Владимир Бумаков

Горячий бетон Себежского укрепрайона

Документальная повесть

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Фотограф Владимир Бумаков

© Владимир Бумаков, 2018

© Владимир Бумаков, фотографии, 2018

Все события, описанные в этой работе, реконструированы по результатам моих бесед с ветеранами Великой Отечественной войны и старожилами Себежского района, а также по итогам поисковой и архивной работы поискового отряда «Забытый батальон». Названия всех населенных пунктов, рек, дорог — настоящие. Номера воинских подразделений, должности, звания и фамилии участников описываемых событий являются реальными, за исключением их диалогов.

16+

ISBN 978-5-4483-8646-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Горячий бетон Себежского укрепрайона
2. 8 июля 1941 года. Деревня Асетки
3. 8 июля 1941 года. Деревня Асетки. Первые выстрелы
4. 8 июля 1941 года. День
5. 9 июля 1941 года. Деревня Скробово. Позиции 422 полка 170 стрелковой дивизии
6. 5:30
7. 6:00
8. 6:20
9. 8:00
10. 9 июля 1941 года. Деревня Плейково 8:00
11. 15:00
12. 9 июля 1941 года. Деревня Скробово
13. 8:00
14. 9:00
15. 10:00
16. 12:00
17. 17:00
18. 20:00
19. 9 Июля 1941 года. Узел обороны Дедино 21:00
20. 22:30
21. 10 июля 1941 года. Скробово
22. 4 часа утра
23. 6:30
24. 7:00
25. 13:00
26. 13:30
27. 14:00
28. 17:00
29. 18:00
30. 11 июля 1941 года. Укрепленный узел обороны Дедино
31. 4 часа утра
32. 6:00. Окраина деревни Иорино
33. 7:00
34. 7:30. Рубеж обороны 257 пулеметного батальона. 1,5 км южнее Дедино
35. 8:30
36. 9:00
37. 9:30
38. 11:00
39. 11:30
40. 12:30
41. 13:00
42. 13:30 ДОТ капитана Знотина
43. 14:00. ДОТ лейтенанта Лобко
44. 15:00
45. 16:00
46. 18:00
47. 20:00
48. 21:00
49. 21:30
50. 22:30
51. 23:00
52. 12 июля 1941 года. ДОТ капитана Знотина
53. Час ночи
54. 5 часов утра
55. 6:00
56. 7:00
57. 10:30
58. Послесловие

Написанию этого очерка предшествовали годы поисковой работы, в ходе которой накопился не только материальный багаж (находки, сделанные на местах описываемых событий, результаты бесед с живыми тогда еще старожилами и ветеранами войны), но, даже в большей степени, багаж эмоциональный, позволяющий представить характеры наших солдат и офицеров, осмыслить их поступки, совершенные в первые дни войны на Себежской земле. Этот очерк я создавал, скорее всего, для самого себя и моих детей, знающих из моих рассказов о событиях далеких уже времен, происходивших практически за окнами их дома. На примере описываемых мною поступков, совершаемых героями очерка, я хочу показать своим современникам, что все правильное в этой жизни даётся трудно. Что трудно служить, трудно воевать, трудно решиться на смерть во имя выполнения своего долга. Что никто не знает, где у него та грань, за которой самопожертвование становиться единственным шансом на сохранение чести. Но если есть искреннее понимание того, что твоя жизнь будет истрачена во имя великой нравственной цели, то идти до конца будет не сложно.

Этим очерком я хочу отдать дань своей памяти всем без исключения бойцам и командирам 170-й башкирской стрелковой дивизии, принявшим смерть на себежской земле, в двух тысячах километрах от родного дома; ребятам из Москвы — пулеметчикам 257 и 258 отдельных пулеметных батальонов, сражавшихся в своих ДОТах на подступах к Себежу; пограничникам 11-го Себежского пограничного отряда, героически погибшим на своих рубежах и не посрамившим пограничных знамен. Когда работаешь на местах боев, которых много в себежской глубинке, то отчетливо ощущаешь, что те люди, которые защищали мой родной Себеж, всё ещё здесь — в заплывших окопах и воронках, под этой цветущей травой и могучими соснами, в этом мягком жёлтом песке. Но я их не вижу, а только ощущаю их присутствие. Иногда мне кажется, что это они надиктовали мне то, что осталось только написать…

Мой очерк о всех них и для всех нас

Все события, описанные в этой работе реконструированы по результатам моих бесед с ветеранами Великой отечественной войны и старожилами Себежского района, а также по итогам поисковой и архивной работы поискового отряда «Забытый батальон».

Названия всех населенных пунктов, рек, дорог — настоящие. Номера воинских подразделений, все должности, звания и фамилии участников описываемых событий являются реальными, за исключением их диалогов

У меня есть основания полагать, что события происходили так, как описано в данной реконструкции. Или почти так. Важно, что они произошли…

Командир поискового отряда «Забытый батальон» Владимир Бумаков

06 июля 1941 года. Пограничная деревня Асетки Себежского уезда Калининской области. Немногочисленное после спешной эвакуации население деревни, торопливо снующее между крепкими бревенчатыми домами, занято непонятно чем. Для женщин и непризывного возраста мужиков уже несколько дней совершенно осознанной является мысль о том, что прежняя мирная жизнь канула в небытие и грядущие времена ничего хорошего им уже не сулят. Оснований для нервного ожидания надвигающегося горя у этих людей более чем достаточно. Предчувствие несущегося сюда галопом кошмара проходит сотней усталых ног по каменному мосту через пограничную речку Синюху, что торопиться своим течением с юга на север прямо под окнами деревенских домов.

Беженцы из недавно ставшей дружественной Латвии идут через Асетки нестройными группами, молчаливо окидывая сумрачными взглядами деревенские строения, стоящих вдоль дороги немногочисленных зевак, да суетливо копающих по краю деревни окопы советских пограничников. Возле здания сельского почтового отделения стоит большая парная подвода, на которую местные служащие без особого энтузиазма грузят тяжелые канцелярские столы, портреты вождей в рамках и всякую конторскую дребедень.

Проходящий мимо этого действа бородатый латгальский беженец, следующий во главе очередной небольшой группы своих товарищей по вынужденному бегству, с тихим раздражением в голосе рубанул фразой по толпе суетящихся почтарей: — «Да лишнее это все. Не успеете. Немец сюда прёт как на крыльях. Уходите. Столы эти уже никому не понадобятся». Резко остановившийся со связанными парой стульями в руках местный мужичек канцелярского вида, беззлобно прикрикнул на бородатого латыша: — «Иди — иди! Вам бы, лабусам, только горя кликать! А немцу скоро конец будет. Возьмутся наши за него не сегодня — завтра». Но уходящий дальше по добротной каменке старый латыш на эти слова внимания уже не обратил. Он понимал, что здесь будет совсем скоро…

Понимал это и советский пограничник, капитан Вячеслав Николаевич Знотин, исполняющий обязанности начальника заставы, расположенной на южной окраине Асеток. Он прекрасно знал свой участок местности и не питал никаких иллюзий относительно того, что сможет разбить силами вверенной ему заставы наступающих сюда фашистов. А вот задержать продвижение супостата — это как раз по плечу задача.

По участку заставы через старую советскую границу с недавно еще буржуазной Латвией хаотично двигались группы беженцев и немногочисленные подразделения Красной Армии, получившие приказ отходить к Себежу после сильных боев по ту сторону границы.

Начиная с последних чисел июня, поток этот день ото дня становился все плотнее и капитан пограничных войск НКВД СССР Знотин прекрасно понимал, что это означает. Он второй день приходил к каменному мосту через пограничную речку и, вглядываясь в мрачные лица проходящих мимо отступленцев, каждый раз проигрывал в голове план боя, который он скоро здесь даст.

7 июля 1941 года. Деревня Асетки

За прошедшую ночь поток беженцев внезапно прекратился. Над пограничной речкой Синюхой и деревней установилась какая-то липкая, противная тишина. Только из места расположения заставы доносились звуки хозяйственной возни. Пограничники спешно копали новые окопы, оборудовали запасные позиции для пулеметов, маскировали на краю леса укрытия для заставских лошадей и повозок. Все шло по отработанному варианту. Пока шло…

Так и не отдохнувший за прошедшую короткую ночь, Знотин сумрачно гонял в голове гнетущую мысль о том, что с началом боя все отработанные варианты полетят ко всем чертям и там только успевай-поворачивайся.

Спешным шагом капитан проследовал через молчаливо замершую деревню и вышел к пограничному мосту. В тысячный уже раз оглядев свою и сопредельную территорию, Знотин подозвал к себе своего лейтенанта-заместителя.

— Значится так, Николай Николаевич. Через границу немец в этом районе, кроме как по мосту, легко проскочить не сможет. Берега с нашей стороны крутоваты. Да и выйти к мосту у него получится только по дороге. В остальных местах — лес. В нем для атаки особо не развернешься. Посему, бери местных и разбирайте нахрен деревенскую кузницу. Все бревна, кирпичи, железо — все валите на середину моста и запечатайте мне его намертво. Вот здесь, за рябиной, где у нас дозор раньше сидел, копайте позицию и ставьте станкач (Станковый пулемет «Максим». Примечание автора). Чтобы сектор у него был от выхода к мосту с латвийской территории и твоя баррикада на мосту тоже вся простреливалась. Здесь дальность всего метров двести с небольшим и наши красавцы с «Максимом» разгуляются на славу.

Расписывая про станкач и «красавцев», Знотин как мог, старался подбодрить своего заместителя. Ведь с началом боя он сам и его лейтенант разойдутся по флангам обороны заставы и будут там руководить действиями своих пограничников. По крайней мере капитан очень надеялся, что так и будет.

Выслушав про мост, кузницу и пулемет у рябины, лейтенант запросил у Знотина разрешение на свой вариант закупоривания моста.

— Вячеслав Николаевич, разрешите доложить свои доводы по мосту?

— Слушаю, только давай без «поэзии». На нее времени точно не будет.

— Вячеслав Николаевич, предлагаю кузницу не разбирать, личный состав и время на это не тратить. Я быстро сгоняю в Скробово, к пехоте башкирской. Возьму у них килограмм десять взрывчатки. И мост этот аккуратненько в Синюху, камушек к камушку и уложу.

Знотин молча посмотрел прямо в излучающие молодецкий задор глаза юного лейтенанта, почесал лоб под козырьком своей зеленой фуражки и голосом усталого преподавателя вернул в реальность инициативного зама:

— Николай Николаевич. Я же просил тебя излагать без «поэзии». Вот с чего ты взял, что башкиры в Скробово тебе взрывчатки дадут? Они тебя даже не видели ни разу. К тому же, запомни раз и навсегда, лейтенант — мосты на границе без приказа свыше не взрывают! Не взрывают! Потому как мост для войск в обороне, это большая ценность и если он не нужен сегодня, то может понадобиться завтра. А ты его уже взорвал! Без приказа… А его не ожидается, потому как связи с Себежем нет и скорее всего не будет в ближайшее время. И кто ты после этого? Правильно — свой человек в трибунале. И я вместе с тобой, потому что по рукам тебе не дал и позволил нетабельной взрывчаткой единственный на участке заставы мост угробить… Так что отправляйся, Николай, к кузнице и чтобы через три часа вся она на мосту лежала непроходимой преградой. А я пойду, дам команду старшине пулемет ставить, чтобы мост покрасивше обстреливать.

Лейтенант, выслушав эту блиц-лекцию о важности мостов, продолжил уточнять задачу:

— Вячеслав Николаевич, мы кузницу разберем. Но через мост люди могут опять пойти. Не получиться так, что мы мост слишком рано закроем? Вдруг там наши еще остались?

Но Знотин уже определенно знал, что установившаяся с ночи тишина не к добру. Если бы наши, отступающие из Латвии подразделения были бы в состоянии активно обороняться на этом направлении, то это было бы слышно. А так…

— Похоже, Николай Николаевич, что мы с тобой да наши пограничники — это и есть сейчас все наши люди здесь. Иди, выполняй задачу….

Весь последующий день застава совершенствовала оборону, копала окопы, раскладывала по позициям цинки с патронами и занималась еще тысячью дел перед своими первыми выстрелами на этой войне. Ни Знотин, ни его подчиненные, в суматохе подготовки к сражению и мысли не допустили, что может поступить приказ, застава снимется с места и уйдет в тыл. Пограничники всеми своими помыслами приросли к этому, ставшему им родным рубежу — к неширокой совсем речке, переход через которую они должны закрыть для фашистов, к крутым берегам, которые они тщательно пристреляли, к каменному мосту, который должен стать неприступным для противника. И никто из этих молодых парней с зелеными петлицами на воротниках гимнастерок еще даже представить себе не мог, какая цена уже назначена им войной за то, что они — советские пограничники…

Вместе с заставой Знотина, этот участок 11-го Себежского пограничного отряда держали еще два подразделения: заставы в Дедино и в Толстяках.

Между Асетками и Дедино, в маленькой, на пять дворов, деревне Плейково, был расположен кордон от знотинской заставы. Там капитан оставил десять своих пограничников и один ручной пулемет, с задачей — перекрыть для противника единственную дорогу, которая шла через границу по большой заболоченной низине и вела прямо в Дедино, в самый центр опорного пункта, состоящего из девяти мощных бетонных ДОТов, построенных здесь перед самой войной. Пограничники, оставленные в Плейково, получили от Знотина приказ ни при каких обстоятельствах не допустить проникновения немцев через границу по этой никчемной дорожке. Если это произойдет, то фашисты выйдут в тыл советской группировке в Скробово — Асетках и получат возможность сразу же атаковать гарнизоны наших ДОТов, вмурованных в склон длинной гряды на южной окраине Дедино.

8 июля 1941 года. Деревня Асетки

В густой, предрассветной туманной тишине, продрогшие у своего пулемета пограничники явно слышат приближающийся с территории Латвии треск моторов. Это точно не танки. Звук их двигателей асетковские пограничники слушали в 1940 году не один день подряд, когда через этот самый мост наши танковые подразделения входили в Латвию.

В этот раз звук моторов был прерывистым. Один боец из пулеметного расчета, замаскированного по приказу Знотина под пышным прибрежным кустом рябины, шмыгнул в ближайший к речке деревенский дом. Через три минуты пулеметчик вернулся в сопровождении начальника заставы.

Заглушаемая утренним туманом далекая трескотня мотора неожиданно успокоила Знотина: — «Ну вот и немцы. Через полчаса здесь будут».

— Значит так, товарищи пулеметчики. Дождаться, пока немцы начнут скапливаться на площадке перед мостом на латвийской стороне. До этого момента чтобы даже не чихали. Сейчас сюда их дозор выскочит. Себя не обнаруживать. Пусть думают, что граница открыта и вместо нас — только завал на мосту. Как только подойдет их основное подразделение, они начнут проверять, заминирован мост или нет и будут разбирать завал, что мы там наворотили. Дайте им расслабиться, чтобы все убедились, что опасности для них никакой. Как только увидите это, длинными очередями бейте прямо в кучу фрицев на том берегу. За тех, что на мосту, не беспокойтесь. Про них другие ваши товарищи подумают.

Отойдя от укрытой пулеметной точки вглубь деревни, Знотин дал команду старшине заставы отправить конного пограничника в Скробово, к пехоте из 422 стрелкового полка 170 дивизии. С посыльным капитан приказал передать, чтобы пехота в Скробово не расслаблялась. Застава будет держать мост до последней возможности, но как только возникнет угроза ее разгрома, она будет отходить к пехоте в Скробово. Людей своих Знотин ценил и, понимая, что он и 30 его пограничников долго с тремя пулеметами у моста не удержатся, принял решение, максимально задержав врага, отойти под прикрытие красноармейцев, у которых есть и орудия, и пулеметов побольше.

Пехота 422 полка 170-й стерлитамакской стрелковой дивизии прибыла на назначенный ей рубеж обороны в деревню Скробово второго июля 1941 года прямо со станции Себеж. Полк получил задачу прикрывать опорные пункты Себежского укрепрайона с южного, белорусского направления и разместил свои батальоны на полевых рубежах обороны вдоль крупных шоссейных дорог, которые почти все сходились в одной точке — в Себеже и затем шли дальше в Псков и Великие Луки.

Бойцы и командиры 422 полка к моменту прибытия в Себеж были уже людьми подготовленными, поэтому оказавшись в Скробово, они быстро приспособили к обороне окраины деревни и прилегающие к ней три большие высоты, с которых отлично просматривалась дорога, идущая от Себежа к Асеткам и далее, через каменный пограничный мост, в Латвию. Командование 170 стрелковой дивизии, изучив обстановку по картам, уяснило, что другой капитальной дороги, кроме этой, в сторону Себежа нет. И что наступающие сюда от Даугавпилса и Краславы фашисты это знают. Посему встречать врага надо именно здесь. И бить его выгоднее всего начинать именно среди этих холмов и болот, где у неприятеля нет вариантов для маневра через другие направления.

Оборудовав все необходимые основные и запасные позиции, бойцы 422-го полка на всякий случай заминировали деревянный мост, перекинутый через речку Студенку на дороге от Асеток на Скробово. Минировал его Яков Казанцев, солдат 422-го полка, призванный из башкирского Белебея. (Останки Якова Степановича Казанцева и двоих его боевых товарищей мы поднимем в 2012 году на окраине бывшей деревни Скробово. Яков Степанович Казанцев и его товарищи похоронены на братском кладбище в деревне Турки-Перевоз Невельского района)

Пока Казанцев и его саперы заканчивали маскировку взрывчатки под мостом через Студенку, к ним подъехал конный направленец от Знотина. Заметив, что саперы возятся с минированием единственного моста между заставой и тыловой деревней, пограничник неодобрительно попенял Казанцеву:

— Вы это, не горячитесь тут со своим динамитом. Начальник заставы велел передать, что если мы заставу и мост не удержим, то будем отступать к вам, в Скробово. Поэтому смотрите, этот мост у нас под носом не взорвите. А то мы сильно уставшие и злые к вам в окопы наведаемся.

— Ты не мне это говори, а дуй к моему командиру в деревню — ответил Казанцев. В деревне спроси лейтенанта, ему все и доложи. Мне прикажут взорвать — я взорву.

Переехав на другой берег Студенки, пограничник хотел уже было дать шпоры своей лошади, как вдруг со стороны заставы, из-за небольшого перелеска, скрывающего Асетки, ударил по ушам и нервам хлесткий и злой звук длинной пулеметной очереди.

«Мать честна́я — выдохнул пограничник, крутясь в седле вытанцовывающей под ним лошади — Началось!» И придерживая рукой за козырек свою аккуратную зеленую фуражку, понесся в Скробово. Передавать командиру пехотинцев то, что приказал ему Знотин.

8 июля 1941 года. Деревня Асетки. Первые выстрелы

Как и предполагал начальник заставы, первыми к запечатанному завалом пограничному мосту прибыли немецкие дозорные на двух мотоциклах. Они, не заезжая на мост становились и в два бинокля осмотрели затихшую на противоположном берегу деревню и уходящую вдаль, в направлении Себежа каменную дорогу.

Наши пограничники, укрывшиеся за деревенскими домами, в замаскированных пулемётных гнёздах по берегу реки, ничем своего присутствия не выдавали.

Деревенские жители разбрелись по своим домам и сидели там, обреченно ожидая своей участи. Естественно, они понимали, что сейчас начнётся стрельба, полетят пули, дома скорее всего загорятся и, всё… Можно, конечно, уйти в дальний лес и ждать там, но стойкая привязанность к родному очагу, этому главному элементу деревенской жизни, оставила этих людей в их домах.

Жить в лесу все равно не будешь, а дома ещё могут и сохраниться — думали оставшиеся жители Асеток и с тревожным ожиданием посматривали в окна. Ещё накануне Знотин со своим заместителем прошёл по всей деревне и попросил жителей во время боя укрыться в домах, да погребах. «По улицам прошу не бегать! А то можем в суматохе вас заместо немцев пострелять. Разглядывать нам тут особо некогда будет» — резюмировал капитан. Вот местные и сидели по домам; а те, у кого были дети — полезли в подвалы.

Рассмотрев в бинокли деревню и завал на мосту, немцы на него не пошли. О чем-то переговариваясь между собой, двое из вражеской группы спустились к воде и внимательно осмотрели каменный мост снизу. Убедившись, что никакой взрывчатки на мосту нет, фашисты заметно повеселели и, усевшись в свои мотоциклы, умчались обратно, навстречу движущейся сюда колонне 123 пехотной дивизии вермахта.

Все передвижения немецкой разведки у моста, отчетливо наблюдали с нашей стороны только шесть человек. Это сам Знотин, лежавший с биноклем под специально оставленной в высокой траве телегой; отменно замаскированный под старой рябиной расчёт «максима», который должен был начать предстоящий бой; заместитель Знотина с расчетом ручного пулемёта, лежащие за штабелем брёвен дальше по берегу Синюхи. Остальной личный состав заставы занимал позиции по краям деревни и вокруг помещения заставы. В самой деревне Знотин своих пограничников располагать не стал, ибо уличный бой с явно превышающим по количеству противником в его планы не входил.

Через полчаса после отхода мотоциклистов, в глубине леса на латвийской стороне зазвучали моторы уже более тяжёлой техники. На широкую площадку перед мостом выехали сразу три больших немецких грузовика, из кузовов которых неторопливо стали высаживаться солдаты с карабинами в руках. Из кабины дальней машины вылез офицер и стал что-то обсуждать с подошедшими к нему унтерами.

Так близко фашистов Знотин видел первый раз в жизни. Не сказать, что вид противника озадачил его. Нет, тут он как-раз-то подуспокоился — обычные люди, только им дома не сидится. Порадовала капитана некая беспечность в поведении вражеского подразделения. По всему, немцы точно не ожидают здесь сопротивления и тем самым, его пограничники получают дополнительный шанс начать сражение так, как и было запланировано.

Пока немецкий командир что-то обсуждал со своими унтер-офицерами, часть неприятельских солдат разбрелось по полянке; кто-то пошёл в кусты справлять нужду, несколько человек, громко смеясь и разговаривая, спустились к речке и стали умываться.

«Вот придурки, совсем обнаглели! Ничего уже не боятся» — произнёс мысленно Знотин, отметив тем не менее, что никто из вражеских солдат не выпустил из рук своё оружие даже в этой спокойной обстановке.

«По всему видно, что опытные. Придется с ними повозиться. Хорошо, что пулеметов у них не видно» — продолжал размышлять капитан.

Тем временем, фашистский офицер дал давно ожидаемую Знотиным команду на разбор завала на мосту. Вражеские солдаты собрались в некое подобие строя между грузовиками, а к завалу пошли два человека, настороженно разглядывающие сваленные в большую кучу брёвна, листы кровельного железа и прочий хлам, придающий всей конструкции вид неприступного бардака.

«Сапёры» — определил Знотин. «Ну что, идите, смотрите. Помереть вам прямо здесь придется» — злорадствовал капитан, понимая, что пара вражеских солдат сейчас шагает в обрамлении пулеметного прицела, сопровождающего их прямо к воротам в преисподнюю.

Не успел Знотин насмотреться на последние секунды жизни двух фашистов, подходящих к мосту, как в тридцати метрах от него заревел, захлебываясь звериной яростью наш станковый «максим».

Длинная пулеметная очередь струёй раскалённого металла вонзилась в строй фашистских солдат, расслабленно стоящих возле своих машин; раскидала ставшие вдруг бесформенными тела, ранцы, карабины и прочий, навешанный на немцах шмурдяк. Пули, летевшие из пулемётного ствола, на такой короткой дистанции превратились в сплошной смертоносный поток, накрывший сразу всех, кто начал метаться по противоположному берегу. Такого массового уничтожения противника Знотин ещё никогда не видел.

В возникшей на вражеской стороне неразберихе, среди нагромождения распоротых пулями неприятельских тел, капитан заметил искаженное безумным ужасом лицо немецкого офицера. Укрывшийся за грузовиком фашист что-то истошно кричал своим разбегающимся подчиненным. Знотин не успел как следует разглядеть своего противника, как наша пуля, рикошетом отскочившая от автомобильного колеса, снесла вражескому командиру половину головы. «Охренеть — не встать» — только и подумал наш капитан, наблюдая за результатом работы своего станкового пулемёта.

Расчёт второго нашего пулемёта, укрытого за брёвнами дальше по берегу, пока в бой не вступал. Согласно приказу Знотина, этот пулемёт должен уничтожать фашистов, которые попытаются перебраться на наш берег через неглубокое русло Синюхи. Но после того, как первая очередь основного пулемётного расчета повалила фашистский строй на землю, никто из врагов к реке не спустился.

Пока начальник заставы разглядывал поле боя, оценивал и, честно говоря, ошалевал от увиденного, основной пулемёт продолжал работать. Как его пулемётчики успели сменить ленту, Знотин, в суматошном созерцании, даже не заметил. Он лежал, приподнявшись на локтях под скрывающей его позицию телегой и пристально наблюдал за тем, как в двухстах метрах от него испаряется вражеское войско.

«Вот бы и дальше нам так воевать» — думалось Знотину, но тревожное осознание того, что фашисты скоро очухаются и возьмутся за этот участок по-серьезному, заставляло капитана беспокоиться о том, что́ ему придётся делать, когда на противоположном берегу появится сотня-другая фашистов, знающих, что здесь стоят наши пограничники.

Станкач перестал стрелять так же внезапно, как и начал. Всего несколько минут прошло, а картина на участке уже совсем другая. На латвийском берегу вся площадка перед мостом покрыта серым ковром из мертвых вражеских солдат. Кто-то из гитлеровцев, не успевших словить свою пулю, успел удрать в недалекий лес, но для основной их массы война уже кончилась.

Переведя взор на позицию «максима», Знотин увидел, что его пулеметчики, улыбаясь, о чем-то негромко переговариваются между собой. Вот они, не нарушая маскировки, зарядили пулемёт новой лентой. Второй номер расчёта нагнулся в окоп и достал ведро с водой. «Вот это да… — ухмыльнулся внутренне Знотин — Не знаю я еще своих людей, не знаю… Три минуты назад эти двое впервые в своей жизни угробили десятка три человек и, ничего — улыбаются. Вот бы остальные мои оказались такими же головорезами».

А через несколько секунд, прямо на виду у Знотина произошло то, что резко изменило ход дальнейших событий.

Наши пулеметчики совершили грубую, смертельную ошибку. Сказалась их неопытность и уверенность в том, что на вражеском берегу живых уже не осталось. Второй номер расчета встал на колени на бруствер замаскированного окопа и повернув к себе ствол «максима», начал доливать в кожух воду из ведра. Хоть и стоял наш пограничник за бурно разросшимися ветками рябины, его манипуляции с пулеметом привели в движение прикрывающий позицию кустарник. Это заметил ошалевший от такой нелепости Знотин; это заметили и на вражеском берегу.

Не все фашисты полегли от нашей первой пулеметной очереди. Часть из них успела нырнуть в ближайший лес, но далеко они не отошли, а залегли и из-за деревьев стали наблюдать за нашим берегом. Густую рябину справа от моста они, естественно, сразу взяли под подозрение, но после прекращения нашего огня, активности не проявляли. Коротким броском из леса, под прикрытие пробитого пулями грузовика, выдвинулся расчет немецкого ручного пулемета. Фашисты, незаметно для наших пограничников, изготовились к стрельбе и, затаившись ждали, наблюдая за нашим берегом.

Дальнейшие события могли бы пойти по другому сценарию, но тут из своего окопа вылез наш пулеметчик и начал доливать в кожух воду. Знотин, только что восхитившийся работой своих бойцов, сейчас пришел от увиденного в тихий ужас: — «Он что, совсем охренел?! Куда он вылез?!». Но больше капитан уже ничего не успел предпринять. С вражеского берега точно по шевельнувшемуся рябиновому кусту рубанула длинная пулеметная очередь. Сотни грамм разогнанного до сверхзвука свинца ударили нашему, сидящему на бруствере бойцу в левый бок, в корпус пулемета и разметали на куски голову первого номера расчета. По сторонам полетели кровавые ошметки, обрывки обмундирования, ветки кустарника… Вся позиция скрылась в облаке взметнувшихся фонтанов песка и травы.

Хладнокровно восприняв трагичность произошедшего, не потерявший самообладания Знотин машинально глянул на наручные часы.

«Одиннадцать сорок. Станкача нет. Расчет погиб. Мост теперь под прикрытием только одного пулемета. И он далеко…» — эти лихорадочные мысли рвали душу капитана на части.

Быстро осмотрев противоположный берег, на котором исходил дымом подожженный немецкий грузовик, Знотин с облегчением отметил, что в атаку немцы пока не пошли.

«Это хорошо! Это очень хорошо! Значит у нас есть немного времени…» — продолжал обдумывать ситуацию капитан и, покинув свою наблюдательную позицию, метнулся за ближайший бревенчатый дом. Там его ожидали два пограничника, оставленных в роли связных.

«Значит так, товарищи пограничники — начал ставить им задачи капитан — застава в бою. Ты — бегом к пулеметчикам, что остались справа, дальше за мостом. Передать им мой приказ — переносить позицию ближе к мосту и не допустить переправы противника через речку еще хотя бы полчаса. А ты — ползком на мое место под телегу и как увидишь, что фашист пошел через речку, сразу стреляй. Можешь не попадать в них, но главное — чтобы мы твою стрельбу услышали. Хотя, приказываю попадать. Все — выполняйте».

Дальше все события стали развиваться с какой-то страшной для Знотина быстротой и все его планы на стройную и устойчивую оборону полетели, чего он и опасался, к чертовой матери.

8 июля 1941 года. День

На вражеском берегу противник перегруппировался и, скрытно выдвинувшись к кромке леса, внезапным броском атаковал советских пограничников, успевших перенести свои позиции на берег речки Синюхи. Первая атака фашистов была поддержана массированным огнем их пулеметов, которым удалось подавить часть наших огневых точек.

Переправившиеся через Синюху фашисты пытались броском выдвинуться наверх береговой гряды и закрепиться там, однако грамотные действия пограничников не позволили им добиться этого. Противник понес значительные потери и откатился на свой берег. Наши пограничники сумели восстановить подавленные огневые точки. Застава продолжала полностью контролировать свой участок границы по высокому берегу речки Синюхи. При отражении первой вражеской атаки пограничники потеряли четверых убитыми, в том числе и заместителя начальника заставы, погибшего у своего ручного пулемета.

Через полчаса после окончания первой атаки, фашисты вновь пошли в наступление, но теперь направление их атаки сместилось левее. Немцы наступали через плохо пригодную для этого местность, на очень крутой берег, однако концентрация их пехоты и огонь поддерживающих средств был такой силы, что обороняющиеся пограничники не смогли удержать левый фланг обороны и отошли в район заставы, где сумели закрепиться.

В 15:30 противник предпринял третью атаку на левом фланге заставы. Только в этот раз его штурмовая группа использовала помощь местного жителя из приграничного латвийского поселка. (Фамилия этого проводника была Цитович. После начала оккупации он пошел на службу к фашистам и в 1942 году был уничтожен советскими партизанами. Примечание автора).

Проводник вывел фашистов через неприкрытый участок густого лесного массива в тыл левого фланга обороны заставы. Отсюда немцы вновь атаковали позиции пограничников в Асетках. Деревня загорелась. Одновременно противник атаковал позиции заставы в лоб, переправившись через речку Синюху.

Застава начала нести серьезные потери в личном составе и потеряла два ручных пулемета. Станковых пулеметов к этому времени у Знотина уже не было.

Пограничникам удалось штыковой контратакой уничтожить прорвавшихся в обход фашистов, которые оказались неспособными вести рукопашный бой на ограниченном пространстве.

К 17:00 часам перед позициями пограничников лежали на земле более полусотни уничтоженных солдат 123-й пехотной дивизии вермахта. Немецкие санитары, укрываясь в складках местности эвакуировали своих раненых камрадов, периодически попадая под огонь пограничников. Подчиненным Знотина было некогда рассматривать в траве и дыму белые повязки неприятельских санитаров, поэтому они валили их при первой возможности (Об этом фашисты напишут в своих боевых донесениях как о зверствах наших комиссаров. Примечание автора).

Используя передышку между атаками, Знотин, который к этому времени был касательно ранен в плечо, перегруппировал оставшихся пограничников и спешно оборудовал новый рубеж обороны на высотке у дороги, которая вела от Асеток в Скробово. Удерживать с двенадцатью бойцами горящую деревню и мост, который уже неоткуда было обстреливать, Знотин посчитал нецелесообразным. По его мнению, застава справилась со своей задачей отлично. Целый день фашисты пробиваются через пограничную речку, потеряли под сотню солдат убитыми и ранеными и при этом не захватили и километра по эту сторону советской границы.

В 18:30 фашисты, подтянув подкрепление, атаковали позиции Знотина на поросшей сосняком высотке. Единственный ручной пулемет, который стал опорой всей обороны, работал практически не переставая.

Ставший к пулемету старшина заставы — бывалый пограничник, прибывший сюда с финского участка, принял решение никуда отсюда не уходить. Остервенение, с которым он расстреливал перебегавших по полю фашистов, наверно отпугнула от него саму Смерть, которая без устали металась по этой территории, подхватывая своих новых подопечных.

Бой у высотки продолжался до 20-ти часов. Фашисты не прошли. К пулемету остался один диск с патронами, а у Знотина — шесть человек.

В 20:15 Знотин принимает решение отходить в Скробово, к пехотинцам 422-го полка. Старшина отходить отказывается и остается прикрывать отход капитана с подчиненными.

20:30. Капитан и его бойцы уходят с высотки. Старшина выкопал свою последнюю позицию под поваленной старой сосной и усевшись на дно окопа, остался один. Он ничего не боялся. За сегодняшний день он, став правой рукой самой Справедливости, предал скорому суду и быстрой казни такое количество врагов, что вдесятеро перепродал свою жизнь. Теперь старый пограничник чувствовал себя безумно усталым и очень спокойным. Он знал, что увидит в последние секунды своей жизни. Жалел он только об одном — что его тело никогда не найдут и он обречен остаться на своей последней заставе навечно. Так и случилось….

21:00. Знотин и его бойцы группой переходят через деревянный мост, заминированный Казанцевым еще утром. Их встречает дозор от башкирских пехотинцев и показывает им единственную не заминированную тропинку к Скробово. Все остальные пути перекрыты нашими минами.

До исхода 8 июля 1941 года фашисты больше не атаковали. Они остались зализывать раны на западной окраине догорающей деревни Асетки. А на высотке к востоку от Асеток, сидел в темное у своего пулемета старшина заставы. Он не хотел ни есть, ни спать. Отстраненно глядя на пляску огней в руинах деревенских домов, старшина на мгновение попытался представить: — «Вот интересно, а что здесь будет после войны?» (После войны деревня Асетки не возродилась. Здание пограничной заставы простояло до 1943 года. В нем жили беженцы, вышедшие из Латвии. В 1943 году, во время контрпартизанской операции немцы здание сожгли, а его жителей расстреляли. Примечание автора)

9 июля 1941 года. Деревня Скробово. Позиции 422 полка 170 стрелковой дивизии

5:30

Не сомкнувшие в короткой летней ночи глаз саперы, оставленные в тайном окопе у заминированного моста через Студенку, слегка вздрогнули, когда в совершенно неподвижном, туманном воздухе гулкой трелью прогрохотала далекая пулеметная очередь. Ее звук, прилетевший со стороны оставленной пограничниками деревни Асетки, мгновенно взбодрил бойцов и те стали сверлить взглядами густой серый туман, поднимающийся от лениво струящегося течения Студенки.

Со слов пришедшего вчера сюда капитана-пограничника, саперы знали, что в Асетках остался один пограничник с пулеметом и что если он вдруг появится, его необходимо пропустить через мост и показать направление в Скробово.

Сразу за отбитой далеким пулеметом трелью, в той же стороне начали щелкать гулким эхом одиночные выстрелы карабинов. Похоже, что невидимый пулеметчик с самого начала боя очень экономил боеприпасы. На десяток одиночных выстрелов следовала одна короткая очередь. Потом очереди стали совсем короткими: по три-пять патронов. Потом совсем тишина…

«Похоже, что это тот погранец, про которого нам вчера их капитан говорил — прокомментировал услышанное командир саперной группы — видно, не придет он сюда. Он специально фрицев до утра там ждал, чтобы мы бы услышали, когда они в эту сторону выступят. Давай, дуй в деревню, пусть наши поднимаются. А я мост рвану, когда они подойдут».

6:00

В Скробово никого поднимать уже было не нужно. Со второй половины ночи личный состав батальона находился уже на позициях и теперь командиры сновали между отрытыми траншеями, пулеметными точками и прочими фортификациями, чтобы в десятый раз все проверить и перепроверить. Деревня еще накануне была тщательно подготовлена к обороне, но боевой устав требовал от командиров убедиться, что бойцы, оружие и участок местности к бою готовы. В этом вопросе были тысячи мелочей, но никакая мелочь таковой не считалась. Бойцы дивизии до этого дня в реальных боевых действиях не участвовали, но за их плечами были тысячи часов полевых сборов на полигонах в Башкирии, в месте формирования соединения и поэтому здесь, на Псковщине, солдаты действовали слаженно и грамотно.

Накануне местные жители, как будто предчувствуя последний в их прежней жизни мирный вечер, вытопили все деревенский баньки и большинство бойцов и младших командиров по-быстрому вымылись после нескольких трудовых дней; затем они разбрелись по своим позициям, чтобы хоть чуть-чуть поспать на разложенных по дну окопов шинелях.

Старшим офицерам батальона до банных процедур добраться было не суждено. Они рассматривали карты, потом ходили между позициями, затем опять склонялись над планами, что-то в десятый раз обсуждая.

В итоге, к утру 9 июля сама деревня Скробово и прилегающие к ней холмы были превращены в хорошо подготовленный оборонительный опорный пункт. На склонах холмистой гряды, протянувшейся вдоль охраняемой батальоном дороги, были оборудованы позиции для нескольких 45-ти миллиметровых артиллерийский орудий. Чуть выше орудийных позиций были сооружены укрепленные пулеметные точки.

Пока все было тихо, наша оборона в Скробово выглядела мощно и грозно. Но командиры прекрасно понимали, что у всей этой мощи есть один большой недостаток.

В тылу этого батальона до самого Себежа больше никого не было…

Соседний батальон полка находился в восьми километрах левее, за обширным массивом соснового леса, у деревни Байдаково. Никакого стыка с ним у гарнизона опорного пункта в Скробово не было. Поэтому рассчитывать этим двум батальонам можно было только на себя.

Прибывшие накануне вечером в Скробово капитан Знотин и пятеро его пограничников, поужинав у пехотинцев и наскоро помывшись в бане, пошли по каменной дороге в деревню Плейково, где в тревожном ожидании несло службу отделение пограничников, оставленное Знотиным два дня назад для прикрытия одной единственной дорожки, идущей из Латвии через большое болото и выходящей прямо к нашим ДОТам.

Встретившему и накормившему их в Скробово пехотному лейтенанту Знотин сказал, что оставаться в деревне он со своими пограничниками не будет. «У вас тут, я смотрю, войск вполне достаточно, чтобы фрица встретить как подобает. Поэтому путаться под ногами у вас я не буду. Пойду в Плейково, к своим. Нам еще дорогу там держать, скорее всего, придется» — подытожил Знотин.

«Мой старшина там остался — кивнул капитан в сторону Асеток — уверен, он подаст сигнал, как только немец в эту сторону двинется».

Поблагодарив пехотных за ужин, Знотин построил своих пограничников и ушел в ночь, чтобы в пяти километрах отсюда принять под командование уже другой участок границы и готовить его к обороне.

6:20

На улицах Скробово стали собираться местные жители. Из дворов они выводили лошадей, запрягали их в телеги, на которые грузили свой нехитрый домашний скарб: кур в плетеных корзинах и всякую поклажу. Коренастый, плотного телосложения деревенский мужик, который руководил всем этим действом, сообщил подошедшим командирам, что ночью большинство местных приняло решение уходить из деревни.

«Я немца в первую мировую воевал — рассказывал деревенский предводитель военным — Он сейчас тут все из пушек обстреливать начнет. Деревня сгорит вся наверняка. Посему, пойдем мы, подобру-поздорову, пока возможность есть. В Барлово, да в Стеймаках отсидимся».

8:00

Нестройная колонна деревенских жителей ушла по узкой, пыльной дорожке в сторону виднеющегося в двух километрах леса. Из деревни, еще вчера наполненной мягким духом жилья, пахнуло какой-то нехорошей пустотой.

Пехота, наблюдавшая, как местные обреченно покидают свои дома, заметно загрустила. «Так, товарищи бойцы — прекратил эту тихую тоску бывалого вида капитан — Все по местам. Ушли местные, это хорошо. Не надо нам беспокоиться за них, чтобы не подстрелить во время боя. Нам уходить некуда. Будем стоять здесь».

(Старинная деревня Скробово после войны не восстановилась. Из ее жителей до середины девяностых годов дожили всего два человека. Один из них и рассказал мне про бани и уход из деревни. Часть жителей вернулась в деревню только в августе 1941 года, спустя месяц после боя. Они и похоронили наших погибших в деревне и в окрестностях бойцов. Примечание автора)

9 июля 1941 года. Деревня Плейково
8:00

Прибывший сюда в середине ночи Знотин уже почти спал на ходу, но как офицер-пограничник, должен был соблюсти требования устава пограничной службы и принять доклад старшего погранаряда, оставленного охранять единственную на этом участке дорогу. Из рапорта своего сержанта Знотин выяснил, что за истекшее время никто с латвийской стороны интереса к охраняемой дорожке не проявил, зато прибывшие со стороны деревни Дедино саперы уложили в саму дорогу и по ее краям с десяток противопехотных мин. Таким образом, незаметно этим путем теперь через границу противник не переберется.

Практически теряя сознание от одуряющей усталости, капитан прошел в крохотную комнатку канцелярии и в полуобмороке сняв сапоги, рухнул на обтянутый потертым дерматином диван. Все — теперь хоть танки пусть идут, Знотин будет воевать лёжа….

15:00

Есть у организма военного человека такая настройка, которая позволяет ему спать очень быстро, восстанавливая практически полностью утраченные силы до более-менее работоспособного состояния. Вот и Знотин, проспав пять бессознательных часов, резко пришел в себя, обулся и приведя в уставной порядок внешний вид, вышел из помещения. Было жарко. Солнце, разогнав плотную ночную облачность, делало пребывание на улице некомфортным.

Вдали, там, откуда ночью пришел со своими людьми капитан, гулким звоном бился об нагретое июльское небо звук артиллерийских разрывов. «Так, в Скробово уже бой. Что-то много взрывов. Неужто фрицы пушки подтянули?» — оценивал ситуацию Знотин.

— Сержант — капитан подозвал своего бойца — давно стрельба в Скробово?

— Да уже с полудня бьют пушки. Пару раз перерыв был, а потом опять взрывы.

— А почему меня не разбудили, как только там война пошла? — гневался Знотин на совершенно невиновного сержанта

— Так я будил вас, товарищ капитан! Только вы на меня смотрите и не просыпаетесь. Несколько раз я вас будил. Но все время — вот так…

— Ладно — уже мирно произнес Знотин — Может и не мог я проснуться. Смотри, я сейчас беру коня и еду к пулеметчикам, что в ДОТах перед Дедино сидят. Посмотрю, как к ним пристроиться можно. Эту нашу дорожку держать уже смысла нет, раз мин в нее понатыкали. Да и помещение кордона нам оборонять не для чего. Поэтому, отходим в Дедино, к ДОТам. В них можно хоть год воевать: стены крепкие, да и подходы все простреливаются. Собирай весь провиант, боеприпасы, оружие и веди людей к ДОТам. Я вас там встречу. Выполняй.

Капитан умчался в сторону Дедино, а пограничники на кордоне забегали, выполняя приказ начальника и спустя полчаса уже торопливо двигались через густой лиственный лес в указанном капитаном направлении. Все время, пока они собирались и шли к ДОТам, в районе Скробово беспрерывно стучало гулкое эхо снарядных разрывов.

9 июля 1941 года. Деревня Скробово

8:00

Сидящие в укрытии у моста через Студенку саперы даже привстали, чтобы рассмотреть совершенно неожиданную для них картину. По дороге от Асеток, где недавно работал наш пулемет, к заминированному ими мосту совершенно спокойно двигалась легковая машина. Наши бойцы аж слегка ошалели от увиденного. «Откуда здесь машина? — удивленно произнес полноватый младший сержант, только что дремавший в тени под нависшей над ними сосной — Может это наши как-то из Латвии выбрались?

— Ага, а немцы тогда куда делись? Стрельба же только что была — разбил эти фантазии второй наш боец.

— Да хрен его знает. Но если это немцы — они что, совсем спятили? Или они думают, что нас здесь нет?

— Да может так и думают! Решили, что были здесь одни погранцы, которых они всех побили. А дальше — прямая дорога до Себежа.

— Ну, это хорошо, если фрицы так думают. Потому, что мы здесь есть!

Легковая машина, естественно, была немецкой. И ход мыслей вражеских офицеров, сидящих в ней, наши саперы полностью угадали. Подавив сопротивление пограничной заставы в Асетках, фашисты рано утром пошли зачищать территорию вокруг деревни и попали под пулеметный огонь старшины заставы, всю ночь просидевшего в ожидании своего последнего сражения. Немцы потеряли троих убитыми, троих ранеными и поднявшись на высотку, откуда стрелял старшина, нашли его мертвым. Старшина, расстреляв все патроны из пулемета, застрелился из своего револьвера. Скинув на мертвого старшину остывающий пустой пулемет, немцы наскоро присыпали его песком с бруствера и вернулись в деревню доложить, что больше в округе русских войск нет.

С латвийской стороны в Асетки приехали офицеры штаба 418 полка 123 пехотной дивизии, которые подтвердили, что до самого Себежа здесь советских войск больше нет, а сам Себеж уже практически взят эсэсовцами из «Мертвой головы». Позиции второго батальона 422-го полка в Скробово немцы от Асеток видеть не могли — их скрывал широкий лесной массив на северном берегу Студенки. Разведывательная авиация люфтваффе здесь тоже не летала, сосредоточив свои усилия на направлении Острова и Опочки.

Считая дорогу на Себеж открытой, немецкие штабисты решили поехать сразу в сторону города, чтобы там соединиться со своими камрадами, наступающими со стороны Лудзы. К тому же, им было известно, что левофланговые соседи из 122-й пехотной дивизии успешно пробились через линию советских бетонных укреплений в районе Грошево и в данный момент должны двигаться по дороге от Селиваново на Филоново, что находилась на полпути между Дедино и Себежем.

Как уже сотни раз до этого подтверждала военная история, самонадеянность на войне равносильна самоубийству.

Итак, немецкие офицеры, усевшись в свой «Опель-кадет», покатили по добротной каменной дороге в сторону древнего Себежа. Доехав до деревянного моста через Студенку, они решили все-таки не рисковать и дождаться своих мотоциклистов сопровождения.

Пока мотоциклисты в Асетках собирались и заводили свои «Цюндапы», штабисты, остановив у моста машину, вышли на улицу и стали разглядывать окружающий пейзаж, бросая камушки в чистую воду Студенки и просто прохаживаясь возле своего «Опеля». В общем — радовались жизни.

Но, невидимой тенью их уже накрывало торопливо спешащее к ним возмездие. Будущее этих парней, разговаривающих на никому не нужном здесь языке, уместилось всего-то в десяти минутах.

Наши саперы внимательно следили за всеми перемещениями вражеских офицеров на противоположном берегу речки. А когда со стороны Асеток подъехали три мотоцикла с колясками, наши бойцы уже представляли, что они будут делать.

«Значится так, — поставил задачу старший саперной группы — мотоциклистов пропускаем через мост. Пусть чуток вперед проедут. Наши их там встретят. А как только машина на мост заедет — сразу рвем».

Дальше все пошло как по писаному. Мотоциклистов пропустили через мост, а как только легковушка выехала на середину бревенчатого настила, его взорвали. Вот всё так просто и получилось. Вражеских штабистов размазало по нагретому июльским солнцем себежскому небу, а уехавших вперед мотоциклистов распылил кинжальный огонь нашего пулемета, укрытого в двухстах метрах от саперной группы. Двоих раненых мотоциклистов взяли в плен и шустро уволокли в Скробово на допрос.

9:00

Подрыв штабной машины вместе с мостом моментально привел в движение фашистскую группировку, которая собралась в районе Асеток и готовилась двигаться в сторону Себежа. Командование 418 полка 123 дивизии вермахта резонно предположило, что все-таки не знает всю обстановку в полосе своей ответственности и перед ними какие-то советские части еще могут держать оборону.

Немцы сформировали разведывательную группу, которая переправившись через Студенку, вошла в сосновый лес и начала продвигаться в сторону Скробово. Через 50 метров в лесу немецкие разведчики стали подрываться на минах и остановились.

10:00

Выслушав доклад вернувшейся разведгруппы, командование немецкого полка принимает решение — готовить ударную группировку и начинать наступление на Скробово по всем правилам боевых уставов.

Была запрошена артиллерийская поддержка и вскоре на западной окраине Асеток была развернута батарея 105-мм полевых пушек.

В сосновый лес, где утром подорвались немецкие разведчики, были отправлены саперы, которые в течение двух часов снимали советские противопехотные мины.

12:00

В сторону Скробово началось движение немецкой пехоты, поддерживаемой легкими 37-мм орудиями. При выходе вражеской пехоты к кромке леса на краю Скробово, она была обстреляна нашими бойцами. Фашисты стали предпринимать активные действия на флангах своего наступления с целью выяснить границы советской полосы обороны. По территории деревни Скробово стали стрелять немецкие 105-мм пушки. Важным звеном в тактике немецкой атаки на Скробово, было наличие в наступающих порядках пехоты артиллерийских корректировщиков. Снабженные носимыми радиостанциями, они имели возможность быстро передавать на свою батарею координаты целей и оперативно вносить поправки в параметры прицеливания орудий.

17:00

В бой у Скробово вступили основные силы 418 пехотного полка фашистов. Наши бойцы активно действовали по наступающему противнику огнем 45-ти миллиметровых пушек и станковых пулеметов с замаскированных позиций на высотах 140,4 и 152,3. Огонь немецких пушек из Асеток поджег деревенские дома, но серьезного урона обороняющимся красноармейцам пока не принес. Артиллеристы противника пока что работали по площадям, не накрывая наши позиции прицельным огнем. Больше беспокоил наших бойцов огонь немецких 37-мм орудий, которые стреляли из-за деревьев и их местоположение в дыму и пыли, обнаружить было практически невозможно.

Тем не менее, к вечеру 9 июля 1941 года противник, подойдя вплотную к нашему оборонительному рубежу в Скробово, прорвать его на направлении главного удара не смог и вел пулеметно-артиллерийский огонь по советским позициям от кромки леса.

Наши пулеметчики не позволили вражеской пехоте начать обход наших позиций на левом фланге. Когда фашисты начали свой обходной маневр, они попали в пулеметную засаду, организованную красноармейцами в поросшей кустарником низине. Потеряв около отделения убитыми, немцы откатились назад к своей основной группировке.

20:00

Итоги боевых действия 9 июля 941 года командование 123 пехотной дивизии явно не радовали. Еще утром оно было в полной уверенности, что путь с южного направления во фланг Себежскому укрепленному району практически открыт. Но теперь, когда на рубеже рек Синюха и Студенка части 418 пехотного полка наткнулись на серьезное сопротивление советских войск, ситуация для дивизии менялась. Стало понятно, что, как и на участке наступления дивизии СС «Мертвая голова» и 290 пехотной дивизии в районе Заситино, Батово, Белые Ключи, Техомичи, Крёково, здесь тоже возникнут затруднения и легкого марша к городу уже не будет.

Командование неприятельского полка, помимо советской обороны в Скробово, в данной ситуации начала серьезно беспокоить перспектива преодоления полосы бетонных ДОТов, которые, по данным немецкой разведки, должны находится в этой местности.

Поскольку строительство линии железобетонных укреплений, начатое в конце тридцатых годов вдоль линии государственной границы СССР с буржуазной Латвией, происходило в относительной тайне, точных мест нахождения ДОТов немцы не знали. А потери, которые несли эссэсовцы и подразделения усиления при штурме советских ДОТов в Восарнево, Батово, Заситино, Белых Ключах, заставляли противника испытывать серьезные опасения по поводу затрат на подавление сопротивления этих сооружений.

Исходя из этого элемента обстановки, командование 418 пехотного полка в экстренном порядке разослало по приграничным латвийским хуторам своих разведчиков на мотоциклах, с целью опроса местных жителей на предмет выявления районов расположения на советской территории железобетонных укреплений.

Как бы не развивалась ситуация, задерживаться на южном фланге Себежского УРа командование 123 пехотной дивизии не намеревалось. Дивизия любой ценой должна выйти к Себежу, чтобы как можно быстрее обезопасить правый фланг наступающих частей 56 армейского корпуса Манштейна.

9 Июля 1941 года. Узел обороны Дедино
21:00

На развилке двух грунтовых дорог, выходящих через полтора километра к южной окраине деревни Дедино — центру узла обороны южного фланга Себежского укрепрайона, уже два часа прохаживались три советских офицера. Два лейтенанта в новенькой, но уже обношенной красноармейской форме и капитан в пограничном мундире, уже давно видавшем виды.

Капитан — пограничник, это знакомый уже нам Знотин, а лейтенанты — люди в этих местах совершенно новые, прибывшие на этот участок десять дней назад.

Звали лейтенантов Ахмед Шарипов и Евгений Лобко — они командиры пулеметных взводов 257 отдельного пулеметного батальона, имеющего задачу держать оборону в железобетонных ДОТах.

Еще в полдень, прибывший к пулеметчикам Знотин встретился с лейтенантами, чтобы обсудить, как ему и его пограничникам половчее встроиться в систему обороны, подготовленную на этих холмах за последние несколько дней нашими пехотинцами и пулеметчиками.

Оборона, надо отметить, у лейтенантов была выстроена достаточно грамотно, но, как и у рубежа в Скробово, у обороны в Дедино был тот же самый главный недостаток — открытые фланги. Железобетонные ДОТы, построенные здесь в 1940 году, так и не были доведены до проектного совершенства. Они представляли из себя добротные бетонные коробки, но без всякого вооружения, оборудования, средств связи и многого того, что делает из дома крепость.

Поэтому пулеметчики Лобко и Шарипова целую неделю работали по двадцать часов в сутки, подготавливая свои сооружения к предстоящему бою. Честно говоря, готовить там было особо нечего, но, тем не менее, все проемы под амбразуры были заложены мешками с песком, дерном и даже камнями; в ДОТы наносили питьевой воды в ведрах, собранных по всей деревне; на первом и втором этажах разложили боеприпасы. Вокруг ДОТов вырыли окопы и огневые точки.

Еще днем Знотин хотел пойти в Дедино, чтобы со своими людьми присоединиться к пограничникам дединской заставы, однако Лобко сообщил ему, что дединские пограничники еще утром снялись и ушли из деревни. «Ушли? Очень странно — размышлял Знотин — у них участок открытый остался до самых Толстяков. Кто его прикрывать будет?».

Поскольку связи с Себежем ни у кого здесь не было, то доложить в отряд о своем отходе от границы Знотин не мог. Поэтому он принял решение остаться с пулеметчиками капитана В. И. Попкова, командира 257 пульбата.

«Остаемся здесь, с красноармейцами, а когда подкрепления подойдут или появится связь, доложу о нашем положении в отряд» — успокоил своих бойцов Знотин.

Почему-то и капитан Знотин и лейтенанты-пулеметчики были почти безоговорочно уверены, что их задача — продержаться на этом рубеже до прихода подкрепления, которое их сменит и они уйдут в тыл, каждый к своим частям.

Прохаживаясь по высотке перед амбразурами своих ДОТов, офицеры в десятый уже раз обговаривали порядок действий гарнизона каждого сооружения, элементы взаимодействия, маневра огнём, подкреплением, т.е. все то, что отличает бой от суматошной пальбы.

Вариант начала боя, по всей видимости, у них был один: оба их ДОТа своими амбразурами смотрели на эту самую высотку, по которой проходила единственная дорога от Скробово на Дедино. И немцы появиться здесь могут только с одной стороны. Ближайший к этой высотке фронтальный ДОТ Шарипова и должен был начать «концерт», когда противник поднимется по дороге на гребень высоты. ДОТ Лобко находился в двухстах метрах правее от ДОТа Шарипова и несколько ниже по склону и должен был прикрывать огнем правый фланг обороны Шарипова, не допуская захода противника к нему в тыл.

У укреплений лейтенантов было два крупных недостатка. Первый — они не были вмонтированы в рельеф. После того, как эти ДОТы построили и забросили, они стояли на ровном склоне двухкилометровой безлесой гряды как аккуратные столбики. Ни обваловки, ни естественной маскировки. Чтобы хоть как-то компенсировать этот изъян, пулеметчики обтянули сооружения маскировочными сетями. Но все равно, противник увидит эти ДОТы сразу же, как только они откроют по нему огонь. Второй недостаток — левый фланг этой группы ДОТов был совершенно открыт. В шестистах метрах от них стоял еще один ДОТ, но его совершенно некем было занимать. Ни гарнизона, ни вооружения для него у командира 257 пульбата не было. Поэтому Лобко и Шарипов уповали на то, что немец не пойдет в обход слева по открытому полю, под огнем их пулеметов, а будет ломиться по дороге, которую им предстояло перекрыть.

Конечно, молодые, необстрелянные лейтенанты, две недели назад закончившие Подольское артиллерийское училище, многого не могли предусмотреть и спланировать. У них были люди, оружие. У них были ДОТы. Но их было очень мало… А вот чего у них было в достатке, так это решимости выстоять на своем рубеже и не отступить. И эта была не картинная бравада. На этой высотке, у этих ДОТов, красоваться им было не перед кем. Они на самом деле так думали и, по всем правилам военной науки, готовились воевать не по приказу, а — по совести. Согласно присяге.

22:30

После того как Знотин принял окончательное решение не уходить от границы, а остаться с пулеметчиками, он и его бойцы заняли пустой ДОТ в 300 метрах правее ДОТа лейтенанта Лобко. Это сооружение тоже стояло совершенно пустое и Знотин, осмотрев его окрестности, отметил про себя с легким удовлетворением: — «Ха, лейтенанты мне теперь такое спасибо скажут! Вот сейчас у них спина крепко закрыта, раз я этот ДОТ занял!»

И действительно, со своей позиции Знотин и его бойцы теперь могли контролировать тыл сооружений в которых укрылись гарнизоны Шарипова и Лобко. Как только немецкая штурмовая группа зайдет ДОТам «за спину», она тут же попадет под огонь группы Знотина. Все вроде получалось красиво, и капитан со своими пограничниками по-быстрому отрыли два коротких окопа слева — справа от своего ДОТа. Затем, зайдя в сооружение, они наконец-то смогли улечься вздремнуть на найденных внутри деревянных щитах, оставшихся наверно еще от строителей.

10 июля 1941 года. Скробово

Стрельба в районе Скробово закончилась накануне в 22 часа. Всю прошедшую ночь наши красноармейцы подбирали раненых, которых отправляли в санбат в соседнюю деревню Рыльки, собирали боеприпасы и оружие погибших товарищей, восстанавливали разрушенные позиции и оборудовали новые. Пулеметчики по десятому разу собирали-разбирали-протирали свои смертоносные машины, проверяли ленты с патронами, а после этого выходили из окопов и разглядывали раскинувшийся перед ними в дымящихся сумерках, развороченный пейзаж, определяя новые ориентиры для стрельбы и многое то, что понятно только военному человеку перед серьезным «замесом».

Результат вчерашнего дня в общем и целом удовлетворял наших командиров. Фашисты, проведя две мощные атаки, значительного успеха не достигли, потери у них, скорее всего — серьезные, обхода противником наших флангов не замечено.

Конечно, и у наших есть потери. Разбито несколько пулеметов, убито 15 и ранено 26 человек. Погибших похоронили уже в темноте, в двух фланговых траншеях. Положили на их могилу три больших камня.

Несмотря на усталость и мандраж после боя, никто из живых не хнычет и не причитает. Батальон в бою показал себя стойким, сколоченным и храбрым подразделением. Бойцы в критические моменты сражения действовали хладнокровно и без суеты. Однозначно сказалась качественная подготовка дивизии на полигонах в Башкирии. И вот сейчас к тренировкам приложился первый боевой опыт.

Всю истекшую ночь ни на советских, ни на вражеских позициях никто не сомкнул глаз.

И те, и другие «зализывали раны» и готовились к следующему боевому дню. С той лишь разницей, что к нашим бойцам ни подкрепления, ни боеприпасов не поступало, а вот к фашистам все это шло сейчас сплошным потоком. Немцы подтягивали тылы и скорость подброса резервов стала достаточно высокой.

Вражеская артиллерийская батарея 105-мм пушек в Асетках была усилена в три раза и теперь насчитывала 12 орудий.

Немецкие артиллеристы, спавшие всего три часа в установленных рядом с батареей палатках, теперь выкладывали на грунт снаряды для своих пушек. Согласно приказу командования дивизии, именно артиллерия должна сегодня играть основную роль в штурме русских позиций в Скробово. Специально для расчетов орудий в 100 метрах от позиции батареи поставили полевую кухню, чтобы артиллеристы могли принять пищу максимально быстро, прямо во время небольшого перерыва в стрельбе.

Для пехоты таких привилегий не создавалось. Находящимся после вчерашнего боя прямо на своих позициях солдатам вермахта в течение ночи подбросили горячую пищу в термосах. Спать пехотинцам почти не пришлось — они углубляли свои окопчики, насыпали перед ними дополнительные бруствера, проверяли оружие и делали много разных дел, только чтобы не уснуть. Наблюдать за русскими позициями, расположенными на лежащих впереди возвышениях, усыпанных огоньками слабеющего пожара, смысла никакого не было. Фашисты определённо понимали, что красноармейцы никуда отсюда уходить не собираются.

Унтер-офицеры еще вечером известили своих подчиненных, что больше атаковать в лоб позиции русских они не будут. Подтянулась крупнокалиберная артиллерия и прямо с утра она начнет разрушать позиции советский пехоты. Так что камрадам потом останется только пройтись по разбитым русским позициям, собрать пленных и добить безнадежно раненых.

Эх, не знали они еще, что такое башкирская пехота…

4 часа утра

Все двенадцать стволов немецкой батареи одновременно рявкнули своими жерлами и запущенные в ночное июльское небо фугасные снаряды, на секунду поднявшись на максимальную высоту над изувеченной землей, с нарастающим шелестом понеслись обратно к поверхности, совершенно безразличные к тому, что через пару секунд их полет перечеркнет смертельной чертой жизни людей, многие из которых толком даже не знали, где же расположена эта страна — Германия и что ей от них нужно…

Сегодня немецкие артиллеристы будут работать как на полигоне: за вчерашний день и истекшую ночь их корректировщики, находившиеся в передовых порядках пехоты, раскрыли практически всю систему обороны советского батальона и теперь перед командирами орудийных расчетов лежали блокноты с координатами целей и графиком переноса огня между ними.

После трех первых залпов фашистская батарея сделала десятиминутный перерыв, за время которого корректировщики на своих позициях внесли окончательные поправки и передали их артиллеристам. Затем батарея начала работать словно огромная гидравлическая кувалда: залп — заряжание — залп. И в этом темпе — полчаса без перерыва. После десяти залпов над советскими позициями поднялся огромный столб дыма и пыли, хорошо различимый даже в Асетках. В это облако фашистские артиллеристы продолжали посылать сотни килограмм раскаленного железа и взрывчатки.

6:30

Первый массированный артиллерийский налет на советские позиции не принес немцам того результата, на который они рассчитывали. Во-первых, корректировщики противника не смогли точно определить характеристики тех целей, координаты которых они передали своей артиллерии. Из-за этого десятки немецких снарядов перемололи тысячи кубометров земли, на которой вообще никого не было. На левом фланге советской обороны немцы также не уничтожили ни одного важного объекта: позиции наших станковых пулеметов остались дальше мест падения вражеских снарядов.

Во-вторых, густой едкий дым от догорающей деревни, мешавший и красноармейцам, и немцам, сыграл роль долговременной завесы, через которую противник не увидел, что на правом фланге обороны наши бойцы буквально за несколько минут до артналета успели отойти в укрытия, созданные на обратном скате длинного гребня, повернутом в тыл нашей обороны. Таким образом, помимо наблюдателей, оставленных в передовой траншее, тех, кого фашисты хотели убить своими снарядами, на месте не оказалось. Вот такая арифметика войны…

7:00

Дождавшись докладов от своих передовых наблюдателей, которые после артиллерийской подготовки до боли в глазах смотрели в бинокли на советские позиции и не видели на них никакого движения, фашистские офицеры дали своей пехоте команду на начало атаки.

Из глубины лесного массива, охватывающего Скробово с запада, юга и востока, организованно двинулись двести человек с карабинами, пулеметами и ручными гранатами. Все эти смертоносные механизмы, созданные лучшими оружейными умами Германии, должны были принести победу их, еще не знакомым с реальной силой русского духа, владельцам.

Как только первая цепь наступающих фашистов полностью вышла из леса и растянулась от деревенского пруда у развалин конюшни до мокрого, поросшего камышом и рогозом луга на левом фланге нашей обороны, со второй, самой дальней линии советских позиций одновременно, взахлеб ударили наши станковые пулеметы.

Сражение началось. Выбранная на этом этапе тактика боя наглядно показала, что командиры из 170-й стрелковой дивизии свой офицерский паек употребляли не напрасно. Именно стрельба с дальних, неразведанных противником позиций, дала возможность нашим пулеметчикам, расположенным на большом возвышении, спокойно выбирать цели и расстреливать их, будучи незаметными. Поскольку стрельба велась на максимальной для наших пулеметов дальности прямого выстрела, треск пулеметных очередей растворялся в общем шуме и наступающие немцы не могли понять, откуда стали прилетать русские пули.

Когда первая волна наступающих немцев, преодолевших больше половины пути до русских позиций, стала концентрироваться для прорыва в центре участка нашей обороны, по ней ударили ручные пулеметы с правого фланга. Неприятель оказался в огненном мешке. Отступать назад, под защиту спасительного леса, для них было уже чистым самоубийством, так как они снова должны были бы проскочить открытое пространство на южной окраине Скробово. А пространство это контролировали советские пулеметчики из Стерлитамака.

И тогда немцы, следуя нормальной логике боя, рванули вперед, выходя из-под обстрела на опустошенные, как они считали их артиллерией, русские позиции.

Вот именно это и нужно было нашим командирам. Спасающихся от русских пуль фашистов на развороченных их же снарядами позициях ждали…

Бой был, что называется — «глаза в глаза», на пистолетной дистанции. Сначала фашистов расстреливал наш ручной пулемет, а потом красноармейцы, выскочившие с закрытого склона высоты, ударили в штыки. Итог — тридцать два фашистских трупа и ни одного пленного (все равно девать некуда) на первой линии наших траншей и примерно столько же — на подступах к деревне. Половина роты подготовленных солдат вермахта свою войну уже проиграла.

13:00

Первая 10 июля и крайне неудачная для фашистов атака на советские позиции в Скробово имела серьезные важные последствия для всех сторон сражения.

Во-первых, наступательный порыв 123 пехотной дивизии вермахта на данном направлении был серьезно ослаблен. Как потерями в личном составе, так и тем, что теперь ее командованию надо было срочно вносить коррективы в первичный план наступления. А это — потеря времени, так необходимого сейчас фашистам, торопящимся к Себежу и Идрице. В Себеже у дивизии СС «Мертвая голова» и 290 пехотной дивизии вермахта сейчас тоже были большие проблемы. 391-й и 717-полки 170 стрелковой дивизии мертвой хваткой вцепились в район железнодорожной станции и лупили там фашистов, нанося им ощутимый ущерб. Поэтому удар 123-й дивизии вермахта по Себежу с южного фланга, со стороны Скробово — Байдаково, атакующим Себеж с запада и севера эсэсовцам был просто необходим. Но 123-я топталась на месте, удерживаемая башкирскими батальонами, выигрывающими время для своих боевых товарищей, сражающихся под Себежем и Кузнецовкой.

В данной ситуации командование 123-й пехотной дивизии решило больше не гробить свою пехоту в атаках на неразведанную советскую оборону. Противнику было понятно, что серьезной артиллерии у нас в Скробово нет, значительных подкреплений красноармейцы тоже не получают. Однако грамотное использование рельефа и эффективное использование красноармейцами пулеметов, дают им дополнительное преимущество перед немцами, вынужденными атаковать в лоб. Обходить советскую оборону стороной фашисты не могли, т.к. вокруг были густые леса и обширные болота, барахтаться в которых у немцев тем более не было никого желания.

13:30

Командование немецкой дивизии принимает решение вывести из леса между Скробово и речкой Студенкой все свои подразделения, сосредоточив их в районе восточнее сгоревшей дотла деревни Асетки.

Пехота была пополнена и усилена прибывшим подкреплением. Немецкая артиллерия в Асетках еще раз увеличена до 20 стволов калибра 105-мм. Подвезены боекомплекты. В лес к Скробово снова выдвинуты разведчики и артиллерийские наводчики.

Принято решение об артподготовке по советским позициям в течение одного часа с переносом огня вглубь нашей обороны на пятьдесят метров через каждые десять минут стрельбы.

В это же время советские командиры в Скробово понимают, что следующая атака фашистов будет намного мощнее предыдущей и больше никаких тактических хитростей нашим подразделениям, скорее всего, применить не получиться. Поэтому командиры пробежали по всем позициям и откровенно предупредили своих бойцов, что теперь все зависит только от их мужества, хладнокровия и взаимовыручки.

Большинство наших младших командиров были почти ровесниками своим бойцам, поэтому цветастых речей о героизме они не произносили. Да и не нужны были в этом коллективе высокопарные фразы. Большинство знали друг друга достаточно долго. И всё понимали.

Когда к Якову Казанцеву подошел его взводный, молоденький младший лейтенант и начал говорить о предстоящем бое, Казанцев мягко прервал его и по-доброму ответил:

— Так понятно же всё, товарищ младший лейтенант. Их много, нас — сколько осталось. Будем стоять, как потребуется. Не для того же мы сюда за три тысячи километров ехали, чтобы прохлаждаться в этой деревне. Да и сколько там тех немцев в этой Германии…

— Все правильно, Казанцев, все правильно. Надо доделать дело. Патроны зря не жгите. Стоять долго придется.

— А вы, товарищ младший лейтенант, оставайтесь здесь, с нами. И автомат ваш нам здесь к делу бы пришелся. Позиция у нас хорошая, видно далеко всё.

— Да, Казанцев, позиция хорошая. Держи ее. Я тут рядом буду, к пулеметчикам поближе.

Младший лейтенант быстрым шагом ушел за изгиб траншеи, а Казанцев, повернувшись к своему соседу по позиции шутливо-поучительно произнес: — «И что ты все время лыбишься, боец? От твоих железных зубов мне солнце прямо в глаза отражается. Смотри, как бы прямо по зубам тебе немец не прицелился».

(В 2012 году мы их так и нашли, в одной большой воронке: Якова Казанцева, неизвестных младшего лейтенанта и бойца с железными передними зубами. Примечание автора)

14:00

Немецкая артиллерия начала артподготовку по расположению наших подразделений в деревне. В этот раз противник учел свой предыдущий неудачный опыт и первые же залпы орудий отправили снаряды на дальние советские позиции. Пулеметные точки с установленными станковыми пулеметами были разрушены в течение получаса. Расчеты пулеметов частично уничтожены, уцелевшие были вынуждены покинуть позиции. Расположенные рядом два 45-мм орудия повреждены. Убиты тягловые лошади, предназначенные для перевозки этих пушек. Маневр артиллерией на левом фланге нашей обороны стал невозможен.

В центре линии наших позиций фашистские снаряды тоже нанесли несравнимо больший ущерб, чем во время предыдущей артподготовки. Самая большая потеря, которая случилась у наших бойцов — это попадание сразу нескольких снарядов в наблюдательный пункт батальона. Погибли все командиры, которые наблюдали за боем и принимали решения о действиях наших солдат, исходя из текущей обстановки.

Руководить боем стало некому. Младшие командиры находились в траншеях и не знали о гибели командования батальона.

Два часа вся высота, на которой находился центр нашей обороны в Скробово, тряслась от взрывов. В засыпанных траншеях остались лежать погибшие бойцы и младшие командиры. Оставшиеся в живых, потеряв счет времени, просто лежали и ждали зная, что ничего в этой ситуации они сделать не могут. Сейчас на земле вокруг них воцарился ад….

17:00

Не дожидаясь окончания артподготовки, командование вражеского полка дало команду к началу второй атаки на советские позиции в деревне. Немецкие офицеры надеялись, что в этот раз их артиллерия окончательно разрушит наши укрепления и их пехоте останется только найти раненых красноармейцев и отправить их в тыл для допроса.

От наших траншей действительно мало что осталось. Дымящееся месиво из вспоротой земли, изувеченных человеческих тел, остатков бревенчатых перекрытий и многого того, что определить невозможно.

Когда немецкая пехота вышла на гребень занимаемой советским батальоном высоты, из-под завалов стали раздаваться редкие выстрелы, не нанесшие врагу существенного урона. Фашисты быстро сломили сопротивление наших немногочисленных оглушенных бойцов: раненых они отправили в свой тыл, а убитых оставили лежать на дне развороченных воронками траншей и окопов.

Когда фашисты оседлали высоту в Скробово, они без остановки начали продвижение в сторону большой деревни Иорино, расположившейся в двух километрах на дороге Асетки — Себеж.

Пройдя всего полпути, немецкие солдаты внезапно попали под огонь с тыла, со стороны большого, поросшего густым лесом холма, возвышающегося слева от направления их движения. В очередной раз фашистское наступление, под ненавистной уже для них деревней Скробово, остановилось.

18:00

К великому разочарованию вражеского командования, не всех красноармейцев, оборонявших Скробово, смогла убить немецкая артиллерия.

На склоне поросшего лесом холма, или, на военном языке — высоты 189,5 в засаде осталось наше, усиленное двумя пулеметами, стрелковое отделение.

Командиру этого подразделения батальонное начальство дало категорический приказ: до тех пор, пока в Скробово будут слышны выстрелы, в бой не вступать. Ждать, когда фашисты пройдут через позиции батальона в деревне и двинутся в сторону Иорино. Вот тут и бить их в спину, чтобы не успели опомниться.

В том, что батальон не удержит позиции в Скробово, наши командиры, при данном раскладе, не сомневались. Не бывает на войне таких чудес, чтобы батальон неполного состава, неукомплектованный тяжелым вооружением, артиллерией, без резервов, да еще и с открытыми флангами, смог выстоять против снабженного всем и вся противника. Поэтому, еще до первой вражеской атаки, наши командиры и большинство бойцов отдавали себе отчет в том, что здесь они будут просто выигрывать время для всей нашей 22-й армии, дерущейся на данном стратегическом направлении. И для этого две с половиной сотни ребят из Башкирии станут разменивать свои жизни на минуты и часы, в течение которых враг будет топтаться перед их рубежом. Такая у них сейчас работа….

Сидящие на своих позициях в лесу, на склоне высоты 189,5 красноармейцы не видели, как погибали защитники Скробово. Мешал лес, дым и поднятая взрывами пыль. Только когда затих артиллерийский ураган и вдоль дороги замелькали вражеские мундиры, засадная группа поняла, что настало их время.

Первым с короткой дистанции рубанул ручной пулемет, опрокинувший в придорожный кювет сразу пятерых фашистов, что шли по обочине каменной дороги, радуясь наступившей после какофонии взрывов уютной тишине. Вражеские солдаты, следующие за первой, уже несуществующей группой своих камрадов, враз попрыгали под откос кювета и во все глотки что-то заорали догоняющим их пехотинцам, неистово махая при этом руками. Смысл этих панических телодвижений был один — впереди снова опасность и движение в этом направлении надо прекратить.

Основная часть фашистов, проводящих зачистку разрушенных советских позиций в Скробово, услышав пулеметную стрельбу нашей засадной группы, быстро перестроили свой боевой порядок и укрылись в воронках и разбитых снарядами траншеях в ожидании приказов своих офицеров.

Через 10 минут в сторону высоты, на склоне которой укрылись наши бойцы, устремились вражеские разведчики, чтобы выявить место засады и передать координаты своим минометчикам, уже разворачивающим батарею на южной окраине, исчезнувшей в пламени, дыму и пыли русской деревни Скробово. Впереди, в полутора километрах за Скробово, перед вражеским полком находились еще три большие деревни, которые фашисты опасались брать без поддержки артиллерии, поэтому теперь минометчики следовали во второй линии наступающих немецких порядков.

Наши пулеметчики в засаде на склоне высоты 189,5 были полностью уверены, что после первых же выстрелов немцы будут выявлять их позиции. Поэтому расчеты пулеметов заранее оборудовали несколько пулеметных гнезд и разместились так, чтобы враги, обходя одну нашу позицию, обязательно попадали бы под огонь с другой. Всё нашими бойцами было спланировано тактически правильно. Только одно обстоятельство перечеркивало все перспективы хоть сколько-нибудь длительного удержания этого участка дороги — красноармейцев было катастрофически мало. Всего 12 человек при двух ручных пулеметах, которые даже свою высоту полностью не могли контролировать из-за ее большой протяженности.

Тем не менее, оставшиеся в засаде бойцы башкирской дивизии, заняли свои позиции на этом холме не для того, чтобы противник смог легко получить их жизни. Они стояли здесь, в двух тысячах километрах от родного дома, чтобы враг платил за свое вероломство жизнями своих солдат.

Двенадцать молодых бойцов Красной Армии, два дня подряд сидевшие в своих окопах, пока через дорогу от них погибали их боевые товарищи, теперь стали единственной силой, которая должна была задержать продвижение врага дальше к Себежу хоть на сколько-нибудь. Дальше за ними были только ДОТы в Дедино, а потом — не было никого уже до самой Идрицы.

Фашистские разведчики до рези в глазах всматривались в тенистую глубину соснового леса, покрывающего восточный склон высоты 189,5 в надежде увидеть там хоть какое-то движение.

Наши бойцы, будучи уверенными, что сейчас немцы изо всех сил стараются их обнаружить, буквально слились с покрытой прошлогодней хвоей и упавшими ветками поверхностью. Через прицелы своих пулеметов и винтовок, они разглядывали противоположный за дорогой густой кустарник, где только и могли сейчас прятаться фашистские наблюдатели.

Над высотой 189,5 и прилегающими просторами нависла тревожная, пахнущая будущими смертями тишина.

Прождав полчаса в этом гнетущем беззвучии немецкие офицеры, находящиеся сейчас на окраине Скробово поняли, что еще полчаса топтания на месте и сегодня они уже никуда наступать не будут. Скоро начнутся сумерки, за ними — ночь, а в темноте фашисты воевать не хотели.

На вражескую минометную батарею полетел приказ — открыть огонь по району, откуда полчаса назад стрелял русский пулемет. А чтобы вынудить наших бойцов менять скрытые позиции, немецкие минометчики будут переносить огонь, стараясь накрыть всю прилегающую площадь.

Воевать фашисты умели. Да и было чем. Против десятка наших солдат стояла тысяча немцев с минометами, орудиями и пулеметами. Да вот только не двигалось все это вражье войско уже целых полчаса, а могло бы наступать дальше. Вот так.

Красноармейцы лежали за пулеметами, с винтовками в руках и ждали, когда враг сделает свой первый шаг. Зная, что фашисты все равно пройдут, а они будут лежать на этой высоте уже мертвыми. Но будет это не сейчас. А за это время на дальних советских оборонительных рубежах другие наши солдаты успеют подготовиться к бою получше. Сейчас это того стоит.

Как только вражеские минометчики получили координаты для наведения, они открыли беглый огонь по нашей высоте. Батарея закидывала в вечернее русское небо чужую, начиненную взрывчаткой смертоносную сталь, которая через несколько секунд полета безжалостно кромсала нагретую на день землю и лес, пропитанный терпким запахом сосновой смолы.

Когда наши бойцы услышали в небе над скрывающим их лесом противный шелест приближающихся мин, они поняли, что теперь им осталось только сидеть, скрючившись в своих окопах и молить Бога, чтобы не накрыло прямым попаданием.

Через тридцать минут минометного обстрела, на восточном склоне высоты не осталось ни одного квадратного метра площади, который бы не был избит попаданиями мин или осколков. Пулеметный расчет, скрытый за старым каменным фундаментом, оставшимся от когда-то стоявшего здесь дома, был убит почти прямым попаданием нескольких мин. Наши бойцы, выбирая свою позицию под прикрытием фундаментных камней, не учли того обстоятельства, что сам фундамент был хорошо виден вражеским наблюдателям и они быстро передали его координаты своим минометчикам.

Перепаханные вражескими минами позиции засадной группы, погибшие бойцы, разбитые пулеметы — все это накрыла пелена сизого дыма от немецкой взрывчатки да поднятой ею песчаной пыли. Как ни печально, но засадная группа почти полностью погибла под фашистскими минами так и не приняв своего главного боя. Но даже так она сделала свою работу — фашисты до вечера стояли перед ее высотой.

(От засадной группы остались в живых два бойца. Они пришли в деревню Ляхово, где обратились за помощью к семье Ореховых. Один, совсем молодой солдатик, был ранен в руку, его в доме Ореховых перевязали. Второго бойца они не видели, т.к. он прятался в огороде и о его существовании поведал Ореховым раненый солдатик. После того, как нашему бойцу оказали помощь, он с товарищем ушел в сторону деревни Черная Грязь. Об этом эпизоде мне рассказала Нина Смирнова, которая была в то время еще ребенком. Нина Смирнова также рассказала, что после того, как двое наших солдат ушли из деревни, ее отец, в вечерних сумерках ходил на склон высотки, где нашел наших погибших бойцов. Он собрал у некоторых из них документы, письма, были даже несколько фотографий. Все это отец Нины спрятал в их доме, под обшивкой стен. Но сохранить эти документы не удалось — в 1943 году дом Ореховых в Ляхово сгорел. Примечание автора)

Больше в этот день, 10 июля 1941 года, 418 пехотный полк 123 пехотной дивизии вермахта в направлении Себежа не наступал. Фашисты закрепились на восточной окраине Скробово, подтягивали тылы, отправляли раненых и трупы убитых. В штаб дивизии ушло боевое донесение, что только за один день под Скробово полк потерял 158 человек убитыми, что было определено немецкими командирами как неприемлемый уровень потерь.

Сколько в Скробово погибло солдат 422-го полка 170-й стрелковой дивизии, никто не знает до сих пор. Территория деревни после войны много раз перепахивалась и места, где в 1941 году были траншеи, воронки и блиндажи, теперь уже невозможно определить. Но наши солдаты до сих пор лежат там, на своем последнем рубеже…

Впереди перед наступающими гитлеровцами теперь находились только ДОТы Дединского узла обороны.

11 июля 1941 года. Укрепленный узел обороны Дедино

4 часа утра

Накануне было жарко, а сейчас притихшие в плотном утреннем тумане серые коробки бетонных ДОТов накрыла мягкая влажная прохлада. Только она не принесла никому, из снующих по укреплениям людей в испачканной советской форме, никакого облегчения и бодрости. Да и не замечал сейчас никто этой благодатной свежести. Сосредоточенные и даже слегка угрюмые бойцы деловито готовились к новому жаркому дню. Только в этот раз они ждали жары рукотворной, а не природной. Сегодня их черед встречать врага. И встреча эта будет горячей.

На перекрестке двух полевых дорог, что сходятся в двухстах метрах перед амбразурами самого южного в группе ДОТа, снова стояли три советских офицера. Лейтенанты Ахмед Шарипов, Евгений Лобко и капитан-пограничник Вячеслав Знотин уже сто раз обсудили все свои соображения о ходе предстоящего здесь скоро боя. Но именно сейчас, когда больше не слышны звуки сражения в Скробово и стало ясно, что враг теперь идет к ним, они хотели еще раз вместе постоять на этой пыльной дороге и поддержать друг друга перед решающим испытанием.

Хоть Знотин уже бил врага на своей заставе, предстоящее сражение представлялось ему намного более суровым. Во-первых, Знотин понимал, что занимаемые его пограничниками и бойцами Лобко и Шарипова ДОТы — это практически неуязвимые укрепления и, одновременно — рукотворные ловушки для их гарнизонов. Поэтому, обсуждая с лейтенантами порядок поддержки друг друга огнем, Знотин больше успокаивал и себя и молодых офицеров-пулеметчиков. Ему, намного более опытному служивому, было однозначно понятно, что все эти обещаемые поддержки огнем будут до тех пор, пока враг не окружит ДОТы. Как только это произойдет, каждый гарнизон может надеяться только на свои силы. А их немного. Также, как боеприпасов и провизии. Медикаментов нет вообще никаких, только перевязочные средства. На каждый ДОТ по одному станковому и одному ручному пулемету. Но самый негативный нюанс предстоящего сражения в ДОТах заключался в том, что созданные при постройке железобетонных укреплений подземные ходы (потерны), позволяющие по задумке конструкторов, скрытно покинуть сооружение и выйти на поверхность в сотне метров от него, были засыпаны теми же строителями, которые их и делали. Зачем? Этим же вопросом задавались Лобко и Шарипов, когда занимали железобетонные сооружения и обследовали особенности их конструкции. На это обратил внимание и Знотин, лично облазив свой ДОТ снизу до верху. Ответов на этот простой вопрос им никто не дал по той простой причине, что никто им эти ДОТы не передавал.

Таким образом, выходы из ДОТов были одновременно и входами в них и все они были на поверхности, которую, через некоторое время после начала боя будет контролировать противник.

Вот такая арифметика открылась перед гарнизонами трех соседствующих укреплений. Тем не менее, хотя цифры и числа были не в пользу защитников дединских ДОТов, решение этого уравнения им было известно заранее — здесь они будут стоять насмерть.

6:00. Окраина деревни Иорино

После подавления советского рубежа обороны в Скробово, подразделения 123 пехотной дивизии немцев получили короткую передышку перед движением по уже практически открытой территории в сторону Себежа. По плану командования полка, из Иорино — Ляхово часть подразделений будет выдвигаться по капитальной каменной дороге в сторону Стеймаки — Черная Грязь — Глубочица, подрезая таким образом левый фланг советских частей, все еще находящихся на южном берегу озер Ороно и Себежское. В тот же район будут выдвигаться и части соседней немецкой дивизии, прорвавшей советскую оборону в районе деревень Байдаково — Кортенки — Попково.

Вторая рота 418 полка 123 пехотной дивизии, при поддержке 13 артиллерийской роты, пойдет от Иорино прямо в сторону Дедино, где фашисты предполагали нахождение советских бетонных сооружений, способных представлять угрозу немецким коммуникациям, создаваемым по рокадной дороге между двумя векторами наступления: Заситино — Себеж и Скробово — Черная Грязь — Себеж. На промежуточном рубеже обороны, в районе деревни Толстяки, где были построены девять ДОТов, советские войска упорного сопротивления оказать не смогли, за исключением нескольких заслонов на дороге Барсуки — Русины — Толстяки, которые отогнали немецкую мотоциклетную разведку, разыскивающую дорогу в обход опорного пункта советской обороны в Заситино. Единственным существенным элементом обстановки в районе Толстяков, сумевшим повлиять на продвижение немецких подразделений от Грошево в сторону Заситино, стал бой советской пограничной заставы, располагавшейся в деревне Толстяки. В отличие от пограничной заставы в Дедино, получившей приказ оставить свой участок и выдвинуться в район перекрестка дорог у деревни Рудня, пограничная застава в Толстяках приказа на оставление своего расположения не получила и в полном составе погибла в бою с фашистами. (Место этого боя известно, но после войны оно было полностью распахано под сельхозугодия, поэтому пока ничего кроме стреляных гильз и нескольких пуговиц от советской военной формы там обнаружить не удалось. Также пока не установлено место захоронения пограничников этой заставы. Примечание автора)

7:00

Части 418 пехотного полка немцев начали свое выдвижение согласно отданным приказам. Мотоциклисты из разведвзвода второй роты умчались по высушенным зноем предыдущих дней пыльным дорогам в сторону Дедино. Проскочив маленькую деревеньку Князево, вражеские разведчики осторожно въехали в широко раскинувшуюся вдоль ручья деревню Тинятилково. Зная, что русские способны внезапно открыть огонь буквально из-под земли, фашисты медленно ехали по деревенской улице, настороженно вглядываясь во дворы и за углы домов.

На окраине Тинятилково мотоциклисты остановили двух деревенских жителей — мужчину лет сорока и с ним мальчонку лет восьми. Внимательно рассмотрев взрослого и не найдя в нем признаков переодетого в «гражданку» русского солдата, немцы стали расспрашивать его о чём-то на своем, непонятном для мужика языке. Периодически в немецкой тарабарщине проскакивало слово «бункер», но местный так и не смог понять, что от него нужно этим, покрытым пылью, супостатам и он просто стоял и на всякий случай молчал.

Мотоциклисты, наконец-то понявшие, что местный житель немецким языком не владеет, поехали к стоявшему на краю прилегающего поля зданию пограничного кордона. Оно имело явный вид армейской постройки, было огорожено аккуратным забором и при въезде во двор, стоял навес для часового. Проведя внутри пустого помещения десять минут, немцы сели на свои мотоциклы и умчались в сторону Дедино, до которого было чуть более двух километров.

Дорога от Тинятилково до Дедино пролегала по совершенно безлесым, протяженным холмам, изрезанным извилистыми оврагами, склоны которых, то тут то там сопливились чистейшими природными родниками, сбрасывающими свои воды в озеро Дедино, из которого берет свое начало река Исса.

7:30. Рубеж обороны 257 пулеметного батальона. 1,5 км южнее Дедино

Еще накануне вечером Знотин посоветовал лейтенанту Шарипову оборудовать скрытую позицию для наблюдателя в непосредственной близости от вершины холма, на который забегала грунтовая дорога, идущая мимо ДОТов. Задача у этого наблюдателя была одна и самая простая — смотреть на дорогу, идущую со стороны Тинятилково и, при появлении на ней противника, сразу подать об этом сигнал гарнизонам наших укреплений. На полпути между рубежом нашей обороны и деревней Тинятилково находилась поросшая лиственным редколесьем низина, через которую проходила грунтовая дорога. В этой низине Лобко предложил сделать засаду, чтобы встретить противника еще на подходе. Но более опытный Знотин мягко и в то же время решительно раскритиковал эту идею:

— Вот скажи, что нам даст задержка фрица на рубеже этого леса? И сколько человек вы готовы выделить из состава своих гарнизонов для этой засады? Притом, что эти люди потом из засады к вам наверняка не вернуться?

— Это чего это они не вернуться? — горячо пытался отстоять свое командирское мнение Лобко. Остановят немца и пока тот разбирается — бегом к нам, в ДОТы.

— Вот слушаю я тебя, Евгений и понимаю, что хорошо у нас учат командиров в военных училищах — продолжал Знотин. Учат хорошо, да научить не всегда могут. Не обижайся. Вот смотри, какая местность между тобой и этим лесом. Открытая и, говоря военным языком — простреливаемая. А это означает, что побегут обратно к тебе твои бойцы по этой голой местности. И наверняка погибнут. И еще, немцы сильны своими пулеметами. И когда твои начнут стрельбу из засады, первое, что сделают немцы, так это выдвинут вперед свои пулеметы. И погасят один твой засадный «дегтярь» на месте или добьют расчет при отходе. Нет, товарищи лейтенанты, хоть и вы командуете этим рубежом, а мое мнение таково — немец нам тут нужен в походном строю, чтобы толпой шел. И про наше существование, до поры до времени, понятия чтобы не имел. Я так у себя на заставе сделал. И очень фрица огорчил при первом «замесе».

— Да, товарищ капитан верно говорит — согласился Шарипов. Я не хочу, чтобы мои бойцы по полю спиной к противнику бегали. Мы не пехота, чтобы в полях воевать, а пулеметчики. И при наличии ДОТов, обороняться должны в них, каков и был приказ.

— Ну ладно, убедили, — с заметным облегчением согласился Лобко.

Расписанная Знотиным как по нотам бесполезность промежуточной засады теперь стала однозначно понятна молодому командиру.

Держимся в ДОТах, как и спланировали изначально. И бойцы у нас там уже расставлены — утвердился в общем мнении Лобко.

Набравшие скорость немецкие мотоциклисты были замечены нашим наблюдателем, оставленным на вершине холма между ДОТами и Тинятилково, как только они выехали из низины и, поднимая клубы пыли, стали подниматься по проложенной по склону дороге. Наблюдатель выскочил из своего укрытия и со всех ног бросился к своему взводу. Бежал он быстро, но от волнения и необходимости постоянно подбирать ногу на неровной поверхности, быстро выдохся. Когда вражеские разведчики выехали на вершину холма, бегущий в сторону от дороги человек в советской военной форме моментально привлек их внимание. Такие картины для этих немцев были уже привычны: на территории Литвы и Латвии они уже не раз наблюдали, как разбегаются в панике наши бойцы, увидев наступающие колонны вермахта. В этот раз фашистский пулеметчик, сидящий в мотоциклетной коляске поступил также, как и раньше — дал по убегающему советскому бойцу длинную очередь и с удовольствием заметил, как тот скрылся в облаке фонтанов песка, поднятых десятками выпущенных пуль.

Все тоже самое видели из своих, вырытых у стен ДОТа окопов, бойцы гарнизона Шарипова. Станковый «максим» Шарипов установил в амбразурном проеме своего ДОТа, обложив мешками с землей и нарезанным пластами дерном. А ручной «дегтярь» Шарипов держал при себе, в левом от ДОТа окопе, из которого лучше всего был виден холм и дорога.

— Вот это что, они так моих солдат убивать будут?! — выкрикнул Шарипов и припал к пулемету. Всему отделению — огонь по противнику! — отдал команду лейтенант и все бойцы, находящиеся вне ДОТа, дали дружный залп.

Спешное прицеливание на дальности почти в полкилометра, естественно, хорошего попадания по фашистам не дало. В четырех мотоциклетных экипажах, остановившихся на дороге, наши пули поразили только двоих немцев, нанеся им легкие ранения. Опытный вражеские солдаты по свисту путь и приглушенном звуку стрельбы сразу определили, что огонь по ним ведут издалека, а поэтому никакой опасности нет. Отправив один экипаж назад, к догоняющей их колонне батальона, оставшиеся мотоциклисты, достав бинокли, стали разглядывать раскинувшиеся перед ними просторы. Почти сразу же немцы увидели то, зачем сюда и приехали — в полукилометре перед ними уступом стояли три бетонных коробки советских ДОТов. В оптику было отлично видно, что правый ДОТ явно гарнизоном не занят: вокруг него отсутствуют свежеоборудованные позиции и нет признаков нахождения пехоты.

А вот центральный и левый ДОТы однозначно подготовлены к бою — рядом с ними заметны отрытые позиции, по которым перемещается пехота, в амбразурах видны сложенные штабелем мешки с песком. Левый из наших ДОТов, в котором укрывался гарнизон лейтенанта Лобко, находился чуть дальше и ниже центрального ДОТа Шарипова, поэтому позиции Лобко немцы пока во всех подробностях не видели.

Вражеские разведчики, стоявшие на дороге знали, что в течение часа к ним подойдут главные силы батальона, для которых необходимо разведать силы русской обороны и попытаться засечь ее огневые точки. Поэтому мотоциклисты с небольшим интервалом поехали в сторону советских позиций, высматривая удобные складки местности, в которых можно будет укрыться и вести огонь по обороне ДОТов.

Шарипов и Лобко, находившиеся на замаскированных наблюдательных позициях на гребне чуть выше своих сооружений, заметили этот маневр вражеских мотоциклистов и пожалели, что нет у них сейчас хотя бы пары 50-мм минометов, для использования которых был самый подходящий случай.

Немецкие разведчики достаточно быстро нашли для себя подходящие позиции и спешились с мотоциклов. Сняв с мотоциклетных колясок свои скорострельные МГ-34, с расстояния триста метров неприятель открыл огонь по позициям взвода Шарипова. Данная тактика была использована фашистами при прорыве линии советских укреплений на новой границе СССР в Прибалтике, поэтому и в этом случае немецкие разведчики действовали по простому и эффективному шаблону — связать советские силы беспокоящим огнем по их позициям и ждать подхода основных своих подразделений.

Понимал этот немецкий тактический прием и Шарипов, давший команду пулеметчикам ответного огня не открывать, по позициям не бегать и вообще, затаиться и ждать подхода главных сил фашистов.

8:30

Как ни ждали появления фашистов Шарипов и Лобко, а вид наступающей вражеской колонны, вывалившейся из-за гребня холма и расползшейся по его склону в километре перед ДОТами, все-таки стал для лейтенантов внутренним испытанием. Никогда до этого момента не видевшие настоящего врага вообще, а теперь наблюдавшие его так близко, двадцатилетние парни с лейтенантскими кубарями в петлицах чуть было не потеряли присутствия духа. Но покрываясь от нескрываемого волнения пятнами на щеках, Шарипов явно ощутил, что в это мгновение на него смотрят бойцы гарнизона, которым через несколько минут придется погибать, выполняя его приказы.

Вот как тут можно показать свой страх перед лицом этих отличных парней из его взвода? Ведь они так давно вместе. Вместе они в Москве формировались в свой отдельный пулеметный батальон. Вместе ехали в эшелоне сюда, в эту приграничную глубинку Калининской области, вместе шли колонной по полевым дорогам к своим ДОТам. Вместе, по-молодецки веселясь и отпуская шутки, обживали эти ДОТы, оборудовали позиции, обозначали сектора ведения огня.

Столько всего хорошего они пережили за эти две недели лета 1941 года. И вот теперь, перед надвигающейся на них темной армадой вражеского войска, пришедшего сюда, чтобы убивать всех на своём пути, лейтенант Шарипов, за несколько секунд сумевший искоренить в себе главного врага — предательский страх, молча и спокойно принял решение, которое никто не в состоянии отменить — он умрет здесь, но неприятель будет метаться перед его рубежом, пока во взводе останется хоть один живой русский солдат.

Заметно приободрившись после первых секунд замешательства от вида вражеского войска, Шарипов уверенным голосом стал поддерживать находившихся рядом бойцов взвода:

— Фрицев, конечно, поднаперло сюда многовато, но вот в отличие от нас, у них ДОТов нет. А это существенно. Мы в своих «Домах Отдыха Трудящихся» можем тут хоть до зимы сидеть: стены толстенные, амбразуры закроем и будем потихоньку гадов отстреливать. А если серьезно, товарищи бойцы, то страх и волнение — это сейчас нормально. Фашисты, небось, тоже при виде наших ДОТов штаны сушат. Поэтому воюем без паники и ненужной суеты. Патроны бережем, гранаты используем только тогда, когда фриц уж совсем близко подберется. Но только это вряд ли. Наш «максимка» сюда никого близко не подпустит. А если немец все-таки где прорвется, то товарищи из соседнего ДОТа сюда своего огоньку подкинут.

В соседнем ДОТе лейтенант Лобко сейчас тоже готовился к своему первому в жизни бою. По основным визуальным признакам этот бой может стать и последним, но в целом лейтенант был оптимистичен: по его мнению, оборону они подготовили серьезно, личного состава в взводах достаточно, да и полтора десятка пограничников в дальнем ДОТе очень вовремя стали хорошим подкреплением.

Накрытая маскировочной сетью маска ДОТа отлично скрывала от противника установленный в амбразуре пулемет. А сам Лобко, прибежавший с импровизированного наблюдательного пункта на склоне высоты, теперь в бинокль разглядывал подошедшего врага, стоя за этой же маскировочной сетью.

Но больше всего обстановку сейчас понимал капитан Знотин, рассмотрев в трофейный, подобранный еще в Асетках бинокль, всю картину в перспективе. И если неопытные лейтенанты, поборов первый при виде фашистов страх, могли испытывать некую молодецкую браваду, то опытный Знотин и его уже повоевавшие пограничники осознавали, что этот рубеж будет для них, скорее всего, самым трудным в жизни.

— Так, товарищи пограничники. Наши новые друзья — пулеметчики, сейчас начнут свою партию. Немцев подошло много, но что радует — нет у них танков и пушек. Значит предстоит бой «пулемет на пулемет», а это уже дает нам шанс, так как мы знаем местность, и мы в ДОТах. Теперь, чтобы вы знали наши минусы: позади нас местность открытая. Если немец нас обойдет, то уходить нам будет некуда. Но если поймем, что ДОТ не удержим и появится возможность, сматываться будем или в сторону озера — там в камышах можно отсидеться; или в лес, что за озером. Там фрицы точно нас искать сразу не станут, не до этого им.

С оружием у нас тоже не густо: один ДП с пятью дисками, по винтовке и по три пачки патронов на каждого, да мой револьвер с пятнадцатью патронами. Вот и вся наша огневая мощь. Еще плюс нам в обстановку: наш ДОТ со стороны, что к немцам повернута, совсем не виден. Поэтому немец попрет мимо нас не пригибаясь. Вот тут мы его и огорчим со всем нашим пограничным задором.

— Да ладно, товарищ капитан — ответил ему загорелый до бронзоватости сержант-пограничник — подпустим гадов поближе и вмажем накоротке. А пока они очухиваться будут, мы выскочим и у дохлых фрицев их оружие да патроны соберем.

— Вот правильно ты рассуждаешь, товарищ пограничник Батецкий! Вот абсолютно верно! Только есть в твоей фантазии одно слабое место. Ты выскочить то может и выскочишь, а вот как обратно заскакивать станешь? Или немец в это время обедать сядет и твоя гимнастика ему без интереса будет? Или мы сразу стрелять перестанем, чтобы тебе было легче перед ДОТом скакать? Так вот запомните товарищи пограничники — никто никуда без моей команды не выскакивает. Все воюем как спланировали — организованным подразделением. А то вот выскочит товарищ Батецкий на свежий воздух, а его фриц и схватит за шиворот. А нам потом его из плена выручать. Всё — по местам.

9:00

Подошедшая фашистская колонна неторопливо развернулась в боевой порядок и пехотинцы растеклись по склону холма, подходя и охватывая ДОТ Шарипова с двух направлений. Резкими трелями загрохотали немецкие МГ, забрасывая наши позиции градом раскаленного металла. Несмотря на большой расход боеприпасов и поднятый вражеской стрельбой грохот, пока это был просто беспокоящий огонь, необходимый немцам для того, чтобы спровоцировать наших бойцов на ответную стрельбу из всех стволов, засечь наши огневые средства и уже потом давить их сосредоточенно и прицельно.

Этот элемент немецкой тактики был понятен Шарипову, поэтому он приказал ответного огня из пулеметов не открывать, а огрызаться винтовочной стрельбой.

Через полчаса пулеметной разминки, фашисты пришли к выводу, что гарнизоны ДОТов их тактику раскусили и просто так свои оборонительные возможности демонстрировать не будут.

Командование немецкого батальона принимает решение провести первый штурм центрального ДОТа, защищаемого гарнизоном Шарипова.

В тыл наступающего вражеского батальона полетел приказ артиллеристам готовить орудия для стрельбы по ДОТу.

9:30

Командование 418 полка 123 пехотной дивизии вермахта организовало свой штаб в деревне Моро́нчино, расположенной на перекрёстке важных дорог, одна из которых ведёт через Чёрную Грязь на Себеж, а вторая — прямиком в Дедино. Немцы заняли Моро́нчино без боя, поэтому деревня досталась им совершенно целой.

Сейчас на окраине Морончино спешно готовилась к маршу батарея немецких полевых пушек калибра 75 мм, вызванных пехотой для подавления советских ДОТов, обнаруженных на пути следования батальона перед деревней Дедино. В зарядные ящики орудий укладывались дымовые, фугасные и бронебойные выстрелы.

Не дожидаясь прибытия артиллерии, немецкие офицеры дали команду на первый штурм ДОТа. Пулемётчики зарядили свои МГ-34 лентами, снаряжёнными специально для подавления укреплённых позиций — каждый пятый патрон в ленте был бронебойным.

Шарипов и его бойцы пока находились на своих полевых позициях. Лезть в ДОТ в начале атаки, проводимой пехотой противника было преждевременно. ДОТ сейчас был нужен только для защиты единственного станкового пулемёта «максим», который должен стать опорой всего гарнизона. С одними винтовками много не навоюешь, а ручной «дегтярь» Шарипов планировал использовать как мобильное средство усиления огня на флангах обороны.

К тому же, сидя в ДОТе сразу проигрываешь в обзоре поля сражения, особенно на флангах, чем мгновенно воспользуется штурмовая группа противника и незаметно подберется к сооружению.

Поэтому Шарипов наблюдал за противником поверх бруствера своего окопа слева от ДОТа, а его бойцы заняли свои позиции слева и справа от него. Расчёт «максима», оставшийся в ДОТе один, получил приказ открывать огонь только наверняка, когда фашисты поднимутся из низины по склону и будут перед амбразурами как на ладони.

Штурм ДОТа начался без всякого перерыва, сразу за первым беспорядочный обстрелом наших позиций. Бойцы Шарипова сразу заметили резко возросшую плотность пулемётного огня противника. По стенам ДОТа защелкали рикошетирующие пули, выбивая из поверхности мелкие куски бетона. Когда в стену ДОТа попадала бронебойная пуля, она не уходила в рикошет, а наоборот — впивалась в толщу бетона, оставаясь там навечно. При этом раздавался звук, как будто по стене стучали металлическим молотком. Через некоторое время звуки от попаданий в ДОТ слились в один сплошной гул, сравнимый со стуком ливня по металлической крыше. Расчёт «максима» быстро сориентировался в ситуации и убрал пулемёт из амбразуры, в проём которой сплошным потоком залетали вражеские пули, застревая в толще мешков с песком.

«Хотят ослепить нас таким плотным огнём. Чтобы головы не подняли» — подумалось Шарипову, который скорчившись стоял в своём окопе, опустившись ниже бруствера. Жестом подозвав к себе ближайшего солдата, лейтенант прокричал тому прямо в ухо: — «Бегом по всем нашим. Всех предупреди, как только стрельба утихнет, значит немец пошёл в атаку. Чтобы не зевали, а сразу к бою».

Действительно, через пару минут огонь фашистов резко ослабел. Подняв голову над окопом, Шарипов впился взглядом в границу уходящего вниз склона, из-за которого должна появиться вражеская пехота. Затем перевёл взор вправо, на ДОТ, от которого кое-где ещё поднималась бетонная пыль, а затем, еще чуть дальше — на правофланговый окоп. Над ним Шарипов увидел торчащие каски его солдат и их, устремленные на противника, сосредоточенные взгляды. «Молодцы! — уважительно отметил про себя лейтенант — Все правильно поняли. Не паникуют, не суетятся. Теперь бы выстоять, когда немцы совсем близко подойдут».

К появлению вражеской пехоты на рубеже открытия огня были готовы все бойцы гарнизона: «максим» уже нервно водил стволом по сторонам, выцеливая свою первую жертву, красноармейцы в окопах, зарядив трехлинейки, с охотничьим азартом высматривали первые фашистские каски, которые вот-вот должны появиться над склоном, разделяющим наши позиции и противоположный холм, с которого немцы начали движение к ДОТам.

Бодрые солдаты вермахта, сосредоточившиеся под гребнем поднимающегося к ДОТу склона, спокойно докуривали свой «Экштейн», поправляли амуницию и ждали команды к началу штурма. Не было у них никакого особенного волнения перед этой атакой. Еще издалека рассмотрев два русских ДОТа, немцы удивленно обсуждали нелогичное поведение этих упрямых большевиков. Вот какой смысл им торчать в этих двух бетонных коробках, если вокруг больше никого нет из их отступающей армии — задавались вопросом германские солдаты. Наблюдение за бункерами показало, что здесь у большевиков нет ни пушек, ни даже минометов. Пускай у них есть несколько пулеметов, но они не смогут удержать мощный натиск натренированного германского войска. Поэтому сейчас на позиции русских проведут две атаки, потом предложат им сдаться, а если этого не произойдет — подгонят на прямую наводку орудия и немецкие артиллеристы потренируются в меткости на неподвижных целях.

С таким настроением ждали атаки немецкие солдаты, сидящие на теплом песке в двухстах метрах перед русскими позициями.

Когда стрельба с немецкой стороны прекратилась совсем, Шарипов и его солдаты испытали некоторый дискомфорт от наступившей тишины. Только состояние это было недолгим. Хоть и ждали защитники ДОТа появления врага, тот внезапно появился перед ними, как будто выпрыгнув из-под земли. Пустая, разровненная площадка перед сооружением мгновенно заполнилась массой бегущих фигур в серой форме, стреляющих по нашим окопам навскидку, даже не прицеливаясь.

Первый залп своего гарнизона лейтенант Шарипов даже не слышал — тот просто утонул в треске вражеских выстрелов. Просто в надвигающейся массе неприятельских тел вдруг стали появляется пустоты, а на земле оказались те, кто только что стал пустотой в жизненном плане. Словно заворожённый, Шарипов в течение нескольких секунд наблюдал как закручивается первый в его жизни смертоубийственный сюжет и он, двадцатилетний парнишка, был в самом его центре.

Из непродолжительного оцепенения лейтенанта вывел звук второго залпа, грохнувшего у него буквально над головой. Это бойцы из его окопа, выбравшие себе цели в бегущем на них вражеском потоке, начали свою боевую работу.

Сочному шелесту пролетающих вблизи фашистских пуль и шлепкам от попадания их в бруствер Шарипов сначала даже не придал значения — настолько он был ошеломлен реальным видом того, к чему давно внутренне готовился.

Но вот первое замешательство у лейтенанта испарилось и на его место пришла яростная злость на себя самого — офицера Красной Армии, поставленного здесь командовать целым взводом и до сего момента не сделавшего ни единого выстрела по врагу, который уже на его позициях.

«Это так мои бойцы увидят, что они сами воюют, а я даже не стрелял ни разу» — вскипел Шарипов и закинув свой «дегтярь» на бруствер, даже не прицеливаясь выпустил в центр шевелящейся темной массы длинную сочную очередь.

Резкое вступление лейтенанта в бой тут же повлияло на его ход: фашисты, перебежками перемещавшиеся по площадке перед ДОТом, попали под плотный пулевой шквал на короткой дистанции и это не оставило им никаких шансов. На взбитую ногами пыльную землю неуклюже упало сразу около десятка вражеских солдат. Остальные, услышав резкий рёв пулеметной очереди, мгновенно залегли и закрутили головами в высоколобых касках, пытаясь определить, откуда так неожиданно и смертельно ударил русский пулемет.

Шарипов уже не разглядывал общую картину вражеской атаки; теперь он, взглядом хищника, попробовавшего первую кровь своей жертвы, выцеливал тех, кого он хотел убить точным и единственным ударом. Страха уже не было. Вместо него внутри напрягшегося тела высоким напряжением гудело одно единственное желание — убить здесь всех, кто пришел за его жизнью и жизнями его людей. Убить безжалостно и показательно, чтобы остальные во вражеском стане пришли в ужас от этой массовой казни. И никогда больше не приходили на эту землю.

Бойцы Шарипова были буквально ошеломлены тем эффектом, который произвел на поле боя пулемет их командира. Треть вражеской атакующей группы легла на землю в течение нескольких секунд, остальные уже не ломились на наши окопы так нагло, как прежде. Некоторые наши бойцы осмелели настолько, что поставив локти на бруствер, неторопливо выцеливали залегших в ста метрах фашистских гренадеров.

Немцы, потерявшие почти половину штурмовой группы, теперь лежали, прижавшись к земле и перекрикивались друг с другом, решая, что делать дальше. Они прекрасно понимали, что взять русских на испуг уже не получиться и теперь надо отходить назад, чтобы снова атаковать ДОТ, но уже с применением артиллерии. Но вот как отходить, если русские не дают им и головы поднять?

Затруднения с отходом уцелевших вражеских солдат заметили немецкие пулеметчики, окопавшиеся на дальнем склоне противолежащего от русских позиций холма. По позициям Шарипова открыли шквальный автоматический огонь, заставивший красноармейцев снова нырнуть в свои окопы и только тогда остатки штурмовой группы смогли вернуться под защиту земляного гребня на уходящем в низину склоне.

Когда закончился неприятельский пулеметный обстрел, Шарипов снова выглянул из своего окопа, чтобы оценить потери фашистов. На площадке перед ДОТом остались лежать десятка полтора убитых и раненых врагов. Глядя через пулеметный прицел на распластанные тела, Шарипов ждал, что кто-нибудь из них вдруг вскочит на ноги и попытается убежать. Но двигался только один из лежавших фашистов; было видно, что он тяжело ранен. Скрипнув зубами, Шарипов добил его короткой очередью. А стоявшему рядом бойцу лейтенант прокомментировал свой поступок спокойно и весомо: — «Не в плен же его брать. К тому же, никаких вопросов у меня к нему нет». И пошел внутрь ДОТа.

11:00

«Так, бойцы! А вы почему огонь не открывали, когда фриц на ДОТ пошел?» — с металлом в голосе обратился Шарипов к расчету станкового пулемета, установленного в правой амбразуре ДОТа. «Или вы так перепугались, что даже выстрела не сделали?» — продолжал гневаться лейтенант.

Два молодых бойца-пулеметчика даже опешили от таких интонаций своего командира: — «Товарищ лейтенант! Да не боялись мы! Мы только пулемет в амбразуру выставили и уже почти стрелять начали, как вы из своего „дегтяря“ фашиста повалили. Нам после этого уже бить было некуда. А просто так стрелять вы нам сами запретили, чтобы патроны не тратить впустую».

Теперь Шарипову самому стало совестно за ругань на расчет «максима». Погасив внутреннюю дрожь после боя, лейтенант понял, что, пеняя своим пулеметчикам, он просто «выпускает пар» и его бойцы ни в чем не виноваты. А вот сам он в начале боя чуть не показал своим подчиненным, что испугался первого появления фашистов и забыл, что в руках у него — целый ручной пулемет.

Но его бойцы по-другому объясняли первоначальное замешательство своего командира. «Вот лейтенант — кремень! — делились впечатлениями осмелевшие от первой победы пулеметчики — выждал спокойно, пока фриц поближе подберется — и в самый нужный момент резанул! Здорово выручил. С таким командиром повоюем еще».

Но Шарипов этих разговоров не слышал. Он стоял внутри ДОТа и в бинокль разглядывал вражеские позиции. На них неспешно готовились к стрельбе немецкие пушки…

11:30

Лейтенант Евгений Лобко наблюдал за боем своего товарища, стоя в амбразуре соседнего ДОТа за штабелем из мешков с песком. Поскольку позиция Шарипова находилась выше его ДОТа, он не смог увидеть развития всех событий: ни броска фашистов к ДОТу, ни эффектного вступления в бой самого Шарипова. Лобко слышал только своеобразный гул — стрельба, треск от попаданий пуль в стены ДОТа, мешанина из криков и еще какие-то совершенно непонятные звуки.

Но что Лобко видел совершенно отчётливо — это прибытие на позицию вражеской артиллерийской батареи: 4 орудия с удивительно короткими стволами выстроились в растянутую шеренгу напротив занятого нашими взводами холма. Обслуга быстро выложила на грунт рядом с орудиями боекомплекты и скрылась за стальными щитами пушек.

— Товарищ лейтенант, как там наши? — волнительно спрашивали стоящие за его спиной пулемётчики.

— Вроде отбились. Вижу, что по окопам спокойно ходят. Значит отошёл фриц.

— Ну молодцы! Такая армия вышла, а наши, видишь ли — отбились!

— Вы, товарищи бойцы, давайте, к бою готовьтесь. Немцы орудия подтянули. Теперь их так запросто не отгонишь. Сейчас я сюда, в ДОТ, ещё двух человек пришлю, чтобы помогали вам пулемёт переносить между амбразурами. Немец из пушек стрелять будет только по амбразурам, поэтому пулемёт надо успевать убирать.

Как ни ждали наши бойцы в ДОТах и окопах начала второй вражеской атаки, а началась она так же внезапно, как и первая. Только теперь немецкая пехота на советские позиции не полезла. Дымом выстрелов полыхнула вражеская батарея.

Фашистские наводчики заранее детально рассмотрели в стереотрубы позиции русского гарнизона и теперь стволы их пушек были направлены точно на амбразуры ДОТов и расположенные рядом окопы. В этот раз немцы навели половину орудий на позиции Лобко, до этого не атакованные.

Первые снаряды с небольшим перелетом ударили рядом с корпусами ДОТов. Бойцы нырнули вглубь своих траншей и вжались в их осыпающиеся стены. Вражеские артиллеристы вели по нашим укреплениям беглый огонь, поэтому снаряды рвались без всяких интервалов. Первыми же выстрелами они разнесли левофланговый окоп на позиции Шарипова, в котором погибли два бойца. Сам лейтенант, засыпанный чуть ли не по пояс, сквозь грохот разрывов орал и знаками показывал солдатам, чтобы они быстро уходили в ДОТ.

Вся территория вокруг сооружений Шарипова и Лобко утонула в дыму и пыли. В этой завесе защитники ДОТов залезли внутрь и настороженно сидели в ходящих ходуном бетонных коробках.

Пока что поражающим фактором массового артобстрела ДОТов был в основном психологический эффект. Стены сооружений были построены на совесть — армированный железобетон рассчитан на попадания даже более крупных снарядов. Но, тем не менее снаряды, которыми сейчас стреляли фашисты, врезаясь в бетонные стены, создавали внутри неимоверный грохот, а подпрыгивающие от сотрясения конструкции полы, поднимали вверх просто неисчислимую массу мелкой цементно-песчаной пыли. Дышать внутри ДОТа стало просто невозможно. Периодически в грохот разрывов примешивался звонкий и резкий звук сильных ударов, а от внутренней поверхности стен откалывались мелкие куски бетона.

Так происходило после попадания в ДОТ бронебойного снаряда, твердосплавной сердечник которого, на огромной скорости, буквально выламывал из внешней стены кусок бетона, а ударный импульс уходил внутрь конструкции, сотрясая весь ее объем. Поднятый попаданиями снарядов грохот превратился внутри казематов в один адский рев. Мощному звуку некуда было деваться из наглухо закрытого помещения и он метался между стенами, стократно оглушая находившихся внутри живых людей.

Фашисты стреляли по ДОТам с расстояния не более трехсот метров. На этой дальности наводчики прицеливались прямо в проемы больших фронтальных амбразур, а бронебойный снаряд на такой дистанции не успевал существенно погасить начальную скорость и бил в железобетонную преграду с максимальной энергией.

Через пять минут после начала артподготовки близкие разрывы фугасов раскидали в ДОТе Шарипова все мешки с песком, уложенные нашими пулеметчиками в проемы огромных, в полстены, амбразур. Наши бойцы утащили в дальний каземат свой «максим» с боекомплектом и теперь сидели на пыльном бетонном полу, закрывая глаза ладонями от поднятой пылищи.

Шарипов, уже не помнящий, на каком языке он думал еще десять минут назад, стоял за толстой стеной, разделяющей внутренние казематы верхнего этажа ДОТа и кончиками покрытых пылью ушей пытался почувствовать момент, когда грохот обстрела пойдет на спад. Барабанные перепонки воспроизводили внутри головы только очень неприятный стон и писк, поэтому на них Шарипов уже не надеялся.

Через узкие щели прикрытых глаз Шарипов, при дрожащем свете трех керосиновых ламп, подвешенных к потолочным швеллерам, пытался рассмотреть бойцов своего взвода. Ему важно было понять, кто пойдет с ним наружу, когда обстрел закончится и надо будет отбивать очередной натиск фашистской пехоты.

ДОТу Лобко от этого обстрела досталось не так жестоко, как сооружению, в котором засел взвод Шарипова. Немцы выпустили по его укреплению с десяток снарядов, в основном по заложенным мешками амбразурам, а затем перенесли огонь на ДОТ Шарипова.

12:30

Когда прекратился артобстрел, Шарипов даже не понял. Голова как гудела, так и продолжала гудеть, пыль как висела густым облаком, так и висит. Вот только ДОТ перестал внезапно вздрагивать и по стенам перестали передаваться толчки от попаданий.

Лейтенант, качаясь как будто после похмельного сна, провел ладонями себя по лицу и охрипшим голосом, как мог, громко прошептал: — «К бою! За мной выходи! Штыки примкнуть». Затем, шатаясь пошел к исходящей пылью амбразуре. Внутри каземата защелкали затворы, фиксаторы штыков и стал нарастать звук возни, которая бывает, когда войско готовится к битве.

Понимая, что немцы со своего рубежа тоже ничего пока не видят в поднятой пылище, Шарипов вывел своих людей из ДОТа и разместил в развороченных взрывами, но все еще способных дать укрытие окопах. Никому из подчиненных лейтенант ничего в этот момент уже не говорил — не было смысла. Раз эти люди здесь — значит они знают, что надо делать.

Прильнув к самой земле, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными, бойцы лейтенанта Красной Армии Ахмеда Шарипова ждали… Они прекрасно понимали, что победить в этой схватке они не могут — не тот расклад. Они ждали, чтобы отомстить. И казнить тех врагов, до кого дотянется в последнем броске их рука.

Немцы, после наступления тишины, тоже не сразу стали выходить на площадку перед ДОТом. Сначала над склоном стали появляться их каски, затем сгорбленные фигуры постепенно выползли на край изрытой воронками равнины. Покрытые пылью мундиры образовали несколько групп, которые осторожно пошли в сторону ДОТа.

Шарипов, специально снявший каску, чтобы не маячила поверх бруствера, видел начало выдвижения противника в сторону еще исходившего пылью ДОТа. По поведению фашистов он понимал, что те еще не видят его залегших в воронках бойцов, а значит внезапность может оказаться на их стороне. И еще лейтенант понимал, что пока немцы топчутся на территории перед ДОТом, их пулеметчики стрелять не будут, чтобы не перебить своих же.

«Значит, штыковая… — оценил перспективу Шарипов — ну и ладно, немцы идут без штыков, а так вблизи они стрелять не смогут — перезарядиться не успеют». Продолжая наблюдать, лейтенант судорожно пытался придумать, в какой момент ему повторить свой прежний трюк — опять выскочить с «дегтярем» и переполосовать очередями всю эту фашистсткую свору.

Но ничего у него в этот раз не вышло. Как только немцы сформировали более-менее организованную группу, из глубины ДОТа шарахнул станковый «максим». Шарахнул хлестко, метко и очень результативно. Половина вражеской группы не просто рухнула на землю. Тела разлетелись по сторонам, как будто их дергали за воротники невидимые дьяволы.

Пулемет продолжал плескать в немцев раскаленным металлом и те просто побежали назад. Не сговариваясь. Не ожидая команд. Развернулись и, вжимая головы в плечи, зигзагами понеслись туда, откуда вышли несколько минут назад. Их, обтянутые серым армейским сукном спины, словно притягивали русские пули, а те, с легкостью пробив вражескую плоть, вылетали из неё, намотав на себя всю чужестранную жизнь.

«Максим»! Елки-палки! Как я про него забыл!?» — воскликнул про себя Шарипов. Он уже тянулся к краю окопа, чтобы добить убегающих врагов из своего «дегтяря», как вдруг всё вокруг заходило-затряслось и лейтенанта накрыла раскаленная волна ревущего воздуха. «Что за…?!» — успел подумать Шарипов и под ним разверзлась бездонная и безмолвная тьма….

Фашисты ожидали того, что их снаряды не смогут уничтожить всех русских у ДОТа и поэтому, когда немецкая пехота пошла на второй штурм, артиллеристы, зарядив орудия, внимательно смотрели за тем, что будет происходить у бункера.

Как только наш станковый «максим» разнес половину вражеской штурмовой группы, их пушки открыли огонь. Немцы, глядя в бинокли понимали, что мало кто из их гренадеров вернется обратно; поэтому жалеть своих еще живых камрадов, мечущихся под русским пулеметным огнем, они не стали.

Внезапный и прицельный артиллерийский обстрел выбил практически весь взвод Ахмеда Шарипова. Из вышедших наружу перед немецким штурмом бойцов осталось только двое. Покрытые толстенным слоем пыли и копоти так, что невозможно было увидеть их лица, они вползли внутрь боевого каземата, втащив за собой обмякшее тело своего лейтенанта. Двое пулеметчиков из расчета «максима» приняли Шарипова и отнесли его в дальний угол тыльного закоулка, под защиту толстых внутренних тел.

— Он хоть живой? — спросил у вернувшихся солдат старший расчета.

— Не знаю. Но не бросать же его там…

— Так, ребятушки. Это будет скорее всего наш последний и решительный — продолжал пулеметчик — поэтому давайте посерьёзнее. «Максим» вытаскиваем наружу, оттуда обзор получше. Еще остались три трехлинейки и три гранаты, правда старинные. Как только полезут, долбим их покуда сможем. Главное — в плен не попасть. Жаль только, что никто не узнает, как мы тут головы свои сложили… И на кладбище красивыми нас не повезут. Хотя, вот это как-раз-то пережить можно.

После этой фразы самого старшего из пулеметчиков, всем стало по-настоящему смешно. Перестав чувствовать боль в теле и звон в головах, последние защитники ДОТа, сидя у тела своего юного командира, хохотали в надрыв осипшими глотками, словно маленькие дети, увидевшие в цирке проделки по-настоящему веселого клоуна.

Затем все было очень быстро: через 20 минут — третья немецкая атака; пулемет в наружной амбразуре хлещет огнем, не жалея патронов; штурмовая группа залегает и вжимается в землю; в амбразуру влетает немецкий снаряд — взрыв…

(Этот ДОТ реально существует. До сих пор где-то рядом с ним лежат останки этих самых солдат. Мы их ищем, но пока безрезультатно. Примечание автора)

13:00

После того, как фашистская штурмовая группа убедилась, что в дымящемся ДОТе никого в живых не осталось, она повернула влево и стала осторожно спускаться по склону, приближаясь к ДОТу лейтенанта Лобко.

Молодой командир прекрасно видел этих фашистов. И знал, что с ними случиться через пару минут.

Стоя в замаскированном свежими ветками коротком окопе, Евгений Лобко думал не о приближающихся врагах. Он думал о своем друге, своем боевом товарище — Ахмеде Шарипове. Лобко понимал, что раз немцы повернули к нему, значит Ахмеда и его взвода больше нет. Еще когда второй штурм ДОТа Шарипова был в самом разгаре, Лобко отправил к нему в подкрепление двоих своих солдат. Лейтенант следил за передвижениями этих бойцов и видел, как у самой цели их фигуры скрылись в облаках снарядных разрывов.

«Ну вот, теперь пришла наша очередь — сосредоточенно думал Лобко — и мы должны быть такими же храбрыми, как Ахмед и его бойцы».

«Внимание, гарнизон! К бою!» — громко крикнул своим людям лейтенант, но в этой команде не было смысла — все и так видели приближающихся немцев.

Не отрывая взгляда от серых фигур, спотыкающихся на песчаном склоне, Лобко отодвинул плечом от оружия изготовившегося к стрельбе пулеметчика: — «Дай-ка, я сам начну» — в полголоса приказал ему лейтенант.

Но в этот момент произошло непонятное — вся вражеская штурмовая группа залегла. «Что это они?!» — удивился Лобко и в эту же секунду до него дошел смысл действий противника.

«Ложись!» — заорал во всё горло лейтенант и нырнул в окоп. И вовремя. Через секунду по ДОТу ударил град артиллерийских снарядов.

В этот раз немцы снаряды экономили: пять выстрелов — пауза, во время которой штурмовая группа проскакивала несколько метров в направлении наших позиций и снова залегала. Потом опять — пять снарядов — пауза — рывок группы.

ДОТ молчал. Несмотря на несколько прямых попаданий снарядов в маску и левую наружную стенку, из ДОТа не прозвучал ни один выстрел.

«Какие молодцы! — восхищался своими подчиненными лейтенант, выглядывая поверх бруствера — держат нервы в кулаке».

Начальный замысел у Лобко был таков — подпустить врага настолько близко, чтобы у немецких артиллеристов и пулеметчиков не было возможности стрелять из-за опасения поразить своих же солдат рикошетами или взрывной волной, и только тогда, на самой близкой дистанции, открыть по фашистам огонь.

Но все опять пошло не по плану. Пока Лобко наблюдал, как немецкие пехотинцы сокращают расстояние с его позициями, позади себя он услышал легкий металлический щелчок. Обернувшись, лейтенант увидел, что находящиеся в окопе бойцы аккуратно примыкают к своим винтовкам штыки. На вопросительный взгляд своего командира, ближайший солдат спокойно заявил: — «Надо отомстить за наших, товарищ лейтенант. Штыком — это как-то сподручнее будет. Чтобы еще и в морду этим гнидам плюнуть».

В одно мгновение до Лобко дошел весь смысл сказанных его солдатом слов. Отомстить надо не просто так, а по правильному. Чтобы сидящему на штыке врагу прямо в его черную душу заглянуть. И спросить — ну вот, пришел ты на нашу землю. Зачем? Чтобы на куске русской стали умереть?

Повернувшись, чтобы увидеть сразу всех своих солдат, стоящих сейчас с ним в одном окопе, молодой командир постарался заглянуть в глаза каждому из них и затем одобрительно кивнул головой. Страшно ему не было. Почему? Он и сам этого не знал. Через несколько минут он со своими бойцами выйдет из окопа и впервые в своей жизни начнёт убивать живых людей, которые пришли сюда, чтобы убить его.

И даже не страха, а обыкновенного волнения сейчас у него нет. У лейтенанта было такое ощущение, что он воюет уже полжизни и всё предстоящее совершенно нормально. Только одна мысль не покидала Лобко и звучала, постоянно повторялась: — «А как там Шарипов выдержал? И как мне так же выстоять?»

13:30 ДОТ капитана Знотина

Капитан лежал на крыше своего ДОТа, скрывшись за выросшим здесь кустом черемухи. Еще накануне, обходя с лейтенантами этот рубеж, он заметил, что его сооружение повернуто к немцам тыльной стенкой, которая, как и боковые, обвалована грунтом и заросла травой так, что ДОТ со стороны совершенно не виден.

Поэтому капитан был уверен, что по его позиции немцы сейчас стрелять не станут, поскольку о самом его нахождении здесь пока вообще ничего не знают.

Два с лишним часа Знотин в бинокль наблюдал за событиями сначала в районе позиций Шарипова, а затем и Лобко: слышал артиллерийскую канонаду, видел огромное облако пыли и дыма. Из-за того, что его ДОТ был ниже всех по склону и немного в стороне, капитан оценивал происходящее только по доносившимся звукам, хода самого боя не видел.

Когда в стороне позиции Шарипова стрельба и взрывы прекратились, Знотин понял, что молодой, коренастый лейтенантик южной наружности свою работу сделал.

За полутора суток знакомства с молодыми офицерами, Знотин успел достаточно изучить этих парней и теперь был уверен, что Шарипов довоевал как положено и, оставив врагу свое бездыханное тело, рук не поднял и белый флаг не выбросил.

Теперь капитан с тревогой смотрел в сторону позиций взвода лейтенанта Лобко, которые уже подверглись вражескому артобстрелу, но противник штурм ДОТа, судя по отсутствию стрельбы, пока не начинал.

Чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что будет происходить на позициях у Лобко, Знотин принимает решение выслать в ту сторону своих наблюдателей:

— Так, Батецкий. Ты у меня шибко хотел побегать тут. Давай, бери себе напарника и выдвигайтесь скрытно в сторону соседнего ДОТа. К самому ДОТу не лезьте, там могут фрицы шастать. Укройтесь так, чтобы всё видеть. Если там наших пулеметчиков немцы прижмут, в бой не вступать и себя не обнаруживать. Срисовать обстановку и пулей сюда. Надо мне знать, когда фрицы к нам оглобли повернут, чтобы у них томного вечера не получилось. Так что, Батецкий, поскольку ты у меня самый глазастый и прыткий, назначаю тебя старшим пограничного наряда. Приказ вы только что получили, поэтому выдвигайтесь.

— Есть, товарищ капитан, выдвигаться и наблюдать. Вопрос разрешите? Если получиться пленного захватить, разрешаете? Немцы явно окружать ДОТ будут, поэтому могут мимо нас пойти. А мы кого-нибудь из них можем пригласить к нам — иронизировал для поднятия настроения Батецкий.

— Я, вам, товарищи пограничники, позахватываю там пленных! Чтобы вернулись оба та́к, как и ушли — тихо! Пленного — запрещаю! Всё — выступайте.

Через 10 минут два пограничника, надев поверх запылённой формы, прихваченные на кордоне в Плейково маскировочные накидки с сетчатыми капюшонами, ушли, прижимаясь к земле, в сторону позиций Лобко, до которых было чуть более трёхсот метров.

Проводив свою разведку, Знотин опять залег на траву под кустом и стал в бинокль наблюдать, как Батецкий с товарищем, словно легкие тени скользят по поверхности, приближаясь к изгибу склона, за которым их уже не будет видно. «Да, хорошие у меня ребята. Умеют быть незаметными. И вообще, многому они научились на службе. Вот бы им живыми отсюда вернуться. Жалко, если такая школа пропадет» — думалось капитану.

14:00. ДОТ лейтенанта Лобко

После второго артобстрела, в течение которого немецкая штурмовая группа отлеживалась в небольшом овражке, оставленном на склоне пересохшим ручьем, Лобко уже не просто наблюдал за приближающимся противником — он просто умолял, чтобы фрицы двигались быстрее. Ожидание боя наполнило тело лейтенанта какой-то новой, кипучей энергией и он опасался, что это состояние «перегорит», пока немцы копошатся где-то там, в заросших травой и кустами овражках и ямках.

Медлительность немцев объяснялась не их нежеланием штурмовать этот ДОТ и не отсутствием у их артиллеристов снарядов. Двумя часами раньше в немецком полевом штабе, развернутом в Морончино, состоялся радиообмен между руководящими офицерами 418 пехотного полка и 230 полка 290 пехотной дивизии, которая сутками ранее пробивалась через линию советских ДОТов в Батово и Заситино. Офицеры, штурмовавшие ДОТы в Батово и Заситино, отмечали высочайший фанатизм русских, которые обороняли свои бетонные укрепления. Ни расстрел ДОТов в упор из пушек, ни действия штурмовых групп не могли быстро подавить сопротивление русских гарнизонов. В лучшем для фашистов случае, советские солдаты, поняв, что их бетонное сооружение скоро будет окружено, оставляли его и с боем прорывались через немецкие штурмовые порядки. Только в одном случае фашистам удалось взять в плен 22 человека в ДОТе у деревни Заситино. Но произошло это только тогда, когда через парламентёра этому окруженному гарнизону передали, что огнеметчики сожгут их внутри бункера, если те откажутся сдаться. (Сдавшихся в ДОТе у Заситино советских солдат фашисты расстреляли вечером того же дня на окраине деревни. Примечание автора).

После этого совещания, командование второго батальона 418 пехотного полка запросило у штаба своей дивизии усиления их штурмовых групп огнеметчиками.

Вот поэтому и жались к земле солдаты наступающей вражеской группы — они ждали прибытия огнемётчиков, которые должны были расправиться с советским ДОТом быстро и безжалостно. Но залегшие в траве фашистские гренадёры не задумывались над тем, что и им, и ожидаемым ими огнемётчикам до русского ДОТа еще надо дойти.

15:00

Расчеты огнеметов запаздывали, а командование вражеской дивизии уже мылило холку командиру 418 пехотного полка за то, что тот целый день не может подавить сопротивление двух одиноких русских ДОТов, непонятно зачем обороняющихся в этом глухом месте почти в полном окружении.

В район действия немецкого батальона полетел приказ командира полка — огнеметчиков не ждать. Подавить оставшийся ДОТ всеми имеющимися средствами.

Залегшей штурмовой группе подали условный знак — продолжать атаку. Артиллеристы, как и при штурме предыдущего русского укрепления, зарядив орудия, наблюдали за развитием ситуации в бинокли.

Лобко с облегчением увидел выходящих из овражка неприятельских солдат. Они, пригнувшись и петляя, начали приближаться к ДОТу с его левой стороны, куда смотрела только одна маленькая амбразура.

Когда до сооружения осталось метров тридцать, первая группа медленно приближающихся немцев внезапно рванула вперед и, быстро добежав до бетонных стен, буквально прилипла к ним, осматривая сооружение теперь уже с нескольких сантиметров.

ДОТ молчал. Внутри него сейчас находилось только шесть человек из расчета станкового пулемета и группы усиления. Остальные бойцы вместе с Лобко укрылись снаружи в окопах и замаскированных ветками щелях.

Когда бо́льшая часть вражеской штурмовой группы уже стояла вдоль бетонной стены, Лобко приготовился дать команду и поднять своих солдат в штыковую. Это была беспроигрышная комбинация. Пока немецкие солдаты стоят у самого ДОТа, их пулеметы и пушки будут молчать.

Но здесь планы лейтенанта опять пошли прахом.

Внезапно, в полной тишине, из невидимого немцами вертикального колодца, ведущего от основания ДОТа на поверхность, буквально выпрыгнули пятеро наших солдат, держа перед собой винтовки с примкнутыми штыками. Когда они, в полном безмолвии, выскочили из-за угла ДОТа и появились в полуметре от стоявшей у серой бетонной стены группы немцев, те, от неожиданности, чуть не выронили свои карабины.

От такого разворота событий ошалел даже Лобко, видевший все элементы картины с расстояния двадцати метров.

Подскочив к онемевшим от фатального удивления фашистам, бойцы вонзили в них по сорок сантиметров заостренной стали. Внезапное появление русских остановило даже тех гитлеровцев, которым надо было пройти до ДОТа еще десяток метров. К ним рванули два солдата из нашей штыковой группы и, в мгновение ока оказавшись рядом, ударили супостатов матово сверкающими остриями.

Сюрреалистичность картины дополняла относительная тишина происходящего. Ни выстрела, ни иного громкого звука. Только топот ног, звуки тупых ударов и какая-то приглушенная возня.

Но так продолжалось недолго: тишину разорвал истошный хриплый визг, на который способен только умирающий в муках организм. В этом крике выразилась непереносимая, жуткая боль и ужас надвигающейся смерти.

Визжал стоявший на коленях немец, которому мощный удар штыка переломал несколько ребер, торчавших теперь наружу. Кровь лилась из раны густым потоком, отчего вся левая сторона тела стала черной и блестящей.

Жуткий вопль привел в чувство оставшихся невредимыми фашистов и те нажали на спуски своих карабинов. Нестройно прозвучали редкие выстрелы, но урон для вражеской штурмовой группы был уже запредельный: шесть немцев лежали на песке, жадно впитывающем их кровь, еще трое убегали вверх по склону так, как не бегали даже на своих германских полигонах. И только четверо уцелевших гитлеровцев, до которых не успели дотянуться русские штыки, словно в анабиозе стояли, прижавшись спинами к шершавой бетонной стене.

Наша штыковая группа влетела в огромную амбразуру ДОТа словно пыльный вихрь. Потерь у нас не было, но легко ранены трое бойцов.

От произошедшего оцепенел не только Лобко, но и офицеры противника, наблюдавшие эту внезапную схватку в свои бинокли. После того, как половина штурмовой группы была истреблена русской штыковой атакой, фашисты незамедлительно открыли по ДОТу буквально ураганный пушечный огонь. ДОТ в очередной раз накрыла волна пыли и дыма, только его обитатели уже успели спуститься на нижний этаж сооружения, где переждать эту долбежку было намного легче.

Как ни зверели фашисты от увиденного ими выхода русских бойцов со штыками, а тратить лишние снаряды на пятерых большевиков, сидевших в ДОТе, они не стали. Поэтому к ДОТу пошла уже четвертая за этот день штурмовая группа. Только сейчас она разделилась и стала обходить советское укрепление с двух флангов. Путь правой вражеской группы проходил как раз мимо замаскированного окопа, в котором сидел Лобко с отделением своих бойцов. А в ста метрах за окопом Лобко затаились разведчики капитана Знотина, про которых не знал ни Лобко, ни немцы.

16:00

После короткого вражеского артналета в ДОТе уже кипела работа: пулеметчики готовили свой станковый «максим» к бою, группа усиления вытащила со второго этажа часть боекомплекта и разложила короба с лентами вдоль стены. В специальные выемки в стенах легли ручные гранаты. На втором этаже остались два солдата, чтобы при необходимости подавать расчету пулеметные ленты через специальные проемы в полу, выходящие прямо в верхние боевые казематы.

Солдаты действовали слаженно, как будто в сотый уже раз готовили свою маленькую крепость к обороне. Да и какого еще поведения можно ожидать от людей, полчаса назад перебивших штыками полдесятка опытных солдат противника.

Тем временем в низине, на краю небольшого, вытянутого вдоль подножия холма болотца, сосредоточилась немецкая атакующая группа. Она будет обходить ДОТ слева, так, чтобы не попадать в сектор обстрела из левой амбразуры. А когда штурмовики обойдут ДОТ, они должны будут пройти вдоль стен и закинуть в большие проемы амбразур ручные гранаты. Дальше — дело техники и тактики.

Когда немцы начали подниматься по крутому склону, кое-где поросшему редким кустарником, они снова разделились на две группы. Пара фашистов стала заходить еще левее, чтобы оказаться у тыльной стенки ДОТа; остальные продолжили путь к его левой стене, находясь в непростреливаемой из амбразур зоне.

Судьба была неблагосклонна к этим парням из гитлеровского рейха. Двое немцев проложили свой путь мимо укрытия, где сидели разведчики Знотина.

Бодрые гренадеры так и не сумели понять, что же это такое холодное и острое вдруг оказалось внутри их тел. А когда их, обмякших, осторожно опустили на мягкую траву, последние их видения в этой жизни были никак не похожи на людей — так, какие-то пятнистые мешки.

Со стороны все произошедшее с двумя этими невезучими фашистами выглядело как обычная механика войны: слившиеся с кустами и травой пограничные разведчики пропускают перед собой двух озирающихся немецких солдат. Затем — короткий бросок: один мощно бьет ближайшего фашиста ножом в основание шеи над плечом, второй — вонзает другому свой НР-40 в район печени. Оба ножевых удара — смертельны моментально. Разведчикам осталось только зажать умирающему противнику рты, чтобы они не смогли вскрикнуть и затем быстро и аккуратно положить безжизненные тела на траву так, чтобы при падении не звякнули металлические части снаряжения и оружие.

«Итак, минус два» — с ощутимым удовлетворением подумал Батецкий и со своим напарником снова нырнул в укрытие.

Оставшаяся часть вражеской штурмовой группы и бойцы Лобко увидели друг друга практически одновременно. Только немцы успели выстрелить первыми. Но ни в кого не попали — стреляли навскидку. Наши бойцы дали ответный залп и начался первый бой взвода лейтенанта Лобко.

Сам лейтенант короткими очередями из ручного пулемета отгонял немцев за небольшое возвышение, из-за которого те пытались начать атаку, а бойцы стреляли из винтовок по второй неприятельской группе, заходившей к ДОТу с левого фланга.

Бой шел без всякого тактического наполнения: кто кого видел, тот в того и стрелял. Только пулеметчики в ДОТе матерились на чем свет стоит — схватка происходила за границами сектора стрельбы из амбразуры, в которую они выставили пулемет и теперь их главное оружие простаивало.

Но такой штурм, больше похожий на вялую перестрелку, продолжался не более получаса. Обнаружив позиции русского гарнизона рядом с ДОТом, немцы открыли по ним шквальный пулеметный огонь с дальних позиций. На наших бойцов обрушился буквально поток свинца и, хотя вражеские пулеметчики не могли на этой дистанции стрелять прицельно, два красноармейца были убиты практически сразу.

Лобко получил касательное ранение головы, но продолжал руководить своими солдатами.

Наши ждали паузу в пулеметном обстреле, чтобы выйти из окопа и укрыться в ДОТе. Уходить за ДОТ было нереально — для этого пришлось бы подниматься на невысокий склон, на котором фашисты сразу бы всех перебили.

Через пятнадцать минут вражеским пулеметчикам пришлось сменить перегретые стволы. В обстреле возникла короткая пауза и за эти мгновения лейтенант и бойцы, подхватив раненых, успели вбежать в амбразурные проёмы своей бетонной крепости.

«Теперь воюем здесь. Раненых — на нижний уровень, остальные — по местам. Огонь только по моей команде и наверняка» — распорядился Лобко, прильнув с биноклем к внутреннему краю пулеметной амбразуры.

«Немец видел, что мы внутрь зашли, поэтому сейчас навалятся со всех сторон» — предупредил лейтенант своих бойцов.

Буквально через несколько минут вокруг все снова затряслось и завыло: на ДОТ обрушился очередной град из артиллерийских снарядов, круша расположенные у его стен окопы и полевые укрытия.

Под прикрытием пушечного огня к бетонному сооружению двинулась отошедшая ранее штурмовая группа фашистов, а сразу за ней вражеские артиллеристы толкали руками на пологий склон свою полевую пушку, намереваясь поставить ее на прямую наводку прямо перед ДОТом.

Наши бойцы, как несколькими часами ранее гарнизон Шарипова, сидели во внутреннем каземате своего бетонного укрепления и, закрывая ладонями глаза, ждали, когда артналёт прекратиться и надо будет становиться на свои позиции, чтобы встречать подходящего противника. Предстоящий бой никого не пугал, бойцы даже ждали его. Главное, чтобы прекратился этого жуткий грохот от взрывов над головой и ударов в полутораметровые стены.

После двадцатиминутного расстрела ДОТа, наконец-то наступила относительная тишина. Взвод занял свои позиции и через винтовочные прицелы бойцы внимательно осматривали порученные им сектора обстрела.

Свой ручной «дегтярь» с единственным оставшимся диском Лобко отдал одному из красноармейцев, чтобы тот мог вести огонь по обходящим сооружение фашистам через узкую боковую амбразуру.

Вражеская штурмовая группа появилась почти одновременно с двух флангов. Левая ее часть наступала по открытой местности и на ходу вела по амбразурам ДОТа винтовочный огонь, не причинявший, впрочем, гарнизону ДОТа никакого урона. Правая же часть штурмовой группы атаковала с небольшого возвышения и обстреливала сооружение, лёжа на земле. Именно эти фашисты представляли пока наибольшую угрозу, потому, как их пули залетали прямо в амбразуры ДОТа и успели задеть некоторых его защитников.

Расчёт «максима», бившего короткими очередями по правофланговой вражеской группе, сумел вывести из строя несколько солдат противника.

Несмотря на кажущуюся пассивность немецкой атакующей группы, ей удалось приблизится к ДОТу на минимально возможное расстояние, ближе которого подойти враги уже не могли — их настигали наши выстрелы.

Через час боя неприятель потерял шестерых убитыми и восемь солдат были ранены. Но не потери раздражали командование вражеского батальона.

Фашистских офицеров бесило то, что русский гарнизон демонстрировал готовность сражаться до конца. Не смотря на почти полное окружение.

Командир вражеского батальона принимает решение — с минимальной дистанции расстрелять из орудия непокорный русский ДОТ. Подтянутую заранее 75-мм пушку вытащили на склон и расчёт начал выкатывать её на ровную поверхность, которая позволила бы навести ствол орудия прямо в проем амбразуры ДОТа. Подходящий для этого участок местности находился всего в ста пятидесяти метрах перед бетонным бункером и свободно простреливался огнём русского пулемёта.

Вражеская пехота начала снова подступать в ДОТу, стреляя по амбразурам, а расчёт орудия в это время попытался докатить его до намеченной позиции. «Максим» в ДОТе не переставая работал то по вражеским артиллеристам, загоняя их под спасительный склон, то по приближавшимся пехотинцам. Из соседней амбразуры винтовочным огнем красноармейцы обстреливали перебегающих перед сооружением фашистов, но эффективность этого огня была незначительной. Сказывалось то, что наши бойцы стреляли из-за выступов стен внутри ДОТа и времени на прицеливание по бегущему противнику было очень мало — ответный огонь вынуждал бойцов все чаще прятаться в темное нутро своего укрепления.

Ручной пулемет, кашляющий короткими очередями из левой, «командирской» амбразуры, полностью отбил у фашистов желание появляться в секторе его обстрела.

Понимая, что русский «максим» не даст немецким артиллеристам установить орудие напротив амбразуры, штурмовая группа применила дымовые шашки, выбросив их на площадку перед ДОТом. Через пять минут вся картина вражеского приступа скрылась от наших пулеметчиков за черной завесой плотного, тяжелого дыма:

— Товарищ лейтенант — не отрываясь от пулеметного прицела, старший расчета позвал командира к себе — что делать-то? Не видно же ни черта!

— Да, хреново всё это… Давай короткими очередями наугад по тому месту, куда они пушку тащили. Может попадем хоть в кого.

Применение дымовой завесы серьезно озадачило и лейтенанта, и его бойцов. Во-первых, Лобко понимал, что теперь у фашистов есть простой способ скрыть свои приготовления к решающей атаке на ДОТ. Во-вторых, когда дым рассеется, напротив себя наши бойцы могут увидеть целую батарею вражеских пушек и в этом случае никакой пулемет уже не поможет. У лейтенанта мелькнула шальная мысль — под прикрытием немецкого дыма незаметно выскочить из ДОТа и попытаться вообще уйти с этого холма, пересидеть до ночи где-нибудь в кустах или лесу, а потом двигать на восток, искать свои части.

Но эта мысль была тут же отброшена им под давлением других, совершенно простых аргументов. Опять же –где гарантия, что немцы уже не находятся за ДОТом и не перестреляют отступающий гарнизон прямо на месте? Даже если удастся убежать от ДОТа достаточно далеко, то где искать спасительные кусты или лес? Насколько лейтенант изучил эту местность, до ближайшего подходящего леса минимум пара километров по открытой местности. А если фашисты догонят их в чистом поле, то там и отбиться не получиться. Перестреляют всех одной очередью. А если плен? От такой мысли Лобко даже вспотел. Внутренне он давно свыкся с возможностью быть убитым в любую секунду. Но чтобы в плен! И даже если предположить совершенно чудесный вариант со спасением и возвращением к своим войскам, то как он объяснит вышестоящему командованию, почему он, лейтенант Красной Армии, при двух пулеметах и десятке винтовок, оставил совершенно исправный ДОТ и увел гарнизон, не приняв решительного боя? И что сейчас он должен сказать своим солдатам: — «Мне ничего не видно, я боюсь и поэтому давайте уходить отсюда»?

Вместо всего этого двадцатилетний, измотанный и голодный офицер, как мог, спокойно сказал своим бойцам: — «Пусть фриц тут дымит, сколько хочет. Мы отсюда не уйдем. У нас есть ДОТ, мы все в полном порядке и у нас приказ — закрыть эту дорогу. Шарипов с ребятами не ушел — и нам нельзя… Так что, все по местам».

Его, такие же измученные и голодные, как он сам бойцы стали неторопливо расходиться по своим позициям внутри тесного для десяти человек бетонного каземата. Они двигались степенно и сосредоточенно. Другого приказа они и не ожидали от этого взъерошенного, молодого лейтенантика, который еще две недели назад стеснялся подать им команду «смирно». Теперь это их настоящий боевой командир и он идет на смерть вместе с ними. Значит, по-другому уже нельзя…

В ста пятидесяти метрах от ДОТа, внутри которого готовились к бою пулеметчики 257 пульбата, лежали, абсолютно слившись с ландшафтом, разведчики Знотина. С их позиции были отлично видны перемещения неприятельской пехоты и при желании сержант погранвойск Андрей Батецкий мог из своей винтовки перестрелять с десяток фрицев, а потом незаметно уйти отсюда вниз по холму и затем — в длинное, поросшее густым рогозом болото. Но Батецкий не имел права стрелять. Ему было очень жалко этих пулеметчиков, которые обреченно закрылись в своем монолитном бетонном кубе, но, как опытный боец, сержант понимал, что своими меткими выстрелами он ничего сейчас не изменит. Нарушать приказ своего капитана и открывать противнику раньше времени свою позицию, Батецкий не мог. Поэтому, когда он увидел, как немцы раскидывают перед ДОТом дымовые шашки, как под прикрытием черной, непроницаемой завесы торопливо выставляют на прямую наводку свою мощную пушку, он уже представил, как в ближайшее время будет воевать он сам.

Сержант Батецкий будет воевать спокойно и качественно, потому что торопиться ему некуда. Уходить с этого рубежа ни он, ни его товарищи не намерены. «Это же сколько этой войне надо тянуться, чтобы мы фашистам за всех наших погибших товарищей успели отомстить?» — на секунду задался вопросом сержант и отбросив ненужные сейчас эмоции, продолжил выполнять свою задачу — наблюдать за действиями противника.

(Мы нашли останки сержанта пограничных войск НКВД СССР А. Батецкого в 2005 году. Он лежал на склоне этого холма, рядом с ним лежала его именная винтовка. По неё мы его и опознали. Примечания автора.)

18:00

Неприятельские солдаты несколько раз подкидывали дымовые шашки на площадку перед ДОТом, пока их артиллеристы вкапывали свое орудие в землю по самый щиток. Чуть левее от орудийного дворика фашисты поставили ручной пулемет.

Все это время наш «максим» через короткие промежутки времени сыпал сквозь дым в сторону неприятеля скупыми очередями, но пули шли слишком высоко, не причиняя тому ни малейшего ущерба.

Когда дым от завесы начал рассеиваться, защитники ДОТа на несколько секунд увидели перед собой щиток вражеского орудия и в то же мгновение по ним, словно бритвой, полоснула пулеметная очередь… Через пять секунд вслед за очередью над головами бросившихся в укрытие красноармейцев, внутрь каземата влетел первый снаряд.

В помещениях ДОТа ударил жуткий грохот; по сторонам полетели осколки бетона. Но взрыва, который мог бы в одно мгновение убить всех находившихся внутри, не последовало. То ли случайно, то ли по каким-то особенным соображениям, фашисты сделали первый выстрел бронебойным снарядом. Твердосплавная болванка на сверхзвуковой скорости пролетела над самыми головами распластавшихся на полу бойцов и ударила в полуметровой толщины бетонную стену, разделяющую внутренние казематы. Проделав в прочнейшей преграде отверстие по калибру снаряда, болванка срикошетировала от следующей стены и, потеряв скорость, упала на нижний этаж ДОТа.

Наши оглушенные пулеметчики, не высовываясь за пределы щитка пулемета, выпустили по немецкому орудию длинную очередь, попавшую как раз в щит вражеской пушки и разошедшуюся по сторонам визжащими рикошетами. В немецком расчете кто-то получил ранение, кто-то вжался в механизмы пушки, чтобы не схлопотать русскую пулю.

Ответная очередь из ДОТа заставила вражеский расчет передвигаться за невысоким щитом орудия очень осторожно, что сразу же сказалось на скорости и меткости стрельбы. Неприятель сделал еще три выстрела, но во внутрь ДОТа не попал: снаряды зацепились за наружные бетонные выступы амбразур и взорвались практически на поверхности маски.

Тем не менее, даже эти три попадания натворили бед в боевом помещении, где укрывались солдаты русского гарнизона. Взрывная волна от фугасных боеприпасов создала огромное давление внутри каземата, отчего трое бойцов получили сильнейшую контузию и впали в глубокий обморок. Остальных, вместе с лейтенантом, просто раскидало по сторонам, ударив об бетонные стены.

На своем месте остался только пулемет и лежащий за ним стрелок, которого спасло его оружие — пулеметный щиток отразил существенную часть продуктов взрыва и летящие мелкие куски бетона, а ударная волна прошла выше, слегка качнув бойца. Сработали и каналы сброса давления, проложенные в стенах ДОТа как раз для такого случая. В общем — ДОТ в очередной раз спас своих защитников и разозлил их противников.

Фашисты, предполагая, что внутри ДОТа все уже не боеспособны, осторожно вышли из своих укрытий и залегли на краю площадки, на которой стояло чуть вкопанное в землю орудие. Раненых пулеметной очередью неприятельских артиллеристов по-быстрому уволокли с их позиции, а оставшиеся, вновь зарядили свою пушку и, осторожно наблюдая через щели в щите, стали ждать, что будет же происходить дальше.

Лобко мучительно приходил в сознание после того, как ударная волна бросила его прямо на бетонную стену. Казалось, что внутри тела не осталось ни одной целой кости, но, к его великой радости — он смог встать на ноги; руки двигались, кровь ниоткуда не текла, голова — хоть и раскалывалась от боли, но он продолжал соображать, а значит — был в строю.

«Не знал, что я такой живучий — отстраненно подумал Лобко — может и получится отбиться с таким везением».

Остальные, раскиданные взрывами бойцы, охая и матерясь в полголоса, тоже потихоньку приходили в себя и подбирая с пола винтовки, шатаясь шли по своим местам.

Улегшись рядом с пулеметчиком на пол, засыпанный стрелянными гильзами, мелкими кусками бетона, песком и прочим, не понятно откуда взявшимся мусором, Лобко спросил бойца, неотрывно смотрящего через прицел пулемета на вражескую возню перед ДОТом:

— Ну что там эти гады?

— Выползают потихоньку. Скорее всего думают, что всем нам тут уже хана и теперь готовятся в ДОТ заходить. Пусть идут, там им места всем хватит полежать.

— Ты, самое главное — не спеши. Пусть в кучу соберутся и только тогда вали их.

— Да понятно это, товарищ лейтенант. Вам бы с ранеными уходить, пока фрицы ДОТ совсем не окружили. А чего здесь сейчас всем толкаться? Я и один справлюсь. А вы через колодец выскакивайте и по овражку до деревни. А там можно в кустах пересидеть до ночи. Ночью фрицы ходить не будут — успеете до леса.

Лобко в упор посмотрел на своего боевого товарища и вдруг понял, что не помнит, как того зовут. Сказывались недавние оглушения от взрывов и полет спиной в бетонную стену. Лейтенант глядел на своего бойца и, усилием воли загоняя противный писк в ушах куда-то за пределы сознания, не знал, как же объяснить этому человеку, приговорившему себя на скорую гибель, что он — лейтенант Красной Армии Евгений Лобко, чувствует себя в этом ДОТе, как в родном доме, покидать который на радость врагу считает великим позором.

Он очень хотел откровенно сказать этому, чумазому от въевшейся пыли пулеметчику, всем своим бойцам, вставшим сейчас на свои боевые посты, что отныне и навечно они — его самые близкие и верные товарищи. Что гибель каждого из них — его личная трагедия и незаживающий шрам на сердце.

Молодой офицер очень хотел всё это донести до своего храброго пулеметчика, но не решился. Он подумал, что вдруг не сможет правильно выразить свою мысль и тогда его слова могут быть неверно истолкованы этим человеком. Вдруг тот подумает, что лейтенант дал слабину и расхныкался перед ним.

Вместо этого Лобко просто и без эмоций ответил: — «Нет, боец. Мы еще подразделение Красной Армии. А подразделение действует по приказу командира. Наш ДОТ еще крепкий. И стоять мы здесь будем, пока фрицы от злости в голос выть не начнут. Поэтому, не спеши помирать».

Вражеские пехотинцы в упор разглядывали темное нутро избитого русского ДОТа и не могли уловить внутри него никакого движения. Прождав так десять минут, унтер-офицер дал команду группе своих солдат двигаться к замолчавшему бункеру. Те, организовавшись в некое подобие цепи, не торопясь двинулись к чернеющим перед ними амбразурам. Фашисты прошли уже более половины расстояния до ДОТа и шаги их стали уверенными, а тела перестали сутулиться и пригибаться к земле. Всем им стало понятно, что живых русских перед ними больше нет.

Шедший первым широкоплечий немецкий гренадер привычным движением достал из-за пояса ручную гранату, резко выдернул из длинной деревянной рукоятки запальный шнур и, делая широкий боковой замах, приготовился забросить ее в черную, безмолвную амбразуру…

Он так и умер, не успев ничего понять, этот храбрый германский воин. Из темной бездны ДОТа вылетел рой жужжащих на сверхзвуке пуль, сверкнул короткий луч прозрачного пламени, и поляна перед ДОТом наполнилась невидимым облаком смертоносного металла.

Немецкому пехотинцу, почти уже бросившему свою гранату внутрь ДОТа, арийский Бог позволил несколькими мгновениями увидеть со стороны оставленное в фатерлянде семейство, а затем захлопнул за его недоумевающей душой дверь в чистилище. Приведенная в боевое положение граната взорвалась у него в руках, срывая с пробитого пулями мундира пуговицы и пряжки навесного снаряжения.

(Упавшие на землю пуговицы и пряжки от снаряжения этого немецкого солдата мы найдем через 75 лет после его гибели. Они, в числе других находок, помогут нам восстановить ход тех далеких событий. Примечание автора)

Плотная очередь русского пулемета из мертвого, по мнению немцев ДОТа, в мгновение ока превратила пространство перед ним в компактную фабрику смерти. На небольшой площадке переламывались пополам и разлетались в стороны тела врагов, так и не дошедших на этой, последней для них войне, до стен русского укрепления.

Словно отточенная коса, русская пулеметная очередь выбрила домертва всю лежащую перед сооружением территорию.

Немецкий офицер, увидевший эту очередную массовую казнь своих, прошедших пол-Европы солдат, взвыл в диком бешенстве и изо всех сил впечатал свой бинокль в эту проклятую для его армии землю.

В этот же момент дикий крик стоял и в русском ДОТе. Не жалея охрипших, забитых пылью глоток, наши бойцы радовались своей победе. Прижавшись к казематным стенам и лежа за пулеметом, великие солдаты великой страны ликовали от того, что добились самой высокой награды, которая только доступна защитнику Отечества — осознание того, что даже обреченные на смерть, они сильнее своего врага и враг этот обращен ими в бегство. А это значит, что победа будет за ними…

20:00

Командование вражеского батальона восприняло провал очередной атаки на большевистский ДОТ как угрозу своей служебной репутации и отдало приказ атаковать русское укрепление силами исключительно артиллерии.

К одинокому орудию, расчет которого уже оборудовал свою позицию, выдвинулись подносчики боеприпасов, которые тащили укупорки с зажигательными и осколочно-фугасными снарядами.

Лобко дал команду пулеметчикам обстрелять стоящее перед ДОТом неприятельское орудие, но пули не причиняли мощной конструкции ни малейшего вреда — жужжащие рикошеты лишь заставляли вздрагивать немецких артиллеристов.

Не более получаса над ДОТом и прилегающей территорией висела относительная тишина. Потом позиция вражеского орудия полыхнула дымом и в верхний край амбразуры врезался фугасный снаряд. Защитников ДОТа вновь накрыла горячая волна адского грохота, разбросав по сторонам даже тех бойцов, которые находились за внутренними перегородками боевых казематов. Весь объем сооружения наполнился едким дымом от немецкой взрывчатки.

Второй раз немцы выстрелили осколочным снарядом, который влетел в левый, незанятый бойцами каземат. Брызнувшие внутрь бетонных помещений горячие осколки дали мощные рикошеты и трое защитников ДОТа упали замертво.

Через несколько секунд в той же амбразуре взорвался еще один снаряд, словно молнией осветив изнутри всё помещение и раскидав по сторонам очередную порцию визжащих осколков.

В небольшом каземате у левой стены ДОТа умирал молодой боец, отброшенный взрывом к шершавой стене. Он уходил из жизни молча, пытаясь нащупать слабеющей, окровавленной рукой свой верный «дегтярь»…

Пулеметчик у «максима» нажал на гашетку пулемета и уже ничего не разбирая, просто лупил одной длинной очередью в сторону фашистов. Не понимая, умирает он или еще нет, боец делал единственное, что мог — просто давил на спуск своего оружия.

Лейтенант Лобко, заброшенный взрывом в узкий проход между внутренними помещениями, пытался липкой от крови ладонью протереть забитые пылью глаза. Не получалось. Затем его, оглушенного и потерявшего ориентацию в полутемном пространстве, схватили за плечи и почти сбросили на нижний уровень ДОТа, в скупо освещенный керосиновым фонарем квадратный каземат. Последнее, что он увидел перед тем, как окончательно раствориться в пропитавшей его боли — это туманные фигуры двух бойцов, подхвативших его на руки…

(Тяжело раненый лейтенант Евгений Константинович Лобко был вынесен его бойцами из этого ДОТа через скрытый вертикальный колодец и после нескольких суток скитания по лесам они вышли к своим войскам. Лейтенант Лобко дожил до Победы и в конце семидесятых годов прошлого века приезжал на место, где ему пришлось держать героическую оборону в его ДОТе. Примечание автора)

21:00

Немецкие солдаты, стоящие у чадящего ДОТа, заходить внутрь не стали. Они резонно предполагали, что после того, как их 75-мм орудие закинуло в эту бетонную коробку пять снарядов, взрывы которых даже снаружи выглядели жутко, живых там точно не осталось. Спотыкаться в темноте и дыму о разорванные в клочья тела этих упертых русских, вражеские солдаты не хотели. ДОТ молчал и это главное.

Прямо за выступом большой амбразуры фашисты видели исковерканный и перевернутый русский пулемет, придавивший собой мертвого пулеметчика. Бросив для верности в темноту дальних казематов две гранаты, немцы поспешили назад, к своим подразделениям. Вражеские солдаты шли и говорили о том, что в этой России им достался совершенно непредсказуемый и неадекватный противник. Русские то сдаются целыми толпами и немцы не знают, что делать с таким количеством пленных. И тут же горстки таких же русских запираются в этих бункерах и в безнадежной ситуации сражаются до своей гибели, заставляя немцев тратить кучу боеприпасов и платить за взятие этих никчемных бетонных коробок жизнями своих лучших солдат. И что самое главное — германская армия должна тратить на штурм таких несерьезных укреплений драгоценное время, которое сейчас ей очень необходимо для скорейшего наступления вглубь России.

Собрав всю развернутую артиллерию, сведя силы потрёпанного батальона в походную колонну, противник двинулся по отвоеванной им дороге прямо в деревню Дедино, чтобы там уже отдохнуть и привести себя в порядок после тяжелейшего боевого дня. Полк выбивался из графика наступления, но ночью немецкие командиры предпочитали останавливаться на отдых, а не идти в темноту, которая может оказаться очень негостеприимной.

До Дедино фашистам оставалось пройти всего два километра.

21:30

Разведчики Знотина видели, как шел и чем закончился бой у соседнего с ними ДОТа. При таком соотношении сил, иного расклада быть не могло, но пограничники были поражены стойкостью гарнизона, состоявшего из вчерашних московских рабочих. Они познакомились с молодыми лейтенантами и их бойцами всего сутки назад и вот теперь почти всех этих парней нет в живых.

Батецкий и его напарник видели, как из потайного колодца, ведущего на поверхность с нижнего яруса ДОТа, два бойца вытащили безжизненное тело своего товарища и скрылись с ним в поросших редкими кустами и высокой травой неглубоких овражках.

Когда неприятельская штурмовая группа закончила зачистку погибшего ДОТа и направилась к своей колонне, стоявшей на дороге, проложенной по склону противоположного холма, пограничники оставили позицию и поспешили к своим товарищам.

22:30

Прибыв к своему ДОТу, разведчики нашли Знотина, проводящим последние приготовления к неминуемому совсем скоро бою.

Увидев рядом с собой вернувшихся пограничников, осунувшийся от беготни Знотин молча посмотрел в их перепачканные лица и угрюмо спросил:

— Ну что там? Все?

— Так точно, товарищ капитан. Заглушили фрицы пулеметчиков. Ушли только трое, но видно, все контуженные, а один сильно ранен — на руках выносили. Немец три раза в атаку ходил и из пушки в упор по нашим стрелял. Мы там подсобили немножко — пару фрицев сработали по-тихому…

— По-тихому, это правильно… Вот только дальше придётся по-громкому. Что сейчас фрицы делают?

— Сейчас немцы в колонну собираются, в нашу сторону пойдут, и скорее всего — по верхней дороге. Видно, что торопятся.

— Торопятся — это хорошо. Значит на боковые дозоры силы тратить не будут и раньше времени нас заметить не должны. Давай, Батецкий, служба продолжается, поэтому опять выдвигаетесь навстречу этим гадам и глаз с них не спускать. Особое внимание — на их боевое охранение и разведку дороги. Главное для нас — это неожиданность и внезапность. Если все-таки их охранение пойдёт впереди колонны и к нам направится — это очень плохой расклад. В этом случае сидите тихо, мы попробуем их здесь прибрать аккуратно. Если же фашист пойдёт по дороге напрямую в деревню, то сразу возвращайтесь. Здесь ваши СВТшки очень сгодятся.

Капитан Знотин, ставя задачу своим, измотанным не меньше его самого подчинённым, вел разговор тоном, не допускающим сомнения, что предстоящий бой — это обычный порядок вещей. Как будто они, оставшиеся в тылу наступающих фашистов, в этом месте не единственные и вокруг стоят другие наши подразделения. Как будто есть у него резервы, поддержка артиллерии и прочие возможности обороняться долго и надежно.

И оставшиеся с капитаном пограничники воспринимали его слова именно так, как и хотел Знотин — без сомнений в правоте их дела.

Начальник два дня несуществующей уже заставы, капитан пограничных войск Вячеслав Знотин и его, спавшие пару часов за двое суток подчиненные, ни на секунду не усомнились в том, что вся их задача на оставшуюся пограничную жизнь именно в том и состоит, чтобы схватиться за этот клочок земли с вкопанным в неё ДОТом и стоять на ней, пока ноги держат. Все они гнали от себя холодящую разум мысль о том, что оставаясь сражаться в этом одиночном бункере, они обрекают себя на неминуемую погибель.

Все были одержимы одним — ударить супостата посильнее и обойтись ему подороже.

Всё, чем Знотин располагал на своей позиции — это один ручной пулемёт с десятком дисков, три самозарядные СВТ и десяток трехлинеек с полусотней патронов к каждой. Для охраны государственной границы этого боекомплекта хватило бы с лихвой на целую заставу, но для предстоящего боя с таким количеством неприятеля все это вооружение — слёзы горькие…

Ставя задачу занявшим позиции у стен ДОТа пограничникам, капитан особо указал, чтобы зря патроны они не жгли. Понимая, что после подавления ДОТов Шарипова и Лобко, фашисты вырвались на прямую дорогу к центру Дедино, откуда им открыт простор до самого Себежа, Знотин упирал на то, что главная задача его подразделения — остановить колонну и продержать её на месте как можно дольше.

То, что бой они начнут в вечерних сумерках, Знотина даже воодушевляло. Пока фрицы очухаются после первых выстрелов, пока развернутся в боевой порядок, уже и стемнеет. А ночью, и Знотин это уже видел во время боя на своей заставе, фашист маневрировать на незнакомой местности не станет — кишка тонка.

Поскольку никаких резервов пограничники создать не могли, капитан разместил боевые позиции стрелков и поставил им задачу таким образом, чтобы они вступали в бой по очереди, в сумерках создавая у фашистов впечатление, что в обороне здесь находится никак не меньше взвода.

Главная хитрость, какую хотелось бы применить Знотину в начале предстоящего боя, заключалась в том, чтобы создать у боевого охранения вражеской колонны ощущение, что ДОТ абсолютно пустой и никем не обороняется. С этой целью пограничники убрали с территории вокруг сооружения все признаки пребывания здесь вооруженных людей: собрали и закопали бумажные обертки от патронных пачек, пустые цинки, остатки упаковки от сухпая и все остальные мелочи. Сами бойцы при приближении немецкой разведки уйдут в ДОТ и будут сидеть на нижнем этаже в полной темноте без малейшего звука.

Знотин был уверен, что фрицы в безмолвный и темный ДОТ не полезут. Слишком велик у них страх быть надетыми на штыки в тесных, сумрачных казематах.

А когда вражеская разведка, поверхностно осмотрев пустой и безжизненный ДОТ уйдёт обратно, к своей колонне, вот тут знотинцы и вылезут на поверхность и разбегутся по своим позициям.

Таков был замысловатый стратегический план полутора десятков себежских пограничников на всю оставшуюся им войну. Они знали, как они начнут и понимали, чем это закончится…

Чтобы не допускать в мыслях своих бойцов настроений окончательной обреченности, Знотин посоветовал им держать в уме следующий вариант развития событий: каждому пограничнику иметь при себе резерв боеприпасов на случай, если в темноте представиться возможность прорыва через вражеские силы. При таком раскладе, прорываться необходимо в сторону озера, чтобы там скрыться на окраинах деревни Регелево, а оттуда — в полосу леса, растущего вдоль латвийской границы. В ночное время немцы преследовать наших солдат не будут, особенно в лесу, а дальше — дело понятное.

Сосредоточенно слушая своего командира перед тем, как разойтись по позициям у стен бункера, бойцы-пограничники с упокоением в душе понимали, что никакой команды на прорыв Знотин им не даст. Что капитан будет стоять у этого ДОТа до последнего вздоха и они будут стоять с ним плечо к плечу. И ни в какой лес никто отсюда не отойдет.

Если бы кто-то сейчас мог взглянуть в лица этих русских парней в потрёпанных пограничных мундирах, то не увидел бы в них ни малейшего проявления страха или следов малодушия. Эти люди все для себя уже решили. Они не уйдут, потому что кто-то должен сражаться прямо здесь. Их командир ничего им уже не приказывал, потому как стоял с ними в одном строю и лежать будет в одном окопе. Бойцы слушали капитана как старшего товарища, опыт и рассудительное хладнокровие которого были внушительнее любых приказов.

23:00

Над притихшей перед надвигающейся бедой старинной деревенькой Дедино неподвижно висел влажный и терпкий от июльских ароматов тонкий слой тумана. Густые синеватые сумерки, казалось, придушили все звуки в округе. В деревне ни огонька, ни звука. Только в дальней темноте, откуда вьётся между длинными холмами измятая желтая лента песчаной дороги, слышится утробный и от того зловещий гул неведомой, шевелящейся силы.

Вражеская колонна, в конечном итоге собравшаяся в походный порядок после окончания боя у последнего русского ДОТа, сделала свои первые шаги по наконец-то открытой дороге в сторону недалекой уже деревеньки Дедино, в которой замученное самоубийственным русским упрямством неприятельское войско жаждало остановиться на длительный привал.

После штурма советских ДОТов много раненых солдат германского вермахта отправлены в тыл, убитые фашисты сложены в одну шеренгу, чтобы завтра быть зарытыми в обещанную им фюрером русскую землю, а оставшиеся в живых, устало вышагивая в вечерней прохладе, вяло переговариваются о чем-то житейском со своими измученными камрадами. На подводах в конце пешего строя тянутся необходимые армейские припасы, провиант и батарея 75-мм пушек, несколько часов назад расстреливавших русских в их бункерах. Все в строю измотаны и немногословны. Все ждут скорого покоя и блаженной неподвижности.

Только трое немецких солдат, бодро вышагивающих в хвосте колонны, не кажутся такими вымотанными, как остальные. Это огнеметчики из химического взвода при штабе дивизии, наконец-то догнавшие штурмующий ДОТы батальон, но опоздавшие к бою. Теперь они, погрузив свои адски опасные баллоны с огнесмесью на подводы, тянуться в общем темпе ковыляющей к деревне колонны.

Томный, прохладный вечер, накрывший израненную и истоптанную землю, расслабил супостата и даже едущий в середине колонны командующий офицер уже почти задремал в кресле своего покрытого пылью «Опель-кадета».

Не до дремы было только двум передовым вражеским мотоциклистам, выдвинутым вперед по пути колонны, чтобы осмотреть дорогу и прилегающие к ней территории на предмет отсутствия всяких неожиданностей.

Темное пятно ДОТа, еле различимое в густеющих сумерках слева от дороги, немецкие дозорные заметили сразу. Перевесив на шее карабины на изготовку, они, подпрыгивая на своих мотоциклах по полевым кочкам, направились к зловеще чернеющей бетонной громаде.

Левый мотоциклист, объезжая во мраке широко разросшуюся кочку, чуть не наехал на лежащего в укрытии Батецкого, слившегося в своей камуфлированной накидке с потерявшей очертания травянистой поверхностью.

Подъехав к безмолвной на фоне облачного закатного неба бетонной коробке, фашисты спешились и осторожно, не подходя близко, несколько минут глазели в чернильно-темные квадраты пустых амбразур. Что-то полушепотом обсуждая, немцы обошли ДОТ слева, затем справа, потом постояли молча, вслушиваясь в его кромешное молчание.

Потоптавшись еще пару минут, храбрые солдаты вермахта облегченно закинули свои зады в резиновые сиденья тарахтящих мотоциклов и поскакали по мокрой от росы траве к натужно двигающейся в двухстах метрах колонне.

Не успели они отъехать и двадцати метров, как прямо за их спинами из чернеющих глазниц амбразур невзрачными тенями бесшумно выпорхнули наши пограничники. Свои готовые к бою винтовки они заранее обмотали разным тряпьем, чтобы не звякнули при случайном касании о стены ДОТа.

Знотин, на четвереньках выползший из ДОТа следом за пулеметчиком, бережно тащившим также обмотанный тряпьем «дегтярь», издевательски бубнил себе под нос, зная, что окружающие бойцы слышат его слова: — «Бздливый фриц пошёл. Темноты стал бояться».

Разбежавшись по позициям, пограничники залегли и прицелившись в темную колыхающуюся тушу вражеской колонны, стали ждать сигнала к началу стрельбы.

Начать сражение должен был ручной пулемет, вторым номером к которому встал Знотин. Но, оказавшись в полутора сотнях метров от шевелящегося неприятельского строя, Знотин не выдержал и, мягко отталкивая своего бойца от пулемета, прошептал: — «Дай-ка я, сынок. Больно уж момент волнительный. Хочу по-командирски открыть наш вечерний концерт».

Лежавшие на правом фланге, в высокой травянистой поросли на краю придорожного луга знотинские дозорные, приготовив свои СВТ, стали выбирать себе цели в хвосте вражеской колонны. «Слышь, Николай — глухим шепотом окликнул своего напарника Батецкий — как только наши начнут по колонне долбить, мы с тобой будем по лошадям стрелять, что пушки тянут. Без лошадей фрицы в темноте пушки не развернут».

Понимая, что основная масса вражеской пехоты движется именно в голове колонны, Знотин логично решил, что пулеметный огонь он направит именно по ней. Хвост колонны его мало интересовал. Там двигаются артиллеристы, у которых пушки сейчас в походном положении, да всякие связисты, со своими катушками. По ним будут бить пять винтовочных стволов.

А все остальные будут поспевать за пулеметом. К тому времени, когда фашисты поймут, откуда по ним ведется огонь, часть из них уже будет лежать на земле. Пограничники, согласно плану капитана, внезапно прекратят огонь и бегом уйдут к ДОТу. Укрывшись в сооружении, они будут ждать до утра зная, что окружив ДОТ, ночью немец штурмовать его не станет. А вот утром…. Утром будет тяжко. Но это будет завтра, а всю ночь вражеская колонна будет торчать на этой дороге и никуда отсюда не двинется. А это на войне дорогого стоит.

В почти уже ночной туманной темноте пограничники не видели конкретных вражеских фигур, на которых они наводили бы свои винтовки. Поэтому Знотин, открывающий «концерт» просто поместил прицел на шатающиеся впереди безликие фигуры и, задержав дыхание, а затем коротко и громко выдохнув, нажал на спуск.

Во влажном, сонном и туманном сумраке пулеметная очередь громыхнула, словно упавшая на бетонный пирс якорная цепь. В ароматной тишине июльских сумерек вяло разлетелось гулкое эхо, срывая с веток засыпающих птиц, да разгоняя по сторонам мелкое полевое зверье.

Пулемет, зажатый Знотиным в жесткий захват, резал сумрак желто-белым выхлопом догорающих в раструбе пороховых газов, освещающих пулеметную позицию, словно стоящий на земле фонарь. Желая достичь максимально шокирующего эффекта на противника, Знотин не отпустил спусковой крючок, пока пулеметный диск не выдавил из себя в лязгающее чрево «дегтяря» последний патрон.

Даже не глядя, что натворила в стане врага его дебютная очередь, Знотин быстро прищелкнул к пулемету второй диск и крикнув второму номеру: — Уходим на запасную — коротким рывком перескочил к следующему, приготовленному заранее окопчику.

Когда капитан втиснулся в неглубокий ровик запасной позиции и поставив пулемет, стал вглядываться в очертания разбросанной пулемётным огнём вражеской колонны, то только тогда услышал канонаду, создаваемую залпами остальных пограничников.

Справа отчетливо слышались частые щелчки самозарядных СВТ, вдалеке — дикое ржание обезумевших немецких лошадей и какой-то непонятный гомон, идущий от вражеского строя.

«Отлично ребята стреляют — с внутренним восторгом подумал о своих бойцах Знотин — тут даже мне кажется, что нас тут целый взвод окопался».

Выдержав паузу, чтобы присмотреться, куда же разбегаются вражеские солдаты, Знотин подсознательно отметил, что немцы практически не ведут ответного огня. Высмотрев левее себя на поле между дорогой и его позицией шевелящуюся группу вражеских тел, Знотин разметал ее парными очередями. Не меняя позиции, капитан стал бить в центр колонны короткими, по пять — семь патронов очередями, загоняя фашиста за обратный откос неглубокого придорожного кювета.

«Только бы мои не проворонили момент, когда фриц очухается и начнет давить. Только бы успели к ДОТу…» — волнуясь, думал Знотин.

За обратным скатом неглубокого кювета лежал, вжавшись в сыпучий песок, разъяренный фашистский офицер и орал на своём лающем языке что-то очень злое.

Его несдерживаемое бешенство было объяснимо: целый день его батальон сражается сначала с одним русским ДОТом, затем — с другим; теряет при этом множество своих солдат, а когда, подавив сопротивление обоих бункеров, выходит на свободную дорогу и идёт к близкому привалу — как тут же попадает под сильный огонь очередных невидимых русских, заставляющих его — майора доблестного вермахта — лежать в этой пыльной яме и бояться поднять голову.

Но если фашистский майор пребывал в ярости, то его унтер-офицеры в панику не впадали. От первой очереди русского пулемёта, ударившей в головную часть колонны, погибли два шедших в голове колонны унтера, но управление взводами потеряно не было.

В центре развалившейся на группы колонны, невидимые для наших пограничников вражеские солдаты деловито готовили к бою свой ручной пулемет. Закончив подготовку, они спокойно сползли в выемку кювета и молча глядя друг на друга, стали ждать команды. Выверенная годами и тренировками немецкая тактика работала в этом подразделении как часы.

Знотин, втыкающий в темноту ранней июльской ночи огненные дротики своих пулеметных очередей, кожей чувствовал, что фашисты сейчас готовят ему какой-то подвох, который заставит менять заранее спланированный порядок действий. Его до озноба озадачил факт, что ринувшаяся врассыпную колонна до сих пор не начала активного огневого противодействия пограничникам, обстреливающим залегшего в темноте противника.

По всем признакам первичная паника во вражеском строю, возникшая было после начала обстрела, уже закончилась. Убитые и раненые лежали на земле, живые и убежавшие с дороги неприятельские солдаты укрылись в низинке и вяло постреливают в сторону нашей засады.

В бою возникла пауза. Частота выстрелов со стороны залегших пограничников сократилась, так как им было просто не видно, куда стрелять.

Перебив в первые суматошные секунды половину лошадей, тянущих вражеские орудия, Батецкий с товарищем переползли на другую позицию и напряженно всматривались в плотные сумерки, пытаясь рассмотреть в них признаки начинающейся немецкой контратаки.

Но фашисты, вопреки ожиданиям Знотина и его бойцов, не атаковали.

Нелепая заминка в этом противостоянии стала уже затягиваться, как вдруг из-за спин спрятавшихся в темноте немецких солдат гулко хлопнул короткий залп.

Над всей территорией, от дороги до уже не различимого в темноте ДОТа, разлился мертвенно бледный, слепящий во мраке белый свет. Четыре яркие ракеты, тянущие за собой шипящие дымные следы, повисли над полем боя. Стало видно даже лучше, чем днем.

И в этот момент, со стороны фашистской колонны одновременно ударили пулеметы. Ленты были заряжены трассирующими пулями и от этого очереди выглядели как протянутая в темноте раскаленная добела проволока.

Знотин онемел от такого мощного и неожиданного огневого вала, налетевшего на примитивно оборудованные позиции его бойцов. Чего не спрогнозировал капитан при подготовке засады, так это применения фашистами осветительных ракет.

В одну секунду, незаметные в темное его пограничники, даже лежащие в траве, стали видны как на столе.

Первая же очередь вражеских пулеметов раскидала по сторонам залегших правее Знотина троих пограничников. Увидев, как они скрылись в облаке фонтанов из песка и рваной травы, капитан понял, что вариантов там уже никаких. Сам Знотин, ощутив огневое давление трех вражеских пулеметов, мгновенно решил, что дуэль с ними на этом ровном поле не имеет никакого смысла.

Не поднимая головы, он изо всех сил закричал распластавшимся в десяти метрах от него пограничникам: — В ДОТ уходим! — и увидев, что фигуры бойцов начали шевелиться, сам подхватив пулемет и сумку с дисками, рванул к освещенному мерцающим сиянием ДОТу. За ним, взяв на пару метров в сторону, нёсся второй номер его расчета, прижимая к груди свою сумку с боеприпасами.

Знотину повезло — его бегущая фигура была дальше и правее от бивших длинными очередями вражеских пулеметчиков, поэтому по нему они практически не стреляли. А вот пограничники, отходившие с центральных позиций, попали под перекрестный огонь. Из восьми бойцов до ДОТа добрались пятеро. Трое из них — ранены, один — тяжело.

Батецкий и его напарник не полезли в освещенное ракетами пятно, а зигзагами рванули правее, уходя в темноту под прикрытие одиночного, раскидистого кустарника. Там Батецкий остановился и подхватив под руку своего товарища, срывающимся дыханием выпалил: — «Давай в ДОТ, а я здесь посмотрю; хочу отсюда их пулеметчика подстрелить».

Посмотрев вслед ускользнувшему в сумрак товарищу, Б