автордың кітабын онлайн тегін оқу  Дочери судьбы

Тара Хайланд

Посвящается Тому

ПРОЛОГ

Лондон, Декабрь 1974

По Итон-сквер торопливо шла молодая женщина. Уже в четвертый раз за час. Точно в четвертый — сама считала, и, судя по всему, полицейский, дежуривший на углу, тоже. Женщина выпрямилась, высоко подняв голову, будто сама только что вышла из изящного оштукатуренного особняка, которыми славилась Белгравия. Куда там! По дешевенькому пальто и потертым митенкам было ясно, что Кейти О’Дуайер здесь делать нечего.

Дойдя до середины улицы, она замедлила шаг и остановилась перед величественным особняком в георгианском стиле. Как две капли воды похожий на соседние, дом был выкрашен в девственно белый цвет и возвышался на шесть этажей. За кованой железной оградой начинался аккуратный садик. Крыльцо из пяти мраморных ступеней венчала массивная черная дверь с тяжелым медным молотком, который горничная старательно начищала до блеска каждую среду. Кейти хорошо знала заведенный порядок, хотя в доме не жила — и, откровенно говоря, официально никогда там не гостила.

Кейти сразу поняла, что хозяин еще не вернулся. В доме светилось только подвальное окно, где жила прислуга, — сквозь тюлевые занавески мерцал экран телевизора. Вверху, где жил он, царила тьма. Так хотелось постучаться и попроситься подождать его в тепле, но не рискнула — что люди скажут. Она уселась в парке на скамейку, холодную и жесткую, однако оттуда ясно был виден дом, а ждать… ждать везде одинаково.

Заморосило. Кейти невольно улыбнулась. Чуть больше года назад, вечером, когда она добралась до Англии, также шел дождь. Вспомнила, как ступила на пристань в Холихеде, борясь с тошнотой, и ощутила первые капельки на коже. Она тогда представила, что дождь принесет очищение, смоет воспоминания о жизни в Ирландии и откроет перед ней будущее.

Не сказать, что дома жилось плохо — просто скучно. Выросла она в западной Ирландии в деревеньке графства Мейо, где придерживались старинных традиций, единственный ребенок чрезмерно заботливых родителей. Пятнадцать лет у них не было детей, и они почти потеряли всякую надежду, как вдруг после маминого сорокалетнего юбилея на свет появилась малышка Кейти. Дар божий. Они носились с ней, как с хрупкой вазой, которая того и гляди разобьется. Когда Кейти исполнилось восемнадцать, она жаждала свободы и приключений, мечтала побывать в Лондоне, увидеть Карнаби-стрит и Кингс-роуд. Уговорить родителей было нелегко. Лишь после нескольких недель мольбы и скандалов они, наконец, сдались и со слезами на глазах распрощались с ней в порту Дун Лаогэр.

Кейти в полном восторге остановилась в католическом общежитии Килберна. Однако найти работу оказалось не так просто. Оптимизм начала семидесятых привял. В стране резко выросли инфляция и безработица, террористы ИРА разошлись не на шутку, так что ирландцев вообще никуда не брали. Кейти почти пала духом и собиралась вернуться домой, когда Нуала, соседка по общежитию, обмолвилась о появившейся вакансии.

— Рабочий день нескончаемый, а платят шиш с маком, — бодро сообщила Нуала. — Но это хоть что-то.

Кейти же считала, что работать помощницей продавца в «Мелвилле» ужасно шикарно. Кожаные туфли ручной работы, изысканные сумочки и прекрасные шарфы английского дома моды разлетались по всему миру, а его название отождествлялось со вкусом и благородным происхождением. А недавно опубликовали фотографию Одри Хепберн и Джеки Онассис, которых Кейти считала героинями, обе — с фирменными сумочками «Мелвилл», украшенными застежками в форме буквы «М».

На следующее утро Кейти принарядилась и направилась на Олд-Бонд-стрит, средоточие самых элегантных и эксклюзивных магазинов Лондона. Широко раскрыв глаза, она прошла мимо художественных галерей и изысканных ювелирных магазинов, салонов дизайнерской одежды модных домов «Гуччи» и «Шанель» и наконец нашла «Мелвилл». Даже внешний вид здания приводил в трепет. Затемненные стекла и тяжелые бархатные портьеры на окнах не позволяли заглянуть внутрь. Портье в ливрее распахнул перед ней двери с золотым гербом. Глубоко вздохнув, Кейти прошла в магазин.

То была ее первая ошибка.

— Персонал пользуется черным ходом, — позже пояснила Энн Харпер, управляющая, проводя краткую экскурсию по магазину.

Нуала замолвила за соседку словечко, и после краткого собеседования миссис Харпер согласилась принять Кейти с испытательным сроком. Сказано это было таким тоном, будто она не ожидала, что Кейти проработает дольше.

— А увижу, что опять входишь через парадное крыльцо, уволю, — продолжила миссис Харпер. — Уволю и если опоздаешь, или на тебя пожалуется покупатель.

Кейти быстро рассталась с фантазией о том, что работать в «Мелвилле» шикарно. Нуала не преувеличивала: рабочий день тянулся целую вечность, платили мало, и люди вокруг были сплошь недружелюбными, что покупатели, что коллеги. Нуалу она почти не видела, та служила секретаршей в прилегающем офисном здании, а другие продавщицы по большей части происходили из богатых семей, и работа для них была лишь развлечением, пока не выскочат замуж. На Кейти, деревенскую ирландскую девчонку, смотрели свысока. Когда обсуждались планы на выходные, ее никогда не приглашали, и Кейти притворялась, что не слышит.

Встретившись с открытой враждебностью, Кейти, может, и поискала бы работу где-нибудь еще. Но тут произошло неожиданное — она влюбилась.

А началось все с нескольких краж. Сначала со склада пропало пять сумочек, потом с десяток шелковых шейных платков. Когда в кассе обнаружили недостачу двадцати фунтов, администрация наконец взялась за дело всерьез. После закрытия салона миссис Харпер собрала персонал, предупредив, что проверит перед уходом все сумочки. Кейти, как и остальные, встала в очередь. Пока она ждала, кто-то толкнул ее в плечо. Оглянувшись, она увидела Фиону Клифтон, неприятную грубоватую девицу с вытянутым лошадиным лицом. Фиона гадко осклабилась:

— Прости, дорогуша.

Не успела Кейти вежливо ответить, как ее вызвали показать сумочку. Начальник охраны «Мелвилла» осмотрел зонтик, помаду «Макс Фактор» и носовой платок. Потом проверил карманы пальто. Под пристальными взглядами миссис Харпер и персонала он выудил двадцатифунтовую банкноту. Повернув ее, показал оранжевую отметку маркера, подтверждавшую, что купюра прошла через кассу.

— Это не мое, — запротестовала Кейти.

Но ей никто не поверил. В самом деле, зачем обеспеченным молодым дамам, работавшим в магазине, красть деньги и подставлять ее?..

Миссис Харпер схватила Кейти за руку:

— Пойдем. Мистер Мелвилл хочет разобраться с этим сам.

У Кейти душа ушла в пятки. О Уильяме Мелвилле, правнуке основателя компании, ходили разные слухи. Говорили, что он суров. Он никогда не находил времени посетить магазин, и подчиненные видели его только на рождественской вечеринке, да и то мельком. Кейти прежде его не встречала и справедливого разбирательства не ждала.

Административное здание «Мелвилла» располагалось сразу за магазином. Раньше у Кейти как-то не было повода туда заходить, и воображение рисовало пустые, безлюдные подсобки. Однако она будто попала во дворец. Она шла за миссис Харпер по тускло освещенным коридорам, устеленным мягкими коврами и украшенным картинами — подлинниками, написанными маслом. Наконец они добрались до тяжелой двери на верхнем этаже здания. На табличке золотыми буквами сияла надпись: «Уильям Мелвилл, исполнительный директор». Миссис Харпер громко постучала, и хрипловатый голос пригласил их войти.

Кабинет производил такое же неизгладимое впечатление, как и коридор. Стены, обшитые ореховым деревом, полированные половицы и книжный шкаф, битком набитый первыми изданиями, придавали комнате безликий престижный вид. В центре красовался массивный дубовый письменный стол эпохи Людовика XIV, сверху обтянутый бордовой кожей. Кейти догадалась, что сидевший за столом высокий, крепкого телосложения мужчина и есть Уильям Мелвилл. Сильный, серьезный, непреклонный человек, рожденный управлять такой компанией. Когда они вошли, он не поднял головы.

— Минуточку, — пробормотал он.

Кейти неловко переступила с ноги на ногу. Миссис Харпер все еще держала ее мертвой хваткой, и рука начинала болеть, но вырваться девушка не посмела. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем мистер Мелвилл закрыл лежавшую перед ним папку и соблаговолил поднять голову.

— Энн, чем могу помочь? — властно и отчетливо спросил он.

И ужасно аристократично, как показалось Кейти. Пока миссис Харпер рассказывала о случившемся, Кейти неотрывно смотрела прямо перед собой. Уильям Мелвилл даже не взглянул в ее сторону. Кейти совсем сникла. Он, несомненно, поверит всему, что скажет миссис Харпер, да еще и полицию вызовет. Одна только мысль о том, что ее с позором отправят в Ирландию, что она осрамила родителей... На глаза навернулись слезы, но она их сморгнула. Такого удовольствия они не дождутся.

Миссис Харпер закончила рассказ. Уильям взглянул на Кейти. Она глаз не отвела — в конце концов, стыдиться ей нечего. Ему было чуть больше тридцати, но из-за неприступного вида, седеющих висков и сшитого на Сэвиль-Роу костюма он казался старше. Он уставился на нее, будто присматривался. Потом перевел взгляд на миссис Харпер, все еще державшую Кейти за руку, и нахмурился.

— Энн, полагаю, молодую даму можно отпустить, — мягко пожурил он. — Вряд ли она сбежит.

Управляющая подчинилась. Потом Уильям обратился к Кейти, и его слова застали ее врасплох:

— Ну, Кейти, какого черта ты доставляешь миссис Харпер столько хлопот?

Он произнес это, слегка упрекая, как старый знакомый, и медлил, словно ожидая ответа. Кейти молчала. Она понятия не имела, о чем он говорит. Не дождавшись, он покачал головой и повернулся к миссис Харпер:

— Прошу прощения, Энн, но я точно знаю, что Кейти денег не крала. Видите ли, я сам дал ей эту купюру из шкатулки для мелочи, чтобы завтра утром, перед работой, она забрала из химчистки мои вещи. Обычно этим занимается секретарша, но ее не было.

Кейти не верила своим глазам: миссис Харпер неохотно пробормотала извинения. Почему он соврал? Кажется, с работы не выгонят, и лучше промолчать.

Миссис Харпер не задержалась. Явно униженная, она быстро пожелала Уильяму спокойной ночи и торопливо удалилась. Выждав, когда шаги управляющей стихли, Кейти повернулась к исполнительному директору.

— Зачем вы так?

Уильям беззаботно пожал плечами: он привык, что его приказам подчиняются, не задавая вопросов.

— У вас был такой несчастный вид, что захотелось помочь.

Она попыталась осмыслить его слова и наконец пробормотала:

— Спасибо.

— Не стоит благодарности. — И резко добавил: — И чтобы ничего такого я больше не слышал. В следующий раз я этого не потерплю.

Кейти вдруг поняла, что он все еще считает ее виновной, и начала объяснять:

— Я не...

— Я всего лишь прошу, чтобы подобное не повторялось, — сурово прервал он.

Уильям вернулся к своей папке, давая понять, что разговор окончен. Кейти хотелось добавить что-то еще, но, быстро сообразив, что это ни к чему, она тихонько вышла из кабинета.

Она торопливо спустилась по лестнице и вышла на бодрящий зимний воздух. Тут бы облегченно вздохнуть — повезло, так повезло! — но происшествие ее почему-то угнетало. Ведь добрый человек, давший ей шанс, по-прежнему верил, что она воровка.

Месяц спустя поймали настоящего преступника. Охрана застала на складе Фиону Клифтон, когда та укладывала в рюкзак пять пар туфель. Судя по всему, ежемесячного денежного содержания от папочки не хватало, чтобы оплачивать растущую кокаиновую зависимость. Ее тут же уволили.

Справедливость восторжествовала, и Кейти получила второе, несколько чопорное извинение от миссис Харпер… и собственноручную записку от Уильяма Мелвилла с приглашением на ужин.

Он не просил держать их rendez-vous [1] в тайне. Однако Кейти ни словом не обмолвилась при других девушках, не желая давать пищу для сплетен. Она погрузилась в работу, вышла из магазина в семь и скоротала оставшийся час в ближайшем кафе.

Конечно, Кейти волновалась. Опыта общения с мужчинами у нее почти не было. Как и настоящего возлюбленного. Другое дело — поклонники. Она привлекала внимание поразительной внешностью: блестящие иссиня-черные волосы, белоснежная кожа и роскошные формы. Дома суровый взгляд отца отпугивал кавалеров напрочь. В Лондоне она чувствовала себя свободнее, однако из-за строгого католического воспитания свидания заканчивались одинаково: Кейти отталкивала жадные руки и угрюмо возвращалась домой. Она заранее решила: если со стороны Уильяма будут какие-то поползновения, сразу отправится домой, даже если в итоге ее уволят. В конце концов, она не такая.

Без пяти восемь она вернулась к магазину. Уильям уже ждал. «Рановато», — отметила она про себя. В синем кашемировом пальто он казался сказочно богатым. Она оглядела свое одеяние: в синтетической блузке с бантом и вельветовой юбке ниже колен она не была для него идеальной спутницей. Замялась, не зная, как к нему обратиться.

— Рад, что ты пришла, Кейти.

Глубокий приятный голос напомнил ей о собственном певучем ирландском акценте.

— Спасибо за любезное приглашение, мистер Мелвилл.

Он улыбнулся:

— Раз мы собираемся вместе ужинать, я настаиваю, чтобы меня звали Уильямом.

Она чуть-чуть замешкалась и улыбнулась в ответ:

— Благодарю вас... Уильям.

Кейти словно попала в сказку. Уильям привел ее в «Ритц», расположенный неподалеку от магазина. Судя по всему, ужинал он там часто. Поначалу, когда они вошли в ресторан, Кейти испугалась. Она обязательно совершит какую-нибудь глупость, ужасную оплошность. Но Уильям будто почувствовал ее страхи и сделал все, чтобы избавить от смущения. Он попросил метрдотеля найти столик в укромном уголке, вдали от любопытных глаз, и, наверное, уловил ее ужас при виде меню на французском языке, потому что предложил заказать за нее.

— Я тут бываю часто и знаю, что готовят хорошо, — мимоходом заметил он, явно желая избавить ее от любого конфуза.

После этого она немного расслабилась. Жадно поглощала каждый кусочек изысканных блюд — суп из омаров, говядину по-бургундски — и даже позволила налить небольшой бокал тщательно выбранного им бордо. Беседовать с Уильямом оказалось легче, чем она предполагала, — он искренне интересовался тем, что она говорила. Она неожиданно рассказала ему о том, как ее воспитывали, как ей скучно было дома; он в обмен поведал о давлении, о необходимости заниматься семейным бизнесом. Как ни странно, у них нашлось больше общего, чем можно представить.

В конце вечера он настоял, чтобы его шофер подбросил ее домой. Откинувшись на гладком кожаном сиденье «Роллс-Ройса» и наблюдая, как яркие огни Вест-Энда сменяются менее благоприятными для жизни кварталами Северного Лондона, Кейти размышляла, что запомнит этот вечер как один из лучших в жизни.

Когда они добрались до общежития, он, как истинный джентльмен, вышел из машины и открыл для нее дверь.

— Спокойной ночи, Кейти.

Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку. Она ощутила, как губы коснулись ее кожи, и вздрогнула. Не говоря ни слова, Кейти побежала к дому, унося с собой воспоминания.

Планов встретиться снова они не строили. Однако в следующий четверг Кейти обнаружила записку от Уильяма в ящике для бумаг: он спрашивал, свободна ли она вечером. На этот раз она заколебалась. Он женат. У него дочка, которой полтора года. Про жену и ребенка он рассказал на прошлой неделе. Они жили в загородном поместье в Сомерсете. Будние дни он проводил в особняке в Белгравии, а по выходным навещал семью. Кейти понятия не имела, что для него значили приглашения, зато хорошо понимала, что они значили для нее. Одного этого было достаточно, чтобы отказаться.

Однако, несмотря на добрые намерения, в тот вечер, без десяти восемь, она стояла у входа в магазин. И снова он уже ждал и, завидев ее, улыбнулся.

— Сегодня пойдем в другое кафе, — сообщил он, когда они шли по улице. — Куда-нибудь... попроще.

Он явно имел в виду место, где на них не обратят внимания. Небольшое французское бистро оказалось, как он обещал, «попроще». Какой бы ни была причина выбора, там Кейти чувствовала себя более непринужденно.

Получив на следующей неделе очередное приглашение, она уже не удивилась.

Прошло два месяца. Каждый четверг они ужинали вместе. На первый взгляд казалось, что у них может быть общего? Но они были очарованы друг другом. О жене Уильям больше не упоминал, Кейти тоже не видела причин спрашивать о ней. На самом деле она удивлялась, как легко забылось, кто он. Она ловила себя на том, что рассказывает ему о прошедшем дне, о том, как ужасно относятся к ней другие девушки. Как другу.

— Я могу что-нибудь сделать, — однажды заметил он. — Скажем, перевести тебя в другой отдел.

— Нет, — твердо сказала она. — Не надо. Не вмешивайся.

Она боялась, что он привлечет к ним внимание.

Интересно, что он в ней нашел и куда заведет их эта история. Он целовал ей руку, но ни разу к ней не прикоснулся. Об их тайных встречах знала лишь Нуала. Подруга неодобрения не скрывала.

— Кейти, ему от тебя нужно лишь одно, — снова и снова повторяла она.

— Неправда. Это не так, — возражала Кейти.

Нуала только фыркнула. Она собиралась замуж за парня, с которым познакомилась в одном из ирландских клубов Лондона, и ей не нравилось, что женатый мужчина водит в рестораны, кормит и поит хорошенькую незамужнюю девушку.

— Ну, Кейти, ты что, совсем eejit [2]? Ты ведь и сама в это не веришь?

Кейти почти убедила себя, что они с Уильямом просто друзья, не более.

Однажды суровым январским вечером они возвращались к его машине, и она поскользнулась на обледеневшем тротуаре. Уильям помог ей встать. Когда она увидела порванные колготки и ободранные колени, глаза сразу наполнились слезами.

— Все нормально? — озабоченно спросил он.

— Да, — шмыгнула носом она.

— Врать нехорошо.

В доказательство он смахнул с мокрой щеки слезу. Только хуже сделал. Теперь они полились рекой.

Уильям молча обнял ее и притянул к себе. Ей вроде бы полагалось сопротивляться, но она почему-то не стала, а, закрыв глаза, прижалась к его груди.

— Кейти, Кейти, — прошептал он ей в волосы. — Что же нам делать?

В тот вечер Уильям не отправил ее домой, а привез к себе.

Кейти понимала, какой совершает грех и что теперь ей вечно гореть в аду, но не остановилась. В ту ночь Кейти О’Дуайер, когда-то поклявшаяся монахиням, что сохранит себя для первой брачной ночи, полностью отдалась чужому мужу. На тисненых шелковых простынях чужой кровати под взглядами его жены и ребенка с фотографий на стене она открылась Уильяму.

После первого раза кровь и боль прошли. С тех пор они с Уильямом перестали встречаться в ресторанах. Он снял ей квартирку в Клэпхеме, и каждый четверг — а также понедельник, вторник и среду — они пропускали ужин и направлялись туда, чтобы провести вечер в объятиях друг друга.

Так они провели восемь месяцев. Восемь благословенных месяцев окружающий мир для них словно не существовал.

Однажды вечером он сообщил ей о предстоящей поездке в Италию, куда они ежегодно ездили всей семьей. От двух недель на озере Комо, о котором Кейти даже не слышала, он отказаться не мог. Разлука на целых четырнадцать дней тревожила Кейти больше, чем его поездка с женой. Осушая поцелуями слезинки, он обещал, что придет к ней, как только вернется.

Так Кейти впервые познакомилась с мужским двуличием. Через пару дней после отъезда Уильяма ее вызвали в кабинет Энн Харпер и сказали, что она уволена.

— Не может быть! — воскликнула она. — Это несправедливо. Спросите...

Она хотела сказать: «Уильяма», да вовремя остановилась...

Управляющая неприятно улыбнулась:

— Спросить мистера Мелвилла, вы это хотели сказать?

Кейти видела, что начальница откровенно издевается.

— Вряд ли это поможет, мисс О’Дуайер. В конце концов, именно он приказал мне от вас избавиться.

Как в тумане, Кейти слушала, что помимо потери работы к концу недели ей нужно освободить квартиру. Потом управляющая положила на стол конверт.

— Компенсация за чрезмерные страдания, — холодно изрекла она. — И, разумеется, держите язык за зубами.

Кейти услышала предупреждающую нотку в голосе Энн. Ей как-то удалось промямлить, что она не хочет никому доставлять неприятностей. Все еще в оцепенении, она поднялась и, спотыкаясь, направилась к выходу.

Наверху, оставшись в одиночестве в комнате персонала, она вскрыла тяжелый кремовый конверт. В глубине души она надеялась найти письмо от Уильяма, которое объяснило бы его поступок. В конверте были только официальный приказ отдела кадров на фирменном бланке о ее увольнении и чек на тысячу фунтов. Такая нелепая сумма по сравнению с жалованьем и стажем работы, что она чуть не рассмеялась. Сунув конверт, приказ и чек в карман, она освободила шкафчик и, ни с кем не поговорив, покинула «Мелвилл» навсегда.

В тот вечер Кейти исполнила желание Уильяма — ушла из его жизни. Пакуя вещички, она решила, что он прав. Лучше всего полностью обрубить все концы. Жаль только, что у него не хватило смелости сказать ей об этом самому. Может, боялся, что не сможет порвать с ней. Так она себя утешала — все легче, чем думать, что она всегда была ему глубоко безразлична.

В «Мелвилл» она больше не возвращалась. Нашла жилье подешевле и уговорила владельца небольшого кафе взять ее на работу. «Уильям прав», — каждый вечер убеждала она себя и засыпала в слезах. С их отношениями нужно было покончить. Забыть о нем, чтобы он забыл ее и остался с женой. Это больно, но справедливо.

С тех пор прошло три месяца. И вот она снова здесь, ждет у его дома, где они провели вместе первую ночь.

Мысли Кейти прервало знакомое жужжание мотора. Сидя на скамейке в парке, она подняла голову. Конечно, авто Уильяма. Сердце заколотилось. Несмотря на все случившееся, ей так захотелось его увидеть.

Машина замедлила ход и остановилась перед домом. Сначала вышел шофер, натягивая фуражку с козырьком, и открыл заднюю дверь для Уильяма.

Потом на тротуар шагнул Уильям. В смутном свете уличного фонаря Кейти различила широкие плечи и торжественное выражение лица. Она встала, дрожа от холода и нетерпения. Уже хотела его окликнуть, но тут он вернулся к машине и протянул руку. Кейти увидела, как за крепкое запястье ухватились тонкие пальцы.

Она сразу узнала элегантную блондинку в лисьей шубе. Его жена, Изабель. Интересно, где они были сегодня вечером, подумала Кейти. В опере? Ужинали с друзьями? Но это не ее дело.

Кейти смотрела, как они вместе поднялись по ступенькам и исчезли в доме. Через секунду в окне замерцали огни рождественской елки. В полумраке она различила, как Уильям обнял Изабель. Он показал на висевшую над ними ветку омелы, и жена засмеялась. Уильям откинул ее светлые волосы назад и наклонил голову.

Наблюдать у Кейти не было сил. Она закрыла глаза, пытаясь выбросить из головы эту идиллию, и коснулась нежной выпуклости живота. Она ничего не скажет Уильяму. Она совершила глупость, придя сюда сегодня, как и раньше, связавшись с женатым мужчиной. С последствиями придется справляться в одиночку.

Часть

I

Июнь — декабрь 1990

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вэллимаунт, Ирландия

Кейти О’Дуайер умерла во вторник. Похороны состоялись спустя три дня, в теплое июньское утро, первый проблеск лета в Вэллимаунте. Хоронить ее пришла вся деревня, что было свидетельством популярности среди тех, кто когда-либо ее знал.

У могилы стояла Кейтлин, ее пятнадцатилетняя дочь, и смотрела, как мамин гроб опускают в землю. Мессу она выдержала без слез, но, когда священник начал ритуал погребения, до нее наконец дошло. Мамы больше нет, и впервые в жизни она осталась совсем одна.

Сколько Кейтлин себя помнила, они всегда были вместе, она и мама. Она никогда не задумывалась над тем, как мать чуть было от нее не отказалась. В Лондоне у одинокой беременной Кейти выбора почти не было. Она знала девушек, которые «вылечились», но католическая вера это запрещала. Признаться родителям было невозможно, и она решила родить ребенка в Лондоне, отдать на усыновление, а потом вернуться домой. И никто бы никогда не узнал…

Когда время пришло, она отправилась в приют для незамужних матерей в Ист-Энде. Персонал не отличался ни добротой, ни сочувствием. Они поощряли молодых матерей отказываться от младенцев и отпускали, предупредив, чтобы те больше не грешили.

После удивительно легких пятичасовых родов Кейти заглянула в широко раскрытые голубые глаза дочери и точно решила, как ее назвать.

— Тебе подойдет имя Кейтлин [3], — пробормотала она новорожденной.

Какая-то медсестра услышала и пренебрежительно усмехнулась:

— Неважно, как ее назовешь ты. Это решит новая мать.

«Но ее мать я», — подумала Кейти.

Спустя два дня после бурного спора с хозяйкой приюта она ушла с Кейтлин на руках. Смелое решение. Выбора у нее не было: едва оправившись после родов, она вернулась в Ирландию.

Бабушку с дедушкой Кейтлин не помнила, может, оно и к лучшему. Когда Кейти появилась на пороге домика в графстве Майо с двухмесячным ребенком, мать и отец даже не пытались скрыть ужаса. Они дали Кейти с внуком ночлег, но не более. Кейтлин стала их позорной тайной. Слава богу, они не знали, что отец ребенка женат.

Два года спустя родители умерли: сначала отец от инсульта, потом мать, чье сердце остановилось всего через несколько недель. Кейти решила, что нужно начать все сначала. Тонкое золотое колечко на левой руке никого не обмануло, и ей не хотелось, чтобы Кейтлин росла там, где ее называли «безотцовщиной». Все эти годы Кейти поддерживала связь с Нуалой. Та тоже вернулась в Ирландию с мужем, которого встретила в Лондоне. Их молодая семья поселилась в живописной деревеньке Вэллимаунт в графстве Уиклоу, известном как «сад Ирландии», с холмами, покрытыми буйной растительностью, зеркальными озерами и водопадами. Побывав там пару раз, Кейти решила, что лучше места для воспитания Кейтлин не найти. Она продала домик родителей и на вырученные деньги купила крошечный коттедж недалеко от подруги.

Переезд оказался мудрым поступком. В раннем детстве Кейтлин со стайкой деревенских детей бегала босиком по красивым долинам и купалась в близлежащих озерах Блессингтон. В восьмидесятые в Ирландии было трудно найти работу, но Кейти устроилась горничной в престижном отеле неподалеку. Каждый день после школы дочка помогала Кейти убирать номера и пополнять запасы туалетных принадлежностей. И хотя денег у них было немного, мать и дочь жили счастливо. Дважды в год они путешествовали в Дублин, до которого был всего час езды, и, сделав покупки на Графтон-стрит, пили послеобеденный чай в Бьюли. В остальное время они довольствовались Вэллимаунтом и компанией друг друга.

— Как тебе повезло, Кейти, — с завистью замечала Нуала. — Кейтлин — просто ангел.

Ее дочь Рошин была далеко не такой.

Когда Кейтлин исполнилось двенадцать, она пошла учиться в местную среднюю школу Святого креста. В классах было меньше двадцати учеников, со многими она росла вместе, и они проводили каждый день одной большой семьей. Смышленая, она не слишком хорошо успевала в науках, но по-настоящему интересовалась искусством. Рисовала часами и несколькими штрихами улавливала сходство.

Конечно, в подростковом возрасте Кейтлин сильно изменилась. С внешностью Белоснежки — угольно-черными волосами и молочно-белой кожей — она быстро становилась красавицей, очень похожей на мать. Щенячья пухловатость таяла, оставляя женственные изгибы, и мальчишки, с которыми она когда-то легко играла, стали стесняться. Смущаясь и запинаясь, они по очереди приглашали ее в кино, но она всегда отказывалась. Мальчики были для нее единственной запретной зоной.

Она понятия не имела, почему ей не разрешалось ходить на свидания, как всем подругам. В субботу вечером те отправлялись в город на боулинг с очередными дружками.

— Дождись, пока мать заснет, и айда с нами, — уговаривала Рошин.

Как и матери, девочки были близкими подругами.

Однако Кейтлин в этих вылазках не участвовала. Она, как всегда, слушалась мать. Их всего-то было двое. Им нужно держаться вместе, а не жить в состоянии постоянной войны, как Рошин и Нуала. Рошин этого не понимала. «Потому что у нее есть отец», — заключила Кейтлин, чей отец умер до ее рождения, и мать воспитывала ее одна. Они едва сводили концы с концами. Зачем же добавлять маме беспокойства.

Иногда Кейтлин задумывалась, почему Кейти снова не вышла замуж. В деревне было немало мужчин, которые на нее поглядывали. Но когда она спрашивала, мать сразу замолкала, и Кейтлин догадывалась, что она до сих пор переживает смерть мужа. Тема больше не поднималась, и мать с дочерью жили беззаботно и счастливо. Но полгода назад...

Однажды вечером после ужина Кейтлин впервые поняла, что мать больна. Выбрасывая остатки еды в мусорный контейнер, она заметила, что мама едва попробовала пастуший пирог — картофельную запеканку с мясом, которую Кейтлин приготовила в тот день на уроке домоводства. Она не считала эту попытку шедевром кулинарии, но мать была из тех, кто доест до конца, щадя чувства дочери.

С тех пор Кейтлин стала проверять, что шло на выброс. Каждый вечер мать едва прикасалась к ужину. Когда дочь спросила, в чем дело, Кейти списала это на несварение. Кейтлин промолчала, но стала замечать, как вместо того, чтобы отправлять ее делать уроки, мать была счастлива, когда дочь мыла посуду, а сама дремала перед телевизором.

Время шло, но аппетит к матери не возвращался. Невозможно было не заметить ее запавшие глаза, потускневшие волосы, когда-то пухлые, а теперь почти ввалившиеся щеки. Но когда Кейтлин предлагала сходить к врачу, мать раздраженно отказывалась.

— Отстань, Кейтлин, — прикрикнула она в четверг вечером. — Все в порядке... это просто...

Но не договорила и побежала в туалет. Кейтлин подождала снаружи, прислушиваясь к исторгнутому ужину, который матери удалось проглотить раньше. Наконец все стихло. Кейтлин открыла дверь. Мать в изнеможении рухнула на пол. Кейтлин подошла к раковине и начала смывать. На этот раз она заметила кровь. Не сказав ни слова, она помогла матери подняться и надеть ночную рубашку. И, уложив в постель, попросила:

— Пожалуйста, пойдем к врачу, ты больна.

Впервые мать спорить не стала. И именно это встревожило Кейтлин больше всего.

Доктор Хэннон улыбнулся обеим, сказав, что беспокоиться не о чем, однако отправил Кейти сдать анализы. Улыбка не скрыла тревоги у него в глазах.

Через несколько недель они сидели у онколога, который сообщил, что, хотя рак поджелудочной железы диагностирован на поздней стадии, надежда еще есть. Как и доктор Хэннон, обмануть женщин О’Дуайер он не смог. Сказал, что сделают химиотерапию, чтобы уменьшить опухоль, а затем прооперируют. На самом деле оперировать было бессмысленно, и оставалось только молиться о чуде. Когда Кейтлин не держала перед матерью тазик при тошноте и не помогала накрыть платком облысевшую голову, она стояла на коленях в больничной часовне, молясь о чуде. Чуда не произошло. Когда решили оперировать, было уже поздно — опухоль дала метастазы. Оставалось только ждать.

Входя в палату, Кейтлин старалась не показывать страха. Хотя, видя мать каждый день, она привыкла к запаху антисептика и смерти, но все же не могла смириться с тем, как быстро мать уходит. После нескольких недель на голодном пайке Кейти превратилась в скелет, почти не занимая места на крошечной односпальной кровати. Под накрахмаленными белоснежными простынями проявлялся только вздутый живот с раковой опухолью. Она лежала бледная, с закрытыми глазами, и, если бы не едва заметное дыхание, Кейтлин решила бы, что мать покинула этот мир, а не просто спит.

Кейтлин подыскивала место для вазы с колокольчиками, которые нарвала утром. Задача не из легких. На тумбочке уже скопились подвядшие цветы, бесполезные открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления и виноград, который есть не будут. Она почти убрала завядшие цветы, когда услышала, что мать ее зовет.

— Я здесь, мама, — отозвалась она. — Тебе что-нибудь принести? Например, воды?

— Нет... нет... ничего.

Кейти замолчала. Слышалось только затрудненное дыхание. Мать взяла Кейтлин за руку холодными, как смерть, худыми пальцами.

— Недолго мне осталось, Кэт, — начала она.

Кейтлин открыла было рот, чтобы возразить, но мать остановила ее взглядом.

— Не перебивай. Мне надо тебе кое-что сказать.

— Что, мама?

— О твоем отце. Я тебе о нем мало рассказывала. А надо бы.

— Может, не будем ворошить прошлое? Его нет. И говорить не о чем.

Мать прикрыла глаза, а когда снова открыла, они блестели от слез.

— Об этом и речь, детка. Именно это я хочу тебе рассказать. Он не умер.

Следующие полчаса Кейти объясняла дочери, как она познакомилась с Уильямом Мелвиллом и влюбилась. Рассказала о его жене и дочери. И о том, что, нарушая границы приличия, они с Уильямом не сдержали чувств друг к другу. Она словно стремилась освободиться от тайны. Как убедились до нее другие, смертное ложе располагает к исповеди.

— Он прекратил наши отношения до того, как я узнала, что беременна, — добавила она, избегая подробностей. — Мы с тобой жили счастливо. Верно? Только ты и я. У меня не было другого выхода, — продолжила она, пока Кейтлин еще молчала.

Кейтлин кивнула. Нужно было что-нибудь сказать, утешить мать, но ее как громом поразило.

— Я написала ему, любовь моя.

Кейтлин вскинула голову.

— Что?

— Сообщила, что у него дочь. Красивая пятнадцатилетняя дочь.

Кейтлин отдернула руку и встала.

— Он ответил, — быстро сказала Кейти. — Оставил сообщение о том, что приедет.

Кейтлин заметила, как мама взглянула на дверь, будто ожидала, что отец появится в любой момент. Она поняла, почему мать так и не вышла замуж. Она все еще любила его. Все эти годы. Обиженная и растерянная, Кейтлин отвернулась.

— Котенок? — услышала она слабый и умоляющий голос матери и почувствовала, как та тянет к ней руку. — Не сердись, детка, пожалуйста. Прости, что не рассказывала о нем. Надо было рассказать раньше.

Она замолчала, ожидая ответа. Однако Кейтлин не могла вымолвить ни слова. Пока не могла.

— Прости меня, милая. Скажи, что прощаешь.

Кейтлин закрыла глаза и проглотила слезы. Все эти годы мать ей врала. Пятнадцать лет. Смириться с этим было невозможно, но придется.

— Все нормально, мам, — наконец ответила она, открывая глаза. — Я понимаю.

Она глубоко вдохнула и обернулась.

— Я тебя прощаю.

Последнее слово застряло у нее в горле. Она взглянула на мать. Кейти приоткрыла губы, будто собиралась что-то сказать, но ее глаза невидяще смотрели вперед. Прощение запоздало.

Кейтлин долго сидела рядом с телом матери. Наконец медсестра уговорила ее выпить чашку чая. Возвращаясь в палату, она заметила, что высокий, хорошо одетый мужчина разговаривал с главной. Видимо, он почувствовал ее взгляд, потому что поднял голову. И вздрогнул.

— Кейти? — спросил он.

Благородный английский акцент не оставил никаких сомнений в личности владельца.

— Нет. Я Кейтлин.

— Я думал…

Кейтлин кивнула. Она видела фотографии матери в молодости — ошибиться было легко. Он не встречался с матерью шестнадцать лет. Для него она не постарела ни на день.

— Ее больше нет, — ответила она.

Уильям Мелвилл остановился в гостинице «Гранд», где работала ее мать, и взял на себя организацию похорон. Чем больше Кейтлин виделась с ним на той неделе, тем труднее верилось, что он ее отец. Еще труднее было представить, как мать вообще с ним связалась. Она рассказывала, что они любили друг друга. За те несколько дней, что Кейтлин общалась с ним, Уильям не проронил ни слова об их отношениях с матерью.

В день похорон он держался поодаль, отойдя в сторонку во время службы и прощания. Кейтлин ожидала, что он тут же уедет, но, к ее удивлению, он пришел в местный паб «Кловер Лиф» на поминки. Когда они вошли, в пабе яблоку было упасть негде, все уплетали сосиски и бутерброды с ветчиной. Явились все деревенские мужики, не упустив случая выпить за чужой счет.

Во время все более шумного застолья Уильям — Кейтлин никак не могла заставить себя называть его отцом, а он не настаивал — держался холодно и стесненно.

К пяти народ начал расходиться по домам.

Рошин подошла к Кейтлин:

— Мы уходим. Ты с нами?

Кейтлин посмотрела на группу девчонок, притаившихся у двери. По такому случаю их отпустили из школы, и они норовили удрать от взрослых. Ей очень хотелось пойти с ними и забыть обо всем. Но Уильям уже стоял рядом, и она догадалась: он ждет ее, чтобы поговорить.

— Я скоро, — неохотно ответила она.

Рошин ушла к девчонкам. Они весь день бесстыдно пялились на Уильяма. Никто не должен был знать, кто это, но Кейтлин поняла, что Рошин всем разболтала. Лучшая подруга не умеет держать язык за зубами. Хотя Уильяма, кажется, их интерес не беспокоил. Он даже не упомянул об этом, когда отвел Кейтлин в сторонку, подальше от любопытных ушей.

— Сейчас я возвращаюсь в Англию, — сообщил он Кейтлин, — но я буду держать связь с Нуалой и все решу насчет твоего переезда.

— Переезда?

— Да, — живо ответил он. — Полагаю, тебе придется здесь задержаться: закончить учебный год и попрощаться с друзьями. Потом ты переедешь в Англию, будешь жить со мной и моей семьей.

Кейтлин услышала об этом впервые.

— Но я не хочу уезжать из Вэллимаунта.

Она заметила, что Нуала ждет сзади. Когда мать положили в больницу, Нуала взяла ее к себе. Кейтлин предполагала, что теперь, когда мама умерла, она останется жить там.

— Тебе нельзя оставаться здесь одной, Кейтлин, — ответил Уильям.

— Но тетя Нуала...

— Нуала тебе не родственница, — перебил он. — А я — да.

Кейтлин оглянулась на Нуалу, которая попыталась ободряюще улыбнуться. Но Кейтлин поняла, что тетя Нуала так же расстроена, как и она сама. К несчастью, ни у одной из них в этом вопросе выбора не было. Если Уильям Мелвилл хочет, чтобы она переехала к нему и жила с его семьей, так и будет.

Ночью Кейтлин почти не спала. В другом конце комнаты тихо посапывала Рошин. В последнее время заснуть почти не удавалось, и звук стал привычным. Она видела, как мать слабеет, что у нее постоянные боли, морфий не помогает... Такое не забывается. Но с сегодняшним днем не сравнится ничто. Она видела мать в гробу, и вроде та выглядела как обычно, но тело превратилось в пустую оболочку и, как бы ни походило на мать, это была не она.

Воспоминания снова пробудили слезы. Перевернувшись лицом к стене, Кейтлин прикрыла рот рукой, заглушая рыдания, чтобы не разбудить Рошин. В последние недели подруга столько раз ее выручала. Рошин садилась рядом и обнимала плачущую Кейтлин. И Нуала тоже.

Теперь придется их покинуть, и деревню, где выросла, людей, которых считала родными, дом, ставший и ее домом, — бросить все, что связывало ее с матерью. А вместо этого жить с отцом, которого она не знала, который две недели назад не подозревал о ее существовании, в доме, о котором она ничего не слышала.

— Мама, зачем ты рассказала ему обо мне? — шептала она в темноту.

С мыслями нахлынула свежая волна злых слез, вместе с чувством вины и смятением. В ту ночь сон никак не приходил.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сомерсет, Англия

Элизабет Мелвилл отбила мяч через всю площадку, решив, что удар принесет победу. Но Джеймс Эванс, тренер по теннису, выбежал вперед и перехватил мяч ровным ударом слева. Она отбила с лета, и молниеносный поединок продолжился.

Они играли целых полтора часа на палящей полуденной жаре, и ни тот, ни другая не хотели уступать ни очка. Казалось бы, у Джеймса были все преимущества. Почти двухметрового роста, он был на десять сантиметров выше и на двадцать пять килограммов тяжелее Элизабет. Но та обладала важным качеством, которого не хватало ему: страстным желанием побеждать.

Длинные золотистые волосы со свистом рассекли воздух, а загорелые ноги спружинили, когда она нанесла еще один сильный удар справа. Застигнутый врасплох у сетки, Джеймс метнулся назад, чтобы отбить мяч, — но всего на мгновение опоздал, и тот отскочил далеко-далеко.

Элизабет издала победный вопль.

— Гейм, сет и матч, полагаю! — крикнула она через корт.

Джеймс в притворном отчаянии покачал головой.

— Что ж такое — третий раз на неделе? Старость не радость, Элизабет.

Она расхохоталась. Когда-то «сеяный» [4] игрок месяц назад отпраздновал сорокалетие, но все еще был в отличной форме, и они оба это знали.

— Вот именно, — поддразнила она. — Пора отправить вас в отставку по возрасту.

Как старые знакомые, непринужденно болтая и смеясь, они поднялись по большим каменным ступеням, отделявшим теннисные корты от остальной территории. Джеймс начал тренировать Элизабет, когда ей исполнилось пять лет. Она давно уже не нуждалась в его помощи, но, когда приезжала домой на каникулы, он непременно заглядывал.

— Чтобы жизнь медом не казалась, — шутил он.

Он любил бывать в Олдрингеме, удивительно величественном особняке, который прадед Элизабет приобрел более сотни лет назад. Расположенное в холмистой местности Кванток-Хиллз в Сомерсете, с видом на Бристольский залив и валлийские долины на другом берегу, это было типично английское поместье с лужайками для крокета, тайными тропами и оленьим заповедником. Джеймса принимали во многих фешенебельных домах, но Олдрингем неизменно производил на него глубокое впечатление.

Они с Элизабет направились в прилегающую к особняку оранжерею в георгианском стиле. В комнате с ароматами цитрусовых их ждал кувшин домашнего лимонада, который оставила миссис Хатчинс, экономка. Джеймс плюхнулся в ближайшее кресло, довольно наблюдая, как Элизабет разливает напитки. Она подала ему бокал и села напротив, скрестив длинные стройные ноги, — с головы до пят хорошо воспитанная барышня.

В семнадцать лет Элизабет была умной, уравновешенной и ужасно честолюбивой. На теннисном корте — или в классе престижной школы — она стремилась быть первой. Стройная блондинка не отличалась особой красотой — длинноватый нос, слишком острый подбородок, — но привлекала внимание легкой надменностью и недоступностью на английский манер. Было в ней что-то необычное для ее возраста: спокойная уверенность в себе и самообладание. Джеймс живо представил ее в постели — как она отдает приказы какому-нибудь незадачливому мальчишке, не принимая ничего, кроме идеального оргазма.

И усмехнулся.

Элизабет улыбнулась в ответ:

— Какие грязные мыслишки лезут вам в голову?

Он пропустил мимо ушей ее сверхъестественную способность читать мысли и задал вопрос, который весь день не давал ему покоя:

— Вообще-то мне интересно, когда приедет ваша единокровная сестра. Кажется, сегодня?

На лице у нее не дрогнул ни один мускул.

— Да, — бесстрастно подтвердила она.

Джеймс разочаровался, но ничуть не удивился, что она ничем себя не выдала. Как и все остальные, он прочитал о «дитя любви» Уильяма Мелвилла в бульварных газетах. Элизабет, наверное, тяжело восприняла новость. Он знал, как она боготворила отца, но до сих пор не проговорилась, как относится к новой родственнице. Крепкий орешек.

Прежде чем Джеймс успел что-нибудь прощупать, на стол упала тень. Он поднял голову и увидел стоящего над ними Уильяма Мелвилла. На нем был элегантный костюм выходного дня: тщательно выглаженные брюки чинос [5], рубашка на пуговицах и мокасины. Но от повседневной одежды он не стал менее представительным.

— Папочка! — просияла старшая дочь с явным обожанием в глазах.

— Элизабет, — ответил он в типично сдержанной манере.

Джеймс отметил, что Уильям даже кивнуть ему не потрудился. «Ты для него прислуга», — цинично подумал он.

— Кейтлин появится с минуты на минуту. Я попросил твою мать подготовить Эмбер и к четырем часам быть в гостиной. Тебя это тоже касается.

Улыбка сползла с лица Элизабет.

— Конечно, — ответила она, вытягивая руку и оглядывая идеальный маникюр. — Но мы только что закончили игру, мне нужно хотя бы принять душ.

— Ну так поторопись, — приказал Уильям. — Кейтлин — ваша сестра. Я хочу, чтобы мы встретили ее всей семьей.

Элизабет потупилась.

— Да, папочка, — ответила она извиняющимся тоном, но Джеймса было не провести.

Элизабет смотрела вслед отцу, возвращавшемуся в дом, и на лице у нее мелькнула слабая вспышка чувств — задержалась на какую-то секунду и исчезла. «Раздражение, — решил он. — Даже гнев». Не знай он Элизабет так хорошо, и не заметил бы.

— Боюсь, вам придется извинить меня, Джеймс, — сказала она, будто не случилось ничего необычного. — Но давайте на следующей неделе обязательно проведем матч-реванш.

— Когда хотите, — ответил он, желая задержаться и своими глазами увидеть пополнение в семье Мелвиллов.

Элизабет встала и одернула теннисную юбку.

— Ладно. Давайте я вас провожу.

Из окна своей спальни Изабель Мелвилл смотрела, как старшая дочь вошла в дом вслед за мужем. Она понимала, почему Уильям позвал Элизабет. И ей следует спуститься вниз и присоединиться к ним. Но она задержалась на несколько минут, чтобы прийти в себя.

Подойдя к туалетному столику, она взглянула в зеркало, пытаясь решить, нужен ли макияж — и какой. В свои сорок два она все еще не утратила привлекательности. Со светлой кожей и изящной фигурой она казалась английской розой, над которой не властно время. Вокруг глаз и губ пролегло несколько красноречивых морщинок, но она давно уже махнула на них рукой, решив, что они добавляют характер лицу, которое в противном случае было бы красивым, но немного бездушным.

Поразмыслив несколько секунд, она выбрала естественность — нанесла тонирующий увлажняющий крем и едва заметный блеск для губ. Все это хорошо сочеталось с кремовым льняным костюмом, который она надела для такого случая. Она сочла его подходящим и не слишком официальным — хотя кто знает, что считать уместным при знакомстве с внебрачной дочерью мужа.

К счастью для Изабель, злиться было не в ее характере. Другая бы воспротивилась тому, что в доме поселится ребенок от его пассии. Но она приняла ситуацию без вопросов, заботясь о бедняжке, которая только что потеряла мать. С годами ее отношения с Уильямом переросли в дружеские. Впрочем, она никогда не обманывалась насчет того, что их брак по любви — ну, по крайней мере, не со стороны Уильяма.

Изабель знала Уильяма всю жизнь. Ее отец — один из основных поставщиков хлопчатобумажных тканей в «Мелвилл» — дружил с Розалиндой, матерью Уильяма, и их семьи часто общались. В детстве Изабель восхищалась загадочным Уильямом Мелвиллом. А долго ли тринадцатилетней девочке влюбиться в щеголеватого студента Кембриджа, которому уже двадцать один?

Когда ей исполнилось восемнадцать, Изабель казалось, что она уже наполовину влюблена в Уильяма. У него же на нее вечно не хватало времени, он считал ее легкомысленной пустышкой. Многие ее подруги восприняли феминистский дух шестидесятых, стали врачами, юристами и даже имели свой бизнес. Изабель никогда не питала таких амбиций. Самым большим достижением в жизни был ее первый выход в свет в то время, когда это уже не имело большого значения. Она знала, что Уильям, который уже тогда был очень серьезным молодым человеком, считает ее ужасно глупой.

Все изменилось, когда ей исполнилось двадцать три. На балу, устроенном в честь ее дня рождения, Уильям впервые искал ее общества, танцевал с ней и ухаживал как никогда раньше. Тем летом он сопровождал ее на светские мероприятия сезона — Хенли и Аскот, Гудвуд и Глиндебурн. В то время Изабель не хотелось подвергать сомнению поворот в их отношениях. Гораздо легче было предположить, что она повзрослела в его глазах, что он наконец увидел ее такой, какая она на самом деле. Но сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что именно Розалинда, ее суровая свекровь, поощряла их встречи. Изабель догадывалась, что Розалинде она казалась идеальной партией для сына: хорошенькая, послушная малышка и, самое главное, единственная наследница фабрик отца.

Мотивы, по которым Уильям согласился с желанием матери, были менее понятны. В двадцать с лишним его видели с постоянно меняющимися длинноногими моделями в частных клубах «Трэмп» и «Аннабель». Ни одна его не зацепила. К тому времени, как подозревала Изабель, он смирился с тем, что никогда не влюбится, так что подобрать хорошую партию, вероятно, казалось лучшим выходом. Каковы бы ни были его мотивы, осенью 1970 года он наконец сделал Изабель предложение, и она, счастливая и желавшая заполучить Уильяма на любых условиях, с готовностью согласилась.

Оглядываясь на прошлое, она понимала, что ее несчастье началось задолго до того романа. Одиночество подступило еще в первый год замужества. Проводя в уединении в Олдрингеме всю неделю, она до сих пор помнила, как волновалась по мере приближения вечера пятницы, ожидая, когда Уильям вернется домой, — только для того, чтобы в последнюю минуту услышать по телефону, что в офисе у него какое-то неотложное дело.

— Придется на выходные остаться в Лондоне. Ты не слишком возражаешь, дорогая?

— Нет, конечно, — всегда храбро отвечала она, не обращая внимания на огромное разочарование при мысли о том, что ее ждут еще одни выходные в одиночестве.

Конечно, у нее были друзья — единомышленницы, с которыми она познакомилась благодаря бесконечным благотворительным комитетам, в коих участвовала. Но они всегда были заняты.

— Теперь, когда родились дети, я так рада видеть спину Тима в понедельник утром, — призналась Пенелопа Уиттон, ее школьная приятельница.

Спустя почти полтора года после свадьбы Уильяма и Изабель родилась Элизабет. Только рождение ребенка не облегчило одиночества Изабель. Уильям по-прежнему нечасто приезжал в Олдрингем. А Элизабет не заполнила пустоту, как надеялась Изабель. Более того, малышке, казалось, больше нравился отец, чем мать.

— Папа сколо дома? — с надеждой спрашивала она, едва научившись говорить, и, услышав, что он приедет, расплывалась в улыбке.

Воскресные вечера превратились в битву — ребенка было невозможно успокоить, она часами ревела после отъезда Уильяма. И опять Изабель ощутила подавляющее чувство неполноценности.

Она вспомнила, что «роман» Уильяма ее больно задел, но ничуть не удивил. Рассказала ей об этом Пенелопа, которая встретила Уильяма на улице, когда была в Лондоне.

— Конечно, окликнула, милая, но он как будто не расслышал, — рассказала она Изабель, прежде чем добавить, что Уильям был увлечен беседой со спутницей... с девушкой. — Нет, я с ней не знакома, — добавила она, внимательно наблюдая за реакцией Изабель. — Страшно молоденькая — и хорошенькая тоже...

Логично, конечно. В глубине души Изабель чувствовала, что у него кто-то есть. В то долгое жаркое лето 1974 го-да муж приезжал домой реже, чем обычно, и в эти редкие визиты перестал делить с ней брачное ложе. Она почти с облегчением узнала, что у растущей отчужденности есть причина.

Но даже когда связь закончилась — а через несколько месяцев она это интуитивно почувствовала, — отношения не улучшились. Уильям, может, и стал чаще бывать дома, но что бы она ни делала, его все раздражало. Возможно, это само по себе привело ее к душевному надлому. Изабель и до этого не лучилась счастьем, но в 1975-м у нее появились припадки. Начинались они довольно безобидно: она покрывалась холодным потом. Но затем ее охватывала дрожь, грудь сжималась и становилось трудно дышать.

По предложению Пенелопы она пошла на прием к тактичному молодому врачу на Харли-стрит. Он с сочувствием выслушал симптомы, тщательно осмотрел Изабель и сообщил, что, похоже, у нее панические атаки.

— Миссис Мелвилл, у всех в жизни бывает стресс, и справляемся мы с ним по-разному. Некоторым нужно больше помощи, чем другим.

Врач выписал рецепт.

— Многим женщинам в трудные минуты помогает это лекарство.

Он протянул ей листок. «Валиум». Он посоветовал принимать одну таблетку каждый раз, когда она чувствует приближение атаки, и через месяц снова ему показаться. Посмотреть результат.

На следующее утро, почувствовав знакомое стеснение в груди, она протянула руку к ящику тумбочки за лекарством. Маленькая белая таблетка — и она успокоилась. Для Изабель это казалось чудом.

Уильяму она ничего не сказала: ни о визите к доктору Хейварду, ни о таблетках. Что толку — он все равно не одобрит. Но хотя он и не знал, в чем дело, результаты его порадовали.

— Милая, я так рад, что тебе лучше, — заметил он накануне Рождества, когда они наблюдали, как Элизабет вешает свой чулок.

Она полусонно улыбнулась. В последнее время лекарство почти не действовало, и доктор Хейвард предложил увеличить дозу. Она сначала забеспокоилась, но сейчас, видя, как Уильям радуется ее успеху, поняла, что поступила правильно.

Через несколько месяцев она перешла с белых таблеток на желтые, потом на голубые. Может, она ходила как в полусне, иногда путалась и медленнее реагировала, но парализующий страх прошел.

Она плохо помнила тот день, когда Элизабет, которой не было и пяти лет, обнаружила ее без сознания. Няня, как обычно, забрала ребенка из садика, и, как только они пришли домой, девочка ринулась наверх, к маме, чтобы рассказать ей о приключениях. Даже в том возрасте она поняла, что дело плохо, если она не смогла разбудить мать и побежала за экономкой. Вызвали скорую и Уильяма. И после озабоченных разговоров Изабель провела несколько недель в частной клинике.

Никто особо не удивился, когда через полгода она объявила, что снова беременна. Некоторые заводят еще одного ребенка, чтобы спасти брак; Изабель спасала себя.

Если Элизабет была папиной дочкой, то Эмбер — с самого начала маминой. Первого ребенка назвали в честь бабушки Уильяма со стороны отца, но на этот раз Изабель выбрала имя сама.

Розалинда пришла в ужас.

— Эмбер? Янтарь? Что за нелепое имя! Может, назовем Анной или Амандой? Как-нибудь разумнее.

Но Уильям, в кои-то веки, встал на сторону жены.

— Пусть называет как хочет, я не позволю тебе ее расстраивать, — с необычной твердостью возразил он матери.

Эмбер стала для Изабель идеальной дочерью во всех отношениях. Она даже внешне походила на мать — светлые локоны, нежное личико — и выглядела намного изящнее крепкой старшей сестры. В отличие от Элизабет, сильной и независимой, она с самого начала нуждалась в Изабель. Когда на детской площадке какой-то мальчишка ее толкнул, она позвала на помощь маму. Элизабет на ее месте встала бы и в ответ толкнула его еще сильнее. С Эмбер Изабель могла ходить по магазинам, сплетничать, обсуждать размолвки с друзьями — словом, делать всё, чего никогда не могла с Элизабет.

С рождением Эмбер одиннадцать лет назад в семействе Мелвиллов установилось равновесие. Изабель не могла сказать, что счастлива, однако обрела покой.

А потом в их жизнь вернулась Кейти О’Дуайер.

У Изабель так и не хватило духу рассердиться на Уильяма. Получив письмо Кейти, он словно потерял рассудок. Изабель стала свидетельницей его страданий о том, что все эти годы он не виделся с Кейти и их дочерью. Понимала, как ему больно, что он не мог встретиться с Кейти до ее смерти. И успокаивала его, как могла. Изабель знала, что никогда не будет любовью всей жизни мужа, но она была его наперсницей, лучшим другом, единственным человеком, знавшим его уязвимое место, и этого для нее было достаточно.

А теперь, через полчаса, приедет еще одна его дочь.

Изабель не подвергала сомнению решение Уильяма принять девочку в семью: она сделает все возможное, чтобы ребенок чувствовал себя как дома. Однако, какой бы понимающей Изабель ни была, она не могла скрыть тревоги. Присутствие Кейтлин нарушит в Олдрингеме привычную жизнь. И неизвестно, к лучшему ли. Труднее всех придется Элизабет, обожавшей отца и расстроенной его поступком.

Элизабет стояла у парадного входа, наблюдая, как мотоцикл Джеймса тает вдали. И только лишь когда он исчез из виду, она наконец перестала улыбаться.

Боже, как она боялась этого дня. Мало того, что она узнала о неблагоразумном поступке отца. Так теперь ее единокровная сестра будет жить с ними, как постоянное напоминание о его слабости, что в сто раз хуже. Элизабет чрезвычайно раздражала та суматоха, которую отец поднял из-за этой девчонки, в основном потому, что всю жизнь сама боролась за его внимание. И эту борьбу Элизабет проигрывала со дня своего рождения.

Если Кейтлин выросла в доме, где царила любовь, но денег не всегда хватало, то жизнь Элизабет можно было назвать диаметрально противоположной. Материально она никогда не нуждалась. Появилась на свет словно в семье монарха: в частном родильном отделении лондонской больницы Девы Марии с готовым помочь во время родов всемирно известным профессором акушерства и гинекологии. Не хватало только ключевого элемента — гордого отца.

— Задержали в Нью-Йорке, — сообщил он по телефону утомленной, плачущей Изабель.

В результате он появился на день позже, чем первенец. Это пренебрежение задало тон будущим отношениям между отцом и дочерью.

Элизабет выросла в мире привилегий и преимуществ, которые можно купить. Новая лошадь каждый год, уроки тенниса от «сеяного» игрока, катание на лыжах с бывшим олимпийским чемпионом. А ей всего лишь не хватало отцовского внимания. Для девочки он был загадочной фигурой, чье очарование возникло от недоступности. Она с малых лет понимала, что ее папа — человек важный, занятой, глава семейного бизнеса.

— Папе приходится много работать, — говорила Изабель, когда ему не удавалось присутствовать на очередном вручении призов, на концерте рождественских гимнов или сольном исполнении танцев. Но, хотя он так и не приходил, Элизабет не переставала надеяться, что он появится.

Очевидное отцовское равнодушие всегда казалось Элизабет странным и обидным. Она с раннего детства знала, что как первенец однажды унаследует контрольный пакет акций «Мелвилла». И, конечно, это значило, что он мог бы проявлять к ней больший интерес. Бабушка и дядя Пирс, младший брат отца, в ней души не чаяли, уделяя гораздо больше внимания, чем младшей сестре Эмбер. Чем же она провинилась, что отец ее почти не замечает?

Боже, как Элизабет любила отца и как жаждала похвалы! Ей хотелось ему угодить, доказать, что она достойная наследница семейного бизнеса. Так у нее появилось почти маниакальное стремление во всем быть первой. Второе место означало провал. Даже отсутствие врожденного таланта ее не останавливало — она работала до посинения, пока не побеждала. Если она ставила себе цель, то ничто не мешало ее достичь.

Ей было всего десять, когда она упала с лошади, пытаясь преодолеть новый барьер. Конюх кинулся к ней на помощь.

— Как вы, мисс Мелвилл?

Но она уже была на ногах и подхватила поводья.

— Помогите мне сесть в седло.

Лишь только взяв барьер, она наконец разрешила ему осмотреть руку, к тому времени распухшую и посиневшую — с переломами в трех местах.

То же стремление проявлялось в каждом нюансе жизни Элизабет, даже в ее внешности. Она пользовалась дорогущей косметикой, чтобы подчеркнуть лучшие черты, выяснила, какая одежда подходит фигуре. Каждые полтора месяца она непременно посещала салон красоты «Хари» в Челси, где ей аккуратно подстригали тускло-каштановые волосы и превращали в блондинку с золотистым оттенком. Долгие занятия спортом наградили ее стройной фигурой и крепкими мышцами, а также круглогодичным загаром. Такой облик требовал особых усилий, но Элизабет не возмущалась. Хорошее легко не дается — таков был ее девиз. Именно поэтому она стала победительницей.

В «Грейкорте» она была лучшей ученицей в классе, ее единогласно избрали старостой, и все ждали, что к Рождеству ей пришлют предложение из Кембриджа. В жизни у нее все шло идеально, пока отец, которым она восхищалась, ее не подвел. К несчастью, в отличие от других сторон жизни, с его неудачами она ничего сделать не могла.

Смиренно вздохнув, она вошла в дом и поднялась наверх. Пройдя полкоридора, она заметила распахнутую дверь спальни. Элизабет нахмурилась. Она точно помнила, что, выходя, закрыла дверь, а значит, оставалось только одно объяснение. Эмбер. Она ускорила шаг. Ну конечно. У туалетного столика с зеркалом стояла ее одиннадцатилетняя сестра, а перед ней — открытая старинная шкатулка с ювелирными украшениями Элизабет.

— Эмбер!

Услышав голос сестры, Эмбер виновато подняла голову.

— Разве я не объясняла тебе, что нужно спрашивать разрешения, прежде чем копаться в моих вещах?

— Я хотела спросить, — дерзко ответила Эмбер. — Искала-искала тебя, но так и не нашла. И подумала, что ты будешь не против.

Элизабет уже слышала подобные оправдания раньше. Она подошла к столику и захлопнула крышку шкатулки. Шкатулку черного дерева ручной работы изготовили еще в девятнадцатом веке. Подарила ее на прошлый день рождения бабушка Розалинда вместе с несколькими ювелирными украшениями. Подарок был дорог сердцу и стоил немало, и Элизабет запретила неосторожной младшей сестре играть с драгоценностями. Но Эмбер это, кажется, не остановило.

— И отдай бусы.

Элизабет потянулась за ниткой жемчуга на шее младшей сестры.

Но как только она начала снимать ожерелье, Эмбер тоже схватилась за него. Какую-то долю секунды обе тянули его в разные стороны, и нить лопнула. Жемчужины раскатились по полированному полу.

— Господи! — вскричала Элизабет. — Смотри, что получилось.

Упав на колени, она начала собирать жемчуг.

— Давай же, могла бы помочь, по крайней мере.

— Я ни в чем не виновата, — настаивала младшая с легкой дрожью в голосе.

— Кто бы сомневался, — буркнула Элизабет. — Никогда.

Она хмуро взглянула на сестру.

— Погоди, я еще бабушке расскажу.

Эмбер залилась слезами.

— Девочки? Что происходит?

Элизабет и Эмбер оглянулись и увидели в дверях мать. Не успела Элизабет объяснить, как Эмбер вылетела из спальни, громко рыдая.

— Эмбер! — окликнула ее мать, но девочка не остановилась.

Через секунду дверь ее спальни захлопнулась.

Изабель укоризненно взглянула на старшую дочь.

— Что случилось с Эмбер?

— Как обычно, истерики закатывает.

Элизабет рассказала о порванном ожерелье.

— Ну, мне кажется, на этот раз все получилось случайно, — неуверенно заметила Изабель, когда старшая дочь закончила рассказ.

Элизабет не пыталась скрыть возмущения:

— Случайно?! Ты прекрасно знаешь, что ей не разрешается копаться в моих вещах.

Элизабет вдруг подумала: зачем все это? Мать всегда закрывает глаза на недостойные поступки Эмбер. Разве не так? Три няньки пеняли Изабель, что она слишком снисходительна к избалованной младшенькой, а последняя предупредила:

— Ох и наплачетесь вы с ней. Нельзя ей потакать. Нельзя допускать, что, закатывая сцены, она добивается своего.

Элизабет была с ними солидарна, но Изабель, увы, никого не слушала и разрешала Эмбер краситься и одеваться не по возрасту, и неважно, что говорил Уильям.

— Элизабет, пожалуйста, — Изабель понизила голос. — Ты же понимаешь... ей пришлось нелегко.

— Как и всем нам. Да, мама?

Элизабет подождала ответа. Ничего не услышав, она вздохнула. Вот так всегда с мамой — она слабая. Слишком легко сдается. Как соглашаясь, чтобы эта Кейтлин О’Дуайер жила с ними. Элизабет не понимала, почему мать просто не сказала Уильяму «нет», не объяснила, что это несправедливо по отношению к ней и его законным детям. Однако она, как обычно, позволила собой помыкать. Какая женщина станет терпеть подобное унижение?

Девушка нетерпеливо пожала плечами:

— Ладно, мне надо принять душ.

— Конечно, поторопись. Кейтлин...

Изабель взглянула на часы.

— ...будет здесь с минуты на минуту, — перебила Элизабет. — Я в курсе.

Изабель с болью услышала в голосе дочери насмешку.

— Ну, я пойду, — спокойно ответила она.

Элизабет собиралась сказать в ответ что-нибудь резкое, но снаружи послышался звук автомобильных шин, ползущих по усыпанной гравием подъездной дорожке. Мать и дочь инстинктивно повернулись к окну.

«Черт! — подумала Элизабет. — Поздно принимать душ или переодеваться. Она уже здесь».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

—Мисс?

Шофер посмотрел в зеркало заднего вида. Девочка, погруженная в свои мысли, отрешенно смотрела в тонированное окно машины, как и все три часа долгой поездки из Лондона на запад, в Сомерсет. Теперь, когда они свернули с шоссе, пейзаж стал интереснее. Но даже когда «Бентли» мчал мимо пышных зеленых полей с жирными овцами и коровами, Перкинса не покидало ощущение, что его подопечная думала о чем угодно, только не о пейзаже. Очень юная и печальная, она сгорбилась у дверцы, обхватив рукой подбородок, и ее грустное настроение шло вразрез с ярким солнечным днем. Перкинсу даже не хотелось ее тревожить.

— Мисс? — повторил он, на этот раз громче.

Услышав голос, она вздрогнула, машинально взглянув на него печальными глазами.

— Надеюсь, я вас не потревожил, мисс Кейтлин, — осторожно сказал он. — Я только хотел сообщить, что мы скоро будем в Олдрингеме.

— Благодарю вас, — вежливо, но равнодушно ответила она и снова отвернулась к окну, пока он не успел вовлечь ее в дальнейший разговор.

Она боялась, что ее сочтут невоспитанной, но поместье Мелвиллов ее интересовало мало. То есть не интересовало вообще. А с чего бы, собственно? Ведь единственная причина, по которой она здесь оказалась, — случившееся с мамой. Кейтлин нетерпеливо смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Она ведь пообещала себе, что плакать не станет. По крайней мере, прилюдно.

После похорон матери прошло полтора месяца. Все твердили, что потом будет легче. С чего они это взяли? Вчера вечером она упаковывала вещи, освобождая дом. Уильям приказал, что его нужно продать и чем скорее, тем лучше. Пока она перебирала мамины платья, на нее нахлынули воспоминания. Когда сил на это не осталось, на помощь пришла Нуала.

— Я знаю, что бы ей хотелось оставить тебе на память, — ласково сказала взрослая женщина.

Однако если Кейтлин считала плохим вчерашний день, до сегодняшнего ему было далеко: она уехала из Вэллимаунта. Рошин не понимала, почему подруга не радовалась отъезду из их скучного городка и началу яркой новой жизни в богатой семье. Но для Кейтлин попрощаться с родными местами и людьми было все равно что потерять последнюю связь с матерью. Она летела на самолете впервые в жизни, да еще бизнес-классом, в аэропорту Хитроу ее встречал шофер Мелвиллов в блестящем черном автомобиле... Вся эта роскошь после случившегося ничего не стоила. Неудивительно, что у нее не было желания вести пустые разговоры.

Они молча ехали дальше, минуя городки с рыночными площадями, живописные деревеньки, по все более извилистым аллеям, вдоль которых выстроились симпатичные каменные домики, пока Перкинс наконец не показал вдаль.

— Вот куда мы направляемся.

Скорее из вежливости, а не из настоящего интереса, Кейтлин подалась вперед, чтобы взглянуть на новый дом, — но когда он предстал перед глазами, невольно ахнула. Для Кейтлин Олдрингем казался римским дворцом. Точнее и описать нельзя. На самом деле это был палладианский [6] особняк, характерный для роскошных загородных поместий, построенных в восемнадцатом веке, когда раскопки в Помпеях способствовали возрождению неоклассицизма в Англии.

Увидев ее реакцию, Перкинс усмехнулся:

— Впечатляет, правда?

Скорее, подавляет. Стоящий на вершине холма особняк, казалось, господствовал над окрестностями на много миль вокруг. На мгновение Кейтлин ослепили вечерние лучи солнца, отражавшиеся от белого портлендского камня и мрамора фасада. Она моргнула, пытаясь сосредоточиться. Никак не могла решить, нравится ей это здание или нет. С одной стороны, оно было, бесспорно, красиво. Вертикальные линии и симметрия архитектуры придавали особняку изящный и элегантный вид. Но в строгом геометрическом дизайне было что-то холодное, как будто ничего необычного здесь не потерпят.

Через пять минут Перкинс свернул на частную дорогу, ведущую ко входу в Олдрингем. Бесшумно открылись электронные ворота, и «Бентли» въехал на широкую подъездную дорожку. Вдоль аллеи выстроились огромные кедры. Сквозь их ветви Кейтлин мельком взглянула на земли поместья: двадцать гектаров девственной парковой зоны, переходящей в распланированные ухоженные сады, ведущие к задней части дома. Секунда — и пейзаж снова исчез из поля зрения, а машина наконец остановилась.

До сих пор Кейтлин не особенно задумывалась о своем новом положении: слишком велико было горе. Но сейчас впервые содрогнулась от тревоги. Какими бы тяжелыми ни были события последних месяцев, ее, по крайней мере, окружали друзья, такие как Нуала, которые очень помогли. А теперь она будет жить в чужом доме, полном незнакомых людей, которым, вероятно, не понравится ее появление.

Уильям ждал у главного входа. Кейтлин его по-прежнему боялась. В детстве, когда она думала об отце, первым делом представляла, что он похож на папу Рошин, простого доброго человека, или кого-нибудь знакомого. Уильям Мелвилл под эти мерки явно не подходил: сдержанный и отчужденный, с правильной речью и чопорными манерами. Кейтлин до сих пор не верилось, что они родственники. Она не знала, куда себя деть, пока он целовал ее в обе щеки.

— Добро пожаловать в Олдрингем, Кейтлин.

Он повернулся к ожидавшей за его спиной ухоженной женщине в дорогом кремовом костюме. Со светлыми волосами, аккуратно уложенными во французский пучок, она выглядела очень элегантно.

 — Моя жена Изабель.

Кейтлин напряглась, тревожно ожидая враждебности. Но Изабель ее удивила. Без чьей-либо подсказки она обняла Кейтлин.

— Мы так рады, что ты приехала, дорогая, — мягко и на удивление искренне сказала она.

— Хорошо, — сказал Уильям, явно довольный сценой. — Пойдемте в дом. С тобой хотят познакомиться дочери.

Прихожая была во всех отношениях такой же великолепной, как и представляла Кейтлин: каменный пол, стены, обшитые дубовыми панелями, и большая лестница, уходившая в остальную часть дома. Однако у нее не было времени это осознать, поскольку Уильям вел ее через лабиринт длинных темных коридоров. Она попыталась запомнить путь обратно, к выходу, но в конце концов сдалась.

Кейтлин думала о том, какими окажутся Элизабет и Эмбер. В детстве она всегда мечтала о братьях и сестрах, но вряд ли у нее будет что-то общее с девочками, выросшими в таком особняке. Когда Уильям распахнул тяжелую дверь красного дерева в гостиную, Кейтлин изобразила дружелюбную улыбку, все-таки надеясь, что она окажется неправа. Ага, как же. На нее смотрели два возмущенных лица.

— Это Элизабет.

Уильям указал на надменную блондинку, сидящую с прямой спиной на бархатном диванчике. Кейтлин сразу почувствовала и страх, и зависть. Ей не верилось, что семнадцатилетняя Элизабет всего на два года старше нее. Она казалась такой утонченной. Даже в спортивном костюме, после изнурительного дня на корте, она выглядела безупречно — волосок к волоску. Кейтлин вдруг устыдилась своего слегка растрепанного вида и инстинктивно потянулась пригладить непослушные густые локоны.

— Привет, Элизабет, — робко улыбнулась Кейтлин. — Рада познакомиться.

Элизабет холодно ей улыбнулась:

— Мне тоже очень приятно познакомиться.

В невозмутимом тоне, присущем высшему сословию, прозвучала едва заметная нотка сарказма.

Улыбка Кейтлин исчезла. Элизабет и не подумала сказать что-нибудь еще. Она продолжала смотреть со своего места, откинув пренебрежительным жестом длинные светлые волосы.

Эмбер встретила Кейтлин совершенно по-другому. Если от Элизабет веяло враждебностью, то Эмбер вновь прибывшая вообще не интересовала. Поздоровавшись, она попросила разрешения уйти.

Изабель смущенно взглянула на Кейтлин.

— Нет, конечно, ты не можешь уйти, — сердито ответила она. — Кейтлин только появилась.

В ответ Эмбер нахмурилась.

Кейтлин не верила своим глазам. Мама никогда бы не позволила ей грубить в таком возрасте. Но Эмбер отличалась от знакомых ей одиннадцатилетних детей. Красивая девочка с фарфоровой кожей и прекрасными светлыми локонами казалась почти ангельским созданием. Естественную красоту портило ее желание казаться взрослой. Сарафан с голыми плечами смотрелся неуместно на детской фигуре, как и ярко-розовая губная помада, и голубые тени для век. Вид получался нелепый и обескураживающий.

В гостиной воцарилась долгая тишина. Кейтлин изучала пол. Уильям, хмурясь, по очереди смотрел на всех девочек, словно не вполне понимал, почему бы им сразу же не подружиться. Изабель постаралась сгладить неловкую сцену.

— А не попить ли нам чаю? Кейтлин, наверное, проголодалась после путешествия. Попрошу повара приготовить что-нибудь перекусить.

Кейтлин, у которой после неприятного знакомства напрочь пропал аппетит, сказала, что она не голодна, правда-правда, однако не отказалась от чая в нелепо хрупкой чашке. Осторожно потягивая чай и ужасно боясь пролить его на, вероятно, дорогой ковер, она размышляла, изменится ли что-нибудь к лучшему.

Размечталась. Кейтлин с облегчением вздохнула, когда через полчаса Уильям наконец предложил ей подняться в спальню, чтобы распаковать вещи.

— Как раз до ужина обустроишься, — заметил он.

Он перевел взгляд на Элизабет, которая уже была на ногах.

— Проводи сестру в ее комнату. Она будет жить в розовых апартаментах. И покажи поместье, чтобы она могла сориентироваться.

На какой-то миг Кейтлин с ужасом подумала, что Элизабет хочет возразить, но взгляд Уильяма заставил ту замолчать.

— Хорошо, — ответила Элизабет, и хитрые зеленые глаза переметнулись на Кейтлин. — Ну что? Ты идешь?

Кейтлин пришлось бежать, чтобы не отстать от Элизабет, пока старшая мчалась по очередному лабиринту коридоров и потом пару пролетов вверх по лестнице. Лестница оказалась не широкой, как та, что вела из прихожей, а довольно крутой и застеленной темно-синей дорожкой — «для прислуги», как быстро пояснила Элизабет. Они ею пользовались только потому, что здесь был самый быстрый путь в восточное крыло, где располагалась комната Кейтлин. Кроме этого, никаких разговоров по пути не было.

Наконец они добрались до кремовой двери. Элизабет остановилась и передала Кейтлин ключ. Все это было похоже на гостиницу.

— Я уверена, что ты устала. Давай пропустим знакомство с поместьем.

Элизабет не дала Кейтлин и рта раскрыть.

— Ужин в половине восьмого. Ой, и что бы ни случилось, не опаздывай. Не то папочка выйдет из себя.

Она отвернулась, тряхнув великолепными светлыми волосами, и оставила Кейтлин в одиночестве в коридоре.

Кейтлин смотрела ей вслед, и к ее глазам подступили слезы. Она не думала, что можно чувствовать себя хуже, чем в последние несколько месяцев. Но от пренебрежительного обращения все стало намного хуже. В этот момент она как никогда хотела, чтобы мать была рядом.

Понурившись, она открыла дверь в новую комнату. Красивая, конечно, просторная и роскошная. Но Кейтлин не интересовали ни антикварная мебель, ни захватывающий дух вид на сады и парки. Она легла на кровать с балдахином, свернулась калачиком и заплакала.

— Она такая странная.

— Эмбер! — без особого энтузиазма упрекнула Элизабет.

— Но ведь странная же, — настаивала Эмбер. — Ты видела ее кардиган? А эти джинсы? Они совсем бесформенные. Точно не «Левайс». — Она сморщила нос. — Да я бы ни за что на свете такое не надела.

Вопреки самой себе Элизабет засмеялась. Обычно она не любила сплетничать, считая это низостью. Но даже она не удержалась от обсуждения новой родственницы. И даже разрешила Эмбер войти к ней в спальню, несмотря на случай с ожерельем.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — задумчиво сказала она. — И стрижка бы ей не помешала.

Длинные волосы иметь хорошо, если ты за ними ухаживаешь. Но спутанная копна черных завитков не украшала Кейтлин. И нельзя сказать, что она непривлекательная. Наоборот, очень даже хорошенькая, нехотя признала Элизабет, правда, в своеобразном диком кельтском стиле. Просто не занимается своей внешностью, и не видно, что она хорошенькая.

Эмбер наклонилась над кроватью.

— Знаешь, мне кажется, она плохо соображает, — манерно прошептала она.

Элизабет снова рассмеялась:

— Это с какой же стати ты так решила?

— Она все время молчит. Почти ни слова не сказала.

Элизабет на мгновение задумалась.

— Наверное, просто тоскует по матери.

Озвучив мысль, Элизабет почувствовала внезапный укол совести за то, как до сих пор вела себя с Кейтлин. Но быстро отогнала эти мысли.

— К нам это не имеет отношения, — поспешно добавила она.

Эмбер торжественно кивнула.

— Конечно, нет. Мы тут ни при чем, — повторила она.

Позже, вспоминая это время, Кейтлин не знала, как ей удалось пережить тот первый месяц в Олдрингеме.

Уильям исчез на следующее утро после ее приезда.

— Ему пришлось вернуться в Лондон, — извиняясь, сообщила за завтраком Изабель. — Срочное дело на работе. Но как только сможет, он обязательно вернется.

Последняя фраза прозвучала неубедительно. «С желанием со мной познакомиться, похоже, покончено», — подумала Кейтлин, удивляясь, почему, черт возьми, он так настаивал на том, чтобы она переехала жить к ним. Если бы он не старался во что бы то ни стало устроить ее здесь, то отпустил бы домой, в Вэллимаунт. Но хоть она и позволила себе такую надежду, все равно каким-то образом понимала, что она несбыточна. По непонятной причине Уильям хотел, чтобы она жила здесь. И еще Кейтлин знала: если бы Нуала могла как-то изменить его решение, она бы давно это сделала.

Тем же утром, позже, к ней в комнату зашла Элизабет. Отец явно приказал ей развлекать гостью, и ей столь же явно это не нравилось.

— Итак, чем ты хочешь сегодня заняться?

Кейтлин честно ответила, что ей все равно.

Элизабет вздохнула. Такого ответа она не ожидала.

— Ты ездишь верхом? — нетерпеливо спросила она.

Кейтлин покачала головой.

— В теннис играешь?

И снова Кейтлин покачала головой.

— Отлично, — пробормотала Элизабет. — Хорошо. Тогда я тебя научу.

Как и ожидалось, из этого ничего не вышло. После часа гневных инструктажей от старшей раскрасневшаяся и запыхавшаяся Кейтлин предложила вернуться домой. Элизабет с готовностью согласилась. Больше Кейтлин уроков не просила, а Элизабет не предлагала. Они были такими разными. Кейтлин откровенно боялась непринужденной самоуверенности Элизабет.

Как ни странно, добрее всех к ней относилась Изабель.

— Хочешь позвонить той даме, у которой ты жила? — через несколько дней после приезда Кейтлин предложила она. — Подруге матери, как ее зовут?

— Нуала. Тетя Нуала.

— Да, точно. Нуала. Знаешь, можешь звонить Нуале, когда захочешь, — предложила Изабель. — Разрешения спрашивать не нужно. Телефон у тебя в комнате, так что никто не подслушает.

Кейтлин решила подождать до вечера, когда вся семья соберется дома. Впервые с приезда в Олдрингем ей было чего ожидать.

Услышав голос Нуалы, она чуть не заплакала от волнения.

— Ах, как я рада тебя слышать, лапочка, — тепло сказала мамина подруга.

— Я тоже, — шмыгнула носом Кейтлин.

Она боялась сказать что-нибудь еще, чтобы не расплакаться. Такой наплыв чувств ошеломил и смутил ее — в конце концов, они расстались всего неделю назад.

— Рошин дома, — сообщила Нуала, кажется, чувствуя, что Кейтлин вот-вот разревется. — Поговори с ней.

С подругой говорить было легче.

— Расскажи про дом, — требовала она. — Небось огромный? А бассейн есть? Когда мне можно приехать?

— Дом красивый, — обронила Кейтлин, не желая о нем говорить. — Лучше расскажи, что у вас нового.

Рошин долго уговаривать не требовалось:

— Ой, да у нас все как обычно. Мэри нашла себе парня, а ее мать страшно переживает...

Она весело чирикала следующие полчаса, пока не позвали пить чай.

— Звони почаще! — беззаботно попросила она.

Кейтлин медленно положила трубку. От разговора ей стало хуже, а не лучше. Как ужасно знать, что все друзья остались в Вэллимаунте, а ей нельзя быть с ними.

К счастью, Изабель тактично не расспрашивала Кейтлин о звонке. В те первые несколько недель она очень чутко относилась к девочке. На самом деле Кейтлин иногда думала, что Изабель в Олдрингеме была так же несчастна, как и она. Уильям дома почти не бывал, и его жена проводила время, обедая с друзьями или занимаясь благотворительностью. А еще они с Эмбер часто ездили в Лондон за покупками. Несколько раз она приглашала с собой Кейтлин.

— Поедем с нами, — говорила она, не обращая внимания на выражение лица Эмбер. — Тебе нужно до школы успеть купить кое-какие новые вещи.

— Это еще мягко сказано, — бормотала себе под нос Эмбер.

Однако до сих пор, несмотря на повторные приглашения Изабель, Кейтлин так и не решилась поехать с ними. Хоть она и понимала, что ее одежда намного дешевле и менее модная, чем у сестер, она считала вероломством менять старые вещи на новые. Мать с таким трудом зарабатывала деньги, чтобы их купить, — это же почти предательство.

В остальном Кейтлин предоставили самой себе. Продолжались летние каникулы, и она посвящала много времени исследованию поместья, а также любимым занятиям: чтению и рисованию.

Но счастья не было. Не проходило и дня, чтобы она не тосковала по матери и Вэллимаунту. Олдрингем был красив, но холоден, как и его обитатели. У нее в апартаментах была гардеробная, отдельная гостиная и роскошная мраморная ванная. Каждую ночь Кейтлин забиралась на кровать с балдахином, застеленную бельем «Фретте», с подушками, набитыми гусиным пером, и лежала с открытыми глазами, скучая по простоте прежней жизни и родному дому.

Интересно, когда исчезнет — и исчезнет ли когда-нибудь — это чувство?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Муки Кейтлин с обустройством на новом месте не остались незамеченными. Уильям знал о них и стремился решить проблему. Но прямо сейчас, сидя в своем кабинете в лондонском головном офисе «Мелвилла», он занимался насущным: квартальными показателями производительности.

Рядом с ним сидели двое, которым он доверял в этом мире, как себе: Розалинда и Пирс, его мать и брат. Хотя сорок процентов акций компании были размещены на Лондонской фондовой бирже, «Мелвилл» по-прежнему оставался семейным предприятием. Важные решения принимались здесь, в кабинете Уильяма, вдали от зала заседаний — и правления.

Пирс поправил очки и начал:

— Ясно, что отчеты еще не завершены, но и предварительные результаты выглядят многообещающе.

Пирсу было тридцать девять, на десять лет меньше, чем Уильяму, но из-за медлительности и степенности он казался старше. Как и Уильям, он хорошо одевался и за словом в карман не лез, настоящий английский джентльмен, но на этом сходство заканчивалось. Уильям был крепким, смуглым, с внушительной фигурой, властным характером и острым умом. Светлокожий красавец Пирс рядом с ним казался хрупким, слегка медлительным, с явным отсутствием харизмы. Однако, несмотря на недостатки — или благодаря им, — Пирс идеально подходил на роль правой руки Уильяма. Безоговорочно преданный семейному делу и лишенный честолюбия Пирс ни разу не усомнился, что именно Уильяму следует быть главой компании.

— Показатели продаж по сравнению с предыдущим периодом выросли на пять процентов, — продолжал он. — И валовая прибыль увеличилась на пятьдесят базисных пунктов.

Уильям внимательно слушал, пока брат излагал цифры. Юношеская застенчивость Пирса переросла во вдумчивость и внимание к мелочам, он стал идеальным финансовым директором.

— И что именно дает рост? — спросил Уильям.

Ответ напрашивался сам, но ему хотелось подтверждения.

— В основном товары первой необходимости.

Уильям многозначительно взглянул на мать. Матриарх семьи Мелвиллов Розалинда была женщиной суровой. В свое время она единолично управляла умеренно успешной английской компанией и превратила ее имя во всемирно известный бренд. В свои семьдесят она выглядела на десяток лет моложе и была столь же умна, как те, кто моложе вдвое.

Она наклонила голову, признавая его точку зрения:

— Да, Уильям, — звучало, словно она приятно удивлена. — Ты еще раз доказал, что товары повседневного спроса из «Мелвилла» — отличное решение.

Конечно, смешно хотеть, чтобы мать признала его правоту. Ему пятьдесят, а он все, как маленький, чего-то доказывает. Но Уильяму было нелегко сменить на этом посту Розалинду. Хоть она получила «Мелвилл» через замужество, а не по крови, у нее было больше прав на семейную компанию, чем у кого-либо другого. Розалинда успешно управляла «Мелвиллом» тридцать лет. Угнаться за ней было трудно.

В 1972 году, когда Уильям, наконец, занял ее место, он был полон решимости оставить свой след в семейном бизнесе. Ему было за тридцать, и он чувствовал, что времени у него в обрез. У компании «Мелвилл» уже было четырнадцать магазинов в крупных городах мира. В связи с нефтяным кризисом и последующим экономическим спадом в США и Европе Уильям отказался от открытия новых магазинов. Мать разработала идею глобальной экспансии — ему нужна была новая стратегия.

Он оценил сильные и слабые стороны «Мелвилла». Линия готовой одежды никогда не приносила больших доходов. Основная часть продаж приходилась на аксессуары — сумки и обувь. Учитывая это и неблагоприятные тенденции мировой экономики, Уильям решил производить товары по сниженным ценам, дешевле, чем традиционные изделия из кожи ручной работы. Новая линия косметичек, кошельков и сумок, по-прежнему с монограммой «Мелвилла», будет производиться из более дешевых материалов и продаваться в универмагах и парфюмерных магазинах. Он стремился привлечь к продукции «Мелвилла» новый вид покупателей — тех, кто побоится войти в модный бутик.

Розалинда возражала, споря, что дешевой линии продукции нет места в компании, производящей роскошные товары, но Уильям настоял — и стратегия сработала. Мелвиллский ширпотреб имел такой успех, что соперничал с традиционной продукцией. Когда продажи фирмы в конце восьмидесятых достигли трехсот миллионов фунтов, Розалинда наконец призналась, что была неправа. Для Уильяма это было большим событием. За менее чем двадцать лет он увеличил продажи втрое и доход вчетверо. Как в прошлом году заметил «Форбс», «Уильям Мелвилл — ключевая фигура в ведущей мировой династии моды». Он до сих пор хранил копию статьи в верхнем ящике стола.

— Благодарю, Пирс, — сказал Уильям через десять минут, когда брат закончил финансовый отчет. — Можно взять его домой, чтобы почитать на выходных?

— Конечно.

Пирс протянул ему скрепленную копию. Уильям положил отчет в портфель и защелкнул замок, встал и потянулся за пиджаком.

Розалинда положила костлявую руку ему на плечо:

— Дорогой, тебе непременно нужно бежать прямо сейчас? Я думала, посидим где-нибудь, поужинаем.

— Извини, мне надо вернуться в Олдрингем, посмотреть, как там Кейтлин.

Торопясь уйти, Уильям повернулся и направился к двери. Поспешно покинув офис, он упустил обеспокоенный взгляд, которым обменялись мать и брат, когда он уходил.

Снаружи в «Бентли» его ждал Перкинс. Был вечер пятницы, и Уильяма удручала стоящая перед ним задача. Вчера вечером он позвонил Изабель, чтобы спросить о Кейтлин, и ответ ему не понравился. Похоже, Кейтлин все еще проводила большую часть времени в одиночестве.

Он знал, что ей будет непросто привыкнуть к новой жизни, и очень хотел помочь. Уильям сильно сожалел о том, как судьба обошлась с Кейти. Все, что он мог сейчас сделать, — это постараться обеспечить счастливую жизнь ее ребенку, их ребенку, быстро поправился он. Он осознавал, что вел себя отчужденно по отношению к Элизабет и Эмбер, неосознанн

...