Оглавление

От автора

Привет. Это не великая литература. Это мои песни, которые скинули гитару, надели ботинки и ушли в прозу. Некоторые — в слезах, другие — навеселе, третьи — с похмелья. Тут всё как в жизни: где-то больно, где-то смешно, где-то вообще непонятно, как это всё оказалось в одной голове.

Я не обещаю вам высоких смыслов, но кое-где может торчать истина — как гвоздь из табуретки. Если вы любите истории с привкусом ржавчины, дёгтя и немного сахара — вам сюда. Если нет… ну, всё равно уже открыли, так что читайте.

Книга написана по мотивам авторских песен, но даже без аккордов и хриплого голоса она вроде держится на ногах. Или хотя бы сидит.

Короче, спасибо, что открыли. Остальное — внутри.

— Дездемон Сидоров

Я — душа твоя

Я — твоя душа. Да-да, не удивляйся. Ты давно меня не слышал, только я всегда была рядом. Когда ты молчал — я кричала. Когда ты смеялся — я плакала. Когда ты пил — я трезво смотрела на мир, как он есть.

Мне ведь немного нужно. Совсем чуть-чуть. Философию на кухне, чтобы не про Ницше, а про то, почему один живёт, а другой нет. Немного водки, но не чтобы забыться — а чтобы поговорить. И — бабу. Не девочку с глянца, а ту, что сядет рядом, положит руку и не осудит. А лучше — пусть будет музыка, пусть будет ночь, пусть мы танцуем под радио, и плевать, что всё вокруг развалено.

Я просила у тебя праздника — ты дал мне сигарету и новость о мобилизации. Просила правды — ты включил телевизор. Просила справедливости — ты просто отвернулся. Я просила — не молчи, но ты забыл, как говорить.

Помнишь «Англетер»? Там, где стены висят насквозь пропитанные страхом и пылью. Там я кричала — «не делай этого», но ты молчал. Я — удавка, я — приговор, я — то, что ты не хотел слышать, но что живёт внутри.

Я — последняя свеча в солдатском окопе. Не патриотическая, а просто живая. Я — сапог в крови, я — мать, получившая цинк, я — мальчишка, который мечтал стать водителем, а стал «грузом 200».

Я русская. Да, с этим багажом. Вся в берёзах, в крестах, в молитвах, в мате. Я не идеальна — я вся в шрамах. Меня рвали, топтали, продавали за обещания. Но я всё ещё жива. И, несмотря на всё, я всё ещё умею мечтать.

Я мечтаю о ложке в тарелке, о берёзе с ветками, о доме, где не орёт телевизор. Я не хочу многого — просто быть услышанной. Просто чтобы не воевать каждый день — с миром, с собой, с Богом.

Я — твоя душа. Пропитая, уставшая, но упрямая. Я не сдаюсь. Пока ты дышишь — я надеюсь. Даже если ты забыл, как плакать — я помню. Даже если ты смеёшься в пьяной истерике — я знаю: это от боли.

Так вот, послушай меня хоть раз.

Я не прошу революции. Я не прошу крестов и мавзолеев. Я прошу только одного:

Дай мне праздник.

Дай мне ночь, дай мне танцевать.

Дай мне почувствовать, что я жива.

Пусть хоть ненадолго. Но по-настоящему.

И если ты услышал — не предай меня снова.

Чёрт на танке

Он въехал внезапно. Даже ангелы растерялись. Адский рев, копоть, гусеницы, оставляющие следы на белоснежной мостовой. Над ним полыхало — танк пылал, как грех, который не хотят отпускать. И сверху, прямо из открытого люка, торчал он — Чёрт, в выцветшей фуражке, с тремя звездами, будто генерал другой, давно стёртой войны.

— Чай будете? — спросил он, и достал из нутра адской машины трехлитровую банку, в которой тихо шевелились чайные листья.

Рай не знал, как на это реагировать. Крылатые замерли с арфами в руках. Архангел Михаил впервые за тысячелетия выругался. Но Чёрт уже устроился поудобнее. Снял сапоги, поставил банку на гусеницу, свесил ноги. Смотрел на липкий снег, что опускался с небес, словно кто-то в раю впервые решил попробовать зиму.

У подножия райской стены сидел он — человек. Синий нос, пустые глаза, пальцы в мозолях от дешёвых папирос. Голубь бился в стекло — не в окно, в котором был свет, а в пустоту, в никуда.

— Это ты, — сказал Чёрт, глядя на него.

Тот посмотрел вверх, но не в небо — в дымку, от которой всё внутри скреблось.

— Я обычный. Я ничего. Только вот… — и достал полбутылки, перекрестился, хотя уже давно не знал, как.

— Водка — это твоя молитва, — сказал Чёрт, не осуждая. — У всех она разная. Кто-то молится стоя, кто-то — лёжа под забором. Главное, чтобы от сердца.

Жизнь приходила к нему, как обычно. Била — когда надо было обнять. Целовала — чтобы было больнее. И где-то там, внутри ржавого механизма души, звучала старая песня. Не хит. Не гимн. Просто песня, под которую когда-то, лет пятнадцать назад, кто-то разбивал гитару о батарею и кричал в потолок, что «всё, бл*ть, будет по-другому!»

Но не стало.

На старой карте, где всё стёрлось, кроме границ, он был лишь меткой, замазанной кофе и слезами. Мотался от одной ямы к другой. От подъезда до вытрезвителя. От женщины до очередной пятёрки «Русской».

Чёрт наблюдал.

— Весело, а? — спросил он у ангела.

Ангел ничего не ответил. Просто смотрел. А потом медленно опустил голову. Где-то внизу под подошвой танка дул ветер. Новый день разложили на подносе: холодец, кусок хлеба, пластмассовая ложка.

И старая кассета с «Гражданской обороной». Летов орал о свободе.

— Ну чё, не панки мы? — усмехнулся человек. — А кого вообще е*ёт?

Чёрт встал, подтянул воротник, оглядел рай.

— Я вас ждал, — тихо сказал он.

И поехал дальше, сквозь облака, через жемчужные ворота. Никто не остановил. Потому что иногда даже в рай должен въехать танк.

Горящий.

С музыкой.

С человеком внутри.

Гагарин жив!

Когда мальчик по имени Слава впервые нашёл скафандр — старый, пыльный