Оглавление

КОЛИЧЕСТВО ЖИЗНИ

Считается: для того, чтобы постичь секреты математики, надо зубрить таблицу умножения, запоминать дурацкие теоремы, аксиомы и правила, а чтобы познать смысл собственной жизни достаточно житейской интуиции и опыта совершённых ошибок. Причём ошибок должно быть как можно меньше. Почему? Ведь если к жизни относиться с чувством ответственности («чтобы не было мучительно больно…»), то следует признать: жизнь — наука, как любая другая отрасль знаний. Не так ли? И вообще, разве можно научиться какой-либо науке без учебников?

«Количество жизни» — это литературная биография человека, иными словами, учебник (хрестоматия) человеческой жизни.

Кто-то скажет: «У всех судьбы разные. Как бы хорош учебник ни был, он не может статься для всех».

Да, мы привыкли подмечать различия. Но если подойти к «проблеме обучения» с другой стороны, то окажется, что львиная доля наших биографических различий — это как раз то, что всех нас объединяет! Поэтому открыть тайну человеческой судьбы — значит, собрать бесценный материал для познания смысла собственной жизни. Размышляя о этом, автор и написал эту книгу.

Марианские впадины и звёздные дыры духовных метаморфоз

Уже столько копий сломано в попытке определить, что же главное в художественном тексте: сюжет или проза. Предпочтения разнятся. Самые дальновидные уверяют: должна быть гармония всех составляющих. А вот уже если рассматривать важнейшие составляющие в сюжете, то тут особых разночтений не обнаруживается. Сюжет должен быть не просто «линейным», с отображением некой череды событий, но и обязательно внутренне нагруженным: нести в себе и сверхидею, и смыслокреативные находки… А главное — обязательно должен вскрывать метаморфозы внутренней психологической организации описываемых героев, генезис их самоощущения, восприятия себя в мире.

Незатейливые литературные квесты-бродилки, где герой представляет собой лишь некий «чёрный ящик», вокруг которого наворачиваются яркие слои однотипных приключений, возможны лишь в низкопробных литературных поделках, типа нескончаемых вторичных «фантастик и фэнтези».

Нынешний искушённый читатель требует от автора предоставления безоговорочной возможности погружения в глубины психических состояний лирического героя, предоставление карт-бланша на со-ощущения и со-чувствования всех тонких психических перипетий, происходящих в человеческой душе.

Всегда интересно наблюдать за происходящими с героем внутренними метаморфозами. Возможно, этот тот процесс, которые и сам читатель страстно бы желал иметь в себе, но в силу разных причин откладывает до лучших времён. Интеллектуальная литература, тонко чувствующая малейшие нюансы внутренних состояний человека — всегда была недосягаема для тех, кто не относит себя к «любителям рефлексий» (в отличии от обычной, описательной, ставящей цель исключительно «прокоротать» — читай: убить! — время за незатейливым чтивом). Думаю, вдумчивому читателю не может не понравиться повесть «Количество жизни» Бориса Алексеева. И, прежде всего, не только общим философским настроем (заявленная «метафизика бытия» рассматривается автором с совершенно с неожиданных сторон!). Но, главное, тщательным описанием процесса метаморфоз внутреннего мира лирического героя.

Как биологическая единица тот не претерпевает видимых изменений: героя не бросают в жуткие условия тюрьмы или в пекло военных действий, с ним не происходят фатальные несчастные случаи, он не «подсаживается на наркотики». И даже не встречается со столь ожидаемыми по затёрто-расхожим сюжетам предательствами или обстоятельствами непреодолимой силы (типа катастроф, революций, эпидемий и прочего «надрывного антуража»). Даже любовные увлечения не дают того непомерно раздутого изменяющего реальность эффекта (что столь модно ныне в нескончаемых томах т.н. «романтической прозы»). Но при этом главный герой повести, Егор Дивеев, проходит захватывающе интересный путь душевных (а главное — духовных!) трансформаций.

При этом генезис его духовных исканий берёт начало в ставшем уже классическим противостоянии «физиков и лириков»: но только не как непримиримых антагонистов, а как взаимодополняющих друг друга подходов в осмыслении Бытия…

Вначале повествования Егор — «крепкий физик». Работает на практике в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова («Курчатнике», как его именуют сами сотрудники). Лелеет «романтические надежды на возможность прикоснуться к атомной тайне бытия». И тут важно, что не происходит ничего «условно непредвиденного» — того, что могло бы «извне» побудить героя переосмыслить принятый им вектор постижения мира. Успешно защищён диплом, состоялось зачисление в штат «Курчатника», без пяти минут получено место в вожделенной аспирантуре. Казалось бы — впереди блестящие профессиональные перспективы! Но что-то свербит в душе будущего «взламывателя ядер материи». Он не может забыть, что ещё до начала увлечения математикой в старших школьных классах, всё детство увлечённо рисовал: на обоях, на асфальте — везде, где только удавалось маленькому художнику.

Часто уверяют, что заложенное в детстве (Богом, Мирозданием, собственным «высшим Я»? ) никогда и никуда затем не пропадает, а в той или иной форме будет проявляться всю жизнь.

Егор Дивеев не бросает работу физика-атомщика, но начинает всё больше и больше времени посвящать рисованию. Вначале это просто ни к чему не обязывающее хобби. Мать Егора снисходительно отмечает: «Пусть порисует… авось, само пройдёт…» Но вскоре зародившийся «лирик» вдохновенно берёт верх над «физиком». Несостоявшийся физик Дивеев вдруг решительно собирается «отредактировать собственную линию жизни маркером высокого искусства»! Именно с этой отправной точки и начинается долгий процесс постижения себя. Сначала — через рядового работника в мастерской по шлифовке литографических камней. (Автор отмечает, что Егор «добровольно… прыгнул с ухоженного круизного лайнера «Академик И. В. Курчатов» в маленькую грязную комнатёнку для шлифовки пудовых литографских камней…». Как не назвать подобный выбор судьбоносным?)

А дальше — больше. Возможно, в какой-нибудь другой жизни приобщение к миру художественной богемы и обозначало бы конец дальнейших внутренних исканий, но только не в повести «Количество жизни». Здесь заявленное «количество» неумолимо (пусть и не сразу, а исподволь, шаг за шагом!) переходит в «качество».

Не хочется раскрывать весь сюжет (чтобы не упрекнули в том, что сейчас именуют модным словечком «спойлер»). Но любовная тема повести неуклонно ведёт героя на путь духовного самосовершенствования. «Так, в пригородной электричке „Москва — Кашира“ при температуре минус девятнадцать градусов по Цельсию побежал божественный клубок и потянулась от него ниточка их первого духовного путешествия».

А духовное путешествие — это уже особый жанр. Зачастую его едва ли выразишь словами! И уже на этой стезе герою повести (как и читателю!) предстоит встреча с инконописцем Венедиктом, что двадцать последних лет вдохновенно пишет образа. А затем с матушкой Иулианией и другими подвижниками Духа.

И вот уже новая метаморфоза — в музыке, которой он увлекался ещё со школы: «Битлз, Пинк Флойд, музыка подростковых десятилетий уступили место Афонским песнопениям. А Валаамский знаменный распев стал его насущным «музыкальным чтивом». А затем — путь в Соловецкий монастырь. Попытки решить «…дилемму: кем является Бог: источником творческого вдохновения или просто любви?» Беззаветное увлечение новой романтикой — романтикой иконописного ремесла. Благословение отца Антония… Встреча с настоящим христианским чудом… Даже не хочется больше ничего тут расписывать: чтобы ненароком не помешать читателю самому встретиться на страницах повести с настоящим чудом. Чудом душевных и духовных метаморфоз. Уверен, тут лучше всего оставить автора один на один с благодарным читателем.

Ну, разве что, трудно не привести фрагмент из заключительной части повести. Который, считаю, очень хорошо характеризует и авторский замысел, и ту «художественную сверхзадачу», что автор решает в процессе повествования.

«Мы исследуем Марианские впадины, заглядываем в звёздные дыры и в то же время редко совершаем случайные открытия на расстоянии вытянутой руки. Разглядывая ветхий имидж Адама, мы настраиваем приборы на бесконечность и попадаем в ловушку псевдознаний. Тех знаний, у которых нет с нами никаких связей, кроме нашего воображения о них. Мы пытаемся в духовных и физических исследованиях добраться до самого Бога. Но так как расстояние до Бога равно или нулю (случай редкий), или бесконечности, мы описываем Его всегда воображаемо, исходя из прикладных необходимостей. Если бы мы действительно мечтали познать устройство Вселенной, то трепетно примечали признаки Божьего бытия в малом и порою едва заметном…»

И здесь едва ли что можно к этому добавить!

Дмитрий Силкан,

ответственный секретарь Творческого объединения поэтов, секретарь Правления МГО Союза писателей России

ЧАСТЬ 1. Лети, голубок!

Предисловие

Если размеренную повседневную жизнь представить как затишье перед боем, многое начинает видеться по-другому. Утлая вереница будней обретает сакральный накопительный смысл!

— Вымысел! — крикнет поборник распорядка.

— А вот и нет! Согласно Основному закону философии (закону перехода количества в качество) всякая перемена к лучшему (или к худшему) вызвана накоплением некоей критической массы. Так?

— Ну-у, так…

— Если долгое время среда пребывает в покое и не разрешается каким-либо превращением (катаклизмом, боем), она заболачивается и переходит в режим самоуничтожения — Natura abhorret vacuum[1]. Так?

— Допустим, так.

— Остаётся одно — будем внимательны: тихие струи бытия таят в себе многие проблемы!

— Почему?

— Да потому, что так устроена метафизика бытия: слово «задарма» оплачивается дважды!

И ещё.

Стабильность обладает гипнотическим воздействием. Она успокаивает, расслабляет и обнуляет наши врождённые способности к вариативному мышлению. Поэтому выжить в философской «междоусобице» между накопленным количеством и новым качеством нелегко и не каждому по силам!

* * *

Животным проще. Их защищает инстинкт самосохранения. Именно он заставляет лягушку, попавшую в банку с молоком, не взвешивать шансы на выживание, но яростно вытаптывать под собой «коровий прибыток». Вытаптывать его до тех пор, пока в банке не образуется твёрдое масло.

А человек? Будет ли он, попав в беду, совершать бессмысленные на вид действия, услышит ли он голос своего инстинкта самосохранения? Вряд ли. Скорее всего, скажет: «Фатум! Возникли обстоятельства непреодолимой силы».

И лишь немногие, собрав волю в кулак, пойдут в атаку на редут непреодолимых обстоятельств и, быть может, взметнут над головой противника знамя победы.

А может, и не взметнут. Сражённые стрелами врага, они упадут в сырую землю и погибнут как победители. Да-да, как победители! Потому что никакие обстоятельства не смогли заставить их отказаться от штурма.

Вы усмехнётесь: «А если в банке из-под молока окажется простая вода, что тогда станет с лягушкой?»

Отвечу: «Не знаю», но утверждать: «Наверняка утонет» — не буду.

 Природа не терпит пустоты (Аристотель).

1. Пробуждение

Институт атомной энергии им. И. В. Курчатова (или попросту «Курчатник») в 70-е годы прошлого века разительно отличался от прочих секретных заведений демократичностью внутреннего распорядка. Основатель института, один из «отцов» советской атомной бомбы, Игорь Васильевич Курчатов ввёл правило свободного начала и окончания работы. Он приветствовал, если физики после обеда часок-другой поиграют в волейбол или на теннисных кортах погоняют мячик.

Даже благоустройство ведомственной территории Игорь Васильевич решил просто и гениально: распорядился не планировать заранее никаких внутренних делений, а подождать, пока учёная братия сама определит удобные ей направления. И только через пару месяцев, когда стриженые газоны украсили протоптанные сотрудниками дорожки, примятую травку обложили бордюром и заасфальтировали.

Кафедра общей экспериментальной физики Московского инженерно-физического института распределила Егора Дивеева в «Курчатник» на преддипломную практику. Мягкая рабочая дисциплина, контролируемая только совестью учёного и научным результатом, пришлась Егору по душе. Повезло и с научным руководителем практики. Игорь Сергеевич Слесарев, талантливый теоретик и обаятельный человек, повёл юношу в чертоги последних самых смелых теоретических разработок.

С точки зрения фундаментальной науки это было романтическое время! Курчатовский институт приобрёл первую советскую быстродействующую ЭВМ (БЭСМ-6). Этот полупроводниковый реликт (быстродействие порядка миллиона операций в секунду) буквально взорвал методологию традиционного физического расчёта. Учёная братия признала восхитительную БЭСМ-6 музой всех своих физических открытий и творческих инноваций. Забыв про волейбол и теннис, физики спешили в свои лаборатории и там, отгородившись многометровыми лентами распечаток от мирских интересов и соблазнов, анализировали ошибки, выявленные электронным корректором, и строчили новые программные алгоритмы.

Будучи от природы человеком увлекающимся, Егор воспринял «Курчатник» как ответственный подарок судьбы и с головой ушёл в работу. Но произошло нечто, изменившее всю его жизнь.

Много позже, пытаясь разобраться в причинах, побудивших линию судьбы так круто изменить своё направление, Егор размышлял о законе внезапного перехода количества в качество. Однако, анализируя курчатовские годы, полные романтических надежд на возможность прикоснуться к атомной тайне бытия, он не находил даже отзвука будущей метаморфозы, ставшей смыслом всей его дальнейшей жизни.

Как-то утром Егор проснулся в сильном волнении. Наскоро одевшись, он выпорхнул в прихожую и стал торопливо собираться в институт. Он даже не прикоснулся к завтраку, оставленному на кухне его замечательной заботливой мамой.

— Так, конспект по последней гидровакуумной прослушке, методичка Слесарева. Так, а где распечатка последней версии программы? Ага, вот она…

Затолкав атрибуты дня в новенький, недавно купленный кейс, Гоша направился к двери и…

Он почувствовал, что его ноги налились свинцом и буквально вросли в пол. Что за ерунда! Молодой человек привычным окриком «стеганул» их, как норовистых пристяжных, — бесполезно, ноги не слушались.

«Так, — юноша присел на табурет, — будем разбираться». В то время, как его мозг, подобно восхитительной БЭСМ-6, производил миллионы операций в секунду, выясняя причину интеллектуально-двигательного паралича, глаза бесцельно бродили под потолком. Вдруг они увидели нечто.

«Это что такое?» На полке для головных уборов, среди шапок и шляп, лежала увесистая книга. Вспомнил! Мишка занёс неделю назад. «На, — сказал, — почитай. Сила!» Гоша встал и подошёл к полке. Винсент Ван Гог, «Письма к брату Тео». Ну и что такого? Он раскрыл книгу на произвольной странице…

* * *

Когда вечером пришла с работы мама, она застала сына, свернувшегося калачиком на табурете с раскрытой книгой в руках.

— Егорушка, что ты читаешь? — поинтересовалась она. — Ты ел?

— Мама, это что-то! — кое-как ответил Гоша, не отрывая глаза от чтения.

— Ого, кажется, ты не ходил в свой «Курчатник»? — мама взглянула на ботинки, нетронутые осенней распутицей, присела на фамильный сундучок возле двери и внимательно посмотрела на сына.