Двое мужчин и женщина, которые едва знают друг друга, путешествуют в темноте, наступившей после их смерти. Они должны научиться сосуществовать в этом беспросветном мире, где сталкиваются не только с тьмой — время здесь то растягивается, то сжимается, но, прежде всего, прерывается. Чтобы наметить ориентиры в своем путешествии, они рассказывают друг другу истории. Но каково бы ни было содержание этих историй — захватывающие приключения, насилие, месть, мечты, криминальные миссии — они прерываются в середине действия. Рождаются образы, вспыхивают сюжеты, но внезапно вмешивается таинственная сила и безжалостно разрушает повествование.
Лутц Бассман, родившийся в 1952 году в Елгаве (Латвия) и с 1990 года отбывающий пожизненное заключение, является одним из постэкзотических альтер эго французского писателя Антуана Володина. Упомянутый сначала как герой одного из сочинений, он вскоре опубликовал целый ряд произведений разных жанров — от романов до соклятий и сказней.
Скорее рекомендую, чем нет. Но нужно разобраться, что это такое перед нами.
Книга очень необычная, я бы даже сказала, экспериментальная. Поэтому подходить к ней нужно именно с этим пониманием. Трое человек, двое мужчин и женщина, куда-то бредут в непроницаемой тьме, а по дороге делятся историями. И каждая история вдруг обрывается на самом интересном. Ворох из имён, событий и образов крутится и перемешивается, перетекая друг в друга, как образы из сна, мыслей, воспоминаний и затей. Довольно скоро вырисовываются общие очертания этого странного мира, одновременно узнаваемые (это всё вроде где-то было), и незнакомые (я никогда не узнаю об этом достаточно). Всё нарочито размыто и недомолвлено, и при этом очень ярко. Концлагеря и огромные птицы, шаманы, оружие, жизнь и борьба. Вязкий и странный сон, который удаётся вспомнить лишь отдельными обрывками.
Интересна с такой точки зрения: а что ещё можно выдумать в пределах привычной нам литературы?
согласно тому, что она объясняла нам много раньше, время вокруг нас протекало бессвязными сгустками, вне шкалы длительности, большими и малыми отрыжками, осознать которые нам было не дано.
Незавершенность была единственным ритмом, за который мы могли бы зацепиться, чтобы соразмерить оставшееся от нашего существования, единственной формой измерения внутри кромешной тьмы.