Оглавление

Луноликая

Вот уже четвёртый день, как Васька пил. Пил, стараясь заглушить тоску, боль, одиночество. Спиртное заканчивалось, батарея из пустых бутылок увеличивалась, а боль и тоска никуда не исчезали. Просыпаясь и сталкиваясь с горькой действительностью, что бросила жена Маринка, он снова шёл к соседке тёте Дусе за очередной бутылкой.

— Спивается мужик, — жалел его семидесятидвухлетний дед Николашка, сидя на завалинке и наблюдая шатающуюся походку Васьки.

— Так не просто же пьёт, а горе заливает, — стояла на стороне пьющего тётя Дуся.

— Эх, была бы баба как баба, а то ведь смотреть не на что: жердь двухметровая и страшная же, как пугало. А вон до чего мужика довела.

— И не говори, — соглашалась тётя Дуся, — и не красавица, а мужики в очереди стоят, как за пивом! Слышь, Николай, а тебе какие женщины нравились? — поинтересовалась одинокая соседка.

— Ну, это… — Николашка давно овдовел и уже забыл, какие они — женщины, но, чтобы не обидеть соседку, тщательно подбирал слова. — Чтобы форменная была, как моя гитара. Ну, ты понимаешь, чтобы форма в руке чувствовалась. И спереди и сзади чтобы всё было при ней и голос звучный.

— Ага, музыкант нашёлся! — отрезала тётя Дуся, но в душе всё же уважала соседа за то, что тот хранил верность памяти своей супруги уже более двадцати лет. Хотя местные старушки и набивались в жёны да в помощницы по хозяйству, но старик настойчиво отказывал всем, ссылаясь, что сам неплохо справляется.

Сама пятидесятипятилетняя тётя Дуся жила одна. Муж сгорел от водки, может, от самогонки, оставив её с двумя малолетними детьми на руках. Сначала женщина переживала, как поднимать детей без отца, а потом, освоив нехитрый способ самогоноварения, занялась необходимым на селе делом — заливанием горя и спасением болеющих душ. Дети давно выросли, уехали в город, создали семьи. На непрогораемом бизнесе самогоноварения у каждого появилась отдельная квартира и машина. Но тётя Дуся свой маленький спиртзавод не закрывала, объясняя всё заботой о сельчанах. Вот и на этот раз шофёру Ваське дала в долг, понимая, что для мужика сейчас главное — заглушить боль, а для неё — пополнить семейный бюджет.

— Как думаешь, долго ещё будет страдать? — обратилась она к Николашке, быстро прикидывая в уме долг страдающего.

— А кто его знает, — утирал кулаком нос дед. — Лишь бы не спился, — пробормотал он, закрывая калитку и уходя в дом.

— Да ты чушь-то не говори, — крикнула вдогонку тётя Дуся, — кто от пяти бутылок качественного, как слеза, самогона спивался? Так, только чтобы боль отпустила. Вот на китайском спирте можно и спиться, и помереть. Химия одна, будь неладна! А мой-то качественный, сделанный с любовью. Вон сколько сахару уходит каждый раз. Пойти себе душу чуток погреть? — размышляла она сама с собой.

Выпив очередную бутылку и закусив одной головкой репчатого лука и куском сала, Васька упал на кровать и в беспамятстве заснул. Проснулся оттого, что в окно светила огромная луна и мучила жажда. Дотянувшись до чайника с водой, залпом выпил содержимое и остатки вылил на голову. За окном стояла ночная тишина, и через открытую форточку доносился лишь отдалённый лай собак и стрекотание сверчков.

— Ну, чего уставилась? — обратился Васька к луне. — Думаешь, мне легко? Да выть хочется, а мочи нет! Это же какой стыд, на всю деревню! Меня, мужика, Маринка бросила. Ушла к электрику Степану. Ладно, если бы просто ушла, она же из меня душу вынула! Эх, ничего ты не понимаешь! Только и можешь пялиться в чужие окна, а толку от тебя никакого нет!

Хоть на дворе и стояла глубокая ночь, а сна не было! Он вышел за ворота и, освещаемый луной, зачем-то пошёл на реку.

— Нет, ну не топиться же, в самом деле, — возразил сам себе. — Тогда вообще все скажут: «Не мужик был, а тряпка, из-за жены потонул!» Эх, лучше уж спиться, может, тогда пожалеет и вернётся, — вспоминая жену, произнёс он горько. Аккуратно сняв трико и рубашку, сложил стопочкой и, оглянувшись в последний раз на деревню, вошёл в холодную воду. По всему телу побежали мурашки, леденящие душу.

— Ну и нечего на меня глядеть, тоже советчица нашлась, — пригрозив в очередной раз луне, окунулся с головой и нырнул. Ночное светило хранило молчание в окружении ярких звёзд, взирая свысока, как плавал мужчина до изнеможения, выбиваясь из сил и изводя себя. Со стучащими зубами, в пупырышках, тот наконец-то вышел на берег. Подходя к месту, где разделся, заметил сидящую фигурку девочки-подростка.

— Неужели пришла топиться в такой час? — недоумевал Василий. И спрятался в тени деревьев, не решаясь подойти к своим вещам. Но девушка сидела неподвижно, явно не торопясь входить в реку — и уходить тоже. Подул холодный ночной ветер, и мужчина начал зубами выбивать барабанную дробь. Девушка встала во весь рост и обернулась на этот неприятный звук, доносившийся неподалёку. Её взору представился голый мужчина, прикрывавший руками мужское достоинство.

Тот, в свою очередь, был не менее удивлён, увидев обнажённую женскую фигуру, закутанную только копной длинных, до пят, золотистых волос, что и составляли её единственную одежду. Странным и непонятным было то, что она не испытывала ни чувства стеснения, ни страха, ни холода. Освещаемая со всех сторон луной, продолжала хранить молчание и улыбаться. Набравшись решимости, Васька подбежал к одежде и стал судорожно натягивать брюки, но то ли от волнения, то ли от холода не мог попасть в штанину. Незнакомка стояла в метре и с любопытством рассматривала его нелепые действия, как ему казалось.

— Что же ты не одеваешься, жаркая? Не замёрзла? — наконец-то натянув трико и застегнув рубашку, спросил мужчина.

Но ответом было молчание. Подняв голову, Вася увидел, что на месте, где стояла незнакомка, никого нет. Луна скрылась за облаком, и на небе стало темно. Василий, чертыхаясь, поспешил домой, рассуждая сам с собой:

— Нет, с этим пора кончать, а то ещё и в дурку можно загреметь. Привидится же такое, упаси господи!

Посмотрел на небо, но ночное светило спряталось за тучей. И в наступившей кромешной темноте мужчина споткнулся о кочку.

— Да, — продолжил удивляться, — вот это фокус! Такая галлюцинация, что сам поверил и заговорил, тьфу дурак!

Войдя в дом, посмотрел на часы: будильник показывал без четверти три. Васька завёл на семь утра, чтобы с этого дня наверняка выйти на работу. Укладываясь в постель, долго ворочался. Привидевшаяся девушка не шла из головы.

— А ничего так, и симпатичная вроде. Нет, всё, пить окончательно бросаю. Завязываю и больше ни грамма, — поклялся он и заснул тревожным сном.

Утром Василий спешил к своей хлебовозке, на которой по ближайшим сёлам развозил свежий хлеб из пекарни.

— А, значит, всё-таки вышел наш пропойца! — встретила его заведующая, полная женщина, сама румяная, словно колобок на опаре. — Гришка, напарник, уже падает работать за двоих, а ты всё прохлаждаешься, — продолжала она отчитывать Ваську. Тот старался её не слушать, загружая лотки с горячим и ароматным хлебом.

Объезжая ямы и колдобины, он вспоминал вчерашнее видение.

— И как я мог попасться на такую удочку? Нет бы сразу догадаться, ведь она молчала. Вот так люди и сходят с ума, незаметно для остальных.

Вечером, получив зарплату, Васька торопился к тёте Дусе — отдать должок.

— Ну что, может, ещё бутылочку? — спросила та, хитро улыбаясь. — Поди, трубы горят?

— Нет, тётя Дуся, спасибо! Уже не горят, уже дымят!

— А что так? — сделала круглые от удивления непонимающие глаза самогонщица.

— Перегорели!

— Смотри. Я же тебе добра желаю, — кричала она уходящему вдогонку.

— Ладно, ладно, — соглашался с ней Василий.

Дома, засучив рукава, он вымыл пол, выбросил мусор и поужинал хлебом с кефиром. В окно без занавесок беззастенчиво подглядывала полная луна.

— А, это ты, — приветствовал он ту, словно старую знакомую. — Со следующей получки куплю шторы, тогда точно некуда тебе будет смотреть.

Мужчина окинул взглядом своё обнищавшее жилище. После ухода Маринки осталась только старая пружинная кровать да одеяло с подушкой. Жена забрала всё, не оставив даже зеркала. Васька ощупал щетину и попытался побриться, глядя в отражение окна, но бритва была старая, с тупым лезвием, и он поранил подбородок, отчего, чертыхаясь, снова погрозил кулаком луне и вышел во двор к колодцу. Зачерпнув ведром холодной солоноватой воды, умылся, подумав о том, какие покупки нужно запланировать на следующий месяц: стол, стул, занавески, зеркало, вешалку.

Вася сел на крыльцо, закуривая сигарету. Луна освещала лунную дорожку до самого крылечка. Докурив, он собрался войти в дом, но в метре от себя вновь заметил вчерашнюю незнакомку. Та, как и прежде, была обнажена и светилась непонятным светом изнутри. Василий в панике побежал к колодцу и вылил на голову полное ведро воды. Но видение как стояло, так и продолжало стоять, не торопясь исчезать.

— Ну всё, вконец свихнулся, — проговорил мужчина, крепко сжимая виски руками. Он старался не глядеть в сторону девушки и пройти мимо как ни в чём не бывало, но чувствовал на себе её пристальный взгляд и помимо своей воли обернулся. Незнакомка, прикрыв прелести длинными локонами, улыбнулась, как доброму знакомому, своей лучезарной улыбкой.

— Господи, за что такое наказание? — не выдерживая, спросил Васька. — Ведь уже сутки, как не пью, со вчерашнего вечера и грамма во рту не держал. — Он повалился на кровать и подумал о том, что нужно поскорее заснуть. И тогда галлюцинация точно исчезнет и оставит в покое. Мужчина старался дышать глубоко и ровно, но, ощущая на себе магический взгляд, открыл глаза. Незнакомка сидела на краю кровати и продолжала пристальным взором жёлтых глаз гипнотизировать.

— Я не звал, зачем пришла?

— Разве так встречают гостей? — спросила незнакомка, медленно выстраивая слова, ровно, как перламутровые бусинки. Голос её был спокоен и приятен, а говор и акцент ну совершенно не деревенский.

— Да у нас гости среди ночи без приглашения как-то не вваливаются в хату.

— Так пригласи, Василий, будь гостеприимным, — не растерялась нежданная гостья.

Васька был крайне удивлён тем, что незнакомка знает имя. Но потом сообразил, что это его видение, значит, оно знает всё: и то, что Маринка бросила, и то, что пил много дней.

— Да бросил я уже пить, бросил. И ты меня оставь!

— Не могу, меня к тебе направили для исцеления.

— Чего? — не понял Васька. — Ты, что ли, больна? Второй день шастаешь голая, и откуда на мою голову только взялась? В деревне отродясь тебя не видал.

— С Луны я, Василий, и совсем не больная. А прибыла с миссией — помощь оказать, душу тебе вернуть и спокойствие.

— Ну, скажешь тоже, с Луны, ага, так я и поверил. И почему именно меня избрали, а не кого-то другого?

— Ты остался без души, теряешь себя и смысл жизни!

— Вот загнула по-учёному, ничего не понять. Ничего я уже не теряю, всё, что можно, потерял!

— Вот поэтому я здесь, не переживай, всё поправимо, не бойся!

— А я и не боюсь! — мужчина осмелел и уже смотрел на свою галлюцинацию не отрывая глаз, любуясь её округлыми женственными формами, спрятанными под копной золотых волос. — Ну ладно, если помощь за бесплатно, то согласен. А ежели платить, то не сюда тебе. Не по адресу. Денег у меня больших нет, отчего и Маринка бросила.

— У нас на Луне нет денег, нам они не нужны.

— Вот здорово, что же вы тогда за свой труд получаете?

— Дополнительную жизнь. Ещё одну световую ночь.

— Во как? И сколько же у тебя таких жизней и ночей?

— Достаточно, чтобы прилетать сюда и быть с тобой каждый день.

— Так сколько тогда тебе лет натикало?

— Ваших земных не знаю, а лунных семь тысяч.

— О, да ты совсем, однако, старушка, а выглядишь, как девочка!

— Пора мне, до свидания.

— Постой, обиделась, что ли?

— Что такое обиделась?

— Ну, это когда надуваешься ни за что ни про что.

— Как глупо всё у вас на Земле. И бумажки за свой труд получать тоже бессмысленно.

— Это ты про деньги зря. У нас из-за них папу родного готовы убить.

Девушка встала к окну и, освещаемая луной, стала уменьшаться на глазах, пока не превратилась в тонкий лучик на полу.

— Завтра придёшь, что ли?

— Приду, — голоском тоненьким ответил луч и исчез совсем.

— Кому сказать — никто в деревне не поверит, скажут: правильно Маринка бросила, он ещё и свихнутый в придачу. Эх, а так рассказать хочется.

Васька ещё постоял у окна, поглядел с тоской на проказницу луну и, позёвывая, лёг спать.

— Чудно, однако, жить без денег. Зато жизни хоть отбавляй, сходил на работу — вот тебе ещё день или год прибавился, — говорил он сам себе в полудрёме.

— Здравствуй, дед Николай, — приветствовал ранним утром мужчина соседа на завалинке, — ты, никак, тут спишь? Чего в дом не идёшь?

— Да не сплю я, не сплю! Луна, окаянная, вторые сутки спать не даёт.

— Бессонница, что ли, мучает?

— А шут гороховый её знает, или она, или что-то другое.

— Да что тут может быть другое, — перевесившись через калитку своего забора, включилась в разговор тётя Дуся, — нервишки это называется. Вот купи у меня горилку — и сразу всё как рукой снимет. И спать будешь, как младенец.

— У тебя всегда один совет, — махнул ей рукой дед.

— Побежал, некогда мне, — заторопился Васька, прощаясь.

— Удачного дня, — пожелал Николашка.

— Спасибо.

— Вот она, любовь! — проговорила самогонщица, обращаясь к соседу. — Пять дней попил, горе залил, и как рукой сняло. А ты мне тут: «Луна, тудыть-растудыть, спать не даёт». Выпей — и всё пройдёт!

— Не надо, сейчас отвар крапивы сделаю и спать пойду.

— Ну-ну, рассмешил, нашёл себе сон-траву. Лекарь! Смотри, если что, зови! — не унималась тётя Дуся. Но Николашка уже скрылся у себя в огороде.

Сегодня у Васьки было хорошее настроение, и он насвистывал песенку. Заведующая Людмила, протянув накладные, смотрела с интересом в его лицо.

— Чего тебе? — смущаясь, замолчал шофёр.

— Порезался, гляжу.

— До свадьбы, как говорится, заживёт.

— Ну-ну, не успел развестись, уже о женитьбе поговаривает. Неужели нашёл кого?

— А если так? Завидно, что тебя обошли?

— Да тьфу на тебя, — плюнула в его сторону Людмила. — Больно мне такие хлюпики нужны!

— Ничего ты, Люда, в мужской красоте не понимаешь! Я грациозный, как балерун.

— Господи, слов-то каких нахватался. Вот поэтому Маринка и ушла от тебя к нормальному мужику, с мозгами. Вот он везде сумеет деньгу зашибить и заработать и левых, и правых.

— А мне деньги не нужны, не в них счастье, — вспоминая ночную гостью, ответил шофёр. — Ладно, я поехал.

— Ага, — глядя вслед отъезжающей хлебовозке, проговорила заведующая. — Деньги ему не нужны. А как за зарплатой вчера, так первый прибежал!

Наскоро поужинав жареной картошкой, мужчина усел