автордың кітабын онлайн тегін оқу Неваляшка
. . .
В городе Н. с неба постоянно что-то лилось, как будто ребенок пытался размыть неудачный акварельный пейзаж. Вместо приветствия люди ругали погоду, а на праздники дарили друг другу зонты вместо пены для бритья.
А вот Даша всегда любила дождь — чуть ли не единственная в Н. и уж точно единственная в их семье. Еще совсем шкетом Слава боялся грозы, особенно ночью, но пересиливал себя и не забивался под одеяло, а, наоборот, шел к сестре проверить, все ли в порядке. Даша стояла у окна в рваной футболке и улыбалась, как чокнутая или как девушки в запретных отцовских фильмах. «На гром старайся не обращать внимания, — говорила она. — Слушай дождь». И Слава старался изо всех сил.
Если дождь шел летом, Даша иногда выходила на улицу и стояла там, запрокинув голову. Однажды кто-то из одноклассников увидел ее, дополнил историю отвратительными деталями — и вот на нее уже стали показывать пальцем. Хотя Дашка, конечно, не голая там стояла, а просто в телесной водолазке. Потом это забылось — как будто дождем смыло.
. . .
— С сыром было бы еще вкуснее, но мы, кажется, вчера его доели.
— И так очень вкусно, Слав. Просто я не голодная.
На самом деле было невкусно, похоже на сопливую резину. Но все равно лучше еды в школьной столовке, и не то чтобы его кто-то учил готовить. Мать вздохнула, отломила кусочек. Наверняка держится из вежливости и ждет не дождется, когда Слава уйдет в школу, чтобы поплакать вволю. Может быть, она разрыдается с подвываниями, будет шумно втягивать ртом воздух и яростно кусать губы. А может, наоборот, будет заниматься обычными делами, а слезы просто потекут, как морось с неба, а она разве что безучастно вытрет лицо пару раз. Мать и так и так могла. Дашка раньше умела только второе, да и то редко. Или просто при Славе редко.
— Что бы я без тебя делала, сынок?
«Сынок» было сигналом, что пора валить. Слава дожевал свою яичную резину, допил чай, чуть не давясь. Мать всхлипнула ему в плечо, когда они обнимались. Слава сжал зубы и сделал вид, что не заметил.
К Дашке он тоже не зашел, потому что был, в общем-то, не очень хорошим человеком.
На улице уже капало. Утро из-за этого казалось ненастоящим, не прорисованным до конца или не прогрузившимся, как новая игра на старом компе. Слава топал сквозь серо-белую муть. Ботинки бесповоротно намокли, а один носок вроде бы был с дыркой. Из-за жирной примеси в дождевых каплях лицо как будто испачкалось. Ныли зубы, сразу все. Слава мог бы, конечно, раскрыть зонт, но какой смысл? А вот Дашке, наверное, даже такой дождь бы понравился.
До школы было недалеко: до конца улицы, потом налево, за «Пятерочкой» свернуть и по диагонали через дворы, пока не упрешься в новостройку. Дальше обойти ее — а там уже школа. Слава дошел до конца улицы и, не раздумывая, повернул направо, в другую сторону.
Он миновал несколько пятиэтажек, сырых и бесцветных, как все в Н. этим утром. На остановке залез в автобус, пикнул проездным. Встал между девчонкой с черными губами и несчастным отечным мужиком. От девчонки пахло жвачкой, от мужика — отсыревшим картоном. Потом за ними влезла еще и бабка с пустой авоськой, и Славе подумалось что-то об иллюстрации разных поколений, но для мыслей было слишком муторно. Курить, что ли, начать? Всегда будет чего ждать, особенно по утрам.
Автобус неохотно продвигался к окраине Н. Многоэтажек на улицах больше не было, только частные деревянные дома с неопрятными фасадами и жалкими занавесками. Слава доехал почти до конечной, вышел и свернул на тропинку между двумя зданиями. Пришлось довольно долго петлять среди заборов, зато дождь в этой части города уже перестал.
Дом колдуна стоял как бы отдельно от остальных — невозможно не заметить. И забор у него вдвое выше, чем у нормальных людей. Верхушки досок увиты чем-то вроде плюща, но листочки маленькие, темно-красные — на колючую проволоку похоже. Слава постоял, рассматривая забор. Его не красили уже несколько лет, но доски почему-то не отсыревали. Ковырнул пальцем — даже не влажные, хотя ночью наверняка и здесь лил дождь. Под кожу немедленно вошла заноза. Слава пнул забор — нога заболела, как будто он ударил камень.
Мог бы с утра не играть в кулинара, а придумать хоть какой-нибудь план. Шеф-повар, блин.
Пожав плечами, он выудил из сумки черный маркер и вывел на заборе три мелькающие повсюду в городе буквы. Несколько секунд ничего не происходило, а крест «Х» казался почти зловещим. Вдруг ливанул дождь — сразу сильный, не как недавно. Надпись сразу же стала смываться.
— Ладно, — сказал Слава. — Все только начинается, мужик.
Дождь зарядил еще сильнее.
Вот промочит он ноги, схватит воспаление легких и будет валяться в бреду, ни жив ни мертв. А когда поправится, везде уже успеет лечь снег и город станет другим — полумертвым и красивым, а не как сейчас.
Ладно, он сляжет — мать окончательно свихнется. Придется обойтись банальным насморком.
Когда Слава был маленьким, да и Дашка — совсем небольшой, у них была игра: сесть на первый попавшийся автобус и проехать на нем столько остановок, сколько кто-то из них загадает. Загадаешь, например, число «два» — и уедешь к прудику или кинотеатру «Звезда». А вот если загадаешь больше шести — уже понятия не имеешь, куда приедешь. Может быть, даже за город.
У них вообще было много игр. Даша любила возиться со Славкой, пока не выросла и не стала чужой. Это случилось внезапно, почти что в одно лето. В июне она еще пугала его страшилками, а в августе уже сбегала через окно на всю ночь и не говорила ему, куда идет. Прикладывала палец к губам и фальшиво подмигивала.
«Мамочка, а почему у тебя руки в крови?» — спрашивал мальчик в любимой Дашиной страшилке. Спрашивал, но сам уже все понимал. И маленький Славка тоже понимал, и сладко сосало под ложечкой, а двор за окном был гулкий и живой. Куда ты сбегаешь, Дашенька?
«Тринадцать», — загадал Слава, старательно глядя под ноги. На номер автобуса смотреть нельзя, иначе неинтересно. Народу внутри было мало, и он забрался на дырявое кожаное сиденье, уперся лбом в стекло. Заснул бы, но слишком воняло бензином.
Двенадцать. Одиннадцать. Полусгоревший дом, полностью сгоревший дом, дом с выбитыми стеклами, помойка.
Десять. Девять. Восемь. «Пиво-воды», «Мир шашлыка», «Продукты 24», детский сад, площадка.
Семь. Шесть. Остановка в клубах дыма, как будто там кто-то кальян раскуривает; царь-лужа, сломанная бетономешалка, недостроенный дом.
Пять. Четыре. Футбольное поле, салон «Натали», универмаг, пятиэтажка.
Три. Два. «Игрушки», кафе «Надежда», «Интим».
Один. Ноль. Гастроном, заправка, вокзал.
Почему бы и нет.
Слава начал сбегать смотреть на поезда, как только выучился запоминать дорогу домой. Совсем крохотным шкетом он опасался вокзала — ощерившегося незнакомыми запахами и звуками, кишащего микробами из дальних городов, а может, даже стран. Шел вместо этого к насыпи, забирался по склону до куста ложного шиповника — тот как раз рос примерно посередине — и садился рядом, таращась на рельсы. Ждал поезд.
Они здесь нечасто ходили — примерно пару раз в час. Днем реже, к ночи почему-то чаще. Некоторые еле плелись, некоторые, наоборот, неслись мимо, обдавая Славку скоростью и ужасом. Как будто он был индейцем, впервые увидевшим британский корабль, землянином, приветствующим инопланетян, инопланетянином, которому удалось подглядеть прибытие прогрессоров. Слава становился старше, сюжеты менялись, но поезда в них все равно участвовали. Когда он подрос еще немного, играть перестал, просто сидел у куста и смотрел. А последние пару лет начал ходить и на сам вокзал: здание успело подобреть, хотя и стало скучнее. Зато там стоял кофейный автомат и был зал ожидания, из которого тебя никогда не выгоняли.
В игре с загадыванием числа остановок нужно было представлять, что ты здесь в первый раз. Внезапный путешественник, все такое. Слава старательно рассмотрел знакомое здание, недавно выкрашенное в тошнотворный желтый, киоск с вялыми розами, дядьку в синей кепке, искавшего бычки, фонарь со старинной головой, как в исторических сериалах, щербатые ступеньки. Быть восторженным путешественником ему сегодня не удавалось. Тогда просто кофе попьет.
У касс выстроились вездесущие старушки с сумками на колесиках — и, кажется, грустили, что очередь слишком короткая. Может, они компенсируют что-то стоянием в длинных очередях? Ладно, стендапера из Славы не сложится, эту профессию вычеркиваем. Желаемых профессий в списке оставалось все меньше и меньше. Пока что лидировали «дворник» и «разнорабочий». «Алкоголика» пришлось вычеркнуть после одной особенно отвратной тусовки, «машиниста» — когда он попробовал прошлым летом пообщаться с машинистами из Н. Не хотел стать как они.
Вообще не хотел никаким стать. Было в этом вашем взрослении что-то до крайности поганое, будто весь мир смотрел с мерзенькой улыбочкой и ждал, когда Слава поведется. Что случится после — он не знал, но явно ничего хорошего. Поэтому наилучшим вариантом для момента «когда вырастешь» оставалось хрустящее тараканьей шкуркой «никем».
Зато вот хотелось выпить кофе, уже неплохо.
Пацаны говорили, что в Н. раньше были и другие кофейные автоматы, но в какую-то ночь их все украли. Легенда, отлично отражающая дух города. Слава часто ее вспоминал.
Чудом выживший после той легендарной ночи вокзальный автомат стоял в зале ожидания. Слава не торопясь скормил ему пятаки и принялся ждать. С тихим скрежетом подъехал поезд — «Петербург — Новосибирск», стоянка полторы минуты. Автомат тускло моргнул Славе: готово.
Американо был на вкус как жженые кирпичи, эспрессо — как зола, латте — как молоко с землей. Слава предпочитал капучино — молоко с трухой, брутальнее, чем латте, и не так противно, как эспрессо. Он сел на стул, вытянув ноги, и попытался представить, что куда-нибудь уезжает. «Петербург — Новосибирск» двинулся дальше, к Новосибирску. В зал ожидания вошел мужик в бежевом пальто с широким щегольским воротником и большой сумкой через плечо, протопал к автомату, светя фирменными ботинками. Приложил карточку, но автомат только злобно пискнул в ответ. Мужик еще раз, несколько обиженно, приложил его карточкой. Автомат снова пискнул. С анекдотическим упорством мужик выудил из кармана бумажник, достал другую карточку и повертел ей перед носом у автомата. Автомат даже до писка не снизошел.
— Он не принимает карты, — сжалившись, констатировал Слава.
Мужик посмотрел на него — внимательно, как мент или консьержка, — и с гротескным смирением кивнул.
— А не подскажете, есть ли поблизости банкомат?
— Вы, я смотрю, весьма целеустремленный. — Слава хмыкнул. — Могу дать вам наличку, а вы переведете.
Мужик поднял бровь, и Слава приготовился разочароваться: сейчас пижон скажет «One hundred rubles» и превратится из чудака в шута, который зачем-то пытается рассмешить сидящего на вокзале сопляка. Но мужик вместо этого ответил в тон:
— А вы весьма изобретательный. Благодарю.
Через несколько минут Слава узнал, что мужика зовут Виктором Сергеевичем М., а мужик — что кофе в Н. не такой мерзкий, как можно было ожидать. Также Слава узнал, что мужик искренне верит, что кофе в автомате может стоить триста, а не в шесть раз меньше. Так что Слава перевел разницу обратно, ему чужого не надо.
Слава мог бы, в принципе, на этом с ним распрощаться, но было приятно, что мужик воспринимает его как должное, что ли. Обычно, когда он рассматривал кого-то, люди бесились или пытались ему понравиться. А мужик невозмутимо и довольно пил кофе. Сидел на пластмассовом стуле, вытянув ноги, как подросток.
— Хороший у нас кофе?
Мужик кивнул.
— Вполне.
— Это самое хорошее, что у нас есть. — Захотелось его предупредить.
— Наверняка еще что-нибудь найдется.
— Я бы на вашем месте не рассчитывал.
Тем более в таком пальтишке.
— Я учту, спасибо. Скажите, а интернет у вас здесь тоже не ловит?
Слава не без удовольствия пожал плечами.
— Тут низина, вышка не добивает. В центре ловит более-менее.
. . .
В Н. было три школы: сороковая, коррекционка и для дебилов. Сороковая раньше была гимназией, но ее лишили статуса после какой-то проверки. В коррекционке все как будто постоянно пели — как ни пройдешь мимо, то пианино, то завывания. Школа для дебилов давала обычные аттестаты, и учителя там были в целом ничего так, но считалась хуже сороковой, поэтому и для дебилов, а вообще она пятнадцатая была. Многие мечтали в сороковую перейти, даже учителя.
— А вы не хотите? — уточнил этот пижон в бежевом пальто. — В сороковую?
Слава фыркнул.
— Нет, я как раз дебил.
— Почему?
— По жизни.
Потому что у него сестра живет в ванной, например. И потому что согласился проводить пижона до школы, хотя собирался там сегодня не появляться. Теперь Дрончик спалит и донесет всем, всегда доносит.
С другой стороны, интернет сегодня хреновый даже для Н., а сгинет пижон — обидно будет. Мало ли, может, колдун как раз кровь мажора для какого-нибудь ритуала ищет.
Пижон смотрел по сторонам — цепко, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Может, он вел себя не как мент, а как шпион, например. От мыслей о шпионе в Н. Слава прыснул. Пижон вопросительно поднял бровь, так что пришлось объяснить:
— Подумал, что вы разведчик, раз так школами интересуетесь. Агент из М., знаете, это час на автобусе.
— Я из Питера.
— Это шутка была. А зачем вам в нашу школу, если не секрет?
— Мне там работу предложили. Так что спрашивать о чем-то еще, наверное, будет некорректно, если только вы сами не хотите что-нибудь рассказать?.. — И выдержал вежливую паузу.
Слава вспомнил, как Даша на своем выпускном подарила ему ключ от подвала, где тусовались старшеклассники. Учителя не знали о нем — или делали вид, что не знали. На двери в подвал висел огромный замок с потеками ржавчины — ни за что не догадаешься, что открывается. Учителя, если хотели поохотиться на прогульщиков, шли на чердак: там часто тусовались парочки, и семиклашек тоже пускали. А подвал предназначался для старшаков. И со следующего года — для очень довольного восьмиклассника Славика.
Еще вспомнил: Чебурашка рассказывает про рациональные неравенства, а Стеблюк, который вызвался помыть доску, передразнивает его, и все хихикают. Чебурашка нервничает, но делает вид, что понимает, что в неравенствах такого забавного, а все издевательски кивают. Потом Чебурашка замечает Стеблюка — и, вместо того чтобы наорать на него, молча и бессмысленно листает учебник, а Стеблюк продолжает передразнивать.
И еще: Химоза нависает над маленькой Булкой, не то чтобы не отпуская ее от раковины, но вроде как блокируя путь, а Булка паясничает, что вода холодная и мыло щиплется, но все всё равно видят, что она плачет, а тушь растекается по щекам жалкими разводами. Только у Химозы тоже и тушь на лице была, и помада, и еще какое-то говно, и ее никто не заставлял ничего смывать.
— А кем вы работать-то будете? — спросил Слава.
Пижон притворно заинтересовался вывеской «Каприз монтажника».
— Может, вы дальше сами дойдете? — попробовал Слава. — У светофора налево и вдоль гаражей, не заблудитесь.
— Гаражи специально стоят у школы, чтобы прогульщики прятались? — Пижон усмехнулся.
— Там раньше свалка была. Расчистили, а мусор к нам отправили. Учиться.
— Вам здесь очень не нравится, — констатировал пижон.
— Ну что вы. Здесь рай на Земле.
. . .
— Папик твой?
Стеблюк лениво накручивал на палец жвачку. Слава плюхнулся на лавку напротив него — с непрочной ножкой, но он знал, как садиться: чуть ли не каждый день в этом подвале тусовался. Сегодня он планировал перекантоваться на вокзале или хоть во дворах где-нибудь, но охранник выразительно спросил, какой у него сейчас урок, и пижон тоже смотрел выжидающе, так что убегать было бы странно.
— Мамик. Рот закрой.
— Пальтишко пидорское.
— Ага.
— А что ему тут надо?
Слава закатил глаза.
— Он мент, под прикрытием здесь. По ночам у нас в кабинетах порнуху снимают, ну, и он внедрился, чтобы всю эту цепочку раскрутить. Это просто очень популярные порнушные ролики, они весь интернет заполонили. Даже в ящики администрации спамят, никакого проходу. Вот и занялись... на высоком уровне. Особую комиссию создали. И пальтишко у него специальное, чтобы с толпой сливаться.
— А что за порнуха-то?
— С твоей матерью.
Слава был уже наготове — рванул сразу, хлопнув за собой ржавой дверью, выскочил на лестницу. Они вдвоем были, так что ничего, забудется. Бегать от Стеблюка каждый день до самых зимних каникул ему совершенно не улыбалось.
Зато хоть настроение поднялось немного.
Звонок не то чтобы зазвенел, а скорее заскрипел ему в уши — как раненое животное, умоляющее, чтобы его пристрелили из жалости. Раненое механическое животное в мире злобных мясных существ.
После перемены у них должна была начаться литература — можно было и сходить. Если повезет, Стелла Ивановна посадит козлищ писать какие-нибудь мини-проверочные, чтобы не отвлекали агнцев от учебного процесса, и Славу сорок минут никто не будет трогать. А то и восемьдесят, потому что после литературы у них русский, и там тоже Стелла Ивановна. Но не повезло.
— Что в творчестве Фета нравится вам больше всего, ребята?
