Светлана Константиновна Астрецова

В руках у вас

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Светлана Константиновна Астрецова, 2017

Светлана Астрецова — поэт, художник, журналист, режиссёр. Лауреат международных литературных премий и фестивалей, таких как «Серебряный стрелец», «Русский Stil», «Золотая строфа», «Славянские традиции» и других. Её книга «В руках у вас» — переосмысление образов, созданных Серебряным веком. Это не просто сборник стихов, а скорее поэтический альбом, где собраны авторские иллюстрации и фэшн-фотографии.

16+

ISBN 978-5-4485-1420-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. В руках у вас
2. В РУКАХ У ВАС
3. АВТОРА!
4. СОМНИТЕЛЬНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ
5. ПОЭЗИЯ ЛИНИЙ
6. КОНЦЕРТ ПАГАНИНИ
7. ПРОРЫВ В ПРОШЛОЕ
8. ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
9. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: «ПОЭТ ПЕРЕД ЗАЛОМ»
10. ЧАСТЬ ВТОРАЯ: «ПЛЯСКА СМЕРТИ»
11. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: «АНТИЧНЫЙ ИДЕАЛ»
12. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: «АЛЕФ»
13. ЧАСТЬ ПЯТАЯ: «ТЕАТР МАНЬЕРИЗМА»
14. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: «РОМАНТИЧЕСКИЕ ДЕКОРАЦИИ»
15. ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: «ИСКУССТВО ПОТЕРЬ. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПЕРЕВОДЫ»
    1. АРТЮР РЕМБО
    2. ШАРЛЬ БОДЛЕР
    3. ЖАН КОКТО
    4. ОСКАР УАЙЛЬД

В РУКАХ У ВАС

Поэзия недостижима. Она не падает с небес поэту в руки, а если и падает, то требует от него невероятных жертв.

Жан Кокто

Нужно петь, что все темно,

Что над миром сны нависли…

— Так теперь заведено. —

АВТОРА!

Мне нравится, что живописцы позднего Средневековья по большей части не подписывали картины, как, например, неизвестный автор знаменитого кёльнского триптиха. Когда мастер в тени, его имя не повлияет на судьбу произведения, создатель уже не важен, важна работа. Мне всегда казалось, что авторство не имеет особого значения, это касается и моих стихов. Конечно, в век телевидения и интернета сохранить анонимность нереально. Рано или поздно станет известно, кто автор.

Творческие вечера традиционно предваряют биографической справкой. Почти в каждом поэтическом сборнике есть раздел «об авторе» или краткий перечень дат и событий, заключенный в «хронологическую таблицу».

Всех интересует, где и когда родился поэт, к какой конфессии принадлежал и какое блюдо предпочитал на ланч. Желающим проникнуть в тайны рациона художника, рекомендую обратиться к книге Сальвадора Дали «Дневник гения», где «безумный каталонец» описал все составляющие «далианского меню»: сахарные сосиски, «руки цыганки» и омар в шоколаде. Однако помимо гастрономической есть биография читательская, зрительская, чувственная.

СОМНИТЕЛЬНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ

Свою автобиографию я могла бы начать с исторических реминисценций:

Я родилась 16 октября 1990 года в Москве. Спустя 136 лет после того, как в Дублине появился на свет Оскар Уайльд. За 197 лет до моего рождения на площади Республики в Париже обезглавили Марию-Антуанетту.

Я могла бы продолжить рассказ в жанре «читательской биографии»:

«Те, кто читают книги, владеют миром, те, кто смотрят телевизор, — теряют его». Мне повезло, я предпочитала книги телевизору. Сначала мне читала мама: стихи Пушкина и Лермонтова, вместо колыбельных, затем последовали Блок, Пастернак, Цветаева, Гумилев.

В возрасте двух лет я бойко лопотала в рифму на непонятном языке. В четыре года знала наизусть «Песнь о вещем Олеге». К пяти годам научилась читать сама. Особенно любила читать ночью, при свете фонарика. Иногда под одеялом и до рассвета.

С тех пор я делила существование между двумя мирами, отнюдь для меня не равноценными.

Был «настоящий» мир: моих друзей, школы, шалашей, летних купаний, игр с авантюрными сюжетами. Мир книг был более настоящим. Он существовал благодаря Булгакову и Мариенгофу, Уайльду и Шоу, Диккенсу, Гамсуну, Виану.

Из книг я узнала о существовании чего-то большего, чем то, до чего можно дотронуться. Они многому меня научили: я обрела обостренную способность чувствовать. Благодаря роману Достоевского «Идиот» я ощутила смерть. Даже почувствовала ее запах.

«… Спавший был закрыт с головой, белою простыней, но члены как-то неясно обозначались; видно только было, по возвышению, что лежит протянувшись человек… В ногах, сбиты были в комок какие-то кружева, и на белевших кружевах, выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен… Вдруг зажужжала проснувшаяся муха, пронеслась над кроватью и затихла у изголовья». Затворенные наглухо окна, четыре склянки ждановской жидкости, покойница под «американской клеенкой», и двое обезумевших мужчин у нее ног. Сцена с мертвой Настасьей Филипповной стояла у меня перед глазами несколько недель. Я вообще сравниваю Достоевского с какой-то печатью человечности, которая формирует душу и которую нельзя стереть или забыть.

Это была не проза — поэзия. Искусство, в котором жила Смерть. До этого смерть была для меня абстракцией, наподобие «Черного квадрата» Малевича. Теперь она предстала в объеме. В мельчайших подробностях, которые были реальнее реальности. Как стигматы на ладонях «Мертвого Христа» Ганса Гольбейна.

Понимание литературы совпало с осознанием смерти, а значит, и жизни. Заставило почувствовать поэзию жизни и смерти. Тогда я поняла, что должна заниматься поэзией. Отсюда пойдет отсчет моей писательской биографии. И это уже ближе к делу.

Истинная биография поэта — не в хронологии дат, а в произведениях. Жизнь художника можно по-настоящему изучить лишь по его работам.

Я предлагаю рассматривать поэтическое произведение отдельно от личности его создателя. Как античный барельеф, найденный при раскопках Геркуланума. Мне бы хотелось сделать вас очевидцами удивительных видений, оставляя за собой роль проводника в мир теней. Тем более, что обращаюсь к людям, которые могли бы представить более затейливую цепь событий и вообразить приключения более жуткие чем те, которые произошли в реальности.

ПОЭЗИЯ ЛИНИЙ

На рубеже IV — III веков до нашей эры греческий поэт Симмий Родосский начал писать стихотворения в форме секиры, яйца, крыльев, с соответствующим форме содержанием. Поэзия барокко породила стихи-рисунки. В России XVII столетия они были в большой моде. Каллиграммами увлекались футуристы начала прошлого века.

«У писателя линия главенствует над сутью и формой. Она идет через слова, которые он собирает вместе. Она — постоянно звучащая нота, не видимая и не слышимая. Она — в некотором смысле стиль души, и если эта линия где-то внутри прерывается и лишь закручивается арабеской, значит души больше нет и слог мертв», — писал Жан Кокто в сборнике очерков «Трудность бытия».

Для меня всегда было важно изобразительное начало. Быть может поэтому я часто иллюстрирую свои произведения. Рисунок и слово идут параллельно, являясь логическим продолжением друг друга. Линия может стать и буквой и рисунком. Буквы образуют строки, переходящие в фигуры людей и животных. Поэзия та же линия — рисунок та же поэзия. «Живопись — молчащая поэзия, а поэзия — звучащая живопись». Все едино.

Однажды рисунки и стихи превратятся в ожившие изображение и звучащее слово — в искусство кино. В этой области я еще мало знаю и умею, совершая первые неуверенные шаги, из которых впоследствии рассчитываю сочинить изощренный танец.

Оговорюсь: поэзия — это не только рифмованые строки. Поэзия может жить в фильме, музыке или картине.

Если говорить о влиянии чужих работ — раз пять или шесть мне доводилось испытывать невероятное ощущение, озарение, что-то, проливающее свет на твое существование. И иногда — даже если тебя с автором разделяют века — ты словно обретаешь брата и осознаешь, что теперь не одинок. Так на меня повлияли «Дориан Грей» Уайльда, «Демон сидящий» Врубеля, «Реквием» Моцарта и «Казанова» Федерико Феллини,

Переводы западно-европейских поэтов стали моей поэтической школой. Лучшей из возможных. Подражание «золотым голосам Cеребряного века» — университетом. Самым чарующим.

И те и другие я включаю в подборку. Это неотъемлемый отрезок пути, этап не менее важный, чем то, что я делаю сегодня. Ранние стихи близки и дороги мне, как детские фотографии.

КОНЦЕРТ ПАГАНИНИ

Выйдя из отеля на площади Пигаль, можно прогуляться в центр Парижа, мимо знаменитой Опера Гарнье по направлению к церкви Мадлен. Она носит имя святой Марии Магдалины. Строительство церкви началось в 1763 году, но было остановлено во времена Французской револю