Оглавление

12. 011
14. 013
24. 023
25. 024

001
Май пятьсот тридцать девятого года.
Голубой сектор: Благодать

Воспоминания приходят, когда память стареет.

Я узнаю об этом последней.

Следую по течению на Север,

Туда, где плавают такие же, как я

(пер. с англ.).

Fever Ray —
«Keep the Streets»

Тишина. Вязкая, тягучая. В ней можно утонуть.

Темнота. Плотная, осязаемая. Она может поглотить тебя. Целиком.

Немота. Напрягаю голосовые связки до предела. Царапаю грудь, словно это поможет выдавить хоть что-нибудь из гортани. Ни звука. Ничего.

Осязание. Единственное, что у меня осталось. Ощущаю себя и свое тело. Металлический пол под ногами. Влажные переборки — опора для рук, когда я пытаюсь подняться.

В голове вакуум. Каждая мышца в теле ноет. Ладони подрагивают. Как и голени.

Я не слышу Одиссея. И сама не могу связаться с ним.

Паника. Всепоглощающая, убивающая разум. Так страшно бывает только в детстве, когда не знаешь, чего ждать от темноты.

Жив ли Одди? Жива ли я? А если да, то очухаются ли мои органы чувств? Ответов на эти вопросы у меня не было.

Ощущение времени пропало. Не знаю, сколько я просидела у переборки, сжавшись в комок. Может час, а может — вечность.

За неимением других занятий я начала вспоминать. Я помнила падение. Мы неслись вниз на огромной скорости, и в какой-то момент на борту возникла невесомость. А потом — кошмарная перегрузка, едва не раздавившая меня. Но это не все. Со мной здесь был еще кто-то. Это я знала отчетливо. Но кто? И куда он делся?

Но вот кое-что из пяти чувств вернулось. Уши различили странный ритмичный звук, повторяющийся с определенным интервалом. Когда я догадалась ползти в направлении этого раздражающего метронома, наткнулась на еще одну переборку. И в этот момент на лицо упала капля. Через пять секунд еще одна. И еще. Пока до меня не дошла вся абсурдность ситуации — какого черта на борту Одиссея идет дождь?

Продолжая двигаться ползком, ощупывая каждый дециметр пола, я уткнулась в панель управления. Ясно. Значит, я на мостике. Там же, где и отключилась.

Так как Одиссей отмалчивался, я переключила управление на ручной режим и попыталась нащупать кнопки, отвечающие за жизнеобеспечение. Свет бы мне сейчас не помешал.

Это было непросто. Люди, даже такие приспособленные к выживанию особи, как помесь лингвиста с валиурцем, слишком зависимы от органов чувств. А лиши нас хотя бы одного из пяти, становимся непростительно уязвимыми.

Мне приходилось еще сложнее. Все эти годы я полагалась на шестое чувство — телепатию. И на Одди, который все сделает сам. И прилетит, куда надо, и воду в душевой нагреет, и челноки после высадок помоет. Я — не капитан. А всего лишь безбилетный пассажир, пользующийся расположением «водителя».

А теперь, когда я не слышу его, да еще и ослепла, страх то и дело накатывал ледяной волной. Или меня просто знобило?

Я заставила себя вспомнить все, чему нас учили в «Эриде». Не только ведь, как убивать враждебные (и не очень) формы жизни. Но и как выжить в непривычной среде обитания. И когда ты почти уже сдох.

Саманта, взвыв от бессилия, наконец ударила именно по необходимой кнопке. Связь.

— Кто-нибудь меня слышит? Говорит капитан Корф. Прием. Ответьте!

Но в эфире лишь что-то тихонько потрескивало.

Проклятье!

И снова удар рукой пришелся в нужное место.

Нет. Светлее на мостике не стало. Зато лобовой обзорный иллюминатор наконец приоткрылся. И перед ошеломленной женщиной проплыл вальяжный блажник. А вон скользнул сквозь ленты красных водорослей жовонь.

Несмотря на глубину, здесь было светло. Видимо где-то неподалеку расположилось поселение аборигенов, а они весьма неравнодушны к подводным фонарям, которые презентовали им люди во время колонизации.

Мы рухнули на Благодать. В одно из ее морей-океанов. Отсюда и кладбище в эфире. Сквозь эту проклятую толщу воды ни одна радио-фотонная волна не прорвется. Учитывая все это, мы где-то очень глубоко. Не зря же обшивка Одди не выдержала давления и начала разрушаться. Либо мы утонем, либо нас раздавит. И я не знаю, что с кораблем. Оглушен, оглох, потерял сознание или… погиб? В последнем случае я недолго буду тут расхаживать в гордом одиночестве.

Блажник внезапно вернулся. Всматривался в иллюминатор, словно надеясь что-то увидеть в кромешной тьме, разлитой на мостике. Саманта на всякий случай помахала ему. Его морда приняла ошеломленно-восторженный вид, и он, махая ей всеми ластами и ручонками, в конце концов куда-то свалил.

Блаженный какой-то…

Одиночество, значит, мне не грозит. Блажники вон приветствуют.

Стоп. Я же буквально полчаса назад вспомнила, что на борту был кто-то еще.

Да чтоб тебя! Черт бы побрал эту распроклятую панель. В такой темноте я точно ноги переломаю, пока буду искать компаньона, кем бы он или она ни были. Сейчас бы мне не помешал мой рыжий инженер.

Рыжий… Так. И снова стоп. Рыжик.

Лиадэйн! О, Космос!

— Лия? Лия, ты слышишь? Ответь!

Да где уж там. На внутренних каналах тоже одно лишь поскрипывание.

Еще удар. Еще одна кнопка. У дальней стены что-то звякнуло и протяжно заскрипело. Кажется, открылась дверь, ведущая в коридор.

Саманта на ощупь, по стенкам, двинулась туда. Внутреннее строение Одиссея она знала, как свои пять пальцев. И пусть поиски девушки займут не один день с такой скоростью. Но она была полна решимости найти ее во что бы то ни стало. Пока давление на корпус корабля не станет гибельным. Умирать, так хоть в компании. Не так обидно и печально.

Ведь если лингвистка доберется до ангара, ни один челнок, даже рожденный в чреве мхуурра и усовершенствованный его Строителями, не выдержит давления на такой глубине. И она это понимала.

И вдруг через пару часов новый звук. Где-то раздался гулкий стук, грохот. И некто разразился ругательствами.

— Лия?

— Нет. Сэм? Ты меня не «слышишь», что ли? Я тут усиленно размышляю о вечном, чтобы ты меня прочитала.

Знакомый голос. Ундина.

— Ты как? Живая? — спросила женщина, входя на мостик и едва не ослепив Саманту фонариком.

— Частично. Что ты тут делаешь?

— В смысле? Пришла за вами. Господин Пьё-Хью сообщил, что видел на борту кого-то живого, и я одолжила у благодатцев один из батискафов. Корабль скоро разрушится.

Саманта горько усмехнулась, качая головой.

— Корабль? Теперь это просто корабль для вас? У него есть имя. И он спас ваши задницы.

— Хорошо. Одиссей. Корпус Одиссея скоро разрушится. И спас он нас не в одиночку. Без тебя у него ничего бы не вышло.

— Пусть так. Забирай Лию и проваливай. Все равно я не покину его. Я — капитан.

— А еще ты мать. И друг для тех, кто выжил. Так что прекрати маяться херней, и погнали.

— Уходи. Я остаюсь с ним. Больше его никто не бросит.

— А на Соммер тебе, значит, насрать?

— Соммер погиб.

— Я не о планете, дурочка!

Ах да! Я же мать…

— Не могу я так…

Вот же непробиваемая идиотка…

Саманта вскинула голову и впилась взглядом в лицо коллеги. Но ее губы не шевелились.

— Я слышу тебя! Слышу! Я слышу!

— Спокойней. Я молчала. Может, твои валиурские уши еще что-то почуяли?

— Да нет же! Твои мысли!

— Ну, а Одди ты слышишь?

Минуту я напряженно вслушивалась в тишину, на все лады взывая к другу-партнеру. Но ничего. Вообще.

— Судя по твоему выражению лица, ответ — нет. Что ж. Лию я нашла в реанкамере, и уже погрузила ее вместе с этим гробиком на батискаф. Пока живая. Но нужен врач. Трое суток камера кое-как протянула на автономном режиме, но заряд энергии уже на исходе.

— Трое суток?

— А ты как думала? Пока я набрала людей и не-людей на ваши поиски, пока мы рыли носом землю и воду… Спасибо блажникам, они подсуетились.

— Рада, что Лия жива. Но… Как она смогла попасть в реанкамеру? Как покинула мостик? Я помню, что заблокировала дверь своим кодом.

— Спросишь у нее, когда она очнется. Ну, или если…

— Как оптимистично. Хорошо. А как ты смогла выжить?

— Ты время тянешь, что ли?

— Я и не скрываю. А что?

Как же ты меня достала…

С этой мыслью Ундина подскочила к Сэм и вогнала в шею шприц. Та дернулась, но лингвистка держала крепко, и пока не спустила весь поршень, не отпустила капитана. А у той силы были уже не те, чтобы сопротивляться.

— Что это? — прохрипела Саманта, закашлявшись. Стало жарко. Кажется, яд/лекарство/сыворотка правды (чем бы это ни было) уже начало взаимодействие с кровью.

— Успокоительное. Расслабься. Хотела бы убить — оставила тут. Разработка Лии на основе данных, предоставленных ей Одиссеем.

— Этой хрени тебе хватит максимум на пять минут. У меня валиурский метаболизм, забыла?

— Этого вполне достаточно, — произнесла с усмешкой Ундина, включая мускульный усилитель на своей броне.

                                                 * * *

Даже ангелы плачут.

Если не веришь моим словам,

Просто посмотри на небо.

Ты действительно думаешь, что это дождь?

Это ни что иное, как боль небес.

Даже ангелы плачут (пер. с англ.).

Doro — «Even Angels Cry»

Все-таки лингвистка успела запихать Саманту в батискаф до испарения седативных из организма, и теперь та голодным иглоплювом косилась исподлобья на Ундину. Но деваться обеим было некуда, не выскочишь же из подводного авто.

Она что-то говорила, пытаясь меня отвлечь и приободрить, видимо, но я не вслушивалась. Смотрела на некогда круглое лицо моей коллеги и подруги по гааптским несчастьям и видела резкость скул, впалые щеки и заостренный подбородок. В пшеничных волосах тут и там поблескивала осенней паутиной седина. Нас всех состарила эта война.

Но хуже всего то, что большинство старость уже не увидят…

— Насколько я знаю, выжили некто Звонарев, инженер Сун и потертый жизнью кореец, — продолжала вещать Ундина, не замечая отрешенного взгляда капитана. — Но он в очень тяжелом состоянии. Ну, и дети, конечно же, живы. И относительно здоровы. Старшей досталось, но сейчас все в норме. И еще троица из экипажа: повар, пилот и инженер.

Саманта на секунду отвлеклась от размышлений на тему «Есть ли загробный мир для мхуурров» и посмотрела на Ундину.

— О чем ты говоришь?

— Ты не слушала меня последние десять минут? — скривилась лингвистка. — На «Полярную Звезду» напали.

— Погоди. Это все, кто выжил? Не считая детей?

— Ну да. Там сейчас устроили полевой лазарет. Все, кто выжил на Благодати, не считая местных жителей, залечивают свои раны там. Особо тяжелые случаи пришлось оставить на месте. В некоторых районах уцелела инфраструктура. Полагаю, чудом…

— А Ульф? Ульф Линдквист?

— Не знаю, — задумалась Ундина. — Не слышала.

Несколько мгновений Саманта пребывала в ступоре, переваривая информацию. А когда до нее дошло…

В батискафе раздался вопль раненого зверя. Капитан, где только силы взялись, вскочила с кресла. Ундина, разражаясь проклятиями, еле успела усадить ее обратно, вогнав в ее предплечье еще один шприц седативного.

Саманта обмякла. Белокурая лингвистка пристегнула ее к креслу и нажала пару кнопок на панели управления. Теперь капитан Корф сможет освободиться только после разрешения Ундины.

Чертыхаясь, лингвистка сосредоточилась на управлении транспортом, и как только отвлеклась от Сэм, вспомнила имя, которое ввело ее коллегу в такую горестную ярость.

— Вот же я дура! Прости, Саманта. Прости. Если и сообщать такие вести, то уж точно не с тактичностью Белины Айлин. Должна была догадаться, почему ты делаешь упор именно на этом человеке. Мы скоро будем на берегу, а оттуда рванем на корабль. И все выясним. Я ведь могу и ошибаться…

И я чертовски хочу, чтобы это было ошибкой, — подумала Ундина.

А уж как я-то хочу…

Время текло мучительно медленно. Саманта вся извелась, пока батискаф неторопливо всплывал на поверхность. Затем ожидание свободного челнока — все были заняты развозкой раненых, припасов и медикаментов. И удручающе некомпетентный пилот, который вел транспорт очень аккуратно, не спеша, чтобы не приведи Космос, не врезаться… в воздух, видимо.

— Твою мать, ты сдох, что ли? Или планируешь? — рявкнула над его ухом Саманта, не выдержав напряжения.

Парень подпрыгнул в кресле, дернул штурвал, и челнок вильнул в сторону.

— Сядь, пожалуйста, — подошла к ней Ундина. — Не то всех нас угробишь. Видишь же, парень первый раз за штурвалом.

— Вижу. И последний — тоже.

Парень что-то пробормотал в попытке извиниться, Ундина неодобрительно покачала головой, но Саманту это мало занимало.

В шлюзе их встречали плачущая Соммер и невеселая Пати. Сердца у Саманты нырнули куда-то вниз, к печени. Ундина тем временем отправилась пристраивать в лазарет Лию.

— Мамочка! — дочь бросилась к Сэм на шею, уткнулась в грудь и тихо всхлипнула. После чего поток слез иссяк, и девочка успокоилась.

В отличие от ее матери.

— Ульф? — одними губами прошептала она, адресуя вопрос Пати.

Та кивнула, и Саманта изо всех сил прижала к себе Соммер, стараясь не сползти на пол.

— Он уже несколько суток в реанимации. Врачи изо всех сил сражаются за его жизнь, — ответила дочка.

У капитана слегка отлегло от сердца. Надежда еще есть. А потом до нее дошла несуразность фразы, озвученная детскими губами. Саманта медленно опустила глаза и столкнулась с чрезвычайно серьезным взглядом.

— Ты повзрослела.

— Ей многое пришлось пережить за эти дни, — ответила за девочку Пати.

— Ундина сказала, что Ойра пострадала. Как она?

— Все нормально. Ее немножко задели во время атаки, но раны неглубокие, и швы уже скоро снимут. Сейчас спит. Врач дал ей успокоительное. Она трое суток не спала, пока наконец Соммер ее не сдала с потрохами. Переживала за отца. За тебя.

— А вы обе как давно не спите?

Пати пожала плечами.

— Я выспалась в реанкамере. А Соммер… Не знаю. Честно. Нам тут не до того, чтобы строить из себя нянек.

— Я сейчас хочу спать, — заявила девочка. — Мама, почитаешь сказку?

— Пойдем, милая. Конечно, почитаю. Все, что угодно.

— А где Одди, мама? С ним все в порядке?

В носу противно защипало.

— Он болеет, милая. Но надеюсь, с ним все будет хорошо.

Не могла я сказать ребенку правду. Не сейчас, когда ее отец между жизнью и смертью.

Соммер уснула моментально, Саманта даже не успела взять в руки книгу. Лингвистка поцеловала ее и мирно посапывающую рядом Ойру, подоткнула одеяла, убрала непослушные локоны с обоих лбов.

Пати, ждавшая тут же, жестом попросила капитана выйти из детской.

— Ты ведь врала, да? Одди мертв?

— Не знаю, Пати. Не знаю. Я не смогла с ним связаться. Внутри ничего не работает. Ундина еле вскрыла люк ангара. Я боюсь даже думать об этом. И говорить.

— Я думала, ты не сможешь покинуть его, пока не удостоверишься…

— Так и задумывалось. Пока не явилась Ундина с какой-то наркотой в шприце. Ей удалось меня вырубить минут на десять. Спасибо нашей гениальной Лиадэйн. В общем… Потом уже было поздно рыпаться, внутри подводной лодки-то.

Пати вздохнула. Поежилась. Помялась для приличия. А затем порывисто сжала подругу в объятиях:

— Хотя бы ты жива и невредима. Мы думали, что потеряли тебя.

— Теперь рассказывай, что у вас случилось. Значит, врачи не сдаются? Хотя могли бы бросить усилия на других больных. И с чего такое внимание к пирату?

— Хотя бы потому, что он — близкий друг ВРИО госпожи Президент, и кроме того, один из последних офицеров Красного департамента. Хорошо зарекомендовал себя на войне. Армия не хочет терять такие кадры. А еще — он капитан этого корабля. Над кем им тут еще трястись, черт возьми?

— Да я просто… Пытаюсь оттянуть время до менее утешительных новостей. Каков прогноз?

— Пятьдесят на пятьдесят. Но Сэм… Тот Ульф, которого мы знали, он… Его больше не будет. Врачи мне сказали. Как единственному дееспособному «родственнику» на борту.

— Что это значит?

— Пойдем-ка ко мне. Выпьем. Я по трезваку это не могу рассказывать. А ты без алкоголя не захочешь это слушать.

— Тебе уже и личные покои выделить успели? — садясь в кресло, на подлокотнике которого небрежно лежала мятая женская футболка, спросила Сэм.

— Если бы. Делю ее со старпомом «Звезды».

— Как он?

— Им с Вонном досталось, спору нет. Особенно Вонну, да. Но не так, как… Мы втроем родились на Земле. И блокада тектобов нам побоку. А вот Ульф…

Саманта зажмурилась. Дальнейшие события понятны без слов. Она могла представить происходящее. Но не хотела.

Что-то холодное тыкнулось ей в руки. Она открыла глаза и взяла предлагаемый подругой стакан с водой.

Не думала я, что Пати стала такой трезвенницей. Впрочем, у меня во рту трое суток не было ничего, кроме остатков подсохшей слюны, так что…

Саманта залпом опрокинула стакан. И задохнулась от жидкого огня, а пищевод едва не свернулся в трубочку.

— Что это? — прохрипела лингвистка.

— Спирт медицинский, — невинно похлопала глазами инженер Сун. — Вот, стащила чутка в лазарете. Специально для тебя. С твоим метаболизмом только это сейчас и проймет. Странно, что ты не унюхала.

— Спасибо… Наверное…

— Держи. Соорудила на скорую руку. Сколько дней ты не ела? — Пати протянула Саманте бутерброд с солониной и маринованными овощами, но она отрицательно покачала головой:

— Нет. Не хочу. Потом как-нибудь. Так что конкретно говорят врачи?

— Он получил травмы, не совместимые с жизнью. Серж вовремя его нашел, вовремя оттащил тектобов и закинул в реанкамеру. Еще бы пара минут, и все. И тем не менее, несмотря на оперативность старпома, некоторые органы пришлось заменять полностью. В том числе и часть мозга. И сердца. Левые желудочек и предсердие — тоже. Не говоря уже о конечностях.

— О, Космос…

— Да. Я ж говорю, над ним знатно поработали.

— Зачем? Не понимаю, к чему такая жестокость? Им же нужны тела для… для заражения… А тут…

— Мы с Сержем думали об этом. Наверно, чтобы достать тебя. У тектобов может и нечеловеческая логика, но все же она была. И они знали, кто их главный враг. Может, сделав своей частью треть человечества, они узнали, как сломать человека — уничтожив все, что ему дорого.

— Значит, он теперь полноценный киборг?

— Типа того. Помнишь Бриенну? Так вот в нем теперь столько железа, что наша холодная блонди по сравнению с ним — весьма горячая дамочка.

— Он хотя бы будет помнить нас? Меня, детей?

— Думаю, да. Нейрохирург заверил меня, что часть мозга, отвечающая за память, особо не пострадала. Единственное, что останется от прежнего Ульфа — это воспоминания. Но… Саманта, он вряд ли поймет, что они значат для него.

Ладно. Хорошо. Мы это переживем. Ведь так? Все наладится. Должно наладиться. Обязано, черт возьми!

Ей было хреново. Плохие новости тут же отозвались сбоем в организме. Пришла тошнота, озноб и мигрень.

Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной. Если только с Максимом, пораженным Цирцеей. Но сейчас, на фоне недавнего апокалипсиса, случившееся с Одиссеем и Ульфом опустошило женщину.

Чтобы хоть как-то заглушить боль, Саманта напомнила себе о других обязанностях.

— Ты в курсе новостей? Или мне обратиться за сводкой к кому-нибудь другому?

— В курсе, само собой. Я теперь что-то вроде спеца по связям с общественностью. Спрашивай.

— Потери?

— Немало. Но и не так кошмарно много, как мы ожидали. Шестнадцать охотников выжило. И пятьдесят четыре десантника.

— Это из ста шестидесяти человек, участвующих в высадке? Действительно, совсем не удручающие цифры, — скривилась Саманта.

— А ты чего ждала? Я вообще удивлена, что хоть кто-то из вас не сдох. Двое мхуурров пока приходят в себя, но жить будут. Пилоты истребителей, которые тусили на орбите, тоже оказались везунчиками.

— А Пенни?

— Пенни в порядке. Более чем. И чуть позже мы к ней вернемся. Рикардо тоже спасся. По его словам, случайно. Когда на побережье опрокинулась волна, его водой затащило в какую-то щель, где он и застрял. Когда пришел в себя, вокруг него стояли иглоплювы. Он едва не откинулся со страху, но один из медведей подал ему лапу, помогая подняться на ноги. А дальше приняли парня в свою банду, и он успешно отстреливал тектобов, пока ты не включила свет. Кроме того, спасателей не так уж и много. Они не успели проверить до фига районов. Вполне возможно, еще кто-то выжил, просто пока не может об этом доложить штабу.

— Каору? Мартин?

— Ну, — Пати с печалью в глазах покачала головой. — Их забрали на «Звезду». Мартин выжил, а вот Каору… Потом похороним, как обычно… На нашего славного мальчика-зайчика страшно пока смотреть. Над ним тоже трудятся врачи, не покладая рук. А вот Каору не тронули. Не успели. Врач сказал, он умер от кровоизлияния в мозг. Импланты пошли вразнос, плюс опустошение организма… Короче, парень выжег сам себя. Но успел перед этим накрыть собой Мартина. Потому мальчик и выжил. Теперь будем надеяться, что Лия не присоединится к Исикава. Как и Ульф. Да, кстати, еще лингвисты. Крепкий мужичок с залысинами и Ундина. Про остальных пока ничего не известно.

— Не знаю такого. Он не из группы Унд. Но я рада, что она выбралась… Возможно, она говорила об этом, но я плохо слушала. Что с ее семьей?

— Все хорошо. Живы, — кивнула Пати.

— О’кей. Иглоплювы?

— Тут вообще показатели самые лучшие. Четыреста с хвостиком, хоть изрядно покореженные, но живые, бродят сейчас в каком-то городском вольере. Блажники занялись их кормежкой, достают со дна жовоней и прочую живность. Монарх тоже выжила, и ждет тебя.

— Они связались с вами? — удивилась Саманта. — Обычные люди не могли слышать их мысли…

— Выжившая девочка-охотница различила образы, которые медведица ей посылала. Плюс на пальцах когтистых попыталась объяснить. Они хотят домой.

— Понимаю. Потерпят. Нужно спросить выживших мхуурров, кто согласится доставить их в Хогу. Одди… — голос предательски задрожал, и капитан замялась. — Одди говорил, что все, кто не тронулся умом, хотели после войны уйти из Млечного Пути.

— Дам задание Пенни, она выяснит.

— Ты хотела что-то еще рассказать про нее.

— Тут такая занятная история… Когда тектобы пришли в детскую, твоя дочурка обиделась на них за то, что они посмели ранить Ойру, и… вошла в слияние с Пенелопой.

— Что?! — ахнула Сэм, сама не зная, что в ее возгласе больше: изумления или материнской гордости.

— А чему ты удивляешься? — хмыкнула Пати.

— И как на это отреагировала Пенни?

— Удивилась, но позволила Соммер взять столько энергии, сколько та смогла удержать. Короче говоря, они обе спасли «Полярную Звезду». Порой я жалею, что тектобы не отправились к детям сразу же после абордажа. Глядишь, еще кто-нибудь из экипажа спасся бы. Или…

Или из Ульфа прямо сейчас бы не делали Терминатора.

— Мне нужно к нему.

— Куда? К Линдквисту? Сэм, туда не пускают. Там же операция идет.

— Прямо сейчас?

— Ну да. Врачи сменяют друг друга, но процесс не останавливали ни на минуту.

— Тогда я просто постою рядом с лазаретом. Мне надо, Пати. Правда.

— Пойдем, — инженер со вздохом поднялась с кресла. — Я провожу тебя.

Там в коридоре, подпирая стены медотсека, Саманта задумчиво смотрела на свои ботинки. Потом коснулась ладонями двери и замерла, словно пытаясь почувствовать Ульфа.

Я знаю, ты меня слышишь. Просто пока не можешь ответить. Ты только держись. Прошу тебя. Не важно, кем ты вернешься ко мне. Лишь бы вернулся. Держись, ладно?

Внезапно кинуло в жар. Тошнота усилилась, и Сэм поняла, что ее вот-вот вырвет. Резко развернувшись, шагнула по направлению к ангару.

— Эй, ты куда? — перехватила ее Пати, вынырнувшая из находившейся по соседству кают-компании.

— Мне нужно на воздух. Хочу спуститься на планету.

— Что? Зачем? Почему? Что? — пластинку Пати слегка заело.

— Не могу тут находиться. Отвези меня на Благодать.

— Ты рехнулась? Все челноки на вес золота. Я не собираюсь…

— Значит, помочь ты не хочешь. Хорошо… — пробормотала капитан и отправилась на поиски того, кто захочет. Пусть и не по своей воле, но захочет.

В ангаре из вновь прибывшего кораблика только что выгрузили новую партию раненых солдат. Саманта тут же подскочила к усталому парню с серым лицом, который поднимался из пилотного кресла.

— Мне нужно на Благодать!

— Что? — с тупым выражением на лице посмотрел на нее пилот.

— Я вроде на галакто изъясняюсь. Мне. Нужно. На. Благодать. Отвези меня.

— Мэм, у нас жесткий график. Мы не можем просто так…

Волна жара снова окатила с головой. Лингвистку бросило в пот, перед глазами заплясали красные пятна.

Проклятье…

Саманта схватила парня за грудки и что есть силы приложила об обшивку челнока:

— Почему меня никто не слушает? Мне нужно! Понимаешь или нет? Нужно!

Пару минут она трясла парня, словно щенка, не замечая, как по щекам катятся слезы.

— Я… Я освобожу челнок. Забирайте. Только не сажайте его где попало. Пожалуйста. Там в базе загружены координаты госпиталя. Нужно будет забрать несколько пациентов к нам сюда… А медикаменты им мы доставим в следующий раз. Завтра или…

— Извини, — ярость тут же отступила, и Саманта отпустила парня, растерянно рассматривая свои ладони, словно они только что отдубасили пилота по своему хотенью. — Извини. Я… Я подожду. Грузите все, что необходимо. Я доставлю. Обещаю.

— Хорошо, мэм, — парень, не взирая на ее агрессию, с пониманием посмотрел на лингвистку и вдруг мягко улыбнулся. — Спасибо, мэм.

                                                 * * *

Когда же все пошло не так?

Наша любовь казалось вечной,

И я думала, это никогда не изменится.

Теперь мы здесь, под проливным дождем,

И я почти не могу справиться с этой болью (пер. с англ.).

Doro — «Love’s gone to hell»

Через два часа лингвистка выполнила все поручения, и оставив челнок у больницы, отправилась к морю. Пешком. Забыв про душ, про трехдневную голодовку и сон. Ноги не слушались, подгибались, норовили сбросить ее на землю. Каждый следующий шаг давался с трудом. Но Саманта продолжала идти, сцепив зубы.

Еще через полтора часа она наконец добралась до моря. Стоял штиль, и вода выглядела зеркалом глубокого синего цвета. Дойдя до этой синевы, Сэм оторвала коммуникатор от воротника брони и зашвырнула его в воду. Ноги наконец решили, что с них хватит, и женщина рухнула на колени в песок. Закрыла глаза.

Пахло солью, йодом и сладостью невидимых цветов. Плывущее к горизонту Ярило ласково касалось лица золотистыми лучами. Светило этой системы так похоже на земное Солнце.

Покой. Тишина. Лишь безмятежный неторопливый плеск волн. Гармония. Саманта блаженно вздохнула и растянулась на песке. Запахи и звуки наполняли ее, заменяя собой тоску.

Только идиллия длилась недолго. Вездесущие беспокойные блажники насторожились от зрелища лежащей в песке обессиленной женщины и засуетились рядом. Сначала что-то ворковали на своем, затем залопотали на галакто.

Саманта шикнула на них, и они, поняв, что перед ними не труп, отплыли подальше, встревоженно наблюдая, но больше не нарушая ее личного пространства.

Женщина даже уснула под крики местных «чаек» и перешептывания людей-тюленей. Проснулась на рассвете, потянулась и обнаружила рядом с собой поднос из тростника, на котором лежала горка лепешек и глиняная пиала с маринованными водорослями. Рядом кувшин с пресной водой. Легким кивком поблагодарив косящихся на нее блажников, она притянула поднос поближе к себе.

Лепешки из местной тростниковой муки были чуть сладковаты и пахли тиной, но Саманта наконец почувствовала, что желудок просто разрывается от трех с половиной дней голодовки, потому умяла их все. Как и салат из водорослей. Зеленые нити были жестковаты, но приятный пикантный соус и помолотые специи с лихвой окупили этот недостаток.

Опорожнив кувшин наполовину, Саманта улеглась поудобнее, закинув руки за голову, и вперила взгляд в небо. Мыслей не было. Вообще никаких. И это радовало.

Когда темную синеву неба разбавили сиреневые и розовые краски, женщина вдруг порывисто встала, с остервенением стянула с себя грязную броню, и, в чем мать родила, ничуть не смущаясь блажников и вдруг-мимо-проходящих людей, бросилась в воду.

С ожесточением размахивала руками, ныряя в волны. Уходила на глубину, испытывая легкие на прочность, и выныривала, лишь когда они готовились вот-вот разорваться.

Однажды она нырнула так глубоко в попытке разглядеть Одиссея, что бдящие рядом блажники подняли переполох и чуть ли не силой вытащили ее на поверхность. Видимо решили, что она собралась топиться с горя.

Она бы посмеялась, если бы ей не было так тошно.

Потом сидела на мокром песке, опустив ноги в набегающие волны, и пальцами расчесывала спутанные, но уже относительно чистые волосы, словно немолодая помятая русалка, прошедшая битву за Атлантику.

И пусть кожа скоро застынет соленой коркой, это все же лучше, чем пот и кровь, свои или чужие — без разницы.

Замерзнув, покосилась на измочаленную броню и со вздохом, неохотно, облачилась в нее. И снова завалилась на песок, глядя на важную медлительность позолоченных облаков.

Два дня Саманта жила на берегу. Два дня ментальных усилий и попыток успокоиться. И все впустую.

Я пыталась связаться с Одди. Снова и снова. Что есть мочи напрягая каждый крохотный нейрон в своем мозгу. Ответа нет. Я отказывалась принять тот факт, что столь долгое молчание означает лишь одно — его гибель. Эту страшную мысль я гнала от себя изо всех сил, но она упорно возвращалась. Но я не готова в это поверить. Несмотря на кокон тишины, несмотря на пустоту внутри. Без Одиссея я никогда не смогу быть полноценной. Половину моей души выдрали с мясом, и эта страшная рана никогда не заживет.

Я плакала. Просто и без затей. Словно маленькая девочка. Потерявшийся ребенок, мимо которого равнодушно проходят взрослые. Пятилетняя Фредерика Гертруда Саманта, которой сообщили, что родители больше не вернутся домой.

Громко всхлипывая, не сразу заметила, что рядом со мной стоит какой-то мальчуган и изо всех сил старается на меня не смотреть, почтительно выжидая, когда же я настрадаюсь.

— Чего тебе, пацан? — вытирая слезы, спросила Саманта.

— Мисс Сун вас ищет, мэм.

— А ей чего надобно?

— Вас ждут на корабле «Полярная Звезда». Ваш друг пришел в себя после операции.

Оттолкнувшись руками от песка, я взвилась вверх, чем до полусмерти напугала мальчишку.

Не помня себя добежала до ждущего меня челнока. На этот раз никого подгонять не пришлось. Весь груз с медикаментами и продовольствием уже был погружен. Пилот взлетел, как только люк за мной захлопнулся. И он торопился не меньше моего — на борту «Звезды» очень ждали ящики с антибиотиками и гемостатическими губками*.

Саманта выскочила из шлюза корабля и помчалась в сторону лазарета. Чуть не сшибла выходившую оттуда Пати, которая при виде капитана закатила глаза.

— Ты б хоть помылась, что ли. Разочек-то можно.

— Потом, Пати. Все потом. Мне сказали, он очнулся. Это правда?

— Да, — кивнула подруга, не глядя на Сэм.

— Как он? Все плохо?

— Жить будет.

— Но?

— Но ты сама все поймешь. Заходи.

Саманте снова стало страшно. Но она толкнула дверь и вошла в медотсек. Оглядела комнату. Все было чинно и спокойно. Чистенькие пациенты, спящие, или читающие, или болтающие по выделенным линиям коммуникатора. Кто-то забинтован, кто-то покрыт заживающими корками шрамов. А в самом дальнем углу с закрытыми глазами лежал Ульф.

Верхняя часть головы в бинтах. На лице затягивающиеся шрамы после хирургических разрезов, на которые тратить повязки сочли нецелесообразным. Руки, лежащие поверх пледа, от плеч до кончиков пальцев усеяны паутиной точно таких же следов от скальпеля.

Саманта сглотнула ком в горле и подошла ближе. Сесть на койку рядом с ним не рискнула. Просто стояла рядом и смотрела, не решаясь сказать что-либо. Но Ульф, услышав ее тихий вздох, открыл глаза. Пару секунд равнодушно всматривался, пытаясь вспомнить. Потом, спокойно кивнув, так же равнодушно произнес:

— Здравствуй, капитан Корф. Слышал, ты закончила войну.

— Привет, старпом, — стараясь не разреветься, улыбнулась Сэм. — Ага, закончила. И даже умудрилась выжить. Но не всем повезло так, как нам с тобой.

— Да. Многие из экипажа «Полярной Звезды» погибли у Эпсилона.

— Мне жаль.

Ульф промолчал. И Саманта поняла, почему. Он не был сейчас способен на ложь. И что такое жалость, больше не знал.

Очень хотелось завыть в голос. Но лучше не пугать идущих на поправку людей. Им и так досталось.

— Ты помнишь своих детей?

— Да. Помню. И помню, что мы с тобой были вместе. Но теперь я не знаю, что это значит. Я не понимаю, что значит — любить. Пати Сун пыталась мне втолковать десять минут назад, но я ничего не понял из ее слов.

— Это ничего. Ничего. Главное, что ты жив.

— Я попытаюсь вспомнить, что значит быть отцом.

— Попытаешься, я знаю. Ты всегда был очень ответственным. Ладно. Я пойду. Выздоравливай.

— Спасибо, — равнодушный голос, равнодушный взгляд, и не успела Саманта отвернуться, как он снова закрыл глаза.

Глоссарий №001:

Гемостатическая губка — медицинское средство, выполненное в форме компактного блока из пористого натурального материала, внешне напоминающего губку или спонж. Применяется приспособление для купирования кровотечения и ускорения регенерации тканей при оперативном вмешательстве.

Изделие используется в качестве повязки на рану, закрывая полость, сохраняя стерильность лунки и стимулируя образование кровяного сгустка.

002
Июнь пятьсот тридцать девятого года.
Голубой сектор: Благодать

Дни сменяли друг друга. Для кого-то они ползли, а для кого-то — бежали. В случае Саманты — еле-еле волочили ноги. Чтобы хоть как-то себя занять, она пыталась координировать работы по восстановлению зданий. Но ее быстренько оттуда попросили, так как в этом деле капитан Корф не разбиралась совершенно. Хотела влезть в хозяйственные ведомости, чтобы заняться пополнением запасов, но этим ведала Пати, и делить свои обязанности с ничего не понимающей в этом подругой не собиралась. Дежурить в лазарете тоже не позволили — мало опыта работы с тяжелыми пациентами. Медленно, но верно шедшая на поправку Лия ковырялась в компьютерных системах корабля, и тоже не пожелала принять помощь Сэм, опасаясь, что после ее лапок «Звезда» взбрыкнет не по-детски. Одна радость: Мартин медленно, но верно шел на поправку, хоть и грустил из-за потери друга.

Почувствовав себя ненужной, переключилась на занятия с детьми, но моих знаний хватало лишь для поддержания светской беседы, а никак не для подготовки к экзаменам. Ойра вежливо, но настойчиво попросила меня заняться чем-нибудь более полезным для экипажа. А Соммер, несколько дней с унынием внимая моим бормотаниям, наконец выхватила из моих рук учебник по алгебре и заявила, что математик из меня никакой.

Война кончилась, и в моих услугах ни Млечный Путь, ни остатки СПЕКТРа больше не нуждались. И мне стало страшно.

Что мне теперь делать? Чем заниматься? Ни солдатом, ни лингвистом я уже не являлась. Чужие людям не угрожают. Наоборот, следует поддерживать с ними добрососедские отношения, по временному мнению нашего временного правительства. Гражданских войн и восстаний в колониях тоже в ближайшую сотню лет можно не опасаться: воевать больше некому.

Сейчас галактика остро нуждалась в фермерах, рудокопах, строителях, врачах и фармацевтах. Из этого списка я могла бы участвовать в разработке бареллита, но не имела ни малейшего желания возвращаться в гааптский ад.

Затем, глядя на слоняющуюся без дела подругу, Пати напомнила ей об обещании, данном иглоплювам. Зверье томится в питомнике на Благодати, и ведь запас их терпения не безграничен. Что будет, когда они решат — их надули? Вряд ли стены и ограждения удержат медведей от расправы над мирным населением.

                                                 * * *

Я могу рассказать тебе: я вечно была в цепях,

Только во снах чувствовала себя свободной.

Я бы хотела упасть в твои объятия,

Сбежать из темноты.

Просто возьми меня за руку и помоги подняться,

Освободи меня (пер. с англ.).

Doro — «Lift Me Up»

Саманта с энтузиазмом погрузилась в решение этой проблемы. Тем более ей осточертело каждый раз натыкаться на сочувственные взгляды окружающих и каменное лицо Ульфа, которого она встречала по сто раз на дню. Его непроницаемый взгляд постоянно задерживался на ней, словно он пытался что-то вспомнить или решить для себя, и ее несказанно бесило, что она больше не могла читать по его глазам. А лезть к нему в голову не решалась, боясь увидеть пустоту на том месте, где раньше жили мысли о ней.

Но оказавшись на Благодати и вновь увидев безмятежность водной глади, вспомнила, кого это море похоронило. И пожалела, что не осталась на борту «Звезды».

И лишь беседы с Монархом иглоплювов немного отвлекли ее от потерь. Она клятвенно заверила медведицу, что помнит и о ее племени, и о данных обещаниях. Сейчас нужно решить вопрос с транспортировкой и припасами для длительного путешествия. Троицы выживших мхуурров не хватит, чтобы перевезти всех медведей в Хогу. Тем более Пенни не горела желанием возвращаться на родину. Но зато сообщила, что к орбите Благодати из остальных частей СПЕКТРа вскоре прибудут другие корабли, которые сумели выжить благодаря успешной миссии Саманты.

Медведица пообещала успокоить свой народ и подождать еще. Но намекнула, что передышка не будет длиться вечно. И тогда они за себя не отвечают. И утихомирить всех подданных она не в силах.

Саманта вместе с несколькими десантниками и лингвистами, включая Ундину, которая тоже не находили себе места от безделья, занялись охотой. Животный мир Благодати был не слишком богатым и включал в себя в основном подводных жителей, прибрежных амфибий и водоплавающую птицу. Рыбный промысел поручили блажникам, а сами люди занялись стрельбой по летающим и шустро ползающим мишеням.

Не скажу, что охота пришлась мне по душе, но приятно ради разнообразия вновь ощутить себя полезной.

Пару раз я брала с собой девочек. Не в компанию охотникам, конечно. На пикники и прогулки по сохранившимся в целости побережьям. Но Соммер каждый раз горько плакала, когда смотрела на море, и я решила завязать с этими развлечениями.

К тому же они предпочитали общество отца. Обе с той наивной непосредственностью, что присуща всем детям, искренне верили, что смогут достучаться до его сердца. От которого мало что осталось.

Я не стала их разуверять или отговаривать, мысленно пожелав удачи. Хоть и не верила в успех затеи.

Но однажды, когда я шла поцеловать их перед сном, предварительно стерев с лица все следы уныния, мне открылась пасторальная картинка. В детской сидел Ульф и читал Соммер сказку. Несмотря на то, что Ойра считала себя выросшей из этих глупостей, она тоже внимательно слушала его.

И тут, на моменте спасения прекрасной Принцессы храбрым Принцем, Соммер с нежностью прижалась к руке Ульфа, а тот, с ласковой улыбкой и теплом во взгляде, погладил ее по волосам. Я оторопела. Тут дети заметили меня. Напряглись. Ульф, не понимая в чем дело, поднял взгляд, тоже увидел меня, и теплоту из глаз как ветром сдуло.

— Пора спать, — буркнул он и вышел из детской.

А я устало плюхнулась в кресло, все еще хранящее тепло его тела. Несмотря на восемьдесят процентов кибернетики, он все еще оставался живым. Теплокровным.

— Все меня избегают в последнее время, — с невеселым смешком произнесла Саманта.

— Нет, — ответила Соммер. — Но люди ощущают, что тебе плохо, и им подсознательно хочется держаться подальше. Ведь для большинства все плохое позади, и они хотят быть счастливыми.

— Папа тоже?

— Думаю, да. Тут ведь все дело в эмпатии, — поведала ей дочь.

Подумать только, ребенку от роду полгода, а туда же. Учит мать…

— Он считывает наши эмоции, чувствует нашу любовь. Учится понимать, что это значит. А от тебя исходит лишь печаль. Это ему никак не поможет. Наоборот, он сильнее замкнется в себе. Тетя Пати сказала, что ты опять скрылась в своем панцире из депрессии и желания, чтобы тебя пожалели. Я ведь не хуже тебя это чувствую

Пати… Угу, с ней мы еще проведем ликбез по этому поводу. А пока же…

— Так, минуточку. С каких это пор ваш отец заделался эмпатом?

— Импланты ему собирали с миру по нитке, — пояснила Ойра. — В том числе и те, что извлекли из тел погибших охотников, неповрежденные, разумеется. Некоторые ребята после слияния с твоей ДНК стали эмпатами, как ты помнишь. Не такими сильными, как ты или Соммер, но тем не менее.

Саманта опешила.

— Почему врачи об этом молчали?

— Потому что… Ну… Некогда было ждать согласия родственников на изъятие органов. Попробуй их еще найди. Не факт, что выжили… Короче, поэтому официально не разглашалось.

— Какие, к чертям, родственники?! — рявкнула Саманта. — Какое они право имеют решать? Это же не почки и селезенки. Проклятье. Эти импланты вообще-то из моей плоти и крови ле