Оглавление

1. Океан между
2. Америкос
3. Проза Семейной Жизни
4. Красная Стрела
5. Питер
6. Музей
7. Котенок Из Дома 69
8. День Рождения
9. Родные Пенаты
10. Оксюморон И Литота
11. Клиника
12. Летящие
13. Дорога На Юг
14. Мертвый Пляж
15. Двадцать Одна Роза
16. В Пути
17. Майами-Бич
18. Освещенные Луной
19. Еще Не Конец
20. Нью-Йорк, Нью-Йорк
21. Эпилог

Америкос

Иногда люди готовы заплатить самую высокую цену за одно мгновение блаженства. Они готовы пожертвовать подчас жизнью, что уж говорить о деньгах. Если, просыпаясь утром, ты понимаешь, что вчера отдал последнее в угаре страсти, то ни капли не жалеешь и о потраченном не вспоминаешь, потому что именно страсть делает нашу жизнь наполненной и осмысленной — а это цены не имеет.

Эта история началась с неожиданного звонка из Америки, который раздался в квартире Никиты Самолетова. Звонил его давний приятель по имени Гриша. Он попросил Никиту о маленьком одолжении: его дядю Юлика, который, так сложилось, был младше Гриши на пару лет, осенила гениальная идея делать бизнес в России, и на первое время ему требуется приют и небольшая опека, пока он сам не освоится и не найдет себе квартиру.

Гришиного дядю, о котором он так трогательно пекся, родители вывезли в Америку в десятилетнем возрасте, в результате чего тот совсем оторвался от российских реалий. Самолетов уже встречался с Юликом не раз в Москве и в Америке, но начиная с самой первой встречи на одной из вечеринок в Вашингтоне тот ему сильно не понравился. Уж слишком самоуверенно и даже нагло вел себя этот молодой человек со своими собеседниками, включая Самолетова, который был старше лет на пять, слишком беспардонно рассказывал о своих прошлых и нынешних амурных похождениях в присутствии незнакомых дам и своей нынешней подруги. Впрочем, личность Юлика при всех недостатках не могла остаться незамеченной, как пример человека, в котором удивительным образом соединилась русская простота, которая бывает хуже воровства, и американская деловая хватка, замешанная на еврейском прагматизме.

Жена Самолетова улетела на месяц погостить к родным в Сибирь, и поэтому не было причин отказывать старинному приятелю, который так тепло принимал Никиту в Америке.

В России Юлик решил наладить продажу пилюль от простуды — очевидно, предположив, что в стране, где полгода свирепствует зима, это не может не принести большой и быстрой прибыли.

Как он сам объяснил Никите, прилетев в Москву, прибыль от продажи лекарств всего в десять раз меньше, чем прибыль от наркотиков. На наркотиках на каждый вложенный доллар можно получить тысячу, а на лекарствах — только сто. Недаром в английском языке слово лекарства и наркотики обозначают одним и тем же словом «drugs».

Когда Никита спросил, почему Юлик решил разбогатеть на этом именно в России, он то ли в шутку, то ли всерьез заявил:

— Я хочу помочь несчастному русскому народу!

— Как именно? — поинтересовался Никита. — Привезешь сюда аспирин в красивой упаковке и будешь продавать в пятьдесят раз дороже? Это напоминает историю, как первые поселенцы на американском континенте обменивали у индейцев стеклянные бусы и зеркальца на золото и землю.

— Наоборот, — деловито ответил Юлик, — я буду возить лекарства абсолютно с таким же составом, как у крупных фармацевтических фирм, но гораздо дешевле.

— А почему ты решил, что люди будут покупать именно твою отраву, а не хорошо разрекламированные обертки?

— В том-то и дело, что их упаковки и название будут похожи!

— Но это же нечестно! Они столько денег вбухивают в рекламу, а ты будешь снимать с этого сливки.

— Эй, о чем ты говоришь?! — весело ответил Юлик. — В Америке это обычная практика: либо ты выбираешь имя, либо цену.

— Ну, если гадость внутри будет одна и та же, — рассудил Никита, — тогда это в самом деле скорее благо, чем зло.

— Эй, еще бы! — и Юлик расцвел своей фирменной акульей улыбкой от уха до уха.

После этого разговора начало симпатии Самолетова к Юлику было положено. Никита понял, зачем в насквозь пропитанную коррупцией и криминалом Россию с полным бардаком в законах и головах едут самые отчаянные американцы, когда с тем же запалом и трудолюбием они могли бы делать не меньшие деньги в понятной и благополучной западной экономике.

Они ехали в Россию за тем же, за чем больше века назад первопроходцы дикого американского Запада стремились в свое эльдорадо. В России они видели раздолье для авантюризма — в хорошем смысле этого слова. Они были искателями приключений на земле с неисчерпаемыми богатствами, где аборигены (то есть местные индейцы) глупы и заторможены, а женщины красивы и всегда готовы к услугам любому, у кого есть синий паспорт и такая вот располагающая улыбка.

Очевидно, порода этих людей, в свое время создавших Америку, еще не перевелась, и Юлик был одним из них: смышленый, трудолюбивый, пунктуальный, с внутренним кодексом деловой чести и, что было особенно симпатично, непреклонной верой в успех.

Единственной его слабой стороной была страсть к женскому полу. В его отношении у него была целая теория, одной из составных частей которой была идея о поиске на российских просторах не только сокровищ, но и идеальной жены. Впрочем, какая же польза от дальнего путешествия без настоящего романтического приключения?

Своего нового квартиранта Никита видел только по утрам и вечерам, все остальное время Юлик носился с небывалой энергией по городу, подписывая договора, собирая нужные бумажки у чиновников и заводя полезные контакты в аптеках.

Как-то вечером, вернувшись с очередных деловых переговоров, Юлик обратился к Самолетову с неожиданной просьбой:

— Эй, послушай, я узнал, что ночью на Тверской у вас можно снять проститутку, и как будто недорого.

— А что, разве ты уже отказался от идеи найти здесь приличную девушку? — сдерживая ухмылку, спросил его Никита.

— Да нет, дело не в этом. Проститутки — это совсем другое. Честно говоря, мне просто интересно, как этот вопрос решается в Москве.

— Ну, если ты хочешь снять девочку в чисто познавательных целях, то это можно устроить. Сколько сейчас?.. Половина девятого. Значит, они уже на рабочих местах. Поехали…

***

Кое-кто называет проституток ночными бабочками, однако в этот урочный час толпа девушек, облепивших Тверскую и Моховую вдоль гостиницы «Москва» до Старой площади, скорее напоминала скопление пчел на сотах припаркованных вдоль дороги машин. Пчелы кучковались вокруг своих маток, вернее, «мамок», которые и регулировали здесь торгово-денежные отношения.

У ближайшей разноцветной кучки Никита притормозил.

Все «пчелки», как по команде, повернули головы к остановившейся машине. В их взглядах читалось встревоженное любопытство, ведь в машине сидит тот, кто, возможно, через полчаса навалится на тебя всем телом. Какой он будет, этот твой любовник: старый вонючий импотент с гнилыми зубами или красивый любвеобильный юноша?

К пассажирской двери их машины тут же подлетела мамка — женщина лет тридцати пяти с остатками растаявшей фигуры.

— Вам девочек? Сколько? — сразу взяла она быка за рога, бросив оценивающий взгляд в салон автомобиля.

— Одну, — ответил Никита.

— Вам какую: подешевле, подороже?

— Ты построй всех, а там поглядим, — распорядился Самолетов, зная, что чем меньше здесь разводишь церемоний, тем больше тебя уважают.

Сутенерша захлопала в ладоши и закричала своим подопечным:

— Так, девочки, встали, работаем!

Девочки, суетливо перебирая не по погоде дерзко открытыми ножками, стали выстраиваться в линию, устремив на клиентов любопытно-нахальные взгляды.

Нет ничего красноречивее на свете, чем улыбка на лице проститутки, которую выбирает клиент. В ней сочетается и фальшивая бодрость, и презрение к выбирающим ее жеребцам, и покорность судьбе. С одной стороны, ты должна понравиться клиенту, а с другой — кто знает, что тебя ждет, если ты понравишься именно ему.

— Ну что, выбрал? — спросил Самолетов Юлика.

Тот, обалдело глядя на происходящее, неопределенно пожал плечами.

— А можно еще посмотреть?

— Думаю, даже нужно.

— Ну что, выбрали кого-нибудь? — спросила мамка прокуренным голосом бывшей проститутки. — Посмотрите, какие девочки! Вон та, с краю, видите, какая хорошенькая?

— И сколько за нее? — ради любопытства спросил Никита.

Мамаша, почувствовав сделку, оживилась.

— Отдам всего за сто. Хотите с нею поговорить? Сейчас позову. Э-э-э, как тебя, девочка с краю… да-да, Настя… подойди сюда.

Та покорно двинулась к машине.

— Да ладно, не надо, — остановил ее Никита, — я и так все вижу.

— А то смотрите, девочка стройненькая, грудь — третий номер.

— Ладно, если надумаем — подъедем, — оборвал ее Никита и нажал на газ.

Буквально через сто метров он притормозил у следующего улья. К ним резво подбежала худощавая мамаша с растраченным лицом и склонилась к открытому окну с подобострастной слегка пьяной ухмылкой:

— Вам девочек?

— Нам одну, — ответил Никита.

— Только без анального секса — почему-то сразу предупредила мамаша и поморщилась, словно вспоминая о чем-то неприятном.

— Само собою, — успокоил ее Никита.

Как и в первом случае, она дала команду, хлопнув в ладоши, и через пять секунд в свете фар у машины выстроилась рота девочек разнообразных типов, возрастов и степеней симпатичности.

Как и положено, все они были одеты с крикливым вызовом. При такой конкуренции каждая старалась подчеркнуть свои сильные стороны: те, у кого были красивые ноги — выделяли их высокими сапогами и сверхкороткими юбками, у кого имелась грудь — активно намекали на нее глубоким вырезом.

— Ну что? — обратился Никита к Юлику, про себя отметив тех, кого он мог рассматривать хотя бы как кандидаток на рассмотрение.

— Ну, вроде, вон та, по центру, в кожаной куртке…

Эту девушку с хорошей фигуркой и довольно правильным лицом, что было здесь редкостью, Никита тоже отметил, однако сразу предположил за ней немалый груз лет, умело скрываемый под ярко накрашенными губами и чрезмерным макияжем, который и в самом деле в темноте мог произвести впечатление сексуальной привлекательности.

— Хочешь, покажу фокус?

— Что ты имеешь в виду?

— Давай с ней поговорим.

— Зачем? — удивился Юлик.

— Надо переброситься с нею хотя бы парой слов, чтобы понять ее интеллектуальный уровень.

— А зачем нам ее интеллектуальный уровень?

— Затем, что интеллект девушки проявляется в постели, — объяснил Никита и, подозвав мамашу к окну, указал на выбранную девушку.

— Пусть подойдет вон та, в кожанке, мы посмотрим поближе.

Мамаша, в свою очередь, выкрикнула имя девушки, и та, вульгарно раскачивая бедрами, приблизилась к машине.

— Привет, — весело воскликнул Никита, как будто знал девушку уже давно.

— Привет, — осклабилась та, сразу обнаружив многочисленные морщины на лице, безошибочно выдающие ее возраст.

— Как дела?

— Пока не родила, — отшутилась девушка, выдав не только возраст, но и немалый опыт в общении с клиентами.

— Да ладно! — рассмеялся Никита. — Откуда ты?

— Из Иваново.

— А, город невест! — закончил сентенцию Никита и вопросительно посмотрел на Юлика.

— Denied, — произнес Юлик по-английски, чтобы девушка не поняла, что ей отказано.

— Ну что, берете? — вмешалась в их обсуждение сутенерша. — Надюша у нас девочка хорошая.

— Ага, а девочке уже тридцать четыре года, — усмехнулся Никита.

— Да нет, что вы… Надюша, сколько тебе? Вот видите, ей еще и тридцати двух нет.

— Консервы, — тихо проговорил Юлик.

— Я смотрю, ты вошел во вкус! — рассмеялся Никита. — Тогда как тебе вон та, с краю, в цветных лосинах? По-моему, ничего: и фигурка, и грудь. Правда, лицо слишком бледное. Не очень хочется нарваться на наркоманку.

— All denied, — объявил Юлик свое отрицательное отношение к кастингу в целом.

— Пожалуй, мы еще проедемся, — помахал рукой мамаше Никита и перенес ногу с педали тормоза на газ.

— Ну, как знаете! Лучше девочек вам все равно не найти, — разочаровано бросила та вдогонку и поспешила к следующей подъехавшей машине.

— Интересно, и много здесь проститутки зарабатывают? — спросил Юлик, пока они медленно ехали вдоль залитой огнями Тверской, выискивая глазами торгующую живым товаром точку.

— Не так много они зарабатывают, сколько мы на них тратим, — туманно ответил Никита и указал на одиноко и как будто бесцельно стоящую у дороги приметно одетую девушку. — Ну что, еще одна попытка?

— Эй, еще бы! — с горящими от азарта глазами воскликнул Юлик.

— Что, понравилось? — усмехнулся его экскурсовод. — Это здесь всем нравится. Наши бляди — самые бляди в мире!

Общение с девушкой было кратким. Пароль: «Нам бы девушек посмотреть…», отзыв: «Во двор, налево».

— А эту можно? — спросил Юлик, пожирая глазами девушку-указатель, пока Никита сворачивал в арку, ведущую во двор.

— Можно, но только в конце ночи, она же у них еще и приманка.

В неосвещенном дворе уже стояло несколько машин, в свете фар которых выстроилась просто пугающе огромная толпа ночных фей. По команде старшей наблюдающей мамки, разбитной женщины неопределенного возраста в рейтузах и дурацкой вязаной шапке с начесом, девушки по очереди выходили из припаркованных в темноте микроавтобусов и, сменяя друг друга, строились в линию для демонстрации.

Никита сразу заметил девушку, которая резко выделялась из общего довольно однообразного ряда девочек-провинциалок, приехавших подзаработать в столицу и попавших здесь в жесткие и беспощадные лапы сутенеров.

Тоненькая, в коротеньком приталенном пальтишке, открывающем идеальные длинные ноги в темных чулках, с ангельским лицом подростка и красивыми грустными глазами, она стояла чуть сзади, как бы вовсе и не стремясь быть выбранной.

Никита и Юлик почти одновременно обратили друг к другу красноречивые взгляды. В их глазах читалось одно и то же — а именно, что выбор делать не надо, он уже сделан!

Неожиданно сзади раздался шорох автомобиля на широких шинах и по девушкам ударил мощный свет фар затормозившего во дворе джипа «Тахо», который в России очень любят бандиты, а в Америке — матери многодетных семейств.

Из него вывалились два мордоворота с растопыренными пальцами. Один из них тут же начал командовать:

— Так, мамка ваша где?.. Давай всех выстрой, сейчас смотр проводить будем… У вас тут что, наводнение было? Столько коряг нанесло! Так, расценки мне пробазарь… За опт скидываешь?.. Так, вот этих двух крайних подгони… Пальтишко расстегнули… Ну, чего, девчонки, замуж сегодня пойдем? У меня в гостях двое с Кавказа. По их законам сначала в баню…

Юлик с мольбой посмотрел на Никиту, но тот уж и сам понял всю критичность ситуации. Выскочив из машины, он подбежал к «мамке» в уродской шапке с начесом и как можно более равнодушным голосом спросил:

— Сколько вон та девочка в коротком пальтишке?

Сутенерша сначала оценивающе посмотрела на Никиту, а потом перевела взгляд в направлении его руки.

— А, Инна? Хороший выбор! Инна у нас девочка совсем молоденькая, еще не рожавшая, отдам за сто пятьдесят, никак не меньше.

— Договорились, — согласился Никита, — за сто двадцать мы ее берем.

— Да вы что, она у меня и за двести уйдет, а вам, как симпатичному мужчине, так и быть, отдам за сто пятьдесят.

Никита мгновение поколебался, продолжать ли торг, но, заметив заинтересованный взгляд одного из бритых громил в направлении их девушки, тут же сдался:

— Договорились, мы ее берем.

— Так, — громко скомандовала бандерша. — Инна идет за вещами, остальные работаем, не спим.

Расплатившись с сутенершей, Никита подождал, пока девушка возьмет в микроавтобусе пакет со своими вещами, усадил ее на заднее сиденье автомобиля, с удовлетворением отметив ее трогательно-сексуальную походку, после чего сам сел за руль.

— Эй, мы же забыли с нею поговорить! — с озорством в голосе воскликнул Юлик.

— Это можно, — хмыкнул Никита, и обратился к сидящей позади девушке. — Забыл уже, как тебя зовут?

— Инна, — приятным и немного смущенным голоском ответила та.

— Скажи, Инна, ты этим занимаешься с удовольствием или по необходимости?

— Вообще-то мне нравится, — произнесла девушка уже расслабленно и без смущения.

— Ну что? — с насмешливым вопросом посмотрел на Юлика Никита.

— Agreed! — с восторгом одобрения воскликнул тот…

***

Ничто так не сближает мужчин, как ночь, проведенная с одной женщиной, особенно если они берут ее одновременно.

У Самолетова так часто бывало: человек, с которым они с первого взгляда не нравились друг другу, потом завязывал с ним крепкую многолетнюю дружбу.

Юлик и в самом деле оказался неплохим парнем. Как он сам рассказывал, он происходил из бедной русско-еврейской семьи эмигрантов, и у него в жизни было только два пути: либо, как его отец, всю жизнь ходить в наемных работниках, пускай даже и высокооплачиваемых, либо самому заработать достаточно денег для обеспечения себя и своей будущей семьи.

За этим Юлик, собственно, и приехал в Россию, имея начальный капитал, который он заработал, еще учась в университете. В то время как его друзья наслаждались прелестями студенческой жизни с бесконечными вечеринками и любовными похождениями, Юлик купил газонокосилку и стал косить траву по объявлению.

— Я тогда учился и работал одновременно, — рассказывал он Самолетову в приступах откровенности, которые с ним случались достаточно часто. — Я шел за своею слабосильной газонокосилкой и плакал: мне надо было в университет, а я должен был скосить еще два акра…

Вскоре он купил вторую газонокосилку, гораздо мощнее, и фургон для перевозки. Год спустя он перестал косить сам, нанял работников, закупил десяток газонокосилок и открыл собственную фирму.

К концу обучения он подъезжал к университету на собственном восьмицилиндровом «Мустанге» в обществе красивой мулатки, в то время как другие студенты, весело, но бестолково проведшие годы обучения, провожали его завистливыми взглядами.

Побывав в девяносто втором году на родине в Ленинграде, он вернулся в Америку, встал на колени перед отцом и матерью и поцеловал им руки в благодарность за то, что много лет назад они вывезли его из России.

Однако страна, на чьих обширных просторах он родился, успела чем-то запасть ему в душу.

Случилось так, что Юлик, взяв лучшее от обеих культур, мог приспособиться к любым условиям и одновременно быть устойчивым к любым неприятностям и неудачам.

После ночной вылазки на Тверскую Юлика как подменили, он оказался настоящим авантюристом, освоение местных порядков пошло у него с поражающей всякое воображение скоростью. Если раньше, сбитый с толку страшными сказками, которые рассказывают о России западные средства массовой информации, он боялся выходить на улицу в темное время суток, то теперь почти каждую ночь он заявлялся домой в четыре часа утра, еле попадая ключом в дверь да еще таща за собою какое-нибудь юное и непритязательное создание с большими невинно хлопающими глазами.

Когда Самолетов поинтересовался, откуда Юлик их берет в таком количестве, тот, одарив его сверкающим оскалом своих зубов, рассказал о гениально простом способе.

Заметив на улице, в метро или кафе понравившуюся девушку, он подходил к ней и с сильным американским акцентом просил объяснить, как куда-нибудь добраться.

Это работало практически безотказно. Девушка не только рассказывала, как это сделать, но и доводила его до места. Мало того, завороженная приветливым иностранцем, она легко соглашалась на свидание вечером, которое обычно заканчивалось уже известным образом. Вообще-то в обычной ситуации английский акцент Юлика не сильно резал ухо — например, склонения и спряжения он не путал никогда, в этом смысле он был абсолютно двуязычен — но, когда Никита спрашивал его, на каком языке он думает, на английском или на русском, Юлик ухмылялся и отвечал: «На американском».

Простодушие Юлика, касалось ли это бизнеса или отношений с девушками, импонировало Самолетову, как пример здорового цинизма, в котором скрывалась большая жизненная сила. Он не комплексовал по пустякам и заражал своим пофигизмом других, отчего женщины легко прощали ему измену, а мужчины — предательство.

Апофеозом его панибратского отношения к любым проявлениям жизни стала фраза, как-то брошенная утром за завтраком:

— Сегодня я хочу сходить в церковь, — неожиданно заявил он, прихлебывая чай из блюдечка, чему научился где-то в гостях.

— Зачем это? — искренне удивился Никита.

— Хочу купить там лампадку — под нею здорово трахаться…

Проза Семейной Жизни

Одним осенним вечером, когда Никита после ужина смотрел с женой кино по телевизору, раздался звонок телефона. Он первым подошел к трубке и, к своему удивлению, услышал бодрый голос Юлика, который уже давно жил самостоятельно в съемной квартире на Покровском бульваре и звонил редко, занятый с головой своими таблетками, а больше бесконечными любовными похождениями.

Америкос, как это всегда у него бывало, без лишних церемоний, используя жаргонные словечки, которых нахватался у местных бизнесменов, задал ошарашивающий вопрос:

— Братан, ты поедешь завтра с нами в Питер?

— В Питер? — слегка опешил Никита, ловя на себе взгляд жены с немым вопросом, кто звонит. — С какой целью?

— С целью весело провести время с двумя симпатичными девушками, которые мечтают с тобою познакомиться, особенно одна.

— Это шутка?

— Сейчас эта шутка с тобой поговорит…

— Подожди, подожди, — попробовал остановить его Никита, но было поздно, в трубке наступила небольшая пауза с шорохом предаваемой из рук в руки трубки, а потом он услышал нахальный девичий голосок:

— Привет!

— Здрасьте! — немного обалдело ответил Никита.

— Мы на выходные собираемся в Питер. Вы с нами поедете?

— В выходные? — переспросил Никита, не зная, что ответить.

— Да, мы выезжаем в пятницу вечером, — продолжал нахальный голосок.

— Почему так срочно?

— Что за странный вопрос? — опешила девушка, не понимая, почему он так скован в разговоре. — Нам как раз не хватает четвертого для компании.

— Даже не знаю, что ответить…

— Ха-ха-ха! Тут у меня вырывают трубку… Пока!

Снова послышался шелест передаваемой трубки.

— Братан, соглашайся, — раздался громкий голос Юлика, потом он понизил его до интимного тона, — очень советую, это что-то специальное. И она тобой интересуется. Так ты едешь?

Против такого выкручивания рук устоять было трудно. Со всей серьезностью, на которую он был только способен, играя сильное раздражение, Никита ответил:

— Хорошо, я поеду, но чтобы это было в последний раз!

— Почему последний, ха-ха? Ты что, не можешь говорить? А-а, понимаю. Потом созвонимся, я тебе расскажу, как я с ними познакомился. Это почти детективная история, — у этого американца все истории были детективными. — Короче, я на завтра покупаю билеты на «Красную стрелу», и ждем тебя у поезда в половине двенадцатого.

Никита с преувеличенной злостью бросил трубку.

— Кто звонил? — спросила жена с нескрываемым любопытством.

— Да-а, с работы, начальник, — он беспомощно развел руками. — Совсем обнаглели. Требуют, чтобы в эти выходные я ехал в командировку в Питер. Обещают хорошо заплатить.

— Какие сволочи, — посочувствовала ему жена. — Но делать нечего, деньги нам сейчас очень нужны, ты же знаешь.

— Да, — согласился он, чувствуя себя последним гадом, — делать и правда нечего…

***

Почему мужчина изменяет? Даже если он счастлив в браке, ну пусть не счастлив, а по крайней мере, удовлетворен в нем? И все равно, сложись обстоятельства, делает это походя, как ни в чем не бывало, порою даже, не смыв запаха чужой женщины, укладывается на супружеское ложе. Подлец ли он? Негодяй? Или просто обычный человек, которому не хватает в жизни приключений?

Самолетов никогда не рассматривал себя как обычного человека, да и немалое число талантов не давали ему для этого оснований. Кроме того, он был умен, энергичен, общителен, спортивен, закончил физический факультет московского университета, и самое главное, по его собственному убеждению, имел незаурядные способности к словосложению.

Вот это его последнее обстоятельство и сыграло с ним злую шутку. Если считать себя в чем-то гениальным, то все остальные способности не приносят плодов. Сразу после окончания университета, он вместе с друзьями бросился в пучину частного предпринимательства. Страна, находящаяся в периоде перехода из социализма в капитализм, давала энергичным без чистоплюйства молодым людям прекрасную возможность для первичного накопления капитала. Надо было лишь упереться в каком-нибудь деле, занять свободную нишу (а они в начале 90-х были свободны почти все), да прикрыть глаза на использование не всегда честных методов, включая уход от налогов, граничивший с воровством, и необходимость иметь бандитскую крышу.

Однако это претило высоким принципам Самолетова-творца. Как только дело доходило до серьезного предприятия, где надо было поставить на карту все, возможно и жизнь, он плавно отходил в сторону, оставляя своим компаньонам основную тяжесть морального напряжения и всю ответственность за исход дела, и, как следствие, основные доходы, если они были. Как результат, друзья, с которыми он начинал бизнес, быстро разбогатели, основали свои компании и перешли на более высокую ступень социального положения, куда Самолетова если и пускали, то только на правах старинного приятеля и человека творческого склада, с которым весело и хорошо, да и делить нечего, поэтому можно не напрягаться при общении.

В конце концов друзья дали ему деньги на издание сборника рассказов, который он сам потом и возил по магазинам, пытаясь получить с этого хоть какой-то доход. Но работать лично с автором магазины почему-то не хотели. Обычно директор магазина его спрашивал, вертя книгу в руках:

— Это что?

— Это юмор! Очень смешная книга! — отвечал с энтузиазмом Самолетов.

— Да, — хмурился директор, — к сожалению, наш народ не понимает юмора.

— Там много и эротики, — пытался автор угадать вкусы гипотетического «народа».

— Вы с ума сошли, — с негодованием возвращал книгу директор, — в наш магазин заходят дети…

Почти весь тираж так и остался лежать нераспроданным на складе у одного из его друзей, удачливого предпринимателя. И Самолетов сдался. То, ради чего он пожертвовал карьерой в бизнесе, оказалось фикцией, пустышкой. Он решил, что никогда не станет великим писателем, а на меньшее он согласиться не мог. И тогда он зарекся писать раз и навсегда. И даже когда знакомые, а он, само собою, снабдил экземпляром своей книги почти всех, хвалили его и говорили, что давно не получали такого удовольствия от чтения, он недовольно морщился — мало кому понравится напоминание об жизненных неудачах. Теперь Самолетов работал простым программистом, жизнь которого, как известно, тяжела и неказиста.

***

С женщинами Самолетова преследовала похожая история. В молодости отношения с каждой он рассматривал лишь как некую репетицию перед будущей настоящей страстью. Он был надежным другом, остроумным собеседником, страстным любовником, но как только все вступало в серьезную стадию принятия ответственного решения, а именно: жениться или не жениться, — он делал шаг в сторону. Нет, он никогда не рвал отношений внезапно, сообщая влюбленной девушке, что им лучше расстаться. Он просто переставал прилагать усилия к их поддержанию. Он никогда не звонил первым, но отвечал на звонки. Если она хотела встретится, он встречался, и вел себя так, будто ничего не изменилось. Если она хотела любви, он не отказывался, снова и снова доводя ее до признания, что такого она уже не сможет испытать никогда.

Однако в главном, в попытках разобраться в его чувствах и истинных намерениях, он выказывал полное безразличие. И в ответ на вопрос подруги: «Что с тобою? Разве ты меня больше не любишь?» — пожимал плечами в притворном непонимании: «О чем ты? Нам ведь сейчас так хорошо? Не будем портить отношения дурацким выяснением».

В зависимости от того, как долго та или другая подруга готова была терпеть такое положение вещей, столько времени и продолжался их роман. Впрочем, если не случалось одно «но».

Дело в том, что его натура имела странное свойство: как только в положении девушки случалось какое-либо кардинальное изменение, например, если она удалялась на значительное расстояние или, не дай бог, выходила замуж, его страсть вспыхивала с небывалой силой.

Так случилось с девушкой по имени Глория, роман с которой закончился ее отъездом в другую страну. Это обстоятельство всколыхнуло его любовь с небывалой силой. Образ далекой покинутой всеми женщины, которую он называл «птенцом», нуждавшейся в его опеке и защите, разбудил в нем океан нежности и желания.

Он стал засыпать ее исполненными страсти письмами, он тратил огромные деньги на долгие будоражащие воображение телефонные разговоры. К несчастью, эта перемена нашла сильный отклик и в душе Глории, которая, имея непростой и очень самостоятельный характер и отринув помощь родных и близких, отчаянно боролась за выживание в новых обстоятельствах. Так случилось, что судьба поначалу забросила ее в Израиль, а потом перенесла в Штаты, и везде Никита преследовал ее короткими визитами.

Но поездки Самолетова закончились ничем. Если при первых встречах они просто умирали от счастья держать друг друга в объятиях, то чем лучше она адаптировалась в новой жизни, тем меньше и меньше они находили точек соприкосновения. Пока вдруг не выяснилось, что между ними не осталось ни капли общего. Они расстались при обоюдном понимании и согласии.

И здесь вдруг выяснилось, что рядом с Самолетовым давно находится особа, которую как будто совершенно устраивает его отношение к жизни.

Их знакомство состоялось еще на пике романа Никиты и Глории. И поначалу казалось случайной сексуальной связью двух молодых и не замороченных условностями людей. Она все знала про его поездки, куда и зачем он путешествует, и догадывалась про многих других женщин, но старалась и виду не подать, что ее это сильно трогает.

Она никогда не отказывала ему в сексе, как бывает со многими девушками, которые, жеманно ломаясь, поднимают цену каждого соития до неимоверных высот, практически открывая торговлю каждым фактом случки, требуя взамен либо дорогие подарки, либо признания своей безоговорочной власти.

Она никогда с ним не ссорилась. И даже если случался неожиданный конфликт, ну например, она находила в компьютере его переписку с какой-нибудь страстной особой, это не приводило к немедленному разрыву. При обсуждении обоюдных претензий: во-первых, какое она имела право и, во-вторых, как он только мог, во время которых в ход могли идти самые безобидные вещи, включая крепкие выражения, брошенные на пол чашки, сломанные стулья и другая мелкая и крупная мебель, — она доходила до определенного предела, но в конце концов ему уступала.

Она позволяла ему практически все, что с одной стороны ему очень импонировало, а с другой настораживало, не имеет ли она какой-то скрытый план. Но время шло, и если какой-то скрытый план и существовал, то он был настолько законспирирован, что не имел ровным счетом никакого значения.

Ему было хорошо и комфортно. Она была умна в общении, так что ему никогда не было скучно, и сексуальна, так что он всегда был удовлетворен. И чем дальше шло время, тем меньше ему хотелось искать кого-то на стороне — от добра добра не ищут.

Когда ему исполнилось тридцать лет, он вдруг в первый раз со всей серьезностью подумал, а не та ли это девушка, которая послана ему судьбой? И впервые эта мысль не показалась ему ужасной.

Более того, он осознал, что уже далеко не мальчик, а время с каждым днем идет с нарастающей скоростью, и что пора подумать о продолжении рода — ужасно не хочется оставаться на старости лет одному. И если он не женится сейчас, то уже никогда не женится. Короче, на него вдруг нахлынул весь тот букет ощущений, который можно назвать кризисом переходного возраста из юношеской мечтательности в состояние трезвой зрелости. Ему отчаянно захотелось вскочить в семейный поезд, где давно мчались его более успешные друзья.

Но чтобы это и в самом деле произошло, оказалось достаточно какой-то мелочи, полнейшего пустяка. Однажды утром, когда он отвозил на работу эту особу, с которой давно жил гражданским браком, она вдруг ему объявила, что с сегодняшнего дня оставляет ему только две альтернативы: либо он завтра женится на ней, либо она уходит от него навсегда.

И он сдался! Вернее, она его дожала, в отличии от менее терпеливых претенденток. Через месяц они подали заявление на брак, а еще через месяц расписались в присутствии всего двух свидетелей.

***

Итак, их брак не был венцом страстной любви, когда люди дают клятву на верность, а был, скорее, договором друзей о совместном проживании, и то, что договор был подтвержден государством как официальный институт, ничего не меняло.

Конечно, он тщательно скрывал от нее свои похождения. Чаще всего это и похождениями назвать было трудно. Ну разве меняет что-либо в отношениях супругов, когда она уезжает, допустим, погостить к родственникам в другой город, а он, мучимый одиночеством и тоской, а больше ощущением, что упускает прекрасный шанс, едет ночью в город и снимает на ночь проститутку? Самолетов никогда не считал половой акт чем-то настолько серьезным, что может испортить добрые отношения между людьми.

Он даже не помнил их по именам и лицам. Немножко, может быть, по телам и темпераментам, которые редко у кого из ночных бабочек бывали хороши.

Иногда в общении с женой он проговаривался об этом.

— А с другими женщинами тебе так же хорошо? — однажды спросила она ревниво.

— Конечно, не так, — ответил он, отрываясь от какого-то дела, кажется, от просмотра телевизора.

— Что? Значит, ты продолжаешь трахать еще кого-то? — закричала она, схватила его за шею и сдавила горло.

— Не мог же я ответить, что с другими мне еще лучше, — попытался отбрехаться он, но не тут-то было, ее хватка стала еще крепче.

— Итак, я повторяю вопрос: с другим тебе так же хорошо? Думай, что отвечать, хорошо думай!

— Я не знаю… Кхе-кхе… Ой, мне дышать нечем!

— Думай, хорошенько думай!

— Я не знаю, как с другими, и не хочу знать…

— Вот, так бы сразу, — и она милостиво отпускала его на свободу.

— Кстати, а почему ты спросила? — интересовался он, потирая шею.

— Потому что ты уставился на эту полуголую девку на экране, когда рядом лежит живая жена!

— Ты что, ревнуешь? — снисходительно улыбался он, похлопывая ее ниже пояса, — Ну, ладно, давай я займусь с тобою любовью. Только повернись лицом к телевизору.

— Ты что, при этом еще собираешься смотреть телевизор?

— А ты разве нет?

— Боже мой, какой ты неромантичный!

— Ах, тебе романтики мало? А ну пошли!

— Куда?

— Сейчас я тебе покажу, куда…

— Нет, только не туда!

— Ну ты же сама говорила, что тебе романтики мало…

Дальше между ними происходило нельзя сказать чтобы очень бурное, но не без фантазии соитие, после которого он снова переключал свое внимание на телевизор, проводя так почти все вечера.

Время от времени она спрашивала его:

— Ты меня любишь?

Немного поразмыслив (он не любил банальных вопросов и ответов), Никита отвечал:

— Я тебя люблю, но только когда ты: во-первых, не лезешь в мои карманы, во-вторых, не суешь свой нос в мою переписку, и в-третьих, не обыскиваешь каждый угол нашего дома в поисках презервативов и других улик.

— Чего захотел, — она редко лезла за словом в карман, — я хоть и женщина, но далеко не дура…

Таким образом можно заключить, что их союз был построен на дружбе и юморе. И поэтому, если он ложился с другой женщиной, то не считал это изменой. Во-первых, он ложился не дружить, а во-вторых, то, чем они занимались, не всегда было смешно.

Красная Стрела

Без пятнадцати двенадцать ночи Самолетов ступил на перрон Ленинградского вокзала и двинулся вдоль фирменного красного поезда, с волнением всматриваясь в толпу провожающих и отъезжающих в поисках Юлика и еще неизвестных ему спутниц.

Возле седьмого вагона он увидел плотную фигуру приятеля в вытертой желтой матерчатой курточке и рядом две девичьи фигурки.

Юлик, заметив Самолетова, замахал руками и заулыбался во всю ширину перрона. Девушки также повернулись в его сторону, с интересом вглядываясь в приближающегося к ним человека. Одна из них была выше Юлика на полголовы. У нее было симпатичное лицо с остреньким носиком и задумчивые глубоко посаженые глаза. Одета она была в длинную дубленку, под которой угадывалась фигура фотомодели.

Никита предположил, что это девушка Юлика: уж что-что, а фигуру он всегда выбирал идеальную. Другая девушка стояла чуть в стороне, и Никита не успел толком рассмотреть ее в свете вокзальных фонарей, лишь краем глаза отметив что-то изящное и волнующее.

— А вот и братан! — набросился на него со своим оптимизмом Юлик. — А мы уж думали, что ты испугался, что тебя растерзают две незнакомки, и не придешь. Познакомься, это Люба…

Девушка-фотомодель протянула ему руку и приятным низким голосом сказала:

— Люба. Очень приятно познакомиться.

— Никита, — пожал ее длинные суховатые пальчики Самолетов, отметив про себя, что по телефону разговаривал с другой.

— А вон та девушка, делающая вид, что она не с нами — это Лана, — пояснил американец.

Никита, наконец, получил возможность рассмотреть вторую девушку, стоящую в лучах привокзального прожектора. На ней были голубые плотно обтягивающие джинсы, короткая распахнутая рыжая дубленка и модные полуботиночки на высоком каблуке. Роста она была не выше среднего, но ее фигурка была настолько тонка и изящна, грудь развита, а попа создавала столь дивный крутой изгиб, что у Никиты перехватило дыхание от охвативших его предчувствий. Дубленка едва закрывала ее бедра, и в свете бьющего сзади прожектора Никита обратил внимание, что в том месте, где ее стройные ноги соединялись, образовывался треугольный просвет, притягивающий взгляд, словно магнит. Он и представить себе не мог, что джинсы могут сидеть на женщине столь волнующе. Нет, скорее всего Юлик выбрал именно вторую девушку, по крайней мере Самолетов на его месте сделал бы именно так.

Между тем она подошла и просто протянула руку:

— А я вас знаю, — сказала она звонким голосом, как будто и вправду давно была знакома с ним.

— Откуда? — удивился Самолетов, рассматривая ее большие зеленые глаза газели, классический носик, правильно очерченные немножко полные губы и волевой подбородок.

— Я читала ваши рассказы — мне Юлик дал. Я давно просила познакомить меня с автором, — она смотрела прямо в глубину его души, и он чувствовал в этом почти наглом взгляде неподдельный интерес.

— Какая приятная неожиданность, — он почувствовал, как его голос странно дрожит и каждое слово дается с трудом. Мало того, все тело приобрело деревянную неуклюжесть, утратив всякую естественность при движении.

— Скажите, а это правда, что там написано?

— Ну, как вам сказать, — попробовал найти слова Никита, — вообще-то мне хотелось, чтобы люди воспринимали все написанное мною как художественное произведение, а не как автобиографические записки.

— И все же я прочитала книгу взахлеб и ревела в некоторых местах, как ненормальная.

— Ладно, хватит болтать, — вмешался Юлик, заметив, что между двумя молодыми людьми мгновенно возник глубокий контакт, — сейчас поезд отойдет. Или вы остаетесь?

— Нет, мы едем. Остаетесь вы, — рассмеялась Лана, и компания со смехом и веселой суетой погрузилась в поезд «Москва — Санкт-Петербург», отходящий в полночь.

***

У них было два двухместных купе-люкс. Как только молодые люди устроились в одном из них, Юлик достал пару бутылок шампанского и початую бутылку клюквенного ликера «Wildman».

— Не хочешь выпить? — предложил он Никите, чем оказал большую помощь, так как из-за охватившего его смущения тот не мог вымолвить ни слова. — А то мы тут уже с утра напиваемся.

— И я буду, — подхватила Лана, оказавшаяся рядом с Никитой на одном спальном месте, — налейте мне ликера!

— А я буду шампанское, — почему-то смущаясь, проговорила Люба.

— Посмотрите, а строила из себя девственницу: мол, я не пью, — издевательски произнесла Лана.

— Я и не пью, — подтвердила Люба, — я только попробую.

Юлик разлил всем в полиэтиленовые стаканчики, найденные рядом с бутылками минеральной воды, положенной в люксе.

— Эй! — поднял он «бокал». — Я предлагаю выпить за знакомство. Надеюсь, оно будет приятным. Не так ли, девочки?

При этом девочки почему-то захихикали, а Никита от неприкрытости намека кашлянул.

Они выпили, и Самолетову стало немного легче.

— Кстати, Никита, — продолжал выполнять обязанности тамады Юлик, — я тебе еще не говорил. Я познакомился с нашими попутчицами в Воровске, куда недавно летал по делам.

— Кажется, ты слетал не зря, — заметил Никита.

Девушки, довольные комплиментом, переглянулись.

— Ты не представляешь, что это за город! Ищу я в центре администрацию и по ошибке захожу в какое-то здание. И тут же чуть не схожу с ума от невероятного количества красавиц.

Девушки весело засмеялись.

— Это был всего лишь наш университет, — пояснила Лана.

— Вы учитесь в университете? — спросил немного удивленный Никита, никак не ожидавший этого от девушек.

— Да, в Воровском государственном, на РГФ, — с нескрываемой гордостью сказала Люба.

— Звучит весьма загадочно… Что такое РГФ? — поинтересовался озадаченный Никита, не зная, верить им или нет.

— Факультет романо-германской филологии.

— Эй! Я все время думаю, — вмешался в разговор Юлик, — зачем в самом центре России, где ни разу не ступала нога ни одного германца, я уже не говорю про романцев, вдруг понадобился факультет романо-германской филологии?

— А ты не догадываешься? — спросила его Лана.

— Даже близко представить не могу. Я понимаю, факультет математики или физики.

— Я бы еще меньше поверил, — вмешался в разговор Никита, — если бы девушки оказались с факультета математики.

— Как раз с математикой все понятно, — с уверенностью знатока заверил Юлик. — Каждая женщина должна знать математику.

— Это еще зачем? — задал слегка обидный для женщин вопрос Самолетов.

— А как же! Чтобы складывать и отнимать мужиков, а затем их делить и умножать.

Такое объяснение вызвало у всех неудержимый прилив веселья.

— Нет, правда, — вошел в раж американец, — а еще девушку со знанием математики после окончания университета можно поставить на поле мешки с картошкой считать.

— Ага, — саркастически заметила Лана, — а со знанием физики — их грузить.

— Точно, — обрадовался такому дополнению Юлик. — Так вот вопрос: что будет делать в поле выпускница факультета романо — не приведи господи — германской филологии?

— Юлик, ты сейчас получишь! — Лана шутливо ткнула его в живот кулачком.

— Эй, я не шучу! Объясните мне, кому в Воровске понадобился ваш РГФ?

— Что же здесь непонятного, — начала объяснять Лана. — В любом городе есть его руководители, начальники разных предприятий и просто обеспеченные люди.

— Это я понимаю, — с комично-серьезной миной произнес Юлик.

— Хорошо. Если у них родится сын, его потом тоже можно сделать начальником. А представь, если родится дочка-красавица. Куда ей после школы?

— В Москву, в институт, — предположил Никита.

— В Москву — одну, да еще на пять лет?! Боязно! Да и зачем, когда здесь под боком тоже есть университет, а на нем есть такой замечательный факультет, как РГФ, где и языкам научат, и образование высшее дадут. Знаешь, как у нас ценится невеста с образованием!

— Как интересно! — воскликнул Юлик. — Значит, на вашем факультете выпускают невест?

— Он, кстати, так и называется, — пристально глядя на Юлика, заявила Люба, — факультет невест.

Юлик с преувеличенным подозрением посмотрел на Любу, сделав нарочито глупый взгляд.

— Короче, ты попал, Юлик! — засмеялась Лана.

Тот картинно схватился за голову. Люба подала глазами знак Лане — мол, зачем она так сразу — и та сдала назад.

— Шутка! Ой, как курить хочется! — уводя разговор в сторону, воскликнула Лана. Затем, взяв со стола пачку дамских сигарет и зажигалку, спросила подружку. — Люба, ты не составишь мне компанию?

— Пойдем, — согласилась Люба, хотя было похоже, что она не курит.

Когда девочки удалились, закрыв за собою зеркальную дверь купе, Никита насел на загадочно улыбающегося Юлика:

— А теперь скажи, где ты их взял?

— Братан, это длинная история, — сразу с изощренностью инквизитора сообщил тот, видя, как горят глаза собеседника, — потом расскажу.

— Быстро говори!

— Братан, какая тебе разница, — не сдавался распираемый от удовольствия Юлик. — Представь, что тебе они свалились с неба. У нас два купе, впереди ночь, потом еще два дня в Питере. Расслабься…

— Юлик, ты не смотрел фильм «Восточный экспресс»? — Самолетов начал терять терпение. — Так вот, одного из пассажиров там убивают с особым цинизмом. Надеюсь, ты не хочешь оказаться на его месте?

— Только без угроз, братан. — попросил американец примиряюще, — Вижу, они тебе понравились.

— Понравились — не то слово. Я ничего не понимаю!

— Как будем делить? — с шутливым прагматизмом спросил американец.

— Обе ничего, но ты одну уже выбрал?

— Я-то выбрал. А кто тебе больше нравится? Хочешь угадаю? — Этот первопроходец российского «дикого Запада» знал толк в изощренных моральных пытках. — Как тебе, например, Лана?

— Я в шоке! — с предельной откровенностью сознался Самолетов.

— То-то, — милостиво сказал американец, — я ее уже давно знаю и очень рекомендую.

— А мне показалось, это она твоя девушка?

— Я чувствую, ты меня сейчас, как Дездемону, придушишь. Не волнуйся, с Ланой мы просто друзья. А моя девушка — Люба, меня с нею Лана и познакомила. Я ее спросил, нет ли у нее какой-нибудь красивой подруги, чтобы была и добрая, и хозяйственная, ну и вообще…

— …И вообще хороший человек, — с облегчением, смеясь, перебил его Никита.

— Эй, ты меня понял! Когда она познакомила меня с Любой, я тут же влюбился. Я нашел то, что искал! Ты не поверишь, но она девственница!

— Кто, Люба?

«Господи, — подумал Самолетов, — как легко обмануть эти наивные нетронутые российской действительностью американские души!»

— Представляешь, братан, это же феномен какой-то: в девятнадцать лет — и девственница!

— Что же ты теперь с нею делать будешь? — спросил Никита с сочувствием.

— Как «что»? Буду ее первым мужчиной! — Юлик, как всегда, был неподражаем в своей простоте.

— Куда я попал! — в шутку схватился за голову Никита, — а что же мне делать? Надеюсь, Лана не девственница?..

— Этого не знаю, но перед тем, как я с нею познакомился, она перетрахала половину…

Американец не успел договорить, так как дверь купе открылась, и на пороге появилась Лана с подругой.

— О чем вы тут говорите? — бодро спросила она, снова усаживаясь рядом с Никитой.

— Эй! Как о чем? О том, какие у нас красивые попутчицы, — тут же состроил свою белозубую улыбку Юлик. — Вот Самолетов, например, просто в шоке. Правда, Никита?

— Да уж, — промямлил он, мучаясь оттого, что в присутствии попутчиц сразу теряется и не может взять необходимый при общении с девушками беззаботный тон, чтобы не казаться полным идиотом.

— А я хочу еще выпить, — сообщила Лана.

— Эй! Предлагаю выпить за красоту! — тут же предложил Юлик. — Никита, разливай…

И вечер задорно покатился дальше. Четверо не обремененных заботами молодых людей от души веселились, говоря о тысяче как будто ничего не значащих пустяков, которые на самом деле являлись кодовым языком, состоящим из намеков и тестовых вопросов: «А ты мне нравишься! — Ты мне тоже! — Ну и до чего все это дойдет? — Я не знаю, но, похоже, до того самого, о чем каждый из нас думает! — Здорово! — Еще как!»

***

Наконец наступил столь поздний (или столь ранний) час, когда неожиданно встал вопрос, которым заканчиваются все подобные вечеринки: кто, где и с кем будет спать?

Самолетов до последнего момента был уверен, что девушки останутся в одном купе, а они с Юликом — в другом. Но, как всегда, инициативу взял на себя американец, заявив, что вообще-то пора спать, и они с Любой уходят. Упускать то, что было у него практически в руках, он не любил. Люба даже не пыталась возражать. Она с таким обожанием смотрела на Юлика, что Никита, поначалу решивший, что она просто глупа и заторможена, понял, что и сам по отношению к Лане находится в таком же положении и, возможно, тоже производит на окружающих впечатление полного кретина.

Юлик с Любой забрали свои вещи, недвусмысленно пожелали им спокойной ночи и удалились. Между Ланой и Никитой повисла напряженная тишина.

— Я хочу еще выпить, — сказала Лана и сама налила себе и Самолетову остатки клюквенного ликера.

Он с благодарностью глотнул рубиновой жидкости, даже не почувствовав вкуса, но легче от этого не стало. Он не знал, ни с чего начать разговор, ни что делать дальше. Неожиданно Лана встала:

— Я хочу курить. Самолетов, вы не составите мне компанию?

— С удовольствием, но с одним условием, — обрадовался нашедшемуся выходу из положения Никита, отодвигая перед девушкой дверь купе.

— С каким? — удивленно посмотрела на него Лана.

— Мы переходим на «ты».

— Договорились, — улыбнулась Лана, вселив в него надежду, что первый лед треснул.

В тамбуре сильно качало, и Никита вынужден был одной рукой крепко держаться за единственный поручень в стене, а другой — придерживать за талию девушку, которой долго н