даже забыв по пути — отлитую из чистого золота, килограммов на двадцать, — свою «паляныцю». Стрибанул в

свой личный вертолёт и «сдриснул» из ридной Украины, а подтереться за со- бой не успел. Кровавый только след за собою оставил, который кровоточит до сих пор. К тому же, перевороты и революции никогда не приводили к по- ложительным результатам, а последствия всегда были плачевны, очень пе-

чальны и особо кровавы. На всём этом нагревали руки лишь те, кто их зате- вал. Этому имеется не один исторический пример, и коммунистические пере- вороты и революции — это наглядно подтверждают. Ни единого положитель- ного случая, а последствия: горы трупов, отсталость в развитии и всеобщая

нищета населения. Неплохо бы было запомнить, что наверх вновь проползут слизняки, а с ними: всяких мастей предатели интересов страны, низкие и грязные подонки, провокаторы и лизоблюды. А многие из тех, что рвутся на самую вершину власти, ради этого готовы свою родную мать не только заре- зать, а четвертовать на куски!.. И лично я не поменялся бы с ними местами… Кто-то, прочтя, про себя скажет: кто тебе ещё предложит. Да лучше всю

жизнь пахать, не разгибая спины, в душе оставаясь человеком, не замарав

своих рук и не пряча глаза, и прямо смотреть людям в лицо, чем стать мразью и знать, что тебя ненавидит и презирает твой народ!.. Набитое до отказа

брюхо, свисающие ниже колен, а вокруг куча продажных «шалав», которые лижут тебя языками — это первая ступень на пьедестал животной твари. И за

океан бы я не уехал, будь даже там миллионы в долларах США. Вот, если бы они были здесь — эти миллионы, я столько бы добрых дел на них сделал, вам бы и не снилось. О чём, узнав, назвали бы вы меня — полоумным. И совсем не преследовал бы я целей, для самого себя: как побольше ублаготворить и

успокоить свою душу. Да вряд ли бы — вы!.. позволили бы мне всё это сде- лать. На следующий день бы отняли. Я реалист, и знаю, что такое дуть на огонь или ссать против ветра. Но, даже, отбросив эту фантазию, лично я, свой долг выполнил сполна: перед собой — это прежде всего, и перед обществом тоже… В построенных моими руками домах, уже не один десяток лет живут люди и звучат детские голоса, и профессия у меня, по всем статьям выходит, что большую часть своей жизни, была самая мирная — строитель! Но кроме добывания для себя и семьи насущного хлеба, была ведь ещё и духовная

часть, которую требовалось как-то заполнить. Поэтому, как бы то ни было, но моими кумирами всегда на первом плане оставались книги и писатели, а их уже дополняли поэты, композиторы, киноактёры и певцы. Этот разноцветный букет ещё пополнялся и теми, кто пишет сатиру и, кто, веселя зрителя, читает её со сцены. Всегда интересовался философией, как и Историей. Изобрета- тели, первооткрыватели, путешественники и все остальные, все те, которые вписали себя золотыми буквами в Историю развития человечества и самого — Гуманизма! Но только не политики и представители всех рангов власти! Ибо, с моей точки зрения, среди той политической «кодлы» — не имеет значения, в какой бы то ни было стране и в какое историческое время, — если и есть среди них, с натяжкой заслуживающих уважение,