Татьяна Первушина

Умереть дважды, или Чешский дневник

Яна Быстрова получает от своей подруги из Чехии необычное приглашение: срочно прибыть в Прагу и помочь «обжить» только что купленную виллу, на которой происходит, якобы, что-то жуткое. Выхлопотав «чешский пансион» и для своей помощницы Маргоши, Яна отправляется с ней в Прагу, наивно полагая, что они смогут хоть пару недель пожить «миллионершами»…

По прибытии на виллу подруги узнают от нелюдимого садовника и местных жителей про дурную славу виллы. С ужасом наблюдая по ночам за призраком легендарной чешской «Белой Дамы», Яна и Маргоша даже не подозревают о том, что их ждет впереди: убийство садовника, ночные перестрелки неизвестных, нашествия чешской полиции… Шаг за шагом они подступают к раскрытию страшной тайны виллы.

Не все герои и события в этом романе вымышлены. Совпадения не случайны.

Воздавай добром за добро, а за зло — справедливостью

(Конфуций).

 

Глава 1. Приглашение

— Ну, куда вы обе так несетесь? До отхода поезда еще целых сорок минут! — пытался урезонить нас с Маргошей мой супруг Дмитрий. Обвешанный с головы до ног чемоданами, сумками, пакетами и всевозможными кулечками, он, словно дромадер, тяжело пыхтя, плелся по перрону позади нас. Поскольку руки Димки были заняты, а неизменная сигаретка все же торчала изо рта, то еще при этом ему приходилось еще и сердито сдувать пепел с сигареты.

Зная, как я «люблю», когда он курит, тем более «на ходу» (потому что ветер относит весь дым мне в лицо и прогулка превращается в каторгу), на этот раз Димка все-таки закурил. Значит, сильно нервничал.

Еще бы! Он-то оставался в Москве, а мы с моей подругой, Маргошей, уезжали на целых две недели в Прагу.

Погостить в столице Чехии меня пригласила давняя подруга, Лана Бабанова, с которой мы дружили еще со школьной скамьи. Так уж сложилось, что лет десять назад она вышла замуж за «нового русского» и вскоре, по распоряжению мужа, уехала вместе с маленьким сыном и собакой на ПМЖ в Чехию. Чтобы не прерывать дружбы, мы частенько перезванивались с Ланой. А иногда я даже приезжала к ней в гости и наслаждалась жизнью в ее шикарном просторном доме, расположенном в одном из самых престижных районов Праги, «Прага-6», считающейся заповедной зоной, так как там можно запросто встретить «непуганых» зайца или косулю.

Злата-Прага не зря признана одной и самых красивых столиц мира. Это поистине город-чудо, город-мечта, город-сказка. И волшебство этого старинного чешского города состоит не только в невероятной красоте и самобытной величавости средневековой архитектуры, чистоте узеньких вымощенных камнем улочек, изяществе и неповторимости бережно сохраненной природы прямо в городской черте, но и загадочном музыкальном звучании каждого уголка.

В Прагу со всех концов света сотнями стекаются музыкальные таланты. Кто не присутствовал на ночных концертах прямо посреди шикарно освещенной Вацлавской площади, много потерял…

Но, помимо самых известных классических мелодий, душа каждого туриста, посетившего Прагу, сразу же начинает слышать особую, полную таинственности, мелодию. Сначала словно сказочные колокольчики робко перекликаются с задумчивой старушкой-скрипкой, которая старается что-то вспомнить, но, в силу своего преклонного возраста, никак не может этого сделать. Скрипке пытается помочь виолончель, настойчивые звуки которой периодически сменяют еле слышные гудки фагота. К этой славной компании подключаются альты и вдруг воздух просто разрывают на части радостные крики фанфар. И начинается праздник волшебства: душу охватывает ни с чем не сравнимый восторг. Так, наверное, радовалась Золушка, подъезжающая в сказочной карете ко дворцу короля, на балу у которого ей суждено было встретить и полюбить прекрасного принца…

О Праге, навсегда завоевавшей мое сердце, я могу говорить часами… Но сейчас, пожалев читателя, мне придется временно отложить свои детские восторги и постараться объяснить истинную цель нашей поездки, а также то, почему я взяла с собой Маргошу.

Маргоша — моя незаменимая подруга, мой «оруженосец», мой верный «Санчо Панса». На самом деле ее зовут Маргарита Пучкова, но мы с мужем привыкли называть ее «Маргошей», и она справедливо воспринимает это как дружеское признание.

Надо сказать, что до недавнего времени друзей у Маргоши было всего только двое: я и… она сама. Наверное, так уж распорядилась судьба, что еще каких-то полгода назад Марго была зла на весь свет, полностью разочарована в своих знакомых и практически индифферентна: она потеряла работу, а вместе с ней и интерес ко всему окружающему.

Именно в таком плачевном состоянии Маргарита и посетила меня в ноябре прошлого года[1]. К ее маме тогда приехали в гости родственники из дальнего сибирского городка. Поэтому пребывание Маргоши в однокомнатной квартире (хотя и улучшенной планировки) осложнилось невозможностью пролеживать бока целый день на любимом диване. И Маргоша тут же приехала к своей лучшей подруге — Яне Быстровой, то есть ко мне.

В то время я тоже не работала. Правда, в отличие от Маргоши, я решила «осесть дома» по собственному желанию, возникшему после долгих и мучительных размышлений на темы «Всех денег не заработать», «Не в деньгах счастье», «Нервные клетки не восстанавливаются», «Как плохо, когда твой начальник, увы, жаден, глуповат и недальновиден» и т. д.

Поняв, наконец, что честным путем богатства не наживешь, и что каждому бизнесмену невыносимо тяжело делиться с подчиненным зарплатой, так как «деньги, в первую очередь, нужны самому», я приняла, пожалуй, одно из самых правильных в жизни стратегических решений и уволилась окончательно и бесповоротно.

Мой муж Дмитрий тогда несказанно обрадовался моему решению. И, конечно, на то у него были две вполне весомые причины. Во-первых, как он справедливо полагал, теперь дома его всегда должен ждать вкусный обед (ужин), приготовленный улыбчивой женой. А во-вторых, и это, на самом деле, с его точки зрения, самое главное: я, наконец, перестану терзать его нервы своим нытьем о бездарных и жадных начальниках, об интригах на работе и о моей бесконечной борьбе с «ветряными мельницами». Он так прямо мне и сказал:

— Янусик! Я страшно рад, что ты перестанешь мотать на кулак свои и мои нервы. Отдыхай, дорогая. Читай, гуляй, отсыпайся, а главное — не нервничай.

Но бедный Димка даже не догадывался тогда, до чего может меня довести сидение дома. Вы не поверите: я стала частным детективом!

Началось все с того, что я однажды поздним осенним вечером дала подруге детства изрядную сумму взаймы. А кончилось тем, что меня чуть было не убили, но я все же сумела раскрыть цепь ужасных преступлений и даже поймать убийцу. И мне во всем тогда помогала верная Маргоша. Надо сказать, что именно ей я и обязана своим спасением. Но сейчас я не хочу возвращаться к той грустной истории о людской жадности и предательстве.

Вспомнила я об этом только потому, что непосредственное участие в расследовании и подвигло нас с Маргошей объединить усилия и стать частными сыщиками, вернее «сыщицами». А получить в кратчайшие сроки лицензию на частную сыскную деятельность нам помог армейский друг моего мужа, следователь прокуратуры Олег Сергеевич Соловьев, с которым мы с Марго в силу сложившихся обстоятельств и познакомились.

Детективами мы с Маргошей зачитывались с детства. И к настоящему времени «перелопатили» почти всю классику жанра, а также современного калейдоскопа творений «молодых авторов». И вот после того весьма удачного расследования, проведенного нами, по счастью, параллельно с милицией, мы дружно решили, что вполне определились с новым хобби: искоренять преступность и, по мере сил и возможностей, помогать людям, попавшим в беду.

В результате недолгой, но довольно-таки нудной беготни по инстанциям нам с Маргошей были выданы удостоверения о том, что мы теперь частные детективы, причем с правом ношения оружия. Правда, метко стрелять мы так и не научились, несмотря на то, что по требованию Соловьева исправно ходили тренироваться в тир. Но я очень надеюсь, что сие умение нам никогда и не понадобится. Право ношения оружия, согласитесь, придает солидности в глазах собеседника, когда он натыкается на эту строчку в удостоверении «частного сыщика», внешне и так очень напоминающем «корочки» сотрудника милиции, а в остальном…

Нынешняя наша «гостевая» поездка в Прагу была предопределена просьбой Ланы Бабановой помочь ее подруге, оказавшейся в весьма затруднительном положении. Ланы пошутила, что слух о наших с Марго подвигах докатился и до центра Европы (коим, в силу географических особенностей, и является столица Чехии). По телефону она особенно не вдавалась в подробности, многозначительно пообещав ввести меня в курс дела по прибытии в Прагу. Сказала только, что Алла Турзищина (ее подруга) очень просит меня поторопиться с отъездом из Москвы и с удовольствием возьмет на себя все расходы, связанные с моим пребыванием в столице Чехии.

Услышав такое лестное предложение, но, тем не менее, поняв, что дело, видимо, не касается выгула Турзищинского питбуля по расписанию, я не растерялась и попросила Лану узнать, не могу ли я взять с собой Маргошу. Ответ на удивление пришел быстро и был положительным.

— Да Алка только обрадовалась, — приободрила меня Лана по телефону, — сказала, что чем больше народу, тем лучше.

Слегка удивившись загадочному ответу Турзищиной, я, тем не менее, поспешила обрадовать Маргошу тем, что ей в ближайшее время предстоит путешествие в Прагу, причем не за свой счет.

— Во как! — удивилась Марго. Но и этой фразы толстухи вполне было достаточно для выражения счастья.

Некоторое время Маргарита, видимо, не ожидавшая ничего подобного, все же мне не верила и сомневалась в том, что и ее будут рады видеть мои «подруги-миллионерши».

— Может быть, ты меня все-таки разыгрываешь? — недоверчиво бубнила она в телефонную трубку, сонно позевывая.

— Хватит спать! — рассердилась я. — Давай-ка, живо собирай вещички и ко мне с чемоданом! Я уже билеты заказываю.

Маргоша немедленно хлопнула трубку и побежала собираться в дорогу.

 

***

 

Все необходимые формальности, связанные с оформлением проездных документов, были решены в течение ближайших трех дней. Алла Турзищина, в соответствии со своим социальным статусом, имела везде «своих людей», а самое главное — кучу денег, которая, как ни парадоксально, не только не уменьшалась с годами, а наоборот, все увеличивалась. Поэтому уже через три дня после звонка Ланы Бабановой, поздно вечером, мы втроем — я, Маргоша и Димка (в качестве провожающей стороны) неслись по перрону Белорусского вокзала.

Глава 2. В пути

— Надеюсь, твоя мама напекла нам в дорогу пирожков? — грозно спросила я Маргошу, когда мы, тяжело дыша, уже сидели в вагоне.

— Обижаешь, подруга, — ответила Маргоша. — Она весь день простояла у плиты. Вот здесь, например, только еда.

Я обратила взор в направлении увесистой сине-белой сумки, на которую показывала пухлым пальчиком Маргоша, и присвистнула от изумления. Когда я увидела этот баул еще на вокзале, то была уверена, что запасливая подруга решила взять с собой теплую одежду — на случай непредвиденных заморозков. В первую свою поездку в Чехию я тоже тащила много ненужного барахла, в том числе и шубу, от которой потом не знала, как избавиться. В Чехии почти все время тепло, в марте уже цветут вишни и яблони, и однажды мы даже встречали Новый год в туфлях, а наши «русские» детишки гоняли по зеленой траве, взрывая петарды вокруг дома.

Но в Маргаритиной увесистой сумке действительно оказалась только провизия. Ее мама была шеф-поваром в одном из известных столичных ресторанов и к делу отнеслась серьезно.

— Ну, ладно, много не мало, — разумно оценила обстановку я, — все-таки две ночи и целый день трястись в поезде — пожалуй, к Праге все и осилим.

Никто из моих знакомых до сих пор не может понять мою странную прихоть: трястись почти двое суток в пыльном и душном поезде. Все они лишь посмеиваются надо мной. Им-то легко — они не боятся самолетов. А я, признаться, считаю, что нет ничего страшнее самолета. Только не надо думать, что я ни разу не летала. Летала. Еще как! В детстве моя мама часто возила меня на отдых в писательский дом отдыха в Гаграх. Хоть я и была тогда, кажется, первоклашкой, и то помню, как однажды наш самолет чинили прямо в воздухе, почти как в фильме «Экипаж».

С тех пор у меня было еще две-три запоминающиеся поездки на наших отечественных самолетах, после которых я и приняла торжественное решение: никогда и ни за какие блага мира не садиться в железное корыто, называемое самолетом, и одному Богу известно, как поднимающееся в воздух.

Первый каверзный случай произошел, когда я на «Ту-134» подлетала к Симферополю. Стюардесса бодрым голоском сообщила нам, что самолет готовится совершить посадку в аэропорту; в Симферополе жара стоит около тридцати градусов, а за бортом температура не превышает минус двадцати. Внезапно из-под потолка на удивленных пассажиров стал клубами валить какой-то белый пар. Я заметалась в кресле. Лица пассажиров словно окаменели, а мужчина на соседнем кресле читал газету «задом-наперед», то есть в перевернутом состоянии, и не реагировал на мои вопросы. Тогда я тихонечко стала подвывать от ужаса и махать руками, призывая бортпроводницу подойти ко мне.

Невозмутимая стюардесса на мой вопрос, что происходит с самолетом, не моргнув глазом, словно в «Шести кадрах», ответила загадочной фразой: «Ничего страшного. Это конденсат. Пристегните ремни. Скоро будем садиться». Насколько я знаю, самолет должен быть герметичен, и любой «конденсат» в салоне исключен. Стоит ли говорить, что из Симферополя в Москву я возвращалась на поезде…

Во второй раз меня понесла нелегкая в трехдневное путешествие в столицу Армении, Ереван. Была такая «фенечка» в советские времена: сотрудники какого-нибудь предприятия расслаблялись «по профсоюзной линии» в короткой турпоездке по просторам СССР. В основном путешествие совершалось в выходные дни, чтобы не сильно ослаблять трудовую деятельность.

Стоила такая поездка совсем не дорого, и все были довольны, в том числе и родственники «туристов», которым привозились каждый раз остродефицитные сувениры…

Прекрасно помню, как мы сначала летели над ночным Тбилиси: огоньки городской иллюминации в виде крестов и других геометрических фигур выглядели очень красиво. Мы летели на аэробусе «Ил-62», поэтому ощущений болтанки не было. Мощное железное корыто как будто повисло в воздухе, и я расслабилась и даже иногда поглядывала в иллюминатор. Поэтому страшно удивилась, когда огоньки на земле вдруг исчезли, и внизу опять образовалась темнота. Вдруг где-то под моими ногами раздалось «Бух-бух-бу-бу-бух!»

— Мама! — заорала, что есть мочи, я.

— Дурочка! — услышала я рядом женскую речь с сильным акцентом, — чего ты орешь?! — Это он шасси выкинул!

От ужаса не поняв, кто такой «он» и зачем, а главное, куда он выкинул какие-то «шасси», я обмякла и провалилась в полуобморочное состояние, из которого была выведена коллегами по работе, которым достались места не в середине аэробуса, а в хвосте:

— Яна! Просыпайся! Мы уже выходим.

Ну и в третий раз, когда мне было что-то уже около тридцати, я летала на малюсеньком частном самолетике, кажется, «Як-40». Наш шеф повез отдохнуть на три дня весь немногочисленный трудовой коллектив на Цимлянское водохранилище. И чтобы никто не нервничал, так как некоторые сотрудники, подобно мне, побаивались летать, попросил загрузить в хвост самолета ящики с горячительными напитками.

Поездка мне очень понравилась. Виски расслабили всех, коллективу разрешено было курить в самолете. Откуда ни возьмись, появился аккордеон, начались танцы, песнопения. На «болтанку» никто не обращал внимания. Обстановка была самая что ни на есть домашняя.

На следующий день я узнала, что самолет на дозаправку в Волгограде посадила наша кассирша Татьяна, которая до этого вообще никогда не летала, разве что во сне. Просто командир корабля объяснил ей, как управлять самолетом при помощи автопилота, и непьющая Танька с честью справилась с поставленной задачей. Слава богу, она оказалась понятливым «пилотом», с устойчивой психикой, а иначе бы… Но тогда я думала, что всему виной спиртное, и мне просто кажется, что в салоне с нами лихо распевает песни весь экипаж…

Вот почему я не летаю на самолетах. А теперь, как сообщают в «Новостях», их детали еще и износились безмерно, и даже иногда заменяются на контрафактные. Поэтому я и предпочитаю «летадлу»[2] «рыхлику»[3] и не собираюсь менять свое предпочтение никогда и ни за какие коврижки!

…Оставалось всего несколько минут до отправления поезда «Москва-Прага». В вагон изредка проникал голос девочки-подростка, которым вещал громкоговоритель на вокзале. Разобрать ничего нельзя было, лишь изредка вполне четко произносились слова: «поезд номер…», «в случае обнаружения…», «отправится с… пути», «к дежурному милиционеру…». Посмотрев на часы, Димка посуровел и начал давать «ц.у.»:

— На ночь обязательно запирайте дверь, купе вдвоем не покидайте — вещи сохраннее будут. Документы держите при себе. Как приедете, сразу отзвонись мне. Ясно?

— Ясно, ясно, — закивала и, в свою очередь, стала учить Димку, как вести домашнее хозяйство:

— Цветы раз в три дня поливай, мусор выноси почаще, — тарахтела я, — питайся нормально, не кусочничай. И звони мне иногда по вечерам.

Наконец, мы расцеловались, и Димка еле успел спрыгнуть на перрон: красно-синие вагоны поезда были сделаны не в России, а, кажется, в Италии, и поэтому двери у него закрывались автоматически, почти, как в наших пригородных электропоездах, с той только разницей, что «отжать» их, как делают некоторые наши опоздавшие не электричку мужики, было нельзя.

Когда мы, распихав сумки по отсекам купе, переоделись в спортивные костюмы и шлепанцы и, уютно устроившись на полках, начали поглощать пирожки под грохот колес, я стала вспоминать свою первую поездку в Прагу.

Тогда я провела незабываемые и, казалось, нескончаемые часы, трясясь в «скором» поезде, направляющемся в столицу Чехии. Днем я еще развлекалась тем, что много ела, много читала и почти все время смотрела в окно. Необъятные российские просторы, несмотря на то, что вдоль железнодорожных путей повсеместно валялся разнообразный мусор, а ветхие деревянные домишки стояли «по пузо» в грязище, казались всеми покинутыми еще в прошлом веке. Давно заметила, что наши люди отчего-то предпочитают «гадить в гнезде» и при этом рассуждают в пьяных застольях о том, что в их бедности и ущербности виновато правительство, коммунисты, демократы и кто угодно, но только не они сами…

Захламленный мусором и оттого мрачный российский пейзаж, наконец, сменил более аккуратный белорусский. Западный участок Белоруссии, граничащий с Польшей, был пропитан влиянием трудолюбивых соседей из Западной Европы: ровные квадратики ячменя, люцерны, пшеницы и картошки… Поля и луга сменяли сосновые боры, песочные отмели… И нигде не было мусора…

Перед Польшей проводница сделала нам внушение: обязательно забаррикадироваться в купе на ночь. Оказывается, что поезд идет очень медленно по одному участку Польши, и этим частенько пользуются криминальные структуры: на ходу они влезают в поезд и грабят сонных пассажиров. Причем «наводку» им дают «погранцы-таможенники», которые, проверяя документы и поклажу пассажиров, определяют, кто побогаче, и сообщают номера вагонов и купе налетчикам заранее.

Мы забаррикадировались на славу: не доверяя «замку-вертушке», я ухитрилась еще и привязать полотенцами ручку двери к полке. Ночью кто-то настойчиво дергал за ручку, поворачивал замок, но «броня» оказалась крепка, и нас не ограбили.

Еще два сильных впечатления от первой поездки на «рыхлике» в Прагу оставила Варшава. До сих пор не решу, какое из них страшнее.

В то лето сильное наводнение погрузило столицу Польши «по колено» в воду. Самое ужасное, что я увидела все это ночью, когда воображение и так рисует все, как говорится, «в черном цвете». Пустынный, кажущийся заброшенным город: автомобили, залитые почти по самые крыши, дома с затопленными первыми этажами, безлюдные темные улицы, похожие на венецианские, только без гондол… Говорили, что за неделю до наводнения из Польши улетели куда-то все птицы. А власти проморгали этот природный «сигнал» и поэтому оказались совершенно не готовы к стихийному бедствию.

В связи с тем, что большинство железнодорожных путей было затоплено, наш поезд несколько часов мотался по запасным, обходным путям, и я лежала на верхней полке, погибая от страха, и таращилась в темный прямоугольник окна. Кругом, куда хватало глаз, была черная вода, в которой, словно бы в насмешку над людьми, отражалась огромная яркая луна. Поезд то подбрасывало, то, наоборот, куда-то кидало вниз, и я на своей полке, словно мышь в пробирке, то упиралась «лапками» в один край вагона, то буквально «стояла на голове», держась изо всех сил за поручни. Наконец, мы въехали на большой, крытый вокзал, который, несмотря на глубокую ночь, был оживлен сверх всякой меры. На перронах стояли с домашним скарбом люди, их окружали собаки, кошки. Все были очень напуганы и стремились куда угодно уехать, только подальше от затопленного города.

Днем ситуация немного изменилась и уже не казалась такой страшной. Мы проезжали мимо затопленных полей, кое-где на крышах частных домиков стояли мужчины в трусах и резиновых сапогах. Огромными шестами они, наклоняясь, измеряли уровень воды, видимо, пытаясь определить, когда можно будет слезать и начинать восстанавливать дома и загубленные огороды.

Еще одно яркое воспоминание касается пневматических дверей на «рыхлике». Где-то уже днем наш поезд остановился в каком-то ничем не примечательном польском городке. Там должна была произойти смена машинистов: на территории Польши «за пультом» «рыхлика» русского сменял поляк. Пассажиры радостно высыпали на перрон «размять косточки», некоторые, схватив кошельки, побежали по обыкновению в близлежащие магазинчики купить что-то из еды, многие взяли с собой погулять истомившихся за сутки детей.

Проводница убедила всех в том, что остановка поезда будет не менее двадцати минут. Следов наводнения здесь не было. И все необыкновенно расслабились. А зря… Я было тоже сначала слезла на перрон, но интуиция заскребла своими коготками по моей нервной системе и я, скорее повинуясь некоему автомату внутри себя, чем голосу рассудка, залезла снова в вагон. И правильно сделала, потому, как двери тут же захлопнулись за мной, поезд дернулся один раз, другой, и вдруг начал набирать ход.

Не могу вам передать своих эмоций. Какая-то картина абсурда: по перрону, размахивая руками и что-то крича, бегут наши «туристы» с вытянутыми от ужаса лицами, большинство из них в шлепанцах на босу ногу и в тренировочных костюмах. Проводница испуганной белкой мечется по вагону, а пассажиры, оставшиеся в вагоне, дико орут, призывая ее остановить поезд. Но она сбивчиво объясняет, что ничего не в состоянии предпринять, потому что двери автоматические, машинист — поляк, а люди сами виноваты — зачем было уходить от поезда?

Помню, что весь оставшийся вечер мы ехали в гробовой тишине. Пустые купе, пассажиры которых остались без документов и вещей в Польше, гулко хлопали дверьми на крутых поворотах. Проводница забаррикадировалась у себя в купе, боясь справедливой народной расправы. На следующей небольшой остановке в наш вагон вбежало трое всклокоченных людей. Ими оказались пассажиры из соседнего купе: художник с женой и тещей. Оказывается, они люди «бывалые», не растерялись и, увидев, что «рыхлик», предательски закрыв двери, удаляется, рванули к пригородному поезду. Поскольку поляк-машинист совершал никому не понятные маневры — колесил среди полей то вперед, то назад, хотя дверей не открывал, вместо того, чтобы вернуться за несчастными людьми, оставленными им же на перроне, то этим трем героям удалось даже обогнать на местном поезде наш «рыхлик» и торжественно атаковать его на следующей остановке.

Как мы потом узнали, в Праге наш поезд встречали родственники тех, кто остался в Польше. Но вещи и документы им так и не отдали, и весь «арестованный» груз уехал дальше, в Германию, где и должен был начаться «разбор полетов». Уверена, что пассажиры, оставшиеся в тот день в Польше, никогда не согласятся со мной, что летать на самолете страшнее, чем «трусить» два дня на поезде.

Глава 3. Мы распаковываем чемоданы

Как я и предполагала, за время поездки мы с Маргошей благополучно расправились с содержимым ее «продовольственного» баула. Марго даже немного переусердствовала, поэтому в последнюю ночь у нас были проблемы с таможенниками и пограничниками: они с удивлением каждый раз извлекали мою подругу из благоустроенного туалета, чем вызывали бурю негодования и мощный протест последней. Мне удалось разрулить начинающийся инцидент, объяснив подозрительным чехам, что Марго слишком плотно поужинала накануне, а вовсе не прячется от пограничников.

Наконец, измученные до предела пирожками и постоянными побудками ночных таможенников и пограничников, ранним, хмурым утром мы прибыли на пражский вокзал. Моросил мелкий противный дождик. По перрону кое-где расхаживали парами полицейские. Я объяснила Маргоше, что патруль встречает каждый московский поезд из-за участившихся случаев вооруженных грабежей. Надо отметить, что «местный криминал» в то время состоял исключительно из выходцев из бывших советских республик.

Выход пассажиров из нашего вагона на перрон был осложнен тем, что к одной из пневматических дверей был намертво привязан чей-то гоночный велосипед. Может, его хозяин ехал в Германию и поэтому спал сном праведника в одном из купе (все-таки было шесть утра), а, может, он сошел на одной из остановок в Польше, и пневмо-двери закрылись, оставив его «за бортом». Кто знает… Цепь, которой был примотан к двери велосипед, была очень внушительная, венчал ее амбарный замок. Проводница наша, как назло, куда-то запропастилась. Может быть, она была новенькой и тоже решила побродить по перрону в Польше, ну и…

Решив форсировать события самостоятельно, все пассажиры выстроились в длиннющую очередь в коридоре и очень нервничали: поезд стоял в Праге всего несколько минут, поскольку должен был проследовать в Аахен. Общее количество чемоданов было весьма внушительным, но мы с Маргошей, потрепав нервы себе и другим, все-таки справились с нелегкой задачей и наконец-то потные и злые вывалились на перрон самыми последними.

Я огляделась. Нас никто не встречал. Понятно! Лана опять проспала! Вот сколько ее помню, она никогда еще не встретила меня вовремя.

Маргоша почему-то сильно занервничала, наверное, пирожки еще «играли» в ее желудке:

— Да уж! Картина Репина «Не ждали». Нас кто-нибудь собирается вообще встречать?

— Да не бойся ты. Если и не встретит никто, я знаю, куда ехать. Не пропадем. Возьмем такси, — успокаивала я подругу.

Едва я сказала это, как вдали показалась маленькая хрупкая фигурка Ланы, бегущей по перрону. Одета подруга была, несмотря на лето, в довольно теплую куртку и джинсы, а ее не слишком густые белокурые волосы были забраны в пучок. Как бы извиняясь за опоздание, она еще издали замахала нам рукой, а, приблизившись, натужно улыбнулась:

— Ой, девчонки, простите, еле припарковалась. Поэтому и опоздала.

И Лана затараторила о трудностях раннего пробуждения, очереди на бензоколонке, раннем звонке подруги и т. д.

— Да, ладно тебе, не оправдывайся. Проспала, небось, как всегда, — пробурчала беззлобно я.

Последовали дежурные объятия, принятые «новорусским» этикетом. Зачем его придумали, ума не приложу. Лично меня всегда раздражает, когда две дамы, ненавидя, что есть мочи, друг друга, церемонно прикладываются щечками друг к другу у всех на глазах:

— Здравствуй, дорогая! Как я рада тебя видеть!

— Привет, милая! Как дела?

Чмок-чмок…

По счастью, мы с Ланой не такие, поэтому и объятия вышколенной «пани Бабановой» я восприняла как должное.

Быстренько познакомив подругу с Маргошей, я стала расспрашивать Лану о действительной цели нашего приезда.

— Потом, потом, — отмахнулась от меня Лана и жестом подозвала носильщика, который благополучно довез на тележке наш багаж до машины.

Маргоша выпучила глаза, увидев, какой автомобиль ждет нас на парковке. Темно-синяя красавица «Mazda RX-7»! Шикарная гоночная машина, в которой пассажиры на передних сиденьях почти что лежат.

— Зачем вы столько барахла с собой притарабанили? — изумилась Лана, ворочая в багажнике наши сумки туда-сюда, чтобы багажник закрылся, — знала бы, так приехала бы за вами на «Volvo», а то, боюсь, что все авоськи и не влезут.

Ворчала она, конечно, зря. Потому как багажник у «Мазды» был весьма объемный, несмотря на то, что машинка казалась просто игрушечной.

Только мы сели, как «игрушечка» рванула с места примерно пятьдесят километров в час и понеслась по шикарной дороге, без единой выщерблены.

Сзади послышалось одобрительное покряхтывание Маргоши. Я удивилась. Похоже, подруга сейчас явно не боялась ехать, не то, что в Москве. «Наверное, просто она опасается отечественных автомобилей», — решила я про себя, а вслух произнесла:

— Марго, обрати внимание, какая красотища вокруг.

Но мне не к чему было концентрировать ее внимание. Маргоша ехала, открыв рот, и вращала головой, как флюгером. Из динамиков вырывались наружу сексуальные стоны и пение с хрипотцой Хулио Иглесиаса, машинка неслась по дорожному серпантину с идеальным покрытием, вокруг были зеленые холмы и горы.

Неожиданно, при выезде из туннеля, горный ландшафт сменил равнинный. Везде, куда только хватало глаз, простиралась неувядающая красавица-Прага, с ее узкими мощеными улочками, островерхими соборами, просторными площадями, небольшими, аккуратными домиками с красной черепицей на крышах.

Шпалерные розы повсеместно, словно сорняки в Подмосковье, свисали с заборов и изгородей. Красные, розовые, фиолетовые, оранжевые, белые, голубоватые…

Оглянувшись назад, я увидела, что Маргоша впала в какое-то каталептическое состояние, из которого смогла выйти только тогда, когда мы примерно минут через пятнадцать остановились у красивого белого особнячка, обнесенного особым видом «слоеного» железного забора. У ворот стоял темно-серый «Volvo».

— Ну, вот мы и дома, — возвестила Лана и, видимо, довольная произведенным на Маргошу впечатлением, подмигнула мне — давай, зови подругу завтракать. Вам еще нужно отмыться от дорожной пыли, а у нас программа дня весьма насыщенная. Отдыхать будете после…

Открыв массивную калитку, мы по асфальтовой дорожке подошли к дому, на крыльце которого стояла большая собачья будка. Радом с будкой сидела совершенно индифферентная маленькая собачка породы «русский спаниель» и периодически зевала. Оказалось, что флегматик задремал, сидя на солнышке, поэтому не сразу заметил нас.

— Баксик! — крикнула я радостно.

Спаниель залился радостным лаем и принялся вытанцовывать вокруг меня, периодически подпрыгивая и стараясь лизнуть меня в руку.

— Ах, ты мой золотой, — тютюшкала я собачку, — вспомнил, Баксюша, свою верную Яну, — сколько вкуснятины я тебе скормила.

— Слава богу, ты не так часто приезжаешь, а то бы Бакс давно околел от ожирения, — проворчала Лана, но видно было, что и она рада моему появлению.

— А где Артур и Мишаня? — спросила я.

— Они уехали отдыхать от меня и Бакса на какие-то острова, кажется, Мальдивы, но точно не скажу. Так что мы предоставлены сами себе, — пошутила Лана. — Но времени к нас не так много, чтобы расслабляться, — загадочно добавила она.

Сказать честно, я немного расстроилась. Бедный восьмилетний Мишаня, мой крестник, уже объездил с отцом весь мир, поэтому никакие экзотические острова и дальние страны вызывали у него не детский щенячий восторг, а лишь зевоту и скуку.

— Мишка очень хотел остаться, чтобы поиграть с тобой, даже попытался симулировать грипп. Но Артур живо его в самолет запихнул, у него не забалуешь, — доложила мне «политическую обстановку» Лана.

Зная уже много лет Артура и Лану, я никак не пойму, как два таких разных человека могут столько лет уживаться вместе. Правда, они познакомились еще, когда учились в институте, поэтому первую пылкую влюбленность давно сменил размеренный темп семейной жизни. Артур большую часть жизни проводит в самолете или в гостях. А Лана спокойно кукует дома, наслаждаясь богатством и ничегонеделанием. Хотя и бездельницей ее не назовешь. Во-первых, живя в Праге, она самостоятельно, накупив учебников и самоучителей, изучила юриспруденцию, бухгалтерию и три языка (испанский, английский и чешский). Правда, как Лана рассказывала мне, семейное счастье их не коснулось в том смысле, о котором она мечтала в юности. Но экономический показатель играет в хозяйстве немалую роль, и Лана стала закрывать глаза на то, что Артур со временем превратился в настоящего «ходока».

Кое-как проталкивая свои сумки вперед, стараясь не наступить на суетящегося у нас под ногами довольно поскуливающего Бакса, мы наконец-то вошли в прихожую, из которой открывался вид на гостиную и другие комнаты. За одной, слегка приоткрытой дверью спускалась вниз лестница, покрытая серым ковролином. Она вела в гараж, в котором стоял любимый Ланин «Самурай», а также «Мерседес» Артура и скутер Мишаньки.

Направо была дверь в большую квадратную кухню, мечту «хозяйки»: вся необходимая здесь техника, включая посудомоечную машину, была встроена прямо в кухонную «стенку». Каждая мелочь радовала женский глаз: уютные пестрые шторы, светло-бежевый кафель на полу, экзотические рыбы в большом двухсотлитровом аквариуме, смешные хомячки, возящиеся в домике-клетке, редкие цветы на подоконниках, красивая посуда и даже большой белый холодильник, стоящий особняком, весь сверху донизу обклеенный записками на разноцветных магнитиках (напоминание о походе в банк, ко врачу, в бассейн…).

Два огромных «евроокна» с разных сторон открывали панораму сада, где росли черешня, абрикосы и даже грецкий орех; кроме сада, был виден также и кусок узкой улочки, на которой стояли точно такие же дома. Из кухни через красивую арку можно было пройти прямо в просторную гостиную с беленьким чистеньким камином, на котором было разложено множество безделушек, а также ровной стопкой лежали фотоальбомы.

На втором этаже было несколько комнат и дополнительный санузел, а на третьем располагался уютный кабинет, пройдя через который, можно было попасть прямо на чердак, где была оборудована детская игровая, слегка потеснившая сушку для белья.

Из окон спальни открывался чудесный вид на холмы и горы, покрытые зеленью, вдали блестело небольшое озеро, в котором водилась мелкая рыбешка. На меня сразу же нахлынули воспоминания… Когда Мишаньке было лет шесть, я мастерила из марли сачки, и мы ходили с ним ловить рыбку в ручейках, впадающих в это озеро…

— Так, девочки, давайте быстро умывайтесь и спускайтесь завтракать, — послышался властный голос хозяйки, вырвавший меня из лап собственных воспоминаний.

Мы с Маргошей, дружно распаковав чемоданы, быстро раскидали свои вещи по полкам встроенных в стены шкафов и пошли смывать с себя дорожную пыль.

Войдя в ванную комнату, сверкавшую белизной, я осторожно открыла краны. Капнув немного ароматной пены в ванную, я смотрела, как вода, громко падая, образует огромные мыльные пузыри. Внезапно еще одно давнее воспоминание рассмешило меня.

Несколько лет назад, в свой первый приезд в Прагу, я была так же, как и Маргоша сейчас, ошеломлена красотой города и шикарными условиями, в которых жила моя подруга. Не зная тогда, что уровень жизни Ланы чуть-чуть выше среднего среди «новых русских», я восторженно глазела по сторонам, рассматривая части интерьера и пытаясь что-то запомнить для применения в Москве. Времени у меня было предостаточно. Лана, привезя меня с вокзала, быстро организовала завтрак и умчалась по делам, предложив мне пока помыться с дороги и немного отдохнуть.

Привыкнув в Москве к обычным «советским» кранам, я со всего маху крутанула золоченые вензеля и, о, ужас! Вензель отломился, и из крана стала хлестать горячая вода! Секунду я стояла, как вкопанная. Потом, заорав обычное для всех времен и народов «мама!», я заметалась по дому в поисках рукоятки, перекрывающей подачу воды в дом.

В московских многоквартирных домах все очень просто: зашел в туалет, открыл дверцу на стене за унитазом и перекрыл вентиль. А в таком роскошном трехэтажном особняке я совершенно растерялась и металась по туалетам, натыкаясь лишь на стены, сплошь покрытые кафелем.

Горячая вода, давно уже наполнив, ванную, переливалась через борт и заливала пол. Баксик, решив, что осторожность прежде всего, немедленно выбежал из дома, залез на крышу своей будки и завыл. Ничего не соображая и тоже подвывая от ужаса, я понеслась вниз, в подвал, где стоял «Титан», огромный бак с водой. Подлетев к баку, я совсем приуныла. Вентилей тут было штук пятнадцать, не меньше. Побоявшись, что перекрою что-нибудь жизненно важное, или наоборот, открою какой-нибудь газ, я вылетела на улицу за помощью. Может, кто-нибудь из соседей сможет разрулить ситуацию.

Надо сказать, что я уже успела почти раздеться, чтобы принять ванну. На мне были только трусики да майка, еле закрывающая бедра. Волосы мои были всклокочены, взгляд безумен. Стоя на крыльце, я дико вращала головой в разные стороны в надежде увидеть кого-то из прохожих: авось, повезет, и помогут. Но, как назло, на улице не было ни единого человека.

Совсем уж было отчаявшись, я вдруг заметила, что слева, на соседской территории, в тени абрикосовых деревьев, на стуле сидит старый-престарый дедушка, укрытый, несмотря на жару, пледом.

— Сюда! Сюда! — отчаянно замахала я руками деду, — помогите! У меня краны сорвало! Вода дом заливает!

Дедушка моргнул пару раз, видно, очнувшись от забытья. Увидел меня и, поняв, что я не мираж, разумеется, испугался. Сейчас мне смешно вспоминать это, но тогда мне было совсем не до веселья.

— Да идите же вы сюда! — яростно махала я руками. — Вода! Вода!

Дед, ничего не понимая, приподнялся со стула. Вид безумной полуголой тетки, орущей что-то по-русски, видно, не вдохновлял его на подвиги. Поэтому он, по всей вероятности, решил даже прервать отдых в саду и уже засобирался домой, полагая, что русская просто пьяна, поэтому будет продолжать буянить и все равно не даст ему спокойно подремать в тенечке.

Увидев, что «последний из могикан» собирается покинуть меня в беде, я заорала так, что дед уронил плед. Поняв, что действительно случилось что-то экстраординарное, он выпучился на меня во все глаза.

Я, неистово жестикулируя, манила его пройти в дом, заламывала руки, кричала, что случилась «авария», словно дамочка из «Бриллиантовой руки», кричавшая «Цигель-цигель, ай, люлю». До сих пор уверена, что в тот день я выла и молила деда подойти ко мне не менее талантливо.

Наконец, старикан, вероятно, решив, что прожил достойную и длинную жизнь, решился на подвиг и засеменил мелкими шажками ко мне. Схватив добычу обеими руками, я поволокла деда в дом. Не знаю, какие чувства охватили при этом его, но мне уже было все равно. В моих руках слабо трепыхалась последняя надежда на спасение дома от наводнения.

Надо отдать старику должное. Едва войдя в дом и захлюпав тапочками по воде, он тотчас же перестал бояться меня и начал кое-что осознавать. Тем временем поток со второго этажа наполнял первый и мирно стекал в подвал, где уже было по колено воды.

Внезапно дед, словно гончая, сделал стойку. Кажется, он, наконец, понял, что мне от него было нужно. И, расправив плечи, сразу же стал шустрым, как юноша. Сиганув в подвал, он бешено заметался между кранами, потом крякнул и перекрыл один, другой… Шум воды наверху прекратился.

Пока мы с дедком шмыгали по полузатопленному дому, я все приговаривала: «Добже», «добже», хотя более бы уместными здесь были бы слова «просим»[4] или «дикую»[5]. Почему-то мне тогда казалось, что слово это означает «спасибо» на чешском. Провожая до двери героического деда, я все время пыталась благодарить его и повторяла, как заведенная: «добже». Наконец, дед, изумленно воззрился на меня, ухмыльнулся и тоже снисходительно произнес: «Добже».

Через несколько часов, когда я, откачав воду из подвала, уже сушила феном ковры и ковролин, Лана, смеясь, объясняла мне, что по-чешски «добже» переводится, как «хорошо». Скорее всего, соседский старикан подумал, что я обычная русская сумасшедшая, которая затопила дом и пребывает от этого в «полном мажоре», повторяя все время «хорошо, хорошо».