Вторая глава

Далила

Плюс прослушивания любимой música на высокой громкости в том, что она заглушает все остальное вокруг тебя. Минус – люди могут прокрасться в твою комнату незаметно, как это делают мои младшие сестры. У них имеется раздражающая привычка думать, что семья должна окружать меня все двадцать четыре часа в сутки.

– Ты это наденешь? – Моя сестра Маргарита перекрикивает хриплый голос Аттикуса Пэттона, солиста моей любимой американской панк-группы «Тени Тьмы». Родители не понимают этой любви к американской музыке и предпочли бы, чтобы я слушала мексиканскую и испанскую, но мы с братом Лукасом, бывало, сбегали из дома и врубали ее на всю в папиной машине.

Я смотрю на свои джинсы и черную майку.

– Что не так с моей одеждой?

Маргарита кружится, ее светло-голубая юбка вертится вокруг нее, словно мельница.

– Папа сказал, чтобы мы должны хорошо выглядеть, потому что дон и донья Круз с сыном Рико придут сегодня вечером. А ты вырядилась так, словно собираешься на охоту с tío[2] Мануэлем.

– А ты одета так, словно собираешься на свое quinceañera[3], – говорю я ей, подходя к своему комоду и доставая тиару со сверкающими кристалликами, которую я надевала на свое собственное quinceañera больше двух лет назад. – Вот, можешь взять это.

Надев тиару на голову, Маргарита подходит к моему зеркалу словно королева.

– Теперь я похожа на принцессу?

– Si. Однажды все hombres[4] в Панче станут в очередь, чтобы потанцевать с тобой. – Если папа разрешит. Мексиканские папы не самые кроткие родители, и мой не исключение. Он суперстрогий, когда речь идет о том, с кем его дочери могут танцевать, говорить или встречаться.

Мне ли не знать. Я – старшая дочь Оскара Сандоваля, одного из самых востребованных адвокатов в Мексике. Он знаменит тем, что представляет интересы могущественных бизнесменов и политиков. Его клиенты щедро платят ему, чтобы он вытащил их из передряг. Не нужно говорить, что он отлично справляется со своей работой.

Маргарита стоит перед моим зеркалом, накручивая на палец свои длинные кучерявые волосы, как будто они могут выглядеть плохо.

– Сыну дона Круза уже девятнадцать, знаешь ли.

– Да, знаю. – Наши семьи собираются вместе каждый год. В детстве мы с Рико играли и часто попадали в неприятности. Наши родители шутили, что мы идеально подходим друг другу. Но в последние несколько лет у Рико появились другие интересы, и он отдалился. В прошлом году ему было интереснее переписываться с другими девушками, чем разговаривать со мной, так что я не особенно жду сегодняшнего вечера.

– Он papacito[5], Далила! Тебе стоит с ним встречаться.

– Я не ищу papacito, – отвечаю я ей.

– А что, если ты до конца жизни останешься одна? Ой, – смеется она. Это завораживающий звук, который часто раздается в коридорах «Ла Хоя де Сандоваль[6]» – поместья, где я родилась и которое всегда буду считать своим домом.

Лола, наша домоправительница, врывается в мою комнату. Она работает тут с тех пор, как мне исполнилось пять. Ее веселая улыбка всегда делает мой день ярче, особенно когда она поет во время работы. Клянусь, она сама придумывает песни. Иногда они на испанском, а иногда – на английском. Она знает оба языка, потому что родилась в туристическом городке Пуэрто Валларта. В молодости папа учился в университете в Нью-Йорке и получал стипендию. Он настаивает, чтобы мы общались на английском как можно больше, чтобы в будущем смогли говорить на двух языках и получить хорошую работу. Он даже отправил меня в частную среднюю школу в Техасе.

– ¡ Hola, niñas! Su mamá quiere que bajen en cinco minutos. La familia Cruz estará aquí para la cena[7], – объявляет Лола.

– Уже через пять минут? ¡Dios mío![8] – Мне нужно подготовиться. – Маргарита практически вылетает из моей комнаты, а ее кудряшки подпрыгивают с каждым шагом.

– Энергии у нее хватит на пять человек, – говорит Лола и снимает мое грязное постельное белье, морщась при звуках новой песни. – Сделай эту música потише, пока твоя мама не начала ругаться. Ты же знаешь, ей не нравится этот безумный ор, замаскированный под музыку.

– Это потому, что она не вслушивается в слова.

Лола вскидывает бровь.

– Слова? Это теперь так называется? Как по мне, больше похоже на чепуху.

– Ты старомодна, – говорю я ей. – Ты все еще считаешь, что мужчины должны за все платить, открывать двери женщинам и…

– Нет ничего плохого в том, чтобы мужчина проявлял уважение к сеньорите, Далила, – отвечает она, совершенно в этом уверенная. – Однажды ты поймешь.

Конечно, приятно, когда парень открывает мне дверь, но я не собираюсь стоять и ждать, пока он это сделает, если легко могу справиться сама.

– Лола, похоже, что я собираюсь на охоту? – спрашиваю я, глядя на свое отражение в зеркале. Мои волосы убраны в длинный хвост, чтобы они не лезли в лицо весь вечер. Я подвела глаза и накрасила ресницы, но на улице так жарко, и я не хочу краситься сильнее, опасаясь, что все потечет и я буду выглядеть как клоун.

Лола склоняет голову на бок, обдумывая мой вопрос.

– Ты – дочь одного из самых важных людей в Мексике, – говорит она, бросая работу и направляясь к моему шкафу в другом конце комнаты. – Джинсы и майка не подходят для встречи гостей.

– Я не хочу выделываться.

– Это не выделывание, Далила. Ты представляешь себя с достоинством. – Она достает короткое желтое платье, которое мама купила мне во время поездки в Италию в прошлом году. – ¿Que tal esté[9]?

На нем все еще висит этикетка.

– Это для особых событий, Лола.

– Воссоединение с сыном дона Круза может стать особым событием.

Глубоко вздохнув, я беру у нее платье и срываю бирку.

– Почему у меня такое чувство, что все в mi familia[10] хотят выставить меня какой-то диковинкой?

Лола собирает в кучу мои простыни и направляется прочь из комнаты.

– Они хотят, чтобы ты была счастлива.

– Я могу быть счастлива и без парня в моей жизни, – кричу я ей вслед.

– Конечно, сеньорита. Но любовь смягчает женщину.

Смягчать меня? ¡Que asco![11] Фу!

Мне не нужно быть мягкой. И мне не нужен парень для счастья. У меня есть mi familia и занятия… и «Ла Хоя де Сандоваль». Вся моя жизнь распланирована, и в ней нет времени на серьезные отношения. По крайней мере, пока я не закончу медицинскую школу через девять лет.

Я выглядываю в окно на красочный сад. Mi mamá пристально следит, чтобы за ним хорошо ухаживали и местные цветы Мексики не теряли своих ярких красок. Думаю, это напоминает ей об abuela[12], которая раньше продавала цветы на рынке в Соноре, чтобы у них на столе была еда. Особенно она гордится cempasúchil[13], яркими оранжевыми бархатцами, которые мы используем во время традиционных праздников.

Мама не дает нам забыть, что теперь у нас привилегированная жизнь, о которой многие люди в моей стране только мечтают.

Надев выбранное Лолой платье, я спускаюсь по винтовой каменной лестнице с яркими маленькими керамическими вставками в каждой ступеньке. Все детали «Ла Хоя де Сандоваль» были спроектированы моими родителями, чтобы создать оазис для нашей семьи.

Проходя мимо кабинета отца, я слышу, как он что-то горячо обсуждает с доном Крузом.

– Теперь он мой клиент, – слышу я, как папа раздраженно говорит дону Крузу. – Я его не предам.

– Ты должен дать необходимую нам информацию, Оскар, – отвечает дон Круз, когда я заглядываю в комнату через приоткрытую дверь. – Мы же с тобой старые друзья.

– Это не обсуждается, – сурово заявляет папа и скрещивает руки на груди. – Ты мне как брат, Франциско. Никогда больше не дави на меня.

Суровое выражение его лица быстро смягчается, когда он видит, как я наблюдаю за их разговором из коридора.

– А, ты наконец закончила, cariño[14], – окликает меня папа, выходя из кабинета. Он уводит меня во двор, и дон Круз следует за нами.

– О чем вы говорили с доном Крузом? – спрашиваю я.

– Nada[15] , Далила, – говорит он. – Просто скучные дела.

Мне хочется расспросить его, но во дворе к нам присоединяются все остальные.

– С каждым годом ты становишься все красивее, юная леди, – заявляет донья Круз.

Все три гостя сидят на стульях с подушками в нашем открытом дворике, пока мама подает им какой-то бренди янтарного цвета. У дона Круза его фирменные большие усы, а одет он в серый костюм с красным платком, торчащим из переднего кармана и кричащим о богатстве. Донья Круз выглядит так, словно весь день провела в салоне лишь ради этой маленькой вечеринки. Ее волосы убраны в сложную прическу, а платье, вышитое блестками, сверкает в свете фонарей.

Их сын Рико явно изменился за последний год. Очевидно, он ходил в спортзал и заботился о своем теле. Вместо повседневной одежды, которую носит большинство знакомых девятнадцатилетних парней, на нем костюм, сшитый на заказ и подогнанный под его стройную фигуру. У него короткие волосы, из-за чего он выглядит уверенно и брутально. Это опасное сочетание.

Рико приветствует меня одобрительным кивком.

– Помнишь, как мы перевернули один из горшков с цветами твоей матери, когда играли в прятки в детстве? – спрашивает он. – Ты так интересовалась теми цветами, но, кажется, твои вкусы изменились. Отец говорил, ты собираешься поступить в медицинский университет в следующем году.

– Да. Я хочу стать кардиохирургом, – говорю я им.

– Ого, – произносит донья Круз, явно впечатленная. – Амбициозно.

Мама натягивает на лицо теплую улыбку.

– Мы гордимся Далилой.

Я знаю, что она думает о моем старшем брате Лукасе. Если бы не его сердечные шумы, он все еще был бы жив. Хотя его нет уже три года, я думаю о нем каждый день и мечтаю, чтобы он был здесь. Я знаю, что мама тоже.

Дон Круз поворачивается к папе.

– Хорошо, что у меня нет дочерей. Я бы не отпустил их в университет и даже из дома без телохранителя.

– Мы с сестрами вполне способны позаботиться о себе, – резко отвечаю я.

– Уверен, что легко заботиться о себе, когда вы живете в Панче, – вставляет Рико с хитрой ухмылкой. – Но Панче – ненастоящий мир.

Я вскидываю бровь.

– Ты говоришь, что моя жизнь – фальшивка, сеньор?

– Я говорю, что есть целый мир, о существовании которого ты не подозреваешь.

Я собираюсь бросить ему вызов, когда мама кладет руку мне на колено, призывая замолчать.

Появляется Лола и объявляет, что ужин готов, и я выдыхаю с облегчением. Надеюсь, тема разговора изменится, как только мы начнем есть. Прежде чем я успеваю пойти за всеми остальными в столовую, Рико встает на моем пути.

– Я не хотел тебя оскорбить, сеньорита.

– Ты меня не оскорбил, – говорю я ему. – Мне просто не нравится, когда меня считают слабой.

Рико протягивает мне руку. Очевидно, он не понял намек, что я не хочу сближения.

– Мой отец говорит мне обращаться с женщинами как с хрупкими цветами.

Я стараюсь подавить смешок, сорвавшийся с губ, но мне это не удается.

– En serio[16]? Это самое смехотворное заявление, которое я слышала. Я не цветок, и меня не нужно защищать. Я крепкая chica[17], которая может надрать задницу, если нужно.

– Правда? – Он оценивающе оглядывает меня. – Думаешь, ты крепкая?

Я киваю.

– Por supuesto que sí[18] .

Он скрещивает руки на груди.

– Ладно, донья Сандоваль. Может, покажешь мне, как ты сможешь защититься от парня вроде меня?

– Здесь?

– Именно.

– Не здесь, – говорю я ему. Я готова подтвердить свои слова, но не собираюсь смущать родителей.

– Я хожу в боксерский зал в Севилье, – говорит Рико. – Что, если я отвезу тебя туда и ты докажешь, что не цветок? Я даже дам тебе пару советов. Тебе нравится бокс?

– Бокс словно религия в моем доме. – Я росла за просмотром боев вместе с папой и Лукасом.

Рико поднимает голову и выпячивает грудь.

– Я полупрофессионал и скоро поднимусь в ранге.

Теперь пришел мой черед оценивающе глянуть на него.

– Ты полупрофессионал? Разве ты не тот парень, что плакал, когда порезался бумагой, делая самолетик?

– Это не считается. Мне было пять.

– Даже если так, ты не сможешь убедить моего папу позволить мне поехать с тобой в боксерский зал. – Мне бы хотелось выбраться, даже пусть и с Рико, парнем, который по глупости своей считает, что женщины – хрупкие цветы. Я покажу ему, что не так слаба, как он думает.

– No hay problema[19], – уверенно отвечает Рико. – К концу этого ужина твой папа согласится. Он считает моего отца семьей. Поверь мне.

Во время ужина Рико говорит папе, что хочет взять меня в зал.

Подняв бровь, тот смотрит на меня с любопытством.

– Ты хочешь боксировать, Далила?

– Si, – отвечаю я ему. – Хочу показать Рико, что я не хрупкий цветок.

Я крепкая chica и могу за себя постоять.

Третья глава

Райан

Боксерский клуб «Одинокая звезда» в Лавленде, Техас, напоминает мне спортзал, в котором я тренировался в Чикаго. В обоих залах занимаются преданные спорту боксеры в надежде когда-нибудь стать профессионалами. Большинство парней, которые ежедневно приходят сюда, как и я, пытаются тренироваться как можно больше.

– Где, черт возьми, ты был, Хесс? – окликает меня из-за стойки поклонник стероидов Ларри, когда я захожу. – Обычно ты приезжаешь сюда с первыми лучами солнца.

– Кое-что случилось, – говорю я ему.

– Понял, бро.

Он бросает мне белое боксерское полотенце, постиранное так много раз, что логотип почти исчез. Я ловлю его одной рукой и направляюсь в маленькую раздевалку в другой стороне спортзала. После разговора с Полом сегодня утром мне точно нужно побыть здесь. Это единственное место, где я чувствую себя дома, где я контролирую свою судьбу. Раньше бокс был моим единственным спасением, теперь он часть моей жизни. Пот и боль не пугают меня. Когда я дерусь, мой разум спокоен, я могу сосредоточиться, не отвлекаясь, и никто и ничто мне не мешает.

Переодевшись, я нахожу свободную боксерскую грушу. Большая часть парней не любит здесь болтать, и это мне подходит. Обычно я не разговариваю, если мне нечего сказать.

– Смотри-ка сюда! Это наш местный хулиган, Райан Хесс, во плоти, – окликает меня мой друг Пабло. Он игнорирует негласное правило «не болтать». Он работает здесь пару дней в неделю и ходит вместе со мной в Лавленд Хай. – Думал, ты будешь на похоронах, – сказал он.

Я бью по груше для разогрева.

– Я там был.

– Чего свалил так рано?

Я прекращаю бить.

– Я не свалил, Пабло. Я был там. Я ушел. Конец истории.

Он ухмыляется, у него сколот передний зуб – знак, что он частенько рискует.

– Знаешь, что тебе надо?

– Уверен, ты скажешь мне вне зависимости от того, хочу я это слышать или нет. – Я бы игнорировал его, но забыл свои наушники в спортивной сумке, так что не могу его заглушить.

– Тебе нужно поработать над навыками общения.

Как скажешь.

– Может, я не хочу общаться.

Я снова бью по груше.

И снова.

Пабло говорит:

– Тебе нужна команда, потому что ты не можешь сражаться с миром в одиночку, Хесс. Ты не остров.

О чем он, черт подери, болтает? Какой еще остров?

– Ты слишком много читаешь о саморазвитии, Пабло. Почему бы нам не пойти на ринг и не побороться?

Он смеется, и этот звук разносится эхом по спортзалу.

– Ты не увидишь меня на ринге вместе с собой, Хесс. Слышал, ты вырубил Роача на прошлой неделе, – говорит он. – И Бенито на позапрошлой.

– Они потеряли сноровку.

Его губы изгибаются в изумлении.

– Они два здешних лучших бойца, pendejо[20]. По крайней мере, были, пока ты не пришел. Ты дерешься так, словно машешь кулаками всю жизнь.

Он не знает, что я был местным слабаком, когда был помоложе. В начальной и средней школе на западных окраинах Чикаго меня много били. Я мало говорил, и одежда моя была с вешалок в «Гудвилл». Я был изгоем, парнем, который не подходил тому обществу. Черт, я все еще не подхожу. И все еще мало говорю. Но я слишком рано узнал, что быть побитым – отстойно.

Однажды в седьмом классе Вилли Рэйберн, как обычно, гнался за мной после школы. Так как этот хулиган был у меня за спиной, я не обращал особого внимания на остальное, пока не врезался в старшеклассника по имени Феликс. Он жил в трейлере рядом с нашим.

Он спросил, почему я боюсь Вилли. Я пожал плечами.

Он спросил, хочу ли я научиться драться. Я кивнул.

После этого я время от времени я встречался с Феликсом на небольшой лужайке за нашим трейлерным парком, и он учил меня боксировать. Он сказал, что его отец был боксером и что, если я научусь бить как профессионал, парни вроде Вилли Рэйберна оставят меня в покое.

Помню, как в первый раз подрался с Рэйберном. Это было славно.

Произошло это в школьной столовой. Я разговаривал с красивой девушкой по имени Бьянка. Подошел Вилли и сказал Бьянке, что я мусор из трейлера, мать которого – пьяная шлюха. Я терпеть не мог, когда люди узнавали, что я живу в старом грязном трейлерном парке на окраине города. Маму частенько навещали случайные парни, но она не была шлюхой. Она надеялась, что один из них останется достаточно долго, чтобы позаботиться о ней. А они лишь оставляли ей фингалы и желание напиться.

Я ненавидел свою жизнь, отца, который ушел, маму и Вилли Рэйберна.

В тот день все, что я сдерживал внутри, вырвалось наружу, словно извержение вулкана. Я больше не собирался себя жалеть и изображать жертву.

Прежде чем он успел ударить меня или толкнуть на землю, я врезал Вилли крепким левым хуком. Вилли упал, и я сразу же насел на него, без перерыва нанося удары, а по моему лицу текли слезы досады. Мои кулаки летали, пока трое воспитателей, следящих за обедом, не оттащили меня.

Мне было все равно, что я сломал ему нос и меня отстранили от занятий на неделю. Когда я вернулся, другие дети даже не смотрели на меня, опасаясь, что я поступлю с ними как с Вилли. Но это не расстроило меня, а придало сил. Мне нравилось, что другие больше не лезут ко мне, и я ощущал себя сильным.

Хоть и был изгоем.

Внезапно в спортзале становится тихо, когда Тодд Проянски, хозяин спортзала, заходит с четырьмя парнями, похожими на опытных бойцов.

– Кто это с Проянски? – спрашиваю я Пабло.

– Парень посередине – отличный боец, Матео Родригез, – отвечает он тихим голосом. – Говорят, он тренируется в спортзале в Мексике, где Камачо дает советы паре ребят. Я видел, как он дерется. Он хорош.

Стойте. Моему мозгу сложно переварить то, что я только что услышал.

– Погоди-ка. Этот парень знает Камачо? Ты говоришь о Хуане Камачо, легенде бокса?

– Единственном и неповторимом, – пожимает плечами Пабло. – По крайней мере, таковы слухи.

Черт. Хуан Камачо – известный во всем мире мексиканский боксер, который был чемпионом в тяжелом весе в семидесятые. Он побеждал не один раз. Он доминировал годами. А потом исчез без следа. Должно быть, сейчас ему шестьдесят. Он был бойцом старой школы, то есть тренировался как зверь.

Когда я начинал боксировать, я, бывало, смотрел видео с ним и подражал его движениям. Черт, я разыгрывал целые его матчи, копируя быстрые выпады и движения на ринге. Если этот парень Родригез знает его…

– Посмотрим, правда ли это.

– Не надо. – Пабло хватает меня за плечо и тянет назад. – Нельзя просто так подойти к такому парню, как Родригез.

– Может, тебе нельзя, а мне можно. – Я иду через весь зал с единственной целью в голове. Узнать, правдивы ли слухи.

У Матео Родригеза черные волосы, он одет в простую белую майку и шорты, словно готов к бою. Он не выглядит безумно мускулистым или пугающим, но я уже много лет знаю, что нельзя оценивать чьи-то способности, пока не увидишь их на ринге.

Он стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает, как дерутся два парня, словно это всего лишь скот. Когда я становлюсь перед ним, он вскидывает бровь.

– Я слышал, ты знаком с Хуаном Камачо, – говорю я, не колеблясь. – Это правда?

Он не сразу отвечает и рассматривает меня с любопытством.

– Кто этот гринго? – спрашивает он Проянски.

– Райан Хесс. Он новый боец из Чикаго, – объясняет Проянски. – Переехал сюда в прошлом году, когда его мать вышла за шерифа Блэкберна.

Его челюсть дергается, когда он поворачивается ко мне.

– Слушай, парень, Камачо не раздает автографы.

– Мне не нужен автограф, – говорю я ему. – Я хочу встретиться с ним и узнать, будет ли он меня тренировать. В каком он клубе?

– Тренировать тебя? – Родригез издает тихий смешок, а потом пристально смотрит на меня. – Камачо ни в каком клубе. И у него уж точно нет времени, чтобы тратить его на молодых pendejos, которые ничего не понимают в боксе, но считают, что могут серьезно выступать.

Проблема Родригеза в том, что он допустил ошибку и оценил мои способности, не увидев меня в деле.

– Проведи со мной три раунда, – бросаю я вызов. – Если я выиграю, ты представишь меня Камачо.

– Ты бросаешь мне вызов?

– Да.

Уголок его рта поднимается в изумлении.

– А если выиграю я?

Я смотрю прямо ему в глаза.

– Не выиграешь.

– Ты нахальный сукин сын, а? – Я чувствую, что все взгляды прикованы к нам. Парни вроде Родригеза не откажутся от вызова, потому что на кону их гордость. Некоторые рискнут всем, чтобы спасти свое драгоценное эго, на ринге или вне его. – Вот что я скажу тебе, Хесс. Я облегчу для тебя задание. – Он подмигивает своим друзьям. – Мы будем драться тридцать секунд. Если ты нанесешь хоть один хороший удар, я отведу тебя к Камачо.

Один удар за тридцать секунд?

– В чем подвох?

Он широко раскидывает руки.

– Его нет. Если у тебя не хватит сноровки для одного удара, то ничего не выйдет.

Я протягиваю руку.

– Договорились.

Он ее пожимает. Сделка заключена.

Я возвращаюсь к Пабло.

– Будешь моим секундантом? Ты сказал, что поддержишь меня.

– Я не сказал, что поддержу. – Пабло так отчаянно качает головой, что, кажется, у него будет сотрясение мозга. – Я сказал, что тебе нужно быть более общительным, чтобы у тебя была команда, которая поддержит тебя. Я не команда.

– Ну, ты все, что у меня есть.

Он вытягивает шею и смотрит на Родригеза и его приятелей, которые теперь стоят на ринге и готовят его к бою.

– Думаешь, ты сможешь нанести один удар за тридцать секунд? Не пойми меня неправильно, ты прекрасный боец, Хесс. Но он пробыл на ринге дольше, чем ты. Он может просто танцевать вокруг и выставить тебя полным дураком.

– Я не собираюсь выглядеть как дурак. Я знаю, что могу справиться. Ты со мной?

Пабло разминает плечи, словно это он собирается драться.

– Ладно, я с тобой.

Когда я занимаю свое место в углу в полной готовности, ко мне подходит хозяин спортзала.

– Ты неплохой боец, Райан, – говорит он. – Но Матео Родригез – это не шутки. Если ты остановишься хоть на секунду или отвлечешься, он отобьет тебя, как кусок сырого мяса. Эти тридцать секунд покажутся тридцатью минутами.

Я киваю.

– Ты и Родригезу сказал такое обо мне?

Проянски качает головой.

– Нет. Это ты андердог[21].

Я был андердогом всю свою жизнь, так что его слова меня не расстраивают. Наоборот, они лишь делают меня сильнее и заставляют сосредоточиться на цели. Один хороший удар. Все, что нужно.

– У него сильный удар, но он слаб в обороне, так что остерегайся его мощи, – говорит мне Пабло, когда Проянски присоединяется к зрителям за рингом. – Я видел, как он вырубил парня одним ударом в первом раунде. Не подбирайся к нему так близко.

– Если я не подберусь поближе, как же мне нанести хороший удар? – спрашиваю я.

Пабло пожимает плечами.

– Ты прав, чувак.

Когда звенит звонок, сообщая о начале боя, мы с Родригезом двигаемся по кругу на ринге. Он несколько раз попадает в воздух, когда я уворачиваюсь от его ударов. Одна из этих воздушных бомб дает мне шанс ударить по печени, но я лишь задеваю его, и он отходит.

– Думаешь, что сможешь? – дразнит меня Родригез, пока мы движемся по рингу.

– Без проблем. – Я делаю ему знак подойти ближе. – Почему бы тебе не атаковать?

– Я жду, когда ты сделаешь шаг. Мы тут уже десять секунд, а у тебя ни черта не выходит.

– У меня есть время, – уверенно отвечаю я.

– Тик-так. Не забудь держать руки перед собой, – говорит он снисходительно, словно это мой первый бой.

Он и понятия не имеет, что именно на ринге я чувствую себя комфортно. Когда я здесь, все остальное не имеет значения.

Как правило, я терпеливый боец и анализирую своего оппонента. Это позволяет мне быть непредсказуемым. Иногда я стою поодаль, а иногда предпочитаю сократить расстояние и ударить быстро и сильно. Мне не подходит какая-то одна техника, и мне нравится их менять. Проблема в том, что этот раунд не длится привычные три минуты. У меня всего тридцать секунд. Пришло время делать ход.

Пабло говорит, что у Родригеза сильный удар, а это означает, что он может быть медленным, но безумно мощным. Пусть ему кажется, что он может нанести удар и вырубить меня. А потом я бросаюсь к цели.

Я сокращаю расстояние и вижу жажду крови в глазах Родригеза. Я знаю, что от его удара будет больно, но я к нему готов.

Он думает, что победил.

Он наносит апперкот, и я отшатываюсь назад, чтобы казалось, будто он справился со мной. Но, очевидно, я крепче, чем кажусь, и притворяюсь лучше, чем он бьет.

Парни с раздутым эго слишком рано радуются.

Когда он поворачивается, чтобы похвастаться победой, я быстро перегруппируюсь и наношу хороший хук ему в челюсть как раз в тот момент, когда в спортзале раздается звонок. Теперь черед Родригеза отшатываться назад.

– В следующий раз не забудь держать руки перед собой, – шучу я.

Я протягиваю ему свои перчатки, потому что больше вражды нет. Родригез пытался заставить меня проявить себя. Он установил планку, и я ей соответствовал. Теперь я получу приз.

Он касается моих перчаток – рукопожатие боксера, означающее уважение.

– Ты крепкий, – говорит он. – Большинство парней вырубились бы от такого апперкота.

– Я не большинство.

– Я вижу.

Сняв перчатки, я встречаюсь с Родригезом и его командой возле ринга.

– Ладно, гринго, ты это заслужил, – говорит он. – Хочешь провести лето, тренируясь в Мексике?

– Конечно. Я готов.

– Хорошо, дружище. – Он передает мне листок бумаги с инструкцией, как проехать в бар на другой стороне границы. – Увидимся в этом баре на следующей неделе, и я организую тебе встречу с Камачо.

Вау, это было легко.

– Большое тебе спасибо, дружище. Я очень это ценю.

– Просто держись рядом, и дела пойдут в гору.

После рукопожатия у меня появляется новое чувство цели. Мне лишь нужно рассказать маме и Полу новости о том, что я уезжаю в Мексику на лето. Я знаю, что это не вызовет энтузиазма, особенно потому что Пол пытается сломить меня и доказать маме, что я такой же никчемный, каким он меня выставляет.

Я киваю. До встречи через четыре дня.

– Я буду там.

Макс Тригер сказал мне, что закон средних чисел гласит, что станет лучше. Может быть, парень был прав. Я поднимаю взгляд и молча благодарю его.

На улице Пабло обнимает меня за плечи.

– Нужно отпраздновать твою победу, Хесс.

– Как?

Пабло широко улыбается, словно знает, что мне это не понравится.

– В пятницу вечером мы идем на вечеринку. Даже не пытайся спорить, потому что я не приму ответ «нет». Ты мне должен.

– А если я не отплачу? – спрашиваю я.

– То потеряешь команду из одного человека.

Четвертая глава

Далила

Девчачий вечер пятницы стал уже ритуалом. Иногда мои друзья идут на сальсу в городе или в кино. Иногда мы просто гуляем и балуем себя спа-процедурами.

Мы с моей подругой Суной приехали в casa[22] Деми час назад с лаком для ногтей и очищающими масками, которые купили онлайн. Родители Деми уехали на ночь в Монтеррей в свою «городскую» резиденцию, так что весь их дом в Панче теперь наш.

Деми и ее короткие волосы с розовыми прядями – просто linda[23]. Она смешная и всегда счастливая. Мне нравится проводить с ней время, потому что ее энтузиазм заразителен. Однажды вечером нам было скучно, и мы вломились на свадьбу в элитном поселке возле пляжа. В другой раз мы поехали в Мехико и разбили лагерь на две ночи, чтобы быть первыми среди желающих увидеть инаугурацию нашего президента.

Суна – подруга, которая сдерживает наши возмутительные идеи и порывы. Она консервативна и настоящий неврастеник, но мы с Деми считаем, что весело вытаскивать ее из зоны комфорта.

– Расскажи нам правду, Далила. Ты заинтересована в Рико больше, чем в друге? – спрашивает меня Деми.

– Нет, – настаиваю я. – Он везет меня в какой-то боксерский зал. Это даже не свидание.

– И когда назначено это не-свидание?

Я пожимаю плечами:

– Где-то на следующей неделе.

– Думаю, тебе нужен парень, – вставляет Суна. – Ты ни с кем не встречалась после Антонио. А это было два года назад.

Мы с Антонио познакомились в частной школе, в которую я ходила два года. Мы встречались шесть месяцев, пока я не узнала, что он мне изменял с девушкой, с которой познакомился в интернете.