Посвящается радиевым девушкам,

жизни и любви, которой не досталось

каждой из них

 

Посвящается Эшли Хирн, замечательной редакторке,

волшебной рассказчице, книжной фее-крестной.

Спасибо, что помогла родиться Кит,

Джейн, Кинте и Твену

Глава 1

Твен

Это был день открытий.

Твен Вернье чувствовал это нутром. Не то чтобы у него было время размышлять о своих чувствах, ведь в настоящий момент он цеплялся за скалу в полмили высотой, нависшую над побережьем Северона, и больше походил на паука, чем на семнадцатилетнего парня. Порывистый октябрьский ветер хлестал склон, пах солью, снегом, который скоро выпадет, и птичьим пометом. Неослабевающий ветер трепал Твена за волосы, стянутые сзади веревкой, и пробирал сквозь тонкую рубашку.

Давно перевалило за полдень, в воздухе звучала зловещая музыка. «Тебе здесь не место, дурачина, — выла она. — Спускайся сейчас же, пока еще не поздно».

Не обращая внимания на ветер, Твен глубже засовывал светло-коричневые пальцы в расселину рядом со своей головой. От восхождения на каменную глыбу болели мышцы, руки больше не напоминали ухоженные руки музыканта. Кончики пальцев были в крови, костяшки ушиблены. Вот и хорошо. Музыка для других времен. Для другого Твена. Он был готов сломать себе руки на этой скале, если бы такой ценой поднялся на вершину и заработал на то, чтобы выбраться из Северона.

«Давай!»

Твен с криком рванул вверх, зацепившись за вертикальную трещину в нескольких дюймах справа от себя. Пальцы ног задели узкий выступ, и Твен там задержался — икры дрожали, дыхание сбилось, каждая мышца напряглась, чтобы удержать тело на скале.

«Это было рискованно. Пожалуй, слишком рискованно».

«Не останавливайся!»

Твен запрещал себе смотреть вниз. После трех судорожных вдохов сдержаться он не смог. Взгляд скользнул мимо крохотного выступа, где окоченевшие пальцы его ног согнулись вокруг гладкого камня. Далеко внизу волны бились о скальную колонну. Твен потратил бόльшую часть утра, чтобы приплыть сюда на веслах; сейчас его лодка раскачивалась на темной воде, удерживаемая на месте якорем. С выступа, за который цеплялся Твен, лодка казалась не больше умывальницы.

До основания скалы далеко; под пенящейся водой острые, как нож, камни.

Даже на такой высоте ледяные брызги долетали до краев брюк Твена, жалили ему босые ноги. В октябре лазать по скалам без обуви слишком холодно, но до гнезд гагарки никак иначе не добраться. А в деньгах Твен нуждался больше, чем в пальцах своих ног. Если двигаться достаточно проворно, он мог сохранить и то и другое.

Оторвав взгляд от щерящихся зубов моря, Твен на глаз измерил расстояние до колонии гагарок на выступе у него над головой. Перья целыми кучами засы́пали вершину скальной колонны. Совсем близко. Но совсем близко не значит в руках. Твену еще предстояло выползти из-под горизонтального выступа и подтянуться на вершину. Пока он разглядывал отвесный склон, сильный порыв ветра разбросал часть драгоценных перьев.

— Нет! — вскрикнул Твен, потянулся, чтобы схватить летящее мимо перо, но не смог. Это было все равно что смотреть, как в море падает золото.

«Пошевеливайся, не то остаток перьев ветром унесет!»

Как правило тускло-серые, перья гагарки становятся индиговыми, когда птицы сбрасывают их в условиях дикой природы. Никто из ученых северонской Сайнтифики не знал, почему так получается; дикие птицы в неволе чахнут, их перья никогда не меняют цвет. Редкие, красивые, смертельно опасные для тех, кто их добывает, индиговые перья были мечтой первых богачек Северона. Перьями украшали шляпки. Воротники бархатных платьев. Или, в редчайших случаях, из них шили накидки цветом как вороняжка.

Говорили, что у касорины, главы Северона, тридцать подобных накидок.

С таким высоким спросом раньше лазунов было больше, но один за другим они каждый сезон встречали свою смерть на скалах. В итоге остались только Твен и его младший брат Занд. Не то чтобы Занд был хорошим лазуном — и не то чтобы Занд был еще жив.

Твен выругался, когда кручина полоснула его ножом. Все, что ему хотелось, — забыть тот день трехмесячной давности. Ему хотелось снова стать тем, кем он был до падения Занда, — заботливым старшим братом и восхитительным музыкантом, который играл на скрипке в тавернах, целовал девушек, приходивших на его выступления, и лазил по скалам за перьями, когда нуждался в свободных деньгах. Те роли казались простыми, и Твен знал, как их исполнять. Он не знал, что делать сейчас, когда все изменилось.

«Забудь о той жизни. Отрешись от всего и живи дальше».

Как бы ни хотелось Твену, он не мог забыть ни то, что Занд сорвался с этой самой скалы. Ни то, как голодные волны уволокли его прочь прежде, чем Твен смог до него добраться.

Твен закрыл глаза, не в силах заглушить крик Занда, звучавший у него в ушах. Так получается, когда умирает человек, которого ты любил, — приходится жить дальше без него, даже если не хочется. Поэтому ты каждое утро выбираешься из постели (точнее, в те утра, когда это удается). Ты заставляешь себя сделать шаг, потом еще шаг. И возможно, однажды ты проснешься, и боль отступит. Или ты перестанешь думать, что видел умершего в городе. Или перестанешь слышать его голос. Или его крики.

Твен сделал вдох, медленный и неровный.

«Просто держись. Влезь на эту скалу. Такое тебе по силам».

За месяцы, прошедшие после гибели Занда, Твен поистратил их скудные сбережения. Заставить себя исполнять музыку он больше не мог, и друзья перестали просить его об этом. Сегодняшнее отчаянное восхождение было его единственным шансом заработать на побег из Северона.

«Если раздобудешь перья гагарки, то и цену свою назначишь».

В этом заключались горькое утешение и единственное преимущество восхождения на скалу в самом конце сезона.

Твен не смог спасти брата, но это не значило, что он собирался погибнуть на этой скале. Отбросив все мысли о Занде, Твен унял дрожь в руках. Он слегка изменил положение тела, поправив холщовую сумку, висевшую на груди. Подобно инженеру, он изучал трещины на колонне. К досаде родителей-ученых, Твен начал лазать по скалам раньше, чем ходить. Конкретно эта скала была не более чем головоломкой. Лабиринтом линий и трещин, который следовало распутать. Ответ скрывался прямо здесь, его требовалось только найти.

Горизонтальная расселина над головой была вне досягаемости, но, ухватившись за нее, влезешь быстрее, чем цепляясь за длинную вертикальную щель справа. Оба пути сулили верную смерть, но тем утром Твен проснулся с уверенностью, которая порой его посещала: сегодня день открытий. Значит, он сделает рывок.

Глубокий вдох, молитва любым богам или призракам, готовым его слушать; Твен оттолкнулся от скалы и сделал рывок к расселине. Слишком далеко. Слишком трудно уцепиться. Твен вытянулся, насколько позволял позвоночник, растопырил пальцы, ухватился, соскользнул. Мелкие камешки летели мимо Твена, когда он пытался ухватиться, закрепиться — что угодно.

Не получилось.

Руки молотили воздух, тело скользнуло вниз по скале, камни драли рубашку, впивались в кожу. Если неудачно упадет, от него ничего не останется. Но вот Твена хлестнул сильный порыв ветра. На миг его пригвоздило к поверхности скалы, словно рука великана удержала его на месте. Карабкаясь, Твен задевал малейшие щели. Боль пронзила плечо, и Твен вскрикнул. А потом его крик превратился в смех. В высокий золотой звук чистого восторга.

Твен жил ради моментов, когда оказывался на волосок от гибели.

Вися на одной руке на полпути к вершине скалы над алчным до добычи морем, Твен напоминал сережку с драгоценным камнем, болтающуюся в ухе богачки. Крутящуюся всем на восхищение. Вот только смотреть было некому. Некому было дивиться игре мышц на широких плечах Твена, когда тот подтянул себя на последние несколько футов и бухнулся на выступ, покрытый гнездами гагарки.

Он справился. Еле-еле.

Стараясь набрать в грудь побольше воздуха, Твен лежал на спине среди перьев. В небе кружили чайки, а вот гагарок видно не было. Если удача не изменит, гагарки вернутся с моря, когда его давно след простынет.

Медленно, через боль Твен сел и запихнул себе в сумку столько перьев, сколько получилось. Кровь бурлила от адреналина, руки исцарапались при восхождении, зато ноги стояли на прочном камне. А это кое-что да значило. Надежно упрятав все перья с выступа в сумку, Твен задрал рваную рубашку и осмотрел раны. Грудь пересекало несколько царапин, из длинного пореза на живот капала кровь. Твен осторожно ощупал себе ребра. Сломанных нет. Ему доставалось и сильнее.

Твен отдышался, и облегчение накрыло его с головой. Он справился. Наконец что-то получилось. Твен вытащил из сумки флягу и на секунду расслабился.

Здесь было красиво. Вокруг под солнцем сверкало море. Корабли усеивали горизонт, словно муравьи, ползущие к Северону. На глаза Твену попался трехмачтовый корабль с красными в синюю полоску парусами, входящий в главную гавань города. Возможно, он был полон чужеземных ученых, направляющихся в Северон изучать редкие книги Арканы в Большой библиотеке. Или же на его палубе теснились облаченные в меха торговцы из северных королевств, решившие увидеть технологические чудеса, созданные в мастерских северонской Сайнтифики. Или же на нем плыли простые люди, желающие увидеть легендарные музеи и галереи Северона.

Дальше от скалы в доках стояла «Женская месть», грузовое судно с ярко-зелеными парусами. При виде нее у Твена встрепенулось сердце. Сегодня первое октября, а в последний день месяца «Месть» отправлялась в кругосветное плаванье на поиски приключений и открытий. Твен твердо решил на ней уплыть.

Твен потянулся, подставляя солнцу замерзшие пальцы ног. «Видели бы мать с отцом сейчас меня, готового отправиться в кругосветное плаванье и оставить Северон в прошлом».

Родители не гордились бы им, но вздохнули бы с облегчением: сын больше не их проблема. Вот Занд скучал бы по нему.

«А сейчас скучать по тебе не будет никто».

При этой мысли сердечная боль снова пронзила его кинжалом, на сей раз кривым и зазубренным. Твен скрючился, снова изумленный изощренностью способов, которыми его настигает тоска. Каждое утро он просыпался, думая, что все в порядке, но в какой-то момент горе одолевало его, наполняя скорбью.

Проклятье! Как же он скучал по Занду! По глазам брата, загоравшимся, когда тот читал новый интересный факт магической истории. По их ссорам из-за глупостей, вроде того, кому есть последнюю горбушку. По громкому смеху Занда, по его обыкновению подбирать бездомных кошек. Твен скучал по мелким глупостям, непостижимым образом складывающимся в характер прекрасного человека.

Мог бы Твен поговорить сейчас с Зандом, он извинился бы, сказал бы, что…

«Прекрати! Ни к чему об этом думать. Особенно когда ты один».

Твен грубо провел ушибленной ладонью по глазам. Ладонь стала мокрой.

«Ты здесь не ради чувств. Ты здесь ради перьев».

Чтобы унять страдания, Твен сделает так, как учила мама, — отрешится, станет наблюдать. «Ученые Сайнтифики ценят логику больше эмоций», — снова и снова напоминала мама.

— Очень жаль, что я не стал ученым, — пробормотал Твен морю и небу. — Тогда горе не мучило бы меня так сильно.

«Отрешись, наблюдай».

Слова не слишком похожи на совет любящей родительницы, но Твену их хватило, чтобы не раскиснуть на скальной колонне посреди моря.

«Наблюдай».

Твен посмотрел в сторону Северона, столицы Экса, настоящей жемчужины побережья. С такой высоты город напоминал беспорядочную палитру художника. Мазок желтого в середине — Аурипигментный дворец, резиденция касорины. Дворец блистал в лучах послеполуденного солнца, крыша подмигивала золотой кровельной дранкой. Аурипигмент обволакивали тускло-бурые пятна университета и Большой библиотеки. Эти здания окружал массив ярко-синего, обозначающий Лазурную Петлю. Метко названные музеи, галереи, рестораны и бутики Лазури сверкали небесно-голубыми галереями, крышами и колоннами. Вдоль береговых утесов лежал район Вердигри. У старейших, самых дорогих особняков были медные крыши, которые со временем стали сине-зелеными или вердигрисовыми.

Еще выделялись ярко-красные участки района Вермиллион. Крытые дешевой глиняной черепицей, дома Вермиллиона заполняли бреши между Вердигри и Лазурью и тянулись к самым берегам Северона. Одно время велись разговоры о том, чтобы обнести Вермиллион стеной, будто стена удержала бы район от разрастания, но от планов быстро отказались: слишком многие богачи любили проскальзывать в его темные проулки, кафе, книжные, бордели и магазины.

Дом Твена, лачужка на окраине Вермиллиона, прятался средь дюжины других разваливающихся коттеджей рабочих. С такого расстояния Твен не мог определить, который из домов его. Вдоль восточного горизонта Северона высились горы, защищающие Экс от больших и агрессивных соседей. Малышом Твен провел много вечеров, отвечая на вопросы отца, ученого Арканы, о том, как горы помогли Северону обрести нынешнее великолепие.

Сейчас особого великолепия Твен не видел. Эта мысль напомнила ему о том, зачем он влез на скальную колонну. «Пора спускаться».

Твен огляделся по сторонам в поисках перьев, которые мог пропустить. Целая куча забилась в трещину в скале между пары гнезд. Твен запустил руку в расселину, вытаскивая горсть. Но в руке оказались не только перья. Среди их пурпура лежало что-то гладкое и серебристое.

— Быть такого не может, — пробормотал Твен.

Бросив перья в сумку, Твен аккуратно потянул за серебристую нить. На ней висели кусочки водорослей, отломившиеся от гнезда веточки, пушинки.

Серебряная нить блестела, как омытая росой паутина, и издавала негромкий металлический звон. Твен закрыл глаза, прислушиваясь к мелодии, и перед его взором пронеслась серия образов: серебряная струна пела о темноглазой девушке, о цирке под звездами, о миллионе желаний.

Твен осторожно покрутил нить в руках.

Звездный свет!

Он нашел звездный свет!

От такого открытия Твен едва не упал со скалы.

Звездный свет был самой вожделенной вещью в Североне, а то и во всем мире. Два столетия назад Салон, небольшая группа северонских художников, писала звездным светом картины и плела из него кружева. Отец рассказывал Твену сказки о волшебном кружеве, способном влиять на будущее и менять судьбы.

Согласно учебникам истории, лишь члены Салона знали, откуда взялся звездный свет, и унесли секрет с собой в могилы. Долгое время никому не удавалось найти ни клочка звездного света — но вот он, Твен, наматывает на руку целую нить сокровища. Нить сияла, как бесценный браслет, и пела свою меланхоличную песню.

Твен торжествующе вскрикнул, спугнув пару чаек, севших на скалу рядом с ним. Не стой Твен на выступе высоко над морем, он мог бы пуститься в пляс.

Потому что нить звездного света принесет больше денег, чем целый воз перьев гагарки. На них Твен купит себе новую одежду, билет на корабль, уходящий из Северона, и устроится — хорошо устроится — где-нибудь далеко за морем.

Взгляд Твена скользил над водой, голова кружилась от бесконечных возможностей. Вырученные за эту нить звездного света деньги купят ему свободу, к которой он всегда стремился. Твен сможет начать новую жизнь и путешествовать по миру. Он сможет купить хорошую скрипку (если когда-нибудь опять начнет играть) или дом в Вердигри, о каком они с Зандом мечтали долгими холодными ночами в своей лачуге.

Эта нить позволит ему сделать всё что угодно.

Ну или почти всё.

Нить точно не позволит ему слететь с этой скалы. А эта проблема куда насущнее фантазий о том, на что потратить свое гипотетическое богатство.

Стараясь не повредить звездный свет, Твен начал долгий спуск со скалы, уверенный, что скоро его жизнь полностью изменится.

Глава 2

Кинта

Это был день открытий.

Кинта Ороре, кислолицая девушка, все свои семнадцать лет с трудом боровшаяся за выживание, чувствовала это нутром. Только находилась она в фотостудии, где работала с раннего утра, и прямо сейчас времени на открытия у нее не было. Она отчаянно старалась не вспылить, поправляя фон для портрета за спиной миссис Дэвенпорт, дородной белой женщины в нелепом костюме ведьмы. Миссис Дэвенпорт, богачка средних лет, позировала для портрета тринадцатый раз за месяц и считала, что это к счастью.

— Пожалуйста, примите позу, — сказал фотограф Пьер, владелец студии, как всегда, щеголеватый, в хорошо сидящем костюме с зеленым шелковым кашне, идеально гармонирующим с его золотисто-коричневой кожей. Он отрегулировал «гармошку» фотоаппарата, фокусируя объект съемки.

— Так? — прощебетала миссис Дэвенпорт. Глядя через плечо и протягивая левую руку, она словно накладывала заклинание. Остроконечная, расшитая блестками шляпа у нее на голове опасно накренилась.

— Обворожительно! — проворковал Пьер, не отрываясь от объектива. — Кинта, накидку поправь!

Нахмурившись, Кинта разгладила длинный кусок ткани, струившийся с плеч миссис Дэвенпорт. Дважды вспушив накидку для «особой таинственности», на которой специализировалась студия Пьера, Кинта переступила меловую черту, отделявшую место кадра.

— Не двигайтесь! — велел Пьер.

Миссис Дэвенпорт старалась, она правда старалась, но, пока Пьер вставлял в аппарат стеклянную пластину, потеряла равновесие, покатилась вперед и рухнула беспорядочной кучей накидки, звездочек, блесток и реквизита.

Пьер чуть слышно выругался, миссис Дэвенпорт покраснела.

— Такими темпами они никогда меня не примут, — пробормотала она. — Даже с моей родословной.

Под словом «они» подразумевалось Северонское общество ведьм, элитарная группа богачек, которые больше всего на свете любили собираться в своих насквозь продуваемых особняках, чтобы тасовать колоды карт Таро, читать заклинания из старых гримуаров и фотографироваться в нелепых костюмах. По всей справедливости, миссис Дэвенпорт следовало быть в их рядах, ведь, как и у Кинты, ее предками были члены древнего магического Салона. Но дамы из СОВ отличались чванливостью и не считали миссис Дэвенпорт достойной к ним присоединиться.

Бедная миссис Дэвенпорт добивалась вступления последние несколько лет, но ее фотографии постоянно отвергались, и до сих пор она не предоставила СОВ сколь-либо ценную магическую информацию.

Это препятствие для вступления было откровенно абсурдным, ведь магия исчезла из Северона почти двести лет назад. Однако это не значило, что ученые Арканы и богачки из Вердигри ее не искали. Магия была веками не виданным залогом власти, престижа, фешенебельности и так далее. Миссис Дэвенпорт и ей подобные жаждали ее превыше всего.

Кинта хорошо знала это чувство.

Когда девушка бросилась помогать миссис Дэвенпорт подниматься, ее взгляд упал на стену, где висели фотографии членов СОВ. Благодаря техническим уловкам Пьера одна женщина пила чай со скелетом, стилизованным под Смерть, а молодая девушка летела на метле над крышами Северона. Были еще десятки фотографий, все как одна броские и однозначно поддельные.

Но не они привлекли внимание Кинты. От фотографии своей матери, Элейны Великой, примы и бывшей владелицы некогда известного в Североне Небесного Цирка, не могла отвести взгляд девушка. В центре посвященной СОВ экспозиции гордо выставили фотографию красивой белой женщины в струящемся платье, сидящей на краю фальшивого полумесяца. Элейна выглядела слишком молодо, чтобы быть матерью, и, в отличие от Кинты, никогда не хмурилась от смятения.

«Тебе нужно чаще улыбаться, — говорила мать. — Иначе никто не узнает, для каких великих дел ты рождена».

Вспомнив это, Кинта нахмурилась сильнее и задала себе тот же вопрос, что задавала всегда, глядя на портрет матери: смерть Элейны вызывает у нее скорее злость, чем скорбь? Да? Нет? И то и другое? Кинта не знала.

Раздосадованно вздохнув, Кинта прикоснулась к стеклянному пузырьку, свисавшему с ленты у нее на шее. Этот пузырек перед самой смертью дала Кинте мать, велев открыть, когда иссякнет любая надежда. Внутри клубился крошечный осколок лунной тени. Она была ярко-синей, явно магической, и Кинта не представляла, что с ней делать.

Не то чтобы Кинта не пыталась. Но попытки лишь добавились к списку неудач. Неудачная попытка стать ученым Арканы и узнать больше о магии. Провальная демонстрация магии, которую она попыталась устроить, используя заклинание, за которое заплатила торговцу. И малышка, которую она не смогла спасти от холода. И тот случай, когда она…

«Прекрати! Даже сто провалов не означают, что нужно прекращать попытки. Ты рождена для великих дел».

Вот еще один наказ матери, который Кинта отчаянно старалась вспоминать. Особенно в тяжелые дни.

«Она была такой талантливой! — вздыхали дамы из СОВ, глядя на фотографию Элейны. — Мы твердо верили, что именно она вернет магию в Северон».

Элейна с Кинтой тоже в это верили. Все время, когда не выступала в цирке, мать Кинты читала книги о магии звездного света, безостановочно разыскивая то, что открыла их прародительница Марали, основательница Салона. Но вопрос о происхождении звездного света оставался неотвеченным, и одержимость Элейны найти на него ответ росла с каждым днем. В обмен на возможность заглянуть в библиотеки дам из СОВ они с Кинтой таскали в особняки Вердигри всевозможные устройства, книги, реквизит. Мать и дочь плели ужасные небылицы о магии и кружеве из звездного света. Элейна вечно клялась богачкам, что вот-вот выяснит, откуда взялись звездные нити. Это был отличный способ подзаработать, даром что вранье.

А потом это враньем не оказалось.

А потом что-то в магии Элейны стало ее убивать.

Даже по прошествии семи лет Кинта не понимала ни что погубило мать, ни что делать с пузырьком лунной тени — зато понимала, что хочет владеть магией. Настоящей магией. Какой владели ее предки. Какая изменит ее жизнь к лучшему и сделает хозяйкой своей судьбы. Какая превратит ее из неудачницы в личность, действительно рожденную для великих дел.

— Кинта! — позвал Пьер, прерывая ее мысли. — Не могла бы ты принести скелет?

— Да, да! — Миссис Дэвенпорт радостно захлопала в ладоши. — Принеси Старого Скелли для следующей фотографии!

Нахмурившись, девушка перестала теребить пузырек с лунной тенью и притащила из подсобки Пьера гремящее костяное пугало. Она поставила скелет рядом с миссис Дэвенпорт, которая ласково ему улыбнулась.

— Прелесть! — прокурлыкала дама. — Он такой красавчик!

Кинта закатила глаза и вышла за черту кадра. Она не нанималась таскать скелеты. Работать с Пьером, бывшим коллегой матери по Небесному Цирку, она стала, потому что дамы из СОВ сочли ее слишком бедной и бесталанной, чтобы присутствовать на их тайных собраниях, хотя, позируя для фотографий, только и делали, что сплетничали. Так Кинта пыталась (пока безуспешно) больше узнать о магическом наследии своей семьи.

— Думаете, эти фотографии помогут вам вступить в СОВ? — спросил Пьер у миссис Дэвенпорт, для следующего фото поставив рядом со Скелли гигантский котел. На губах у него появилась изумленная улыбка. Пьер радовался, что СОВ подгоняет ему работу, но Кинта знала, что потуги дамочек на магию он считает дурацкой затеей. Прежде чем полностью посвятить себя фотографии, Пьер обучался в Сайнтифике.

— Надеюсь на это, — ответила миссис Дэвенпорт, захлебываясь эмоциями. — У меня есть информация чрезвычайной важности. Вчера я услышала — от служанки одной гадалки, которую встретила на рынке, — что в Североне скоро появится лавка, торгующая магическими товарами. О подобных лавках шептались давно, но как подумаю, что такое заведение впрямь открывается у нас… Какое счастье! Знать бы только, где она открывается.

— Лавка, торгующая магическими товарами? — переспросила Кинта, вырванная из плена собственных мыслей.

Голос Кинты прозвучал страстно, надрывно, взволнованно. Это так удивляло, что Пьер с минуту на нее таращился. Обычно Кинта эмоциям не поддавалась, вот Пьер и смотрел на напарницу, будто с ней что-то случилось. Кинта ответила слабой улыбкой.

— Именно, — прощебетала миссис Дэвенпорт. — Магическая лавка должна открыться сегодня где-то в городе.

Миссис Дэвенпорт склонилась над гигантским котлом, делая вид, что мешает ведьминское варево, а Кинта тем временем нащупывала визитку, которую всегда носила в кармане. Ту визитку перед самой смертью дала ей мать. Карточка истерлась: столько раз пальцы Кинты теребили ее за прошедшие годы. Вопреки ветхости карточки, буквы на ней оставались ярко-малиновыми и чуть ли не сияли:

«Найди эту лавку, — велела мать на последнем издыхании. — Тогда поймешь, что делать с лунной тенью».

Когда Кинта только взяла визитку, выполнить материнский наказ казалось просто, однако поиски лишь пополнили список ее неудач. Разыскивая лавку, Кинта годами бродила по извилистым улицам Вермиллиона, но такого заведения в Североне не существовало. Равно как и в других городах, куда тайком наведывалась девушка, тратя деньги, которые воровала из кошельков дамочек вроде миссис Дэвенпорт. Лавка «Вермиллион» оказалась неизвестным местом, заведением, которое не существовало. Разве только на визитке, зажатой у нее в руке.

«Даже сто провалов не означают, что нужно прекращать попытки. Ты рождена для великих дел».

— А название лавки вы не запомнили? — Вопреки желанию Кинты, в ее голосе звучала надежда.

— Нет, не запомнила. — Миссис Дэвенпорт пожала плечами. — Но, похоже, лавка будет чудесная.

Кинта плюхнулась на пуфик, обтянутый шкурой леопарда. Давненько ей не представлялся такой хороший шанс! Пьер перехватил ее взгляд и выжидающе изогнул бровь. Кинта чуть заметно кивнула.

Сегодня.

Сегодня все изменится. Девушка просто знала это, и все.

Глава 3

Твен

Каким-то образом Твен спустился со скальной колонны. Да, путь от гнезд гагарок к лодке напоминал туман контролируемого падения, но самое главное, в процессе он не погиб и не потерял ни перья, ни нить звездного света. Сев в лодку, Твен обвязал нить вокруг шеи, подобно шарфу, а сейчас с трудом боролся с соблазном обмотать ею руки, как ребенок куском струны. Музыка звездного света стихла, но эхо мелодии звучало у него в голове. Может, сегодня он попробует сыграть ее на скрипке?

Нет, не попробует. Пусть даже музыка звездного света прекрасна, Твен не был готов играть снова. Да и пальцы он в кровь разодрал.

«Просто вернись в город. Все остальное потом».

Твен поднял маленький якорь лодки и снова посмотрел на вершину скал.

Откуда взялся звездный свет? Как его разыскали птицы? Если влезть на скалу снова, найдется еще?

— Не все сразу, — шепнул себе Твен, вспомнив, что так говорил Занд, когда они вместе готовились к Вступительному экзамену. — Сперва продай то, что нашел.

Напрягая мышцы спины, Твен стал грести прочь от утеса. Волны сопротивлялись его усилиям, стремясь швырнуть на каменную стену. Каким-то образом Твен провел лодку мимо скал и взял курс на Северон, думая только о нити звездного света у себя на шее.

Море было неспокойным, но в итоге, превозмогая боль в ладонях, Твен провел лодку через буруны на мелководье. Пока никто не увидел, Твен размотал петлю звездного света, сунул в карман и свернул узлом. Потом он выпрыгнул из лодки. От соли саднило царапины на стопах и икрах, пока Твен волочил лодку на берег.

Твен потратил бόльшую часть второй половины дня на то, чтобы спуститься со скалы и на веслах приплыть обратно в Северон. Солнце уже клонилось к горизонту, словно часовой, отбрасывая тень на берег. Устроив лодку на песке, Твен помахал рукой старому Хорсту, сидевшему возле коттеджа у самого моря.

— Нашел что-нибудь? — спросил Хорст, шагая к Твену. Борода Хорста пожелтела от табачных пятен, лицо изрезали морщины от бессчетных часов, которые он провел, вприщур глядя на горизонт. Увидев драную, окровавленную рубашку Твена, он изогнул бровь и швырнул парню ботинки, носки и куртку, которые тот у него оставлял.

— Добыча богатая, — признал Твен, уселся на песок и отряхнул ноги. Он натянул носки, и они прилипли к пальцам ног. — Вот продам перья и принесу тебе деньги.

— Мне платить не нужно. — Хорст махнул рукой в направлении своего коттеджа. — Хочешь с нами поужинать? Марта готовит рыбное жаркое.

От такого приглашения у Твена заурчал живот, напомнив парню, что он ничего не ел, кроме побитого яблока, которое с трудом проглотил на заре, прежде чем выйти из хижины.

— Мне пора идти. — Твен быстро натянул ботинки и куртку. Остаться хотелось, но поужинать с Хорстом и Мартой ему было сложнее, чем просто насладиться теплой едой в компании добрых людей.

Два года назад родители Твена и Занда погибли на море во время ужасного шторма. Они отправились в круиз на корабле своего покровителя, но откуда ни возьмись налетел шквал. После их гибели вдова покровителя, небедная женщина, муж которой годами помогал семье Твена, отказалась спонсировать осиротевших мальчиков. За первые бедные месяцы Твен и Занд научились не доверять никому, кроме как самим себе и Хорсту с Мартой, отошедшим от дел музыкантам, с которыми Твен подружился еще ребенком. Прежде чем заняться рыбной ловлей, Хорст был известным скрипачом и научил играть Твена. За последние два года Твен и Занд ели за столом у стариков с полсотни раз. Точнее, братья ели у стариков, пока Занд не выдержал Вступительный экзамен в Аркану и не обзавелся друзьями-снобами.

— Ты точно не хочешь с нами поужинать? — настаивал Хорст. — Вконец ведь исхудал!

Твен покачал головой:

— Да я бы с удовольствием, но сегодня не могу.

Вдруг во время ужина у Хорста возникнут вопросы? Вдруг они с Мартой захотят увидеть перья, которые нашел Твен? Вдруг они как-то заметят звездный свет или услышат его песню? На такой риск Твен пойти не мог. Равно как не мог сидеть за столом, где когда-то смеялся его брат. Где место Занда будет болезненно пустовать. Со дня гибели брата Твен ни разу не ужинал с Мартой и Хорстом и по-прежнему не чувствовал себя готовым.

— Тогда в следующий раз, — мягко проговорил Хорст. — Спасибо, что вернул мне лодку целой и неиспорченной.

— Спасибо, что разрешил мне ее взять.

На секунду оба посмотрели на лодку. Оба вспомнили день трехмесячной давности, когда Твен и Занд вышли в море вместе, а вернулся только Твен. И все последующие случаи, когда Твен брал лодку, чтобы искать в воде тело брата. И как Хорсту в итоге пришлось спрятать лодку, потому что Твен уплывал все дальше и дальше: вдруг Занд в пределах его досягаемости?

Сегодняшний выход в море стал для Твена первым с тех самых пор.

— Приятно снова видеть тебя за работой. — Хорст грубо потрепал Твена по плечу. — Думаю, Занд хотел бы, чтобы ты не сидел без дела. — Хорст издал звук, будто хотел сказать что-то еще, но слова застряли в горле.

Твен сглотнул комок и кивнул:

— Я скоро вернусь с деньгами.

— Да к черту это! Пользуйся деньгами сам и береги себя. Лодка в твоем полном распоряжении.

Твен быстро отвернулся, чтобы Хорст не увидел слезы, навернувшиеся ему на глаза.

Чтобы попасть с берега в город, Твен должен был подняться по шатким деревянным ступенькам. Дальше, возле Вердигри, ступени вытесали прямо в каменном склоне утеса, а в этой части города использовались плáвник, сломанные доски от корпусов кораблей и вообще все, из чего можно было изготовить более-менее приличную лестницу. Подъем был не таким опасным, как восхождение на скалу, которое Твен совершил тем утром, однако парень держался за перила.

Твен был на полпути к вершине, когда по ступенькам начали спускаться два белых парня, спотыкаясь так, что шаталась вся лестница. Один был в полосатых брюках и дорогом на вид жилете поверх испачканной вином рубашки. Из-под котелка торчали нечесаные пряди белокурых волос. Другой был без шляпы, с коротко стриженными каштановыми волосами и тщательно навощенными, лихо подкрученными усами. Шатен был в очках, в черных брюках и в мятом пиджаке из бордового бархата.

— Подвинься! — буркнул блондин в котелке, проталкиваясь мимо Твена. От блондина разило спиртным, голос звучал грубо.

Измученный тяжелым восхождением, Твен скандалить не желал, поэтому прикусил язык и отодвинулся, чтобы те двое прошли. Глаз он не поднимал, хотя вытянутые по швам руки сжались в кулаки.

Твен знал, кто эти двое: Анри и Гюстав, ученые Арканы, учившиеся в университете вместе с Зандом. Оба были из богатых семей и никогда не жаловали Твена: ни когда тот утаскивал Занда с ночных посиделок картежников, ни когда отказался выплачивать долги Занда за проигранные партии. Твен избегал этих двоих месяцами, уверенный, что от них одни неприятности. Но разминуться с ними на узких неустойчивых ступенях он точно не мог. Твен мог лишь надеяться, что Гюстав и Анри пройдут мимо, не узнав его, ведь с их последней встречи он исхудал, а его темные волосы сильно отросли.

Гюстав, парень с нелепыми усами, остановился перед Твеном. Он был высоким, стройным, а гладкие руки не давали усомниться: этот тип рос в особняке Вердигри.

— Мы знакомы? — Гюстав уставился на Твена, поправляя заляпанные очки, и шагнул вперед.

Твен покачал головой, торопливо поднимаясь на следующую ступеньку:

— Мне так не кажется.

Гюстав стиснул руку Твена удивительно сильными пальцами:

— А мне кажется. Ты старший братец Занда. Музыкант. Они ведь похожи, да, Анри?

— Это точно он. — Анри приподнял котелок в издевательском приветствии. — Откуда ты идешь? Из притона картежников? — Он кивнул на развалюхи, что стояли дальше по берегу в районе гавани. — Ты такой же неудачник, как Занд?

— Не твое дело, откуда я иду, — резко ответил Твен.

— Раз твой братик погиб, дела у нас с тобой. — Пальцы Гюстава сильнее сжали руку Твена.

— Отстаньте от меня!

— Твой братик украл нечто принадлежащее мне. — В голосе Анри слышалась опасная резкость. — Нечто ценное, что я намерен вернуть. Может, в вашей лачуге тебе попадалось приглашение на Бал Ученых?

Сердце Твена пустилось бешеным галопом. Он знал, о чем речь, потому что на прошлой неделе нашел серебристо-синее приглашение. Обернутое в тряпку и спрятанное в самом дальнем углу, оно лежало под половицей в лачужке, которую Твен делил с братом. Твен нащупал его, разыскивая последние монеты — остатки их с Зандом сбережений.

— Не представляю, о чем ты говоришь, — соврал Твен, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Да ладно! — Анри засунул руки в карманы жилета. — Крошка Занд наверняка рассказывал тебе о Балах Ученых?

Разумеется, Твен знал о легендарных балах касорины, проводившихся каждый год. Там ученые Сайнтифики и гости со всего мира общались с богатейшими людьми Северона. Для одних это был вечер неприлично роскошной еды и развлечений, недоступных в обычной жизни. Для других — шанс поделиться идеями с единомышленниками. А для самых выдающихся ученых — таких буквально единицы — возможность найти богатого покровителя.

Пускали на Бал строго по приглашениям, и родители Твена регулярно его посещали. Приглашались лишь избранные ученые-первогодки, и Занд входил в их число.

— Я слышал о Бале, — осторожно проговорил Твен. — Откуда вам взять приглашение? Занд говорил, вас не звали.

Гюстав подался вперед и обдал Твена перегаром:

— А что он проиграл свое приглашение, говорил?

О проигрыше Твен тоже слышал. Это стало одной из причин их ссоры в день гибели Занда.

Анри не дал ему ответить:

— Твой вор-братик просрал свое приглашение в честной игре, а потом украл его у нас. Последние три месяца мы тебя разыскивали.

— Занд соврал о своем происхождении, — добавил Гюстав. — Сказал нам, что он из приличной семьи ученых, даже с богатым покровителем. Не ожидали мы, что ты с рыбацким отребьем якшаешься.

Чувствуя, что начинает злиться, Твен вырвал руку из тисков Гюстава.

— Я не мой брат и за его долги не отвечаю. Его приглашения у меня нет. — Твен поднялся еще на одну ступеньку, стремясь оторваться от подвыпившей парочки.

Гюстав схватил сумку Твена.

— Даже если у тебя нет приглашения, может, мы заберем то, что у тебя в сумке, и будем квиты? — Гюстав запустил руку в сумку и вытащил перо гагарки. Твен попытался его выхватить, но Гюстав, смеясь, шагнул назад. — О-о-о, какая красивая вещица! — Он поднял перо над головой, потом прикрепил к шляпе. — Посмотрите на меня! — воскликнул он издевательски высоким голосом. — Я северонская модница, готовая танцевать во дворце касорины.

— Мое! — Твен вырвал перо у Гюстава. Он прекрасно осознавал, что в кармане у него моток звездного света. И на что пойдут Анри и Гюстав, дабы завладеть чем-то подобным, тоже осознавал.

Твен по-прежнему слышал музыку звездного света, но сейчас она звучала тише, приглушенная его бешеным пульсом. А вот Гюстав и Анри, похоже, музыку вообще не слышали.

Не успел Твен отодвинуться, Гюстав толкнул его к скальной колонне, а Анри шагнул вперед, за плечи пригвоздив его к камню.

— Пустите! — крикнул Твен, пытаясь вырваться. Он был крупнее любого из обидчиков и умел драться, но оказался в одиночку против двоих, да еще на весьма неустойчивой лестнице. Неверное движение могло убить их всех.

— Не пустим, пока не скажешь нам, где приглашение, — прорычал Гюстав и резко двинул рукой вперед, чтобы его ударить.

С рефлексами человека, уклонявшегося от ударов с детства, Твен увернулся и пнул Гюстава в пах. Тот с криком скрючился, очки упали с лица. Анри крепче стиснул плечи Твена, однако Твен был и крупнее, и проворнее. Схватив Анри за лацканы пиджака, он боднул его в лоб. Удар получился неожиданно сильным, и, когда Твен отпустил Анри, тот споткнулся и налетел на неустойчивые лестничные перила. Раздался треск, потом грохот — это под весом Анри сломались перила. Удивленно вскрикнув, Анри плашмя полетел с большой высоты к берегу.

Крик Анри вспорол воздух, и Твен отвернулся. Повторялась трагедия Занда. Остановить ее он не мог… Он не толкал его… Зря он отбивался… Проклятье! Что делать теперь?

Анри вскрикнул снова, и у Гюстава глаза на лоб полезли. Потом внизу на берегу воцарилась тишина.

— Ты убил моего друга! — заревел Гюстав, неловко надевая очки. — Ты хоть знаешь, кто его отец? Ты покойник! — Он принялся дико колотить Твена.

Твен резво уклонялся от ударов Гюстава. Чем больше ступенек ломалось, тем менее устойчивой становилась лестница и тем сильнее качалась. «Беги. Сейчас же!»

Ни думать, ни драться времени не было. Твен помчался наверх, за раз перескакивая через три ступеньки.

Раздался отвратительный треск: за спиной у Твена обламывалось все больше ступеней. Гюстав закричал, а Твен не обернулся. Он поднялся почти до самого верха лестницы. Перед ним горели газовые фонари Вермиллиона. В стремительном рывке Твен проскочил последние несколько ступеней и упал на побитый живот. Дыхание перехватило, боль пронзила бок. Секунду спустя лестница рухнула.

Лежа на усыпанной гравием вершине скалы, Твен хватал воздух ртом, руки у него тряслись.

Второй раз за день он едва избежал смерти.

Твен посмотрел на остатки лестницы. Далеко внизу лежали обломки досок, обрывки веревок и две комковатые фигурки. Одна фигурка шевелилась, а вот другая, скрюченная, ухитрившаяся не потерять котелок, — нет. Искореженные тела слишком напоминали Занда — Твену пришлось отвернуться.

Что с ним станет, если Анри и Гюстав погибли?

У них влиятельные родители и богатые знакомые — люди, которые будут по ним скучать и проследят, чтобы виновного в их гибели повесили.

Твен вполголоса выругался. Сейчас выбраться из Северона стало важнее, чем когда-либо.

Сперва нужно продать перья гагарки и звездный свет.

Потом он забронирует себе место на «Женской мести» и затаится, чтобы его не отыскали ни долги брата, ни другие так называемые друзья.

Твен заставил себя встать, поправил сумку, поднял воротник куртки. Каждый шаг отзывался острой болью, но Твен пустился в путь. Скоро он превратился в еще одну фигурку, которая пробиралась по лабиринтам Вермиллиона, сливаясь с тенями наступающей ночи.

Глава 4

Кинта

Кинта должна была найти волшебную лавку. Этому событию посвящалась вся ее жизнь, и Кинта лавку найдет. Даже если понадобится обойти каждую клятую улицу Северона. Даже если она истопчет туфли и выбьется из сил. Она. Обязательно. Найдет. Лавку. Больше неудачу она не потерпит. Она будет достойна наследия матери.

Но Кинте хотелось не только наследия матери. Она достигнет куда большего — станет не просто циркачкой, показывающей дешевые фокусы для СОВ. Она будет использовать магию, чтобы получить настоящую власть. Люди станут смотреть на нее и уважать за ее способности. Она не умрет простушкой, которую забудут. Она станет яркой, успешной и знаменитой.

«Ты рождена для великих дел».

Кинта не сомневалась в этом.

То есть не сомневалась в большинстве случаев.

Но сперва следовало найти лавку, о которой говорила миссис Дэвенпорт. Кинта не позволяла себе даже думать о том, что такой лавки нет, или допускать возможность, что заведение окажется не лавкой «Вермиллион». В таких ситуациях верить было очень важно, и у Кинты веры было хоть отбавляй.

Каблуки стучали по булыжной мостовой — Кинта рыскала по городу, как ищейка по следу. На соседней колокольне пробило пять, а уже темнело, как бывает в это время года. Куда идет, Кинта точно не знала, но что-то гнало ее по лабиринту улиц Вермиллиона. Наверное, это свистел ветер, но звучало очень похоже на шепот матери: «Скорее, не останавливайся, ты почти у цели».

— Привет, Кинта! — Громкий мужской голос раздался от продуктового ларька, мимо которого она проходила.

Кинта обернулась, сделав сердитое лицо. Окликнул ее Рейф, миловидный рыжий пекарь, с которым она однажды по глупости провела ночь, перепив спиртного в баре. Как правило, она старалась не приближаться к его лотку, но сейчас слишком поздно сообразила, что забрела на его улицу.

— Что?! — рявкнула Кинта. От запаха пирожных на прилавке Рейфа заурчало в животе, но Кинта урчание проигнорировала.

Рейф лениво улыбнулся:

— Ты где пропадала? Иди сюда, поболтаем.

Девушка нетерпеливо отмахнулась:

— Не-а. Я спешу.

— Куда?

— Не скажу. — Кинта не потрудилась уточнить, что сама толком не знала, куда идет. В этом заключалась ее проблема.

— Тебе же хуже, — отозвался Рейф, шевеля бровями. — Как же ты без меня? — Он поиграл бицепсом, и Кинта закатила глаза, злясь на себя за ту жуткую ошибку. Она была из девушек, которые остаются лишь на одну ночь, и старательно избегала парней, которым хотелось большего.

— Как-нибудь справлюсь, — бросила она через плечо.

Хохот Рейфа полетел за Кинтой на незнакомую улочку. Девушка торопливо шагала, обводя взглядом каждую новую вывеску и витрину. В конце улочки она свернула налево, скользнув в лабиринт проулков поменьше. В этой части города у подъездов околачивались пьянчуги, проститутки, дети в лохмотьях. Кинта перепрыгнула через кучу грязи, но на другой стороне улицы не уберегла платье от зловонной лужи.

— Проклятье! — чуть слышно выругалась Кинта, шагая дальше.

— Не желает ли леди увидеть передовые технологии Сайнтифики? — спросил мужчина.

— Эта разработка изменит мир! — пообещал другой, показывая часы с торчащими из корпуса деталями. — Часы ходят на одном паре и ни на минуту не отстают.

— Неинтересно, — буркнула Кинта, торопясь прочь.

В конце ближайшего проулка была незнакомая Кинте лавка — что-то с покрашенной красным вывеской. Может, это и есть лавка «Вермиллион»? Кинта поспешила к ней с громко стучащим сердцем.

Но нет. «Ателье “Полночь”: пошив и ремонт женской одежды». Витрину завесили вызывающими платьями, две сильно накрашенные женщины стояли рядом, громко споря о достоинствах черного платья с глубоким вырезом.

Кинта пошла дальше.

Она направлялась на север, где Вермиллион упирался в Лазурь. Ураганом влетев в Лазурь, Кинта шагала мимо кофеен, набитых студентами и учеными. Живот урчал, но девушка его жалобы игнорировала, проверяя улицу за улицей. Наконец у Большой библиотеки живот взвыл так громко, что пришлось остановиться.

Ладно. Может, она потратит время на чашечку кофе. Кинта повернулась к маленькому кафе у библиотечной лестницы, но замерла, когда ее окликнули.

— Кинта, это ты? — Полный надежды голос принадлежал очаровательной темнокожей девушке, почти скрытой за стопкой книг.

Святые небеса! Похоже, вылазка с целью разыскать лавку «Вермиллион» сулила Кинте встречу со всеми ее северонскими любовниками на одну ночь. Вот почему она предпочитала сидеть дома, читать книги по магии и игнорировать всех.

Застенчиво улыбаясь, Кинта повернулась к девушке:

— Привет, Элис! Не думала, что встречу тебя здесь.

Элис вспыхнула и подняла очки на переносицу:

— Очень рада тебя видеть! Я тут вся в занятиях, но давай угощу тебя кофе? Поболтаем, как в старые добрые времена?

Элис была ученой Сайнтифики. В прошлом году они с Кинтой встретились в библиотеке и подружились. Одним дождливым вечером девушки перебрали вина, а потом провели вместе ночь. То любовное свидание вызвало у Элис поток страстей, а Кинту наполнило сожалением. Кинта знала, что Элис нравится заниматься в этой кофейне, и обходила ее стороной, равно как и лоток Рейфа.

— Прости, но я не могу. Очень спешу.

Кинта исчезла в толпе, и Элис помрачнела. Кинта мысленно отчитала себя за то, что не проследила, куда идет. Убитое лицо Элис объясняло, почему Кинта не оставалась дольше чем на одну ночь. Почему она не влюблялась. Она ведь неудачница. Разочарование. Человек, который вечно всех подводит. Людям стоит знать об этом с самого начала, пока отношения не примут серьезный оборот.

Именно поэтому Кинта нуждалась в магии — чтобы преобразить себя. Новая Кинта не будет лажать и разочаровывать. Новая Кинта будет человеком значимым, который изменит мир к лучшему.

Но до той новой Кинты ей еще далеко.

Полная тяжелых, мрачных мыслей, Кинта двинулась прочь от хорошо освещенных улиц Лазури. По городу гулял холодный ветер, заставивший огоньки газовых фонарей дрожать, а Кинту плотнее запахнуть жакет.

Вернувшись в Вермиллион, Кинта торопливо зашагала по жилым массивам, где в приземистых домишках орали выводки грязных малышей; в Лазури она шла мимо древних особняков, где няньки присматривали за детьми в безукоризненно чистой одежде. Городские часы пробили шесть, потом семь. Кинта шагала и шагала, пока солнце не село за горизонт. В животе заурчало громче, злее и настойчивее.

Еще одна улица. Всего одна. Потом Кинта сделает паузу на ужин. Кинта свернула на широкую аллею, полную магазинчиков и лавок старьевщиков. В таком месте и должна открыться лавка магических товаров. В конце а