Вход в преисподнюю. Орфей. Эвридика. Гермес
Orpheus. Eurydike. Hermes
То были душ причудливые копии,
как серебряные жилки у руды,
они во тьме вплетались в корни,
струясь ключом в людской крови.
Словно неподъёмные куски порфира,
исчезло красное во тьме другого мира.
Но были скалы и леса, мосты над бездной
и пруд огромный, серый, тусклый,
что возвышался подобно небу,
дождливому, повисшему в пространстве узком.
Между лугов, наполненных терпением,
виднелась полоска единственной тропы,
словно простыня перед отбеливанием,
по ней всё ближе приближался шум толпы.
Впереди шёл стройный человек рывками,
в накидке синей и с бездумным взглядом,
он поглощал дорогу крупными шагами,
не замедляя хода, чтоб только быть не рядом.
Его руки свисали из тяжёлых складок ткани,
и не припомнить, из какой же это лиры,
в которой тело срослось с обеими руками,
как вьющаяся роза с веточкой оливы.
В нём чувства раздвоились, так казалось,
покуда взор его, как пёс, вперёд стремился,
он оборачивался и возвращался, оставаясь
на дальнем повороте, а дух его за ним тащился.
Мерещилось ему, что за ним стремятся
шаги отставших, тех двух в изнеможении,
которые за ним должны были подняться
на этом последнем восхождении.
Потом опять не слышно звук иной,
лишь шорох накидки и поступь шагов.
Он убеждён был, что они за спиной,
и чётко слышал эхо своих слов.
Тот звук, не воплотившись, замирал,
но эти двое и вправду шли за ним,
он с лёгкостью страшащей ожидал
и не посмел бы оглянуться им.
Он видел тех двоих в молчании,
Бог этих странствий и посланий,
с посохом и зажатыми крылами,
и с дивой, доверенной ему в признании.
Она была возлюбленной его страданий,
настолько, что не из одной изящных лир
так не рождалось множество рыданий
и что из её плача родился целый мир.
Земля и лес, в котором снова появились
деревни, дороги и города,
вокруг сего творения вращались
поля, потоки, звери, их стада.
Как бы другого солнца и другой стихии
и целый молчаливый небосвод,
на нём рыдало небо со звёздами иными,
всё это плач был возлюбленной его.
Взяв бога за руку, она шагала с ним,
шаги их ограничивал саван, он был ей впрок,
она ступала мягко, безмятежно и
подобно девушке, чей смерти близок срок,
не думала она о человеке впереди,
что шёл к порогу жизни по своему пути.
Душа её блуждала, сокрытая в груди,
заполненная до краёв началом смерти,
как фрукт наполнен сладостью и тьмой,
она была своей огромной смертью,
столь новой, необычной и немой,
что она не принимала это вестью.
Девственность восстановив из-за симпатий,
она стала грустной, красивой недотрогой,
а тело столь отвыкло от мужских объятий,
что её смущали прикосновения бога.
Она уже давно была не белокурой феей,
чей образ воспевал в стихах поэт,
и не достоянием впереди идущего Орфея,
в той ароматной брачной ночи, как завет.
Эвридика была не златокудрая жена,
распущена, как растрёпанные косы,
по разным полюсам и звёздам роздана,
истрачена, как изобильные запасы.
Она успела в подземелье превратиться,
и когда внезапно Гермес её остановил,
страдальчески воскликнув: «Обернись!» —
Она растерянно спросила: «Кто это был?».
Там вдалеке был некто с чертами расставаний,
стоял и видел, как на полосе тропы
между лугами бог странствий и посланий,
ни молвив ничего, чтобы идти
вслед уходящей за фигурой дальней,
по той тропе обратно, не спеша,
стеснённая нарядом погребальным,
она так мягко, терпеливо шла.
Первая элегия
Die erste Elegie
Кто-то подслушивал, как я рыдал,
видимо, от ангела то был заказ.
Внезапно меня инфаркт атаковал,
я пережил волнение сильных фаз,
когда невиданная такая красота,
как страшное начало этих фраз,
где восхищаясь, мы терпим это за
то, что уничтожает, презирая нас.
Каждый ангел ничего о том не знает,
я пытаюсь понять, кому же это нужно.
Ангелы, люди и животные понимают,
мы беззащитны, и нам всё это чуждо.
С нами остаются деревья на склоне,
которые ежедневно видим, и снова
улица вчерашнего дня на этом лоне,
и клятва, порочное наше слово.
Она осталась и потому не ушла,
только ночью ветер свободно гуляет.
Ведь в наших лицах надежда жива,
и сердце кропотливо чего-то ожидает.
Влюблённым легче, они друг друга слышат.
Ты этого ещё не можешь знать
и в воздухе руками не маши, ты им дышишь,
ещё там птицы могут пролетать.
У тебя есть свой иммунитет,
некоторые люди так думать хотели.
Ты чувствуешь это или нет?
Это прошлое скинуло вас с постели.
С тех пор, как ты вышла в открытое окно,
скрипка упала, но всё осталось в порядке.
Ты не справилась? Тебе было всё равно,
всё-таки ты ожидала другой разрядки.
У тебя есть любовник, это все уже знали.
(Как её спасти, у неё странные мысли, были навиты,
чаще оставались на ночь, утром уходили.)
Пой любовникам, чувства бессмертны и знамениты.
Если завидуешь им, отрекаясь, люби сильнее,
чем грудью вскармливать дитя чужое.
Похвалы никогда не достигнут своего апогея,
и это сохраняет твоего героя.
Даже падение его был не просто повод,
чтобы его рождение не забыть,
влюблённые используют любую природу
и верят, что нет сил её победить.
Гаспара Стампа имеется у вас?
Достаточно мысли, что любимый сбежал,
любой девушке всё равно подчас,
как любовник чувствовал её и как желал?
В нас эта боль, чтоб плодовитыми казаться,
любим, терпим любимого, освобождая его,
больше, чем он сам, так как негде остаться,
словно стрела, застрявшая в тетиве до того.
Голоса. Слушай в сердце боль и волнение.
Святые слышали, что у них большая репутация,
но они падали на землю и вставали на колени.
Дальше нельзя, нет осторожней ситуации.
Они слышали, как вы попирали Бога.
Безусловно, это чей-то голос извергал
такие сообщения из тишины острога,
он от тех молодых мертвецов сбежал.
И где бы вы в костёле ни говорили наспех,
в Риме, в Неаполе, судьба его тихая в народе,
то над вами появилась бы точно надпись,
как доска в Санта-Мария-Формоза при входе.
Что ты хочешь, чтобы я сделал без повелений?
Молча я поступаю неправильно всегда,
кажется, без призраков не бывает сомнений,
а чистые умозаключения мешают иногда.
Странно больше не обитать на земле,
измученные и больше не практикующие,
розы и другие перспективные вещи везде
не дают осмысливать человеку будущее.
Всё, что было в человеческих руках,
но не больше, чем ваше имя созидало,
осталось, как сломанная игрушка, прах.
Желанное не продолжается сначала.
То, что было свободно в космосе,
трепещет, как мёртвому припадок,
и догоняет то, что вы можете,
постепенно получая свой остаток.
Вы чувствуете вечность, но всё равно одержимы.
Вся ошибка в том, что вы слишком разные.
Ангелы не знают — с мёртвыми они или с живыми,
с ними все возраста живут пассивные и страстные.
Всё-таки ангел нам так рано совсем необходим.
Человек отлучается от земной суеты и отчаянно,
как младенец, вырастает и становится большим.
Секреты очень часто открываются печальными.
Источник прогресса знает и науку,
что без неё мы можем и прожить.
Напрасно требовать от Купера музыку,
от аккордов которой всё дрожит.
Наша почти божественная юность,
как заброшенная в пустоту, страдает.
Пришла вибрация, и наша мудрость
нам помогает и сейчас же утешает.
