кітабын онлайн тегін оқу Миграции индоевропейцев. Германские народы

Кітап туралы Қазір оқып жатыр32 Сөрелерде Тегін фрагмент

Миграции индоевропейцев

Германские народы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Составитель Андрей Тихомиров

В книге рассказывается о древних миграционных движениях германских народов после того, как они покинули свою индоевропейскую прародину — район степей Южного Урала — Причерноморья. Привлекаются исторические и лингвистические источники разных времен. Приведены краткие грамматики некоторых германских языков.

16+

Германские народы

Названия «германский», «германцы», «Германия» происходят с латинского языка: Germanicus — германский; Germani — германцы, многочисленные племена, жившие между Рейном, Дунаем, Вислой и Северным морем; Germania — Германия, территория к востоку от Рейна, населенная германскими племенами. Которые, в свою очередь, восходя к таким латинским словам, как: germane — откровенно, искренне; germanitas (germanus) — братство, близкое родство, родственная связь; germanus (germen) — родной, настоящий, неподдельный; germen — почка, росток, зародыш, потомок; germino (germen) — пускать ростки произрастать.

Самоназвание же германцев происходит из древнегерманского слова «люди» — Thiuda. Почти все соседи называют немцев не по самоназванию, а по одному из германских племен: итальянцы — tedesco (от «тевтоны»), французы — allemagne (от «алеманов»), финны — Saksa (от «саксов»), славяне называют германцев немцами, по общеизвестной версии от слова «немой». Австрийцы произошли в результате онемечивании славян. Славяне создали государство Само около 623 г. После его распада славяне создали княжество в Каринтии (Хорутании), жители которого жили на хуторах. В середине 8 века славяне, которые вели борьбу с аварами, попали в зависимость от баварцев, затем франков, а после распада империи Каролингов в 843 г. эти земли вместе с Баварией отошли к королевству восточных франков, будущая Германия, которые, по-видимому, и назвали эти территорией «Австрией» — «восточной империей», от Ost — «восток» и Reich — «империя».

https://lenta.ru/news/2015/03/04/indoeuropean/ Прародину германских и романских языков отнесли к западу России. Международный коллектив ученых (в их число входят специалисты из Санкт-Петербурга и Самары) нашел новые генетические подтверждения курганной гипотезы возникновения индоевропейских языков. Результаты своих исследований авторы опубликовали в журнале Nature, а кратко с ними можно ознакомиться на сайте Университета Аделаиды. В своей работе ученые сообщают, что, по крайней мере, некоторые из индоевропейских языков в Европе возникли в результате массовой миграции носителей протоязыка с европейской территории современной России. В частности, в результате такой миграции скорее всего возникли балто-славянские, германские и романские языки. К такому выводу специалисты пришли, проанализировав геномы 94 человек, живших 3—8 тысяч лет назад на территории Европы. Генетики установили, что, начиная с 4,5 тысячи лет назад, примерно 75 процентов людей в Центральной Европе имели предков из степей России. Эти представители культуры шнуровой керамики оказались предками людей другой культуры — ямной, обитавших на территории между Днепром и Волгой. Это может означать подтверждение гипотезы, согласно которой культура шнуровой керамики возникла или под влиянием ямной, или же ее представители испытали сильное влияние предыдущей. Ученые также отмечают, что люди ямной культуры могли распространить на территорию Европы актуальные для того времени технологии, в частности, движение при помощи колеса. На это, в частности, указывает тот факт, что колесные транспортные средства и одомашненные лошади на территории Европы появились примерно 5—6 тысяч лет назад. Считается, что первые люди попали в Европу из Африки примерно 45 тысяч лет назад. Еще примерно восемь тысяч лет назад была вторая волна миграции, и Европа оказалась заселена земледельцами с Ближнего Востока. Третий этап миграции, описанный учеными, произошел 5—6 тысяч лет назад с территорий европейской части современной России и Украины и именно с ним, как сообщают ученые, стоит связывать возникновение ряда языков современной Европы. Работа ученых является подтверждением так называемой курганной гипотезы происхождения индоевропейских языков. Археологи и лингвисты, придерживающиеся ее, считают, что носители индоевропейского протоязыка обитали на территории современных России и Украины между Волгой и Днепром. Сторонники второй по популярности гипотезы, анатолийской, связывают возникновение индоевропейской языковой семьи с миграцией людей с территории современной Турции (древней Анатолии) восемь тысяч лет назад. Ученые отмечают, что их исследование позволяет понять, каким образом распространялись основные индоевропейские языки на территории Европы 5—6 тысяч лет назад. Однако оно ничего не говорит о происхождении южных языков этой семьи, в частности, греческого. Теперь ученые надеются понять, как была организована миграция носителей праязыка (праязыков) и ее связь с индоевропейскими языками Кавказа, Ирана и Индии.

Наиболее характерны для конца 1 тысячелетия до н. э. — первой половины I тысячелетия н. э. археологические памятники в виде больших бескурганных могильников с различными обрядами погребений: трупоположениями и трупосожжениями. Остатки после трупосожжений заключены в урну, трупы положены в землю без урны. Так образовались кладбища, получившие, как уже указывалось выше, у археологов название «полей погребальных урн», или «полей погребений». В XIX в. учёные спорили о том, кому принадлежали обнаруженные в Средней Европе поля погребений — славянам, германцам, фракийцам или кельтам (индоевропейцам). Такая постановка вопроса была сама по себе неверна, так как обряд захоронения на полях погребальных урн принадлежал не одному только племени, а всем вышеперечисленным племенным массивам.

Чешский археолог и историк Любор Нидерле, поддерживая мнение П. Шафарика и других чешских, а также польских археологов, указал, что можно говорить о славянской принадлежности только тех памятников полей погребений, которые находятся в пределах предполагаемого по письменным источникам расселения древнеславянских племён.

Эта точка зрения Л. Нидерле относительно этнической принадлежности носителей культуры полей погребений Средней Европы нашла подтверждение в последующих работах археологов. Польские учёные, исследовавшие культуру полей noгpeбений на территории Польши, пришли к выводу, что носителями этой археологической культуры были венеды, так как её территория в основном совпадает с территорией, отводимой западной группе этих племён Плинием, Тацитом и Птолемеем.

Поля погребений к востоку от верховьев Днестра были открыты только в конце XIX в. известным русским археологом В. В. Хвойкой, исследовавшим их на территории Среднего Поднепровья. Изучение уже первых памятников этой культуры позволило В. В. Хвойке утверждать, что они принадлежат древним славянам. Работы В. В. Хвойки были продолжены советскими археологами, раскопавшими и изучившими много новых поселений и могильников культуры полей погребений, которых теперь известно более 400. Эти раскопки показали, что не только Среднее, но и Верхнее Поднепровье в первой половине I тысячелетия было заселено славянскими племенами, хоронившими своих покойников на полях погребений и значительно отличавшимися образом жизни от соседних племён — кельтов, фракийцев и других, имевших подобный же обычай захоронения. Вместе с тем стало известно, что славянские племена Поднепровья очень близки славянским племенам Повисленья. Внутри этого единого массива славянских племён наблюдаются некоторые местные отличия, давшие основание археологам говорить о нескольких археологических культурах. Это оксывская культура в Нижнем Повисленье, пшеворская культура в бассейне Средней и Верхней Вислы. Последняя близка к

зарубинецкой культуре славянских племён Среднего и Верхнего Поднепровья.

Древние германцы после выхода с территории степей Южного Урала — Причерноморья обитали на территории, расположенной в основном между Северным морем, Рейном, Дунаем и Лабой (Эльбой), а также на юге Скандинавского полуострова. Первоначальным же местожительством германцев в Европе были Южная Скандинавия, Ютландия и побережье Балтийского и Северного морей между Везером и Одером.

Германские народности, подобно другим народностям, складывались путём постепенного объединения мелких племён в племенные союзы и позднее — слияния последних в народности. В течение VI — I вв. до н. э., постепенно продвигаясь к югу, они заняли территорию современной Германии вплоть до Рейна; некоторые племена, из которых впоследствии наибольшую роль играли треверы, перешли Рейн и утвердились на его левом берегу. В Южной Германии расселились свевы, маркоманны и квады, наиболее тесно соприкасавшиеся с кельтами, с которыми они отчасти смешались.

Германцы сложились в результате смешения нескольких рас и в дальнейшем смешивались с различными этническими группами (славянами, кельтами, угро-финнами, романскими народами и др.). До середины I в. сведения греков и римлян о германцах были довольно скудны. Самое имя германцев, которым первоначально называлось племя тунгров и которое затем было присвоено кельтами всем германским племенам, было античным авторам долгое время неизвестно. Германцы делились около начала нашей эры на восточных (готы, бургунды, вандалы и др.), западных (свевы, хатты, херуски, англы, саксы, батавы, убии, маркоманны и др.) и северных (свионы и др.). Источниками по изучению общественного строя германцев являются, с одной стороны, данные археологии, сравнительного языкознания, этнографии, с другой — произведения античных авторов, в особенности «Записки о Галльской войне» (середина 1 в. до пашей эры) Юлия Цезаря, непосредственно столкнувшегося с германцами во время завоевания им Галлии, и произведения римского историка Тацита — «Германия» (98 г. нашей эры, в рукописях сочинение называется «О происхождении и местах обитания германцев»), «Анналы» (ок. 116 г. нашей эры) и «Истории» (между 104 и 109 гг.). Германцы времени Цезаря были уже оседлыми земледельцами, но время от времени они бросали занятые ими земли и переходили на другие. Сельскохозяйственная техника находилась на низком уровне — господствовала переложная система земледелия, требующая больших площадей земель, пашня быстро истощалась и каждые 1—2 года менялась. Германцы возделывали рожь, овёс, ячмень, пшеницу. Большую роль в хозяйственной жизни играли скотоводство и охота. У германцев в то время не было частной собственности на землю: деревни были населены родами, сообща владевшими землёй и коллективно обрабатывавшими её. К этому времени патриархальный род уже сменил ранее господствовавший матриархальный.

В 6 в. до н. э. купцы Массалии знали жившее на Верхней Роне племя тилангиев, впоследствии известное как германское племя тулингов. В середине 4 в. Массальский путешественник Пифей в поисках наиболее удобного пути в Британию, где добывался свинец, и в Прибалтику, откуда вывозился янтарь, побывал в некоторых населённых германцами областях. По его сообщениям, к северу от Британии находилась земля, которую он считал островом и именовал Фуле, но которая, невидимому, была западным побережьем Норвегии. Пифей рассказывал, что её населял народ, занимавшийся земледелием и собиравший мёд, из которого изготовлял особый напиток. Пифей писал также об острове Абал у побережья Северного моря, возможно современном Гельголанде, и о живущих неподалёку от этого острова, в Западной Ютландии, тевтонах, также одном из германских племён. В III в. до н. э. германцы-гезаты, что значит копьеносцы, служили наёмниками у италийских кельтов, а затем и у римлян.

Упоминающиеся у Цезаря вожди, старейшины, должностные лица фактически представляли собой выборных военных предводителей и родовую знать. Самостоятельные племена изредка объединялись в недолговечные союзы для общих военных предприятий, на время которых избирались военные вожди; они возглавляли дружину, которая распадалась по окончании войны. В это время войны были частым явлением у германцев, так как экстенсивная система земледелия и значительная роль скотоводства создавали постоянную потребность в новых пашнях и пастбищах, что приводило к борьбе за землю между отдельными племенами. Верховная власть в племени принадлежала нерегулярно созывавшемуся народному собранию. В мирное время у племени не было общих вождей, имелись лишь старейшины отдельных подразделений племени, отправлявшие в основном судебные функции.

Судя по археологическим данным, германцы в это время стояли на значительно более низком уровне развития, чем кельты. Вплоть до начала IV в. изделия из железа они получали из кельтских областей, и только позднее у них развивается собственная металлургия. Лишь с I в. до н. э. начинают проникать к ним римские товары, главным образом вино и дорогая посуда, но приобретали их весьма немногие представители родовой знати. Германцы окончательно переходят к оседлому земледелию, хотя скотоводство ещё играло главную роль. Грубо построенные из камня и крытые черепицей дома заменили прежние временные хижины. Меньшую роль стала играть в хозяйстве охота. На смену родовой общине, обрабатывавшей сообща землю во времена Цезаря, приходят семейные общины, жившие отдельными поселениями. Такая община ежегодно вспахивала новый участок, оставляя старый под паром. Пастбища, выгоны и другие угодья составляли общее владение нескольких поселений.

Земледелие у германцев было довольно примитивным и играло значительно меньшую роль, чем скотоводство. Германцы легко покидали места своего жительства и отправлялись искать новые земли для поселения. Так, например, около 120 г. до н. э. тевтоны и соседние с ними кимвры ушли из Ютландии вследствие большого наводнения, опустошившего их земли. Они направились в Испанию, Галлию и придунайские области, заключили союз с воевавшими с Римом скордисками и двинулись на Италию, но были разбиты римлянами. Остатки их расселились в Галлии на реках Маасе, Майне и Неккаре. При переселениях германцы, как и кельты, шли родами и племенами, которые вместе сражались и вместе занимали отведённую им старейшинами часть захваченной земли.

Многие германцы служили наёмниками в войсках других народов. Довольно рано выделяются среди германцев вожди, набиравшие дружину и отправлявшиеся на завоевание новых земель или предлагавшие свои услуги тем, кто в них нуждался. В 72 г. до н. э. такой предводитель дружины свевов, Ариовист, с 15 тыс. человек пришёл в Галлию по приглашению кельтских племён арвернов и секванов, воевавших с эдуями. Разбив эдуев и утвердившись на севере Галлии, Ариовист начал расширять свои владения. На захваченных дружиной Ариовиста землях тех же секванов селились многочисленные представители различных германских племён.

Ко времени Тацита германцы находились уже на более высокой ступени развития. Они добывали (хотя и в небольшом количестве) и обрабатывали железо, золото, медь, серебро, олово, свинец, занимались ткачеством, гончарным делом. У германцев появилась более прочная оседлость. Техника земледелия улучшилась. Пашни обрабатывались плугом, запряжённым одной или двумя парами волов. Обработка земли производилась т. п. большими семьями, или домовыми общинами, обычно состоявшими из лиц нескольких поколений Собственность на территорию деревни по-прежнему принадлежала всей общине, которая из родовой начала превращаться в соседскую, так как родственные связи между домовыми общинами, населявшими деревню, постепенно ослабевали. Жители деревни совместно пользовались общинными угодьями — пастбищами и т. д.

Раздел между семьями земли, отводившейся под индивидуальную обработку, производился не поровну, а «по достоинству» главы большой семьи, то есть по социальному положению. Это было одним из проявлений начавшегося у германцев социального расслоения, вызванного ростом производительных сил. Представителям знати стало теперь выгодно патриархальное рабство, которое в зачаточном состоянии существовало, вероятно, еще во времена Цезаря. В рабов превращали прежде всего военнопленных. Рабы среди германцев получали скот и участки земли, за которые должны были вносить владельцам часть урожая. Дети рабов воспитывались вместе с детьми свободных, и, хотя рабы не принимали участия в общественных делах, разница между ними и свободными была далеко не так разительна, как в Риме. Племенная знать и племенные вожди, собиравшие вокруг себя преданную им дружину воинственной молодёжи, уже играли значительную роль, но верховное решение в важных вопросах по-прежнему принадлежало народному собранию.

Во II в. и в начале III в. римские торговцы начинают проникать во всё более удалённые от империи области. Германская племенная знать покупает привозную утварь, вина, ювелирные изделия. Нуждаясь в деньгах для удовлетворения новых потребностей, она продаёт римским купцам скот, меха, рабов. Постепенно германские племена развёртывают оживлённую транзитную торговлю, переправляя римские товары в Скандинавию, где, по сведениям Тацита, существовал сильный союз германских племён, и в Прибалтику. В связи с ростом торговли развивалось мореплавание и совершенствовалось судостроение. Развивались и другие ремёсла — керамическое, ткачество, ювелирное дело, металлургия. Германские мастера сами изготовляли вооружение, между прочим, и такую сложную его принадлежность, как кольчуги. Германские купцы начинают вывозить на север и на восток уже не только римские товары, но и предметы местного производства. Вместе с тем развивается сельское хозяйство, выращиваются лучшие породы скота и особенно лошадей, что очень подняло значение германской конницы. Всё это постепенно привело к изменению характера взаимоотношений между германцами и империей.

Неравенство внутри общины проявлялось в распределении земли, а в наличии у наиболее богатых семей большего количества рабов и скота, ибо скот и рабы составляли движимость, не контролировавшуюся общиной. Основным производителем материальных благ по-прежнему был свободный общинник. Немногочисленные рабы были посажены на землю и платили оброк продуктами; их эксплуатация была еще мало интенсивной. В связи с этим главным социальным противоречием, возникавшим в обществе древних германцев, было противоречие между простыми свободными, еще составлявшими основную массу членов племени, и знатью. Вместе с тем противоречия возникали и внутри широкой массы общинников. Знать во времена Тацита представляла собой выделившуюся в большей степени, чем в предыдущий период, родовую знать, причём всё большую роль играли выдвигавшиеся в ходе войн вожди и их дружины. Несмотря на начавшийся у германцев процесс социальной дифференциации, родовые порядки еще сохраняли большое значение в общественной жизни: по родовому признаку строилась пехота, состоящая из всех простых свободных людей, сородичи участвовали в уплате или получении виры (выкупа) за убийство и штрафов за мелкие проступки. Существовал обычай родовой мести, широко было развито гостеприимство. Сохранились даже некоторые пережитки матриархата — особое почитание женщин, влияние жриц и др.

На захваченных Римом территориях велась политика «Divide et impera» — «Разделяй и властвуй». Отдельные германские племена были поставлены на разные ступени зависимости. Местная знать служила командирами германских частей и получала римское гражданство. Однако племенная знать германцев была более враждебна Риму, чем галльская аристократия, прежде всего потому, что социальное расслоение среди германцев не зашло ещё особенно далеко. Если племенная знать Галлии нуждалась в римской силе для эксплуатации своих соплеменников, то знать германцев всё ещё с трудом переносила римский гнёт и значительно менее нуждалась в римской поддержке.

В течение столетий римляне воспринимали германцев как своего рода эталон дикого, нецивилизованного общества. Содержание «Германии», таким образом, составляет описание общественного состояния, которое древние, как бы они к нему ни относились, называли варварством; слова «германцы» и «варвары» Тацит на протяжении всей книги употребляет как синонимы. Состояние это характеризуется для него двумя главными чертами — экономической отсталостью и отсутствием развитой государственности.

Исходная для Тацита особенность германцев, как пишет в своей книге Г. С. Кнабе «Корнелий Тацит» — это их бедность. Они живут в примитивных домах-хижинах, а зимой — в ямах, «поверх которых наваливают много навоза» (гл. 16). В бедности проходит вся их жизнь — дети всегда «голые и грязные» (гл. 20), взрослые, «не прикрытые ничем, кроме короткого плаща, проводят целые дни у разожженного в очаге огня» (гл. 17), «похороны у них лишены всякой пышности» (гл. 27). Хозяйственный уклад германцев примитивен — «от земли они ждут только урожая хлебов» (гл. 26), «единственное и самое любимое их достояние» — скот (гл. 5). Соответственно платежи у них производятся в натуральной форме — в виде отдачи вождю и дружине «кое-чего от своего скота и плодов земных», подарков, дележа добычи между племенами — «принимать деньги научили их мы» (гл. 15).

Римские деньги распространялись только в пограничных с империей областях, более отдалённые племена их не знали, и там господствовал простой обмен. Ремёсла, в частности металлургия, были развиты слабо, вооружение было крайне несовершенным. Письменность находилась в зачаточном состоянии и употреблялась только жрецами для магических обрядов и гадания. Материнское право уже сменилось отцовским, но пережитки его были ещё очень сильны. Они отразились в том, что женщины занимали особо почётное место как в семье, так и в культе. Во время восстания Цивилиса жрица и пророчица из племени бруктеров Веледа играла огромную роль в организации восставших, вдохновляя их на борьбу с Римом.

Племя фризов, живших по соседству с батавами в устье Рейна, не давало рекрутов, но было обложено податями — оно должно было поставлять кожи для армии — и находилось под надзором римских префектов. В 28 г. фризы восстали и на короткое время вернули себе свободу. В 47 г. они вновь были покорены Корбулоном. В 57 г. два их вождя получили римское гражданство, как клиенты Рима. Долго сражались за независимость херуски во главе с победителем Вара Арминием. Их борьба осложнялась наличием среди них сильной проримской партии Тиберий, отозвав Германика из-за Рейна, всячески старался поддерживать среди них внутренние раздоры. В конце концов херуски снова попали в зависимость от Рима. В особом положении было племя гермундуров. Вытесненные херусками со своего старого местожительства на Эльбе, они были поселены римлянами на левом берегу Дуная с обязательством защищать границы провинции Реции, не имевшей до Клавдия римских гарнизонов. За верность Риму гермундурам — единственному из всех «варварских» племён — было разрешено появляться внутри провинции и вести торговлю в главном городе Реции.

Германцы не знают даже минимального изобилия, необходимого для эстетического оформления жизни, утверждает Тацит. Дома свои «они строят, не употребляя ни камня, ни черепицы; все, что им нужно, они сооружают из дерева, почти не отделывая его и не заботясь о внешнем виде строения и о том, чтобы на него приятно было смотреть» (гл. 16), Так же мало внимания уделяют германцы и привлекательности одежды (гл. 17). Им неведома столь развитая у греков и римлян своеобразная эстетика зрелищ. «Вид зрелищ у них единственный и на любом сборище тот же: обнаженные юноши, для которых это не более как забава, носятся и прыгают среди врытых в землю мечей и смертоносных пик» (гл. 24).

При отсутствии минимального изобилия нет обеспеченного досуга, создающего предпосылки для размышления, творчества и в первую очередь образования. Германцы отсталы и неграмотны. «Тайна письма равно неведома мужчинам и женщинам» (гл. 19). Ни о каких школах для детей и юношества здесь нет и речи. Во всех слоях общества дети «долгие годы живут среди тех же домашних животных, копошатся в той же земле» (гл. 20).

В этом обществе нищеты и неразвитости духовная жизнь оказывается всецело связанной с религией, исполненной дикости и суеверий. «В. установленный день представителя всех связанных с ними по крови народностей сходятся в лес, почитаемый ими священным» поскольку в нем их предкам были даны прорицания и он издревле внушает им трепет, и, начав с заклания человеческой жертвы, от имени всего племени торжественно отправляют жуткие таинства своего варварского обряда» (гл. 39).

Главное в германской религии для Тацита — это ее бесчеловечность, страх, давящий личность и уничтожающий ее. Роща, о которой здесь идет речь, внушает германцам постоянно гнетущий ужас, и именно это чувство панического ужаса составляет для них суть религиозного переживания.

Другая важнейшая характеристика общественного состояния германцев — отсутствие у них развитой государственности. Ни «цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом», ни военные вожди «не наделены подлинной властью» (гл. 7). И те, и другие «больше воздействуют убеждением, чем располагая властью приказывать» (гл. 11). У германцев поэтому с их родоплеменным укладом, народными собраниями, патриархальностью общественных отношений царит догосударственная свобода (гл. 11, 20).

Она находит свое выражение прежде всего в отсутствии общественной дисциплины и ответственности перед общенародными интересами. Проводя всю жизнь в боях и набегах, германцы тем не менее не умеют воевать, а лишь «сшибаются в схватках» (гл. 30), движимые минутными страстями и своекорыстными интересами.

Неспособность согласовать все усилия и направить их в единое русло, отсутствие выдержки и дисциплины характеризуют не только поведение германцев на ноле боя и не только их общественное устройство — они обусловливают и все их повседневное существование. Здесь каждый сам себе голова, каждый волен преследовать собственные цели и потому враждовать с каждым. «Встав ото сна, который у них обычно затягивается до позднего утра, они умываются, чаще всего теплой водой, как те, у кого большую часть года занимает зима. Умывшись, они принимают пищу; у каждого свое отдельное место и свой собственный стол. Затем они отправляются по делам и не менее часто на пиршества, и притом всегда вооруженные. Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран» (гл. 22).

Анархическая свобода германцев имеет оборотную сторону: как ни независим каждый, все вместе они покорны тирании. Во второй части книги рассказ Тацита строится как ряд сообщений об отдельных племенах, все более удаленных от хорошо известных римлянам прирейнских народностей. По мере этого движения характер общественной организации германцев как бы меняется. Уже живущие неподалеку от Рейна хаты отличаются своим умением повиноваться военачальникам. Живущие дальше на восток маркоманы и квады представляют собой огромные народы, которые при этом подчиняются единой власти царя (гл. 42), К северо-востоку от них Тацит помещает лугиев, а «за лугиями обитают готоны, которыми правят цари — несколько жестче, чем у других народов Германии, однако еще не вполне самовластно» (гл. 44). Их северные соседи уже всецело покорны своим правителям, тогда как еще дальше, на островах Океана, живут свионы, которыми «повелевает единый властитель, не знающий ограничений и не заботящийся о согласии подданных ему подчиняться» (гл. 44). Неуклонно нарастающее самовластье правителей и рабская покорность народов достигают апогея у ситонов, располагающихся на самом краю света, — ими неограниченно и единодержавно, как некое божество, правит женщина (гл. 45).

Во второй части книги, где описывается покорность германцев тирании, Тацит изображает их племена по отдельности и последовательно; в первой, в которой рассказывается об их анархической свободе, дается обобщенный образ Германии, основанный на наблюдениях над теми же племенами и народами. В основе обеих частей книги, другими словами, лежит один и тот же материал, и раболепие наряду со своеволием оказываются сосуществующими характеристиками одних и тех же германцев. Тацит не видит здесь противоречия, оба эти свойства образуют для него взаимосвязанные проявления единого начала — варварства.

Язык этого произведения отличает одна любопытная особенность — в книге необычно много (около 20%) отрицательных предложений по форме или по характеру высказываемой мысли. «Страна их, в общем достаточно плодородная, непригодна для плодовых деревьев; мелкого скота — в ней великое множество, но по большей части он малорослый, да и быки лишены обычно венчающего их головы горделивого украшения» (гл. 5). «У них не заметно ни малейшего желания щегольнуть убранством, и только щиты они расписывают яркими красками. Лишь у немногих панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем. Их кони не отличаются ни красотой, ни резвостью» (гл. 6) и т. д. Особенно показательна гл. 27, первая часть которой сплошь состоит из отрицательных предложений, Извлечение информации из высказываний такого типа основано на внутреннем сопоставлении отрицательного суждения с соответствующим ему положительным. Непригодность почвы для плодовых деревьев составляет ее содержательную характеристику лишь в глазах читателя, который привык видеть вокруг себя плодовые сады и рощи.

Эта особенность стиля Тацита сразу наталкивает мысль на сравнение: Германия воспринимается сквозь призму знаний об Италии, за германцами здесь все время стоят римляне. Подавляющее большинство учёных признает, что сравнение с Римом играло здесь главную роль. Текст книги полностью подтверждает этот взгляд. Дело не только в подразумеваемых или высказанных сопоставлениях. Даже там, где изложение Тацита ведется как нейтральный, вполне объективный рассказ, оно изобилует намеками и напоминаниями, которые от наших глаз подчас ускользают, но римского читателя все время приводили к мысли о контрасте его действительности и мира, описанного в книге. «Ограничивать число детей или умерщвлять кого-либо из родившихся после смерти отца считается среди них постыдным» (гл. 19).

Оба этих обыкновения были важными проблемами для римлян I в. В знатных и богатых семьях всячески избегали деторождения. Это лишало семью устойчивости, множило число внебрачных связей, запутывало вопросы наследования и плодило ловцов завещаний, было одной из ярких форм моральной деградации общества, с которой тщетно вели борьбу императоры. У Тацита об этом не сказано ни слова; он просто констатирует, что у германцев ограничивать рождаемость не принято, но римский читатель знал, как остро стоит этот вопрос в римских семьях, и внешне нейтральная констатация заставляла его задумываться над сопоставлением германских и римских порядков. Точно такой же смысл имело и сообщение об убийстве новорожденных, почему-либо семье нежелательных. Именно с данного времени этот старинный римский обычай, как и иные формы жестокости, начинает встречать моральное, а затем и юридическое осуждение. Упоминание о том, что германцы его не знают, содержало скрытую отрицательную характеристику этих сторон римского семейного права. Подобное же косвенное изображение римской действительности в виде изображения действительности германской заключалось во фразе: «Пища у них простая — дикорастущие плоды, свежая дичина, кислое молоко» (гл. 23) — и во многих других сходных.

Примечательно, что в обоих цитированных отрывках сообщаемые Тацитом сведения неточны. Право отца признать или не признать новорожденного и убийство младенцев, семьей не признанных, были характерны не только для римлян, но и для древних германцев; их рацион питания отнюдь не был столь примитивен, как говорится в книге. Мнение о том, что Тацит плохо представлял себе описываемую им действительность и что соответственно такого рода неточности могут объясняться неосведомленностью автора, в настоящее время должно быть оставлено 12. «Если попытаться установить, что перевешивает — совпадения или противоречия — при сопоставлении литературных данных, содержащихся у Тацита, и данных археологии, приходится признать, что соответствия тут многочисленны, а расхождения относительно незначительны. Отрицать последние нельзя, но они не могут хоть сколько-нибудь серьезно поставить под сомнение компетентность римского автора» 13. Тацит хорошо знал жизнь прирейнских племен, и отступления от истины естественнее рассматривать не как ошибки, а как тенденцию, причем скорее всего сознательную. Описывая обычаи германцев, которые особенно ясно сопоставлялись в глазах читателя с римскими, Тацит стремился дать контрастный материал, оттеняющий определенные стороны жизни римлян. Она в не меньшей мере, чем жизнь германцев, является предметом книги. «Германия» написана как контрапункт римской и германской тем, «мы» и «они», и написана ради него. Он образует ее содержание, ее суть и смысл.

Противоположность варварству есть культура. В той мере, в какой в «Германии» содержится всестороннее описание варварства, и описание это построено так, что за ним все время сквозит противоположное состояние, мы получаем возможность представить себе, как Тацит понимал культуру.

Если варварство наиболее полно и последовательно представлено германцами, то столь же полным и последовательным воплощением культуры является противостоящий им Рим. Он характеризуется по тем же двум главным направлениям, по которым строилось описание Германии: в основе культуры лежат развитая государственность и материальное изобилие.

В книге Тацита Германия и Рим выступают как враги, ведущие между собой ожесточенные войны. Войны эти длятся уже более 2 столетий (гл. 37). Они давно перестали быть военным конфликтом, кампанией или даже рядом таковых. Перед нами вековое противоборство двух взаимоисключающих укладов жизни, где столкнулись Imperium (гл. 33), т. е. государственный организм, подчиненный опирающейся на военную силу центральной власти, и Germanorum libertas, «германская свобода» (гл. 37), — хаос местнических интересов и эгоистического Своеволия. В этом конфликте римляне и используют прежде всего особенности германцев, вытекающие из отсутствия у них развитой государственности, — их неорганизованность (гл. 23), распри (гл. 33), слабости, связанные с отсутствием единства (гл. 21) и выдержки (гл. 23), И в «Германии», и в других сочинениях Тацит подчеркивает, что, живя войной и для войны, германцы так и не сумели выработать у себя дисциплину, привыкнуть к ответственности на поле боя, что отличает их от римлян и делает слабее последних.

Если так обстоит дело с государственностью как чертой культуры, то несравненно более сложными оказываются отношения между культурой и варварством, рассмотренные в плане противопоставления материального изобилия и нищеты.

Германское общество бедно, римское в противоположность ему отличается богатством. Все замечания о нищете и примитивности существования германцев по контрасту указывают на сложность и разнообразие жизни в империи, на насыщенность ее искусством, на обеспеченность комфортом. Этим, однако, дело не исчерпывается, и мы присутствуем здесь лишь при начале долгого и сложного движения мысли. Бедность германцев, как выясняется при сопоставлении их с соотечественниками Тацита, порождает не только отрицательно отличающую их от римлян дикость, но и нравственную чистоту, отличающую их от римлян положительно. Подарки, которыми при

вступлении в брак обмениваются у германцев жених и невеста, состоят лишь из скота и оружия. Но смысл этих простых и грубых даров в том, что они напоминают женщине не о символическом, а о совершенно реальном ее «призвании разделять труды и опасности мужа и в мирное время, и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он» (гл. 18). Основанный на этих принципах брак создает прочную и здоровую семью, «и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта» (там же). Женщина здесь не эмансипирована совершенно, ее чувствам и желаниям не придается никакого значения, и наказанием за измену является дикарский самосуд. Но зато, полагает Тацит, «у столь многолюдного народа прелюбодеяния крайне редки» (гл. 19), и женщины здесь «обретают мужа одного навеки, как одно у них тело и одна жизнь» (там же).

Все эти рассуждения содержатся в главах, где особенно много намеков на римскую действительность и прямых противопоставлений ей. Контекст не оставляет сомнений в том, что именно при рассмотрении в одной системе с богатой римской цивилизацией представление о германской нищете, поначалу казавшейся чем-то однородно убогим, становится неоднозначным. В сравнении с изощренностью римской жизни она приобретает значение здоровой простоты, не переставая от этого быть убогой примитивностью. Тацит ясно видит и существование обеих этих сторон, и их единство: приведенное выше утверждение о редкости прелюбодеяний у германцев является непосредственным продолжением фразы «тайна письма у них равно неведома и мужчинам, и женщинам»; логической связи между обоими суждениями нет никакой, так как единство их не в логике, а в восприятии самого принципа общественной примитивности как органически двойственного, в нераздельности в этой системе нравственной чистоты и духовной бедности.

Римский принцип культуры, понятой как развитие, богатство и сложность, обнаруживает при сравнении с противоположным началом подобную же двойственность, Все отношение Тацита к Германии и германцам не оставляет сомнений в том, что римская жизнь, порядки, государственность, цивилизация сохраняют для него значение нормы и ценности. Но подобно тому, как примитивность оборачивается простотой, так и развитие неотделимо от извращенности. «Целомудрие германских женщин ограждается тем, что они живут, не зная порождаемых зрелищами соблазнов, не развращаемые обольщениями пиров» (гл. 19). Смысл этой фразы в том, что римлянки знали порождаемые зрелищами соблазны, были развращаемы обольщениями пиров и потому не обладали ни чистотой, ни скромностью. Присутствие женщин в амфитеатрах во время гладиаторских боев и атлетических состязаний считалось неприличным, но, тем не менее, издавна широко практиковалось. Август официально осудил это обыкновение; однако и он не решился запретить его полностью, а отвел женщинам особые места на самой верхней галерее.

Отсюда вытекает ряд вопросов, требующих ответа. Означает ли все сказанное, что и культура, и варварство представляют собой для Тацита величины, лишенные внутреннего единства, состоящие из разнородных элементов, одни из которых могут оцениваться положительно, а другие — отрицательно? Или нищета германцев, их нравственное здоровье, духовная примитивность и анархическая свобода производны от некоторой основы, которая и составляет суть варварства, точно так же как богатство, безнравственность и организованность римлян порождены тем, что носит название культуры? Если да, то в чем состоит этот принцип и эта основа, что, другими словами, составляет единство каждого из обоих состояний?

Ответом на эти вопросы является «Германия» в целом. В самом ее центре, однако, на границе равных по объему первой и второй частей, лежит небольшая глава, играющая особую роль и как бы «моделирующая» проблематику всей книги. Ответы на поставленные вопросы высказаны здесь наиболее сжато, образно и прямо. «Ростовщичество и извлечение из него выгоды им неизвестно, и это оберегает их от него надежнее, чем если бы оно воспрещалось. Земли для обработки они поочередно занимают всею общиной по числу земледельцев, а затем делят их между собою смотря по достоинству каждого; раздел полей облегчается обилием свободных пространств. И хотя они ежегодно сменяют пашню, у них всегда остается излишек полей. И они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить таким образом недостаток в земле, не сажают плодовых деревьев, не огораживают лугов, не поливают огороды. От земли они ждут только урожая хлебов. И по этой причине они делят год менее дробно, чем мы: ими различаются зима, и весна, и лето, и они имеют свои наименования, а вот название осени и ее плоды им неведомы» (гл. 26).

Первая фраза этой главы представляет собой столь типичное для «Германии» сообщение — намек: незнакомство с ростовщичеством ограждает германцев от него лучше, чем всякого рода запрещения; где с ним пытаются бороться с помощью запрещений, не сказано, но каждому читателю было ясно, что Германия сопоставляется здесь с Римом. Противопоставление это реализуется в обоих основных планах, в которых строится книга! контраст денежного богатства и более или менее натурального уклада есть в то же время противоположность государственно-законодательного регулирования общественной жизни и изначальной естественности этой жизни. Установленное таким образом понятие естественной свободы в пределах той же фразы расширяется и переходит на другой качественный уровень. Свобода раскрывается здесь не столько как тип общественных отношений, сколько как некоторая общая характеристика германского мира и мироотношения — как пребывание вне разумно дифференцированной и организованной действительности, в монотонной и потому безразличной пространственной бесконечности. Между сообщениями о ростовщичестве и о принципах раздела земель, на первый взгляд разобщенными и отрывочными, обнаруживается связь — «германская свобода».

Отрицательная форма, в которую в соответствии с господствующим стилистическим приемом книги облечено это ключевое суждение, тут же уводит мысль читателя к противоположному принципу — к тем, кто «состязается с природой». Что же это значит — «состязаться о природой»? Как всегда в «Германии», на поверхности изложения располагаются вещи точные, конкретные и прозаические: «сажать плодовые деревья, огораживать луга, поливать сады и огороды». Их непосредственным значением, однако, дело не исчерпывается. Посадка и выращивание плодовых деревьев, требующие удобрений, тщательного ухода, знаний, и сами по себе указывают на многовековой, целенаправленный опыт и культуру. Эта мысль не была новой в римской литературе.

У германцев «из земли выжимают урожаи одних лишь зерновых». Опять практические сведения по сельскому хозяйству предстают как форма, в которой заложена содержательная характеристика варварства в его контрасте с культурой. Главным с этой точки зрения является глагол imperare — «повелевать, приказывать, навязывать силой, требовать сверх сил», в подобном контексте почти неупотребительный. Римляне возделывают землю, германцы ее «насилуют»; культура предполагает деятельность, варварство и здесь означает либо пассивное приятие существующего, либо отношение к нему как к военной добыче; те, кто состязается с действительностью, стремятся выявить и использовать ее внутренние возможности; те, кто от этого состязания уклоняется, хотят только грабить. Сточки зрения Тацита, германцы — варвары.

Переходный характер германского общества, которое начало преобразовываться из бесклассового общества в классовое, отразился и на его политической структуре. По-прежнему существовало народное собрание; ко времени Тацита оно превратилось в постоянно действующий орган. Народное собрание состояло из всех вооружённых мужчин племени и решало вопросы войны и мира, было верховным судилищем и т. д. Но его характер уже изменился. В народном собрании не было прежнего равенства. Совет старейшин и других вождей всё в большей мере отражал интересы выделившейся племенной знати. Из среды знати избирались должностные лица, в мирное время отправлявшие суд по округам и сёлам, а также военные вожди, власть которых всё более усиливалась. Вокруг вождей уже создавались из лиц, принадлежавших к различным родам и даже племенам, постоянные дружины, единственным занятием которых были только войны и грабёж. Дружины являлись наиболее активным элементом в тех переселениях, которые предпринимали племена с целью захвата земель; захватываемые во время войн рабы и скот распределялись между вождём и членами дружин. По мере роста производительных сил у древних германцев начали возникать более крупные племена и прочные военные союзы. С усилением военной мощи племён появилась возможность более частых военных переселений. Война в свою очередь оказывала воздействие на породившие её условия: захват добычи увеличивал богатство и социальное влияние вождей и дружин.

Наиболее значительный племенной союз германцев удалось создать в I в. вождю маркоманнов Марободу. Маркоманны жили на Майне, но, спасаясь от римлян, ушли в первые годы нашей эры в Богемию (Чехию), покинутую частью населявшего её кельтского плзмени — бойев. Маробод провёл молодость в Риме и использовал полученные там знания при организации своего войска. К нему примкнула часть свевов, населявших Восточную Германию, лангобарды, лугии и многие другие. В результате он создал войско из 70 тыс. человек пехоты и 4 тыс. конницы. Его послы вели себя в Риме как представители равной державы. Хотя он не вступал в войну с империей, тем не менее был, по словам Тиберия, опаснее для Рима, чем в своё время Пирр и Ганнибал.

Существование этого крупного племенного союза само по себе активизировало все антиримские силы. Маробод становился союзником отпавших от Рима племён и давал убежище беглецам из империи. Вероятно, среди этих перебежчиков были и дезертиры, и беглые рабы, и провинциалы, не примирившиеся с римским гнётом.

В более позднее время страх перед возможным союзом галльских мятежников с племенами Британии явился одним из стимулов для завоевания Британии императором Клавдием. Надо думать, что сходные причины побудили Августа послать Тнберия против Маробода.

Война не состоялась из-за начавшегося тем временем панноно-далматекого восстания. Маробод не вмешался в борьбу Тиберия с восставшими. Это лишило его возможных союзников и ослабило его позиции. Ещё большую ошибку допустил несколько лет спустя вождь херусков Арминий, начавший войну с Марободом вместо того, чтобы, объединившись с ним, сплотить все антиримские силы. Но тогда ещё не создались предпосылки для образования длительных и крепких племенных союзов, а опытный в политике Рим делал всё возможное, чтобы обострять племенную рознь. В 17 г Маробод был разбит Арминием и обратился за помощью к Тиберию. Однако император не только не оказал ему помощи, но воспользовался его слабостью, чтобы лишить его власти. Маробод был поселён в Равенне, а маркоманны получили в цари римского ставленника Ванния из племени квадов, признавшего себя клиентом Рима. Ванний, объединивший племена квадов и маркоманнов, правил 30 лет и значительно расширил свои владения за счёт набегов на соседние племена. Впоследствии он был изгнан своими соплеменниками и поселён римлянами в Паннонии.

У некоторых племён власть вождей превратилась в королевскую, которая была ограничена советом знати. При попытке королей править самостоятельно рядовые германцы часто свергали их, упорно отстаивая старую родовую организацию.

В конце I в. маркоманны, квады, часть свевов и сарматы объединились, чтобы сбросить с себя клиентскую зависимость, и отказались давать Риму солдат. Они нанесли тяжёлое поражение императору Домициану, вторглись в Паннонию, и империи лишь с большим напряжением сил удалось восстановить прежнее положение. Квады и маркоманны снова стали клиентами Рима, дававшего им царей по собственному выбору. Но в 60-х годах II в. народ восстал против римской опеки и навязанных ему царей. Это послужило началом труднейших для империи маркоманских войн, с которых начинается поворот в истории её взаимоотношений с соседними народами Европы. В придунайских областях германцы составляли незначительное меньшинство, основная масса населения состояла здесь главным образом из фракийских и частично из кельтских племён.

Первым натиском древних германцев на Римскую империю было кельто-германское нашествие кимвров и тевтонов в конце 2 в. до н. э. Германцы были ближайшими соседями кельтов, с которыми античные авторы долгое время их отождествляли. Постоянные войны германцы и римляне вели между собой со времени завоевания Галлии Цезарем, разбившим в 58 г. до н. э. укрепившегося в Галлии вождя свевского племенного союза германцев Ариовиста. При императоре Августе римские полководцы — Друз и другие — завоевали земли между Рейном и Везером. Но после поражения, нанесенного племенем херусков с Арминием во главе римскому полководцу Вару в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.), римляне перешли от наступления к обороне северных и западных границ. Хотя восстание херусков и не грозило Риму серьёзной опасностью опасностью впечатление в Риме от известия о битве в Тевтобургском лесу было очень сильным. Сам Август, по рассказам современников, в отчаянии восклицал: «Вар, Вар, верни мои легионы!».

Был построен «Римский вал» — цепь укреплений между верховьями Рейна и Дуная. Наступил период мирных отношений между германцами и Римом. Шла оживлённая торговля с пограничными племенами. Вожди с дружинами, а иногда и целые племена селились на римской территории в качестве воинов. Большое количество германцев проникало в римскую армию и отчасти в государственный аппарат. Германцы также составляли значительную часть рабов, вольноотпущенников и колонов в империи. В этот период намечаются экономические и социальные предпосылки для образования больших племенных союзов, для возникновения народов, игравших в дальнейшем главную роль в истории средневековой Европы. Начинается упорная и длительная борьба этих племён с рабовладельческим Римом. Но империя ещё оставалась победительницей. Племена и народы, вступавшие с Римом в борьбу, были слабо подготовлены к этой борьбе: это были ближайшие соседи империи, их экономическое и социальное развитие шло под слишком сильным Римским влиянием, и образовавшаяся в их среде аристократия в большинстве случаев искала и находила союзника в римском правительстве, предавая свободу своих соплеменников. Положение меняется с III в., когда престиж и реальные силы империи начали падать, а на борьбу с ней выступили германские, сарматские и славянские племена, развивавшиеся самостоятельно, без влияния Римской империи.

Говоря о Скифском (Балтийском) море, римский учёный Плиний Старший, живший в I в. н. э., помещал на его юго-восточном побережье сарматов, германцев, венедов, скифов и гирров. Одно из перечисленных племён, а именно венеды — славянское, о чём свидетельствует тот факт, что племенное название венедов, вентов, виндов и т. д. сохранялось за западными славянами до сравнительно позднего времени. Так, готский историк VI в. н. э. Иордан писал, что племена венедов весьма многочисленны и имеют различные названия, «однако, главным образом, они именуются склавинами и антами». Свидетельство Плиния отвечает археологической карте расположения племён к северо-востоку от Эльбы, где жили самые северные из германских племён, затем за ними славяне, а далее на север и северо-восток — финские племена.

Очень важны свидетельства Тацита, хотя он специально описал Германию и поэтому уделил сравнительно мало внимания соседям германских племён. Отмечая этническое различие венедов и германцев, Тацит сообщает, что по образу жизни венеды ближе к германцам, чем к кочевникам-сарматам. Это свидетельство Тацита вполне подтверждается характером культуры славянских племён того времени. Тацит отводит венедам довольно большую территорию, указывая, что они живут между певкинами (бастарнами), которых он помещает в Прикарпатье, и фенами (финнами), находившимися к востоку и северо-востоку от современного Рижского залива.

Дальнейший рост производительных сил у германцев и связанный с ним процесс углубления социальной дифференциации, у многих племён ускоренный сношениями с римлянами, привели к усилению натискагерманцев на империю. Маркоманская война (165—180 гг.) — нашествие квадов, маркоманнов и других племён, а затем вторжения в 3 в. ряда племён — готов, франков, бургундов, алеманнов — были предвестниками переселения народов 4—6 вв. Нашествие германцев, славян и других племён, сочетавшееся с восстаниями римских рабов и колонов, способствовало крушению в 5 в. рабовладельческого строя Западной Римской империи.

Сравнение германцев времён Тацита с германцами III в. показывает, как велико было различие между ними. В III в. германское общество имело уже довольно сильную и богатую племенную знать, нуждавшуюся в тонких тканях, изящной утвари, драгоценных украшениях, хорошем вооружении, золоте и серебре. Местное ремесло достигло такого уровня, когда оно могло удовлетворять этим потребностям. О его состоянии позволяют судить находки в Шлезвигских болотах вещей, относящихся к середине III в. и хорошо сохранившихся благодаря тому, что они были занесены торфом. Эти находки показывают, на каком высоком уровне стояли местное ткацкое, кожевенное, керамическое, стекольное, металлургическое производства, основанные на римской технике, которая была освоена и развита местными ремесленниками. Особенно большое значение имел уровень

...