Глава 1

Краткий курс истории Кореи

Ужать всю историю полуострова до размеров одной книги – задача архисложная, но перед тем, как говорить о современности, надо показать, «как и почему мы дошли до жизни такой».

Формирование традиционной корейской государственности в древности и Средние века

Историография как Севера, так и Юга разделяет тезис о «пятитысячелетней истории Кореи», но если подойти к этому вопросу с археологической точки зрения, то самые ранние следы человека на Корейском полуострове корейские ученые относят к позднему палеолиту, а первое корейское государство, так называемый Древний Чосон, существовало на севере полуострова в I в. до н. э. и было покорено ханьским Китаем. Время возникновения этого государства и его географическое положение до сих пор остаются предметом научных дискуссий.

Кроме того, сведения о первых государственных образованиях на территории Корейского полуострова относятся к I в. до н. э. Хотя вопрос о том, с какого времени три государства (Когурё на севере[1], Пэкче на юго-востоке и Силла на юго-западе) можно действительно считать государствами, а не союзами племен/общин или тем, что на Западе называется «вождеством», тоже иногда трактуется как дискуссионный. С точки зрения ряда западных историков, о государстве в общепринятом смысле слова можно говорить только с III–IV вв., поскольку знаем о существовании в это время в Корее таких элементов государственной системы, как сбор налогов, постоянная армия, появление бюрократического аппарата.

Три государства долго воевали за объединение, но победа досталась Силла (668) при помощи танского Китая, после чего территории за пределами нынешней границы КНДР и КНР были навсегда утрачены, а на современные рубежи корейское государство вышло много позже, к XV в.

С ослаблением государственной системы Силла на территории полуострова наступил кратковременный период раздробленности на отдельные государственные объединения, закончившийся после того, как Ван Гон, основавший в 918 г. государство Корё, вынудил последнего вана[2] Силла в 935 г. отречься от престола в его пользу.

С этого времени Корея становится известна на Западе, так как последний период истории Корё связан с обретением вассального статуса по отношению к монгольской империи Юань (1264–1368). Не сумевшие добиться своей цели исключительно силовыми методами, монголы сохранили в стране правящую династию и принцип косвенного управления, который они применяли только в двух государствах – в Корее и в России. Монгольское правление, с одной стороны, расширило связи Кореи с окружающим миром, но оно же стимулировало определенный рост националистических тенденций в истории и культуре. Например, именно тогда появляется миф от первопредке Тангуне, основавшем Древний Чосон в 2333 г. до. н. э.

Государство Корё было разрушено после того, как на смену монгольской династии Юань в Китае пришла династия Мин (1368–1644). Внутри страны шла борьба между промонгольской и прокитайской партиями, против вторжений чжурчжэней с севера и японских пиратов с юга. На этом фоне династия становилась все больше зависимой от региональных военачальников, один из которых, Ли Сон Ге, пользовавшийся широкой популярностью из-за побед над японскими пиратами, сначала ликвидировал всех своих соперников и стал фактическим правителем страны, а потом сверг последнего корёского вана и в 1392 г. стал основателем новой династии Ли. Государство было снова названо Чосон, а столица перенесена в Хансон/Ханъян, получивший в конце XIX в. в народе название Сеул, т. е. «столица», хотя официально это название за городом закрепилось только в 1946 г.

518 лет правления династии Ли (1392–1910) проходили относительно спокойно – самым тяжелым испытанием для страны стала Имчжинская война (1592–1598), когда объединивший Японию Тоётоми Хидэёси двинул свои армии на завоевание всего остального известного ему мира. Корее удалось отстоять свою независимость благодаря действиям корейского флота, партизанскому движению и помощи Китая. Война не стала толчком для серьезных преобразований, и с начала XVIII в. страна погрузилась в период застоя.

Корея в новое время

К последней четверти XIX в. Корея подошла в роли «королевства-отшельника», будучи наиболее закрытой страной региона. Япония к этому времени уже прошла через Реставрацию Мэйдзи и активно запустила процесс модернизации и превращения страны в державу европейского класса. Китай предпринимал к этому определенные усилия, несмотря на внутренние проблемы. Корея же продолжала находиться во внешнеполитической изоляции, а конфуцианские ученые, придерживавшиеся концепции «малого Китая», даже полагали, что их родная страна является бóльшим образцом «правильной старины», чем Китай, где теперь правят маньчжуры.

Династия Ли обеспечила Корее длительный период политической стабильности. Со времени разрушительной Имчжинской войны 1592–1598 гг., когда Корея «отбилась» от японской агрессии, Страна утренней свежести практически не вела войн и не испытывала серьезных социальных потрясений. А когда нет внешних вызовов и внутри спокойно, кажется, что нет и стимулов для того, чтобы что-то менять. В конце XIX в. Корея не имела ни больших городов, живущих в основном торговлей, ни класса/прослойки коммерсантов.

Возможно, именно длительный период отсутствия внешних угроз сформировал в Корее довольно специфическую традицию фракционной борьбы, которая стала одним из наиболее серьезных пороков традиционной системы, элементы которого процветают и в рассматриваемое нами время.

Открытие страны дало толчок новому витку этой грызни, при этом выбор направления в политике очень часто зависел от того, какой политической позиции придерживаются оппоненты. Но главным следствием стал трагический раскол между «патриотами» и «модернизаторами». Первые почти не представляли себе самостоятельное развитие страны без обращения лицом к корням, стремясь сделать внешние заимствования минимальными. Вторые были настолько уверены в неспособности соотечественников самостоятельно провести модернизацию, что дискутировали в основном о том, под чьим патронажем и по чьему образцу она должна проходить.

ХХ в. Корея встретила с довольно неприглядным имиджем бедной, нецивилизованной и насквозь коррумпированной страны. Как писал российский дипломат А. Н. Шпейер: «То безобразное состояние, в котором находится в настоящее время Корея, высшие классы коей, не исключая короля, возводят взятки на степень необходимого, если не единственного фактора внутренней политики, тот поголовный обман и та беспросветная ложь, которые царят ныне во всех слоях корейского общества, приводят меня к тому грустному убеждению, что никакие старания наши не смогут поставить нашу несчастную соседку на ту нравственную высоту, ниже которой самостоятельное существование государства немыслимо и не может быть допущено его соседями».

17 ноября 1905 г. после победы в Русско-японской войне японцы установили в Корее свой протекторат, что подразумевает сохранение правящей династии и внутренней структуры государства при уничтожении структуры внешней, то есть расформировании армии, отсутствии самостоятельно проводимой внешней политики и т. д.

Борьба против протектората осуществлялась по нескольким направлениям. Первым была вооруженная борьба в форме отрядов «Армии справедливости» («Ыйбён»). Вторым – просветительское движение, направленное на создание частных школ, издание книг, пропаганду корейского национализма. Третьим – действия по дипломатической линии: Корея рассчитывала на помощь США, однако американские власти оказались глухи к ее просьбам.

В 1907 г. после неудачной попытки отправить делегацию «ходоков-жалобщиков» на международную конференцию в Гааге японцы вынудили вана Кочжона отречься от престола в пользу его слабовольного сына Сунчжона, а 22 августа 1910 г. корейский император «отрекся от престола в пользу японского», и Корея была официально включена в состав Японской империи.

Заметим, что к немедленной аннексии страны стремились не все японцы. Генеральный резидент Ито Хиробуми был за постепенное присоединение, считая, что форсированные темпы повлекут за собой большие протесты, и боролся с «ястребами». Однако в 1909 г. Ито Хиробуми был застрелен «генералом армии Ыйбён» Ан Чжун Гыном, после чего судьба страны была решена.

Мир остался к этому равнодушным, так как международное право того времени было построено на несколько иных принципах. Господствовавшая тогда концепция легитимизма говорила, что если государство настолько слабо, что не может навести порядок на своей территории, то нет ничего плохого, когда иностранные государства начинают внедряться в него и наводить свои порядки, окончательно разрушая государственный суверенитет этой страны[3]. Поэтому, когда Страна восходящего солнца установила в Корее протекторат, это не было воспринято как вопиющее нарушение международного права, даже несмотря на то что с точки зрения южнокорейских историков при этом были попраны традиционные юридические нормы.

Период японского колониального господства

На протяжении 35 лет Корея оставалась японской колонией. Управление страной осуществлялось генерал-губернатором, верхний слой чиновничества формировался также из японцев. Хорошо обученные полицейские силы, дополняемые крупными военными гарнизонами, следили за порядком, создав жесткую военно-полицейскую систему насилия и угнетения.

Невзирая на отмену наиболее явных пережитков феодализма, японцы закономерно поддерживали те элементы традиционной структуры («пятидворки», круговая порука, письма узников с клятвами верности императору, без которых их просто не выпускали на свободу даже по истечении определенного законом срока заключения и т. п.), которые были направлены на сохранение иерархической структуры и облегчение контроля за народом. Европеизация затронула только небольшую прослойку либеральной интеллигенции, которая после аннексии или оказалась среди коллаборационистов, или была вытеснена за пределы страны.

Японское колониальное наследие до сих пор является предметом интересных споров. Во-первых, это вопрос, до какой степени экономическая политика Японии привела к индустриализации страны, значительная часть объектов промышленности и инфраструктуры которой была создана именно в колониальный период. Во-вторых, это вопрос о том, насколько авторитарная составляющая современной корейской политической культуры базируется не на традиционном субстрате, который колонизаторы только пестовали, а на японских инновациях.

Связано это с особенностями японской политики по отношению к корейской нации. Начиная с 1931 г. (и особенно после начала Второй мировой) корейцев стали пытаться превращать в «японцев второго сорта», причем акцент был сделан не на «второй сорт», а на «японцев». Форсированная ассимиляция под лозунгом «Япония и Корея в одном теле» справедливо воспринимается многими как «этноцид», целью которого было полное уничтожение корейской национальной идентичности и растворение корейского этноса в японском: корейцев принуждали говорить на японском языке и менять фамилии и имена, школьников приобщали к синтоизму[4].

Подобная практика дала, однако, свои плоды. За 30 лет японского господства произошла смена поколений, и те, кому в 1945 г. уже исполнилось 30–40 лет, фактически выросли уже при Новом Порядке. Важно, что речь идет не столько о прослойке коллаборационистов, сколько о целом поколении корейцев, учившихся в японских школах по японским правилам.

Ответом корейского народа на политику Японии было Первомартовское движение 1919 г., набравшее мощь под влиянием Октябрьской революции в России и итогов Первой мировой, породивших идею права наций на самоопределение. 1 марта 1919 г. в Сеуле лидеры движения провозгласили Декларацию независимости Кореи, но массовые демонстрации были жестоко подавлены.

Тысячи демонстрантов были арестованы, сотни убиты, но напуганные событиями власти провозгласили широковещательную программу реформ, начало так называемой эры культурного управления, введение «системы самоуправления» и пр. Однако реформы сводились к созданию ограниченных совещательных органов при японских административных органах власти, состоявших из прояпонских элементов. Единственной областью, в которой колониальные власти пошли на некоторые уступки национальной буржуазии, была сфера предпринимательской деятельности. За 1919–1928 гг. корейский акционерный капитал удвоился (с 23 млн до 48 млн йен).

Естественно, что это сформировало довольно специфическую прослойку корейской буржуазии, – чтобы быть богатыми и успешными, они были вынуждены сотрудничать с оккупантами и закономерно воспринимались всеми остальными как так называемые чхинильпха (букв. «прояпонская фракция»), – коллаборационисты и негодяи.

Что же до оппозиции колонизаторам, то после 1919 г. она стала действовать главным образом из-за рубежа, четко разделившись на коммунистов и националистов. Последние создали в Шанхае Временное правительство Республики Корея, каковое обозначили теми же словами «Тэхан Мингук», которыми сейчас называют Республику Корея (японцы продолжали использовать для обозначения корейского генерал-губернаторства название «Чосон»). Первый лидер – Ли Сын Ман. В 1905 г. он был послан в Америку с тайной миссией склонить Вашингтон на сторону Кореи, но не преуспел и остался в США, получил высшее образование и стал первым корейцем с американским дипломом доктора политологии, обучаясь международной политике у экс-президента США Вудро Вильсона. Впрочем, его лишили власти после того, как он попытался обратиться к американским властям с предложением превратить Корею в свою подмандатную территорию. В годы Второй мировой войны Временное правительство Кореи переместилось в Чунцин, где сохраняло единство при премьере Ким Гу, который был националистом, отчасти находившимся под влиянием идей Сунь Ятсена и пользовавшимся поддержкой гоминьдановского Китая. Увы, никто из других великих держав Временное правительство не поддерживал. В Советском Союзе их считали буржуазными националистами, а для Соединенных Штатов Ким Гу был слишком независим и слишком традиционен.

Ли Сын Ман же все это время продолжал жить в Америке и позиционировать себя как лидера корейского националистического движения. И хотя к моменту окончания Второй мировой войны Ли уже был весьма пожилым человеком, в Госдепартаменте и среди военных у него было много влиятельных друзей.

Коммунистическое движение также было расколото и дезорганизовано. Сначала это был раскол между так называемыми Шанхайской и Иркутской фракциями [левые националисты, исповедовавшие коммунистическую идеологию против членов ВКП(б) корейской национальности, желавших распространить свое влияние на всех корейских коммунистов]. Потом – борьба функционеров, подвизавшихся в аппарате Коминтерна и занятых тем, что на современном жаргоне называется «освоением грантов». А затем свара внутри собственной компартии, закончившаяся тем, что в 1928 г. Компартию Кореи (единственную в своем роде) даже не выгнали из Коминтерна, а официально ликвидировали. Точнее, Коминтерн указал, что ни одна из фракций, претендующих на то, чтобы представлять корейских коммунистов, которые больше борются друг с другом, чем с японцами и даже не гнушаются выдавать им «идейных противников», не может и не имеет морального права называться партией в марксистко-ленинском смысле этого слова. Закончилось все плохо – к 1937 г. все так старательно рыли друг другу яму, что на фоне поисков врагов народа у них получился общий расстрельный ров.

Реальный опыт борьбы с японскими оккупантами был в основном у корейских коммунистов, локализовавшихся в Северном Китае и Маньчжурии. Вместе со своими китайскими товарищами они организовывали в этом регионе, где проживало более 1 млн корейцев, партизанские отряды, более-менее успешно противостоявшие японцам. Одним из молодых командиров таких отрядов был человек по имени Ким Сон Чжу, взявший в середине 30-х гг. псевдоним Ким Ир Сен.

Конечно, в последующее время вокруг партизанского прошлого Кима было сломано немало копий, так как южнокорейская пропаганда активно пыталась дискредитировать его заслуги. Однако Ким действительно попортил крови японцам больше, чем иные командиры, а в 1937 г. даже совершил рейд на территорию собственно Кореи, заработав репутацию национального героя.

Впрочем, к началу 40-х гг. Маньчжурия тоже была очищена от партизан. Оставшиеся в живых перешли границу СССР и были интернированы. Затем из них была сформирована так называемая 88-я бригада, в которой Ким Ир Сен был командиром батальона.

Освобождение Кореи и ее раздел. Образование КНДР и РК

Вопрос о положении Кореи после окончания Второй мировой войны впервые был поднят в 1943 г., когда рассматривалось, какая судьба ждет территории, бывшие до войны колониями. В итоге приняли формулировку – «Корея станет свободной и независимой в должное время».

9 августа 1945 г. Советский Союз вступил в войну на Дальнем Востоке, и уже 15 августа японский оккупационный корпус в Корее прекратил сопротивление. Так сложилась крайне интересная ситуация, когда большая часть корейской территории, в том числе вся южная часть Кореи, освободилась «самостоятельно», однако ни одно из вооруженных формирований какого бы то ни было из корейских правительств или партизан не принимало в этом участия. Поэтому когда корейские историки пишут, что они освободились от японцев сами, то под этим «сами» надо понимать не столько «благодаря собственным действиям», сколько «без чьей-либо помощи».

Американцы не ожидали, что все закончится настолько быстро, и им нужно было срочно придумать компромиссный вариант раздела региона. У Чарльза Боунстила и Дина Раска (двух подполковников армии США, на плечи которых свалилось решение этой задачи) было полчаса времени на размышление и карта Кореи в качестве единственного источника информации об этой стране. Решение было по-американски простым: Китай оказывался в советской сфере влияния, Япония – в американской (предложение советской стороны о высадке на Хоккайдо было отвергнуто), а территорию Кореи полагалось поделить по 38-й параллели на две оккупационные зоны, что выглядит как разделение территории пополам. Однако в действительности на американской половине остаются столица, две трети населения, бóльшая часть аграрных и значительная часть индустриальных ресурсов. Сыграло свою роль и то, что японские войска на севере страны подчинялись командованию Квантунской армии (зона влияния СССР), а на юге – командованию в метрополии (зона влияния США).

Если северная часть полуострова была занята советскими войсками сразу, то на Юг американцы пришли только в сентябре 1945 г. Однако с формальной точки зрения великие державы пришли не на пустое место. Во-первых, в Китае продолжало существовать Временное правительство в изгнании. Во-вторых, чтобы обеспечить эвакуацию японского населения и избежать погромов, бывшие японские власти полуострова создали «переходное» правительство, которое, воспользовавшись ситуацией, возглавил один из лидеров корейских левых националистов Ё Ун Хён. Созданная им Корейская Народная Республика (КНР) успела провести целый ряд демократических мероприятий, а страна покрылась сетью подчиняющихся ее правительству Народных комитетов. Однако командование американских войск имело четкие инструкции не признавать никакие самопровозглашенные корейские правительства. В конце 1945 г. центральный аппарат КНР разогнали, а с Народными комитетами на местах боролись до 1950 г., при том что в Северной Корее Народные комитеты были признаны советской властью и в течение августа-декабря 1945 г. инкорпорированы в созданные структуры власти.

27 декабря 1945 г. состоялось Московское совещание министров иностранных дел США, Великобритании и Советского Союза, призванное окончательно определить статус страны. Во время него американцы предлагали решить вопрос по японскому образцу, но СССР и Англия подтвердили верность идее Рузвельта о международной опеке, после которой будут проведены выборы.

Изначально никто не собирался делить страну на постоянные зоны оккупации, но каждая из сторон втайне рассчитывала, что сумеет повлиять на ситуацию внутри страны так, что корейский народ выберет «нужный» путь развития. Американцы полагались на поддержку воспитанной на европейских ценностях либеральной интеллигенции, Советский Союз собирался действовать на волне естественного после освобождения страны уклона влево и настроения масс.

Однако политика СССР и США в Корее делится на два этапа. Пока стороны видели страну единой, они делали ставку на центристов и умеренных националистов. Москва «работала» с Чо Ман Сиком, одним из лидеров левых националистов, которого называли «корейским Ганди». Вашингтон не имел единого кандидата на роль лидера страны: Госдепартамент склонялся к кандидатуре Ким Гю Сика (одного из умеренно правых политиков), военные, особенно генерал Макартур, поддерживали Ли Сын Мана (которому было уже 70 лет). К моменту возвращения в страну он говорил на безукоризненном английском и ломаном корейском, мало знал о внутреннем положении Кореи, но абсолютно серьезно считал себя «новым Моисеем корейского народа».

Но примерно с начала 1946 г. неприятие корейцами опеки становится очевидным (независимости хотели сейчас), а тенденция совместных конструктивных действий двух сверхдержав быстро сходит на нет на фоне холодной войны. В новых условиях и СССР, и США должны были поддержать наиболее лояльного кандидата на пост главы государства, который гарантированно обеспечит «правильную» политическую линию.

«Любимцем» США закономерно стал Ли Сын Ман. По сравнению с остальными претендентами на власть он отличался гораздо большим эгоизмом и личной активностью. Беспринципный политик не испытывал проблем при подготовке и проведении в жизнь каких-либо решений, а его талант манипулятора широко отмечается всеми историками. Он имел многолетний стаж антияпонской борьбы, и сравниться с ним в этом смысле мог только Ким Гу, но, когда тот появился в Корее, место номер один было уже занято. К тому же он еще раньше своих американских хозяев начал озвучивать идею создания на территории Кореи сепаратного государства с собой во главе. Именно из-за этого, когда обстановка изменилась, а Москва и Вашингтон начали поддерживать наиболее лояльных им политических лидеров, Ли Сын Ман быстро пошел в гору.

На Севере тем временем началось возвышение Ким Ир Сена: выбор Москвы пал на него потому, что он был молод и имел реальные заслуги (в отличие от иных деятелей коммунистического движения, которые, честно говоря, больше занимались подсиживанием друг друга или были далеки от настоящей политической борьбы). При этом не следует думать, что Ким Ир Сен уже тогда был таким же самодержавным правителем, каким он стал позднее. Будучи одним из наиболее молодых политических лидеров, по сравнению с главами иных фракций, он скорее напоминал Сталина конца 1920-х годов.

Традиционно в руководстве КНДР того времени выделяют четыре фракции: Ким Ир Сен и его соратники по партизанской борьбе; «местные» коммунисты, действовавшие внутри Кореи; китайская фракция из числа тех, кто действовал под крылом Мао Цзэдуна; советские корейцы, присланные для «усиления». Однако эта классификация довольно условна: формальный лидер «местной» фракции Пак Хон Ён провел в Советском Союзе почти столько же времени, сколько Ким Ир Сен, только в более раннее время, а один из руководителей «советской» фракции Пак Чхан Ок под своим китайским именем Пу Чжэньюй служил в СССР в одной бригаде с Ким Ир Сеном.

Политика СССР и США в Корее и раскол страны

Если СССР с самого начала ставил перед собой задачу построения сильного в политическом и военном отношении, лояльного Москве государства, США не имели четкого плана обустройства Кореи и не определились с тем, какую политику они будут там проводить. Из-за этого строительство государства на Севере и сопутствующие ему реформы проходили более организованно и интенсивно. Несмотря на дежурные фразы о красном терроре, даже проамериканские пропагандисты не приводят каких-либо серьезных примеров сопротивления, сравнимых с левым сопротивлением на Юге[5]. Основным способом выражения протеста было бегство на Юг.

Если американцы пытались переломить левый уклон, то на Севере его использовали: структура власти была похожей на советскую, однако внешне выглядела естественным продолжением народных комитетов. Большую роль в укреплении власти коммунистов сыграли и демократические реформы, серия которых также прибавила правительству Ким Ир Сена легитимности и укрепила его популярность.

Если советская администрация старалась подавлять фракционную борьбу, американцы смотрели на нее сквозь пальцы, а то и поощряли ее в своих собственных интересах, в результате чего террор и политические убийства стали нормой. Так погибли и Ким Гу, и Ё Ун Хён.

По-разному был решен и кадровый кризис, масштаб которого очень сложно себе представить. Так как японцы специально не занимались подготовкой корейских специалистов выше определенного уровня, после того как они покинули Корею, страна начала испытывать сильнейший кадровый дефицит чиновников и инженеров.

На Севере роль кадрового резерва сыграли специалисты из числа советских корейцев, имевшие опыт административно-хозяйственной деятельности. Но на Юге такого ресурса не было, и американцы были вынуждены принять решение, которое показалось им единственно разумным: оставить на своих местах тех, кто есть. Из-за этого в Южной Корее не было ни «денацификации», ни аналога тех мероприятий, которые проводились после войны на территории собственно Японии.

Однако освобождение от японского ига закономерно рассматривалось массами не только как избавление от японцев, но и как низвержение всех их приспешников, которые ранее «пили народную кровь». Это вызывало очень сильное социальное напряжение и подталкивало людей в объятия левых, чьи выступления были направлены прежде всего на окончательную ликвидацию японского колониального наследия.

Масштаб сопротивления режиму Ли Сын Мана в 1946–49 гг. был вполне сравним с антияпонскими выступлениями сорокалетней давности. Но, хотя южнокорейское левое движение во многом действовало независимо от Пхеньяна (и тем более от Москвы), американцами оно воспринималось как организованное коммунистами и являющееся частью советского плана по захвату всей Кореи. Это вызывало нежелание разбираться в причинах волнений и неадекватное их подавление – порочный круг создавал ситуацию вялотекущей гражданской войны.

К началу 1947 г., на фоне холодной войны и окончательного краха структур, созданных Московским совещанием, США и СССР начали самостоятельно формировать органы власти будущей Кореи.

Советский Союз представлял передачу власти коммунистам как развитие традиции Народных комитетов, на съезде которых было избрано Народное собрание в качестве высшего органа государственной власти. Выборы в высший законодательный орган в августе 1948 г. состоялись как на Севере (прямые), так и на Юге (нелегальные и косвенные).

Соединенные Штаты поступили по-иному: используя свое влияние, они передали корейский вопрос на рассмотрение в ООН[6]. 14 ноября 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла решение сформировать так называемую Временную комиссию ООН по Корее (UNTCOK), которая приняла решение о проведении на территории полуострова всеобщих демократических выборов.

Москва и Пхеньян отказались принять UNTCOK как орган, заслуживающий доверия, после чего Ли Сын Ман предложил провести выборы «там, где это возможно», и 10 мая 1948 г. на Юге с большим числом нарушений прошли всеобщие выборы, организованные при активном участии полиции и лояльных Ли Сын Ману полугангстерских формирований.

И Север, и Юг считают «свои» выборы более легитимными, но с формальной точки зрения позиция КНДР вернее. Во-первых, выборы в Южной Корее проходили под наблюдением ООН, но не под ее контролем. Во-вторых, хотя РК объявила о том, что в ее юрисдикции находится весь полуостров, на территории КНДР выборы не проводились вообще, в то время как КНДР выборы на Юге провела, пусть и нелегальные, и все высшие органы власти были построены на равном представительстве северян и южан. В-третьих, хотя постановление ГА ООН признало законным только РК, решения подобного рода не входят в компетенцию ООН и не предусмотрены ее Уставом. Признавать или не признавать сформированное где-то правительство – прерогатива властей каждого конкретного государства.

15 августа 1948 г. на южной половине полуострова было провозглашено сепаратное государство Республика Корея (РК), первым президентом которой стал Ли Сын Ман, а 9 сентября 1948 г. на севере была провозглашена КНДР во главе с премьер-министром Ким Ир Сеном. Название КНДР (Корейская Народно-Демократическая Республика) было предложено представителями советской администрации. Сами корейцы хотели назвать страну Корейской Народной Республикой по аналогии с проектом Ё Ун Хёна.

Кстати, герб и флаг КНДР изначально были аналогичны государственным символам РК, и только после того, как традиционные эмблемы уже оказались использованы «той стороной», были разработаны новый дизайн герба и флага.

Так Корея оказалась разделенной, причем оба государства формально распространяли свою юрисдикцию на весь полуостров, считая другую его половину незаконно управляемой марионетками идеологического врага. Конституция КНДР 1948 г. объявляла столицей страны Сеул, находящийся на временно оккупированной территории.

Корейская война 1950–53 гг.

Размах левого движения и напряженность на границе привели к тому, что начиная с 1948 г. в Корее, по сути, шла вялотекущая гражданская война, признаками которой были и партизанское движение в РК (только восстание на острове Чечжудо унесло около 30 тыс. человек), и непрекращающиеся стычки и инциденты вдоль границы (кстати, чаще инициированные Югом), общий масштаб которых более напоминал окопную войну. При этом каждое из корейских государств формально осуществляло свою юрисдикцию на территории всего полуострова и страстно жаждало «воссоединения» любой ценой: страну разделили по живому, и ситуация казалась абсолютно неестественной.

Обе стороны активно строили планы силового объединения страны, но до конца 1949 г. и Москва, и Вашингтон стремились удерживать Пхеньян и Сеул от решительных действий. Однако в начале 1950 г. с учетом кажущейся нестабильности южнокорейского режима и представления о том, что Южная Корея не входит в американский «периметр обороны», руководство КНДР, обладавшей более сильным военным потенциалом, добилось от Москвы и Пекина одобрения курса на «объединительную войну».

Решающим аргументом, по мнению автора, было то, что Кремль сумели убедить в наличии на Юге революционной ситуации, при которой вторжение туда превратится в блицкриг: Пак Хон Ён, глава «местной» фракции и министр иностранных дел КНДР, заявлял, что по его сигналу в Южной Корее 200 тыс. коммунистов начнут восстание, и режим Ли Сын Мана падет. Что же до возможного вмешательства Соединенных Штатов, то, исходя из реалий тогдашней внешнеполитической обстановки[7], оно было сочтено маловероятным.

Так было дано добро на войну, но ход этой войны превратил ее в трагедию ошибок и амбиций, когда большинство ключевых решений, включая одобрение самого начала вторжения, было принято на основе неверных предпосылок, продиктованных непониманием ситуации, незнанием эндемики или личными страстями тех, кто выдвигал то или иное предложение. Она же является примером того, как часто принявшие решение оказываются заложниками дальнейших событий, не имея возможности отмотать время назад, и как часто в большой политике именно «хвост виляет собакой».

25 июня 1950 г. в 4 часа утра северокорейские войска перешли 38-ю параллель и 28 июня заняли Сеул. Армия РК действительно рассыпалась, но восстания, на которое был основной расчет, не случилось. Более того, США вмешались в войну быстрее и активнее, чем это предполагалось: сеульский режим оказался «чемоданом без ручки», который очень тяжело нести, но нельзя выбросить. Этому способствовали и представление Трумэна о роли ООН и необходимости сдерживания коммунизма, и внутриполитическая ситуация в самой Америке – на фоне начинающегося маккартизма и после «потери Китая» руководство должно было ясно продемонстрировать общественному мнению свою твердость.

Сразу после начала войны США инициировали созыв Совета Безопасности ООН, который дал мандат на создание сил ООН для «изгнания агрессора» и поручил руководство «полицейской акцией» Соединенным Штатам во главе с генералом Д. Макартуром. СССР, чей представитель бойкотировал заседания Совета Безопасности из-за участия в нем представителя Тайваня, не имел возможности наложить вето.

В конце июля 1950 г. американцы и южнокорейцы отступили в юго-восточный угол Корейского полуострова, организовав оборону так называемого Пусанского периметра. В результате «Советский блок» был вынужден продолжать войну в заведомо невыгодной для себя ситуации, понимая, что долгую войну им не выиграть хотя бы из-за соотношения экономической мощи.

Чтобы добиться перелома в ходе военных действий, командующий «войсками ООН» Макартур разработал план десантной операции в глубоком тылу северокорейских войск. Рано утром 15 сентября американцы высадились под Инчхоном и после ожесточенных боев 28 сентября овладели Сеулом. К началу октября северяне оставили территорию Южной Кореи. Маятник качнулся в другую сторону, и теперь уже командование ООН было настолько в плену амбиций и желания красивой победы, которая даст важный пропагандистский эффект, что утратило чувство реальности.

1 октября войска ООН пересекли 38-ю параллель, а к 24 октября заняли большую часть северокорейской территории, выйдя к пограничной с Китаем реке Амноккан. В этой ситуации китайское руководство оказалось перед трудным выбором, поскольку страна была в руинах и нуждалась в реконструкции. С другой стороны, были общеизвестны американские планы превратить Корейскую войну в войну с коммунизмом вообще, и в итоге Пекин направил в Корею войска, которые формально именовались «Армией китайских народных добровольцев (АКНД)». Решение Мао было продиктовано той же логикой, согласно которой США оказались вынуждены поддержать Ли Сын Мана, защищая не столько его, сколько свои стратегические интересы, нарушение которых казалось фатальным для страны[8].

19 октября 1950 г. части АКНД перешли китайско-корейскую границу и, пользуясь эффектом неожиданности, 25 октября нанесли контрудар по войскам ООН. К концу года северяне восстановили контроль над всей территорией КНДР. 31 декабря китайцы и северокорейцы начали наступление по всему фронту южнее 38-й параллели, и 3 января 1951 вновь заняли Сеул.

С конца января 1951 г. американское командование предприняло серию операций с целью вернуть Сеул, что удалось сделать только в конце апреля. Еще до завершения контрнаступления, 11 апреля из-за разногласий с Трумэном (в том числе относительно идей превратить войну в мировую и использовать ядерное оружие), Д. Макартур был смещен с поста командующего и заменен М. Риджуэем.

Эта отставка отражала противоборство двух тенденций. С одной стороны, те, чьи амбиции требовали расширения масштабов войны, невзирая на возможные последствия, с другой – те, кому ноша начала казаться тяжелой и кто был готов искать выход из ситуации, грозящей перейти в пат. На счастье, ставки оказались столь высоки, что прагматики оказались не готовы рисковать, и, хотя Гарри Трумэн был не меньшим антикоммунистом, чем Дуглас Макартур, Корейская война не вышла за рамки Корейского полуострова.

В апреле – июле 1951 г. воюющие стороны предприняли ряд попыток прорвать линию фронта и изменить ситуацию в свою пользу, однако ни одна из сторон не достигла стратегического перевеса, и военные действия приобрели позиционный характер, в ходе которого стороны обескровливали друг друга. Америка, по мнению Сталина, впустую растрачивала силы и престиж, а Северную Корею добомбили до такого состояния, что к концу войны американцы уже не находили цели для бомбардировки.

Когда стало ясно, что достичь военной победы разумной ценой невозможно и необходимы переговоры о заключении перемирия, 23 июня советский представитель в ООН призвал к прекращению огня в Корее. 27 ноября 1951 г. стороны договорились об установлении демаркационной линии на основе существующей линии фронта и о создании демилитаризованной зоны, но затем диалог зашел в тупик, в основном из-за разногласий по вопросу о репатриации военнопленных, а также позиции Ли Сын Мана, категорически выступавшего за продолжение войны.

27 июля 1953 г. представители КНДР, АКНД и войск ООН (представители Южной Кореи подписать документ отказались), подписали соглашение о прекращении огня, согласно которому демаркационная линия между Северной и Южной Кореей была установлена примерно по 38-й параллели, а по обе стороны вокруг нее образована демилитаризованная зона шириной 4 км.

Дальнейший статус конфликта должен был обсуждаться на Женевском совещании в апреле 1954 г., но из-за неконструктивной позиции участников, связанной с холодной войной, мирное урегулирование корейской проблемы было сорвано.

Корейская война нанесла обеим странам колоссальный ущерб. Полные данные о потерях (особенно мирного населения) неизвестны, но погибло около 2,5 млн человек (и южан, и северян) и разрушено более 80 % инфраструктуры обоих государств.

С точки зрения достижения целей войну не выиграл никто. Объединение не было достигнуто, созданная демаркационная линия, быстро превратившаяся в «великую корейскую стену», только подчеркнула раскол полуострова, а в умах нескольких поколений, переживших войну, осталась психологическая установка на противостояние – между двумя частями одной нации выросла стена вражды и недоверия. Политическая и идеологическая конфронтация была лишь закреплена.

Кроме того, разделение страны и «синдром огненного кольца» помогли укреплению авторитарных тенденций по обе стороны 38-й параллели: «реалии времени» требовали структур управления, естественно предполагающих ограничение свободы.

КНДР и РК после Корейской войны до начала 1960-х гг.

Начнем с КНДР. Окончание войны и последующее восстановление народного хозяйства сопровождалось определенной фракционной борьбой, часто замаскированной под борьбу политическую или экономическую.

Первая волна чисток прошла еще во время Корейской войны, и потому не всегда понятно, насколько репрессии в отношении тех или иных функционеров имели чисто политический мотив или были связаны с их серьезными ошибками в административно-хозяйственной деятельности. Так, если один из руководителей китайской фракции Му Чжон был разжалован скорее за военные неудачи, то разжалование и последующее самоубийство Хо Га И (А. П. Хегай, неформальный лидер советской фракции) стало следствием целого комплекса причин, включая предательство со стороны коллег по группировке.

Более или менее ясна ситуация с уничтожением Пак Хон Ёна и его сторонников, которые, во-первых, действительно рассматривались как виновники войны, а во-вторых, на фоне подготовки перемирия на самом деле готовили заговор с целью захвата власти и продолжения прежнего курса. Иное дело, что в дополнение к реальным обвинениям на них (в традиции показательных процессов того времени) навесили обвинение в шпионаже в пользу США и Японии.

В течение 1955 – начала 1956-го г. в северокорейском руководстве шли дискуссии о приоритетах экономического развития страны, отдаленно напоминающие те, что проходили в Советском Союзе во второй половине 1920-х гг. Ким Ир Сен выступал за приоритетное развитие тяжелой промышленности, полагая, что страна должна иметь свою индустриальную базу, способную сделать страну самостоятельной и готовой к отражению внешней агрессии. Его противники, преимущественно из китайской фракции, выступали за развитие легкой промышленности, считая, что в первую очередь надо поднять уровень жизни народа. Первая точка зрения побеждала, но индустриализация сопровождалась определенными перегибами, по итогам которых председатель Госплана Пак Чхан Ок, ставший главой советской фракции после смерти Хо Га И, был подвергнут критике и перешел в лагерь противников Ким Ир Сена[9].

Ким же в это время начал борьбу с «доминационизмом» и 28 декабря 1955 г. заговорил о необходимости «искоренения догматизма и формализма в идеологической работе и установлении чучхе»: «Хотя некоторые утверждают, что лучшим путем является советский или китайский, неужели мы не достигли того момента, при котором мы можем создать наш собственный путь?»

ХХ съезд КПСС и разоблачение культа личности Сталина стали базой для нового витка фракционной борьбы в КНДР, так как у оппозиции появилась возможность сделать то же самое, что сделал на ХХ съезде КПСС Хрущев, оттеснивший от власти своих соперников под предлогом борьбы со сталинизмом. Северокорейская оппозиция из советской и китайской фракции рассчитывала на «бархатный переворот» по образцу переворотов, происходивших в Восточной Европе, но Ким Ир Сен имел куда бóльшую поддержку, и организаторов «антипартийной выходки» стащили с трибуны и прогнали с высоких постов.

Не дожидаясь более серьезных репрессий, руководители оппозиции бежали в Китай и попросили помощи у «сюзерена», после чего в Пхеньян прилетела российско-китайская делегация во главе с А. И. Микояном и Пэн Дэхуаем, которая должна была исправить положение. Ким Ир Сену удалось избежать постановки вопроса о неполном служебном соответствии, но всех заключенных восстановили на их постах. Однако под влиянием событий 1956 г. в Венгрии, показавших Москве и Пекину, к чему может привести заигрывание с либеральными идеями, взгляд на корейскую ситуацию был пересмотрен, и Ким Ир Сен «благополучно закрутил гайки», ликвидировав или отправив в политическое небытие к началу 1960-х даже тех представителей иных фракций, которые были относительно безобидными и в большую политику не лезли.

До недавнего времени процесс уничтожения фракций мы воспринимали относительно однозначно – тиран Ким Ир Сен методично уничтожал всех вероятных конкурентов. Однако представляется, что все не так просто. Отдавая должное трагической участи репрессированных «фракционеров» и членов их семей, нам все же не следует автоматически обелять всех пострадавших, выпуская из виду то, что, оказавшись у власти, они бы репрессировали своих противников. Достаточно сложен и вопрос, насколько рекомендации Советского Союза Северной Корее соответствовали корейским реалиям, а не были проявлением волюнтаризма.

Однако ликвидация фракционной борьбы подрезала творческий и кадровый резерв северокорейского руководства. Система оказалась построенной на слишком простых решениях, к которым добавилось головокружение от успехов быстрого восстановления народного хозяйства после войны. Энтузиазм тех лет и готовность тяжело трудиться ради будущего руководство КНДР приравняло к нормативному поведению, не понимая, что подобный порыв имеет свои границы – и психологические, и временные.

Тем временем режим Ли Сын Мана постепенно стал классическим примером «банановой республики», поддерживаемой Соединенными Штатами исключительно из идеологических соображений и представлявшей собой диктатуру, куда более тоталитарную, чем на современном ему Севере.

Нельзя не сказать и о показательных процессах над политическими противниками, и о терроре, который проводили гангстерские организации, связанные с правящей партией и открыто занимавшиеся подавлением инакомыслия и сбором денег на правительственные проекты.

В 1960 г. по уровню ВВП на душу населения (80 долларов) Южная Корея находилась примерно на уровне Нигерии. В стране не было ни одного многоэтажного жилого дома, канализацией в Сеуле была обеспечена лишь четверть всех домов, а 82 % сельского населения и 39 % жителей Сеула жили без электричества.

Американская помощь составляла половину доходной части бюджета, причем ассигнования на оборону на 70 % состояли из этой помощи. Она же в период с 1953 по 1962 г. покрывала 70 % южнокорейского импорта и 80 % капиталовложений. При этом только 2 из 129 министров не были замечены в коррупции, масштаб которой был фееричен. Например, последний при Ли Сын Мане мэр Сеула брал взятки в размере от 10 до 30 % от общей суммы каждого контракта, который заключался от лица муниципалитета.

В 1959 г. руководство правящей партии дало министру внутренних дел специальное поручение: любыми способами обеспечить избрание Ли Сын Мана президентом на выборах в марте 1960 г. В декабре того же года была написана секретная инструкция, содержащая подробный план рекомендуемых мероприятий: регламентировалось даже то, сколько «заряженных» бюллетеней должно находиться в урне до начала голосования. При такой активной поддержке Ли Сын Ман не мог не «победить», но фальсификации вызвали массовые протесты, которые до поры до времени успешно подавлялись политическими гангстерами. 19 апреля 1960 г. стотысячная демонстрация направилась к президентскому дворцу, охрана которого открыла огонь, убив как минимум 115 человек и ранив около тысячи.

Вечером того же дня американский посол, посетивший Ли Сын Мана, обнаружил, что президент не только не представляет себе, что произошло, но и находится в плену странных фантазий, что против него существует заговор, в котором принимают участие коммунисты, католический епископ Сеула и Госдепартамент США. На протесты против своего правления он реагировал с искренним удивлением: «Невероятно, что патриотический корейский народ, которому я посвятил всю свою жизнь, мог вести себя так, как участники этих демонстраций».

26 апреля на фоне ежедневных массовых демонстраций на экстренном заседании Национального собрания была принята резолюция, объявившая недействительными результаты президентских выборов и требовавшая отставки Ли Сын Мана. В тот же день американский посол и командующий войсками США в Корее прошли через толпу демонстрантов, приветствовавшую их овацией, и потребовали от Ли Сын Мана уйти в отставку.

Вмешательство представителей США и готовность Америки сдать Ли Сын Мана окончательно подтолкнули события. 29 апреля 1960 г. Ли Сын Ман покинул страну на американском военном самолете и отбыл на Гавайи, где прожил еще пять лет.

Так Первую республику сменила Вторая (1960–1961), которая представляется мне чрезвычайно важным этапом корейской истории, поскольку это был первый, и, мягко говоря, неудачный опыт демократического эксперимента, потерпевший неудачу практически по всем направлениям.

Новая власть переживала определенный кризис легитимности, так как не захватила власть своими силами, а «получила ее из рук студентов». Выборы 29 декабря 1960 г. ничем не отличались от выборов времен Ли Сын Мана по уровню насилия, взяточничества, подкупа избирателей и жульничества при подсчете голосов, а целый ряд законов, особенно направленных на наказание «совершивших преступления против демократии», был принят с нарушением процессуальных норм и позволял судить преступления, совершенные до его принятия.

Попытка властей реорганизовать систему командными методами привела ее в состояние коллапса, усиленного апатией, которая охватила госслужащих на фоне новой волны чисток, в ходе которых представители разных фракций сводили счеты друг с другом. В результате значительная часть чиновников фактически саботировала действия правительства или, боясь быть осужденными за свои действия, предпочитала бездействие. Беда не пришла одна: экономический спад конца 1950-х привел к росту числа безработных до 2,4 млн человек, и к концу 1960 г. 80 % предприятий столичного региона прекратили работу.

Кроме того, новая власть испытывала дефицит управленческих кадров, не запятнанных сотрудничеством со старым режимом. Вследствие этого критерием для занятия должности нередко становились не профессионализм кандидата, а его личные связи или «анкета», говорящая о его оппозиционном прошлом. Такие новые управленцы уступали чиновникам старого образца, но отличались не меньшим аппетитом к власти, по традиции видя в ней кормушку.

При этом попытка вернуть необходимые для противодействия начинающемуся хаосу силы и средства рассматривалась демократами как скрытая подготовка новой диктатуры, а слишком жесткие методы работы – как возврат к временам тоталитаризма.

Разгром старых кадров и общее ослабление репрессивного аппарата подстегнули деятельность криминалитета: «нейтрализованные» органы оказались бессильны пресечь волну организованной преступности и рост коррупции и незаконных доходов крупных компаний, руководство части которых просто отказывалось платить налоги.

«Распустились» не только гангстеры, но и студенты, которые давили на правительство своими массовыми выступлениями и даже несколько раз врывались в здание Национального собрания во время ее заседаний, занимая трибуну спикера, укоряя депутатов в отсутствии революционного духа и полагая, что правительство в своих действиях подотчетно им. Телефонное право фактически сменилось «мегафонным».

Когда ситуация начала выходить из-под контроля, правительство стало хвататься за дубинку чрезвычайных законов. Так называемый Временный чрезвычайный антикоммунистический закон мало отличался от антикоммунистических законов времен Ли Сын Мана, но ослабленный репрессивный аппарат уже не мог адекватно контролировать волну протестов левых, которая поднялась в ответ на эту попытку правительства закрутить гайки, – студенты открыто называли революцию 1960 г. «украденной».

Правительство оказалось между двух огней. Его традиционная ориентация на США и объективная зависимость от Америки не устраивали студентов и левых, проводивших стотысячные митинги, а охватившие общество тенденции сближения с Севером и неспособность правительства их пресечь не устраивали его заокеанских покровителей.

Можно сказать, что страна оказалась не готовой к демократическому эксперименту, но, прежде чем события приняли критический оборот, маятник качнулся в обратную сторону. Попытка в кратчайшие сроки привести Корею к европейским стандартам закончилась захватом власти военной хунтой во главе с Пак Чон Хи.

Режим Пак Чон Хи

Объявив своей целью построение демократии, Пак сразу же нанес удар как по левому движению, так и по коррупционерам и организованной преступности. Были казнены те, кто организовывал выборы в мае 1960 г., конфисковано нелегально обретенное имущество политиканов и бюрократов, в госаппарате была проведена значительная чистка.

В 1962 г. была принята новая конституция, по которой президент наделялся самыми широкими полномочиями, избирался прямым голосованием сроком на четыре года, но не более чем на два срока подряд.

30 августа 1963 г. Пак ушел с военной службы и выставил свою кандидатуру на пост президента от созданной хунтой Демократической Республиканской партии (ДРП). Предвыборные дебаты обеспечили Паку дополнительный успех, так как политики старой школы не имели позитивной социально-экономической программы и фактически призывали к возвращению к временам Ли Сын Мана.

В декабре 1963 г. Пак пришел к власти легальным путем, победив своего оппонента с незначительным отрывом (46,6 % голосов против 45,1 %). В 1967 г. Пак одержал более уверенную победу (51,5 % голосов против 40,9 %).

Главным внешнеполитическим достижением режима было изменение отношений с Японией, которая из врага превратилась в партнера. Установив дипломатические отношения со Страной восходящего солнца в 1965 г., Пак сумел не только начать лавировать между США и Японией, но и обеспечил приток японских инвестиций размером в 800 млн долларов, а в 1971 г. инвестиции Японии в Корее составили 54 % от общего объема иностранных инвестиций – больше, чем у любой другой страны (США – 26 %).

Остановимся более подробно на корейско-американских отношениях. Имея в своих руках рычаги экономической помощи, угрозы прекратить поток которой были основным средством давления, США рассчитывали, что Южная Корея будет послушно выполнять их указания, в то время как Пак активно пытался обеспечить себе свободу маневра. Так, одновременно с установлением дипотношений с Японией, Сеул принял участие во вьетнамской войне и направил в Южный Вьетнам две дивизии корейских войск, заслужив этим не только благодарность американцев, но и их заказы на военную амуницию и военное строительство. За это Пак добивался от США компенсационных кредитов и модернизации южнокорейской армии. В 1966 г. разнообразные доходы Кореи от этой войны составили 40 % заработанной страной за рубежом иностранной валюты, а всего в период войны США поставили Южной Корее в виде экономической и военной помощи 12,6 млрд долларов.

Возникли и первые попытки начать диалог с Севером. Появилось министерство объединения, отделенное от министерства иностранных дел и занимающееся специально всем комплексом проблем, связанных с отношениями между Севером и Югом.

Еще в августе 1961 г. южнокорейская сторона передала Северу письмо, в котором предлагала провести обмен мнениями по вопросу объединения. Но тайные переговоры по неофициальным каналам были прекращены, ибо принципиального согласия ни по одному вопросу достигнуто не было, сохранять их в тайне от США становилось все труднее, а антикоммунистическая риторика режима Пака отпугивала северян.

После этого наступил период конфронтации. Инциденты и перестрелки случались несколько раз в год, а 21 января 1968 г. группа из 32 северокорейских спецназовцев проникла в Сеул для того, чтобы убить президента РК.