автордың кітабын онлайн тегін оқу  Богиня

Юкио Мисима

 

 

 

Yukio Mishima
MEGAMI
Copyright © 1954–1955, The Heirs of Yukio Mishima
All rights reserved

 

Перевод с японского Елены Струговой

Оформление обложки Вадима Пожидаева

 

Мисима Ю.

Богиня : роман / Юкио Мисима ; пер. с яп. Е. Струговой. — СПб. : Азбука, Издательство ­АЗБУКА, 2025. — (Большой роман).

 

ISBN 978-5-389-30615-8

 

16+

 

Сюго, почтенный и просвещенный отец семейства, еще в молодости разгадал тайну женской красоты: если изо дня в день внушать женщине, что она красавица, она станет красавицей. Этот подход он, утонченный ценитель прекрасного, годами применял к жене, а затем и к единственной дочери. Вырастить юную Асако идеальной женщиной — такова безгрешная, но необоримая страсть этого Пигмалиона. Однако что произойдет, когда идеальная женщина явится в мир и там впервые столк­нется с любовью и предательством?..

Юкио Мисима (1925–1970) — звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). Его «Богиня» — тонкая, отчасти сатирическая аллегория творчества (считается, что Мисима полемизирует здесь с эстетом Дзюнъитиро Танидзаки и трагической фигурой японской поэзии Осаму Дадзаем) и пронзительная история о реальных людях, которые во имя любви к прекрасному пытаются лепить красоту из живого материала и в результате обречены лицом к лицу столкнуться с богами.

Впервые на русском!

 

© Е. В. Стругова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®

 

 

 

 

 

— Вот и сезон, когда нужен зонтик от солнца, — сказала Асако.

— Давай я тебе куплю. Французский, с длинной ручкой. Тебе такой подойдет. Фу, женщина прошла в темных очках. Не нужны они. Тебе, Асако, не надо носить очки от солнца.

— Ты, пап, терпеть не можешь солнечные очки, да?

— Их носят неуверенные в себе женщины. Что в них хорошего? Скрывать красивые глаза, да еще и выставлять себя женщиной легкого поведения.

Сюго с дочерью вошли в магазин, торгующий европейскими зонтами. Что бы он ни покупал дочери, выбирал всегда долго. Асако в конце концов становилось скучно, она соглашалась со всем, и ей уже ничего не хотелось.

— К этому платью лучше с выраженными полосками.

Умаявшийся продавец принес больше десятка зонтов. Сюго поставил свою единственную дочь перед зеркалом и теперь просил ее менять позы: то опереться на сложенный и отставленный в сторону зонт, то раскрыть его над головой.

— Что-то не пойму, как лягут на лицо тени, когда солнце будет просвечивать сквозь эти полоски. Асако, выйди-ка ненадолго на улицу.

— Да ну, как-то неловко.

Асако, прищурившись, смотрела на залитую светом дорогу. Ослепительное солнце середины мая уже клонилось к закату. Холодная вечерняя тень быстро окутывала высокое здание напротив, витрины потемнели. В электричке, в театре, в ресторане — везде мужчины пристально смотрели на Асако. Есть что-то поразительное в том, как один человек смотрит на другого. Подростком она ничего не понимала, но, повзрослев, осозна­ла смысл этого страшного понятия из Биб­лии — совершаемого взглядом прелюбодеяния [1] — и сразу ужаснулась: казалось, эти ядовитые взгляды грызут ее не запятнанное пока тело.

Она встречала подобное в американских комиксах: идет нарядная красавица, супружеская пара среднего возраста останавливается, смотрит на нее. В глазах жены отражается только наряд, а муж видит красавицу голой.

Не то чтобы Асако ощущала именно это. Но каждый раз, когда на нее пристально смотрел мужчина, складывалось впечатление, что она столкнулась с эротоманом. Ей казалось, что за этими взглядами всегда скрывается загадочный подтекст. Возможно, какой-нибудь мужчина, скользнув мимолетным взглядом по лицу Асако, весь день потом ходил как зачарованный и был счастлив. Ничто в ее лице не вызывало у людей неприличных желаний, не толкало на безрассудство, но не было в ее облике и холодной, непорочной, отрешенной красоты. Женственная, приветливая, жизнерадостная Асако располагала к себе людей, и в этом была ее сила.

 

 

 

 

 

Когда они вышли из магазина, солнце уже село, так что зонт не понадобился.

— Я проголодался. Давай поедим, — предложил Сюго.

Каким-то загадочным образом в нем уживались невероятная доброта и невероятный эгоизм. Ему не приходило в голову спросить у дочери, хочет ли она есть. Он исходил из требований лишь своего желудка, но сообщал о принятом решении мягким, заботливым тоном, поэтому Асако не могла противиться.

Несмотря на экономический застой, вызванный политикой дефляции, Гиндзу [2] вечером наводняли толпы одетых по-летнему людей. Впрочем, среди них можно было по пальцам пересчитать тех, кто пришел за покупками. Но для того, чтобы просто наслаждаться прогулкой, тротуар был слишком узок, а в переулках асфальт пестрел выбоинами и трещинами, и к тому же там повсюду высились кучи гравия для дорожных работ.

Проходя здесь, Сюго каждый раз ворчал:

— Как по мне, токийским чиновникам погулять бы по Елисейским Полям в Париже. Что это за улица такая?! Как по ней людям ходить?

Сюго частенько критиковал технический прогресс, в подобных же случаях он негодовал из патриотизма.

Горячий поклонник западной культуры — в отличие от тех, кто превозносил ее напоказ, — до войны он несколько лет жил за границей и, вернувшись в Японию, построил дом в европейском стиле: там не было ни одной комнаты с татами [3] и везде можно было ходить в обуви. Под конец войны дом сгорел в пожаре, так что Сюго волей-неволей пришлось купить уцелевший японский дом в токийском районе Дэнъэнтёфу и переехать туда. К жизни по-европейски семья возвращалась только летом, когда приезжала на дачу в Каруидзаву [4].

Прежде Сюго занимал высокий пост в зарубежном филиале торговой фирмы, входившей в крупную промышленно-финансовую группу, а в Японии был назначен главой металлургической компании из того же концерна. Послевоенные чистки в верхах обошлись для него малой кровью, и через несколько лет он удачно вернулся на должность директора в одну из компаний, связанных с прежними промышленно-финансовыми объединениями. Опять подолгу пропадал на работе, но, несмотря на это, взял за правило раз в неделю обязательно гулять с дочерью по городу. В такие дни Асако под конец работы приходила встретить отца в контору на пятом этаже высотки в районе Хибия.

Сюго толкнул стеклянную дверь ресторана. С дочерью он обращался как с леди, поэтому пропустил ее вперед, а сам вошел следом. В отличие от нынешней молодежи, у него это выглядело естественно, ничего наигранного, и недалекий человек из-за красоты Асако вполне мог безосновательно принять отца с дочерью за старого джентльмена и его любовницу.

Сдав зонт в гардеробную, Сюго легонько дотронулся до плеча дочери и увел ее к бару. Асако не особо любила спиртное, но за компанию с отцом ей приходилось перед едой выпивать аперитив. Он был решительно против, чтобы дочь в это время пила американскую кока-колу или апельсиновый сок.

Бар пустовал. Скучающий бармен, глядя в зеркало за батареей бутылок, поправлял черный галстук-бабочку.

Официанту, подошедшему принять заказ, Сюго бросил:

— Мне мартини. — И, с ласковой улыбкой обернувшись к дочери, спросил: — А ты что будешь, Асако?

— Я? «Дюбонне» [5].

Официант отошел, Сюго одобрительно, словно подавая знак «засчитано», посмотрел на дочь.

Он строго внушал Асако, что даме пристало заказывать, во-первых, исключительно «женские напитки» — ликеры, вино, «Кюрасао», сладкие коктейли, а во-вторых, они должны гармонировать с цветом платья. Сегодня Асако была в платье темно-винного цвета и такого же оттенка туфлях. Отцовские уроки не прошли даром: она заказала красный аперитив.

Принесли напитки, отец и дочь с улыбкой переглянулись и чокнулись бокалами.

 

 

 

 

 

Когда они уселись за столик, перед Асако вновь встала проблема выбора. Она могла прочесть меню на французском языке. Ее с детства учили, как вести себя за столом с европейской кухней, и она ни в чем не ошибалась, но выбирать удачные сочетания блюд из меню научилась, только когда начала посещать рестораны с отцом.

Тот ел на французский манер: в левой руке держал хлеб, а в правой вилку. Разговор за столом должен быть приятным, с тонким, не обидным для собеседника юмором. Сюго специально обучал Асако этикету, чтобы она в будущем могла выступать в роли хозяйки грандиозных банкетов. И обычно уточнял: «Даже если это будет за границей».

— Ты японка и должна знать японскую культуру.

— Поэтому ты опять поведешь меня на спектакль но.

— В воскресенье в театре на Суйдобаси дают «Сёдзё» [6], там есть акт «Семь чудовищ», который исполняет только школа Хосё [7]. На сцену выходят сразу семь сёдзё, тут и двадцати, а то и сорока литров сакэ не хватит. В программке наверняка будет указано, что самый дикий танец исполняет один актер, остальные шестеро в нем не участвуют.

Асако вежливо промолчала.

Сюго хорошо чувствовал ее настроение. Пока он рассказывал, послушная дочь внимала, на первый взгляд с искренним интересом — как он ее учил, с «выражением, уместным для любого круга общения». Но он видел, что она все же слегка витает в облаках.

«Она меня не слушает», — подумал Сюго, однако продолжал говорить. С одной стороны, он гордился тем, что дочь в совершенстве освоила мастерство скрывать чувства за этой маской, с другой — его это даже забавляло.

После того как отец умолк, Асако не сразу вернулась с небес на землю.

— Что-то случилось?

— А?.. Да нет.

— Ты что-то от меня скрываешь?

Подошел официант забрать пустые тарелки. В зал со смехом ввалилась компания из нескольких мужчин и женщин, и разговор прервался. Отец и дочь молча смотрели на две красные с белой каймой гвоздики в не­устойчивой, узкой посеребренной вазе.

Только что они выглядели вполне счастливыми, а теперь над столом повисла печаль, будто на солнце вдруг набежала тень.

По лицу Сюго было понятно, что ему совсем не хочется, чтобы вечер что-то омрачило. Брови с проседью нахмурились — он, как капризный ребенок, собирался любой ценой получить желаемое.

— О чем ты думала?

— Так, ни о чем.

— Нельзя лгать отцу. Ты можешь сказать мне все.

Когда Сюго проявлял свойственный ему эгоизм, его лицо становилось невероятно доб­рым и мягким.

— Ну же, говори.

Загнанная в угол, Асако потупилась и тихо произнесла:

— О маме...

— Ясно.

Сюго положил вилку на тарелку и вздохнул:

— Асако, мы ведь договаривались не касаться этого, когда гуляем вдвоем?

— Да, но... — Асако старательно и непринужденно, хотя на самом деле у нее немели пальцы, отрезала кусок мяса, а затем решительно продолжила: — Я очень радуюсь, когда мы бываем где-то вдвоем с тобой. Но ничего не могу поделать с ощущением, что это счастье покоится на несчастье. Невольно думаю о маме. И когда с друзьями куда-нибудь выхожу — тоже.

— Хм... — Сюго побледнел и помрачнел, словно внезапно очнулся от грез. — Понимаю твои чувства. Но дело тут не в моей холодности. Мама, скорее всего, не так несчастна, как кажется. Жить, не выходя из дома и ни с кем не встречаясь, ей даже нравится. Я виноват, что не вывожу ее, но понимаю, что, если буду настаивать, ничего не получится. Лучше оставить все как есть. Думаю, это и для нее будет счастьем.

— Но, папа... — набравшись смелости, не отступила Асако. — Если бы ты хоть раз попытался вывести ее куда-нибудь...

— К сожалению, Асако, это намного труднее, чем ты думаешь.

 

 

 

 

 

Ёрико, жена Киномии Сюго, была невероятной красавицей — можно без преувеличения сказать, что ее внешность буквально повергала в изумление. Сюго очень заботился о жене; во время долгого пребывания за границей эти любящие друг друга супруги были гордостью торговой компании, где он служил, — более того, гордостью японцев. У Ёрико была потрясающая фигура; вечерние плать