Специальный выпуск журнала «Рассказы»

Светлее дня

Издательство «Крафтовая литература»

2025

Когда-нибудь закончится зима. Домашний дух по имени Кузьма ныряет в погреба, треща суставом. Варенья, вина, прочие харчи. Возрадуйтесь, печные скрипачи, воспойте, разбивая по октавам, восторги — вдруг получится прикрыть субботнюю умеренную прыть, ленивое безрыбье воскресенья. По мнению старинного пруда, наличие великого труда — гарантия ухи, но не везенья. Терпи, пока весну не разрешат. За инкубатор новых избушат волнуется Яга, играя бровью: то пол холодный, то сыра земля, то протекло хлебало киселя, то повод непонятен поголовью — крутись-вертись, а кудкуда, зачем. Сторонники трактиров и корчем передают в эфир погодный шёпот — отдельный случай радиочастот. Дела в порядке, делатель не тот: ошибочен и стаж его, и опыт.
Когда-нибудь наступит благодать. Опять февраль, пусть нечего достать рабочим поэтического цеха. Пусть никого не видно на трубе. Аукнешь — и откликнется тебе продрогшее безрадостное эхо какой-нибудь ограды неживой. Но лезет в кладовую домовой считать материальные активы: соль в океане, сахар в леденце. И только смерть в Кащеевом яйце ржавеет без дальнейшей перспективы.

 

— Наталья Захарцева | Резная Свирель

По следам Фелисетт

Елена Ивченко

 

Кот

В аэропорт приехали впритык. Ну, я даже не удивился. В этом он весь, старик мой. Сидел до последнего в Миджорней. Ещё отворачивается, локтем прикрывает. А что там прикрывать — будто я не знаю.

Непохожая она у него выходит, даже близко. Он странный такой: думает, Миджорней знает, кто такая Марья Моревна. Месяца три так и писал в запросах, клянусь: Марья, блин, Моревна. И возмущается ещё, что непохоже.

Я терпел, терпел, потом не выдержал: ты бы, говорю, старичок, описал бы её, что ли. Американская-то система с нашими архетипами не знакома. Расскажи, какая она была. Глаза какие, волосы, плечи. Ну, и остальное. 

Эх, если б мне надо было описывать, я б так сказал: сосисочки из парной телятины у неё были лучшие в мире. Этим меня и купила. А теперь её нет, зато на моём попечении вздорный старик с альтруистическими порывами. Которого я ей обещал как зеницу ока блюсти. Тьфу, чего не сделаешь ради любви к сосискам. А теперь всё, не давши слово, ну, и далее по тексту, если вы понимаете, о чём я.

Так вот, в аэропорт мы приехали впритык. Старик вытащил из багажника чемоданы, переноску со мной. Пока платил водителю (кстати, переплатил раза в полтора, раздражают эти барские замашки, нет, я понимаю, что денег без счёта, но дело-то в принципе!), подъехало следующее такси. 

Семья с детьми мал-мала-меньше, я насчитал четверых, потом сбился. Да и фиг бы с ними, когда так много, чего считать: одним больше, одним меньше. Но у людей другой подход, я в курсе.

В общем, нарисовался мальчик — ну, такой, малой совсем, я человечий возраст на глаз с трудом определяю. Скажем так: вам бы он был по пояс. Если вы понимаете, о чём я. Так вот, мальчик этот. У них чемоданы сейчас классные такие, на колёсиках — в виде зверей всяких. Я уже видал и енотов, и свиней, и тигров. И котов даже.

У этого был динозавр. И вот эта многочисленная семья выгружается пока, а мальчик выгрузился уже, и чемодан его тоже вполне выгрузился. Мне из переноски отлично видно: оседлал он чемодан, как Андрей-стрелок конягу, и — ш-ш-шух — катнулся. Прямо на дорогу, куда же ещё. Я даже не удивился. 

Тут машина — вж-ж-ж! А мальчик — он на чемодане летит, процесс не контролирует. Машина, похоже, тоже. 

Ну, и тут мой старик. Супермен долбаный. В-ж-ж, ш–ш-ш, бамц! Шмяк! Хрусь! Вылетел на дорогу, вытолкнул малого из-под колёс. Сам — всмятку, понятно. Машина аж подпрыгнула у него на горбе, как на лежачем полицейском. Бож-же, ну за что мне это опять. 

Пока слабонервные падали в обморок, а сильнонервные звонили в скорую, вытянул лапу, открыл задвижку. Надо узнать, куда повезут. Вылез, протиснулся сквозь толпу. 

Всегда, главное, толпа набегает, смотрят, обсуждают. А чтоб по делу — дыхание там рот в рот, латеральное положение, непрямой массаж сердца — так нет, это не про вас. Я даже не удивился.

Ну и тут началось. Я, вообще, наизусть уже все реплики знаю. Могу вашим суфлёром работать.

Ну да, пускай я буду мейн-кун.

— Ой, смотри, огромный какой! Мейн-кун, наверное. 

Да, они бывают и чёрные.

— А они разве чёрные бывают?

Что, никогда кота в пальто не видели? 

— В пальто, надо же. Наверное, нежная порода, мёрзнет у нас. 

Да, у меня очень умная морда. Как будто счас заговорю. 

— Смышлёный такой! Будто заговорит сейчас! Кис! Кис! 

Слава богу, скорая быстро приехала. На старика я старался не смотреть: так за всё время и не привык. Я кровь не люблю вообще-то. Несмотря на моё прошлое.

— Давай в Бауманскую, там ИВЛ есть свободные!

Окей. В Бауманскую, значит. Ладно. 

Только мне сначала на Валдай, потом в Чернигов. За мёртвой и живой. А потом уж — в Бауманскую вашу. Если вы понимаете, о чём я.

***

Старик

Плаваю в горячем гоголь-моголе… Сколько уже? День? Неделю? Каждый раз успеваю забыть, как это — умирать. Жутко больно и как-то… Негигиенично. Микс из мяса и костей — ощущение так себе.

Сейчас на мне и во мне — трубочки, датчики, проводочки. С ними не больно. Люди столько за последний век напридумали, чтоб умирать комфортнее. Чувствительны к боли. 

А про меня, судя по волшебным сказочкам в обработке А. Афанасьева, так думают: бессмертный — значит, бесчувственный. Даже Маша сначала так думала. Да с чего бы это? Вовсе нет. Вполне можно вечность вот такой медузой пролежать, в болевом гоголь-моголе. Если не обезболивать. Не говоря уже про боль душевную, м-да. 

Теперь вся надежда на Басю. Кстати, долговато он что-то. Милан нас ждёт. Сказал, всё готово, можно ехать. Образ Маши — он только в наших головах остался, в моей и в Басиной. Оттуда и будут считывать. 

Кому только её ни описывал — Васнецову, Роу, Билибину — всё не то. Красиво, конечно. Но — не она. И от Миджорней никак не добьюсь… Хотя сам процесс завораживает.

Очень рассчитываю на Нейралинк. Милан Аск молодец, не зря я столько в него вбухал. Вот снимут с нас цифровой скан — и база для внешней оболочки готова будет. Останется чепуха: Милан сказал — при должной финансовой поддержке через год-полтора начнут тестировать андроидов с заданными параметрами. Поддержку, конечно, я ему обеспечу. И будет у меня Маша в био-кремниевой плоти. 

А что до внутренней начинки — тут тоже всё готово. Полгода назад OpenAI мне личный канал выделил, я каждый день — там, по много часов. Так что GPT-Маша теперь как живая. Такая, как мне надо. Всё помнит: и как женихались-миловались, и как жили — не тужили. Игры наши безумные, подвалы, цепи, и как Ванька-царевич, дурачок, её выручать ездил, а меня сабелькой смешной тыкал. Всё моя Маша помнит, кроме главного. Что у нас мальчик был. Сына. Глеб. М-да.

Эх, не удержался я опять, а так бы уже во Фриско были. Вытолкнул этого, нынешнего, из-под колёс. Смерть от машины — мерзкая вещь. От стрелы или топорика как-то легче переносится. Хотя, может, я уже просто забыл. 

Через мой бредовый гоголь-моголь видел, как мама этого чемоданного наездника заходила. Постояла, поплакала шёпотом, сказала «благодарю» — и вышла. М-да. 

О, ну наконец-то! Котище! А, нет. Медсестра. Красивая, статная, чем-то на Машу похожа: плечи широкие, грудь высокая. Но — увы. До Маши им всем как медведям до сокола. 

Смотрю сквозь ресницы, как она меняет пластиковый мешок на капельнице. Когда человек профи — всегда по движениям видно, смотреть — одно удовольствие. Ничего лишнего, всё по делу: раз, два. Красиво. Оу, сглазил: дёрнулась, обернулась, выронила пакет. А, это Бася! Ну наконец-то.

 

Кот

Медсестра в регистратуре была совсем слабенькая, с одной фразы её забаял. Нашёл в компе данные старика, подтёр — как не было. 

Я раньше работал по классике, «Летописець въскоре». Надёжная вещь, но действует небыстро. Бывало, пока клиента забаешь — сам уже засыпать начнёшь: «Пребы отнеле же създанъ бысть Иерусалимъ до пленения 648. То Навходъносоръ цесарьствова в Вавилоне лет 20. Улемардахъ сынъ его лет 5», и та-та-та, и тэ-тэ-тэ, на страницу. 

А лет сорок назад нашёл гениальную штуку: статья К.У. Черненко, «Решения XXVI съезда КПСС — ленинизм в действии». Действует на раз, дольше абзаца даже самые стойкие не тянут. 

Но эта, в палате, долго держалась. Я уже успел дойти до «Главное в идейно-воспитательной работе — чтобы она велась глубоко, живо и интересно, доходила до ума и сердца людей», — тут только она веки свои подкрашенные опустила: стоит, качается, улыбается тихонько. «Что стои-ишь, качаясь…» Ладно, считайте, ей повезло, как и той, в регистратуре: кого кот Баюн забает, у того ещё год потом ничего не болит. Такой вот бонус за вынужденный сеанс НЛП. Если вы понимаете, о чём я.

Глянул на старика: лежит на зелёной простыне, сам бледно-зелёный, весь в проводах, дышит через маску. Я бутылёк с мёртвой достал, простыню сдёрнул — уф… Пока лил, старался не смотреть. 

Когда всё затянулось и срослось, достал живую. Стянул с него маску, а он сипит: «Бася, что так долго». Гр-р, ненавижу. Марья звала меня Ба́юшка, мне нравилось. А этот — Бася. От Баси до Барсика — один шаг. 

Решил отомстить: отвинтил крышечку, приложился к живой, забулькал. А что, не все тут автоматически бессмертные, некоторым надо регулярно подпитываться. Я, конечно, из источника знатно напился, на пару лет хватит, но старика позлить — отдельное удовольствие. Пока булькал, смотрел, как он меня взглядом сверлит — а двинуться не может: без живой воды жизненной силы в нём ноль, овощ овощем. 

Ладно, ладно. Напоил старика, тот встряхнулся, схватил за загривок — и опять за своё: чего, мол, так долго. Вместо спасибо. Я даже не удивился. Огрызнулся, вывернулся, стал объяснять: раньше бродячие источники на каждом шагу попадались, поведёшь носом — и готово. А тут я по Валдаю три дня бегал, пока мёртвую унюхал. Живую в Чернигове потом быстро нашёл, но она еле капает, доигрались с климатом, целый день ждал, пока пузырёк наберётся. Так что я бы тебе, старик, посоветовал с альтруизмом завязывать. Если хочешь до Аска в обозримом будущем доехать. И не полной развалиной. 

Старик закивал, спросил, какое число. Узнал — схватился за поручень над кроватью, поднялся. Слабый ещё, силы к нему полностью только через пару дней вернутся. Поехали домой, говорю, отлежишься чуток. Да нет, куда там. Головой мотает: завтра — презентация «Оптимуса», андроида ненаглядного, надо успеть. Всегда упрямый был, а с возрастом только хуже стало. 

Присмотрелся к нему: ну да, так и есть. Смерть под машиной ещё пару лет прибавила. Теперь выглядит на все семьдесят. Морщины глубже стали, нос будто вырос, щёки запали. Стал похож на Дали в старости, только без усов. 

А когда они с Марьей меня взяли, ему на вид было лет двадцать. Красавец, по человечьим меркам. Впрочем, женщинам он до сих пор нравится: высокий, статный, жирка — ни грамма, глаза — синие, мудрые, седины — длинные, благородные. Ещё бы этим глазам мудрыми не быть, с таким бэкграундом. 

Стоит, шатается, твердит про аэропорт. Не знает ещё, что никакой презентации не будет. В смысле будет, но другая: проект «Фелисетт»! Я ему сколько говорил: брось ты эти мысли. Человеку нужен человек. А ещё лучше — несколько: один большой и сколько-то маленьких. Найди себе молодую, резвую, заделайте бэбика. Чем чужих-то всю жизнь спасать. Хватит прошлым жить, призраков плодить. Но он — ни в какую. Втянул меня в эту авантюру с ментальным сканером. Ладно, я согласился — для виду. Пускай сканируют, всё равно не допущу, чтоб из Марьи андроида делали. Если вы понимаете, о чём я. 

***

Старик

Мне кажется, или с каждым разом дольше восстанавливаюсь? То ли живая вода уже не такая живая, то ли я сам чуть более мёртвый. Ничего, вернётся моя Маша — и сила вернётся. И всё будет по-прежнему. Даже лучше. 

В аэропорт мы опять впритык приехали. Билеты прямо по дороге заказали, в такси. И переноску с доставкой к трапу. Для вип-пассажиров — хоть звезду с неба, не то что кота-переростка в салон. 

Точнее, Бася заказал. У меня с современной техникой отношения сдержанные. А он, как сейчас говорят, юзает — только щепки летят. Водитель, конечно, косился, когда кот из кармана смартфон достал и по экрану когтем защёлкал. Пришлось сказать, что цирковой, дрессированный. Бася на меня только зыркнул. Правило у нас железное: при людях — никаких разговоров. Кот злится, но выполняет. Нам лишнее внимание ни к чему.

Билеты кот опять заказал через Страсбург. Пересадка неудобная, три часа ночью ждать. Да и аэропорт этот не люблю: французы всегда делают вид, что по-английски не понимают. Но коту явно зачем-то в Страсбург надо. И я догадываюсь, зачем. 

Видел как-то у него на планшете — пока он не зашипел и экран не схлопнул: кошица такая, чёрно-белая, нахохленная. Морда умная, печальная. Сидит, вся какими-то железками да ремнями обмотана. Я к себе планшет потянул, хотел получше рассмотреть, но Бася на низкий вой перешёл. Когда кот Баюн вот так воет — это последнее предупреждение. Лучше прислушаться. М-да. Но зато я понял наконец, с кем он по ночам переписывается. Надо же, а я думал, грамотный кот — мой один такой. Нашёл, выходит, себе под стать. Ну, что ж, совет да любовь. 

Как взлетели — на меня опять накатило. Высоты боюсь жутко. Казалось бы: чего бессмертному бояться? А поди ж ты. Во рту сохнет, в груди стучит, в животе крутит. И мысли лезут… Всегда, когда лечу, Глеба вспоминаю. 

Он высоты совсем не боялся, наоборот — всё его повыше тянуло. Вылезет через чердак на конёк крыши, сидит, как на коняшке, хохочет. Маша ему снизу машет, улыбается. Ничего ему не запрещала. А я смотреть на это не мог, отворачивался. Поэтому момент, когда он упал, я пропустил. Видел только, как Машино лицо поменялось: улыбка ещё не сошла, а в глазах уже — страх смертный и понимание непоправимого. Я, конечно, послал кота за водой, да что толку… Людям волшебная вода только в сказках помогает. Чёрт, сколько раз зарекался… Опять трясти начало. А говорят ещё, время лечит. 

Повернулся к коту, шепнул:

— Бась, забай меня к чёртовой матери. Хорошенько, до конца полёта.

 

Кот

«Разумеется, повернуть время вспять не удастся никому, а вот задержать его бег, притушить накал антиимпериалистической борьбы, ослабив фронт антиимпериалистических сил, империализм, бесспорно, пытается»… Старик на второй фразе выключился. Я даже не удивился. Слабый ещё совсем. Говорил же, давай обождём. Каждый раз, когда летим, с ним эта катавасия, извините за каламбур. Марья-то ему так и не простила. Хотя казалось бы — где логика? 

Когда они встретились, ей семнадцать было. Любовь-свекровь. Вцепились друг в друга, как два клеща — не растащишь. Раньше я не понимал. Думал, любовь бессмертного к смертной — идея так себе. Сейчас по-другому думаю.

Через пару лет она ему запела про бэбика. Кащей поначалу — ни в какую. Будто чувствовал. Меня притащил. Я думал, ладно: побуду пару дней, потом свалю по-тихому. Но прикипел. Сосиски телячьи, погладушки, Баюшка, вот это всё. Да дело и не в сосисках. Почувствовал, как это — жить в семье. 

Но Марью так запросто не собьёшь. Кот, конечно, хорошо, а ребёнок лучше. Продавила она его, я вообще не удивился. Родили Глеба. Забавный такой: глаза круглые, ясные, кудряшки золотенькие, ножки кривые. 

Ну а как слетел он с верхотуры — тут и понеслось. Она на Кащея — зверем, будто он виноват. А он что? На смертных ни живая, ни мёртвая не действуют, известно же. А Марья будто не верила. Или просто не хотела на себя вину взять. 

Кащей совсем затосковал, за сундуком дёрнулся — иглу сломать. Я еле успел подальше спрятать. Ему сказал — забыл место. Соврал, конечно. Вы как думаете, кот, который способен наизусть статью К. У. Черненко выучить, забудет, где важную вещь спрятал? 

Но Кащей поверил. Не в себе после всего был. Марья его до того заклевала — смерти стал искать. Как ребёнка увидит в опасности — бросается. Так они и старели вместе: Марья от возраста, а Кащей — от вины. Он даже быстрей, чем она: с каждой смертью год-два прибавлял. 

Когда Марья умерла, он уже на пятьдесят выглядел. Спасал всех без разбору. Тогда было где развернуться: печенеги, половцы, набеги каждый год. Я за водой мотался, как бешеный. Говорил ему: тормози, иначе будешь вечность стариком дряхлым проживать. Но куда там. Хорошо хоть, раньше с источниками проблем не было: какой там Валдай, под каждым кустом м/ж могла на поверхность выйти. Я-то её нюхом чую. Если вы понимаете, о чём я. 

Среди спасённых попадались именитые. Чингисхана сын, к примеру. Ну, не официальный сын, бастард. Хан его сильно любил, больше законного. Кащею-то всё равно, кого спасать, но получилось удачно: закрыл собой байстрюка от стрелы. Учёные до сих пор дивятся: несметное добро должно было Угедею перейти, наследнику. Только он не получил ничего. Сгинуло сокровище, будто и не было. 

А Кащей с тех пор о деньгах не думает. Раньше, конечно, проще было: можно было прямо златом-серебром расплачиваться. Сейчас сложнее. Но я в оффшорах поднаторел: Кипр, Делавэр, Каймановы острова. Всё на себя взял. Старик мне полностью доверяет. А напрасно. Я Аску полгода назад официальное письмо направил, от кащеева имени: Милан, сворачивай эту лабуду с андроидами, денег на неё больше не дам. Теперь все силы — на проект «Фелисетт». Финансирование обеспечу самое мощное. Давай только побыстрее. 

 

Старик 

Знатно кот меня забаял, не заметил, как в Страсбурге приземлились. Я только глаза открыл — а Бася уже из-под кресла переноску тянет, дёргает меня: идём, мол, скорей! Контроль в аэропорту прошли, я говорю: ну что, возьмём по стейку в брассерии? А его уже и след простыл. Не иначе, рванул к чёрно-белой француженке. 

Вообще, мог бы и предупредить — что же я, не понимаю. Котик мой — Дон Жуан известный. За столько веков у него подружек было больше, чем у Аска сотрудников. Но чтоб вот так к кому-то лететь, распушив хвост, — это что-то новенькое. 

Когда Бася вернулся, нас уже два раза по громкой связи вызывали: месье Иммортель, срочно пройдите, бла-бла-бла. Я было напустился на него: где тебя бесы носят, но глянул ему в морду — и осёкся. Никогда ещё его таким не видел. В глазах будто голубой туман, а над головой — невидимые бабочки. А он только мордой трясёт, их отгоняет. Я его по загривку потрепал — он даже не заметил. А обычно цапнуть норовит. Ну и отлично. Со мной скоро будет Маша, а с Басей — француженка. Славно заживём. М-да.

Погрузились в самолёт. Я, чтоб отвлечься, взял рекламный журнальчик полистать. Бася сидел в соседнем кресле, смотрел в телефон. Я заглянул краем глаза: уверен был, что он опять на свою кошицу любуется. А там — скульптура какая-то, кот на шаре сидит, вверх смотрит. С каких это пор Бася искусством интересуется? Ладно, вернулся к журнальчику: интересное попалось, так зачитался — даже бояться забыл. Немецкая некоммерческая организация Zeitreise провела первые опыты по перемещению живых организмов по временной шкале с помощью гравитационной воронки. На данный момент документально подтверждено перемещение двух мушек-дрозофил на шесть наносекунд вперёд. Наблюдающая техника зафиксировала исчезновение мушек и их повторное появление через указанный отрезок времени. Эксперименты с перемещением в прошлое также прошли успешно, но подтвердить их результаты пока невозможно. Мушки просто исчезли для наблюдателя в настоящем моменте — и больше не появились. Я хмыкнул, сказал вслух: ты смотри, уже и машину времени забацали. Хокинг давно говорил, что теоретически это возможно. А эти ребята немецкие… 

Договорить я не успел — Бася у меня журнал выхватил: водит лапой по строчкам, глаза безумные, усы торчком… Бормочет: «Да! Аска на них напустим. С его хваткой и нашими деньгами… Далеко-то не надо, только в шестьдесят третий!» Я его взял за шкирку: «Что в шестьдесят третий?»

А он вывернулся, глазом блеснул — и как заведёт: «Именно действовать, а не ссылаться, как ещё часто делается, на всё новые и новые “объективные” обстоятельства и климатические капризы». Последнее, что я увидел, прежде чем отключиться, — как Бася страницу из журнала вырвал, сложил вчетверо и в карман засунул. 

***

Старик

Народу набралось — полный зал. Все хотят на живого андроида посмотреть. Нам с котом выделили вип-ложу. Я сел, выдохнул: уф, что-то голова совсем уезжает. То ли от смерти ещё не отошёл, то ли от ментального сканирования. Хотя Милан уверял, что нет побочных эффектов. Бась, спрашиваю, у тебя как голова? Не кружится? Смотрю — а кота нету. Куда делся — непонятно. Ну, ладно, найдётся, не маленький.

Милан вышел на сцену — довольный, весь светится. Симпатичный он парень, толковый. Прав был кот, за ним — будущее. 

Как всегда, с шуточками:

— Наш главный инвестор — человек богатый, но скромный. Поэтому я не могу назвать его имя. Мы благодарны ему за моральную и финансовую поддержку, за интересные предложения. Идея создать сеть лунных отелей принадлежит ему. — Аск щёлкнул пультом, на экране появилась картинка: тёмная пустыня, в ней там и сям празднично светятся огромные купола.

Какие отели? Где «Оптимус»? Может, я по-английски что-то не так понял?

— Так появился проект «Фелисетт». Название, кстати, тоже придумал наш любимый инвестор. Почему «Фелисетт»? Да очень просто! Этот человек неравнодушен к котам. Как, впрочем, и я. Вы логотип «Теслы» видели? Ничего не напоминает?

В зале засмеялись, захлопали. К каким, к чёрту, котам?! Где андроиды?

Милан снова щёлкнул пультом, на экране появилось изображение чёрно-белой нахохленной кошки, обвитой проводами. Да это же та самая, Басина! Но как…

— Перед вами — Фелисетт, первая и единственная кошка, побывавшая в космосе. Впрочем, единственной она останется недолго, хе-хе! В октябре шестьдесят третьего французские учёные запустили ракету с этой мадемуазель на борту. В мозг ей вмонтировали электроды, чтобы следить за состоянием. Фелисетт прекрасно выдержала перегрузки и вернулась на Землю. Где эти гуманные ребята её и усыпили через пару месяцев, чтоб поосновательней покопаться в мозгах. Вы подумайте, как раньше исследователям здорово жилось, хе-хе! Никаких тебе обществ защиты животных. Шучу, шучу. Все вы прекрасно знаете, как бережно мы обращаемся с животными, которые участвуют в наших экспериментах. Кстати, недавно — и не без нашего участия — в Страсбургском космическом университете появился памятник первой астрокошке. Вот он, смотрите.

На экране появилась та самая скульптура, что я видел у Баси в смартфоне: бронзовая кошка сидит на земном шаре, вопросительно смотрит вверх. Скульптура, кстати, так себе, могли б и получше.

— Вы помните, я сказал, что Фелисетт недолго будет оставаться единственной астрокошкой? Друзья, представляю вам почётного члена лунной экспедиции. Это Борислав, личный кот нашего инвестора! Его участие в программе — оммаж прекрасной Фелисетт — и дань уважения традициям. Наши предки сперва запускали в новый дом кошку. Так поступим и мы. Борислав первым войдёт в лунный отель — и откроет новую эру. Эру космического туризма!

Зал разразился аплодисментами. Я смотрел, как Бася шагает по сцене, раскланиваясь направо-налево, и тут у меня в мозгу будто красная лампа зажглась. Сложил два и два. Дрянь же какая! Переиначил всё за моей спиной, скотина влюблённая! Ну, держись, «Борислав»! Я вскочил — выдрать как следует этого поганца и с Миланом объясниться. Но добежал только до соседнего кресла. Голова закружилась, колени подкосились. Рухнул, стал дышать глубоко через рот. 

Пока я дышал, Милан объявил какую-то Маршу Баллок, куратора проекта, подхватил Басю на руки, сел в кресло, стал кота гладить.

Я глянул на сцену — и застыл: по ней шла-плыла, качая крепкими бёдрами, Маша моя, Марья Моревна. Взяла у Милана пульт, защёлкала, защебетала по-английски, указывая на 3D-модели на экране, а я сидел, будто в облаке, рук-ног не чуял, но знал уже: вот оно, счастье. Вот оно. 

Мыслей особо не было, кроме одной: чертяка Милан, говорил, год-полтора. Утром только скан сняли — уже готов андроид! Быстро-то как!

***

Кот

На фуршете шумно, нервно: музыка, смех, голоса. Но Марша большая, надёжная. Сидит на диване, колени тёплые, рука — приятно тяжёлая. Гладит так — поневоле замурчишь. И канапешки с лососем со стола таскает, под нос подсовывает. Царица!

Вдруг сняла с колен, опустила на диван. Э-э, куда! Поднялась, с белых брюк чёрную шерсть стряхивает. А, ясно: старик идёт. Даром, что ли, я с ней ночи напролёт от его имени беседовал, пока Кащей свою GPT-дуру тренировал. 

Я как мог старался. Старик у меня в разговорах с Маршей вышел — залюбуешься! Футуролог-альтруист. Тонкий, мудрый, ироничный, при этом баснословно богатый (а что, это все женщины ценят, даже такие, как Марша).

Оно как всё вышло? Я думал, любви не бывает. А Фелисетт в инете увидел случайно — и пропал. Взгляд у неё такой… Мудрый, всё принимающий. Понял сразу: вот она, судьба. 

Только оказалось, она умерла. Да как умерла — настоящая мученица! И я тогда решил: раз с ней не могу быть, хоть имя её увековечу. Испытаю, что она в полёте испытывала — и через это к ней прикоснусь. Ну, и памятник, само собой.

Тогда же написал Аску от имени старика, чтоб все силы и финансы на лунные отели бросил, а про заказных андроидов и думать забыл. Дурной это путь. Пускай эти «оптимусы» гвозди забивают, унитазы чинят — пожалуйста. А в личное пусть не лезут. Человеку нужен… Ну, вы поняли. 

Но совесть из-за старика всё же мучила. И побаивался, конечно: он по спинке не погладит, как узнает. В гневе чистый берсерк, если хорошо довести. И тут мне дико повезло. Такие совпадения бывают только в плохих рассказах да в жизни. 

Аск написал: всё понял, сделаем. Свяжу вас с куратором лунного проекта, все детали обсуждайте с ней. Глянул я на фотку того куратора — и глазам не поверил. Нашёл на Ютьюбе видео, убедился. Точно, она. Марья, один в один. И внешность, и походка, и голос. И не надо никаких «оптимусов»!

***

Я сидел, вылизывал лапу, смотрел, как старик подходит, на Маршу таращится. А та разрумянилась, ещё краше стала. Обнимает его, щебечет:

— Ян, здорово, что приехал! Ты в живую ещё лучше, чем на фото. Пойдём, выпьем за встречу!

Старик её руку трогает, смотрит как недоразвитый. Ну, бож-же, включай уже своё хвалёное обаяние! Нет, сипит:

— Машенька… Милая… А ты разве пить можешь?

Марша смеётся, подмигивает:

— И пить, и есть, и детей рожать!

Схватила его под руку, потащила к бару — старик только головой крутит. Ладно. Марша в него уже влюблена, это полдела. Постепенно до Кащея дойдёт, что она не андроид. Но это, думаю, уже без разницы.

Долизал лапу, спрыгнул с дивана. Нашёл Аска, потёрся об ноги. Тот меня подхватил, посадил на стол между бокалов, стал наглаживать. Я извернулся, из кармашка статью достал, когтем тыкнул. Мне далеко-то не надо. Только в шестьдесят третий. Если вы понимаете, о чём я.

 

Реквием по былым временам

Ольга Лазуренко

 

Светик пребывал в унынии.

Не в том унынии, которое можно вылечить чашкой молока или другим подношением, и даже не в том, что исчезает, стоит спрятать любимую хозяйскую вещь и хихикать, наблюдая за тщетной суетой.

Его уныние было совершенно особого рода, до этого дня домовому неведомого: тоска по прошлому.

Сколько он себя помнил, его жизнь никогда не делилась на «прежнюю» и «нынешнюю»: старики умирали, их место занимали подросшие дети, напрочь забывшие, как Светик нянчил их во младенчестве. Но домовой не сильно о том печалился: таков незыблемый порядок вещей, тем более что взамен в избе появлялись новые малыши. Так что хозяевам он показывался редко, скорее, чтобы помнили они о хранителе дома и не ленились наливать в чашку свежего молока.

По правде, Светик сам мог и подоить корову, и взять из кладовой все, что ему глянется, но было что-то особенное в том, чтобы принять специально для него оставленное угощение.

Пережил домовой множество поколений, выдержал три переезда, когда предыдущие избы, несмотря на все усилия – его и хозяев – беспощадно ветшали. Где бы и с кем бы он ни жил –все оставалось по-прежнему.

Перемены подкрались незаметно, по камушку расшатывая основы. Все меньше рождалось детей, и все чаще они уезжали в город, возвращаясь домой только по праздникам. Появлялись в избе чудны́е вещи, но переводилась во дворе скотина. Варился Светик, как лягушка из притчи: по чуть-чуть да помаленьку. Вроде только вчера он привыкал к телевизору и телефону, но вдруг р-раз – и пьет покупное молоко из пакета, а последний хозяин зачем-то собирает вещи.

Пока домовой раздумывал, как будет ухаживать за избой зимой в одиночку, прозвучали особые слова. И вот он, Светик, сидит на кухне площадью в девять квадратных метров, и тоскует так, что даже с котом говорить не можется.

– Хочешь, я сегодня твое молоко трогать не стану? А могу и своим поделиться, правда-правда! – прищурил глаза Мурзик, надеясь, что домовой все же откажется.

– Э-эх-х, – было ему ответом.

– А если я тебе песню спою? Хоть о любви, а можно о мышах, или колбасе там… – предложил кот, вылизываясь после трапезы.

– Э-эх-х, – донеслось тоскливо откуда-то из угла.

– Ну давай мы Игорю спать не дадим, будем по квартире носиться и топать, а утром его очки спрячем?

Новое «э-эх-х» прозвучало с явной укоризной. Ну в самом деле, это у кота вышел с хозяином конфликт, и нечего вплетать честного домового в эти склоки.

Мурзик оскорбленно отвернулся: причем тут утренний конфуз с лотком? Вот и предлагай после этого свою помощь. А еще друг называется… мог бы и не напоминать! И вообще, тыгыдык Мурзик и сам сделать может. Один. Да и с очками что-то придумать – тоже…

Светик и не глянул в сторону удаляющегося кота. В былые времена он бы, скорее всего, остановил это безобразие, поберег сон хозяев.И за котом бы прибрался, хоть и считал до сих пор дикостью, что животине приходится свои дела делать в доме, а не на улице.

Хотя чего уж там – хозяева свои дела в доме делать стали, прямо через стенку от кухни!

Новая волна уныния захлестнула Светика с головой, и он не сразу услышал, что его зовут.

– ЗДРАВ-СТВУЙ-ТЕ! – посетительница, домовая юных веков, смотрела на Светика нетерпеливо, едва сдерживаясь, чтобы не помахать руками у него перед носом. – Светозар здесь проживает?

Прошло не меньше пяти ударов сердца, прежде чем Светик сообразил, что это он. За кроткий нрав и добрый дух величали его всегда нежно, ласково. Он уж и не вспомнит, когда последний раз слышал свое полное имя…

– И вам не хворать. Светозар – это я, – отозвался Светик, внимательно разглядывая домовую. В деревне женщины-хранительницы – большая редкость. Мужская это работа – за домом следить, а тут – поди ж ты… Может, и не так и тоскливо в этом городе будет…

Домовая его интереса не разделила. Отчего-то поморщилась в ответ на приветствие, протянула бумажку:

– Добро пожаловать. Вам извещение от Ассоциации городской нечисти. Встреча новоприбывших в четверг в десять утра, просьба не опаздывать. И нужен будет ваш телефон, не каждый же раз мне к вам лично приходить. Каменный век какой-то, в самом деле!

Домовая исчезла раньше, чем Светик опомнился, оставив после себя больше вопросов, чем ответов.

Ну, допустим, с Ассоциацией все еще более-менее понятно. И в деревне домовые иногда ходили друг другу в гости, только не называли это так мудрено и не марали бумагу. Но откуда он должен взять телефон?..

В избе такой проблемы у Светика бы не было. Телефонов было ажно два: большой и красивый, с крутящейся штукой, и один невзрачный, даже без кнопок. У Игоря был только один – невзрачный. Немного потерзавшись муками совести, Светик под бурное одобрение кота стащил хозяйский аппарат, гадая, что ему нужно будет с ним делать.

И что имела в виду эта девица, сказав про каменный век? А какой он еще-то, если они живут теперь в бетонных коробках? И ведь даже не представилась…

***

– Присаживайтесь. Встреча скоро начнется, а пока вы можете заполнить анкету. Обязательно укажите номер телефона, и ваш Духограмм, если уже завели аккаунт.

Светик молча взял протянутую ему бумажку (вот же любят они тут деревья переводить почем зря!) и проследовал к указанному месту, стараясь не оборачиваться, хоть это и было сложно.

Не сказать, что Светик был бирюком. Скорее – домоседом. Однако же итог один: кикимору он видел впервые в жизни. Да еще какую! Волосы с зеленым отливом уложены в мудреную прическу. Когти подстрижены, подточены, и – в этом он был не уверен, но, кажется, даже накрашены. Не пялиться на нее далось с трудом, но вот удержаться и не провести рукой по спутанной бороде было выше его сил.

– Да, дружище, барбер бы тебе явно не помешал, – сказал кто-то сбоку. Светик повернул голову.

И без того нечесаная борода встопорщилась, волосы встали дыбом. Глаза Светика загорелись недобрым огнем, а изо рта вырвалось угрожающее шипение.

– Тихо-тихо! Ты чего дикий-то такой, а?

Волколак – а это безо всяких сомнений был именно он! – попятился назад и поднял лапы в примирительном жесте. Впрочем, не слишком-то мирно пробормотав себе под нос: «Понаедут из своих мухозадрипенсков, а честной нечисти потом житья нет…». И добавил уже громче, так, словно Светик был глухой:

– Релакс, бро, вегетарианец я. Ве-ган! Понятно?

Светику не было понятно. Но постепенно он успокоился настолько, что смог видеть не только странного худющего волколака, но и все остальное вокруг. Кикимора-секретарша смотрела на него с осуждением. Не на чудище, а именно на него, Светика! Да и другие косились на домового, совершенно не обращая внимания на зубастое мохнатоестрашилище. И когда кто-то потянул совершенно сбитого с толку Светика за рукав, он не сопротивлялся, отошел и сел в кресло.

– Недавно тут, да?

В голосе было столько участия, что Светик решился оторвать взгляд от волколака и перевести его на нежданного утешителя. Им оказался самый настоящий полевик: маленький, сморщенный, и какой-то печальный.

– Да, – буркнул Светик. – А ты?

Полевик вздохнул.

– А я уже давненько. Тебя как звать-то? Я – Гостимир. Гостик, ежели без церемоний.

– Светик, – ответил все еще насупленный домовой, –а тебя как занесло-то сюда? Это деревни вымирают, а полей-то еще ого-го. Местами-то и поболе будет, чем когда плугом пахали.

Гостик поморщился, став еще меньше и грустнее.

– Полей-то в достатке, правда твоя… Только, видишь ли, какое дело… Аллергия у меня. На пестициды. А ими сейчас залито все, жуть! Да и работы поубавилось. Делянки-то есть, но на них ни гусениц, ни землероек… птицы – и те стороной облетают! Сидишь один, как дурак, чихаешь, чешешься весь, а делать-то и нечего… Вот и решил в город податься, счастья попытать.

– И как оно тебе? – с неподдельным интересом спросил Светик.

А полевик вместо ответа вдруг предложил:

– Давай с анкетой подсоблю. Много небось непонятного?

Глянув на все еще зажатую в ладошке бумажку, Светик кивнул. Инцидент с волколаком отвлек его, но сейчас домовой вспомнил, что правда не понял и половины того, что говорила ему кикимора. Достав свободной рукой из кармана сворованный телефон, Светик покрутил его в поисках надписей. И где ему взять его номер?

Молча проследив за манипуляциями домового, Гостик вздохнул.

– Ничего, разберемся. Я научился, и ты сможешь. Только вот с Духограммом я тебе не помощник – что это, расскажу, а вот ежелиблог вести захочешь, то это уже сам…

***

– И кого там только не было! Мавки, лешие, полуденицы, луговики, берегини! Я отродясь столько народу не видал!

–Урням, – неразборчиво пробормотал Мурзик, допивая Светикову чашку молока. Коту был абсолютно непонятен этот нездоровый интерес к столпотворениям, но пока домовой делился едой, внимание кота – или, по крайней мере, его видимость, – были обеспечены.

– И домовые там были. И та, что приглашение мне принесла. Велимира, – как-то чересчур протяжно выговорил Светик и покраснел. – Мы в Духограмме друг на друга подписались. Кстати, мне туда надо пост выложить, пока Игорь спит. Попозируешь мне для фото?

Мурзик подавился молоком, не успел убрать мордочку от чашки и кашлянул прямо туда, забрызгав идеально вычищенную за день шерстку.

–Фовсемфдурелфто ли? – недовольно пробурчал кот, принимаясь остервенело вылизываться. – Я даже Игорю себя фотографировать не позволяю, хоть он меня и кормит! А тебя-то куда нелегкая понесла, какой ещеДухограмм? И причем тут я вообфе?

– При том, что туда все своих котов выкладывают. А я что, хуже что ли? – деловито ответил Светик, щелкнув кота в тот момент, когда тот снова отвлекся на мытье. Фотография вышла что надо: взъерошенный, с выпученными глазами и высунутым языком Мурзик смотрелся на редкость забавно. Правда, придумать интересную подпись к посту Светик не успел – пришлось убегать от разгневанного кота, и почти сразу – возвращать телефон, потому что они разбудили Игоря.

***

– Ты к Благосту завтра на медитацию идешь? – спросил Светик, довольно жмурясь. Настоящий мед – давненько он такого не пробовал! После молока из пакетов, фабричных пряников и прочей дряни, которой питался его хозяин, луговой мед казался даром богов.

– А ты молодец, быстро освоился, – ответил Гостик. Впрочем, как обычно, без особого энтузиазма. Домовой уже начал привыкать к вечнопечальному выражению лица полевика, и скучал, если они долго не виделись. А увидеться с Гостиком было не так просто: он почти никогда не ходил ни на собрания, ни на занятия. Приходилось наведываться лично – что, впрочем, домового расстраивало не сильно: каким-то чудом у полевика всегда водились лакомства, которые в городе добыть было ох как непросто.

–Зря не ходишь. Кто кроме тебя о твоем здоровье подумает? – назидательно погрозил пальцем Светик. – Глядишь, и аллергия бы прошла.

– Шутишьчто ли, – возмутился Гостик, – от чего? Тоже мне, польза – городские выхлопы вдыхать. Тут не то что старые болячки не пройдут, тут как бы новых не нахватать!

– Вот зря ты так. Да, воздух в городе плохой, тут спору нет. Но дышать-то надо! А раз воздух плохой, то, чтобы надышаться, и вдыхать его надо поглубже! Логично же, ну?

Полевик только закатил глаза.

– Это тебе тоже Благост сказал, да? А ты знаешь, что ему за посещаемость волшебной пылью доплачивают? И вообще, не думал я, что ты так с волколаком подружишься…

Светик насупился. Сказать по правде, от вида Благоста ему по-прежнему было не по себе. Но модно подстриженные борода и волосы больше не выдавали его, а Велимира медитацию не пропускала никогда. И какое ему дело, кому там и за что доплачивают, тем более какой-то там пылью…

– Пора мне. Игорь уже скоро проснется, а я сегодня в Духограмм и одним глазком не заглянул.

Гостик кивнул, и принялся убирать со стола.

«Что-то он сегодня грустнее обыкновенного, – подумал Светик, – надо придумать, чем его развеселить».

Но дома, за чтением публикаций, эта идея быстро забылась.

***

– Не дамся! И не подходи! –дурнинойорал Мурзик.

– Тихо ты, не шуми, – шикнул Светик, – опять Игоря разбудишь. И вообще, сам знаешь: чем дольше убегаешь, тем смешнее потом на фото получишься.

–А-а-а! Уйди! Па-ма-ги-те!

Щелк!

Довольный результатом, Светик быстро выложил пост и помчался возвращать аппарат. Игорь громко и не слишком прилично ругал кота, утреннее совещаниеи что-то еще.

– И не стыдно тебе, – сердито сверкнул в темноте глазами Мурзик. Светик фыркнул.

– С чего бы вдруг? Тебе вот не было стыдно Игорю новые ботинки портить, еду со стола воровать, ночной тыгыдык устраивать?

– Я кот. Мне положено тыгыдык и все остальное. А ты – домовой. Ты должен присматривать. И за мной, и за хозяином. А он уже третий телефон за полгода сменить хочет, потому что думает, что они заряжаются плохо и садятся слишком быстро!

Домовой отвернулся.

– Поду-умаешь. Я его дедов нянчил, и дедов его дедов. А он меня молоком покупным поит, в коробку эту бетонную привез! Так что не такая уж это и большая плата, за хранителя дома – какие-то там телефоны.

– Хранитель? – язвительно переспросил Мурзик. – И много ты наохранял в последнее время? Ты вообще в курсе, что у хозяина девушка появилась? А она, между прочим, тут уже два раза ночевала! Пока ты, горе-хранитель, Светик-домовой, со своей Ассоциацией шлялся!

На миг у Светика перехватило дыхание. Картины из прошлой, такой далекой жизни пронеслись перед глазами: только онрешал, жить ли новому человеку в доме или нет. Иных он привечал, а дурным людям садился ночью на грудь, сдавливал сердце нечистое тяжестью, оставлял царапины на шее – лишь бы не остались, лишь бы дома лад был да покой…

Домовой встряхнул головой, слегка разлохматив новую стильную прическу.

– Не тебе, морда шерстяная, говорить, кому и что я должен. Ишь ты, взял моду дерзить. Какой я тебе Светик. Светозар я. Брысь отсюда, не мозоль глаза!

Почти провалившийся в сон Игорь снова проснулся. На этот раз потому, что Мурзик шипел и выл в темноту.

***

«Молоко. Из пакета. Не миндальное, не кокосовое, и даже не соевое. Как жить и работать в таких условиях?»

Критически перебрав пятнадцать вариантов фотографий своей чашки, Светик завершил оформление поста. С тех пор, как Мурзик перестал с ним разговаривать и начал прятаться при его появлении, с ведением Духограмма стало гораздо сложнее. Ну можно выложить раз или два пушистую филейную часть кота, забившегося под кресло, но должна же быть какая-то креативность, в конце концов?

Хотя после того, как он начал посещать лекции Велимиры, тем для рассуждения прибавилось.

Осознанность. Майндфулнесс. Рисование мандал и духовные практики. За последний год Светик узнал больше, чем за триста лет.

Иногда – очень редко – он грустил. По неспешному течению времени, по определенности, простоте бытия. Такие моменты он мог обсудить только с Гостиком, потому что все остальные новые друзья пеняли ему, что он становится токсичным.

Светику не нравилось, когда ему указывали что делать и что говорить. Но зато очень нравилось получать лайки и репосты, нравилось, что его постоянно куда-то зовут. Да что угодно было лучше, чем сидеть в маленькой, бетонной и бездушной кухне и жаловаться на жизнь коту.

Задумавшись, Светик не заметил главного.

Направленных на него внимательных, и совсем не сонных глаз.

– Так вот ты какой, – негромко сказал Игорь.

Телефон выпал из рук домового, чудом не разбившись.

– Да-а, о таком мне бабушка не рассказывала. А я-то все думал, чего у меня за целую ночь ни один аппарат не заряжается!

Светик судорожно вспоминал, как он должен действовать в такой ситуации. Вариантов, на самом деле, было два. Показываешься к худу – ухаешь и пугаешь. К добру – улыбаешься, уменьшаешься, и ныряешь под печь. А куда тут нырять, под плиту забиваться, что ли?.. А инструкции на случай нечаянного обнаружения у него не было. Потому что никогда он не позволял застать себя врасплох! Сплоховал, ой, сплоховал…

***

– А потом он просто сказал: «Мир нашему дому». И ушел. И телефон себе купил новый, а этот, вместе с зарядкой, мне возле чашки молока оставлять стал, представляешь?.. И традиции чтит, и технологиями поделился. Человечище…

Велимира сморщилась.

–Тради-иции… Чушь какая. Традиции – это когда кто-то, кого ты никогда не знал и не видел, решает, как тебе жить и что делать. А может, тот, кто их придумал, вовсе и не заслуживал, чтобы мы его слушались. Ты об этом не думал?

Светик кивнул, хотя и не был до конца согласен. Но домовая так долго не принимала его приглашения на свидание, что сейчас он подтвердил бы что угодно.

– А знаешь, ты довольно быстро освоился для выходца из такой далекой деревни. Не хочешь тоже начать свой курс лекций читать? Что-то вроде «Как выехать из деревни и вывести деревню из себя». Возьмешься? Два раза в неделю. У нас как раз появились окна в расписании.

Светик снова кивнул, не задумываясь. Он разобрался с телефоном, Духограммом, освоил несколько видов пранаямы и почти месяц продержался на ЗОЖ. Что ему какие-то лекции, если она согласится встретиться с ним опять?

***

– Ты. Пропустил. Свадьбу. Игоря.

Каждое слово Мурзик выговаривал отчетливо, вкладывая все осуждение и презрение, на какие только был способен.

– Я был занят. Я и сейчас занят, – ответил Светик, сосредоточенно листая очередную филологическую статью. Самые очевидные темы для лекций он уже исчерпал, но к нему стало ходить столько слушателей, что прекращать курс сейчас было немыслимо.После цикла «привычки и суеверия, от которых следует избавиться» Светик решил бороться за свободу речи от устаревших выражений. Но понять, какие из них устаревшие, когда тебе самому уже несколько веков, было непросто.

– Чем ты там занят! Ты домовой! Дом – вот твое главное занятие! – заистерил кот. Светик вздохнул и отвел глаза от экрана.

– Снова начнешь мне рассказывать, кому и что я должен?

Мурзик насупился, но спорить не стал. Светик смягчился.

– Тебе Вера нравится?

– Нравится.

– Она тебя не обижает?

– Не обижает.

– Ну и чего ты ко мне тогда прицепился?!

Кот помолчал немного, недовольно щуря круглые глаза.

– Они ругаются. Много. Выгонит он ее… а она мне шерстку вычесывает.Игорь так никогда не делал. И лоток чистит чаще, и в кровать пускает. Когда он не ви-идит…

К концу тирады коту стало так жалко себя и Веру, что он не удержался и пискливо мяукнул. Домовой отложил телефон подальше.

– А о чем спорят-то хоть?

– Не зна-аю, – завыл Мурзик. – Они громко кричат, я не слушаю, под диваном прячусь – а не то потом голова болит. Но мне кажется, – понизил он голос, – что это от того, что она растолстела. Я когда к зиме чуть получше отъелся, Игорь на меня тоже все время ругался. И кормить почти перестал! И ее он брал тощую. А сейчас у нее такой живот вырос!

Домовой честно пытался сдержаться, но не получилось. Хохотал долго, утирая слезы.

– Эх, Мурзик, Мурзик. Я-то с тобой, как с человеком, порой и забываюсь. Не толстеет твоя Вера, и не выгонит ее хозяин, не бойся. Ребенок у них будет. Может, оттого и ругаются – мало ли, как оно у них случилось. Ну ничего, родится, и все ссоры позабудутся – не до того им станет. Тебе, разве что, внимания поменьше доставаться будет, но ты не расстраивайся: зато сможешь в люльке спать и малышу песни петь. Это все любят: и дети, и родители их.

И без того круглые, глаза кота выражали безмерное удивление. Все еще посмеиваясь, Светик верну

...