Оглавление

Ад оказался Раем

от автора, вместо Вступления

Какое громадное напряжение на исходную составляющую любого предмета или вещества оказывает насилие. Например, сильнейшему воздействию подвергается раскалённый металл при выковывании изделий. Как в этом, так и в других случаях насилие оказывает подобное воздействие на микромир, трансформируя его в ту или иную форму, необходимую для решения насущных задач жизнетворения, — не так ли и с человеком? И невыносимое страдание, и насилие, в конечном итоге, проявляют идеальную форму для решения эволюционных задач.

Счастливы сильные духом, которые способны в условиях новых форм эволюционного развития реализовывать свою божественную сверхзадачу Быть-Любить-Жить!

Эволюционное развитие, рано или поздно, придёт к состоянию, когда не нужна будет форма в привычной физической интерпретации. Единство духа (содержания) и материи (формы) во всём величии глубины вселенской эволюционной самореализации исключает насилие. Насколько порой смешны и безответственны бывают представления некоторых фантастов о других мирах космоса, в которые они переносят атавизм земного человеческого сознания, утверждаемого дисгармонией формы и содержания.

В человеческой эволюции опорное звено — сознание (дух, высшее начало — обозначать можно как угодно). Сознание в условиях планеты Земля, несомненно, определяет все формы материальной реализации, включая социальные преобразования.

Вывод очевиден и прост: по мере роста сознания человечество избавится от антагонизма взаимоотношений как от свойственной черты, недостойной божественного предназначения человека.

В процессе эволюции форма растворится в сознании.

Антагонизм форм возможен. Антагонизм сознания — никогда. Ибо сознанием человечество едино изначально. Это единство — основа иерархии сознания, не имеющей пределов. В результате преодоления антагонизма человечество естественно откроет в себе вселенскость.

Вот и говорю: тщательнее, ребята!

Потому что Человеки.

Потому что Боги.

Потому что Всё.

Любовь — это процесс уникального божественного насилия, в котором форма поглощается сознанием ради сотворения нового качества единства формы и содержания. Так рождаются счастливые дети, реальные мечты, так зачинается человечество.

Насилие существует только на уровне антагонизма. При определённом уровне сознания насилия нет. В отсутствии антагонизма насилие трансформируется в абсолют Любви.

Часть I. Купол

Глава 1

Рано утром в дверь позвонили. Посторонние утренние вторжения всегда неприятны, и в первое мгновение мне показалось, что звонок из сна. Согласитесь, сложно отделить реальность от фантазий подсознания в сновидениях. Потом, утром, и вспомнить деталей бывает невозможно, но чаще всего остаётся ощущение или страха, или восторга, или… Впрочем, здесь, в моём случае, всё было иначе.

В дверь позвонили повторно, и стало понятно, что необходимо реагировать. Я открыл глаза, и, приподнявшись, взглянул на часы на столике у телевизора… 3.47 A. M. Цифры моментально отрезвили, и их привычный красноватый приглушённый окрас, обычно умиротворяющий и успокаивающий, на этот раз показался чрезмерно кровавым. В сердце вошла тревога.

За время жизни в Америке мы с Олей привыкли к абсолютной автономности существования. То есть: переступил порог своего дома — никто не вправе тебя потревожить просто так. По крайней мере, за 15 лет был только один случай вторжения в наш апартамент: как-то ночью, случилась авария у соседа с верхнего этажа, и надо было принимать экстренные меры против затопления. Мы тогда арендовали жильё в Beverly Hills, городе, где совершенно особая атмосфера и чрезмерная безопасность по сравнению с остальным Los Angeles. Вероятно, девятилетний опыт жизни того периода и приучил к мысли о полнейшей защищённости под крышей собственного дома.

В дверь позвонили третий раз. Показалось, что звонок прозвучал чуть раздражённее и настойчивее. За дверью пребывали явно те, кто имел право будить человека ранним утром.

Оля спала девственно и спокойно. Стараясь не разбудить жену, я осторожно сполз с кровати и пробрался в ванную. Пока надевал халат и продвигался на ощупь к входной двери, мысли проносились через меня со скоростью тысяч операций в секунду. Наверное, в минуту опасности мужской мозг уподобляется женскому и способен одновременно обрабатывать информацию в нескольких время-пространственных границах.

— Кто там? — машинально спросил я по-русски, но спохватившись, повторил вопрос по-английски.

— ФБР. Нам нужен Владимир Симонов.

«Входная дверь дома на кодовом замке, постороннему практически невозможно проникнуть без согласия того или иного хозяина квартиры. ФБР, — тогда понятно», — мозги пытались как-то ологичить ситуацию, но тревога только усилилась.

Я открыл дверь. На пороге увидел трёх сравнительно молодых мужчин с военной выправкой. Вперёд вышел один из них:

— Здравствуйте, вернее, доброе утро. Извините за вторжение, — его русский был с лёгким акцентом человека, родившегося в Америке в эмигрантской семье из России. — Меня зовут Патрик, это мои коллеги Хосе и Ричи.

Все трое одновременно продемонстрировали свои удостоверения. Не знаю, на что они рассчитывали, но моё шоковое состояние не предполагало возможности изучать соответствие фотографий реальным персо­нажам.

— Простите… — начал было я, но меня вежливо перебили.

— Мы можем войти, Владимир?

— Да, конечно, пожалуйста.

Я сделал шаг назад, пропуская нежданных ночных гостей. Вместе с ними вошли в мою реальность и тревога, и напряжение, и какая-то… беспросветность, что ли. В моём роду никто не был репрессирован, об арестах в сталинские времена, случающихся чаще всего по утрам, я знал только из романов и кинофильмов. В любом случае, теоретически состояние было знакомым. Но теоретически. Практика же всегда разбивает самые причудливые фантазии. «Впрочем, я в Америке, значит случай действительно экстремальный!» — мысль, если не успокоила, то вернула в реальность.

Ночные визитёры осматривали комнату:

— Вы здесь живёте один? — спросил тот, кто назвался Патриком. — Не волнуйтесь, мы не станем её тревожить, но должны убедиться, что кроме вас и жены в апартаменте никого больше нет.

Патрик вслед за мной заглянул в спальню, показал рукой, что я могу закрыть дверь. Хосе в этот момент разглядывал ноутбуки на письменном столе:

— Вы позволите? — перевёл его вопрос Патрик.

— Простите, но не могли бы вы объяснить цель вашего визита, и в чём я, собственно, обвиняюсь? — ко мне вернулось самообладание, и я смог произнести свой вопрос довольно спокойно.

— Да, конечно. Но вначале несколько наших вопросов, не против?

Я часто видел в фильмах, как в таких случаях настаивают на присутствии адвокатов, полицейские зачитывают права и всякое такое. Но здесь было ФБР, и значит, их визит был не по причине банального криминала, в котором Симонов — это моя фамилия, Владимир Симонов, если в полной форме, — не мог быть замешан. Опять таки, по американским фильмам и сериалам я приблизительно представлял разницу интересов полиции, ЦРУ и ФБР. Так вот последние занимались решением вопросов безопасности государства, ни много ни мало. Тем загадочнее было явление представителей в такую рань.

Мы сели за круглый стеклянный стол, стоявший в середине комнаты:

— Как давно вы снимаете апартамент в этом доме?

— Два с половиной месяца.

— А где вы жили раньше? Пожалуйста, перечислите адреса всех квартир.

Я перечислил, тем более что это было не сложно: за 15 лет мы сменили четыре адреса, текущий был пятым.

— В чём причина переездов? — поинтересовался Патрик.

Мне ещё не удавалось определить, кто из этой троицы исполняет роль начальника, но в моём случае это и не представлялось слишком важным. Значительнее было в тот момент ухватить причину их визита. Хосе делал какие-то пометки в блокноте. У Ричи завибрировал телефон, и он, удалившись в угол кухни, стал с кем-то разговаривать, но расслышать о чём было не под силу.

— Мы переехали в Beverly Hills во время моей работы в кино, — объяснял я, стараясь быть кратким. — Ольга одновременно работала арт-директором крупной компании, мы имели неплохие деньги и могли себе позволить. Но всё-таки, Патрик, почему вы меня расспрашиваете, и должен ли я вам отвечать, не зная цели визита.

— Наша миссия государственной важности, — вдруг включился в разговор вернувшийся Ричи, слова которого синхронно перевёл тот, кто говорил по-русски.

«Ага, вот и командир-начальник проявился», — почему-то злорадно мелькнуло у меня в голове. — «И действительно, кто как ни афроамериканец должен наставлять русского и мексиканца», — эти сведения тоже были почерпнуты мной из американских фильмов последнего времени.

Ричи сделал паузу, видно, как учили для нагнетания напряжения у допрашиваемого, и продолжил:

— К сожалению, я и мои коллеги не имеем полномочий для разъяснения полной картины, но прошу довериться нам. Итак, почему и как вы оказались в этом доме?

— В 2010 году меня пригласили в Украину, в Киев, откуда мы с Олей приехали в Америку. Была задача восстановить фестиваль «Сходы до Неба», тот фестиваль, идея которого воплотилась нами в реальность в 1997 году. Затем меня назначили советником премьер-министра Украи­ны по культуре и поручили реализацию проекта «Дом Музыки». Всё рухнуло в марте 2014 года, когда случился Майдан, и вопросы культуры были задвинуты в самый дальний угол. Вернувшись в Los Angeles, мы оказались в тяжелейшей ситуации и вынуждены были сменить место проживания. Вначале это была простая квартира в Sherman Oaks, а затем эта, где, конечно же, комфортнее.

— Чьи это модели? — неожиданно спросил Ричи, подойдя к кронштейну с платьями.

— Это работы Ольги Симоновой, моей жены, главное достоинство которой — талант дизайнера мирового уровня. Мы, кстати, приехали в Америку не в эмиграцию, а по приглашению байера Neiman Marcus. — Последняя фраза звучала уже устами трезвого человека, избавившегося от страха. Похоже, это почувствовали и мои визитёры.

— Вам надо будет поехать с нами, — сказал Ричи. — Вы нужны нам для консультаций. Не думаю, что это займёт много времени. И ещё: разрешите, Хосе скопирует твёрдый диск вашего ноутбука, при полной, естественно, конфиденциальности.

Я кивнул, после чего Хосе уверенно и быстро скачал информацию с ноутбука на какую-то приставку. Судя по тому, что это заняло у него буквально минуту, мне неожиданно продемонстрировали чудо новейшей шпионской техники. Впрочем, меня занимало другое: будить Ольгу или не беспокоить её сна.

— Вы даёте гарантии, что вернусь домой быстро, я не под арестом?

Ну, слава Богу, они были живыми, и их улыбки вполне могли свидетельствовать о добрых намерениях.

Стараясь не шуметь, я закрыл дверь снаружи, и мы вошли в лифт. Важно было полностью расслабиться и отдать инициативу Существованию. С некоторого момента стало ясно, что энергетический поток трансформации реальности подхватил меня и понёс в нужном ему направлении. Чего же мне сопротивляться в таком случае!

Глава 2

На улице нашу «дружную компанию» ждал Cadillac Escalade с включённым двигателем. Понятное дело, что припаркован автомобиль был на красной линии, — ФБР как-никак. Меня представили водителю:

— Боб — Владимир, Владимир — Боб, — мы поздоровались.

Хосе сел рядом с водителем, меня пропустили в третий ряд, а Ричи и Патрик устроились во втором ряду кресел. У Ричи опять зазвонил телефон, в полный голос звонка. Но и в этот раз он так искусно скрывал интонации и слова, что мне сложно было разобрать смысл разговора. Судя по всему, он говорил с начальством, советуясь, относительно того, куда меня везти.

«Радуйся, Симонов!» — пронеслась мысль, и дальше словами песни Высоцкого: «Смотри, подвозют, смотри, сажают, разбудют утром, не петух прокукарекал, сержант подымет, как человеков»… Я невольно улыбнулся. Патрик с удивлением взглянул на меня, не меняя сосредоточенное выражение на лице. Как ему понять, кто такой Высоцкий для русского советского человека: родившись в Америке, он может быть что-то и помнит через память родителей, но менталитетом точно американец, а это глобальная иность! Это, ну, совсем другое — и поведением, и опытом, и… да, абсолютно всем! Другое отношение к жизни, к женщине, к любви, к работе, к друзьям. Если Патрику всё сложно объяснить, то что говорить о Ричи или Хосе?

«Ну, да ладно, о разнице менталитетов как-нибудь попозже, ты лучше скажи, куда тебя везут? Всё разворачивается как-то чересчур торжественно: русский, даже не гражданин Америки, и вдруг востребован для консультаций государственной важности, — не странно ли?».

Ольге дали грин-карту как экстраординарной личности. Её коллекция «Весна-Лето’ 2001», презентованная на Неделе Высокой моды в Париже, была необыкновенно восторженно встречена специалистами и журналистами. Её успех приветствовали и Ив Сен-Лоран, и Пьер Карден... После окончания официальных показов государственное телевидение Франции включило коллекцию в полном объёме в итоговую программу как одну из сенсационных работ. Именно тогда Ольге байер Neiman Marcus предложил переехать работать в Америку, где востребованность в вечерних платьях, по её словам, больше, чем в Киеве.

В Америке и моя творческая самореализация расцвела: я написал несколько романов, сценариев. В 2007 году мы закончили съёмки фильма, и состоялось знакомство с Hollywood.

Нельзя сказать, что всё протекало у нас с Олей гладко и воздушно. Столкнувшись с русскоговорящей эмиграцией, в большинстве еврейской и армянской, мы очень быстро поняли что, оказывается, со многими жили в разных Советских Союзах.

Они знали много чего негативного и отрицательного. В то время, как и я и Оля нисколько не сожалели о годах того времени. К моменту переезда в Америку, мне посчастливилось пройти определённый путь духовного прозрения, что позволяло не делить мир в пределах двухцветности, но воспринимать реальность в полноценной палитре гармонии. Когда закончился срок грин-карты, необходимо было выбирать: оформлять гражданство или продлевать существующий статус. Мы долго думали и решили не спешить с гражданством, принимая целиком и полностью непредсказуемость нашего будущего.

Автомобиль выбрался на 101-ый фривей, затем Боб перешёл на 405-ый, устремляясь на север.

«В Сан-Франциско, что ли? — подыграл я сам себе воображением. — Нет, вряд ли: они обещали вернуть меня домой к утру, а туда часов пять-шесть по хорошему трафику. Господи, — невольно заволновался я, — хоть бы Оля не проснулась, иначе начнётся паника, как узнает».

Cadillac вышел с 405-го фривея на Sherman Way West, и стало ясно, что мы двигаемся в сторону аэропорта Van Nuys. Мои попутчики молчали. Я понимал, что и мне не стоит задавать лишних для данной ситуации вопросов.

Я знал, что в районе аэропорта работают с VIP-пассажирами шесть частных компаний. Каждая из них оказывала полный набор услуг, отправляя и принимая клиентов со всех уголков не только Америки, но и других стран мира. «Куда мы? А, теперь понятно, это направление в Signature West». Впрочем, дальше пошло незнакомое: въезд на территорию компании был перегорожен военными грузовиками в пять рядов. Военные в полном снаряжении контролировали и входы-выходы. Наш автомобиль ждали, потому что мы беспрепятственно, без остановок проследовали непосредственно к дверям компании Signature West.

Ричи позвонил, по-военному чётко доложил о прибытии. Я услышал свою фамилию. После этого мы ещё немного подождали и, уже с сопровождающим, вышедшим нам навстречу, двинулись в офис. Я шёл в окружении бравых американцев-военных, составляющих замечательный эскорт. На сердце как-то стало вдохновительно, хотя неопределённость не позволяла полностью расслабиться. Но по всему было видно, что это совершенно не походило на арест, и поведение моих провожатых не предваряло какого-либо насилия.

Патрик успел сообщить мне, что мы идём на встречу с генералом Петерсоном, возглавляющим особый комитет. Какой — я не расслышал. Но успел понять, что этот Петерсон важная шишка и представляет администрацию Президента Америки. Нет, сейчас я могу вместе с вами улыбнуться, рассказывая эту историю. А тогда всё было всерьёз и надолго, как любила шутить одна моя знакомая.

Глава 3

Зал ожидания пассажиров, где мне неоднократно приходилось бывать ранее, на этот раз предстал преобразованным в своеобразный оперативный штаб. От его респектабельной обстановки не осталось и следа. Столы были сдвинуты на середину, и за ними восседали военные с ноутбуками. Прямо напротив стола громадные телеэкраны транслировали изображения. Причём, если на одном из них легко угадывался знакомый образ Овального кабинета Белого Дома, то на другом застыло изображение каких-то домов. На третьем, похоже, был представлен какой-то военный командный пункт. «Пентагон, что ли?» — мелькнула мысль. Моё переселение в обстановку, близкой к ведению военных действий, казалось абсолютной нелепостью. Но ничего не оставалось, как покориться ситуации и выжидать, надеясь, что рано или поздно всё вернётся на свои места.

Во главе стола громко разговаривал по телефону генерал, несложно было увидеть, что он-то и есть здесь главный. Несмотря на некоторый хаос и суету вокруг, сам он пребывал в особой атмосфере, создаваемой опытными начальниками, привыкшими к подчинению других. За спиной генерала застыл какой-то военный с распахнутой папкой в руках. Он терпеливо ждал окончания разговора генерала.

На экране с изображением Овального кабинета появился Президент:

— Генерал Петерсон! — обратился он.

Генерал тотчас прервал телефонный разговор и встал. Его реакция была почтительной, но не более того:

— Господин Президент!

— Что нового на этот момент? Удалось выяснить намерения? Насколько ситуация представляется опасной для Соединённых Штатов Америки? Необходимо ли приводить войска в полную готовность?

— Неизвестные ведут себя пассивно, и кроме письма, переданного нам, больше никаких дополнительных контактов. Военных ресурсов в районе вполне достаточно, самолёты готовы к немедленному вылету по нашему сигналу. Со своей стороны замечу, что нет необходимости в дополнительных мерах безопасности. По крайней мере, на текущий момент. Мы по-прежнему не можем подойти к объекту ближе из-за выставленной ими системы энергетической защиты неизвестного для нас свойства.

— Удалось ли найти человека?

— Да. Сотрудники только что доставили его к нам.

— Хорошо! Прошу немедленно докладывать мне о новостях.

Президент вышел из зоны действия телекамер.

Мне показалось, что в качестве «человека» Президенту Америки докладывали именно обо мне. Возможно ли? Недоумению моему не было предела.

Ричи с Патриком проводили меня к генералу:

— Владимир Симонов доставлен, это он! — Ричи чуть подтолкнул меня в спину, и я оказался точно напротив главного координатора ситуации.

— Петерсон! — генерал протянул руку для рукопожатия.

— Симонов, — представился я, отвечая.

Пожатие было сильным. Вблизи можно было лучше разглядеть моего собеседника. Генералу было лет пятьдесят: начисто выбритая голова, длинные руки, широкие ладони, абсолютное отсутствие живота, бравый подтянутый вид указывали на военного сложной судьбы. В нём самым удивительным образом просматривалась некабинетная школа жизни. Генерал явно понюхал пороха на своём веку и немало. Это считывалось и по его разговору с главнокомандующим страны, и по тому, с каким нескрываемым уважением к нему обращались подчи­нённые.

— Вам объяснили цель визита к нам? — поинтересовался он.

— К сожалению, нет. Простите, но вынужден пребывать в полном недоумении.

— Хорошо, я всё сейчас объясню. Присаживайтесь, пожалуйста. Кофе?

Я кивнул:

— Спасибо. Чем могу быть полезен?

— Внимание, полная тишина! — обратился генерал к присутствующим в зале военным.

Я краем зрения увидел включение телекамер: загорелся красный огонёк на панелях. Моё изображение появилось крупным планом на одном из мониторов.

Генерал спрашивал, Патрик переводил, я мучился вопросом реальности происходящего:

— Получали ли вы в последние дни какую-либо почту непонятного содержания?

— Нет, ничего необычного.

— Может, были e-mail?

— Да нет, у меня не так много адресатов, и в основном ученики. Много было вчера поздравлений на Facebook[1] с Днём рождения. А больше ничего необыкновенного.

— Хорошо. Вы сказали «ученики»... Это кто? Чему вы их обучаете?

— Я писатель, и в течение длительного времени разрабатываю философию связи материальной составляющей человека с его божественной сутью. В таких исследованиях помогают ученики, которые вместе со мной исследуют себя.

— В чём суть подобных исследований? Публиковались ли результаты ваших изысканий? Где живут ваши ученики?

— Мои ученики в основном в Москве и в Киеве. Работа началась задолго до переезда в Америку. Это кропотливые исследования, и о них мало что можно сказать, да и преждевременно, потому что они продолжаются каждое мгновение, даже сейчас.

Генерал чуть поморщился, но тотчас овладел собой, пытаясь демонстрировать доброжелательность и открытость. Я понимал, что ему необходимо узнать от меня что-то, но пока мог только догадываться о важности процессов, перевернувших многое с ног на голову для Петерсона. Однако чем я мог ему быть полезным здесь и сейчас — оставалось загадкой.

— Публиковались ли результаты ваших исследований где-либо? Несут ли они ту или иную опасность для мира?

Я невольно улыбнулся:

— Абсолютно нет, наоборот. Мне как писателю и философу интересно: откуда, как и куда идёт наша человеческая эволюция. Содержание моих романов и книг естественно связано с нашими исследованиями.

— Существуют ли переводы ваших книг на английский язык?

— Нет, только мечтаю об этом.

— Могли бы вы передать нам экземпляры?

— Конечно.

— Спасибо. Продолжим... Но прежде мне необходимо, чтобы вы подписали обязательства о неразглашении тайны нашего разговора. Готовы?

Я кивнул. А что мне оставалось в этой ситуации. Тем более я был заинтригован настолько, что самому не терпелось узнать детали причин, следствием которых было моё присутствие в столь высоком собрании людей, выглядящих крайне озабоченными чем-то.

Мне поднесли какие-то бумаги, Патрик в двух словах объяснил содержание, чем мне неслыханно помог, ибо изучать вручённый мне талмуд не было никакого желания. После того как я подписал документ об обязательствах под угрозой уголовного наказания не передавать никому суть разговора и любую полученную информацию, разговор продолжился:

— Владимир, вы совсем недавно сменили адрес проживания, так? Хорошо. Кому вы успели сообщить новые координаты?

— Банкам, компаниям AT@T, Spektrum...

— А кто из ваших друзей знает о переезде?

— Мы мало с кем общаемся, в Москве и Киеве знают.

— Хорошо. Тогда читайте.