Оглавление

1. Дорогами илархов
2. Пролог
3. Дорога первая «По Великой Степи»
   1. Набег роксоланов
4. Дорога вторая «За Доном»
   1. Курган киммеров
   2. Спитамен
   3. Сколоты
   4. Поединок
   5. Снова в пути
5. Дорога третья «Горы»
   1. Встреча с Кавказом
   2. Жрицы Аргинпасы
   3. Томирис
   4. Долина трех рек
   5. В Персию
6. Дорога четвертая «Персия»
   1. У Гранники
   2. Галикарнас
   3. Исса
7. Дорога пятая «Искандер»
   1. Армия Македонии
   2. Непокорный город Тир
   3. Газа
8. Дорога шестая «Айгюптос»
   1. Мемфис
   2. Оазис Амона
9. Дорога седьмая «Обратно на север»
   1. Снова в Тир
   2. Сестра Мелькарта
   3. Перед решающей битвой
10. Дорога восьмая «Города сдаются без боя»
    1. Вавилон
    2. Персеполь
    3. Последний правитель Великой Персии
11. Дорога девятая «На зов сердца»
    1. Домой
    2. Вместо эпилога

Пролог

…Я закончил успешно школу и пытался поступить в Ленинградский Государственный Университет на факультет истории. Наверное, год был неудачным. Не нравятся мне круглые года, а этот как раз оказался — восьмидесятый. В общем — баллов недобрал.

Отец сочувственно похлопал меня по плечу и успокоил:

— Не переживай. Через два года поступишь. А пока учись сапоги чистить, да портянки наворачивать. Не хватает мозгов — значит надо Родину защищать.

Перспектива скорой армейской службы меня совсем не радовала. Сунулся на вечернее отделение. Зачем? Наверное, чтобы совсем не разувериться в себе. Поступил, чему ужасно обрадовался. Поступить-то, поступил, но повестка все же пришла. Поутру ожидала меня серой бумажкой с кривым размашистым подчерком и строгой прямоугольной печатью. Притаилась в почтовом ящике, как голодная змея.

Оценив моё тело на предмет физической мощи, меня направили в стройбат. Ну, что ж, лопата, так — лопата. Тоже — оружие.

Я попал служить на Кавказ, угодил прямо в чудное курортное местечко рядом с Кисловодском. Служил, как и все служили — разное бывало, что об этом рассказывать. Но вот какой странный случай произошёл под самый дембель.

Мы производили земляные работы вблизи небольшого карачаевского городка Учкекен. В этом городке находится трикотажная фабрика. Руководство решило расширять производственные мощности. Начали со строительства нового склада. Нас пригнали расчищать площадку под фундамент. Почва скальная. Ковш экскаватора вечно натыкался на пласты песчаника. Приходилось местами работать отбойными молотками.

Вдруг жало моего молотка нырнуло в щель между камнями и застряло намертво. Когда мы попытались ломами освободить жало, то приподняли каменную плиту. Под плитой зияла чёрная, загадочная пустота.

— Все! Кончай работу! Не трогай! — закричал наш водитель экскаватора. Он был из местных, и объяснил нам, что мы наткнулись на старинное захоронение.

Вскоре примчался милицейский уазик. Из машины вылез начальник отдела Мусса Текеевич, а с ним директор краеведческого музея Кисловодска, бородатый толстенький мужчина в очках.

Плиту очень осторожно сдвинули. Внизу оказалась неглубокая квадратная яма, наполовину засыпанная песком.

— И стоило поднимать шум? — недовольно пробурчал начальник отдела милиции. — Эй, боец, — поманил он меня. — Спустись, посмотри, что там внизу.

Я спрыгнул в яму. Глубина небольшая, около полутора метра. Что-то ощутил под ногой. Нагнулся и извлёк из слежавшейся пыли кусок ржавого металла, длиной сантиметров шестьдесят. Подумал, что это труба старая или еще что…

— Немедленно дай сюда! — закричал испуганно директор краеведческого музея и потянулся ко мне, чуть в яму не свалился.

Я передал ему осыпающийся кусок ржавого металла. Он схватил его, бережно уложил на камни.

— Что это? — нагнулся вместе с ним начальник отделения милиции.

— Копис, — благоговейно произнес директор музея, — как будто я нашёл давно утерянную лампу Алладина.

— И что? — не понял начальник милиции.

— Ну, как что? Как это — что? — возмутился директор музея. — Захоронение Кобанского периода. Сенсация!

Что в этом куске ржавчины было сенсационного, никто поначалу и не понял. Стройку на время прекратили, а нас заставили охранять «бесценную яму». Вскоре прибыли археологи из Черкесска. Из-под слоя земли на дне ямы они извлекли два скелета. Как объяснил старший из группы: скелеты мужчины и женщины. Но самое удивительное нашли потом: множество наконечников стрел, всевозможные украшения, небольшие керамические сосуды с ручками в виде причудливых зверей. А в ногах человеческих останков лежали кости большой собаки.

Вечером, после раскопок старший археолог, доктор наук, Аскер Ибрагимов, до сих пор его помню, рассказывал нам за чаем, о далёких временах, когда здесь на Кавказе, жили дикие, свободолюбивые горцы, предки нынешних народов. Мы слушали его, раскрыв рты, до того он захватывающе рассказывал. Да еще ночи в горах тёмные. Костер едва разгонял темноту вокруг нас. Закопчённый старый чайник шипел над углями. А чай какой вкусный с кусковым сахаром, крепкий.

Вдруг в самый интересный момент рассказа к нашему костру подошел старик, а с ним белая коза. Ничего в нем не было приметного. На вид — лет семьдесят. Годы скрючили его спину, но движения были резкими, свободными. Одет он был, как большинство местных стариков: шляпа с выцветшими полями, зелёная армейская рубаха, старенький пиджачок неопределённо-серого цвета, галифе с генеральскими лампасами и яловые сапоги. А лицо никак не разобрать: горбатый нос торчал из лохматой бороды.

— Салам, труженики, — поздоровался он.

— Здравствуйте, — ответили мы.

Старик оглядел яму, увидел кости и тяжело вздохнул:

— Эх! Вот, вы же добрые люди. А зачем спящих тревожите?

— Как это — зачем? — удивился Аскер Ибрагимов. — Ты, садись, отец. Чайку попей. Тут склад будут строить. Понимаешь? А могилам не место.

— И куда вы их перезахороните?

— Отвезём в Черкесск, в институт. Будем изучать. Надо же узнать: кто они были.

— Люди они были, — недовольно прервал его старик. — Хорошие люди. Труженики.

— Труженики, говоришь? Почему же в погребении столько оружия?

— Время такое было, — просто объяснил карачай, присаживаясь на корточки. — Забирали бы вы все оружие, да украшения, а косточки бы не трогали.

— У нас другой порядок, — терпеливо объяснял ему Мусса Ибрагимов. — Вот, мы акинак нашли странной формы, — указал он на тот кусок истлевшего металла, который я нашёл. — Не у каждого воина такой имелся. Вывод — не простые это пастухи.

— Эх, учёный, — покачал головой старик. — Вот, ты много знаешь, книжек прочитал, целый шкаф, наверное, а акинак от кописа отличить не можешь.

Мусса Ибрагимов чуть не подавился чаем.

— Ох, отец, — с интересом взглянул он на старика. — А как ты это определил. Что еще ты можешь сказать?

— А что ты хочешь услышать? Знал бы ты, чья рука держала этот меч… Ай. Что с тобой впустую болтать, — махнул рукой старик и поднялся. — Пошли, Артемида, — позвал он свою белую козу, пожаловался ей: — До чего же люди невеждами стали…

— Странный какой-то дедок, — пожал плечами Мусса Ибрагимов, допивая чай.

Археолог ушёл, а мы остались охранять место раскопок. Дежурили по очереди. Да от кого тут охранять?

Ночью опять пришёл старик с козой. Сел молча у костра и долго глядел на кости в яме. Сидел неподвижно. Я уже начал думать, что он заснул. Но старик вдруг произнес:

— Хочешь, расскажу одну историю, солдат?

— Расскажи, — заинтересовался я. — А о чем?

— О чем все истории? О жизни. Слушай…

Наутро случилось ЧП. У нас украли останки. Унесли только два скелета людей и скелет собаки, больше ничего не тронули. Аскер Ибрагимов был вне себя от гнева. Начальник милиции его успокаивал, как мог, обещал в ближайшее время найти преступников.

— Да что их искать? — кричал старший археолог. — Дедок украл. Тот, сумасшедший, что ночью к нам приходил.

— Какой дедок?

— Обыкновенный, с козой, в сапогах, в шляпе…

— Да у нас тут все ходят в сапогах и в шляпе…

— Коза у него была белая.

— Да тут коз в каждом дворе… Как звать его?

— Уархаг, вроде, — вспомнил я.

— Вова, — позвал он своего водителя, молодого сержанта. — Ты не знаешь, у кого старик живёт по имени Уархаг?

— Не знаю, — пожал плечами Вова. — Имя не карачаевское. Может, он из Армян?

— Не беспокойся, уважаемый Аскер, найдём, — заверял Мусса Текеевич начальника археологической партии.

Но не нашли. Исчез бесследно дедок.

Я давно забыл про этот случай. Но, спустя много лет, вдруг старик приснился мне, все тот же: в шляпе, в сапогах яловых, и спрашивает:

— Ты рассказ мой помнишь, сынок?

Дорога первая «По Великой Степи»

Набег роксоланов

Репейник вскинул мохнатую морду. Настороженно принюхался. Утробно зарычал и вскочил на лапы. Грязно-коричневая шерсть на холке вздыбилась. Пес пристально уставился куда-то в темноту. Рычание его становилось все злее и громче.

Исмен очнулся от дремоты.

— Кого учуял? — спросил мальчик, прислушиваясь к тишине уходящей ночи. На востоке небо уже подкрашивалось бледной синевой. Звезды тускнели. Но земля еще лежала под покрывалом мрака, источая сырую прохладу сгинувшей недавней зимы.

Пес кинулся с лаем на невидимого врага и пропал за кругом света, падавшего от едва тлеющего костра.

— Репейник, стой! — крикнул Исмен вдогонку. Куда там!

Волки! — подумал мальчик. Рука сама потянулась к ножу. Пальцы ощупали деревянные ножны, привязанные к правому бедру двумя кожаными ремешками, коснулись костяной гладкой рукояти. Если стая большая, ему с Репейником вдвоем не справиться. Вчера крутились серые разбойники возле табуна. Исмен отгонял их, меча камни с пращи. Репейник сцепился с молодым волчонком, неосторожно подошедшим к лошадям, и хорошенько подрал его. Пес из потомственных волкодавов, сильный — умеет зверя одолеть. Неужели на рассвете волки решили жеребенка отбить от табуна. Но лошади почему-то не встревожились. Так же продолжали спокойно пастись. Уж лошади–то волков бы учуяли, взволновались бы. Значит, это не волки, — люди. Люди в степи бывают хуже зверей. Репейник поднял отчаянный хриплый лай.

— Пошел! — крикнул кто-то на него из темноты.

Исмен почувствовал, как земля содрогается под топотом копыт. Прямо на него вылетели пять всадников. Все на крепких взмокших конях. В руках короткие копья. За плечами гориты полные стрел. Их возглавлял ксай в медном остроконечном шлеме и дорогих доспехах. Тело защищал кожаный панцирь с нашитыми, словно чешуя, металлическими пластинами. На широком поясе с бронзовыми птицами висел акинак в локоть длиной. Широкие медные ножны украшал тонкий чеканный узор. Длинный черный плащ укрывал спину. Под ксаем горячился рыжий молодой конь — красавец. Грудь широкая, ноги длинные, крепкие. Голову коня защищал шлем из толстой кожи с ветвистыми оленьими рогами.

Остальные четверо — слуги. Одетые попроще: в куртках без рукавов, грубо скроенных из коровьих шкур. Поверх простые нагрудники толстой кожи, украшенные круглыми медными бляхами. Вместо чепраков — козьи шкуры.

Языги, — сразу сообразил Исмен. — С ними надо держаться вежливо, — народ горячий, безжалостный.

— Мальчишка, уйми пса! — недовольно крикнул ксай.

— Репейник, прочь!

Пес поджал хвост и отбежал в сторону, но продолжал глухо рычать.

— Ты кто такой? — спросил ксай. Разгоряченный конь так и плясал под ним. Из широких ноздрей вырывался пар.

— Я из клана Луня, племени сираков. Пасу кобылиц, — ответил Исмен

— Пить дай. Что там у тебя? — потребовал ксай, заметив у костра кособокий кувшин.

Исмен схватил его и подал всаднику. В кувшине было кислое молоко. Исмен сам доил кобылиц, ждал, когда молоко скиснет в плотном кожаном мешке, затем добавлял воду и соль, долго взбивал молоко, колотя по мешку палкой. Всадник брезгливо пригубил. Распробовал. Понравилось. Сделал несколько больших глотков и вернул кувшин Исмену. Тыльной стороной ладони стер белые капли с длинных черных усов и бороды.

— Хорошее молоко. Кто готовил?

— Я

— Молодец, хорошо взбиваешь, — похвалил его языг. — Люблю кислое молоко.

— Пей еще, — Исмен вновь протянул ему кувшин.

— Некогда. Мы спешим, — отказался всадник. — Тебе не попадался человек… Такой, в рваной одежде, грязный, но на хорошем коне?

— Нет, — мотнул головой Исмен — Я неделю здесь пасу кобылиц. Кроме волков никого в округе не видел.

— Если заметишь, зови старших. Из города Артар сбежал живой-убитый. Его надо скрутить и привести обратно. Понял?

— Да.

— За него дам хорошую награду. От меня, лично, получишь лисью шапку. — Он повернул коня. — А молоко у тебя хорошее. Мои ослепленные невольники так вкусно не умеют готовить.

Всадники умчались в степь. Исмен долго вслушивался в удаляющийся стук копыт. Ксай! Воин! Кому хорошо живется, так это — воинам, — вздохнул Исмен. Пастухи воинов уважают, делают им подарки, просят о защите… Эх, вот, если бы ему стать ксаем… Летел бы по степи на быстром коне так, что ветер свистел в ушах. Никого бы не боялся. На боку акинак, копье у правой ноги к чепраку привязано. За спиной овальный щит из прочных переплетенных прутьев, да еще толстой кожей обтянут. Свобода, сила — что может быть лучше!

Исмен поставил кувшин на место и улегся рядом с костром, устремив мечтательный взгляд на светлеющее небо с исчезающими звездами. Нет, куда ему до воина. Конь нужен. А хороший конь дорого стоит. Доспехи… Где доспехи взять? Оружейники такую цену дерут… Вот, еще — акинак обязательно надо купить, как у дядьки. Щит плетенный из прочных прутьев и обтянутый толстой воловьей кожей. Копье с острым железным наконечником. Обязательно — железным. К бронзовым ксаи с презрением относятся. Тугой лук из кизила с тетивой, скрученной из воловьих жил… Да мало всего этого, — кто его обучать будет воинскому искусству? Как копьем колоть, как на мечах рубиться, с кинжалом обращаться… Кому он нужен! Мальчишка–пастушок в дерюге из конопли. Только и умеет, что за кобылицами смотреть, да молоко взбивать.

Исмен продрог от налетевшего утреннего ветерка. Звезд на небе все меньше и меньше. Виднокрай на востоке светлеет. Скоро солнце встанет… Надо будет кобылиц к реке отвести на водопой… Мальчик плотнее укутался в грубый шерстяной плащ, пропахший костром и конским потом.

Интересно, поймают языги этого живого-убитого? А куда он убежит? Кругом степь. Беглецы обычно к Дону пробираются. Только мало кому удается уйти от погони. А что там за Доном — кто ж его знает. Старики рассказывали, за широкой рекой лежит земля сколотов. Сколоты — жестокий народ. К ним в лапы не попадайся, — сразу в раба превратят. Глаза выжгут, и будешь всю жизнь для них молоко взбивать. Сколоты, бывало, и на этот берег переходили. Нападали на становища. Уводили всех: и животину, и людей. Кто защищаться думал — убивали без жалости.

Угли потрескивали. Ветерок слабо шелестел в высокой траве… Исмен задремал…

Репейник опять с лаем кинулся в темноту. Теперь-то он на кого? Звонкий щелчок хлыста, и пес взвыл от боли.

— Гони лошадей к реке!

Исмен очнулся и вскочил на ноги. Сон как водой смыло. Конокрады! Табун снялся с места. Кобылицы недовольно ржали. Им жалобно вторили жеребята. Хлысты щелкали, подгоняя лошадей. Исмен подобрал лук с земли, выхватил из горита стрелу с костяным наконечником. На фоне светлеющего неба он заметил всадника в высокой островерхой шапке роксолана. Шагов двадцать… Натянул лук, спустил тетиву. Всадник вскрикнул, но удержался на коне.

— Меня ранили! — крикнул конокрад подельникам. — Пастух где-то прячется.

— Вон он! — услышал Исмен справа.

Мальчик бросился бежать. Недалеко находился овраг глубиной в два роста, по дну которого бежал чистый ручей. Там кусты, он сможет спрятаться. Иначе его убьют. Петля скользнула по плечам и затянулась ниже колен. Исмен грохнулся на земле.

— Поймал! — крикнул конокрад.

— Так убей его, — потребовал раненый подельник. — Он мне плечо просадил. Ух, гад! Наконечник костяной. Теперь месяц рана гнить будет.

— Гоните лошадей. Я поспею за вами. Только вспорю ему живот. Пусть поползает, собирая собственные кишки.

Роксолан соскочил с коня и подошел к лежащему Исмену. В руке конокрада недобро сверкнул длинный нож. От ужаса перехватило дыхание. Бросило в жар.

— Давай, быстрее! — поторопил конокрада товарищ.

Он обернулся:

— Сейчас!

Рука Исмена нащупала камень размером с кулак, края острые. Он ухватил камень и кинул в разбойника. Угодил прямо в глаз. Конокрад вскрикнул, схватился за лицо. Исмен двумя ногами ударил его в колено. Разбойник ойкнул и упал на четвереньки. Мальчик рванул петлю, освободил ноги, ловко перекувыркнулся через голову и бросился наутек. Бежал, что есть сил. Спотыкался, падал, но тут же вскакивал и продолжал нестись к спасительному овражку. А за ним гнался разбойник, размахивая ножом. Он чувствовал за спиной его топот, слышал тяжелое сиплое дыхание. Пару раз огромная пятерня чуть не ухватила за край рубахи.

Наконец — овраг. Исмен сиганул вниз. Едва не подвернул ногу. Превозмогая боль в ступне, бросился к противоположному откосу. Под ногами захлюпала вода. Его преследователь оступился и мешком свалился на дно. Крякнул, неудачно растянувшись в грязи. Исмен быстро взобрался наверх, сбивая колени и расцарапав о камни ладони. Тут же налетел на широкую грудь коня. Все! Поймали!

— Ты куда так несешься? — усмехнулся всадник.

Исмену показалось, или на самом деле, всадник говорил не на наречии роксоланов: мягко, немного растягивая гласные.

— Не уйдешь! Я тебе кишки выпущу! — Из овражка выполз разбойник.

— Эй! Эй! Остынь! — крикнул ему всадник. — Чего ты на мальчишку с ножом лезешь?

— Не твое дело, — огрызнулся конокрад. — Ступай, куда шел.

Исмен сообразил, что всадник не принадлежит к шайке разбойников. Сам Папай послал ему заступника. Он заголосил:

— Это конокрады. Они лошадей моих уводят.

— Не люблю конокрадов, — сквозь зубы процедил всадник.

— Где ты там пропал? — двое роксоланов на низких лохматых конях подскакали к овражку. Завидев чужака, они насторожились и достали короткие акинаки. — Ты кто такой?

— Прохожий, — спокойно ответил всадник. — Что же вы так подло, ночью коней угоняете, да еще мальчишку хотите прирезать. Не по закону это. Нужны лошади, так отбейте табун честно, днем, скрестив оружие с хозяевами.

— Не учи, как нам поступать, — грубо оборвал его роксолан.

— Проваливай, иначе мы тебя вместе с мальчишкой шакалам скормим, — прорычал второй и тронул коня вперед.

— Попробуй, — спокойно ответил всадник, чуть пригнулся, развернув к нападающему своего скакуна.

— Остановись, — одернул товарища более внимательный роксолан и, понизив голос, быстро сказал: — Не видишь, это же ксай.

— Какой он ксай, — намеренно громко усмехнулся конокрад. — Где его акинак? У него даже горита нет. А одежда — просто рванье.

— Одежда тебе моя не нравится? А не хочешь свою отдать? И акинак в придачу, — спокойно и холодно предложил таинственный всадник.

Может, его неустрашимый вид, а возможно, спокойный твердый тон остудил конокрада. Роксолан струхнул. Глаза испуганно забегали: то на всадника, то на мальчишку. Он быстро вложил меч в ножны и повернул коня. Недовольно буркнул товарищам:

— Уходим!

Разбойники умчались, уводя табун. На краю овражка остались только Исмен и его спаситель. Репейник прибежал и жалобно заскулил, жалуясь, что лошадей угоняют. Угоняют, а что сделаешь? Исмен перебрался обратно через овражек, побрел к своему костру, сел на землю и бессмысленно уставился на тлеющие угли. Подъехал его спаситель спешился, устроился напротив, устало вытянув ноги в потертых старых сапогах. Исмен даже не взглянул на него.

— Поблагодарил бы, что ли, — беззлобно вымолвил всадник. — Все же, от ножа уберег.

— Лучше бы мне брюхо вспороли! — горестно вздохнул Исмен. — Теперь дядька с меня живого шкуру снимет. Ладно бы, волки жеребенка загрызли. Отхлестал бы тогда плетью, да на три дня без еды оставил… А тут — весь табун …Что я ему скажу?

— Экое чудо! — безразлично хмыкнул незнакомец, почесав густую рыжую бороду. — Скот частенько воруют. Расскажи ему все, как было. Что же он не поймет?

Исмен еще раз тяжело вздохнул.

— Если хочешь, я смогу подтвердить твои слова, — предложил незнакомец. — Как бы ты смог отбить табун? Их пятеро было. Тебя самого чуть не прирезали. Что, дядька такой лютый?

Исмен промолчал. Знал бы он нрав дядьки — не спрашивал бы.

— А отец твой где?

— Нет отца. Погиб.

— А мать?

— Один я. У дядьки из милости живу. У него самого пять сыновей и три дочери. Я — так — хуже, чем восьминогий.

— Восьминогий, это кто? — не понял незнакомец и добавил: — Я не здешний, из аорсов.

— Восьминогие — бедные, — объяснил Исмен. — Их так называют, потому что у них кроме кибитки и двух волов ничего нет. У двух волов восемь ног, поэтому их так и зовут — восьминогие. А я и кибитки своей не имею.

— У тебя есть верный пес, — усмехнулся аорс и потрепал Репейника по лохматому загривку. Тот недовольно ощерился и отошел в сторону, от греха — подальше.

— Сколько лет тебе?

— Двенадцатую весну встречаю.

— Большой уже, — рассудил незнакомец. — Пора коня своего заиметь.

— Коня, — горько усмехнулся Исмен. — Где я коня возьму? Только, если украду.

— А от чего мать умерла?

Путник растянулся на земле, положил руки под голову и устало прикрыл, воспаленные бессонницей, веки.

— От чумы. Мать, брат младший и две сестры старшие умерли. Мы их с отцом всех в одном кургане схоронили.

— Видел я чумные города. — Аорс сглотнул комок — Страшно. Люди лежат вповалку, почерневшие, распухшие…

Исмен подбросил хворосту в костер. Тонкие веточки затрещали, нехотя вспыхнули.

— А отец как погиб? — продолжал расспрос путник.

— Убили роксоланы. У нас семья богатая была. Коров много, и все с молоком. Кони были — табун огромный. Отец даже восьминогим коров давал пасти.

— Зачем?

— Они корову пасут, молоком питаются. Если теленок рождается, то отдают нам. Хорошо мы жили.

— А что произошло?

— После зимовья пришли на свои летние пастбища, а их уже роксоланы заняли. Отец собрал всех своих работников и прогнал незваных гостей. Тогда роксоланы ночью напали и всех перерезали, скот угнали.

— А ты как уцелел?

— Папай уберег. Я в степь убежал. Маленький еще был. Пешком два дня шел к дядьке в становище. Он — младший брат отца. Рассказал ему все. Дядька родню собрал и напал на роксоланов. Становище их разорил, скот отбил.

— Так что же тогда дядька скот тебе не вернул? — удивился путник, приоткрыв один глаз.

— Почему он должен отдавать? — пожал плечами Исмен. — Теперь — это его добыча.

— Ну и законы у вас, — недовольно пробурчал аорс. — А вырастишь ты, захочешь семью завести, как тогда? Хоть часть тебе вернет?

— Часть скота? Нет, — покачал головой мальчик. — Наверное, даст мне кибитку с волами, да пару коров, — неуверенно ответил он. — Да что об этом думать, — махнул рукой. — Вот, как сейчас быть?

Путник присел, тряхнул головой, прогоняя дремоту.

— Как зовут тебя?

— Исмен из клана Луня.

— А народ какой в твоем клане?

— Мы из сираков.

— Кочевники, — знающе кивнул путник. — А я из аорсов. Род наш — клан Рыси. Живем далеко в горах.

— За Доном? — удивился Исмен.

— За Доном, — кивнул аорс.

— Но там же земли сколотов.

— Вот, за их землями начинаются наши горы.

— Старики говорят, что земля сколотов последняя. Дальше — только море без конца и края.

— Где последняя земля — никто не знает. За нашими горами лежит Великая Персия. Чудесная страна с безлюдными пустынями и бескрайними полями. Там есть огромные красивые города, где живет очень много народу. Горы вздымаются к самому небу. Их склоны покрыты густым лесом. Широченные реки, по которым плавают корабли торговцев. А по берегам тех рек раскинулись фруктовые сады.

— Не верю я тебе, — с сомнением произнес Исмен. — Как будто о царстве Папайя рассказываешь.

— Твое дело, — пожал плечами аорс.

— А зовут тебя как? — поинтересовался Исмен.

— Фидар. Так меня мать с отцом нарекли. У тебя есть что-нибудь попить?

Исмен протянул ему кувшин с молоком. Путник жадно выпил все до дна.

— Хорошее молоко. Сам взбивал?

— Ты спрашиваешь, как тот ксай…

Исмен осекся. Ему стало страшно. Не тот ли живой-убитый перед ним сидит? Не его ли разыскивают языги? Описание подходит: человек в рваной одежде, но на хорошем коне.

Исмен впервые внимательно оглядел своего спасителя. Серая шерстяная рубаха вся в прорехах. Штаны из дерюги, старые, с заплатами, на коленях протерлись до дыр. Сапоги истоптанные, еще чудом не развалились. А конь! Разве может такой оборванец иметь хорошего коня? Но не похож он на живого-убитого. Спину держит ровно, голова гордо приподнята. Движения неторопливые, размеренные. Рабы обычно сутулые, с затравленным взглядом. А этот, точно — настоящий ксай: взгляд гордый; глаза черные, живые. А ручища какие сильные. Шея, что у быка. Лицо круглое с большим горбатым носом. Густая рыжая борода с редкими вкрапинками седины. И в волосах на голове посеребренные нити пробиваются. Но на вид ему не дашь и двадцати пяти.

— Ты чего на меня уставился, как будто Мару увидел, — пошутил путник.

— Это тебя ищут языги? — не побоялся спросить Исмен.

— Меня, — просто ответил путник. — Да ты не дрожи. Не буду я тебе шею сворачивать. Какую награду обещали за мою голову?

— Лисью шапку.

— Всего то? — расхохотался аорс. — Ладно, пойдем к дядьке твоему. Заступлюсь за тебя, да в дорогу поесть чего-нибудь попрошу. Путь мне предстоит долгий…

Он поднялся на ноги.

— Так тебя же языги ищут! — удивился его беспечности Исмен.

— Пусть ищут.

— А если они уже в нашем становище побывали?

— Твоему дядьке сейчас не до лисьей шапки будет. У него табун угнали. Нужен я ему…

— Это точно, — грустно вздохнул Исмен, представив, что с ним дядька сделает.

— Да не переживай ты так, — успокаивал его аорс. — Я же дал слово, что заступлюсь, значит — заступлюсь.

Он запрыгнул на коня.

Исмен шел впереди, показывал дорогу.

— А если тебя все же языги поймают? — не унимался мальчик.

— Как бы им самим живыми уйти. Сколько, хоть, их было?

— Пятеро.

— Пятеро? — всадник рассмеялся. — Не видать тебе лисьей шапки.

— Но среди них был воин в доспехах. Ты не одолеешь его.

— На коне с оленьими рогами? — уточнил беглец. — Его-то я в первую очередь придушу, — со злобой процедил он. — Этот за все мои унижения ответит…

Чем ближе к становищу, тем сильнее отчаяние так и накатывало на Исмена ледяной волной. Сдавливало грудь. Ноги отказывались идти. Что он скажет дядьке? Как он скажет? А этот рядом едет и напевает беззаботно. Ну и песня глупая: о какой-то далекой возлюбленной. Она ждет воина из похода и льет горькие слезы, пытаясь заглянуть за виднокрай. Нет, не сможет аорс его защитить. Забьет дядька до смерти.

— Дым впереди от костров. И стада я вижу. Твое становище? — прервал песенку Фидар.

— Ага, — совсем понуро подтвердил Исмен.

Репейник, вильнув хвостом, бодро затрусил вперед, учуяв аппетитный дух от котлов. Пахло мясом, сваренным в молочной сыворотке. А вдруг косточка перепадет.

— Пошли, — подбадривал мальчика аорс, заметив, что Исмен весь напрягся и замер. — У всех бед конец бывает. Ну, поругают, ну, без ужина оставят, накажут… там. Да и в чем ты виноват?

— Виноват. Ты дядьку моего не знаешь. Без ужина… Как бы без головы не остаться.

Девять распряженных кибиток, стояли неровным кругом. Борта сколочены из прочных жердей. Каждая повозка имела четыре высоких сплошных колеса. Полог из толстого войлока и кожи защищал от непогоды. Для кочевника кибитка — дом родной. Во время стоянки их ставили вкруг, на тот случай, если недруги захотят напасть, — получалось надежное укрепление. По степи всякий люд шастает. Сегодня — добрый сосед, завтра — тебе голову снесет. Внутри круга возвышался большой шатер. Шатры имели только богатые племенные вожди. Верх полотняный, а стенки подбиты войлоком — большая роскошь. Рядом над костром висел огромный медный котел. Тетка Исмена, старшая жена вождя помешивала длинным деревянным черпаком варево из кореньев с мясом. Две ее дочерей помогали готовить еду. Тут же женщины из племени перебирали ворох стриженой овечьей шерсти, шили одежду из кожи. Босоногие девчонки доили коз. Чуть поодаль паслось большое стадо коров. Собаки с лаем бросились к путникам, но, узнав Репейника, тут же затеяли с ним игру.

На шум из шатра выглянул старший сын дядьки Аусар. Новую кожаную рубаху до самых колен украшали медные бляшки. Талию перетягивал широкий матерчатый пояс с железными кольцами. На поясе акинак в деревянных ножнах. Высокие добротные сапоги на ногах.

— Отец! — крикнул Аусар, — Исмен идет.

— Что значит: идет? — раздался грубый окрик дядьки. — Зачем он кобылиц пригнал?

От его голоса тело Исмена пробила неприятная дрожь.

— Он без табуна. С ним всадник.

— Без табуна?

Полог шатра резко отлетел в сторону. Появился дядька в длинной рубахе из выбеленного холста, поверх меховая волчья жилетка. Седеющая борода лоснилась жиром, — дядьку отвлекли от еды. Широко шагая, он направился к Исмену.

— Где кобылицы? — закричал гневно он, размахивая руками с широченными мозолистыми ладонями.

— Табун увели, — еле выдавил из себя Исмен.

— Увели? Как увели? Кто увел? — лицо дядьки багровело от злости, глаза наливались гневом.

— Конокрады, — попытался объяснить Исмен, но тут же получил крепкую затрещину и полетел прямо к передним ногам коня аорса.

— Убью тебя! Как ты табун упустил? Дрых, наверное? Ах ты — никчемный. И пес твой такой же. Толку от вас обоих… Неси плеть, — приказал он сыну. — Я сейчас шкуру с него лоскутами сдеру.

— Эй, эй, хозяин, уйми гнев. Мальчишка не виноват, — вступился путник.

— А ты кто такой? — взметнул гневный взгляд на него дядька.

— Я мимо проезжал. Все видел. Твой мальчишка защищал табун, как мог. Одного разбойника подстрелил. Но и его самого чуть не прирезали.

— Лучше бы прирезали, — сплюнул дядька. — И что мне теперь делать? Я без кобылиц остался. Убью тебя! — снова набросился он на Исмена. Мальчик свернулся клубком в траве в ожидании удара.

— Эй, уймись! — настойчиво повторил аорс и двинул коня вперед, закрывая Исмена от плети разъяренного вождя. — Сам-то хорош: оставил мальчонку одного с табуном. А что он мог сделать против пятерых мужиков?

— Мне от этого не легче, — огрызнулся дядька. — Где мои кобылицы? Как я теперь без них?

— Да уж, с голода не помрешь, — усмехнулся Фидар.

— Да кто ты такой, чтобы меня упрекать?

— Ладно, остынь. Я подскажу, кто угнал твоих кобылиц. Роксоланы это. Их становище в стороне восхода отсюда. Если пешком, то день пути, верхом — за полдня достигнешь.

— Откуда ты знаешь. Случайно — не один из них? — вождь недоверчиво сверкнул глазами.

— Нет. Я мимо становища их вчера проезжал. Верь мне. Я — честный человек. Мне добра чужого не надо.

Дядька окинул его внимательным взглядом.

— Конь у тебя добрый, да ты сам весь в рванье. Не тебя ли языги разыскивают? Говорят, живой-убитый сбежал из города. Охранника убил, коня увел.

— Не знаю, о ком ты, — передернул плечами аорс. — Спасал бы свой табун. Но смотри, становище у роксоланов большое. Там народу — за сотню мужиков наберется.

— Сотня! — зло сплюнул дядька. — Всех перебью!

На крики сбежалось все становище: пастухи, женщины, босоногие дети.

— Скачите к нашим, созывайте людей, — приказал дядька сыновьям. — Ты, — подозвал он Исмена. — вместе с мальчишками ищи кустарник с ровными ветками и готовь стрелы.

— Дозволь отдохнуть в становище, — попросил Фидар. — Я посплю немного, одежонку заштопаю, и двинусь дальше. Что привез с собой, — то и заберу. А имущество мое — конь, да пустой живот.

— Отдыхай, — разрешил дядька. — Женщины тебя накормят.

На следующее утро дядька с сыновьями прирезали быка. Тушу освежевали, а мясо порубили на куски. Дядьке связали сзади руки, усадили на расстеленную шкуру. Рядом сложили гору свежего мяса. Дядька громко взывал к богу Папайу, жаловался, что его обокрали, обрекли на голодную смерть, оставили нищим. Вскоре начали подтягиваться родственники из дальних становищ. Приезжали верхом. Иные, те, кто беднее, приходили пешком. Все при оружии: у кого акинак, кто с копьем и щитом. У некоторых горит с луком за спиной, и кинжал к бедру привязан.

Расспросив у тетки, как все было, родственники брали из груды мяса кусок, одной ногой становились на шкуру и клятвенно заверяли, что отомстят за беды своего сородича. К концу дня набралось человек сорок. Кто не имел коня, тому дядька дал из своего табуна. С закатом, принесли в жертву богу Савру жеребенка, прося помочь в набеге. После воины сели вкруг. Ели печеное мясо, запивали кислым молоком. По очереди вставали и произносили гневные речи, обещая страшную мучительную смерть конокрадам и всему роду проклятых роксоланов. Исчерпав запас проклятий и, хорошенько закусив, двинулись в поход. Впереди на конях мужчины с пиками, за ними женщины с луками и ножами. Мальчишки тут же пристроились пешими к кавалькаде. У каждого праща и крепкий волосяной аркан.

Фидар все это время сладко спал под кибиткой, увернувшись в старую потертую коровью шкуру. Суета вокруг его не интересовала. К вечеру он проснулся, вылез из своего укрытия, с удовольствием съел мяса с кореньями, запил свежим кобыльим молоком и засобирался в дорогу.

— Присоединяйся к нам, — предложил ему дядька. Горячий жеребец так и приплясывал под ним от нетерпения.

— Нет, — покачал головой аорс.

— Я дам тебе оружие. Мы добудем много скота. Ты поимеешь долю в добыче, — пообещал дядька.

— Спасибо за приглашения, но я не пойду с тобой, — твердо отказался Фидар.

— Как знаешь, — пожал плечами дядька и ускакал.

Аорс нашел в табуне своего коня и принялся крепить у него на спине красный войлочный чепрак. Надежно затянул широкие ремни с медными бляхами, накинул уздечку. Конь стоял смирно. Хозяин иногда поглаживал его по шее, приговаривая ласковые слова.

— Ты не пойдешь с нами? — Исмен пробегал мимо с охапкой стрел. Остановился.

— И тебе бы не советовал. — Строго взглянул на него аорс.

— Почему?

— Нравится мой конь? — спросил Фидар, поглаживая стройную шею скакуна с проступающими жилками.

— Да. Красивый.

— Я зову его Уахуз — Ветер с гор. Кони — дети бога Фагимасада.

— Знаю.

— Так вот, конь мне сказал: не надо идти воевать с роксоланами.

— Я коней пасу с детства, но никогда не слышал от них ни слова, — не поверил ему Исмен. — Ты меня за маленького считаешь?

— Предчувствие у меня плохое. Останься лучше становище охранять, — серьезно сказал Фидар.

— Нет, — покачал головой Исмен. — Весь мой род идет биться. Как я могу остаться? Меня потом трусом будут считать.

— Ну, если весь род.., — аорс вздохнул. — Жаль тебя, мальчишка.

— А ты не жалей, — зло огрызнулся Исмен. — И беду не кличь своими вздохами.

— Иди. Воюй, — махнул аорс рукой. — Только будь осторожен.

— Савр поможет мне, — храбрился Исмен. — А ты куда?

— Я? — аорс задумался. — Надо оружие себе добыть. Воин без оружия, что волк без зубов. А с оружием и одежонку новую справлю, и обувь…

— Разбоем займешься? — с нескрываемым презрением спросил Исмен.

— Ксай разбоем не занимается, — строго возразил Фидар. — Разбой, это когда тайно, ночью, или нож в спину. А я — честно: встречу такого же, как я, воина и скажу: отдай мне оружие.

Исмен недоверчиво хмыкнул.

— И как же ты голыми руками с ним справишься?

— Не справлюсь, так костьми лягу. На все воля Савра.

Исмен махнул рукой и готов был уйти, но вдруг остановился.

— Возьми-ка. — Мальчик отвязал от бедра нож и протянул воину. — Он не новый, и точится плохо. Но все же — оружие.

— Спасибо, — не стал скрывать радости аорс. — А ты как без ножа?

— Я себе еще достану в бою, — храбро ответил Исмен и поспешил вслед за отрядом мстителей. — Прощай!

— Обереги тебя великая мать Табити, — прошептал вслед ему Фидар и недовольно покачал головой.

Исмен бежал вместе с другими мальчишками, вслед кавалькаде. Если попадались по дороге подходящие камни для метания с пращи, он подбирал их и клал в небольшую сумку, что висела у него через плечо. К полуночи мальчишки догнали всадников. Отряд остановился. Несколько воинов спешились и, ползая чуть ли не на четвереньках, изучали следы. Один из воинов, сорвал пучок сухой травы, скрутил его в жгут и поджег, освещая место поиска.

— Тут два табуна проходило, — наконец сделали вывод следопыты. Большой табун ушел на север. Другой, голов сорок, двинулся на восток.

— Пойдем за большим табуном, — решил дядька.

— Но, путник, тот аорс говорил, что роксоланы стоят на востоке, — напомнил ему старший сын.

— Что ж я из-за сорока кобылиц такую ораву собирал? Верну я своих лошадей, а чем расплачиваться с остальными буду, ты подумал? Как добычу делить? Кому хвост, кому ухо? Идем на север, — твердо решил вождь.

— Но, если это не наши обидчики? — все еще пытался вразумить его старший сын.

— Они тоже — роксоланы. Так какая разница, у кого отнимем табун? Роксоланы нас обидели, мы — их обидим. Если окажутся не те, — значит, так решил Папай. В степи кто сильнее — у того и правда, — рассудил дядька. Скомандовал отряду: — Идем на север!

Шли в полной темноте, стараясь не шуметь и не переговариваться. К становищу роксоланов подошли незадолго до рассвета, когда на степь вместе с росой опускается настороженная звенящая тишина. Сизая дымка стелилась в низинах. Ни одна травинка не шелохнется. Дядька не раз участвовал в набегах на соседей, и сам частенько отбивался от разбойников, поэтому действовал умело и осторожно. Он приказал всем затаиться недалеко в овражке. Выслал мальчишек разведать вражеские силы. Те вскоре вернулись. Доложили: пять кибиток, большой табун лошадей — не меньше сотни голов, много коров с телятами, в загоне с десяток коз.

— Пять кибиток, — прикинул дядька. — Это значит, их человек двадцать взрослых — не больше. Отлично!

В общем, долго не размышляли и решили нападать.

Всадники с воем ворвались в становище. Пока взрослые резали всех, кто попадался под руку, мальчишки вместе с Исменом занялись табуном. Женщины же ловили детей и связывали их. Все произошло быстро. Еще до восхода нападавшие с победными песнями двинулись обратно. За ними следовал огромный табун лошадей, коровы, стадо коз. Пару кибиток самых крепких решили прихватить. Остальные сожгли.

Что последнее успел увидеть Исмен: пылающий войлок повозок. Пламя озаряло вытоптанную поляну. Вповалку лежали изувеченные люди. Он вздохнул: жалко пастухов. Такие же, как и он, трудяги — кочевники. Жили, пасли коней, воспитывали детей, радовались, грустили, ухаживали за могилами предков, молились богам… И вдруг все разом оборвалось! А что вздыхать? В степи часто такое бывает, — сегодня ты победитель, завтра у тебя все отберут, даже жизнь. Утренний холодный воздух наполнился запахами сырой земли, крови и гари.

В свое становище добрались к вечеру. Все расселись большим кругом и весело отмечали победу. Ели печеное мясо, запивали взбитым кобыльим молоком. Дядька делил добычу между родственниками, щедро одаривая каждого: кому коня, кому корову, кому медный котел из захваченного скарба роксоланов. Детей не так много удалось пленить, но и их распределили среди родственников честно. Наконец дележка закончилась. Все остались довольные, только Исмена так и не назвал дядька. Мальчик подошел к нему и поклонился:

— Большой Отец, я тоже участвовал в бою, но ты мне ничего не дал.

— Тебе? — зло зыркнул дядька, даже холодок пробежался по спине. — А у кого кобылиц угнали? Поблагодари Савра, что добыча оказалась богатой, иначе я бы тебя прибил. Ничего не получишь. Иди, паси лошадей.

Исмен понуро побрел прочь. Его остановил старший сын дядьки, Асура.

— Ты пересчитал табун? — спросил он.

— Да. Четыре по две руки кобылиц. Три по две руки без мизинца коней, одна рука и два пальца жеребят, — сообщил Исмен.

— Ого! — довольно воскликнул брат. — А наших кобылиц нашел среди них?

— Нет.

— Пойди, посмотри еще раз. Проверь, что за тавр стоит.

Исмен ходил среди пригнанного табуна, но никак не мог найти знакомых кобылиц. Все лошади оказались чужие. У всех на левом бедре выжжен тавр в виде косого креста с завитушками на концах. Он побежал обратно.

Веселье подходило к разгару. Воины хвастались своими подвигами, перебивая друг друга, шутили, издеваясь над поверженными врагами, громко смеялись.

— Чего тебе? — недовольно буркнул дядька. — Видишь, тут мужчины веселятся. Иди, попроси у женщин еды и отправляйся к табуну.

— Я хотел сказать, что все кони с чужим тавром, — оправдывался Исмен.

— Эка невидаль, — усмехнулся дядька. — Выжжем другой, свой. А что за тавра? — На всякий случай поинтересовался он.

— Косой крест с завитушками.

Смех оборвался. Услышав о косом кресте, все тут же притихли. Уставились настороженно на Исмена.

— Косой крест, говоришь, с завитушками, — в глазах дядьки мелькнул страх. — Пойдем, посмотрим.

Мужчины отложили не до конца обглоданные кости, отставили чаши с молоком и направились к табуну. Внимательно рассмотрели тавр.

— Ты нас повел на погибель! — воскликнул один из родственников. — Это знак клана Сокола. Клан Сокола возглавляет Скопас.

— Что с того? — возмутился дядька, но голос его дрогнул.

— Что с того! — негодовали родственники. — Да у него народу раза в три больше. Его клан огромный. Каждый пятый мужчина — ксай. Они даже от донских землепашцев подати брали.

— Чего вы разорались? Если боитесь мести Скопаса, давайте отгоним табун подальше в степь и бросим, — предложил дядька.

— Поздно! Скопас по следам к твоему становищу выйдет. Он разбираться не будет: кто виноват, кто — нет, — перережет нас всех.

— Хватит хвосты поджимать, — храбрился дядька, только говорил он как-то неуверенно. — Мы сами — воины. Если появится Скопас со своей оравой, проучим его. Я никогда не боялся роксоланов. Сираки всегда роксоланов били: и отец мой, и дед…

— Отец!

Его храбрую речь прервал крик всадника, гнавшего коня во весь опор. Он почти лежал на холке, а скакун чуть ли не стелился по земле.

— Отец! — еще издали звал всадник. Им оказался младший сын вождя, разъезжавший вокруг становища в дозоре. — Роксоланы! Их много!

— Ты погубил нас всех! — накинулись на него родственники.

— Поздно рассуждать. За оружие! — скомандовал дядька.

Роксоланы налетели со всех сторон. Больше сотни крепких, хорошо вооруженных всадников в добротных кожаных нагрудниках пронеслись по становищу, как ураган, сея смерть. Били короткими копьями с тяжелыми наконечниками. Спрыгивали с коней и отчаянно рубились короткими мечами. Прямоугольные плетеные щиты, обтянутые толстой воловьей кожей, не пробивали стрелы с костяными наконечниками.

Всадники ворвались в круг из кибиток. Смяли дядьки шатер. Копыта топтали дорогие ковры. Перевернули котел с мясом. Исмен присел, уворачиваясь от копья, нырнул под кибитку. Рядом упал роксолан с вспоротым животом. Исмен сдернул с его плеча горит с луком и стрелами. Роксолан силился подняться, но никак не мог. На него сверху упал еще кто-то с разбитым лицом.

Исмен попытался выглянуть, укрываясь за высоким сплошным колесом. Кругом кипел бой. Звенел металл, кричали воины, визжали женщины, стонали раненые. Он увидел, как один за другим гибли его родственники. Дядька верхом на высоком коне сцепился с широкоплечим воином, похожим на речной утес: большая голова в медном островерхом шлеме уверенно сидела на мощной короткой шее. Доспехи его напоминали рыбью чешую. Металлические щитки покрывали необъятную грудь. Развернувшись чуть боком на спине такого же мощного коня, он бил в щит дядьки толстым коротким копьем. Дядька даже не мог ему ответить, до того сотрясали сильные напористые тычки. Могучий всадник не имел щита. В левой руке он держал топор сагарис на длинной ручке. Выбрав удобный момент, роксолан резко взмахнул топором и рубанул дядьку по плечу. Толстый кожаный наплечник выдержал удар, но сам дядька свалился с коня. Воин кружился над ним, целясь копьем в лицо.

Глядя на могучего роксолана, крепкого, как валун, Исмен вдруг вспомнил… Не вспомнил — видение само встало перед глазами. Всплыло из памяти. Такое же побоище. Отец падает на землю, обливаясь кровью. Над ним гарцует огромный всадник и победно вскидывает окровавленный топор… Это он! Сам, того не понимая, Исмен выскочил из убежища, встал удобно на одно колено, натянул лук и послал стрелу с тяжелым трехгранным наконечником прямо роксолану в глаз. Воин вздрогнул всем могучим телом и медленно осел на круп коня, затем тяжело свалился на землю. Сразу несколько товарищей кинулись к поверженному вожаку.

Исмен сообрази, что теперь надо спасаться. Его не пощадят. Он кинулся прочь, в степь. За ним вдогонку бросились всадники. Исмен пробовал вилять, как это делают зайцы. Бесполезно! Разве от коня в степи уйдешь. Удар тупым концом копья меж лопаток, и он кубарем покатился в траву. Тут же навалилась тяжесть. Веревкой туго стянули руки. Петлей сдавили шею. Мальчик перестал сопротивляться.

Роксоланы сорвали полог с одной из кибиток. Выкинули все из нее. Дно устлали свежей травой. Сверху положили тело вожака. Стрела Исмена все еще торчала из глазницы могучего воина. Пленников, всего человек десять, заставили впрячься в повозку. Исмен оказался среди них. Тут же был и дядька. Лицо в кровоподтеках. Левая рука висела безвольно, видать топор все же сломал ключицу.

Пленники покатили телегу. Со всех сторон сыпались обжигающие удары плетками. Всадники затянули прощальную песню, прося у Савра принять воина в свою свиту, а мать Табити напоить его небесным молоком. Шли долго, весь день. Только к вечеру замученные пленники, чуть не падая, в разодранных рубахах, все в кровавых рубцах от плеток, выкатили повозку на широкую утоптанную дорогу. Впереди, по берегу небольшой спокойной реки раскинулось становище роксоланов. Заходящее солнце бросало кровавые отблески в воду, отчего река казалось кровью, вытекающей из вскрытой вены великана. Становище большое и многолюдное. Кибитки, шатры, котлы над кострами. Дети с радостными криками бросились навстречу. Женщины оторвались от дел, но, завидев траурную повозку, услышав песню смерти, завыли, словно волчицы.

Пленников заставили подкатить повозку к большому круглому шатру белого войлока и опуститься на колени. Со всех сторон полетели камни. Их пытались бить палками. Женщины набросились: рвали волосы, лупили наотмашь, царапали. Мужчины еле отогнали разъяренных баб.

Из шатра вышла старуха, совсем седая, но крепкая. Она гордо держала голову, укрытую серым пуховым платком. Черные глаза жгли, словно два уголька. Серую шерстяную рубаху, расшитую золотыми нитями, стягивал на талии широкий красный пояс. В затейливом узоре на одежде везде обязательно проступал косой крест с завитушками. Старуха поправила пуховой платок на голове, скрывающий седые пряди, и очень медленно, как будто чего-то опасаясь, подошла к повозке.

Она вскинула к небу костлявые кулаки и жутко, протяжно завыла. Припала к груди убитого воина, гладила шершавыми ладонями его бородатое бледное лицо, осторожно, словно перед ней лежал младенец. Затем старуха выпрямилась. Слезы мгновенно высохли на морщинистом лице. Само лицо приняло выражение каменного истукана, что охраняют дороги в степи.

— Кто? — утробно, со злобой спросила она.

— Он! — Исмен получил пинок в лицо.

Старуха пронзила мальчика огненным взглядом. Лютая ненависть сменилась недоумением.

— Мальчишка? — накинулась она на воинов. — Вы не уберегли отца, великого, бесстрашного воина от какого-то мальчишки!

Она покачала головой из стороны в стороны как бы не веря в это.

Роксоланы живо поспрыгивали с коней и грохнулись на колени, виновато склонив головы.

— Прости нас, Большая Мать, — дрожащим голосом взмолился один из воинов.

— Позор вам! — изрекла старуха с шипением гадюки. — Позор! — крикнула она так пронзительно, что все невольно вздрогнули. — Вы должны были его оберегать. Пасть первыми, но прикрыть своим телом вождя. Теперь он мертв, — и в том ваша вина. Не уберегли! Мальчишка убил великого воина Скопаса, которому нет равных в степи от Великих гор, до самого Дона. Да как вы после этого людям в глаза смотреть будете?

— Прости нас, Большая Мать, — заскулили воины.

— Молчите! — гневно оборвала она. — Позор вам всем! Вы недостойны звания ксая! Пока я возглавлю наш род. Как только ты, старший сына Скопаса очистишься. — Ее костлявый палец ткнул в сторону юноши лет двадцати. — Наденешь пояс вождя клана Сокола. Но только после того, как очистишься. Я спрошу у великой богини Аргинпасы, как тебе это сделать, через что пройти, сколько отрубленных голов врага принести… А теперь готовьте Вождя к встрече с Папайем и Великой матерью Табити.

— Большая Мать, разреши, я этого щенка накажу, — пылко воскликнул старший сын Скопаса. Он вскочил на ноги и схватил за шиворот Исмена. — Я закопаю его в землю по самую шею, а над головой разожгу костер. Я растяну его за руки и за ноги на колышках, вбитых в землю, и сдеру с живого кожу. Посажу его в тесную клеть и натравлю голодных собак, чтобы они постепенно обгрызали его плоть…

— Нет, — осадила его старуха. — Теперь он принадлежит мне. Я напою его дурманом и отрежу ноги по самые колени. На шею надену веревку, и он остаток жизни будет ползать за мной и веселить народ. Когда меня призовет Великая мать Табити, заберу его с собой. Он и там будет моей игрушкой.

Пленников отвели выше по течению реки. Здесь обрывистый берег поднимался над водой. Большую поляну никогда не заливало при весенних паводках. Кругом возвышались молчаливые могильные курганы. Пленников заставили рыть глубокую яму пять на пять шагов. Стены укрепили камнями. Над ямой из толстых бревен соорудили двухскатный настил.

К вечеру, когда могила была готова, прибыла похоронная процессия. Вождя Скопаса привезли все на той же телеге, запряженной черными волами. Огромная толпа роксоланов из всех ближайших становищ сопровождала повозку. Женщины выли, рвали на себе волосы и до крови расцарапывали лица. Мужчины горестно восклицали, взывая к небу. Ножами и стрелами резали себе руки и грудь. Появились седовласые жрецы в длинных рубахах, напоминающих женскую одежду. На головах круглые шапочки с коровьими рогами.

Жрецы вынули из глазницы вождя стрелу. Покрыли лицо покойника красной краской. Начищенный до блеска медный островерхий шлем надели на голову. Помолившись, жрецы вскрыли ножом живот вождя и вынули все внутренности. Разложили по глиняным кувшинам. Тело омыли изнутри крутым соленым раствором и набили душистой травой. Живот зашили кожаным шнуром. К концу обряда облачили тело вождя в дорогие одежды из тонкой шерсти. Объявили собравшимся, что вождь готов к встрече с богами.

Под завывание женщин, сыновья переложили Скопаса на широкое холщовое покрывало и прямо на нем отнесли к могиле. Тело опустили на дно ямы. В ногах поставили напутственные дары: кувшины с кусками мяса, оружие, одежду, красивые чепраки, уздечки, украшенные золотыми бляхами.

Старуха, Большая Мать долго стояла у края могилы, шепча заклинания, затем, подала знак: пора закрывать. Все роксоланы двинулись к реке. На берегу они подбирали камни и несли их к могиле. Вскоре над погребением вырос высокий холм. Землей, вырытой из ямы, присыпали камни и утрамбовали. Получился курган. Возле кургана врыли ствол небольшой свежесрубленной березы. На макушку водрузили колесо от телеги — символ солнца. Большая Мать подвела к кургану боевого коня вождя. Обошла с ним вокруг могильника и привязала к стволу.

Один из жрецов подал ей нож. Конь захрапел, заволновался, пытался сорваться с повода. Учуял смерть. Но старуха ловко перерезала коню горло, и животное, теряя силы, разбрызгивая черную кровь, повалилось на землю. Коня отнесли в могилу.

Все это время пленники со связанными руками сидели в сторонке, в ожидании участи. Дядьку и еще двоих подняли и поволокли к священному столбу. Их поставили на колени. Старший сын Скопаса со жрецами подошли сзади. Один из жрецов запрокидывал пленнику голову назад. Старший сын Скопаса перерезал шею. Другой жрец подставил большую серебряную чашу под струю крови. Затем акинаком старший сын Скопаса отрубил уже мертвому дядьке правую руку по самое плечо. Так же поступили и с остальными двумя пленниками.

— Возьми с собой в путь этих недостойных, — воскликнула Большая Мать. — Пусть они будут твоими рабами.

Убитых отволокли в могилу вслед за конем.

На вершине кургана сложили кучу хвороста. В хворост воткнули меч вождя. Жрецы читали молитву, взывая к богам. Из серебряной чаши окропили хворост кровью пленников. Положили сверху отрубленные руки. Меч передали старшему сыну Скопаса, и тот отнес его в могилу. Хворост подожгли. Огонь на вершине кургана горел всю ночь, и всю ночь жрицы проводили службу по умершему.

Исмен безучастно наблюдал за церемонией похорон. Мысленно молился Папайю, припоминая все свои грехи. Просил у бога прощения за проступки. Постепенно страх перед ужасной неизбежностью прошел. Просто он устал бояться. На смену страха пришло тупое безразличие: на все воля Папайя. Ночью он не сомкнул глаз. Все ждал, что его поднимут и отведут к жертвенному столбу. С содроганием представил, как останется без ног, будет ползать за старухой, посаженный на поводок. Уж лучше пусть убьют. Или он сам убьет себя. Найдет способ.

Искры от погребального костра уносились в черное небо. Жрецы завывали протяжно, по волчьему. Им подвывали женщины. Пленникам не давали даже воды. Грязные босоногие дети иногда подходили и швыряли в них камни. Женщины набрасывались, впивались когтями, рвали волосы. Стражники оттаскивали женщин, детей прогоняли. Поскорее бы развязка. Поскорее бы умереть, не терпелось Исмену.

За спиной раздалось осторожное шуршанье и тихое поскуливание. Репейник! Как же мальчик обрадовался псу. Не бросил хозяина. Но что Репейник мог сделать для него? Между тем пес подполз сзади и вцепился зубами в путы на руках, пытаясь перегрызть веревку.

— Не надо, Репейник, — одними губами шептал Исмен. — Все равно не убежать. Все равно не скрыться в степи.

Но пес продолжал неистово грызть путы. Охранник заметил пса и прогнал.

С рассветом роксоланы собрались вокруг могильника на поминальную молитву. Тут же разводили костры и готовили трапезу. Люди по очереди подходили к жрецам. Те из серебряной чаши, наполненной кровью жертвенных животных, мазали им лица. Потом мужчины соревновались в борьбе. Обнаженные по пояс, они выходили в центр круга, образованного зрителями, кланялись могильному холму и приступали к схватке. Никто их не подбадривал, не хлопал в ладоши. Все стояли и молча смотрели. Победитель вновь кланялся кургану и посвящал свою победу погибшему вождю. Проигравший же бился головой о землю, пока на лице не появлялась кровь.

К кургану подъехала группа из пяти всадников. Впереди красовался воин на высоком коне с оленьими рогами. Исмен узнал того ксая, что ночью появился у костра. Роксоланы встретили незваных гостей хмурыми взглядами.

— Кого хороните? — спросил ксай.

— Сойди на землю и воздай должное великому вождю роксоланов, Скопасу, — потребовала Большая Мать.

— Скопасу? Что-то слышал о нем, — небрежно ответил всадник, продолжая сидеть на коне. — Легкого ему пути, и вечного блаженства. Он погиб в той бойне, что вы учинили сиракам?

— Мы наказали конокрадов.

— Отныне в этой степи я запрещаю самосуд, — громко объявил всадник. — Все тяжбы, все обиды решать только через меня.

— Да кто ты такой? — гневно воскликнула Большая Мать. Среди роксоланов поднялся угрожающий ропот.

— Я воин из племен языгов, — перекрыл мощным голосом их всадник. — Земли от этой реки до самого Дона принадлежат отныне городу Артару. Все кочевники, проходящие через наши степи должны платить подати.

— Ты сумасшедший? — воскликнул старший сын Скопаса. — Степь никогда никому не принадлежала. И мы пасли скот там, где хотели.

Тут же его поддержали соплеменники. Кто–то попытался схватить рогатого коня под уздцы, но тут же получил удар тупым концом копья в лицо и отлетел в сторону.

— Ты не прав, — усмехнулся всадник, когда возмущенные голоса чуть стихли. — Степь всегда принадлежала сильнейшему. До вас тут жили сколоты, до сколотов — киммеры. Теперь языги владеют степью. А времена, когда вы беспошлинно пасли скот — прошли. Отныне все нам платят: и сираки, и языги, и меоты, и вы будете платить.

— Не будем! — старший сын Скопаса, схватился за меч на поясе.

— Не будем! — тут же подхватили все.

— Будете! — прорычал, словно медведь, языг. — Или убирайтесь отсюда!

— Ты нагло себя ведешь, — сказала Большая Мать. — Совсем не уважаешь наше горе. Ты приравниваешь клан Сокола великого племени роксоланов к каким-то сиракам. Я подниму против языгов весь род Сокола. Твой город Артар мы сровняем с землей. Нас наберется больше тысячи мужчин. Вождь, которого мы вчера схоронили, доходил с отрядом воинов до самой Ольвии и требовал дань с этого великого города.

— Что ж, попробуй поднять свое племя, — нисколько не испугался всадник. — Только ты наших воинов не знаешь. Сравнила Ольвию и Артар. В Ольвии живут одни толстобрюхие торгаши. А в нашем городе все мужчины побывали в битвах против эллинов и македонян. Я сам сражался вместе с великим правителем сколотов — Атеем.

— Но ты — не Атей, — укорила его Большая Мать, не скрывая презрение.

— Не Атей, — нисколько не смутился всадник. — У меня есть свое имя — Орик из клана Оленя. Я вожу языгов в походы. А кто поведет твое войско? У вас был один воин, достойный звания ксая, да и тот лежит в этом кургане. Ставь против меня четырех своих лучших мужчин. Если выстоят, так и быть, в это лето пользуйтесь степью беспошлинно. Но если я одолею их, будь добра — заплати!

— Я ему сейчас покажу! — разошелся старший сын Скопаса. — Коня мне!

Толпа расступилась, освободив место для поединка. Всадники сошлись. Сын Скопаса бросился на языга. Замахнулся копьем. Тот легко уклонился и врезал щитом ему в лицо. Роксолан слетел на землю, чуть не свихнув шею. Второй смельчак пытался ударить копьем в живот. Языг так жестко принял удар на щит, что роксолан в кровь содрал ладонь о древко копья. Языг издевательски поддел его ногу своей и скинул с коня. Третий сблизился, размахивая топором на длинной ручке. Попытался рубануть языга по голове, но все его удары падали в пустоту. Языг даже не поднимал щит. Пока роксолан замахивался тяжелым топором, пока целился, он уже знал, в какую сторону уклониться. После нескольких взмахов роксолан выдохся, а всадник в великолепных доспехах ударил его в лицо тупым концом копья, что считалось верхом презрения. И третий противник оказался на земле со сломанным носом. Четвертый был старым опытным воином. Всадники бились долго, молотя в щиты копьями. Кони ходили по кругу, взрывая копытами землю. Наконец языг исхитрился, пропустил копье противника себе под левую руку, зажал наконечник подмышкой и без всякой жалости проткнул роксолану горло.

— Твои мужчины ни на что не способны. — Повернулся он к Большой Матери. Будешь платить, как и все племена. Иначе мы прогоним вас из этой степи. А за то, что устроили бойню с сираками, отдашь мне девять коней, девять коров и девять волов. И еще…, — он внимательно оглядел всех. Его взгляд остановился на оставшихся в живых семерых пленников. — Это кто?

— Сираки, — ответила Большая Мать. — Наши пленники.

— Мальчишку того я встречал. — Языг ткнул окровавленным наконечником копья в сторону Исмена. — Его я тоже забираю.

— Возьми другого, — попросила Большая Мать.

— Нет, я хочу мальчишку, — стоял на своем воин. — Он хорошо взбивает кислое молоко. Я обожаю кислое молоко.

— Он убил нашего вождя, — сказал кто-то несмело.

— Что? — гневно воскликнул языг. — Вот этот мальчишка, похожий на воробья, в рваной рубахе? Он смог убить умелого воина в крепких доспехах, с оружием в руках? Вы издеваетесь надо мной!

— Это так, — подтвердила Большая Мать, опустив глаза от стыда. — Из уважения к мертвому, оставь мальчишку. Мы должны через год его прирезать здесь на кургане вместе с девятью жеребцами. Он пригонит этих жеребцов в степи Савра, к Скопасу.

Языг немного подумал. Все же божественные законы надо соблюдать. Согласился:

— Из уважения к вашему вождю, я через год приведу мальчишку. Обещаю!

— Но если он сбежит от тебя?

— Не сбежит. Я выжгу ему глаза, — пообещал языг. — Он и слепой сможет взбивать молоко.

Степь искрилась серебристой утренней росой. На голубом небе ни единого облачка. Жаворонки заливались трелью где-то высоко, высоко. Исмен брел, привязанный за хвост коня длинной веревкой. Языг дремал, сидя на спине скакуна, укутавшись в длинный плащ из мягкой шерстяной ткани. Шлем болтался, привязанный к поясу и бил всадника по бедру. С чепрака у правой голени свисал узкий чехол, в который было вставлено копье. Прямоугольный плетеный щит с кожаной обивкой висел за спиной. В центре круглый медный знак солнцеворота носил следы недавней стычки с роксоланами. С левого бока к чепраку был приторочен деревянный горит, украшенный шкурой рыси и медными бляхами. Конь шел медленно. Нелегко носить всадника в тяжелых доспехах, да еще оленьи рога на голове. Слуги уехали далеко вперед, гоня коров, быков и лошадей, что получили от роксоланов.

Исмен еле передвигал ноги. Бессонные ночи и пережитый ужас вытянули из него последние силы. Он спотыкался, едва не падал. Голова кружилась. Перед глазами кровавая пелена сменялась радужными пятнами. Иногда мальчик не понимал, что творится вокруг, где он, почему у него связаны руки.

Ему почудился странный звук, будто пес жалобно скулил. Нет, не почудилось. Репейник выбрался из высокой травы и кинулся к нему. Радостно залаял. Прыгал, пытаясь лизнуть шершавым языком в лицо. Всадник очнулся от дремоты, повернул голову и недовольно закричал:

— А ну, пошел прочь! Я тебя сейчас плетью отстегаю, тварь блохастая!

Репейник бросился в сторону, поджав хвост. Он некоторое время крался рядом. Скулил. Его скул переходил в жалобный вой. Но пес боялся приблизиться.

— Ох, я сейчас тебе! — пригрозил всадник, раздраженный надоедливым воем, и потянулся к гориту за луком. Репейник тут же скрылся в траве. Исмен увидел, как он помчался куда-то, задрав хвост. Мальчик совсем отчаялся. Теперь и пес бросил его. Захотелось умереть тут же на месте. Вот сейчас он упадет и больше не поднимется. Пускай всадник забьет его до смерти. Все лучше, чем целый год ждать ножа жреца, да еще с выжженными глазами.

Он почти провалился в беспамятство, когда вновь услышал лай Репейника. Но теперь пес лаял настойчиво, даже показалось, — нагло, осмелев. Исмен видел над травой загнутый лохматый хвост. Иногда пес взлетал, перепрыгивая через кочки, и тогда мелькало все его серое лохматое тело. Чему он так радуется? — Удивился Исмен. — Почему так странно прыгает? Сознание немного прояснилось. Пленник увидел, что следом за псом скачет его недавний знакомый аорс Фидар.

Языг остановил коня. Веревка ослабла, и Исмен без сил плюхнулся на землю. Тут же подбежал Репейник и принялся вылизывать лицо несчастному хозяину.

— Это ты? — гневно и немного удивленно крикнул языг Фидару.

— Хорошего утра, хозяин, — приветствовал его аорс, растянув обветренные губы в наглую улыбку. — Какая счастливая встреча.

— Я тебя ищу уже пятый день, — грозно крикнул воин. — Ты как посмел сбежать, да еще убил охранника. Быстро слезай с коня и моли о пощаде. Твое преступление тянет на мучительную казнь.

Фидар без всякого страха приблизился. Всадников теперь разделяло не больше пяти шагов. Аорс ухмыльнулся:

— Ты что, за дурака меня считаешь? Думаешь, я сам добровольно подставлю шею под петлю?

— Немедленно слезь с коня! — не на шутку разозлился языг. — Пойдешь за мной, со связанными руками.

— У меня к тебе другое предложение, — ответил аорс и поскреб рыжую бороду, как будто что-то прикидывая в уме. — Ты отдашь мне меч, копье, коня и доспехи, тогда я тебя отпущу живым. — Еще подумав, он изменил решение. — Нет, пожалуй, доспехи мне маловаты будут. И так: давай коня, меч, щит и плащ. Мальчишку я тоже заберу…

Языг посерел от гнева. Да как этот наглый раб смеет так с ним говорить! Ухмыляется прямо в лицо хозяину, на которого даже глаза не имеет права поднимать. Должен валяться в ногах и молить о быстрой смерти. А он еще дерзит… Или он сумасшедший? Одурел от свободы? Его надо наказать, а лучше всего убить на месте. Зачем нужен непокорный раб?

— Дерзишь! Мне дерзишь! Воину из клана Оленя! — Он коротко обернулся к Исмену и приказал. — Сиди здесь! — Вынул копье из чехла. Веревка, державшая Исмена, упала на землю.

Мальчик ужаснулся: Фидар и в правду — ненормальный! Куда же он с голыми руками против вооруженного воина. Даже защиты никакой нет: ни щита, ни копья. Он прекрасно помнил, как языг легко разделался с четырьмя роксоланами. Так те вооружены были, а Фидар… Даже захотел зажмуриться, чтобы не видеть, как бесславно погибнет аорс. Между тем языг уверенно направил коня на живого-убитого. Замахнулся копьем, решая одним ударом покончить дело.

Дальше произошло что-то непонятное. Аорс не стал ждать смерти, и сам ринулся навстречу. Сблизился так быстро и неожиданно, что наконечник копья ударил в пустоту. Всадники разминулись правыми боками, чуть не сбив друг друга. Фидар перемахнул через Исмена. Мальчик еле успел пригнуть голову от копыт его коня. Увидел, как над ним пронеслось широкое серое брюхо.

Языг развернулся. Глаза его горели гневом. Он хотел что-то крикнуть, но из горла послышалось бульканье, затем хлынула кровь. Исмен заметил, что в шее воина из клана Оленя, там, где заканчивается чешуйчатый панцирь, торчит рукоять ножа. Языг так и не понял, что произошло. Силы внезапно покинули его, и он сполз с коня. Левая рука, коченея, все еще удерживала узду.

Аорс подъехал к павшему воину. Спрыгнул на землю, опустился рядом с телом на колени и принялся читать какую-то молитву. Исмен с трудом поднялся. Репейник все норовил прыгнуть повыше и лизнуть в уже, и без того, обслюнявленные щеки. Мальчик медленно, шатаясь, подошел к воинам. Языг лежал навзничь, раскинув руки. Его темные остекленевшие глаза смотрели в голубое небо. В них застыло удивление. Лицо заострилось. Борода и усы перепачканы кровью. Чешуйчатые доспехи на груди тоже залила кровь.

Фидар бубнил молитву, раскачиваясь из стороны в сторону, как ковыль на ветру. Затем припал к груди убитого и три раз громко произнес:

— Прости, прости, прости!

— Ты что делаешь? — спросил Исмен.

— Прошу прощения у духа воина, — ответил аорс, пытаясь закрыть веки погибшему.

— Зачем? Он же враг.

— Он настоящий ксай. Надо уважать ксая даже мертвого. Сейчас дух его отправится к богам. Если бы я не попросил у него прощения, он бы там всем воинам жаловался, что я нечестно его убил. Еще прогневал бы Савра.

— Как — нечестно? — не понял Исмен. — Ты же с голыми руками на копье бросился. А если бы он проткнул тебя?

Фидар поднял глаза на Исмена, пожал плечами и глухо ответил:

— Значит, сейчас я бы здесь лежал, а ты дальше шагал, привязанный к хвосту коня. — Он выдернул из шеи убитого нож. — На, твой. Выручил меня.

— Я не могу его взять, — ужаснулся Исмен, увидев почерневшее от крови лезвие. Даже почувствовал дурноту, подкатившую к горлу.

— Крови никогда не видел? Кровь, она у всех одинаковая, что у человека, что у зверя.

Аорс поднялся. Окровавленным лезвием перерезал путы на руках Исмена, вытер нож о пучок жесткой травы. Отвязал с бедра ножны, вложил в них клинок и всунул в руки Исмену.

Конь языга с оленьими рогами чего-то испугался, вырвал узду из окоченевших пальцев хозяина и бросился в степь.

— Ускачет ведь. Конь хороший, — пожалел Фидар.

Но Репейник не дремал, — метнулся наперерез. Пес резкими рывками забегал вперед и злобно клацал зубами, не давая коню уйти.

— Нет. Репейник не позволит. Он обучен, — успокоил его Исмен.

Мальчик развязал пояс, стянул с себя рубаху. Осторожно ступая, подкрался к коню, который пятился от огрызающегося пса. Исмен накинул ему на глаза рубаху и крепко вцепился в шею. Репейник тут же примолк. Конь испуганно заржал, пытался встать на дыбы. Но Исмен крепко держал его, пока животина не присмирела. Затем осторожно разомкнул объятия, дыхнул несколько раз в ноздри коня. Тот фыркнул. Исмен снял с морды рубаху. Все! Успокоился.

— Молодец. Лихо ты, — похвалил его аорс.

— С малых лет коней пасу, — скромно ответил Исмен.

Фидар похлопал скакуна по крутой шее, потрепал коротко остриженную гриву.

— Хорош. Силен. Кастрирован правильно.

Конь тряхнул головой, так, что чуть не попал рогами в лицо Фидару.

— Да сними ты с него эти ветки, — недовольно пробурчал он. — Что за привычка у языгов коней в оленей рядить.

Исмен перерезал ремешки, крепящие шлем на голове скакуна и откинул в сторону позолоченные ветвистые рога. Объяснил:

— Поверье у них такое. Савр скачет не на коне, а на олене.

— Понятно. Тоже — возомнили себя богами. Помоги мне.

Они вдвоем взвалили тело языга на круп коня. Фидар решил сойти с дороги, чтобы ненароком не попасться языгам или еще кому-нибудь на глаза. Нашли небольшой овражек, края которого защищал густой кустарник. Мертвеца положили и укрыли его же плащом. Исмен тут же улегся на траву и от усталости провалился в черный сон. Фидар спутал коням передние ноги, чтобы не убежали, и пустил пастись. После сложил костерок из хвороста.

Исмен очнулся ближе к полудню. Солнце веселым желтым шариком повисло на небе среди пушистых молочно-белых комочков облаков. Первые мысли пришли, словно в бреду: надо гнать лошадей к реке, поить, затем надоить молока, пока жеребята все не высосут. Да, и почему он спит днем? Потому, что… Память внезапно вернулась. Горе холодной рукой сжало сердце. Нет лошадей, нет родного становища, нет никого…

— Проснулся? — окликнул его Фидар. — Вставай. Поешь.

Нос защекотал аромат печеного мяса. Фидар протянул мальчику заячью заднюю лапу. Мясо слегка подгорело, но сочилось розовым соком. Исмен оторвал кусочек и кинул перед собой, жертвуя богам. После жадно впился зубами, рвал полусырое мясо и, почти не жуя, глотал. Двое суток ничего не ел.

— Ну и пес у тебя, — довольно произнес Фидар, обсасывая ребрышки. — За такого и кинжал персидский не жалко отдать. Это он зайца поймал. Приволок его полузадушенного. Хороший пес.

— Он всегда мне зайцев ловит. — Исмен поделился с Репейником косточкой. Пес тут же деловито принялся хрустеть и чавкать.

— Почему ты оказался на привязи у этого языга? — поинтересовался Фидар.

— Забрал меня как дань у роксоланов.

— А у роксоланов ты что делал?

— Сначала мы их становище перебили, потом они на нас напали.

— А дядька твой что? Он же клялся, что всех их перережет.

— Дядька? — Слезы выступили на глазах у Исмена, но он твердо продолжил: — Дядька тебя не послушался и повел нас к другому становищу, на север.

— Я же ему сказал: к восходу, — удивился Фидар. — И что? Вы не на тех напали?

— Оказались пастухи из племени Скопаса.

— Знавал я когда-то роксолана Скопаса. Хороший воин. Вместе с ним в коннице служили у персидского правителя. Но как вас угораздило его стадо угнать?

— Дядька… Из жадности… Позарился на богатую добычу. Тавр клана Сокола только потом разглядели, когда табун в свое становище привели.

— Да расскажи ты по порядку, — попросил Фидар.

Исмен выложил все, как было.

— Постой, постой, — встрепенулся Фидар, когда Исмен дошел до того места, как он попал вождю в глаз стрелой. — Из твоих слов я понял, что ты убил главу клана роксоланов. Не врешь?

— Не вру.

— Да, уж, пометила тебя Мара.

— Я узнал его. Это Скопас убил моего отца. Я отомстил. Как будто сам Савр меня из-под повозки вытолкнул и помог лук натянуть.

— Согласен, без помощи Савра ты бы не смог его убить, — мрачно сказал Фидар. — Месть за отца — дело благородное, конечно… Но теперь тебе не выжить в степи. У Скопаса восемь сыновей, насколько я помню, и каждый обязан по законам мести выпустить тебе кишки.

— Знаю, — горестно согласился Исмен.

— И еще я одного не понял. Ты же мне раньше рассказывал, что дядька твой тогда отомстил за отца. Вроде бы перебил обидчиков и скот отнял.

— Значит, он и в тот раз не на тех напал, — решил Исмен.

Они доели кролика и сложили кости в костер. Как-то непривычно было сидеть и есть рядом с покойником. Фидар снял с убитого перевязь с мечом, вынул из изящных чеканных ножен меч в локоть длинной. Лезвие чуть изогнуто и заточено с одной стороны. У основания клинок узкий, а к середине расширялся в виде листа. Меч аорсу не понравился. Он неодобрительно покачал головой.

— Какой странный акинак, — удивился Исмен. — Я таких коротких и широких не видел.

— Не акинак это, — тоном знатока ответил Фидар. — Эллинский копис.

— Эллины? Не тот ли это народ, что живет в городах на побережье моря.

— Они самые. — Фидар помахал клинком, примеряясь. — Не люблю я кописы. Короткие и тяжелые. Я обычно так меч выбираю: кладу его на руку, чтобы острие уперлось в сгиб локтя, — Продемонстрировал, как он это делает. — Пальцы вытянутой ладони должны касаться основания клинка у рукояти. А этот, видишь: на половину ладони короче.

Исмен взглянул на убитого воина, зачем-то потянулся и поправил край плаща, укрывавший лицо.

— Его дух слышит нас?

— Слышит.

— Сильный был воин.

— Да уж, — кивнул Фидар, вкладывая копис обратно в ножны.

— Я видел, как он с четырьмя роксоланами разделался.

— Языги — хорошие воины, — согласился Фидар. — Только есть у них дурная черта: перенимать все эллинское. Вот, ты думаешь, откуда они придумали город построить? Все у Эллинов подглядели. Раньше языги были так же, как и сераки, и роксоланы — кочевники. Гоняли скот от кочевья к кочевью, с соседями ссорились, в походы ходили. А теперь решили, что они особенные. Поставили каменные стены, настроили себе домов. Зачем пасти скот, сеять ячмень, надрываться каждый день с рассвета до заката? Проще объявить себя главным в степи и собирать дань. Нет, долго они не протянут, — сделал вывод Фидар. — Рано или поздно разрушат их город, да и самих всех поубивают.

— А как ты попал к ним в плен? — поинтересовался Исмен.

— Это длинная история. — Фидар отложил меч в сторону, задумчиво почесал бороду. — Я в Персии служил наемником. Страна большая, богатая, но неспокойная. Сегодня один правитель, завтра его убили, и убийца уже на троне… Я попал туда как раз во время восстания сатрапов.

— Это кто такие?

— Сатрапы — наместники в дальних областях. В Персии жизнь протекает не как в степи. Есть большие города, где живут ремесленники, торговцы, землепашцы. Над ними властвует знать — особая каста воинов. Все эти воины — крупные землевладельцы. Старший в этой касте — сатрап. Но сатрапы подчиняются верховному правителю, кшатре. Нынешний правитель Дарий был сатрапом Армении. Так вот, восстали западные сатрапы и решили создать свое отдельное государство. Правитель Артаксеркс, его еще Охом звали, разбил сатрапов. Одних зачинщиков казнил, другие сбежали в далекие страны. А над успокоенными западными областями поставил старшего евнуха. Багой его имя.

— Что такое евнух?

— Даже не знаю, как тебе объяснить, — задумался Фидар. — Евнух, вроде бы — мужчина, но в то же время — и нет. Так — что-то среднее…

— А разве такие бывают.