Ты не спрашивай, не распытывай,

Умом-разумом не раскидывай:

Как люблю тебя, почему люблю,

И за что люблю, и надолго ли.

Полюбив тебя, я не спрашивал,

Не разгадывал, не распытывал;

Полюбив тебя, я махнул рукой,

Очертил свою буйну голову!

А. К. Толстой

Встреча

Вы когда-нибудь встречали девушку, которая была бы красива, умна, трудолюбива, добра, бескорыстна? Просто какое-то воплощение христианских добродетелей… Я встретил такую девушку. Сначала был удивлён. Потрясён. И очарован. У неё очень красивое имя, и оно звучит для меня словно музыка.

Я помню Инну совсем маленькой, да я и сам тогда был карапузом. Мы играли с ней на куче песка, строили замки, дворцы, гаражи или просто «пекли» куличи, украшая свои кулинарные изделия цветами и стёклышками. Конечно, у неё всё получалось гораздо красивее, и я на неё за это сердился. В том возрасте я ещё не понимал, что Инна — чудо, я просто любил с ней играть. Вместе мы отправлялись «путешествовать по бабушкам». В селе много одиноких старушек, которые рады пообщаться с ребятишками, угостить пряником или конфетой. Мы любили слушать их рассказы, хотя и не всё нам было понятно. Инна часто изображала артистку и заводила песню: «Рома-а-а-шка белая-а-а», надев длинное мамино платье. Она сама себя объявляла:

«Выступает заслуженная артистка Инна Никольская!» Я громко хлопал, хотя «ромашка белая» мне надоедала. На отсутствие бурных аплодисментов заслуженная артистка очень обижалась.

Однажды Инна вынесла стопки, графин, конфетницу, и мы принялись играть в магазин. Но недолго длилось наше детское счастье. Мама Инны, увидев, чем мы играем, была весьма озадачена и поспешила изъять весь наш «магазинный инвентарь», которым мы орудовали. Ведь он был из чистого хрусталя. К нашей удаче, мы оказались аккуратными продавцами и ничего не разбили.

Сколько забавных случаев и увлекательных приключений связано с подругой детства. Детство… Светлая, чудная пора.

Я не видел Инну семь лет. Мои родители развелись, и мама не разрешала приезжать к бабушке, матери отца. А я так любил бывать у неё. У меня будто украли кусочек детства. Я был мал и не мог объяснить маме своих чувств, а она и не стремилась их понять. Гнев на отца и боль брошенной женщины переполняли тогда её сердце. Бабушка очень скучала и просила в письмах отпустить внука в гости. Но мама была непреклонна.

Летом я сидел в душном городе и мечтал о речке, которая протекает почти у бабушки Любиного дома, о шуме листвы, о душистой траве и звёздном небе, которое бывает только в нашем селе. Так мне казалось.

Но я вырос. И сам приехал в место, которое моя детская душа считала лучшим во вселенной. И я увидел её.

Не узнать мою дорогую «заслуженную артистку» я не мог. Но почему так часто застучало моё сердце?

Инна не узнала меня. Из вежливости она ответила на моё приветствие — в селе здороваются со всеми. Пришлось напомнить о себе и наших детских проделках. Девушка заулыбалась, сказала, что рада меня видеть и побежала по делам. Потом я убедился, что дела у неё всегда.

Мы живём по соседству. Это так здорово! Я могу наблюдать за Инной. Она не догадывается об этом. Хотя… Нет, не догадывается. Я делаю это осторожно. Что меня в ней так привлекает? Девушка как девушка. Стройная, светловолосая, приветливая. Но я ничего не сказал о глазах. Это целый мир. Я бы всё время смотрел в эти глаза — голубые как небо. Если Инне грустно, набегают тучки, и небо меркнет. Не люблю тучи и облака в её удивительных глазах. Пусть в них будет много солнца, пусть они сияют и лучатся, рождая нежную улыбку. Если верить, что глаза — «зеркало души человека», то, как прекрасна её душа. Есть в этой девушке чистота. Она не похожа на других. Может, это всего лишь иллюзия? Оптический обман зрения? Но сердце подсказывает: она такая единственная.

Меня удивляет, что Инна никуда не ходит, всё время дома хлопочет по хозяйству с утра до вечера. У меня просто мечта — застать её за «ничегонеделаньем», но она пока не осуществилась. То Инна носит воду из колодца, то моет посуду, подметает, чистит, убирает, пропалывает грядки… Она когда-нибудь отдыхает?

Но какой в селе отдых? Я почему-то представляю её возлежащей на огромном ложе в искрящейся одежде с диадемой в волосах, окружённой множеством слуг и морем цветов с пьянящим ароматом. Инна — королева. Что это мне взбрело в голову? Она наверняка бы посмеялась над моей фантазией и сказала: «Да уж, королева, в платочке. Вот отпущу с аудиенции маркиза и пойду картошку копать». Она с юмором. Это я в девушках обожаю. Славная Инна. Но я не скажу ей, что король придёт к королеве и отпустит всех слуг.

Вдруг она будет возражать? А король может погибнуть от тоски.

У меня сегодня одновременно счастливый и горестный день. Я набрался храбрости и пригласил Инну пойти со мной вечером в клуб. Она согласилась, и в десять вечера я, замирая от восторга, поджидал её у калитки. Хотелось подарить ей цветы, но я ведь только друг. Тогда угощу её чем-нибудь вкусным. Друзья могут угощать. Она немного опоздала, вышла такая хорошенькая, сияющая. Неземная Инночка.

Мы отправились в клуб, дорога к нему неблизкая, что меня очень радует — я могу вдоволь наговориться со своей спутницей. Инна сегодня нарядная — в чёрных брюках и интересного покроя песочном пиджаке. Я ещё не видел её в таком одеянии. Я тоже прихорошился, и теперь свечусь как новая копейка, но большей частью не от своего нарядного вида, а от счастья.

Инна не очень-то говорлива. Но слушатель она замечательный. Я хочу её рассмешить, расшевелить, и это мне немного удаётся. Покупаю ей эскимо и вижу, что она стесняется. Но неужели друг не может угостить? Убеждаю её, и мы с удовольствием едим мороженое. Покупаю ещё два — моя подруга протестует. Когда девушка такая скромница, хочется завалить её подарками. Я ещё никогда не встречал такой скромной девушки, даже необычно.

— Инна, мы с тобой не виделись семь лет. Мне уже девятнадцать лет, а тебе семнадцать. Нам нужно отпраздновать нашу знаменательную встречу.

— Но я не знала, что мы будем её праздновать. Получается несправедливо — ты меня угощаешь, а я тебя — нет.

Вот глупышка. То, что она рядом со мной — самый огромный подарок.

— Инна, я приглашаю тебя на правах старшего… Друга детства.

Девушка помедлила немного и всё же согласилась.

— Ладно. Но с моей стороны будет ответный жест.

— Не возражаю, — развёл я руками и засмеялся.

Мы отправились в бар. На городского человека сельский бар производит странное впечатление. Ждёшь, что вот-вот появится неоновая вывеска с названием забегаловки, а видишь какой-то сарайчик-карикатуру, набитый продуктами с двумя кабинками, в которых можно укрыться от посторонних глаз — лишь задёрни занавеску. Цивилизация! Вот мы и скрылись в заведении, горделиво величающем себя баром. Я накупил всякой всячины — хотелось как можно дольше посидеть.

— Я помню тебя совсем маленькой девочкой, а сейчас передо мной девушка. Очень красивая, — вдруг говорю я.

— Я тоже помню маленького мальчика, а сейчас передо мной молодой человек. Весьма симпатичный.

Я внутренне ликую: «Симпатичный! Весьма!» Для неё.

— Почему ты так долго не приезжал в наши края?

Пришлось рассказать о разводе родителей и их сложных отношениях, но долго останавливаться на этой теме мне не хотелось.

— Инна, вот ты улыбаешься, а мне кажется, что грустишь. Что-то не так?

— Да нет, всё в порядке.

— Не хочешь говорить? Так хочется тебя развеселить, но не получается.

— Павел, спасибо тебе. Мне очень хорошо, поверь. Замечательный вечер.

Я понимаю, что Инна не расскажет мне о том, что её тревожит, но хотелось бы мне это знать. Что ж, попытаюсь отвлечь её от грустных мыслей.

Мы болтаем обо всём и ни о чём. Рассказываю ей несколько анекдотов, приличных, конечно. Оказывается, она любит анекдоты, смеётся. Что я, в сущности, знаю об этой девушке? Почти ничего. Хочется знать о ней всё. Она — тайна для меня, словно закрытая книга, которую я хочу читать и перечитывать.

Отправляемся танцевать в неказистый зал сельского клуба. Как назло, ни одного медленного танца. Инна здоровается с подружками, я встречаю своих знакомых, и мы расстаёмся ненадолго. В фойе клуба есть даже бильярдный стол с дырявым сукном, но народ счастлив и бьёт неистово киями по шарам. Наблюдаю за игрой и вдруг слышу мелодию медленного танца. Несусь на танц-пол, чтобы пригласить Инну, и что же… Она танцует с каким-то видным типом! На него я очень зол. Инна увидела меня и, думаю, ясно прочитала досаду в моём взгляде. Подхожу к ней после танца — стану её телохранителем и никого не подпущу. Больше и «не пахнет» медленными танцами. Веселимся под быструю, ритмическую музыку. К нам присоединяются её подруги. Оказывается, она танцевала со своим одноклассником, Серёгой Блажиевским. Инна знакомит нас. Не такой уж он и плохой парень, но видно, что выпил многовато. Время летит незаметно.

— Мне пора домой, — говорит Инна.

— Я провожу.

Мы медленно идём домой, и я лелею надежду ещё немного постоять около её дома, поговорить с ней. Хочу поцеловать Инну, но тогда придётся распрощаться со статусом друга, разрушить магию нашей дружбы. А нужен ли я ей в другом качестве?

Все мои надежды внезапно рухнули, как только мы подошли к её дому. В темноте виднелась длинная, сидящая на камне, фигура. Послышался напряжённый, глуховатый с придыханием голос:

— Я тебя здесь давно жду. Нам нужно поговорить. Недолго же ты грустила без меня.

— Я вообще не грустила. И не знала, когда ты придёшь, — спокойно ответила Инна. — Спокойной ночи, Павел. Спасибо за вечер. Ещё увидимся, — попрощалась она со мной.

— Спокойной ночи, — ответил я растерянно и побрёл к своему дому. Идти долго не пришлось. Мой дом — следующий. Но я не могу успокоиться. Это что за видение? Кто эта длинная тёмная фигура с приглушённым голосом? Что ей нужно от Инны?

Я даже не могу зайти в дом. Если бы я курил, сейчас закурил бы точно. Я тихонько встал у погреба, сорвал яблоко. Были слышны голоса — парень и девушка о чём-то горячо спорили. Потом голоса смолкали. Затем снова что-то друг другу доказывали. Я зашёл в дом. Подслушивать некрасиво, я знаю. Но мне не спалось, какой тут сон? Через час я снова вышел во двор, пробрался к погребу и заглянул через забор. На дороге стояли двое. Они целовались. Ужасней картины я ещё не видел.

На следующий день бабушка послала меня к Никольским за формами для хлеба. Они у нас часто их берут, им не хватает ровно двух форм для выпечки, всё собираются купить их на рынке, но только бы не покупали! Ведь тогда будет меньше поводов зайти к Инне, а ей — ко мне.

Пробираюсь к ним на летнюю кухню. Вижу Инночку в зелёном платочке — лепит вареники. Это у неё так быстро и красиво получается, просто загляденье. Она ловит мой восхищённый взгляд.

— Привет. Бабушка просит у вас формы.

— Хорошо. Сейчас дам. Хочешь компот?

Она скоро помыла руки от муки и налила мне стакан компота, да ещё дала кусок пирога. Она такая — всегда всех угостит. Я даже опомниться не успел, как уже сижу с компотом и наминаю пирог.

— Вкусно. Спасибо. Это мама твоя испекла?

— Нет, я. Я вообще люблю печь. Это моё хобби.

— Угощение можно считать твоим ответным жестом?

— Конечно, нет, — улыбнулась Инна.

Я помолчал немного, а потом задал вопрос, который мучил меня со вчерашнего вечера.

— А кто тот парень, что поджидал тебя вчера так поздно?

— Это Юра из соседнего села. Мы с ним встречаемся два года.

— И ты его любишь?

Инна удивлённо посмотрела на меня. Всё. Я выдал себя. Со всеми потрохами.

— Мне надо отвечать?

— Нет. Не надо, — смутился я.

Она подала мне формы и проводила до калитки. Я взглянул на Инну. Она вдруг очень тихо сказала:

— В том-то и беда, что я не знаю, люблю ли я.

Сказала и исчезла.

Они встречаются два года! Что же я хотел? Разве может такая прекрасная девушка быть одна? Не только у меня есть глаза и сердце. Но есть надежда — она не знает, любит ли. Это окрыляет. Но немного у меня шансов. Счастливчик этот долговязый Юра, пусть благодарит судьбу. Всё же, такого поворота событий я никак не ожидал. Хожу теперь, обуреваемый противоречивыми чувствами. Когда ещё я смогу пригласить Инну куда-нибудь? Да и пойдёт ли она? Наверное, помирилась с этим Юрой. А как же «ответный жест»? На него вся надежда.

Я промаялся несколько дней. Всё, что я мог — это наблюдать за Инной. У меня есть несколько наблюдательных пунктов: с одного я вижу, чем она занимается в огороде; с другого — могу видеть её во дворе, а с третьего вижу её на дороге за калиткой.

Вчера вечером слышал свист у её дома. Приходил Юра. Я даже смог его разглядеть: очень высокий с длинными руками и ногами, волосы тёмные и жёсткие «ёжиком», нос картошкой — вроде, должен быть добродушным. Позавчера встретил его случайно около магазина — он не поздоровался, только поджал губы и сверкнул гневно тёмными глазами.

Что я ему сделал? Боялся я его! Пусть сам остерегается. Видимо, мы друг друга не выносим. И на это есть веская причина — Инна.

Сегодня с ней встретились на речке. Она стирала, а я прохлаждался без дела. Увидев её, я уже не мог отстать и пристроился, сев на камень. Я любуюсь Инной, в ней есть грация, красота движений. Чтобы она ни делала, всё выходит красиво — красиво идёт, красиво стирает и даже пропалывает грядки красиво. Грация — подарок свыше, не каждой девушке это дано. Вижу, что Инна смутилась из-за моего пристального внимания.

— Как поживаешь? — спрашивает она.

— Плохо, — честно признаюсь я.

— Но почему? — удивляется она.

— Всё жду вашего ответного жеста, мадемуазель.

Она засмеялась. Косынка соскользнула с её головы, и ветер развеял красивые пшеничные волосы.

— Мадемуазель, вы прекрасны, — серьёзно сказал я.

— Ладно, мсье. Сегодня будет ответный жест. Приходите ко мне в десять вечера. Заодно познакомлю тебя с Юрой.

Только этого мне не хватало. Но буду довольствоваться малым. Хоть рассмотрю этого Юру — что за «фрукт»

Ответный жест

В десять ровно я стоял у калитки моей подруги. Она не заставила себя долго ждать, вышла и пригласила меня зайти в дом. Я этого не ожидал, но с радостью принял приглашение. Мы устроились на веранде. Я опять невольно любуюсь ею. Она — воплощение женственности и юности, утренняя заря. Стоит в голубом платье и улыбается. За что мне такое счастье?

— Я тебе говорила, что у меня есть хобби.

— Да, ты любишь выпекать.

— Я сегодня испекла торт и угощу тебя, поблагодарю за тот весёлый вечер.

Я только сейчас заметил огромный торт на подоконнике. Инна взяла блюдо с тортом и поставила на стол. Затем отрезала огромный кусок, положила на блюдце и придвинула его ко мне.

— Угощайся. Очень рада, что ты приехал, и мы увиделись после стольких лет. Чай, кофе?

— Спасибо. Мне как-то неловко тебя беспокоить, заказывать. Буду, что и ты. И когда ты успела такую красоту сотворить? Кстати, где Юра? Мы его не подождём? Он не обидится, что мы к торту приступили без него?

— Я не знаю, придёт ли он вообще. В последнее время он об этом не предупреждает. Приходит и всё.

— Почему?

— Не знаю. Что-то разладились наши отношения, будто кошка чёрная между нами пробежала. Но я не хочу об этом говорить.

В эту минуту послышался свист. Вот и Юра — лёгок на помине. Инна вышла из веранды, её не было около пяти минут, но потом послышались голоса:

— Я же говорил тебе, что не люблю заходить в дом. К чему эта глупая затея? Чем ты ещё хочешь угостить? Угостила бы собой.

— Не вижу ничего плохого в своём приглашении. Ты идёшь?

— Ладно, пошли.

Инна и Юра показались в дверях веранды. Последний был явно в плохом расположении духа. За такие грубые слова, что я слышал, можно и заехать. Глаза парня округлились, когда он увидел меня. Я понял, Инна ему не рассказала о моём визите.

— Привет, Юрий, — лучезарно улыбаюсь я ему.

— Здорово, — отвечает он, мрачнее тучи.

— Познакомься, Юра — это Павел. Мы в детстве были с ним большими друзьями, потом не виделись семь лет, и вот, он приехал.

— Вижу, — процедил сквозь зубы Юра.

— Как жизнь? — спрашиваю его.

— У тебя, думаю, прекрасно, — отвечает он и смотрит на меня вызывающе.

Мне смешно. Ну и петух. Я отправляю ещё один кусочек бесподобного торта в рот.

— Как называется этот шедевр? — спрашиваю очаровательного кондитера.

— «Лебединое озеро», — смеётся Инна и придвигает блюдце с тортом Юре, наливает чай в чашки.

Чтобы нарушить напряжённую тишину, я пытаюсь начать беседу:

— Такая жара стоит в эти дни. Тяжко. Юра, ты хорошо

переносишь жару?

Он мне не ответил, посмотрел, как на врага народа и обратился к Инне.

— Мы можем поговорить две минуты без свидетелей?

Она вздохнула, извинилась передо мной, и они вышли. Форточка на веранде была открыта, и я, хоть и не подслушивал, но слышал все слова, которые они сказали друг другу.

— Его обязательно нужно было звать сегодня? Небось, надеялась, что я не приду?

— В последнее время мне уже трудно предугадать твой приход.

— Ты очень изменилась. Ведёшь себя дерзко.

— Но что плохого я сделала? Почему ты злишься? Посидим, поедим торт, поболтаем.

— Тебе бы только болтать. Так, выбирай — ты его выпроваживаешь, и мы идём к реке, или я ухожу.

— Но он ведь гость. Мой друг.

— Я всё понял.

Разговор прекратился, послышался звук удаляющихся шагов и стук железных ворот. Открылась дверь, и вошла Инна, очень расстроенная.

— Он обиделся? — тихо спросил я.

— Да. Но на что здесь обижаться? В последнее время, что ни сделаю, всё не так.

— Странно.

— Да, странно.

Инна подавлена, даже не пробует свой торт.

Сидела молча. Я не могу её такой видеть.

— У тебя есть карандаш и чистый лист бумаги? — вдруг спрашиваю я.

Инна на меня удивлённо смотрит. Мне показалось, что она даже немного заинтригована.

— Карандаш есть, а вот с бумагой негусто.

— Ты можешь меня подождать, всего одну минутку? Я мигом!

Очень быстро я бегу домой, беру большой чистый лист бумаги, несколько простых карандашей и возвращаюсь к Инне на веранду. Она сидит за столом, опустив голову на руки.

Глаза у неё невероятно печальные, но такие прекрасные. Мне кажется, в них слёзы. Этого я не вынесу.

— Инночка, вот сиди так, не шевелись. Здорово. Я нарисую твой портрет.

— Портрет?

— Да. Я хорошо рисую. Я учился в художественной школе и даже хотел поступать в художественное училище, но потом передумал. Всегда мечтал нарисовать твой портрет.

— Это интересно. Ещё никто до тебя этого не делал.

Я вижу, что настроение у неё улучшилось, и приступаю к работе. Удивительное у неё лицо. Нельзя сказать, что все его черты идеально правильны, но все вместе они рождают гармонию. Её красота не сразу бросается в глаза, но чем больше смотришь на эту девушку, тем красивее и прекраснее становится она. Я рисую и наслаждаюсь. Мы молчим, и нам хорошо. Штрих за штрихом, и портрет почти готов. Немного страшно показать ей своё творение.

— Замечательно, — улыбается она, — Но ты приукрасил действительность.

— Что ты, я не передал и десятой доли твоей красоты.

— Такие слова меня смущают.

— Извини.

— Ты заберёшь портрет с собой или подаришь мне?

— Конечно, подарю его тебе, — я помалкиваю о том, что дома у меня очень много портретов и набросков с её изображением — я рисовал их по памяти, а не с натуры.

— Инна, у меня к тебе просьба. Я бы хотел нарисовать твой портрет красками. Я, вообще-то, график — люблю карандашами рисовать, ручкой, но тебя нужно писать акварелью. Я её с собой привёз. Только нужно это делать при дневном свете, на природе. Ты согласна?

— Предложение заманчивое, только я не знаю, когда это возможно. Днём столько работы. Ты успеешь написать портрет за один день?

— Постараюсь.

— Послезавтра мы будем всей семьёй пасти стадо. Бегать за коровами не нужно. Будем следить, чтобы они не переходили на другой берег реки. Думаю, это единственная возможность.

— Какое счастье, что она вообще есть. В какое время вы начинаете пасти?

— В шесть утра.

— Я подойду к девяти. Инна, ты себе не представляешь, как ты меня осчастливила. Я хочу тебя изобразить в венке из цветов. Ты умеешь плести венки?

— Умею. Сплету для такого случая.

— Какая ты умница.

— Паша, ты меня сегодня захвалил.

Мы ещё поговорили немного. Мне не хотелось уходить, но в то же время было неудобно злоупотреблять её гостеприимством. Она дала мне кусок торта для моей бабушки.

— Донести бы его ещё, как бы не съесть по дороге, —

пошутил я.

Инна провела меня до ворот. Была уже глубокая ночь, очень тёмная и звёздная. При свете звёзд Инна казалась совсем неземной. Грусть залегла в её больших прекрасных глазах. Лишь ненадолго мне удалось изгнать её, как это чувство снова завладело ею.

— Не переживай, Инна. Всё образуется. Прости меня, я не хотел быть причиной вашей ссоры.

— Что ты. Дело не в тебе. Сегодня появилась бы любая другая причина для ссоры, если бы не было тебя. К сожалению, сейчас мы только и ссоримся.

— Может быть, такой период у вас? Он пройдёт.

— Может быть. Я на это очень надеюсь.

Портрет акварелью

После прощания с Инной я долго не мог уснуть, вспоминая её лицо, большие, грустные глаза. Эта девушка завладела всеми моими мыслями, я думаю о ней постоянно. Что случилось со мной? Внезапно я понимаю, остро чувствую одно — я люблю. Я влюбился в неё. Со мной это впервые. Я даже присел на кровати от своего неожиданного открытия. Мне не спится. Я выхожу во двор. Удивительный воздух, пропитанный такими родными ароматами и запахами детства, опьяняет меня. Мириады звёзд светятся в ночи и подмигивают, догадываясь о моей тайне. Я не знаю, куда мне деться от чувства, которое испытываю, оно переполняет меня. Хочется петь и плакать. Инна, что ты сделала со мной? Сейчас бы написать стихотворение или песню, посвятить любимой, но нет у меня таланта.

Я смотрю на дом Инны, я знаю, где окно её комнаты. Оно светится, она не спит. О чём думает? Этого мне никогда не

узнать. Вдруг приходит в голову глупая затея. Я иду в дом, склеиваю несколько листов бумаги и пишу большими яркими буквами: «ИННА, УЛЫБНИСЬ! С ДОБРЫМ УТРОМ! ТВОЙ СОСЕД», пририсовываю внизу весёлую рожицу. Дожидаюсь, когда всё высохнет, беру аккуратно свой плакат и пробираюсь через забор во двор Инны. К счастью, её собака Топик не гавкает, считает меня «своим». В комнате Инны свет погас. Тихонько пробираюсь к погребу и прикрепляю множеством кнопок свой плакат к деревянной двери. Она как раз напротив окна моей возлюбленной. Осталось только удалиться, что я и делаю. Мне немного легче, наконец, я засыпаю.

Следующий день я скучаю — нет повода для встречи с ней. И со своих наблюдательных пунктов я её не вижу. Нигде нет Инны.

Я встречаю её случайно — еду на велосипеде к приятелю, а она идёт со своей мамой мне навстречу с автобусной остановки. У них тяжёлые сумки, и я предлагаю им свою помощь. Инна смеётся:

— Доброе утро, Паша, улыбнись.