Кирилл Кутузов

ВОЛКОВ

1.

Судя по всему, когда-то это была автобусная остановка. Знак с чёрным автобусом на белом поле выгорел на солнце, вокруг были налеплены бесконечные листовки на незнакомом языке. Листовки были двух цветов – фиолетовые и зелёные: казалось, будто две противоборствующие силы играли ими в крестики-нолики, но не смогли договориться, сколько нужно налепить одноцветных листовок подряд, чтобы засчитали победу. Вот их и лепили, куда могли, уже без очереди, наплевав на правила, друг на друга, наискосок и вверх ногами. Только жестяной знак с автобусом к этой игре не принадлежал, даже загнулся снизу, пытаясь свалиться со стены и не принимать участия в чужой битве. Но попытка провалилась.

– Знаешь, что тут написано?

– Не-а. А важно знать?

– Да не особо. Но так, для расширения кругозора полезно. Чтобы ситуацию лучше понимать. Там одно и то же написано.

– Но ведь листовки разных цветов: зелёные вешают аджуки, фиолетовые – маджуки. Нам так говорили. Как же на них может быть одно и то же?

– А почему нет? Они же все на словах борются за всё хорошее против всего плохого и в какой-то момент поняли, что какой-то собственной особенной правдой чужого сердца не завоевать. Так и стали писать одно и то же, просто на своём цвете. Одни требуют сбор с радиоприёмников отменить – другие тут же требуют того же самого. Чтобы никто не считал, допустим, что аджуки справедливее маджуков, или наоборот. Ну и теперь уже, в сущности, нет разницы, что на листовках. Главное – какого цвета больше. Сразу понимаешь, в чей район попал. Не ошибёшься.

– Ну тут цветов вроде поровну.

– Ага. Тут раньше автобус детей в школу забирал. Это было что-то вроде водопоя у зверей. Тут драться нельзя было. А если ствол вытащишь – тебя свои же пришьют. Ствол этот, знаешь, куда засунут? Не, не туда. В глаз. Ну и все боялись. А листовки дети клеили, потому что тут можно было не бояться. Сам от горшка два вершка, а уже лепит бумажки, прямо как большой аджук. Или маджук. Видишь, как много их внизу висит?

– Ага, как бахрома на халате.

– Во-во.

И опять замолчали. У них так всегда было. Вроде бы в кои-то веки по работе приставили к человеку, от которого тебя с души не воротит, можно было и потрепаться по-человечески, хотя бы формально засвидетельствовать приятельство, но как-то… ну, себя не переделаешь, короче. Начинали болтать о чём-то, и интересно же было, но минут на пять, не больше. Потом опять в молчанку играть. Наверное, это уже в крови; привычка разговаривать, только когда перекур, потому что в другое время нельзя.

Ну ничего, зато стоишь, небось, такой, со стороны кажется – во, настоящий немногословный герой боевиков, мужик из стали, слов на ветер не бросает, за него поступки говорят… Ну, это если его не знать, то да, можно так подумать. А если знать, то понятно, что всё не так – какие там поступки, когда у тебя задание, допустим, стоять у дверей, пока за ними два отряда боевиков оружие из одной поставки делят. Охраняешь уважаемых людей, потому что никто не должен видеть, как две разные группировки, которым положено друг друга резать, из одних и тех же ящиков стволы достают и фоткаются с ними, как срочники в оружейке, пока командир рядом не отсвечивает. Короче, вот вам и «поступок», подвиг, считай, – выстоять столбом столько времени. Нет, иногда надо, конечно, стрелять, но больше для острастки. Чтобы пацаны мелкие разбегались. Аджуки взяли моду – школьники сбиваются в стайки и у наёмников пытаются автомат отнять – не силой, обманом, конечно. Один тебя забалтывает или, допустим, жрать предлагает, а остальные ждут за углом, когда ты ствол из рук выпустишь. Тут же гражданская война такая, больше на словах, многие расслабляются. А для пацанов это целое геройство, для своих оружие добыть. Пацаны не знают, что его сюда шлют ящиками. Вот так и привык – видишь стайку подростков, палишь в воздух, чтобы свалили. Нет, ты, конечно, ствол не упустишь, не пальцем деланный, но всё равно спокойнее, когда дети и оружие вообще не пересекаются.

В общем, не располагает эта страна к тому, чтобы сделаться тут героем боевиков. Но оно, на самом деле, и к лучшему.

– Слушай, а сейчас-то мы чего стоим, кого ждём?

– А до тебя не довели, что ли?

– Просто сказали, что мы с тобой завтра куда-то за город выдвигаемся, ты, мол, всё знаешь.

– Ну, меня тоже буквально в двух словах просветили. Сказали, у остановки встречать визиря. Велели ещё одного из наших взять, я тебя и попросил. Дайте, говорю, Волкова, он самый нормальный. Подумал, лучше балду у остановки пинать, чем круги вокруг дворца нарезать. Я уже, честно говоря, эти башенки, которые по периметру стоят, видеть не могу.

– Да, тут получше. Хотя бы тенёк.

Ну вот, оказывается, человек тебе даже, по сути, одолжение сделал, избавил от бесполезного рутинного патруля. А всё равно. Ну не принято у таких, как ты, друзей на работе заводить. Всякое бывает, а обожжёшься раз – на всю жизнь хватит, будешь на воду дуть.

У них с напарником даже знакомство вышло как-то по-дурацки.

Когда привезли наскоро собранный отряд в Аккаду, заказчик, крупный политик из местных, начал вызывать наёмников к себе по одному, читая с листа трудновыговариваемые фамилии. И вот, услышав одну фамилию, вскочили сразу двое, сидевшие в разных концах спортивного зала, в который всех их сгрузили.

Оказалось, у одного фамилия Волков, а у второго просто Волк; но ты точно не ожидаешь встретить почти что однофамильца в какой-то там Аккаде, которую даже на карте-то не разглядишь: её там циферкой обозначают, если вообще обозначают. Встали, значит, оба ломанулись к нанимателю, чуть не лбами столкнулись на выходе. Объяснились в двух словах – оказалось, что звали Волка, а Волков был по списку следующий.

– Олег.

– Виктор Викторович.

Волк тогда, когда знакомились и жали руки, со значением это «Викторович» сказал. Показывал, понятное дело, дистанцию. Олегу тридцати ещё не было, а Волку, наверное, лет пятьдесят уже стукнуло.

– Тогда Олег Олегович, – передразнил его тогда Волков. Даже про отчество наврал, просто чтобы было яснее, что он деда поддевает. Чёрт знает зачем. Рефлекс, наверное. Волк только руками развёл:

– О, какие серьёзные люди: не просто Олег, а целый Олег Олегович. Ну, как скажешь, Олег Олегович. Будем знакомы.

В общем, не поругались, да и отзываться на выдуманное чёрт знает зачем отчество тоже не пришлось, у них с Волком как-то так вышло, они никак друг друга не называли. Какой смысл? Если кто-то по-русски заговорил, сразу ясно, к кому обращаются. Говорили так:

– Чай будешь?

– До магазина сходим?

– Покурим пошли.

И по всем правилам этой дружбы, в которой по имени не называют, толком не разговаривают и, по идее, не дружат даже, когда ходили курить, не курили. Олег в очередной раз бросал, и вроде бы получалось, а Волк бросил давным-давно, но выйти подышать просто так – это было святое дело.

– Покурим пошли? – сейчас вот тоже у двухцветной остановки это странно прозвучало. И так вроде стоят вдвоём посреди ничего, а Олег напарника всё равно понял. Вот прямо тут они сейчас стоят и работают, а если отойдут на два шага – это уже будет перекур.

Волк снова начал болтать, потому что на перекуре было не зазорно:

– Я, знаешь, так обалдел, когда визиря впервые увидал. Ну, нам же сказали: «Будете делать всё, что визирь скажет», – ну я и представил себе, халат там, тюрбан, борода, короче, Черномор. А он выходит – ну просто мужик, рожа бритая, очкастая, в строгом костюме, в мобильник орёт. Я – веришь – расстроился!

– Так это, – Олег развёл руками, – я, когда с прислугой говорил, спрашивал, где там, допустим, визирь, меня спрашивали в ответ – а какой? «Визирь» у них – это, считай, наш депутат. Их полно, визирей. Может, которые поглавнее – они и правда в халатах ходят. Так, чтобы ни перед кем не прогибаться. Вот представляешь, идёт заседание ООН, все в пиджаках, а такой вот визирь в халате и шлёпках с загнутыми носами приезжает и выдаёт: «Ну и чё вы мне сделаете? У нас вот так ходить положено». А потом домой возвращается, переодевается в обычный костюм и ржёт.

– Да по-любому так они и делают. Я бы точно так делал. А может, и сделаю, – протянул Волк задумчиво и как-то даже серьёзно. – Я так думаю: нас же не просто так взяли этот дворец охранять, так? Чего-то ждут, к чему-то готовятся. Что-то будет. Ну и, может, я в мутной воде рыбки половлю. Глядишь, буду через годик визирь Волк.

– «Уеду в Аккаду, буду там зваться Братец Вуй», так, что ли? – Олег усмехнулся.

– Ну чё ты, дай помечтать.

– Мы с тобой какие хочешь Волки, но, когда всё закончится, нам в лучшем случае скажут – вот ваши, мол, грязные доллары, и дуйте-ка отсюда поскорее, братцы-кролики, если жизнь дорога. А в худшем нам придётся эти грязные доллары из них выбивать. Или просто ноги уносить, чтобы шкуру твою волчью драгоценную с тебя не сняли.

– А что, у тебя бывало такое? Чтобы не платили? – Волк присвистнул. – Меня вот пока бог миловал, всё чин чинарём было.

Олег прямо отвечать не стал – начнёшь так вспоминать, что было, и понесётся.

– От знакомых слыхал. Хочешь получать десятого аванс, а двадцать пятого зарплату – надо было другую работу искать.

– Да это понятно. Я, вообще, тут оказался, потому что меня с северной пенсией опрокинули. Так что, знаешь, обмана везде полно, не застрахуешься…

Сбоку что-то заскрипело. Олег тут же потянулся к оружию, а Волк – нет: как стоял, так и стоит.

Прямо в земле распахнулся люк – лист железа с приваренным шпингалетом – и оттуда показалась лысая голова визиря. Вместо привычного серого пиджака на нём был спортивный костюм, на котором название бренда было написано с ошибкой.

– Привет, долго ждёте? – участливо спросил визирь на английском.

– Нормально, – сказал Волк, будто бы не с начальником разговаривая, а отвечая случайному прохожему, который сейчас час.

– Помогите, у меня тут… груз.

Оказалось, визирь тащил по ржавой вертикальной лестнице, уходившей куда-то далеко вниз, свёрток, обвязанный толстыми верёвками.

Олег с Волком потянули было руки к свёртку, но визирь жестом остановил их.

– Не, ребят, мешок не трогайте. Там… хрупкое. Меня вытащите, а то руки уже не держат.

Вытащили в итоге важного человека из провала под люком чуть не за шкирку.

– Дайте посидеть немного.

Визирь, не выпуская свёртка из рук ни на минуту, сел на лавочку, точнее, на три дощечки, которые не успели отодрать или сломать.

– Аджуков не было? – спросил он, когда самую малость отдышался.

– Никого не было.

– Отсиживаются. Ждут. Известно чего, – с пониманием протянул визирь.

– Так чего ждут-то? – тут Волка, кажется, слова визиря забеспокоили.

– Известно чего, – был ответ.

Волк отвернулся и плюнул. Сколько ни торчи в этой Аккаде, всё равно будешь чувствовать, как будто ты на базаре и тебя с товаром дурят. И ты-то и сам это понимаешь, а сказать ничего не можешь. На след от плевка Волк ещё и наступил, вот настолько разозлился.

А Олег не мог перестать смотреть на визиря. Было сейчас в его лице что-то… Как будто хищник бурю почуял и ждёт, когда она вдарит уже, и на берег вынесет каких-нибудь крабов, и будет пир. О, Олег это выражение хорошо знал.

От него и сбежал в Аккаду – жить с волками, выть по-своему.

2.

Главное, сначала же всё нормально было. Ну, или просто казалось, что всё нормально.

В аэропорту не пришлось ловить такси и потом торговаться – за ним прислали машину бизнес-класса, с водителем в белой рубашке и золочёным бейджиком. Водитель даже не позволил Олегу загрузить чемодан в багажник, всё сделал сам и ехал всю дорогу молча. Никаких тебе «В гости или домой?» или «А где так загорели?». Когда надоело ехать в тишине, Олег включил плеер. Машина так плавно шла, что привычное к поездкам в тарантасах по ухабам тело чуть не заныло с непривычки. Вот что поделаешь, когда трясёт – не укачивает, а тут едва не поплохело. Хорошо ещё, что ехать было не особо далеко, минут сорок, может. Куда-то за город. Сначала Олег ещё более-менее понимал, где едут, а потом начались какие-то перелески, придорожные заправки с кабаками, и всё, нитка оборвалась, герой продолжал движение вглубь лабиринта без шансов вернуться обратно наощупь, только если Минотавр сжалится и выпустит его. В принципе, когда Минотавр – твой друг, на такую перспективу вполне можно рассчитывать.

Оказалось, что везли Волкова в трёхэтажный дом. Наверное, по меркам настоящих богачей он был не больно-то и роскошный, но если ты одну половину жизни таскался по всяким казённым халупам, а вторую вообще спал везде, где можно куда-то башку уложить, то, ну, практически Тадж-Махал, в общем. Огляделся вокруг – ну да, бассейн, какие-то беседки, сразу несколько штук. Даже теннисный корт, обнесённый зелёным решётчатым забором. Роскошь эта, похоже, была съёмная. Нынешнему хозяину добрая половина этих излишеств на свежем воздухе нахрен не была нужна, да и разбогател он совсем недавно. Отгрохать такую домину на заказ ему бы вряд ли успели, а ипотеку с условием «Потом как-нибудь разбогатеешь и отдашь» ещё, кажется, выдавать не начали.

Дорогой водитель так же безмолвно скрылся, передав эстафету по надзору за Олегом какому-то то ли консьержу, то ли привратнику – бог знает, как он там правильно называется. Это был такой тощий кент с белыми выпученными глазами – был бы у него ещё горб, и можно было бы приставить к доктору Франкенштейну. У него даже голос оказался как по заказу, скрипучий, мерзкий, как будто он всю жизнь играл Бабу Ягу на детсадовском утреннике.

– Приветствую. Пойдёмте, я покажу вам комнату. Вы предпочитаете солнечную сторону или как?..

– Да как-то всё равно, – Олег не был даже готов к такому вопросу.

– Тогда поселю вас в комнату, из который видать закат. Закаты у нас – чудо. Небо будто пылает. Увидите – и думать забудете, чтоб однажды отсюда уехать.

Олегу провожатый нравился всё больше и больше. Золотой мужик, играл слугу при доме с привидениями, будто вокруг целая толпа детишек, которые его боятся и верещат одновременно от страха и от восторга. «Думать забудете, чтоб однажды отсюда уехать», – так завернул ещё, словно, когда перед Олегом откроют дверь его комнаты, внутри она окажется карцером со стенами, обитыми тканью, а там его посадят на цепь, и он будет до конца своих дней сходить с ума от металлического скрежета и разговоров с призраками. Интересно, это специально прямо вот такого чувака нашли, для антуража, или в самом деле просто роль такая? Зная хозяина дома, это могло быть в равной степени и то, и другое.

Когда Олег уже поднимался за провожатым по скрипучей лестнице с неудобными узенькими ступеньками, услышал за спиной шёпот:

– Что, заценил моего мажордома? Я его просто обожаю. Он в торговом флоте служил и однажды напился и с капитаном подрался на топорах, представляешь? Ранил мужика, сам обухом в лоб получил – и с тех пор такой. Отсидел, в одном ресторане полы мыл. Я его там присмотрел и нанял. Как без рук без него!

Рука потяжелела от чьего-то навалившегося веса. Ну, что значит «чьего-то», правильно? Понятно же чьего.

– Да врёшь. Ты бы ни за что такого на работу не взял. Мужик, наверное, просто в комплекте с домом шёл, а ты про него выдумываешь. Как мы раньше про учителей сочиняли.

– Вру? – голос постарался сымитировать искреннее возмущение. – На щелбан спорим?

– Спорим!

Хозяин дома окликнул дылду, бредущего по коридору, покачиваясь, точно сомнамбула:

– Мажордом, скажи нашему гостю, ты правда капитана топором чуть не зарубил?

Мажордом развернулся, вытащил из-за пазухи плоский туристический топорик и совершенно нормальным голосом пробасил:

– Ага, а что, ещё кого-нибудь надо?

– Нормально! – улыбнулся Олег.

– Чё «нормально», лбище подставляй!

Серый попытался кое-как изобразить щелчок по лбу, но вышло неубедительно. Он никогда щелбаны бить не умел, на самом деле. А Олег его и не учил – решил, что навык это для партикулярной жизни необязательный. Ну и оказалось, как в воду глядел, избежал сейчас критического урона.

– Я серьёзно спрашиваю, рубить кого надо? – мажордом, похоже, вообще не понимал, что происходит.

Серый махнул ему рукой:

– Не надо никого рубить. Олег – мой друг, я же тебе говорил.

Мажордом неоднозначно пожал плечами и убрал топорик обратно:

– Ну, мало ли. Друзей тоже некоторые больно-то не щадят.

А потом голос у него стал опять игрушечным, залихватским, скрипучим:

– Вы, господин Разумовский, гостей сами проводите, или мне им комнатку-то показать? Мне не трудно!

– Ступай, лучше в зале ковры расстели, вечером ребята приедут.

Мажордом с готовностью срыл прочь, разве что не подпрыгнул и каблучками не стукнул. Странный был человек. Если бы не сцена с внезапным топором, был бы он совсем как какой-нибудь Волк из «Ну, погоди!», карикатурный, нарисованный.

– Не обращай внимания, что он так кобенится, – проговорил Серый, провожая того взглядом. – Ему нравится. Вот это вот – «мажордом», «господин Разумовский» – это всё он, я не заставлял. Я его спросил – ты зачем эту комедию, мол, ломаешь, унижаешься передо мной? Мне этого не нужно, я тебя на работу взял, потому что ты толковый, а не для того, чтобы унижать тебя. И он разозлился и давай кричать – представьте, говорит, что вас в викинги взяли: велели на драккаре деревни разорять. Только зовут по имени-отчеству, вместо меча разрешают электрошокер брать, а щит, говорят, вообще не нужен, он тяжёлый, с ним неудобно. Я теперь, мол, слуга в хорошем доме и буду вести себя так, как мне положено! А если вам не нравится, идите… Ну и послал меня. Гордый.

– Гордость разная бывает.

– Точно…

Странно разговор завязался. Не в том смысле, что про полоумного мажордома с топором, а… ну, как будто они вчера только расстались, не договорив, и вот встретились и продолжили прерванную болтовню. Если друзья буквально вчера разошлись по домам, в разные стороны, то со слезами обниматься не лезут, не говорят с придыханием: «Ну, садись, рассказывай, как сам, как тебя жизнь помотала». Только вот они с Серым несколько лет уже не виделись, хоть раньше Олег заезжал к нему куда чаще. Но чего уж, как вышло, так вышло…

Другое дело, что надо было как-то счёт сравнивать. А то он идёт, вон, улыбается, доволен, что щелбан выиграл, хоть и бестолковый. Олег играючи ухватил Серого за воротник халата, отороченный каким-то рыжим лохматым позорищем.

– Что, поймал лису и отомстил ей за Серую Шейку?

– Нет! Ты с чего взял вообще, это искусственный мех… Так просто… мягче, – смутился. Вспомнил, наверное, как мелкий над сказкой ревел и злился, что в конце дед-охотник лису подстрелить не смог. – А будешь меня подкалывать, я тебе велю розовый бархатный халат выдать, у меня есть!

– Розовый халат, знаешь ли, – знак буржуйского разложения. Что дальше? Окажется, что у меня в комнате вместо ковра медвежья шкура лежит?

– Нет там никакой шкуры, – Серый поджал губы и собрался было идти дальше.

– Ой, а чего мы отвернулись сразу? Боишься сказать, что шкура есть, но не в моей комнате? – Олег уже просто так не мог остановиться, а ехидная усмешка становилась всё шире.

– Я дом с обстановкой арендовал, и она в бильярдной уже была, – вскинул руки хозяин особняка. – Не выкидывать же? Потом владельцы лишних денег за неё затребуют. Ну, я и оставил. Всё равно в бильярд не играю…

– А шкура-то от какого медведя? От бурого или белого?

Разумовский резко развернулся и ткнул Олега пальцем в грудь – получилось куда больнее, чем когда он щелбан пробивал, кстати.

– Короче, насчёт сказок. «Синюю Бороду» помнишь? Во все комнаты заходить можно, а в одну – ни-ни. Вот бильярдная – это такая комната. Будешь проходить мимо красной двери на третьем этаже – вот… мимо и проходи. Узнаю, что ты туда нос совал – не знаю, что с тобой сделаю.

Олег изобразил нечеловеческий испуг:

– Красная дверь на третьем этаже? Красная – это цвет крови… Какой ужас!

Серый и в школе такой был, и сейчас, кажется, ничего не изменилось: шутки он понимал только тогда, когда шутил сам.

– Вот именно, друг мой, – заговорчески кивнул он. – И лучше тебе не знать, что я там хра…

Лестницы в этом доме, конечно, были – не дай бог. Бегать по ним было почти невозможно. Но ключевое слово «почти». Олег успел побегать и по горам, и по крышам попрыгать, почти как в фильме «Ямакаси», так что и с лестницей он справился легко. Добраться до третьего этажа вышло куда раньше хозяина. Убегая, Олег громко кричал: «Никто не смеет прятать от меня медвежью шкуру! Хочу смотреть мишку!», а ответное: «Не смей, я тебя грохну!» – гремело ещё где-то внизу.

Пришлось секунд сорок ждать хозяина дома, почтенного господина Разумовского, чтобы открыть красную дверь прямо у него на глазах. Когда Серый наконец нарисовался рядом, расправляя полы халата, Олег, легко толкнув дверь, распахнул её настежь и тут же согнулся от хохота. Ржал так, что воздуха не хватало, ржал беззвучно, как, кажется, много лет уже не смеялся. В бильярдной и правда лежала медвежья шкура, прям как настоящая, с головой, оскалившейся белоснежными пластиковыми клыками. Только была она не бурая, и даже не белая. Она была леопардовая: кто-то, очевидно, взял шкуру убитой синтетики и цинично раскрасил под кису.

Кое-как сквозь смех Олегу удалось выговорить:

– Н-нет, Серый… Её тут не было… Я-я что хочешь поставлю… Это ты её купил! Потому что можешь.

– А в подвале у меня игровые автоматы стоят!.. Это тебе тоже, чтоб поржать!

Олег похлопал хозяина особняка по плечу и, коварно улыбаясь, парировал:

– Нет, в автоматы я, Серый, буду играть. Самозабвенно, часы напролёт, иногда забывая пожрать.

– Чмо ты всё-таки.

– Сам ты чмо.

И теперь уже наконец нормально обнялись.

– Я соскучился, – послышалось где-то над ухом.

– А я отказываюсь верить человеку, который купил леопардового медведя, – хмыкнул Олег. – Но я тоже скучал, да.

Отстранились.

– Ты надолго? – хозяин дома посерьёзнел. – Когда мы созванивались, ты так ничего толком и не сказал.

Олег зевнул и сказал:

– Я сейчас свободен от всех контрактов и обязательств, Серый, поэтому я на столько, на сколько сам захочу. Или пока ты не выгонишь.

Разумовский кивнул, мол, принял к сведению, а Олег на секунду прибалдел. Как же здорово было сказать это вслух – «свободен от контрактов и обязательств». Это значит «можешь делать что хочешь». Только с пьянящей свободой надо быть поаккуратнее. Некоторые, вон, когда им всё можно становится, леопардовых медведей покупают.

3.

Волк попытался забрать у визиря свёрток, чтобы приличный человек не позорил себя физической работой, а то ещё, не дай бог, решит, что и сам может руками кое-что делать, и половина дворцовой прислуги останется без работы. Визирь весьма приветливо глянул на Волка, организовал бровями какой-то жест ритуальной вежливости и с тем же выражением, с которым справляются о здоровье и желают всего хорошего, сказал наёмнику: «Фак офф». Волк прекратил навязываться. «Фак офф» так «фак офф», пусть сам по жаре таскает такую тягу, гордец поганый. Причём видно же было, что визирю тяжело – пот с лысой башки льётся, шея от натуги красная, а всё туда же – гордый.

Волку с Олегом было велено вести визиря до дворца пешком.

– Какое там пешком? Он с этим кулём по дороге пополам сто раз переломится.

Напарник ответил так, как подобает подлинному мудрецу:

– Да хрен с ним, пусть тащит.

Всё равно было непонятно, зачем они визирю тут сдались. Если он боится, что аджуки нападут, то Олег с Волком вдвоём против толпы всё равно много не навоюют. Просто так за компанию позвал? Тоже вряд ли, идут же они молча, только иногда наёмники между собой по-русски шепчутся. И толку в такой компании?.. Короче, умом, видать, не только Россию не понять. Как минимум на Аккаду общий аршин тоже не распространяется.

– Знаете, что у меня там? – нарушил компанейское молчание визирь.

– А важно знать? – эту фразу Олег у Волка подрезал и теперь пользовался ей чаще старшего напарника. Волк ей обычно на любые новые вводные реагировал. Типа: «Это мне для работы надо? Просто, если нет, возьми свою драгоценную информацию и неси в целости прочь, не проливая ни капли в мои девственно глупые уши». Олег же в эти слова вкладывал немного другой смысл. Боялся упустить хотя бы клочок важного знания, ведь никогда не знаешь, что может спасти тебе жизнь. Местные привычки, рецепты, приметы, суеверия – всё может важным оказаться. Вот это, допустим, варево, которое на базаре продают, – оно абрикосовой косточкой пахнет, потому что ему так положено или тебя отравить хотят? Вот и сейчас:

– А важно знать? – и приготовился слушать.

– Конечно важно, Олег, – визирь произносил имя «Олег» как-то по-своему. Получалось «Халéйк». – В этом мешке груз, который я не могу доверить никому, кроме себя самого. Знаете, что такое камень под названием «безоар»?

Визирь с видимым облегчением принял к сведению, что про безоар обоим собеседникам известно и на неродном языке не придётся