автордың кітабын онлайн тегін оқу  Воспоминания партизана «Команды Мосби»

Виктор Пахомов, Джон Уильям Мансон

 

У каждого, кто был в Команде Мосби, имелось достаточно материала, на основе которого он мог бы написать интересную книгу о своем пребывании в его отряде. Некоторые из них доверили какую-то часть своих воспоминаний какому-нибудь писателю, который бессовестно выдавал их за свои собственные, практически так же, как и воспоминания янки. Тем не менее, он уверен, что вправе использовать любые сведения, ибо в выживших, сегодня живет тот же дух, который они обрели в те дни, когда они стояли вместе, объединившись во имя общего дела в те дни. Тогда повсеместно действовала древняя мудрость шотландского клана:

Если бы мертвые могли заговорить, а их сжатые кулаки разжаться, эти страницы без сомнения пополнились бы самыми невероятными и забытыми ныне историями, но благородные души погибших уже давно рассказали эти истории Высшему Критику, и я полагаю, встретили его величайшее одобрение. Однако не все из них так и останутся неизвестными, поскольку в этой летописи будут опубликованы несколько случаев из истории отряда Мосби, рассказывающие о его необычайной храбрости и доблести.

В дальнейшем люди Мосби иногда будут называться партизанами, и их враги — янки, то есть теми же словами, которые использовались во время войны. В период с 1863 по 1865 годы люди Мосби прославили слово «партизан», и ни один здравомыслящий южанин не может отрицать, что армия Союза сделала так, что весь мир уважает слово «янки».

Вполне можно понять, почему некоторые из моих старых товарищей столь болезненно реагируют на слово «партизан» и настроены против его употребления, но им не стоит ни испытывать чувства обиды, ни страха быть униженными — их подвиги и слава останутся на долгие века. Те, кто воевал с ними, знают, что это за люди, и, в конце концов, история строится на фактах. Достаточно упомянуть о том, что их старый командир никогда не возражал против использования слова «партизан», потому что он когда-то писал автору с просьбой написать ему статью для «New York Herald», которая намеревалась заключить договор с его старым слугой — негром Аароном, и назвать ее — «Нестор партизан Мосби».

Для человека Мосби было бы странно, если бы среди своих друзей он называл врагов федералами, или войсками Соединенных Штатов или даже солдатами Союза. В те старые времена он знал их как «янки» — ими они остались для него и до сегодняшнего дня, и более того, это были достойные его янки, но ему просто не повезло, что среди них оказалось столько трусов.

Насколько это возможно, я в хронологическом порядке постараюсь описывать все события, которые составили историю нашей службы. То, что я сумел вспомнить, или то, что мне рассказали мои товарищи, я записал как можно ближе к их исторической последовательности, и если не все события по чистой случайности стоят точно на своих местах, общая верность рассказа, тем не менее, была сохранена.

Сомнений в исторической достоверности представленных в этой книге фактов нет. Автор сам желает быть точным и справедливым во всех своих утверждениях, ведь правда о команде Мосби намного интереснее вымысла. Когда-нибудь будет написана полная история его отряда и ее автор станет единственным человеком, способным дать ей должную оценку, единственным, кто все видел и помнит, каким был сам Джон С. Мосби. Цель автора — написать интересные воспоминания об отряде Мосби, в которых бы отобразилась та смесь патриотизма и романтики, которая охватывала этих людей в те времена, их действия и поступки, но не только для живущих, но и для потомков, то, что заставит новое молодое поколение мужчин, которым нравятся книги о войне, тоже захотеть жить в то волнительное время и быть частью такой смелой и веселой команды, то, что может стать вкладом в историю Гражданской войны и добавить в нее те факты, которые другим способом сохранить бы было невозможно.

Я надеюсь, что эта книга даст будущим поколениям представление о характере, который дал возможность Джону С. Мосби стать самым смелым и знаменитым рейнджером из всех, каких когда-либо знала эта страна, а также организовать, командовать и привести к бесчисленным победам мужчин и юношей, которые стали всемирно известны как «Партизаны Мосби».

И, наконец, я здесь хотел бы выразить свою благодарность редакции «Munsey’s Magazine» за их любезность, позволившую автору использовать фрагменты этого труда для небольшой серии статей, опубликованных в этом журнале в 1904 году.

Многие полки, бригады и дивизии армии Конфедерации известны только по именам их командиров, реже по номерам. Наш маленький отряд называли «люди Мосби» и «Команда Мосби», и на это в значительной степени повлиял сам Мосби. Он был очень горд, называя нас «мои люди» и «моя Команда», но никогда не употреблял таких слов, как «мой батальон» или «мои войска» или «мои солдаты». Судя по документам северян, янки называли нас «партизанами», желая оскорбить, конечно, но на Юге до самого конца войны нас так не называли, лишь после нее, когда мы прославили это понятие, и со временем стали относиться к нему с тем же спокойствием, с каким весь Юг относился к слову «мятежник».

В моем рассказе будут частично освещены наши боевые будни всего 1863-го и 1864-го годов и 1865 год — до самого конца войны. Я говорю «частично», поскольку не уверен, что опишу все выпавшие на долю нашей команды, приключения в книге, которая будет значительно тоньше Британской энциклопедии, даже если все старые вояки опубликуют в ней все свои воспоминания. Это были годы, когда армии Севера и Юга наиболее яростно сражались друг с другом в этой страшной войне, которая, казалось, ближе к окончанию становилась все более и более жестокой.

Я постараюсь подвести читателя так же близко к Мосби, как близко я находился рядом с ним во время боя, и как можно подробнее рассказать о наиболее волнующих и интересных случаях, которые я могу вспомнить, и которых так мало можно найти в тех огромных кучах бумаг, которые накопились в Вашингтоне с тех пор, когда Грант сказал: «Давайте жить в мире».

 

Джон С. Мосби — главный герой этих воспоминаний — родился в Поуатане, штат Вирджиния, в 1833-м году, в 1853-м окончил Вирджинский университет, был принят в коллегию адвокатов в 1855-м, и до 1861-го был практикующим юристом в Бристоле, штат Вирджиния. Как только началась война, он вступил в 1-й Вирджинский кавалерийский полк рядовым, а затем стал его адъютантом, сдав экзамен на лейтенанта. Он нес трудную и суровую службу до того момента, когда ему разрешили создать отряд партизан-рейнджеров. Это подразделение возникло в начале 1863 года в соответствии с принятым Конгрессом Конфедерации Законом о партизанах-рейнджерах, автором которого, как говорили, был майор Джон Скотт из Вирджинии, который долгое время безуспешно старался его реализовать. На основании этого закона было создано много партизанских отрядов, но только люди Мосби встретили окончание войны.

В 1862 году проводилась реорганизация многих полков армии Юга, и поскольку пустые места на кладбище должны были быть заполнены, многие офицеры остались не у дел. Когда Фитцхью Ли был назначен полковником 1-го Вирджинского кавалерийского полка, Мосби — лейтенант и адъютант — подал в отставку, и Ли принял ее. Оказавшись снова в строю, он пристал к штабу генерала Джеба Стюарта, у которого он служил в качестве разведчика. Его час настал — шанс постучался в его дверь, и он воспользовался им. Он знал, что он нашел свое настоящее дело, и генералу Стюарту вскоре стало об этом известно. Это произошло незадолго до того, когда армия Севера тоже это обнаружила.

Первая значительная разведывательная экспедиция Мосби — не имеющая аналогов в истории этой войны — состояла в том, что он сам, без поддержки, объехал тылы генерала Макклеллана, который в начале июня 1862 года находился у Ричмонда. Когда Мосби предложил такой смелый план Стюарту, генерал сразу же искренне одобрил его, потому что он знал этого человека, но, тем не менее, отметил, что это очень опасное для одного человека, и, наверняка, провальное мероприятие.

Когда Мосби вернулся из своей экспедиции, в ходе которой он проявил всю свою энергию, смелость и изобретательность, он имел с собой информацию о местности и положении противника, что позволило ему благополучно сопроводить Стюарта и его кавалеристов снова по тому же маршруту. Так и получилось, что впервые в истории Стюарт совершил полный кавалерийский рейд вокруг армии врага, а Мосби возглавлял колонну.

Мосби не имел изначальных сведений об этой местности, и большая часть рейда совершалась в ночное время. Федеральные солдаты были повсюду, и опасность таилась на каждом шагу. Этот подвиг проложил ему путь к его военному будущему, и генерал Стюарт, как и Мосби, понял, что молодой вирджинец, сумевший обойти вокруг армии Макклеллана — прирожденный рейнджер.

Ни в одной армии мира не существовало более колоритного, романтичного и храброго кавалерийского командира, и в то же время обычного мужественного солдата, такого как «Джеб» Стюарт, но я ставлю вопрос так — смог бы он повторить, или даже породить саму идею такого скаутского рейда Мосби. Мосби был не только прирожденным разведчиком, но со временем стал замечательным лидером — что я попытаюсь показать в дальнейшем как можно лучше.

Первая настоящая команда партизан-рейнджеров Мосби родилась в начале февраля 1863 года, когда генерал Стюарт выделил ему пятнадцать человек из своего старого 1-го Вирджинского кавалерийского полка. Согласно его инструкциям этот маленький отряд должен был переместиться в Северную Вирджинию и «действовать в самой гуще войск противника», как сказал Стюарт. Вскоре он повысил Мосби до капитана.

Этот шаг означал окончательное прощание с обычной жизнью армии и лагерями, звуками сигнальной трубы, учениями и патрульными обязанностями. Это означало отказ от зимних квартир и праздной жизни. Более не существовало выделяемых правительством пайков, одежды и обуви. Никаких боеприпасов и оружия. «Действовать в расположении войск противника» означало, если это необходимо, отказаться от всех связей со своими. Это означало находиться в более тесном контакте с Вашингтоном, чем с Ричмондом, и в небольшой группе Мосби не было человека, который бы не осознавал, какие ужасы могли поджидать их в дальнейшем. Вместо постели — земля и только личное снаряжение — вот с чем каждый из них начал свою борьбу, ну, а кроме того, право убивать врага и только силой отнимать у него то, что могло поддержать боеспособность отряда.

Те немногие, кто видел эту первую горстку людей, уходящих в дикие и пустынные места, и певших военные песни, с надеждой ожидал возвращения хотя бы части этого отряда.

На этом этапе, возможно, оправданно и разумно будет отметить, что партизаны Мосби не были дорожными разбойниками, бушвакерами[2] или просто бандитами, и что они не использовали в войне ничего такого, чего бы ни использовал их враг. Большинство из них были хорошо воспитанными и утонченными джентльменами, некоторые из них много путешествовали. И они полагали, что только в команде Мосби они могут выразить свои чувства к тому, что сделало их действия оправданными и необходимыми. Это были люди твердых убеждений, за которые они стремились в бой и были готовы умереть.

О них можно получить верное впечатление, ознакомившись со списками переживших войну. Они жили в различных уголках Союза и имели самые разные профессии, многие из них занимали руководящие должности в общественной жизни, политике и бизнесе. Авантюристы среди них, безусловно, были, но в целом они выгодно отличались от любого другого воинского подразделения Севера и Юга. А в послевоенный период ни один из них, как известно, не сделал ничего, что опозорило бы старую команду.

Д-р А. Монтейро, очень известный врач и хирург из Ричмонда, штат Вирджиния, который был хирургом команды Мосби в течение нескольких последних месяцев войны, в своих мемуарах пишет: «С полным правом я могу сказать, что после трех лет активной полевой службы в регулярной армии, я никогда не видел столько истинного мужества и благородства, а кроме того.

 

Характерная особенность команды Мосби состояла в том, что несколько человек из 1-го Вирджинского кавалерийского стали ядром созданного им 43-го Вирджинского кавалерийского батальона, к концу войны состоящего из восьми рот, по последнему подсчету, возможно, шестисот человек, из которых, из-за большого числа сидящих в тюрьмах или небоеспособных, к выполнению любого задания были готовы примерно триста пятьдесят. Батальон являлся частью регулярных войск армии Конфедерации, и подчинялась тем же законам, что и армия Северной Вирджинии, частью которой он был. Мосби выполнял приказы генералов Ли и Стюарта, работал с ними в полном согласии. Особая миссия партизан-рейнджеров состояла в информировании генералов Конфедерации о передвижениях противника, и в то же время как можно больше «тревожить и терроризировать» федеральные войска.

Каждый человек команды Мосби понимал, что он должен без колебаний следовать за своим командиром, и в результате у всех них выработалась непоколебимая вера в своего лидера. Мосби никогда и никого из своих людей не заставлял идти туда, куда он сам бы не пошел. Он сам для себя так решил, и это решение стало одним из принципов его команды, и я помню один случай, когда лейтенант Бен Палмер из Ричмонда, штат Вирджиния, еще совсем мальчик, во время боя приказал Бобу Джерману пойти и открыть ворота, чтобы мы через них могли ринуться на врага. Едва дотронувшись до ворот, Боб был убит. Затем послали Бена Идена, и его постигла та же участь. Пришел час продемонстрировать, что значит командовать и подчиняться, и потому лейтенант Палмер сам прыгнул вниз и открыл ворота, а потом, вновь оседлав свою породистую серую, закончил бой блестящей победой.

Уже после войны в разговоре с полковником я сказал ему о том, что мы неизменно были готовы идти за ним, не зная ни о том, что надо было сделать, ни о цели этого мероприятия, ни о его причинах.

«Мансон, — ответил он, — только три человека в армии конфедератов знали, что я делал или собирался сделать — это были Ли, Стюарт и я сам, так что ты в этом не одинок».

Очень скоро после того, как Мосби начал свою карьеру как партизан-рейнджер, слава о его подвигах распространилась как по всему Югу, так и Северу. Газеты каждый день рассказывали об этом смелом южанине. Торговые поезда опустошались, мосты сжигались, боеприпасы, оружие и амуниция исчезали — а отряд как сквозь землю проваливался. Разведчики и одинокие солдаты армии Севера, исчезали, словно невидимая рука похищала их, а их лагеря уничтожались. Если в радиусе пятидесяти миль мы слышали звуки коротких, яростных и кровавых столкновений, по всей Северной Вирджинии эхом откликалось, что это «атака людей Мосби». Казалось, что они обладают способностью наносить удары по полудюжине мест одновременно.

Интерес к Мосби проявляли все солдаты всех полков армии Конфедерации. Перейти в его Команду из какого-нибудь другого подразделения было почти невозможно. Дезертиров он не принимал. Он утверждал, что каждый солдат принадлежит своей дивизии и наказывал дезертиров путем быстрого возвращения их в свои полки, и если требовалось — под конвоем. Дисциплина в регулярной армии для Мосби была законом, и он ее никогда не нарушал.

Эти ограничения открыли возможности для гражданских лиц и бывших офицеров, так что Мосби вскоре оказался в окружении самых благородных представителей Юга. Его новобранцы принадлежали к благороднейшим семьям Конфедерации. Были просто молодые люди, которым хотелось испытать свою мужественность, некоторые из них еще совсем дети, отставные офицеры, желавшие любой ценой вернуться в армию, случайные авантюристы-иностранцы — искатели приключений, пылкие патриоты, хотевшие просто изменить свою жизнь, и готовые, как какой-нибудь дервиш с помощью пуль Максима во имя Мухаммеда встать на колени и умереть за свои убеждения.

Был в его команде один молодой парень из Ричмонда, некто Джон Пурьер — красивый, смелый, бесшабашный, и в самом деле, постоянно рвавшийся в бой. Пурьеру не была свойственны ни осторожность, ни чувство страха, ни рассудительность. Для него война означала в безумном порыве нестись по рядам противника, его длинные черные волосы развевались на ветру, а его револьвер буквально раскалялся от выстрелов. Верхом на лошади он был подобен кентавру, и никто из врагов не видел, чтобы он сражался вместе со всеми, рука об руку. Тем не менее, Джон Пурьер был безрассуден, и шансов, что он изменится, не имелось практически никаких. После одного из его самых смелых и блестящих прорывов Мосби однажды сказал ему:

— Пурьер, я собираюсь за храбрость сделать вас лейтенантом.

Поистине, с королевской грацией Пурьер поклонился, и перья на его шляпе качнулись.

— Но, — добавил полковник, — я не хочу, чтобы вы когда-нибудь командовали хоть кем-нибудь из моих людей».

Пурьер несколько смутился, но, очевидно, осознав суть комплимента, повторил свой королевский поклон с таким видом, словно обязанности Мосби в настоящее время были возложены на него. Таким образом партизан-рейджер благодарил храбреца. Еще мальчиком, каким я был в то время, я понял, что Мосби желал, чтобы Пурьер сражался за него, а не думал вместо него.

То, что я рассказал о Джоне Пурьере, относится и к пятидесяти другим юным членам команды. Он был идеальным образцом для молодежи. Когда они не сражались, они, как правило, играли. Во время рейда они вели себя столь же беззаботно, как ученики на школьной перемене, я видел, как они гонялись друг за другом вперед и назад вдоль линии марша, не соблюдая дисциплины и бдительности. Для них это была прекрасная возможность показать новичкам как надо ездить верхом, демонстрируя всякие трюки, и шалости.

Одному из наших людей пуля попала в рот, и на его зажившем языке образовался большой рубец, после чего его язык стал выглядеть весьма необычно. Каждый парень в отряде знал об этой особенности языка Б., и часто, во время веселья на рейде, они предлагали ему немного денег за то, что он на пять минут высунет язык.

Способность Мосби правильно оценивать людей, его абсолютная свобода от зависти и эгоизма, его безошибочные решения в критические моменты, его преданность своим людям, его постоянная бдительность, непоказная храбрость и высокое чувство чести — все это вместе в сознании и сердцах служивших в его команде людей слилось в своего рода, священный образ героя. И в те долгие периоды времени, когда я не видел его, я с нетерпением ждал того дня, когда при его появлении я мог бы снять шляпу, и предложить ему свое общество.

Когда началась гражданская война, мне исполнилось лишь пятнадцать, и большую часть своей жизни я прожил просто великолепно. Весной 1861 года, в одно прекрасное воскресенье, из Ричмонда пришло известие, что канонерка США «Поуни» идет вверх по Джеймс Ривер чтобы напасть на город. Все его население взволновалось невероятно. Губернатор сразу же приказал всем местным войскам покинуть город. На улицах появились уважаемые всеми вооруженные старики, которые принимали участие еще в войне за независимость от Англии. Загруженную чугуном шхуну было приказано затопить в реке. Местной кавалерийской роте, известной как «Губернаторская гвардия», приказали отправиться вниз по реке, захватить «Поуни» и доставить ее в город. Возможно, старый губернатор думал, что ее можно как обычную лодку вытащить на берег, а затем на телеге отвезти в город.

При каждой армейской роте в дни находились один или два мальчика-сигнальщика — у них были маленькие флажки, и их задачей было забегать перед ротой вперед, занимать назначенную точку и неподвижно стоять на ней все время пока рота не подойдет к ним, и не пройдет дальше. В воскресенье днем в качестве сигнальщика «Губернаторской гвардии» я отправился вниз по реке, и впервые в жизни три ночи спал на открытом воздухе. «Поуни» не прошел Норфолк, и, в конце концов, мы, покрытые пылью этой кампании, вернулись обратно в Ричмонд. Уличный чистильщик обуви предложил некоторым из нас «осветлиться», но после попытки приблизиться, был с позором прогнан прочь. Каждая пылинка была на вес золота для его обладателя, мы были на фронте и мы были, наконец, настоящими солдатами, а не ополчением.

Это был мой первый солдатский опыт в этой войне, и я считаю, первый в Вирджинии.

Спустя несколько дней после этого события, когда однажды ночью я, лежа в своей постели в Ричмонде дрожал от страха, что война не продлится достаточно долго, и я не успею повоевать, грохот военного барабана эхом прокатился от одного до другого конца улицы, а за ним последовал топот шагов солдат регулярной армии. Как и любому другому жившему в то время парню, все это очень нравилось мне. Однако со временем мы привыкли видеть мужчин в сером, а когда в результате разгоревшегося конфликта страна начала бедствовать, от романтики не осталось и следа.

Вот тогда мы и узнали о Мосби и его людях. На мой взгляд, Мосби был идеальным бойцом — от кончика пера на шляпе до шпор. Рассказы о его замечательных достижениях слетались в Ричмонд со всех сторон. Никогда Жанна д'Арк не чувствовала такого желания сражаться, как я, так страстно желавший присоединиться к Мосби. У меня не было никаких сомнений в своем желании и понимании того, что главный партизан — рейнджер требовал от своих людей непременно стрелять, если того будет требовать ситуация и спать на открытом воздухе при любой погоде. И я, соответственно, обуздал свой аппетит и отказался от всех видов комфорта, полагая, что голодание и самоистязание со временем позволят мне выдержать суровые кампании с рейнджерами. Всякий раз, когда я получал очередную новость о подвигах Мосби, я добавлял новые неудобства к своей повседневной жизни и с нетерпением ждал момента, когда я смогу появиться перед моим героем, которого я никогда не видел, и сделать так, чтобы он лично убедился, что я весьма умел и опытен, не боюсь трудностей, и способен быть ценным дополнением к его партизанскому отряду.

Однажды я узнал, где он сейчас находится. Конечно, найти его было очень тяжело, ведь на него охотились люди из армии Союза, но в то же время, многие солдаты той же армии находили его тогда, когда занимались другими делами, и эта встреча для них была полной неожиданностью. Информация, которую я получил из разных источников, позволяла мне уверенно утверждать, что он тогда был в графстве Фокир, штат Вирджиния, недалеко от Блю-Ридж Маунтинс, в ста пятидесяти милях от Ричмонда. Я думал только о том, чтобы добраться до него, и чтобы как можно скорее. Лошадей было мало, да и купить лошадь тоже почти невозможно и, кроме того, мой отъезд верхом из Ричмонда вызвал бы интерес у моих друзей и породил бы сплетни, а я старался держать свой патриотический пыл в полной тайне ото всех.

Таким образом, мне ничего не оставалось, как идти пешком.

Готовясь к партизанской жизни, я полагал, что быстро вырасту и физически стану сильнее, и потому надел на себя китель из ткани тускло-серого цвета, изначально скроенный для мужчины шести футов ростом. Я также коротко подстригся, и это тоже не красило меня. Рубашка моего костюма была тоже серой с легким оттенком желтого и заканчивалась не доходя до колен. Я был, пожалуй, самым безнадежным кандидатом на роль славного солдата, если учесть, как я выглядел, когда уходил из Ричмонда. По какой-то необъяснимой для самого себя причине, в качестве оружия у меня был только карманный нож. Множество покрывавших мое лицо веснушек и вздернутый нос, который таким навсегда и остался, сияли от загара, полученного мной от постоянного пребывания на свежем воздухе. Я покинул Ричмонд под покровом ночи, опасаясь, что какой-нибудь любознательный сосед увидит меня, таким образом подготовившегося к военной жизни, и это закончится тем, что Мосби не примет меня.

Спустя десять дней после этого, пройдя через места, которые нельзя было назвать богатыми и приятными для проживания, я подошел к предгорьям Блю-Ридж недалеко от станции Маркхэм, где, как я предполагал должен был находиться Мосби и его люди. Прибыв туда поздно вечером, я был вынужден потратить около двух часов своего драгоценного времени, чтобы окончательно уточнить их местонахождение. По сути дела, спросив любого местного жителя, я через пять минут мог быть на месте, но мне казалось, что для будущего человека команды Мосби неправильно было бы так начинать свою службу. Партизанский лидер отдыхал после одного из своих успешных рейдов, и восхищавшиеся им местные жители наперебой соперничали друг с другом в оказании ему чести и предоставлении своих домов и различных приятных развлечений для него и его партизан. В конце концов, я нашел его в доме м-ра Джеймисона Эшби, сторонника Дела Юга, человека с большим сердцем, чей дом был всегда открыт для его друзей. Человек старых времен Вирджинии жил в построенном в те же годы особняке и развлекался в столь же традиционной манере.

Уставший, со стертыми ногами, я подошел к этому дому, и через промежутки между стволами окружавших его деревьев я смутно видел некоторых из людей Мосби, прогуливающихся на лужайке и широкой веранде. Сгорая от волнения, я смотрел, и пытался найти среди них высокого человека в прекрасном мундире, в шляпе с развевающимся пером и сверкающей саблей. В течение всего времени моего путешествия из Ричмонда в моем сознании постепенно сложился образ Мосби — идеального героя. Я воображал, что он подобен таким людям, как генералы Ли, Джексон и Стюарт, и не был уверен, что он не похож еще на Робин Гуда или Ричарда Львиное Сердце. К тому времени, когда я стал на дорожку, ведущую к широкому крыльцу, я окончательно понял, что вряд ли смогу узнать того выдающегося командира, под чьим руководством я так жаждал быть. Где же Мосби? Внезапно я почувствовал, что кто-то тронул меня за локоть, и, в, этой, казалось, удушающей меня тишине, я услышал:

— Вот он. Посмотри туда!

Наконец-то! Я проследил за направлением пальца, который появился совсем рядом с моим веснушчатым носом, и был потрясен. Я увидел невысокого, просто одетого человека с немного бледным лицом. Не атлет, но маленький и жилистый, заложив руки за спину, он тихо разговаривал с одним из своих людей. Его талию опоясывал военный ремень, на котором висели два армейских кольта.

Все заполнявшие мой разум образы сверкающих и величественных героев тотчас испарились. Ни огромных мускулов, ни пышности в одежде — простой, тихий и обычный человек — это так удивило и расстроило меня! Он даже ходил спокойно и скромно.

Я стоял как вкопанный, размышляя, что лучше — подойти к нему, или отправиться обратно в Ричмонд. Я чувствовал, что одежда на мне стала вроде еще больше, а может это я уменьшился?

Стойкие соратники Мосби — и те, кто стоял рядом с ним, и те, кто отдыхал на веранде, никак не старались облегчить поглотившие меня чувства обиды и унижения. Это были абсолютно реальные живые партизаны, ради которых я проделал столь долгий путь.

Я снова посмотрел на Мосби. Как жаль! Он не вырос ни на дюйм, и не испустил ни одного боевого клича, он говорил так тихо, что до меня долетали только обрывки его слов.

Тут на веранде появился м-р Эшби и, улыбаясь, объявив, что ужин готов, пригласил Мосби и его людей внутрь. Услышав его слова, все они быстро, один за другим, пошли в комнаты. Позже я узнал, что во время рейда, да и в других местах, партизаны никогда не страдали отсутствием аппетита. Мосби тоже ушел с ними, а я остался стоять на улице, со смутной идеей, что, возможно, мне теперь совершенно необходимо отправляться обратно в Ричмонд, пусть даже без ужина.

— Входите, сэр, поужинайте с нами, и у вас будет возможность встретиться с Мосби.

Я поднял голову и увидел, что это мистер Эшби — он стоял в дверях, протягивая мне свою правую руку в знак приветствия, а левой приглашал войти.

Я тотчас поблагодарил его и принял приглашение.

 

Сидя рядом с ним, я на глаз прикинул, в чем наши различия. Я был почти в три дюйма выше, и весил фунтов на двадцать больше, чем он.

После небольшой паузы, которая мне показалась целой вечностью, в течение которой я не смог проглотить ни куска, Мосби, наконец-то понял, что с ним рядом кто-то чужой. Он внезапно повернулся ко мне и наши глаза встретились. И в этот момент раскрылась тайна его власти над своими людьми. Она была в его глазах — темно-голубых, ярких, ясных, пронзительных, и когда он говорил, в них вспыхивали огоньки, в тех местах его речи, где, будь она на бумаге, стояли бы знаки препинания. По крайней мере, он почти полминуты пристально смотрел на меня, и постепенно строгость и удивление в его взгляде сменились лукавством и удовольствием. Он полностью овладел мной, от макушки моей стриженой головы до скрывавшихся под столом штанов. Я думал, что моя желтая рубашка впечатлит его, но он никак не проявил своего интереса к ней.

Когда он заговорил со мной, каждый сидящий за столом прекратил есть и обратил свое внимание на меня.

— Кто ты? — был его первый вопрос.

— Джон У. Мансон, — ответил я, весьма неловко попытавшись поприветствовать его.

— Откуда?

— Из Ричмонда, сэр.

— И чего ты хочешь?

И тут я сделал свое грандиозное заявление:

— Я хочу присоединиться к партизанам-рейнджерам Мосби.

Это мое заявление, начавшись весьма тихо, постепенно накапливая силы, в конце прозвучало как пушечный залп. Я думал, что сидящие вокруг стола люди расхохочутся. Однако они сидели молча и пристально рассматривали меня. Мосби закинул руку за спинку стула и продолжал.

— Что у тебя есть?

— Только то, что на мне, — ответил я.

Конечно, у меня имелось кое-что, но я крайне стеснялся своего оружия и обмундирования. И вот только теперь моя дерзость — настолько полная и смелая, — взорвала присутствующих. Один человек, сидевший чуть поодаль от стола и куривший сигару — захваченную! — засмеялся. Мосби повернулся к нему, и одним своим взглядом заставил нарушителя заткнуться. Из всех оказанных мне полковником Мосби благодеяний, за которые я ему очень благодарен, это я ценю больше всех.

— Сможешь достать лошадь? — спросил он, когда вновь восстановилась тишина.

— Конечно, сэр, — ответил я, хотя и очень сомневаясь, что у меня это получится.

— Отлично, встретимся завтра рано утром у Блэкуэлла и продолжим разговор.

Затем он вернулся к своей трапезе, и закончил ее в полной тишине, и, судя по его поведению и внешнему виду в тот вечер, казалось, что он совершенно забыл о моем существовании. Я же неторопливо продолжил свой ужин, поскольку никто из сидящих ко мне не обратился ни с одним словом. Потом все один за другим вышли из дома, я пошел за теми, кто направился в конюшню, и увидел, что две из стоявших там лошадей оседланы. Я спросил, как мне найти Блэкуэлла, и мне ответили, что он примерно в десяти милях отсюда. Я не хотел, чтобы все знали, как я хочу попасть туда, так что я залез в стог сена и заснул.

Я проснулся задолго до рассвета и подумал о лошади, которую я обещал найти. Походив по этой местности в разных направлениях, я, наконец, узнал дорогу к Блэкуэллу, и уже когда солнце появилось на небе, я стоял во дворе одной фермы и разговаривал с фермером, который шел к своему сараю. Я объяснил ему кто я, и куда направляюсь, а потом спросил его, не подскажет ли он мне, где бы я мог раздобыть лошадь. Глядя на меня с некоторым удивлением, вероятно, подозревая, что я шучу (хотя я не шутил, потому что я действительно мог бы стать конокрадом, попадись мне хорошая лошадь), он сказал мне, что у него есть лишняя лошадь, и он мог бы продать мне ее в рассрочку. Это предложение поразило меня как манна небесная в пустыне, и я с радостью принял его условия, а заодно позаимствовал у него седло и уздечку.

Прошло совсем немного времени после восхода солнца, когда я, хорошо экипированный, но весь в поту, въехав во двор м-ра Блэкуэлла, к своему величайшему удивлению обнаружил, что Мосби и некоторые из его людей прибыли туда на несколько часов раньше.

Я поставил свою лошадь у коновязи, а кроме того, опасаясь, что она от тоски и страха убежит домой, хорошей и крепкой веревкой, обвернутой вокруг ее шеи, привязал ее к ближайшему дереву, и только потом вошел в дом, чтобы доложить о своем прибытии. В это раннее утро, спустя лишь двенадцать часов после того, как меня поставили пред очами августейшего, я чувствовал себя значительно уверенней. Когда я вошел в комнату, Мосби повернулся и посмотрел на меня, и я думаю, что он узнал мою желтую блузку или мой веснушчатый нос или, возможно, мою сдержанность. В те времена я должен был быть сдержанным. Во всяком случае, когда я сказал ему, что у меня есть лошадь, он улыбнулся и положил руку мне на плечо, интересуясь, хорошая ли она. Как-то мне пришла в голову мысль, что он подумал, что я скаут-одиночка и похитил лошадь у какого-нибудь патруля. У молодых весьма живое воображение. Во всяком случае, я никогда не смогу забыть ни его жизнерадостности, ни блеска в его глазах.

С этого момента моя одежда стала мне более к лицу. Я ходил за Мосби по комнате, потом и на крыльцо и, после десятиминутного моего с ним разговора, откуда ни возьмись, появился револьвер, а с ним и ремень, и кобура, и теперь я — новый партизан команды Мосби — партизан, полностью готовый к военной жизни.

Образ жизни человека в отряде Мосби полностью отличался от образа жизни солдата регулярной армии. Люди Мосби никогда не имели ни лагерей, ни постоянных квартир и никогда не спали в палатках. Они даже не знали, как ставить палатку. Такие вещи, как приготовление кофе, жарка бекона, или варка пищи никогда не приходили им в голову. Если мы хотели перекусить, мы либо останавливались у дружественного нам фермера, либо ходили в какой-нибудь город и покупали себе все желаемое. У каждого члена Команды имелась своя особая ферма, которую он мог бы назвать своим домом.

Жители этой части штата, которую называли «Конфедерация Мосби», в целом состоявшей из графств Фокир и Лаудон, были убежденными южанами, хотя и очень часто оказывались вне территории, контролируемой армией Юга, и они были рады людям Мосби, не только из-за того, что имели тем самым возможность проявить свои симпатии к Югу, но и ради безопасности, которую им обеспечивали партизаны.

Во время войны местные органы власти здесь не функционировали. Не было ни судов, ни судебных работников. За необходимыми законами и обеспечением их соблюдения люди обращались к Мосби, и ни в одном штате, ни до, ни во время, ни после войны не было лучшего управления. На своей территории Мосби не только не допускал преступлений, но даже обычных проступков. Однажды один из наших людей в ярости попереворачивал молочные бидоны старого фермера-квакера, и когда Мосби узнал об этом, он приказал мне отвезти этого человека в армию, которая стояла тогда близ Винчестера, и лично передать его генералу Эрли, с сообщением, что такие люди, как этот человек, недостойны быть партизанами.

Никто в нашей Команде не имел никакого представления о кавалерийской выучке, и мы бы не смогли двигаться ровно и прямо даже, если бы возникла такая необходимость. У нас не было горниста и очень редко проводилась перекличка. У нас не было единой униформы. По званию мы обращались не ко всем офицерам, а только к Мосби. Фактически, от нас не требовали того, что требуют от обычного солдата, но, тем не менее, не было в армии такого подразделения, где люди так охотно подчинялись бы своему лидеру. От нас требовалось делать хорошо две вещи — выполнять приказы и сражаться.

У нас не было сабель, поскольку никто не умел пользоваться подобным видом оружия. Мое самое яркое воспоминание о том, что такое сабля, возвращает меня в то время, когда я впервые увидел этот длинный изогнутый клинок в звонких стальных ножнах, у захваченного нами юниониста. Никто из нас не осмелился покрутить ей на расстоянии вытянутой руки, опасаясь убить стоящего рядом товарища, но впоследствии мы обнаружили, что этим великолепным оружием очень удобно погонять упрямого мула. После первого же удара строптивого захваченного у северян мула плоской стороной сабли по спине, он шел вперед и никогда больше не оказывал сопротивления. Звук удара сталью, казалось, пугал его больше, чем все плетки армии Союза. И только один раз я видел это смертельное порождение войны в одной кровавой стычке, когда юный Эмори Питтс из моей роты, игриво вогнал ее конец в тело тринадцатилетнего нью-йоркца, который выстрелил в него, а потом, убегая, пытался спрятаться под военным фургоном.

Вопреки распространенному мнению, постоянно во время войны мы карабины не носили. Каждый из людей Мосби был вооружен двумя армейскими револьверами Кольта сорок четвертого калибра. Их носили в поясных кобурах. Те из очень немногих, кто мог себе позволить купить или захватить дополнительные револьверы, и те, кто хотел удовлетворить свое тщеславие, хранили их либо в седельных кобурах, либо в голенищах сапог. Это оружие было чрезвычайно опасным и эффективным в рукопашных схватках. Длительная и постоянная практика превратила каждого человека Команды в хорошего стрелка, и каждый из них со своим револьвером был так же уверен в себе, как и любой ковбой со своим шестизарядным. Наши бои, как правило, были яростны и скоротечны — когда заряды заканчивались, та или иная сторона быстро отступала. В настоящее время именно офицерами армии Соединенных Штатов обсуждается вопрос об отказе от использования сабель, и я считаю, что вскоре они будут либо храниться в музеях, либо валяться на мусорных свалках. Я получил письмо от офицера одного из элитных кавалерийских полков, в котором он просил меня дать более подробный рассказ об отношении к сабле, чем тот, что был в опубликованных воспоминаниях, и, после некоторых колебаний я ответил ему, что Мосби и его люди отрицательно относились к сабле. Я сказал ему, что ирландец со своей шиллейлой[3] в ближнем бою заставил бы средней руки кавалериста краснеть от стыда. Я только дважды видел кровь, пущенную саблей в этой войне, но, тем не менее, видел тысячу сверкающих клинков у станции Бренди.

Федеральные кавалеристы, в целом, сражались саблями, во всяком случае, они носили их, и Мосби часто говорил, чт