Оглавление

Раздел второй. Переяславская земля

Глава 1. Общее состояние

1.1 Немного истории

Переяславская земля заселена потомками северян. Происхождение этой этнической группы было результатом объединения двух совершенно разношерстных народов. В итоге произошла духовная и физическая метисация. Одна часть северской души принадлежала славянскому миру. Другая, печальная и загадочная, как монотонная степная песня, оказалась под влиянием ираноязычного Востока. Этноним «севера» происходит от иранского слова «seu» — «черный» [1]. Люди, разумеется, уже не помнят, что когда-то их далекие предки были сарматами. Они не помнят, что аорсы, сираки и роксоланы составляли первую и лучшую в мире латную конницу, которая придумала стремена — чтобы удобнее было разить врага копьем. Они не догадываются, что из перечисленных племен, являвшихся их прямыми предками, состояли наиболее боеспособные римские легионы времен поздних императоров, а Митра — их Митра! — сделался даже римским богом. Да и о самом Риме сохранились у них только смутные воспоминания.

Потом пришли гунны. Смешавшись с ними, сарматы стали савирами. Вместе они проливали кровь на Каталаунских полях Галлии и во многих других битвах. А вместе с готами основывали недолговечные королевства в Испании, Африке и Бретани. И только окончательно растратив силы, сарматы-савиры были захвачены волной славянского переселения, после чего савиров начали называть северами, северянами…

Славянский язык перевернул парадигму сознания северян; они утратили историческую память. Но прежнее мужество осталось при них. На Руси не было воинов более стойких, чем северянские богатыри. Поэтому территорию проживания их бывшего племенного объединения Рюриковичи разделили на два княжеских удела — Черниговский и Переяславский. Как говорится, от беды подальше.

Соседство с беспокойными кочевыми племенами сформировало особый тип социальных отношений. В них князь и окружающая его дружина, бесспорно, имели вес. Но их влияние было прямо пропорционально тому, насколько успешно эти институты государственного насилия справлялись со своей основной задачей — борьбой с половцами. То есть, администрирование держалось на личном авторитете власть предержащих. Основой же государственного уклада было общинно-вечевое устройство целого ряда мелких поселений, где все решали вечевые сходки; где леса, пастбища и луга были общими, где даже для речного промысла народ объединялся в рыболовные артели, а основу местных вооруженных сил составляло земское ополчение [2]. Каждый взрослый мужчина был воином. Простые горожане и сельский люд объединялись в отряды, называемые в летописях «переяславцами», которые наравне с княжескими дружинниками давали отпор врагу [3]. Поэтому тамошняя княжеская дружина никогда не была особенно многочисленной [4]. Тон здесь задавали земские бояре, связывавшие свои интересы с землепашцами [5]. Авторитетом пользовались избранные на вечах за проявленную доблесть сотники, которые одновременно были и судьями над своими соплеменниками, как то практиковалось еще древними иудеями [6].

И поскольку натиск кочевых половцев, страдавших от недостатка пастбищ, все более усиливался, вся Переяславщина находилась в перманентном состоянии войны. Вся земля, особенно ее южные рубежи, была сплошной линией фронта. История как бы закольцевалась: реинкарнировались времена стародавних антов, само название которых, как мы помним, происходит от др. иранского «antas» — конец, край и «antias» — «находящийся на краю, живущий на украине, пограничный поселенец» [7]. В 1187 году Ипатьевская летопись впервые называет Переяславскую землю «Украиной» [8].

Во время нашествия Батыя ни одна руськая земля не испытала такого катастрофического разорения, как довелось Переяславщине — в 1239 году половцы, смертельные враги переяславцев, составляли уже ударный передовой отряд монгольской армии. Это была подлинная степная вендетта. Уничтожались даже незащищенные села [9], чего в других землях Руси нигде не наблюдалось. Население бежало в днепровские плавни, торфяные болота Трубежа и Супоя [10], в северные лесные дебри вдоль Остра [11]. Степная южная половина Переяславской земли практически обезлюдела. Потрясение было невиданным. Но уже к концу XIII столетия численно поредевшие переяславцы возвращаются на свои старые места и вновь заселяют заброшенные села; теперь уже как «севруки» [12].

Что же до самой земли, то знаменитое Переяславское княжество было упразднено, территория его вошла под непосредственное управление Орды [13], сделавшись составной частью Сарайской тьмы [14]. Ее администрация контролировала земли от Днепра до Волги. Посол папы к верховному хану в 1246—47 гг. сообщал, что в Левобережье кочует орда Мауци [15]. В самом Переяславе стоял татарский чамбул Куремсы [16]. Видимо, уже в самом конце XIII века Переяславщина была передана Ногаем под управление Льва Даниловича Галицкого [17]. Но полномочия последнего можно считать чисто декоративными.

1.2 Немного географии

Начать, пожалуй, следует с очертаний. Северная граница Переяславской земли проходит по рекам Сейму и Остру. Западным рубежом издавна выступает могучий Днепр (вплоть до устья Сулы) и впадающая в него Десна в нижнем своем течении. Южный кордон тянется по Хоролу, пересекает Псел и Ворсклу и достигает верховьев Северского Донца. Восточная граница замыкается невысоким водораздельным кряжем, из которого вытекают Сула и Хорол [18]. По этому водоразделу проходит старинный Муравский шлях [19]. Вся земля в ее южной части занимает преимущественно степные равнинные пространства, которые несколькими уступами понижаются с востока к западу.

Степь, впрочем, здесь не бесконечна. Основные ее массивы занимают запад, юг и юго-восток равнины. На северо-востоке она незаметно переходит в лесостепь, которая затем и вовсе оканчивается в верховьях Удая, Восклы, Сулы и Псла необозримыми лесными чащами, где преобладают дуб, берест, ясень, липа, береза, клен и граб. Этот широкий лесной пояс защищает землю с востока [20]. Лесные пространства были, разумеется, и на севере Переяславской земли. Леса также тянутся узкими полосками вдоль берегов степных нешироких рек, текущих в неглубоких ложбинах медленно и извилисто, и в примыкающих к ним ярах [21]. Боровые массивы на террасах Псла и Сулы будут истреблены только к концу XIX века.

Восток земли слегка всхолмлен, запад же ее представляет совершеннейшую равнину, однообразие которой нарушают только текущие в уютных долинах речки с берегами, поросшими камышом и вербами. Именно здесь располагается основная база для выпаса монгольской конницы [22]. Как правило, эти речки текут с северо-востока на юго-запад, причем во всех случаях их правые берега слегка возвышенны, а левые представляют собой луга, заливаемые весенним половодьем. На таких левобережьях встречаются довольно глубокие и опасные для людей болота. В то же время на востоке Переяславской земли картина несколько иная: в верховьях Сулы и Псла тянутся длиннющие лабиринты оврагов, балок и яров с их многочисленными ответвлениями. Реки Переяславщины необычайно богаты рыбой. В болотах залегает болотная железная руда, из которой местное население принуждают ковать для завоевателей оружие [23]. Как правило, глубина болот не превышает одного метра, но на Удае и Оржице встречаются даже пятиметровые топи [24]. На какое-то время они служили местом убежища от монголов.

Мы видим, как природа щедро наградила потомков северян дарами. Обилие рыбы, в том числе и осетра, характерно для Псла, Ворсклы и Орели. Здесь вылавливают гигантских сомов, с помощью неводов и вершей добывают щуку и сазана [25]. В лесах севера охотятся на зубра, лося и оленя [26]. Луга принадлежат пасекам, дающим превосходный мед [27]. Степные просторы, укрытые почти непроходимым разнотравьем, достигающим взрослому человеку по грудь, прячут целые выводки дроф, гусей и уток [28]. Однако главным богатством Переяславской земли следует считать необычайно тучные чернозёмы, равных которым нет во всей остальной Руси, а, пожалуй, и в целом мире. Огромные площади этих чернозёмов занимают плато между речными долинами [29]. Впрочем, если раньше местные крестьяне выращивали на этих землях в основном рожь и пшеницу, то теперь их обязали заниматься обеспечением вражеского войска [30]. А монголы отдают предпочтение просу.

От Переяслава веером расходятся торговые шляхи. В северо-восточном направлении дорога идет на Яготин, Прилук, и далее на Волгу. С Киевом город соединяют сразу два пути, и оба через броды на Днепре. Залозный шлях тянется по водоразделу Слепорода и Оржицы к Лукомльскому броду через Сулу, а оттуда дальше по степи — в Крым. Наконец, знаменитый Греческий шлях ведет вдоль Днепра к устью Сулы, на Жовнин и Воинь. В разные годы его называли Цареградским, Переяславским, Татарским, Степным, Чумацким [31]…

1.3 Немного людей

Сознаюсь, приведенное выше утверждение, будто Переяславскую землю населяли потомки северян, отдает некоторым явным упрощением. В действительности же этническая картина территории вырисовывается к концу XIII века гораздо более сложной и насыщенной. Начать с того, что сам Переяслав, бывшая столица княжества, был населен преимущественно полянами [32], и, таким образом, входил в состав «Руськой земли». На карте «руськие» города образуют треугольник Киев-Чернигов-Переяслав, откуда до монгольского похода и осуществлялось господство над всеми окрестными землями и княжествами. Впервые Переяслав упоминается в летописях под 907 годом, а его последующее «основание» в 992 году есть не что иное, как этническая «перезагрузка» — в угоду правящей династии Рюриковичей. Короче говоря, здесь мы наблюдаем один из первых примеров этнической депортации. Основным же ареалом обитания северян была долина реки Сулы [33]. Вероятно, сюда и были переселены бывшие обитатели Переяслава.

Именно на Суле наиболее остро ощущается иранское культурное влияние. «Від Києва до Лубен насіяла конопель…» — Не те ли это «конопли», пары от тлеющих семян которых, содержащие каннабинол, по свидетельству Геродота [34], вдыхали разгоряченные скифские мужчины в походных банях, визжа от удовольствия? Неудивительно, что скифы были одними из первых коноплеводов [35]. А Лубны — это как раз сердце всего Посулья.

Другое персидское и хорезмийское культурное заимствование, ковроткачество, начало свое шествие по Украине тоже именно с берегов Сулы [36]. Что же касается атрибуции и типа жилища, то на Переяславщине иранские и среднеазиатские мотивы буквально доминируют, что для остальной Украины в целом характерно не было [37].

Плуг, являющийся основным элементом базовой культуры земледельцев (каковыми можно смело считать обитателей черноземных равнин Левобережья) выступает тут главным маркером. Мы видим почти полную идентичность украинского и северо-кавказского колесного плуга. Последний был создан в Хазарском каганате примерно в VIII — IX веках. Зона его распространения совпадает с ареалом обитания аланов [38].

Наконец, национальная одежда украинцев, представленная высокими меховыми шапками, буквально в точности повторяет такой же же головной убор у скифов. Стоит ли лишний раз повторять, что подобные клобуки носили и аланы? То же относится и к широким мужским кожаным поясам, распространенным на Северном Кавказе и Украине [39]. Более того, вплоть до XIX столетия украинцы Полтавщины будут носить штаны из сыромятной кожи [40], наиболее последовательно наследуя тем самым привычки своих ираноязычных предков-«кожемяк». Верх таких штанов с вшитым ромбовидным клином (будущих козацких шаровар) подшит в форме рубца, в который протягивается пояс. По покрою они весьма напоминают одежду лакцев, чеченцев и других северокавказских народов [41].

Впрочем, мы отвлеклись. Выселение потомков северян из Переяслава не сделало их, разумеется, более лояльными по отношению к власти в Киеве. Ошибку довелось исправлять Мстиславу Владимировичу Храброму, брату Ярослава Мудрого. Он был в близких отношениях с воинственными аланами, вождя которых, Редедю, собственноручно зарезал во время поединка [42]. После победы над Редедей он сделался аланским королем; часть из своих новых подданных Мстислав переселил на ту же многоязычную Сулу. И не ошибся в их верности! А Переяславщина приобрела еще более ощутимый иранский колорит.

За 200 лет преданной службы Переяславскому княжеству аланы-ясы Посулья практически полностью славянизировались. Тем не менее они не забыли старой вражды с половцами, истоки которой восходили еще ко временам Хазарского каганата: аланы составляли костяк наемного войска этой степной империи, а половцы являлись ее наиболее последовательными разрушителями. В монгольской орде половцы, превратившись в татар, сделались основным тараном наступательных действий чингисидов. Оттого кровь снова полилась рекой. Старые раны забередили местью.

Последствия для местных ясов оказались поистине ужасны. Кому удалось выжить в резне — бежал. Только бегство их было направлено не в литовские лесные дебри, а, как можно догадаться, в прямо противоположную сторону — на юг, к своим единоплеменникам, обосновавшимся на Великом Лугу и ниже по течению Днепра [43]. Определенная часть алан-ясов Переяславщины, авантюристов и искателей приключений, прибилась к Азаку [44], большому торговому городу, основанному, — как следует из самого его названия, — ясами в дельте реки Дон. Именно с конца XIII века Азов-Азак, до этого маленькая захолустная пристань, превращается в один из крупнейших эмпориев Европы [45].

Вскоре Золотая Орда образовалась в государство; тогда задули противоположные ветры, — и степное перекати-поле покатилось в другую сторону. В феврале 1278 года после продолжительной осады пал Дедяков, крупнейший аланский город, расположенный на берегу Терека [46]. Все закончилось дикой, даже по представлениям тех жестоких времен, резней. Ожесточенные тяготами и продолжительностью осады, степняки рубили всех подряд — так осатанела им стойкость обороняющихся. Волна беженцев хлынула в кавказские горные долины. В преступлении против человечности (иначе это и не назовешь; только Тамерлан жестокостями перещеголял хана Менгу-Тимура) участвовали — подневольно, разумеется — отряды князей из бывшего руського Залесья. Их телами в очередной раз затыкали образовавшиеся бреши в стенах. Этого оказалось достаточно, чтобы посеять в душах выживших алан Дедякова, потерявших самых близких им людей, жгучую ненависть, как к монголам, так и к помогавшим им великороссам. Доля изгнанников привела аланских беженцев к темнику Ногаю. Ведь тот, будучи сам монголом, тем не менее, считался приверженцем сепаратизма. Он бросил вызов законному хану Золотой Орды — и, следовательно, аланы признали его за своего. Новоприбывшие сделались гвардейцами Ногая [47]. Большая часть этих алан-ясов поселилась на привольях Великого Луга [48] и невдалеке от Хортицы [49], рядом с уже давно проживавшими в тех краях своими соотечественниками [50]. Часть осела в Бессарабии, положив там начало городу Яссы [51].

Имеется масса неоспоримых доказательств того, что значительное число беженцев из Дедякова осело на Переяславщине. Об этом поговорим в следующей главе, а сейчас важно знать: часть их была поселена в самом Переяславе — в качестве солдат гарнизонной службы. В этом были свои резоны. Во-первых, в условиях надвигающейся войны сам город занимал выгодное, как для обороны, так и для нападения, стратегическое положение и обладал мощными укреплениями. Во-вторых, Переяслав по-прежнему был епархиальным центром, а аланы как-никак считались православными христианами. Наконец — и это самое главное — из Переяслава легко было контролировать близлежащий Киев, в котором была крамола, и духовенство коего в лице митрополита и братии Печерского монастыря втайне поддерживало противоположный лагерь.

Так Переяслав сделался форпостом Ногая на пути к Киеву. И, добавлю, грозой местного населения, скрывавшегося в лесах Посемья. Земля превратилась в руину и «мерзость запустения». Пашни были заброшены; а там, где они еще продолжали обрабатываться, работы выполнялись наспех и кое-как — потому что в любой момент плоды трудов могли отобрать рыскающие отряды конников. На некоторых полях уже появилась молодая лесная поросль, а на юге нивы уже ковром укрывал ковыль [52]. За два истекших поколения многие сельские общины вообще забросили хлебопашество. Народ разбредался. Одни в поисках легких денег ушли в Азов или Судак — наниматься в охрану купеческих караванов. Другие, сделавшись «севруками», пристрастились к охоте и рыбной ловле, выбирая для своих становищ наиболее укромные места [53]. Внуки сотников стали вожаками разбойных шаек. Малая партизанская война не прекращалась ни на один день. То татары устраивали облавы на севруков; то сами севруки делали засады, нападая на небольшие татарские чамбулы. Севруки атаковали чабанов, для которых эта земля представлялась просто тучным пастбищем, и ничем более. В последнем случае скот угонялся, а самих татар нещадно резали на дороге [54].

И счастья на этой земле никому не было.

Примечания к главе 1

[5] Ляскоронский В. Г., с.459

[6] Ляскоронский В. Г., с.479

[7] Бубенок О. Б. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI-нач. XIII вв.) — Киев: Логос, 1997, с.117

[8] Голубовский П. В. Печенеги, торки и половцы. Русь и Степь до нашествия татар. — М.: Вече, 2011, с.100

[9] Козубовський Г. А. Переяславська земля в XIV ст. — Історико-географічні дослідження в Україні, 2012, чис.12, с.97

[10] Козубовський Г. А., указ. соч., с.98

[11] Грушевський М. С. Історія України-Руси. Том II — К.: Наукова думка, 1992, с.345

[12] Мавродин В. В., указ. соч.

[13] Войтович Л. В. Нащадки Чингіз-хана: вступ до генеалогії Чингізидів-Джучидів. — Львів: Львівський нац. ун-т ім. І. Франка, 2004, с.7

[14] Козубовський Г. А., указ. соч., с.97

[15] Беляева С. А. Южнорусские земли во второй половине XIII—XIV в. (По материалам археологических исследований) — К.: Наукова думка, 1982, с.22

[16] Мавродин В. В., указ. соч.

[17] Войтович Л. В. Княжа доба: портрети еліти. — Біла Церква: Олександр Пшонківський, 2006, с.499

[18]  Иловайский Д. И. Становление Руси. — М.: АСТ, 2003, с.337—338

[19] Поляков А. Н. В граде Игореве. — Ист. фак. Петербургского гос. университета, 2001, с.115

[20] Корінний М. М. Природні умови Переяславської землі в X—XIII ст. // Історико-географічні дослідження в Україні. — К., 1988, с.102

[21] Иловайский Д. И., указ. соч., с.318—320

[22] Козубовський Г. А., указ. соч., с.98

[23] Козубовський Г. А., с.98

[24] Корінний М. М., указ. соч., с.102

[25] Корінний М. М., указ. соч., с.103

[26] там же

[27] Ляскоронский В. Г., указ. соч., с.206

[28] Корінний М. М., там же

[29] Иловайский Д. И., указ. соч., с.338

[30] Козубовський Г. А., указ. соч., с.98

[31] Прядко О. О. Давньоруські городища, як маркери Наддніпрянського торгового шляху (ділянка «Переяславль-Воїнь») // Археологія і давня історія України, 2018, Вип.1 (26), с.235—236

[32] Зайцев. А. К. Черниговское княжество X—XIII веков. — М.: Квадрига, 2009, с.47

[33] Иловайский Д. И., указ. соч., с.320

[34] Геродот, IV, 74—75

[35] Мигаль М. Д., Гілязетдінов Р. Н., Коноплярство. — сайт Енциклопедія сучасної України

[36] Бубенок О. Б., указ. соч., с.167

[37] там же

[38] там же

[39] Бубенок О. Б., с.169

[40] Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография — М., 1991, с.217

[41] Хведір Вовк. Студії з української етнографії та антропології — К., 1995, с.168

[42] ПВЛ // Шахматов А. А. История русского летописания — СПб, 2003, с.764

[43] Михаил Ельников. Памятники периода Золотой Орды Нижнего Поднепровья: история изучения, итоги и перспективы. // Татарская археология, 2001, №1—2 (8—9), с.143—145

[44] совр. г. Азов

[45] Малыхин К. Г. История Донского Края, глава II, 2006, на сайте stepnoy-sledopyt.narod.ru

[46] Кучкин В. А. Где искать ясский город Тютяков? // Изв. Северо-осетинского научно-исследовательского института. в.25, — История, Орджоникидзе, 1966

[47] Бубенок О. Б. Аланы-ясы в Золотой Орде (XIII — XV вв.). — Киев.: Истина, 2004, с.183—184

[48] Бубенок О. Б. Аланы-ясы…, с.109

[49] Бубенок О. Б. Аланы-ясы…, с.172—173

[50] Кузнецов В. А. Очерки истории алан. — Владикавказ.: ИР, 1992  с.23

Глава 2. Переяслав

2.1 Начиная с окрестностей

И действительно: все, что осталось от активной, творческой жизни в Переяславе, к концу XIII века переместилось поближе к городским окрестностям, а то и вовсе за пределы города. Степная культура за время жизни двух поколений вытеснила культуру городскую. Парадокс же состоял в том, что главный оплот Руси в борьбе с кочевниками превратился в едва ли не ведущий золотоордынский центр на руських землях.

Переяслав расположен на правом берегу Трубежа, на острие угла, образуемого впадением в него речки Альты [1], недалеко от Днепра. Таким образом, все, что находится здесь от Днепра на север и в радиусе 10—15 километров от города, следует относить к его окрестностям.

На северо-западной окраине Переяслава путник не может не заметить вытянувшейся вереницы древних языческих курганов [2]. За ними, еще севернее, располагается полоса дремучих лесов [3]. Если продолжать обходить город по часовой стрелке, то к востоку от этой естественной преграды начинается огромная дуга Змиевых валов, состоящая из Большого, Малого и Перекрестного вала. Все они закольцовывают весьма значительное пространство суши, внутри которого продолжает существовать жизнь. К излету XIII века эти валы давно уже утратили первоначальное оборонное значение и начали потихоньку «оплывать». Они больше не защищают от степных набегов. Обстоятельства жизни меняются. Как следствие, местное население, утрачивает некоторые весьма существенные детали исторической памяти. Возникает предание, будто валы эти есть порождение чудовищного «Змия» — после того, как его запрягли в плуг святые угодники Кузьма и Демьян [4]. Эта наивная легенда будет передаваться из уст в уста до начала XIX века.

Внутренний вал (то есть тот, который расположен ближе к городу) называется Большим Змиевым. Он начинается, одновременно и из одной точки с внешним Малым валом, у села Стрякова, идет на юго-восток; потом поворачивает на юг и тянется в этом направлении ок. 2 км., утыкаясь в плавни р. Гнилки [5]. Прерываясь в ее долине, Большой вал изменяет направление на юго-западное и дальше продолжается к селу Малая Каратуль, у которого точно таким же образом пропускает реку Броварку [6]. На противоположном берегу Броварки вал снова возобновляется и тянется в прежнем направлении еще на 3,5 км. Общая его протяженность составляет около 15 км. [7]. В высоту Большой вал достигает пяти метров, в ширину — восьми, а ров у его подошвы имеет глубину до четырех метров [8].

Малый Змиевый вал также начинается в двух километрах к востоку от реки Трубеж и вначале тянется на 7 км. в юго-восточном направлении до села Стряков. После этого он поворачивает строго на восток и следует до села Помокли, а затем снова на юго-восток, и дальше уже постепенно изгибается на юг. Пройдя около 10 км. в указанную сторону, Малый вал делает крутой разворот на юго-запад и спускается в долину речки Броварки [9]. Конец его упирается в днепровские плавни, в четырех километрах от основного русла Днепра. Общая длина этого вала составляет ок. 44 км [10].

Перекрестный вал имеет длину ок. 6 км. Он тянется от Малого вала к реке Супой [11].

Система описанных валов замыкала четырехугольник длиной 46 и шириной 25 км. [12]. В этом полностью огороженном пространстве можно было, не опасаясь вражеских набегов, спокойно пасти скот и ходить за плугом. Подобной пространственной защиты своих угодий не имел ни один из других городов Руси. Не будь Великой китайской стены, эту систему обороны сельскохозяйственной жизни руського «мегаполиса» можно было бы назвать «восьмым чудом света». Во всей тогдашней Европе с ее бесконечными феодальными разбоями, подчас не менее разорительными, чем набеги степняков, не существовало ничего подобного. Система переяславских Змиевых валов замыкала созданный самой природой степной коридор, где солончаковые грунты препятствовали росту древостоя. Он тянулся вдоль Днепра, от Орели до Трубежа, достигая в ширину около сотни километров. Именно по этому коридору в свое время и прорывались кочевники на Русь [13]. И, тем не менее, заслуга в возведении валов принадлежала не Древнеруському государству. За них, как и за прочие дары предков, следует возблагодарить скифов. Они насыпали их в VI в. до н.э. [14].

Впрочем, с середины XIII века валы стали анахронизмом. Отныне степной мир настолько окреп, что вместо прежних разбойных набегов стал осуществлять карательные экспедиции. Разбои, если и велись, то лишь по частной инициативе. И все же переяславцы предпочитают, по старой памяти, обрабатывать землю преимущественно внутри валов. Только вместо привычного преобладания в их посевах ржи, пшеницы, ячменя и льна [15] крестьяне, по настоятельному требованию ордынцев, переходят к выращиванию излюбленного кочевниками проса [Panicum milliaceum] [16].

Кроме хлебопашества население городской округи занимается еще выпасом скота. Путешественник, проезжающий через Переяслав, видит бесконечные вереницы сеножатей, переходящих в заливные луга [17], и многочисленные череды коров [18]. На выращивании большого рогатого скота воздвигнута отрасль, сделавшая громкое имя городу. Ведь богатырь, победивший — если верить летописному преданию — силача печенежина, звался Никитой Кожемякой (в другой версии, Ян Усмошвец). То и другое имя обозначают профессию кожевенника [19]. Люди этого занятия традиционно обладали недюжинной силой и подчас делали блестящую карьеру. Примером тому — дед по матери английского короля Вильгельма Завоевателя, унаследовавшего его физические данные [20]. Дед Вильгельма, кстати, был почти ровесником нашего Кожемяки. Оттого именно кожевенник приносит Переяславу — в единоборстве с печенежином — победу и славу («перея-славу»). Изначально же Переяслав был известен как город преимущественно купеческий, владеющий правом беспошлинной торговли в Константинополе [21].

Сюжет этот не просто ходячий; он — библейский, ветхозаветный, восходящий к борьбе Давида с Голиафом. Учтем, что в 993 году, когда произошло избиение печенегов (руських «филистимлян») под Переяславом, христианство делало на Руси лишь первые шаги. Оттого следует признать эту любопытную легенду привнесенной извне. А поскольку после победы Святослава над хазарами в южнорусские степи стали массово перемещаться аланы-ясы, то переносчиками данного сюжета могли быть только они. В Хазарском каганате, официальной религией которого был иудаизм, аланы формировали регулярную армию и поэтому были в тесных контактах с господствующим этносом. Их ас-тарханы пользовались в Хазарии большим влиянием [22].

Отдельно от рогатого скота в ковыльных степях выпасают огромные табуны коней. Численность голов в каждом таком табуне составляет по много тысяч [23]. Под Переяславом производится ремонт татарской кавалерии, и это важное дело поручено местным торкам («своим поганым»), прирожденным скотоводам.

Что же до оседлого населения округи, то последствия монгольского завоевания сказались на его судьбе несколько даже неожиданно. Раньше вокруг Переяслава существовали целые гнезда княжеских и боярских сел [24]. Во владении переяславских князей за Трубежом находился так называемый «Красный двор» [25]. Князьям (а, возможно, и боярам) принадлежали окрестные села Янчино, Стряков, Кудново, Мажево [26].

Янчино сельцо — исследователи идентифицируют с ур. Яненки у совр. села Малая Каратуль. [27]. Оно лежит между валами, на склонах високого правого берега реки Стряквы и имеет размеры 750Х50Х70 м.; его площадь 5 га. Упоминается в 1149 году [28].

Мажево — это будущее с. Мазинки на левом берегу Альты, что к северо-западу от Переяслава [20].

Стряков; расположен на большой дороге, которая вела из Переяслава на северо-восток [30], со временем лишь слегка видоизменит свое название. В будущем это село Строкова.

Потомкам переяславского боярина Демьяна Куденевича, упоминаемого в 1148 году, принадлежали сразу два пригородных села. Во-первых, это огромное по тем временам село Деминеск на реке Альте площадью около 10 га, рядом с которым располагался монастырь Рождества Богородицы. Со временем поселение станут именовать Демьянкой. [31]. Другое их родовое село, Кудново, лежит на левом берегу речки Стряквы (в будущем, Броварки), в месте переправы через нее. Здесь легенда о святых Кузьме и Демьяне, запрягших в плуг Змия-кочевника, персонифицируется на украинского богатыря Чеботка и приписывает этот подвиг ему. Оттого село получит название Пологи-Чеботки [32]. Его размеры: 100Х50 м. [33].

Все перечисленные села были феодальными владениями. Населяли их бесправные смерды.

Но тут явились монголы — и аристократию вырезали. Сами монголы, как и прочие кочевники, к земле и владению ею относились, мягко говоря, пренебрежительно. Интересовали их только пастбища. Следовательно, бросовые поля достались территориальным общинам и сельским сходам. Феодализм, со всеми его дурацкими условностями и предрассудками, с его кастовостью и отсутствием рынка произведенной сельскохозяйственной продукции, проходил мимо. Украина Древней Руси нащупывала свой собственный путь.

2.2 Южные подступы: останки городищ на Греческом шляху

Вдоль Днепра все поселения разорены кочевниками. Теперь здесь пролегает путь татарских перекочевок, а в былые времена проходила левобережная ветвь Греческого шляха. Путь этот начинался в Херсонесе и шел к Зарубу, где он раздваивался: одна дорога шла к Киеву, по другой караваны направлялись к Переяславу. От Сулы до Трубежа путь этот пересекал несколько рек, на каждой из которых он охранялся небольшими крепостцами, расположенными вдоль бродов [34]. Теперь прежняя торговля практически умерла, и от маленьких крепостей остались одни осыпавшиеся валы.

Первой из таких пришедших в негодность крепостей будет Устье, лежащее в восьми километрах на юг от Переяслава, при впадении реки Трубеж в Днепр. Когда-то именно здесь шумела городская гавань Переяслава, и пристань у реки оглашалась разноязыкой речью [35]. Поселение Устье на песчаном холмистом берегу было достаточно большим и занимало площадь не менее 10 га. [36]. Занимаемый им берег поднимался на 4 метра над уровнем реки, вытянувшись с севера на юг примерно на полкилометра. В ширину поселение ранее достигало 200 метров. От Днепра Устье отделялось неширокой речной долиной. Городище-крепость располагалось в северной, наиболее возвышенной части поселения, занимая площадь 65Х90 м. Здесь за крепкими стенами проживали гончары, производившие посуду из розовато-желтой глины. Здесь изготавливались бронзовые застежки для книг. Сюда амфорами доставлялось из Греции вино и оливковое масло [37]. Ныне бывший город обозначен только следами от грандиозного пожара да полуразрушенной каменной церквушкой [38]. Еще сохранилось несколько домиков, из которых осуществляется управление днепровской переправой — как раз напротив Устья, на противоположном правом берегу Днепра находится упоминаемый уже Заруб. Отсюда купеческие караваны направляются прямо к Переяславу.

Есть более прямой путь, минуя Устье; он выведет вас к небольшому заброшенному городищу Цибли. [39]. Такое название, возможно, происходит от прозвища первопоселенца-основателя: «Цибля» есть не что иное, как длинноногий («цыбатый») человек. Укрепление это занимало высокий коренной берег речушки Цибля. С востока и запада защищали его яры и только с напольной северной стороны Цибли ограждались рукотворным валом. Размеры городища не особо впечатляли: 85Х50 м; площадь 0,4 га. Но большего от этого средневекового «поста ГАИ» и не требовалось. Какое-то население здесь должно было сохраниться и после монгольского вторжения. А о том, что при этом не обошлось без кровопролития, свидетельствует четкий маркер: в XVIII—XIX веках на месте бывшего городища мы обнаружим сельское кладбище [40].

За Циблей шлях поначалу идет вдоль коренного берега Днепра, но через 5,5 км. отдаляется от него и сворачивает на юго-восток, в степь, чтобы обойти стороной внушительных размеров холм, весь состоящий из эоловых (надувных) песков. С козацких времен это возвышение будет известно как Хоцкий горб. На его восточных склонах, поросших сосновым лесом, до прихода Батыя существовало небольшое поселение, занимавшееся обслуживанием торговых караванов [41]. От Переяслава его отделяют 25 километров — путь дневного перехода, если только передвигаться на волах. Здесь караванщики останавливались на ночлег. Ныне поселение совершенно обезлюдело. Только на рубеже XVI — XVII веков на его месте возникнет село Хоцьки [42]. Но пополнить запасы чистой питьевой воды, а заодно и напоить скот здесь можно. Для этого следует спуститься на дно балки, где имеется продолговатое озеро Ставок [43]. Кроме того, возможно уже к концу XIII века выкопана и известная в будущем криница. Она располагается в урочище Ольховое, названное так по имеющимся здесь зарослям ольхи черной [Agnus glutinosa]. В крайнем случае, на ее месте вы обнаружите родник [44].

После ночлега караван спускается в долину Супоя. Песочен находится от Переяслава на расстоянии 45 километров — это дневной переход для уже конного экипажа. По правде, далековато даже для подступов. Но более благоприятного случая упомянуть об этом месте не предвидится. Песочен был передовой сигнальной станцией, откуда конник мог за день прискакать к столице княжества с вестью о половецком нападении. Река Супой, на берегу которой находился городок [45], в своих низовьях превращается в медленно текущий, извилистый поток, зажатый в низменные болотистые берега. По левому берегу расстилается здесь широкий заливной луг. Правый, чуть более приподнятый, порос лесом из дуба, вяза и березы [46]. Городок был построен на песчаном холме правобережья, откуда и пошло его название. Его крепость охраняла брод через реку, была круглой в плане и вместе с валом имела размерения 80Х75 м. (0,6 га). Кроме вала, ее окружал ров (ширина 2,5—3 метра, глубина — до 1,5 метров). Почти со всех сторон укрепление омывалось водой: с севера заболоченным рукавом Супоя, с юга старицей этой же реки, с востока подходы к крепости прикрывал приток Супоя — река Коврай. Только с запада сохранялась возможность подойти посуху [47]. На случай внезапного наскока степняков в крепость тайными тропами собирались поселяне. Для услуг караванщиков на острове Рябуховщина имеется криница с «цямринами», сложенными из камня, вместо обычных деревянных срубов [48]. После нашествия монголов поселение, как город, перестало существовать. Но вскоре возродилось, как село Песчаное [49]. Старая крепость же послужит еще местом для кладбища XVIII — середины XX веков [50].

Дальнейший путь проложен вдоль третьей надпойменной террасы Днепра. Не доезжая 14 километров до Золотоноши, дорога выходит на склон уже четвертой надпойменной террасы, протянувшейся до впадения реки Сулы. Вскоре начинается спуск в широкую (2—2,5 км.) долину реки Золотоношки к речному броду, который некогда находился под охраной местной крепости.

Село Золотоноша [51] получило свое название от реки Золотоношки, на левом коренном берегу которой и располагалась крепость. Река же, в свою очередь, заслужила столь необычное имя благодаря тому, что образовывала на дне песчаные наносы с примесью слюды, издававшие «золотой» блеск [52]. Помимо реки осматривать здесь особо нечего, ибо окрестности села представляют собой ровную и однообразную сухую степь. Примерно в 900 метрах к северо-востоку от села находится покинутое городище округлой формы, диаметр которого составляет около 70 метров (0,48 га). Это и есть крепость. Она основана в конце XI века. Крепость окружена валом с остатками обгорелых клетей и опоясана рвом. Занимает она самый конец берегового речного мыса высотой 20—25 метров. Сам мыс по обе стороны от крепости оборудован эскарпами; ширина их «ступеней» достигает 1,5—2 метра. В северной части укрепления вырыта яма-колодец для сбора дождевой воды на случай непредвиденной осады [53]. Крепость была покинута после разорения ее монголами; точно так же были оставлены и три располагавшихся вокруг нее селища [54].

После Золотоноши шлях пересекает небольшую протоку Сухая Згарь и за девять километров достигает села Крапивны [55]. Оно занимает левый коренной берег одноименной речки, притоки Золотоношки. На западной околице села, на удлиненной стрелке речного мыса, возвышается совсем уж миниатюрное городище, скорее постоялый двор для караванщиков. Площадка городища имеет овальную в плане форму размерами 45Х32 метра (0,14 га). Крепостцу окружает невысокий вал (2—2,1 м.), имеющий ширину около 1,5 метров. Деревянные его конструкции уничтожены огнем, вероятно, во время монгольского вторжения. Со стороны перешейка протянут ров. Северный и южный склоны городища образуют ступеньку эскарпа шириной 1—1,5 метра. Кроме того, сам левый берег Крапивны исполосован балками и ярами, что также сильно затрудняло приступ. Село Крапивна тоже небольшое: 130Х70 метров. Судя по фрагментам керамики XV века, оно переживет ордынское лихолетье [56]. Со временем село станет местечком, где будет сформирован Кропивнянский козацкий полк.

Перевалив через несколько сухих балок, караван пойдет дальше и на 18 километре своего пути достигнет степной речушки, где нужно будет преодолевать брод. На левом возвышенном берегу реки караванщики увидят очередную покинутую крепость. Она занимает мыс, образованный крутыми склонами речной долины и горловиной яра. От мыса отделяется удлиненный выступ высотой около 25 метров, на пятачке которого укрепление и пристроилось. Размерами оно с небольшую частную усадьбу: 38Х24 метра (0,18 га). Крепостцу окружает ров шириной 4—4,5 метра [57]. Никто уже не помнит, как называлась эта местность во времена Руси, но в начале XVII века вокруг развалин крепостцы начнут возводить местечко Ирклиев, которое вскоре станет сотенным [58].

Тем не менее, очень похоже, что под названием «Ирклиев» поселение существовало уже со второй половины XIII века: ведь точно такое же имя носит река, на которой оно располагается. В переводе же с тюркского название гидронима переводится как «задерживать», «стоять», «застаиваться»; что можно перевести по смыслу: «Река со спокойным течением» [59]. Водоемы с таким характером — не самый здоровый источник для пополнения питьевых запасов. А необходимость в этом имеется большая, поскольку река Ирклиев находится на пересечении ее важной транспортной артерией; да и питьевая вода в степи подчас бывает дороже золота. Поэтому монголы еще в XIII веке нашли выход: они стали использовать природный антисептик — прибрежное растение аир болотный [Acorus calamus]. Было это им не в тягость, ведь кочевники пристрастились жевать в дороге сладковатые корневища. Родиной аира была Юго-Восточная Азия. Оттуда этот вид попал в Южную Сибирь, где особенно большая его популяция возникла на Иртыше [60]. А уже с Иртыша, вместе с ордами Чингисхана, растение «перекочевало» в южноруськие степные реки. Бросая (или выплевывая) по пути его корневища в воду, монголы могли быть уверенны: очень скоро корневища укоренятся, и тогда вдоль берегов появятся целые непроходимые заросли аира. После этого воду можно будет пить прямо из реки, не рискуя заболеть [61].

Аир (татарское зелье) для Украины не редкость. Но, похоже, пойма реки Ирклиев — одно из наиболее типичных и характерных мест его произрастания у нас [62]. Скорее всего, в конце XIII века на Ирклиеве располагалась татарская застава темника Ногая.

Последний дневной переход протяженностью в 38 километров пересекает степные реки Куврай и Баталей, после чего начинается продолжительный спуск в долину реки Сулы. Шлях идет на Жовнин, где он разделяется на две ветки: одна пересекает Сулу и далее степью направляется к Кременчугу. Другая правым берегом реки следует к Воиню [63].

2.3 Переяславские епископы, как пример политической мистификации

С самого основания Переяслав был не только барьером против атак кочевников, но и задумывался как важный центр колонизации. Южноруськую степь деятельно пытались приручить. Оттого военно-политические акции по обороне и нападению чередовались волнами. По этой же причине удельный переяславский князь неизмено был правой рукой правителя Руси, считаясь его наследником. Прежде, чем править в Киеве, требовалось испытать все невзгоды и проявить незаурядное мужество именно в этом приграничном городе.

К концу XII века для Переяслава наступает особенно суровое лихолетье. Порой кажется, даже мужество опускает руки. Неутомимый переяславский князь Владимир Глебович (тот самый, о котором «плакала Украина») на пределе сил отбивает возобновляемые раз за разом атаки половцев [64]. Погибают наиболее пассионарные воины, самые лучшие. В первой половине XIII века переяславский стол занимают преимущественно отпрыски суздальского княжеского рода, чуждого интересам Руси «Киевской». Непосредственно же перед походом Батыя о переяславских князьях не слышно вообще. Летописи о них молчат.

И здесь мы сталкиваемся с интересной местной особенностью: в Переяславе, — да и по всем весям Переяславской земли, — княжеская власть делит свои полномочия с властью местного епископа, причем едва ли не в равных долях [65]. И князь, и иерарх Церкви располагают в переяславском Детинце собственными замками. Наблюдается даже некоторая конкуренция между церковной и светской властями в самом процессе закладки и строительства церквей. Так, в 1098 году Владимир Мономах, тогда еще лишь переяславский удельный князь, строит на княжем дворе церковь Богородицы. А епископ Ефрем, его совместник по правлению, в этот же самый год возводит сразу три храма: кафедральный Михайловский собор, Андреевскую и Феодоровскую надвратную церкви [66]. Счет 3:1. Перещеголяв знаменитого князя, Ефрем как бы подчеркивает совершенно особый статус местного епископата, в задачи которого, помимо всего прочего, входило насаждение христианства среди кочевников [67].

С начала XIII века в Переяславе складывается ситуация, противоположная той, что изначально укоренилась в Киеве: князья здесь начали представлять инородческое начало, управляемое из северной и достаточно отдаленной Суздали, в то время как церковь целиком полагалась на местную традицию. Именно за такой «патриотизм» она пользуется особенной любовью в народе. Архангел Михаил, в честь которого был построен кафедральный храм, признается покровителем всей Переяславщины [68]. Целых три переяславских епископа возводятся в ранг местночтимых святых угодников: Петр (упоминаемый в 1072 году), Евфимий (1149) и, наконец, убиенный монголами Симеон [69]. Последний погиб в марте 1239 года при взятии Переяслава Менгу-ханом [70], разделив таким образом свою судьбу вместе со всем народом. Следовательно, это именно он организовал оборону города против атаки варваров. И, кстати, Симеон, занимая переяславскую кафедру, являлся в то время наместником курских Ольговичей [71]. Тем самым он решительно порвал с традицией полагаться на Залесье.

В 1261 году митрополит Кирилл III, безоговорочно поддерживавший политику Александра Невского в отношении покорности монголам, переносит кафедру переяславского епископа в Сарай, столицу Золотой Орды [72]. Отчасти такая перемена оправдывалась массовым угоном в этот новосозданный зловещий город пленных переяславцев [73]. Предлог благой: помощь томящимся в плену землякам и — одновременно — обращение и воцерковление монголо-татар (вот уж, где уместен этот искусственный этноним!). Но за всем этим усматривается стремление Невского нейтрализовать центр сопротивления Орде (и себе лично) в лице поднимающегося Галицкого княжества. И, тем не менее, даже после того, как он переселяется в Сарай, переяславский владыка сохраняет за собой и прежнюю свою епархию. Только отныне он носит чин «епископа Сарайского и Переяславского». Его диоцез огромен; он включает в себя православное население Нижнего Дона, Приазовья, Северного Кавказа и, разумеется, всю Переяславскую землю [74]. Таким образом, большую часть «верных» перебравшегося в Сарай епископа отныне составляют проживающие дисперсно на обширной территории аланы-ясы. В Переяславе епископ оставляет своего наместника. Это к слову.

А теперь об обещанных мной доказательствах заселения аланами Переяславщины.

Владыку Митрофана в 1269 году сменяет епископ Феогност [75]. Он — прирожденный дипломат. В то время как после разыгравшейся под Дедяковым трагедии аланские беженцы занимают Нижний Дон и причерноморскую степь, Феогност направляется в Константинополь. Он как бы солидарный посланник хана Менгу-Тимура и митрополита Кирилла III — вот уж интересная парочка! В Царьграде Феогност удосуживается созыва патриаршего синода, и вот по какому вопросу: как быть с епархиями? Со свойственным всем иерархам лукавством владыка сарайско-переяславский горько жалуется патриарху на приток в его владения христианских беженцев из Алании [76], будто это обстоятельство и не составляло предела всех его желаний. Результат был, естественно, предсказуем: постановлено епископу Феогносту осуществлять над беженцами церковную власть, а прежнюю аланскую епархию приказано было упразднить [77].

Зададимся вопросами: куда именно бежали аланы, и что следует считать владениями епископа Феогноста? Вряд ли беглецы устремились в Сарай, «первопрестольную» кафедру своего нового епископа. Донские степи? — Но то были «владения» столь же номинальные, как и сам статус сарайского иерарха, скорее увертливого соглядатая-двурушника, нежели настоящего владыки. Все эти обширные южные пространства представлялись ему умозрительным витийством, отдаленнейшей перспективой, не более того. Следовательно, говоря о христианских беженцах из Северного Кавказа на «своих» землях, Феогност имел на уме только Переяславщину.

Тем не менее, уже в самом конце XIII века титулатура преемника Феогноста, владыки Исмаила, претерпевает изменение. Вместо чина «епископ Сарайский и Переяславский» он значится как «Сарайский и Подонский». Из чего следует, что резиденция викария аланской части диоцеза перенесена была из Переяслава в Азов, один из наиболее оживленных торговых городов Орды. Это связано как с соображениями экономического порядка, так и с тем, что отток населения из Переяславщины все-таки превышает иммиграцию из Алании.

Ныне епархия Исмаила разрывается между владениями Тохты и землями Ногая. Поэтому ему требуется быть, мягко говоря, крайне дипломатичным. Вероятно, он служит тем хлипким и ненадежным мостиком, на котором обе враждующие партии еще находят точки соприкосновения, что удерживает Золотую Орду от братоубийственной войны. Интриги здесь неизбежны. Вероятно, через него идут какие-то негласные переговоры — история ничего такого, увы, не сохранит. Исмаил пытается быть умелым актором. Смутные подозрения в отношении этого владыки подогреваются его бесславным концом: не успеет тело хана Тохты остыть, как Исмаил будет свержен со своей сарайской кафедры митрополитом Петром Ратенским [78].

В истории с означенными иерархами и перипетиями их жизни тускло просвечивает главная загадка Переяславской земли — этнический состав населявших ее людей. Конечно, утверждать, что на смену убитым и уведенным в плен монголами явились исключительно одни выжившие и избежавшие плена иноплеменники, будет явным преувеличением. Все не так однозначно. Но культурная доминанта, как это и случается порой в зонах межэтнических контактов, явно уже переменилась. «Украина» славянская в который раз превращается в «украину» иранскую. Переяслав неожиданно оживает. В «Списке русских городов дальних и ближних» (ок. 1390 г.) он вновь значится, как крупный населенный пункт [79].

Много позже исследованием переяславских артефактов золотоордынского периода заинтересуются археологи. Они, конечно же, найдут эти артефакты не вписывающимися в рамки традиций материальной культуры Киевской Руси, и на этом основании передвинут стрелки часов на пару веков вперед [80]. О смене же самих носителей традиций материальной культуры исследователи не решатся даже додуматься.

2.4 Город, которого «нет»

Поразительно, но смену культурной доминанты населения Среднего Поднепровья, на основании данных археологии, российская и украинская историографии дают примерно в одном и том же ключе, и в созвучной тональности. Утрируя, разница тут только в нюансах: в погодинском «бежали в Москву» и украинском «триста лет дышали через тростинку». А знаменатель тут общий: «бежали». Что же касается самого Переяслава, то он действительно (как и упоминаемый Дедяков) был разрушен во время штурма, а население его частично вырезано, а частично уведено в плен. Но судьба города была скорее исключением из правил. Переяслав (добавлю: и Дедяков) пострадали оттого, что оказали ожесточенное сопротивление. А монголами подобное поведение крайне не приветствовалось; чувства рыцарственности они не знали.

Попытаемся реконструировать состояние Переяслава в том виде, в каком ему надлежало быть в самом конце столетия. И начнем, разумеется, с посада.

Переяслав, как и большинство русских городов, состоял из Детинца (в данном случае это топоним, и поэтому его следует писать с большой буквы) и окольного града (посада). Обе эти части города зажаты между правым берегом Трубежа и вливающейся в него под острым углом Альтой. Конфигурация указанных районов такова, что Детинец упирается на юге в Оболонь, а окольный град располагается к северу от него. И Детинец, и посад окружены валами; общая укрепленная площадь города где-то около 100 га [81]. Согласно другим данным, Детинец имеет площадь 10 га, а окольный город порядка 80-ти [82]. Городское пространство защищено общим валом, длина которого составляет 3200 метров. С северной стороны протянут глубокий ров [83]. Трубеж несколько выше от места впадения в него Альты делается мелким и на нем имеется единственный на многокилометровом отрезке брод [84]. Место это называется «Дубовая Шея», возможно из-за забитых в дно заостренных дубовых кольев, указывающих маршрут пересечения реки. Еще выше река снова становится глубокой и болотистой [85]. Уже из этого краткого описания становится понятно, что разрушить оборонительные сооружения Переяслава вот так, с наскока вряд ли получится.

Вероятно, монголами были предприняты попытки поджечь деревянные части городских валов, и они могли оставить по себе отметины. Впрочем, это маловероятно: завоеватели пользовались услугами надежных соглядатаев, которые отговорили бы руководителей похода от этого безнадежного занятия. Дело в том, что конструкция городских валов весьма напоминала ту, которая применялась в Белгороде, то есть с закладкой огнеупорного панциря из сырцовых кирпичей. Фасад вала, непосредственно перед самими срубами, защищал каркас из дубовых брусьев, сбитых железными костылями. Он был доверху заполнен саманными кирпичами, предохраняющими срубы от возгорания [86]. Отличие состояло только в том, что в Переяславе этот панцирь был сверху прикрыт слоем земли [87]. Высота такого вала, включающего в свое тело три ряда дубовых срубов [88], достигала в районе Детинца 12 метров [89]. Поверх него были протянуты деревянные заборола [90]. Их только и можно было поджечь зажигательными стрелами. Валы, как уже указывалось, состояли из трех рядов городен, каждый из которых имел ширину 3,7 м. [91].

При взятии руських крепостей самым безнадежным занятием, над которым посмеялся бы даже сам Сизиф в аиде, был подкоп, широко применявшийся в других местах. Массы земли, обладавшие текучестью, заполняли деревянные заборола. Они грозились в любой момент похоронить непрошеных гостей. Этот путь в крепость тоже был неприменим.

Оставались ворота.

Согласно последним данным, в городе имелось целых пять воротных проемов: ворота Княжеские, Епископские, Киевские, Альтицкие и Кузнечные [92]. Княжеские ворота соединяли Детинец с окольным городом и были внутренними [93]. Епископские ворота с надвратной церковью св. Феодора выводили из Детинца на юг, к лугу Оболонь. Там дорога поворачивала на восток, пересекала по мосту Трубеж, после чего разделялась на несколько шляхов [94]. Альтицкие ворота направляли путешественников к Трубежу и располагались на юго-востоке Переяслава [95]. Предполагается, что здесь была наиболее защищенная часть крепости. К тому же местность у названных ворот была окружена с трех сторон водой и имела крутые склоны, что само по себе препятствовало развертыванию войск при штурме.

Итак, более всего подходят Кузнечные ворота. Они находятся на северо-востоке, прямо напротив луга Альты [96]. Из них тоже дорога идет под гору, но не столь круто, мимо садов и огородов переяславцев; дальше следует брод и шлях на Яготин и Прилук [97]. Захватив их, неприятель оказывается на главной городской улице, тянувшейся с северо-востока на юго-запад и проходившей сразу через трое городских ворот [98]. Размах для ударного кулака ему обеспечен. Следовательно, наибольшие разрушения были в районе именно этого воротного проема.

Киевские ворота выводили на север. Шлях от них вдоль Альты пролегал на Киев [99].

На юго-западе посада были еще Альтицкие ворота, Они представляли собой выход к броду на реке Альте. Сразу за этими воротами путь разделялся: южное направление вело к Зарубскому броду на Днепре, а западное, оставляя слева Ветряную гору, — на Трепольский брод, тоже через Днепр. Где-то в районе Альтицких ворот располагался еврейский квартал [100].

Кузнечные ворота названы так по располагавшемуся неподалеку от них кварталу кузнецов, второй по значению, после кожевников, ремесленной корпорации Переяслава [101]. Возможно, эти кузнецы приняли непосредственное финансовое участие и в сооружении ворот. Словом, им было что защищать. От их кузниц впоследствии остались только груды мусора, а сами кузнецы (те, кто выжил) были уведены пленниками в Сарай. Кузнечное ремесло в Переяславе заглохло на несколько столетий. То же самое можно сказать и о переяславских стеклодувах [102].

Растянувшись цепью, монголы прошли территорию посада с севера на юг. В таких случаях озверелая солдатня, поймав кураж, грабит и поджигает все подряд. Подобным образом было испепелено большинство руських городов. В Переяславе могло повториться то же самое. Но не тут-то было: стенам городских строений не в диковинку было отражать набеги степняков. Полуземлянки ремесленников были выстроены по типажу каневских жилищ: стены их были тоже деревянными, но с наружной стороны они густо обмазывались глиной [103]. Такое ухищрение препятствовало возникновению и быстрому распространению пожаров, в иных местах сразу поглощавших целые кварталы. Поэтому следует признать, что разрушения жилого фонда не были столь уж катастрофическими, как это принято считать. К концу XIII века от вероятных штурмовых поджогов не осталось и следа.

Куда печальнее обстояли дела с сохранностью культовых сооружений, расположенных в окольном городе. Каменные храмы, как читателю уже известно, довольно часто использовались в качестве рубежей последней обороны. Поэтому при штурме городов они, как правило, полностью разрушались при помощи подручных осадных средств. На переяславском посаде известны два таких каменных храма: Воскресенская церковь и храм Спаса.

Воскресенская церковь, возведенная в XII столетии, имеет достаточно усредненные размеры: 20,6Х14,2 м [104]. По конструкции это типичный 6-столпный однокупольный храм с тремя полукруглыми апсидами и обязательной свинцовой кровлей. У него относительно скромное подкупольное пространство: 4,1Х4,5 м. [105]. Похоже, церковь, — хотя и нет тому прямых свидетельств, — до своего разрушения являлась монастырским собором-усыпальницей, принадлежа одной из местных городских обителей. Не исключено, однако, что храм, напротив, стоял на торговой площади посада. Фундамент церкви был сложен из песчаника; толщина стен, которые не были оштукатурены снаружи, достигала 1,2 м. В их возведении применялась плинфа красно-розового цвета. При этом строители придерживались технологии равнослойной кладки [106]. Внутри храма имелись ниши для погребений, а также хоры, на которые можно было подняться по винтовой лестнице. Стены украшали фрески, а пол был устлан поливными керамическими плитками [107].

У стен храма имелся небольшой некрополь, где, по заведенному с древних времен обряду были погребаемы монахи: каждому из них под голову ложился кирпич [108]. Если же Воскресенская церковь действительно располагалась на торговой площади, где удобней было действовать таранами, то ее, скорее всего, разрушили во время штурма. В конце XIII века на ее месте путешественник увидит лишь груду строительного мусора.

Другой посадский храм, Спасский, возвышался на вершине приметного кургана. Он был совсем крошечным (6,7Х6,4 м.) и принадлежал, очевидно, какому-то боярскому роду, служа этому роду усыпальницей. По архитектурному стилю храм является одноапсидной базиликой [109], к западной части которой примыкает нартекс, удлиняющий ее до 15,3 м. [110]. Стены храма имеют толщину 0,7—0,8 м. и сложены из кирпичей и камня в технике смешанной кладки. Для связки использовался известковый раствор розового цвета. Фундамент состоял из песчаника.

О внутреннем убранстве церкви говорить сложно. Известно лишь об использовании фресок, а также о том, что в центре апсиды располагался престол из кирпича. Пол покрывали поливные керамические плитки с чередующимися зелеными, желтыми и коричнево-бронзовыми тонами. В самом центре храма со сводов свисала великолепно орнаментированная бронзовая люстра — хорос [111].

Скорее всего, Спасский храм не особо пострадал во время штурма. В его кирпичных склепах все еще продолжают хоронить людей. Одно из захоронений здесь (правда, уже вне храма) датируется XIV веком [112]. Возможно, именно малые размеры здания и то, что в нем нецелесообразно было обороняться, позволили ему уцелеть — когда волна защитников крепости откатилась к Детинцу.

1239 год стал для Переяслава роковым [113]. Город был до основания разрушен, а оставшееся, сильно поредевшее население впоследствии сосредоточилось на посаде [114]. Считается, что остатки этого населения для большей безопасности переселились в болотистую местность у места впадения Боярки в Трубеж. [115]. Однако основной удар довелось вынести епископской цитадели.

2.5 Детинец

Детинец — наиболее защищенная часть Переяслава. Как уже было сказано, он разделялся на два, по сути, независимых «владения»: светское и церковное. В его северной части находился княжеский двор с выходом через Княжеские ворота в окольный город. Южную часть целиком занимал епископский замок. Соответственно, через Епископские ворота она соединялась с внешним миром за городскими стенами.

Монгольские воины атакуют переяславский кремль в районе Княжеских ворот, пробивают их таранами и, ворвавшись вовнутрь, поджигают деревянный терем Рюриковичей. Церковь Богородицы, построенная Владимиром Мономахом на княжеском дворе [116], разрушается ими до основания. Эта небольшая трехнефная 4-столпная церквушка (19Х12 м.) [117] в свое время была придворным храмом Рюриковичей, ибо располагалась неподалеку от Княжеских ворот [118]. Ее кирпичные стены возвышались на фундаменте из того же колотого кирпича вперемешку с бутом. Пол был устлан поливными керамическими плитками, покрытых глазурью желтого, зеленого и вишневого цветов. Ширина фундамента внешних стен достигала 1,1 м. Подкупольное пространство храма было не квадратным, а удлиненным и составляло 6,5Х4 м. [119].

Здесь же поблизости находилась и церковь Успения Богородицы, построенная в середине XII века. Данное обстоятельство подчас вызывает у исследователей путаницу. Не совсем понятно, как соотносились во времени оба храма. Возможно, второй был возведен уже после того, как более ранний пришел в состояние негодности. В любом случае, монгольское нашествие не пережил ни один из них.

Второй храм, бесстолпный, был еще меньше, совсем уж крошечным (9,8Х6,8 м.) [120]. У него одна полукруглая апсида. Его наружные стены украшены полуколоннами, фундамент состоял из битого кирпича; при возведении стен использовалась техника равнослойной кладки. Внутри храм был богато отделан: на полу, помимо поливной керамики, лежали шиферные плиты с инкрустацией из мозаики [121].

Наконец, в летописях упоминается еще некий загадочный Иоанновский монастырь, ктиторами которого выступали местные князья [122]. Предполагается, что в этом монастыре тоже имелась каменная церковь, место которой остается неизвестным. Прославился монастырь только своей мрачной каменной темницей [123]. Монголы не пощадили и его.

К области легендарной топографии можно отнести существование таинственных подземных ходов на Детинце, соединявших будто бы Успенскую и Богородицкую церкви с кафедральным епископским собором [124].

Из бывшей княжеской резиденции Детинца пора нам переходить в его епископскую часть. Как уже говорилось, большая часть из всего построенного в этой части крепости принадлежит усердию переславского епископа Ефрема.

Ефрем был просвещенный грек. Все то, что понастроил этот скопец, служило цели возвеличения православной веры. А получился у него величественный каменный замок, уникальный для Руси Киевских времен. По сути, это был целый каменный город в миниатюре — со своими воротами, стенами и башнями. Стена этого «города», являясь частью общих укреплений Переяслава, начиналась от надвратной церкви святого Феодора [125] и окружала кафедральный собор [126] с близлежащим дворцом-резиденцией владыки [127]. Вход в «каменный город» вел через Епископские ворота. На них, по типу Золотых ворот в Киеве, стояла церковь св. Феодора [128]. Проем ворот ограждался двумя массивными стенами, сложенными из кирпича и камня. Они образовывали коридор шириной около 4 метров. Коридор был замощен крупными булыжниками, подтесанными в верхней части [129]. То, что формально называлось надвратной церковью, представляло собой четырехугольную сторожевую башню с боевой площадкой. Сооружение это, предназначенное скорее для войны, имело размеры 6,2Х4,4 м. и было сложено из песчаника и кирпича. Его пол для красоты вымощен плинфой [130]. Свод башни прикрывали свинцовые листы [131]. Лестничный марш внутри вел как на боевую площадку, так и в сам храм [132]. Вероятно, и ворота, и башня-церковь оказались сильно повреждены при штурме.

Наш путник прошествует по слегка изогнутому коридору ворот, и, едва выйдя на свет, столкнется с наполовину разрушенным огромным храмом. Его стены вздымаются в каких-то 20 метрах к северо-западу от выхода из воротного проема. Это все, что осталось от величественного кафедрального собора архангела Михаила, самой большой по размерам и значению церкви города, да и всей Переяславской земли.

Собор — сердце епископского замка. Освященный в 1089 году, он дважды пострадал от землетрясения (в 1123 и 1230 годах) [133], а в 1239 был окончательно добит и разграблен завоевателями; епископ Симеон тогда лишился жизни. Видимо, именно в стенах кафедрального собора подавлялся последний очаг сопротивления. Отныне это руины. Они будут зарастать лебедой вплоть до середины XVIII века [134], когда на месте древнего фундамента поставят деревянную Михайловскую церковь.

А в 1299 году собора, можно сказать, больше не существует. Тем не менее, невозможно удержаться от желания сделать краткое описание храма, каким он был в зените своей славы. Во-первых, собор действительно был большим: 33Х26 метров (858 кв. м.) [135]. Во-вторых, он был красивым, «дивно изукрашенным», как снаружи, так и в интерьере [136]. Внутреннее пространство храма расчленялось колоннами на пять нефов. Причем крайние боковые нефы отстояли настолько далеко, что их скорее следовало бы считать отдельными галереями [137]. Точно так же отделялся и нартекс. Притворы были и у боковых стен храма. С востока он замыкался одной большой апсидой [138]. Опорой куполу служили четыре массивных, с квадратным сечением, столба. Размер стороны подкупольного пространства составлял около 5,8 м. [139].

В фундаменте собора использовались крупные валуны, связанные известью. На них были поставлены стены, состоящие из чередующихся рядов кирпича и необработанных камней, скрепленных розовым раствором. Толщина стен достигала 1,15—1,25 метров [140]. Кровлю покрывали свинцовые листы. Собор служил княжеской усыпальницей: его окружали погребальные часовни [141], в которых покоились сыновья Владимира Мономаха Андрей (1141) и Святослав (1114), его внук Ростислав Юрьевич (1150), правнук Владимир Глебович (1187), а также основатель храма, святой епископ Ефрем [142]. Впрочем, мощи последнего Афанасий Кальнофойский в 1638 году застанет уже в Ближних пещерах Печерской Лавры [143].

Внутреннее убранство собора дышало роскошью. Поливные керамические плитки имели зеленый цвет и использовались для покрытия полов только лишь в притворах. Центральная же часть собора была устлана шиферными плитами, большинство которых содержало инкрустацию из смальты. Мозаика включала орнаментальные линии из кусочков смальты желтого, зеленого и черного цветов. Стены были расписаны фресками. Для создания нужных акустических характеристик использовались голосники [144].

Руины собора простоят несколько столетий, пока между 1649 и 1666 годами на их месте не будет построена новая Михайловская церковь. Ее фундатором выступит переяславский полковник Федор Лобода [145].

Немного дальше собора, в 70 метрах к северо-востоку, обнаружатся развалины Андреевской церкви. Это был бесстолпный храм, с тремя апсидами и галереями. Размеры его составляли 16,7Х14,2 м. [146]. С какой именно целью владыка Ефрем его построил, остается не совсем ясным.

С противоположной стороны собора, на главной городской улице, путник еще издалека увидит двухэтажное продолговатое здание. Оно сложено из кирпича и грубо сколотых камней серого песчаника. Здание это представляет собой прямоугольник со сторонами 18,2Х11 м.; внутренней стеной оно делится на две камеры-залы. От развалин собора до постройки нужно пройти на северо-запад около 50 метров. Западная торцовая стена здания находится всего в 12 метрах от вала Детинца. В помещение ведут два входа. Один из входов располагается с северной стороны постройки, другой — с юга. Фасады здания украшены профилированными пилястрами и орнаментом. Итак, мы находимся у одной из главных достопримечательностей Переяслава — знаменитой публичной бани, возведенной тем же епископом Ефремом в самом конце XI века [147].

На Руси бани отнюдь не были в диковинку. В том же Киеве они считались едва ли не обязательным атрибутом каждой городской усадьбы. Но то были бани частные, тем более срубленные из дерева традиционным способом. Ефрем же, будучи, как мы помним, греком по происхождению, заказал византийским строителям баню каменную, баню общественную; и щедро оплатил заказ. Его задачей было повторение лучших образцов римских и константинопольских терм. Поэтому здание общественной бани было отделано с такой размашистой роскошью, что ряд исследователей принимают его за развалины епископского дворца. Пол был сложен из поливной керамики и шиферных плит с мозаичной инкрустацией в виде кубиков смальты. Весьма щедро использовался и другой декоративный камень: из мрамора были вытесаны колонны у входа в здание, а также карнизы стен. Инкрустации из всевозможных пород цветного мрамора (белого, желтого, зеленого, красного, розового) радовали глаз. Нашлось применение даже знаменитому проконесскому мрамору, который употребили на капители колонн. Наконец, в дело пошла и так называемая «флорентийская мозаика», состоящая из восьмиугольных и квадратных кубиков брекчиевидных известняков. Таков был интерьер!

Для подачи воды использовались керамические трубы диаметром 11,5 и 14 см., соединяемые при помощи раструбов. Их характер абсолютно аналогичен водопроводным трубам крымского Херсонеса [148].

Надо ли говорить, какое впечатление баня эта производила на современников! На территории России подобные общественные здания появятся только в петровскую эпоху, но и тогда они по великолепию отделки не смогут стать вровень с термами епископа Ефрема, уделявшего большое внимание физическому здоровью прихожан и даже построившему в Переяславе несколько больниц. Ничего подобного, — ни до, ни после, — на Руси не было.

Во время штурма Переяслава подобное сооружение не могло, разумеется, не пострадать и не быть основательно ограбленным. Но вот что интересно: археологические раскопки показали, что баня впоследствии восстанавливалась. Свинцовая крыша была заменена на черепичную, с применением небольших слабовогнутых листов. Вместо недостающей (выбитой из стен) плинфы ремонтники применили брусковый кирпич-литовку [149]. Подобные работы — судя по использованным материалам — могли проводиться никак не ранее второй половины XIII века.

Возникает вопрос: кому это могло понадобиться? Местное население все еще пребывало в бегах. Монголо-татары в городах практически не проживали, да и на купание в воде Яса налагала у них жесточайшее табу. Уж не аланский ли гарнизон приспособил баню для своих нужд? Вроде бы больше и некому…

Примечания к главе 2

[5] Сергій Вовкодав. «Змійові вали Переяславшини: характеристика просторової конфігурації. // Український історичний збірник, вип. 20, 2018, с.35

[6] там же

[7] там же

[8] указ. соч., с.38

[9] указ. соч., с.33

[10] указ. соч., с.34

[11] указ. соч., с.35

[12] Кучера М. П. Змиевы валы Среднего Поднепровья. — К., Наукова думка, 1987, с.57—58

[13] Корінний М. М. Природні умови Переяславської землі в X — XIII ст. // Історико-географічні дослідження в Україні, 1988, с.102—103

[14] Шрамко Б. А. Исследования лесостепной полосы УССР. // АО 1966 г. — М., 1967, с.200—201

[15] Ляскоронский В. Г., указ. соч., с.207—208

[16] Мавродин В. В. Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV в.), — Л., 1940, на сайте hagahan-lib.ru

[17] Ляскоронский В. Г., с.213

[18]  указ. соч., с.212

[19]  указ. соч., с.212

[20] Дэвид Дуглас. Вильгельм Завоеватель. — М.: Центрполиграф, 2005, с.17

[21] Стороженко А. В. Очерки Переяславской старины. — К., 1900, с.8

[22] Артамонов М. И. История хазар. — Л.: Изд-во Государственного Эрмитажа, 1962, с.356—364

[23] Ляскоронский В. Г., с.212

[24] Древняя Русь. Город, замок, село / Под редакцией Рыбакова Б. А. — М. Наука, 198, с.70

[25] Грушевський М. С. Історія України-Руси. Том II — К.: Наукова думка, 1992, с.354

[26] Ляскоронский В. Г., с.163—167

[27] Вісник Східноукраїнсько національного університету імені Володимира Даля. — Луганськ, 2004, №9, с.219—225

[28] Вовкодав С. М., Юрченко О. В. Анализ поселенческой структуры древнерусского времени бассейна р. Броварка — Археология и геоинформатика, 2012, с.120

[29] там же

[30] Ляскоронский В. Г., с.163

[31] Володимир Колибенко. Літописне Куднове сільце та боярство Переяславля Руського // Переяславський літопис, вип. 13, 2018, с.70—74

[32] там же

[33] Вовкодав С. М., Юрченко О. В., указ. соч., там же

[34] Прядко О. О. Нове давньоруське городище Кропивна на Лівобережжі Середнього Придніпров’я // Праці Центру пам’яткознавства, вип.28. — К., 2015, с.106—114

[35] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.70

[36] Кучера М. П. Переяславское княжество // Древнерусские княжества X — XIII вв. — М., 1975, с.104

[37] Кучера М. П. До питання про древньоруське місто Устя на р. Трубіж // Археологія, Вип.21, 1968, с.244—249

[37] там же

[38] Грушевський М. С. указ. соч., с.354

[39] ныне — одноимен. село Переяслав-Хмельницкого р-на расположено к северу от останков городища

[40] Прядко О. О. Давньоруські городища, як маркери Наддніпрянського торгового шляху (ділянка «Переяславль-Воїнь») // Археологія і давня історія України, 2018, вип.. 1 (26), с.236

[41] Прядко О. О. Давньоруські пам’ятки с. Хоцьки на Переяславщині // Археологія & фортифікація, 2017, с.111—118

[42] Прядко О. О. Історико-краєзнавча характеристика мікротопонімії с. Хоцьки на Переяславщині // Науковий журнал Краєзнавство. — К., 2013, №1 (82), с.9

[43] там же, с.11

[44] там же, с.14

[45] Ляскоронский В. Г., с.44—45

[46] там же

[47] Прядко О. О. Давньруські городища…, с.237—238

[48] Падалка Л. В. Древние земельные сооружения в пределах Полтавской губернии. Ч.I. О древних городках, городищах и насыпных валах // Труды Полтавской Ученой Архивной комиссии, вып. 1. — Полтава, 1905, с.163

[49] Золотоношский район Черкасской области

[50] Прядко О. О., указ. соч., там же

[51] ныне — одноим. город, райцентр Черкасской области

[52] Остроглазова В. П., Ситник А. В., Телятник І. В. Золотоноша. — сайт Енциклопедія сучасної України

[53] Жигола В. С. Середньовічні городища Дніпровського Лівобережжя із залишками водозбірних споруд. // Археологія, 2011, №3, с.44

[54] Прядко О. О., Давньоруські городища…, с.239

[55] ныне — село Золотоношского р-на Черкасской области

[56] Прядко О. О. Нове давньоруське городище Кропивна на Лівобережжі Середнього Придніпров’я // Праці центру пам’яткознавства, Вип.28, 2015, с.106—114

[57] Прядко О. О. Давньоруські городища…, с.240—241

[58] ныне — одноимен. село Чернобаевского р-на Черкасской области

[59] Володимир Гончаренко. Колосок дев’ятий топонімів. Топоніми києворуських часів. — на сайте cherkasyfolklore.blogspot.com

[60] Атлас лекарственных растений СССР / Гл. ред. акад. Н. В. Цицин. — М.: Медгиз, 1962, с.10

[61] Телятьев В. В. Полезные растения Центральной Сибири. — Иркутск: Вост-Сиб. кн. изд-во, 1985, с.54—55

[62] Загубинога О. О. Зелений слід татаро-монгольської навали на українській землі. — Скородистицька ЗОШ I — II ступенів Чорнобаївської райдержадміністрації Черкаської області

[63] Прядко О. О. Давньоруські городища…, с.241—242

[64] Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1956 , с.240

[65] указ. соч., с.308—313

[66] Людмила Науменко. Дослідники історичної минувщини Переяслава // Гілея: науковий вісник — 2013, №73, с.114—115

[67] Ляскоронский В. Г., с.159

[68] Грушевський М. С. Історія України-Руси. Том II — К.: Наукова думка, 1992, с.353

[69] Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской Церкви. — М., 1903, с.217

[70] Русина О. В. Україна під татарами і Литвою. — К.: Альтернативи, 1998, с.35

[71] Мавродин В. В., указ. соч.

[72] Івакін Г. Ю. Історичний розвиток Києва XIII –XVI ст. (історико-Топографічні нариси). — Київ, 1996, с.55

[73] Приселков М. Д. Троицкая летопись. — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1950, с.330

[74] Мавродин В. В., указ. соч.

[75] Строев П. М. Список иерархов. — Спб, 1877, стб.1033.

[76] Туаллагов А. А. Христианство и аланы Северного Кавказа, — сайт ossethnos.ru

[77] там же.

[78] Тарабрин С. Ю. Митрополит Петр и Переяславский собор // Известия Саратовского университета, 2017, т.17, вып.3, с.294

[79] ПСРЛ, т.7, с.240

[80] Олександр Юрченко, Сергій Вовкодав, До питання про існування Переяслава в другій половині XIII — XV ст. // Наукові записки з української історії, вип.15- Переяслав-Хмельницький, 2004, с.32

[81] Куза А. В. Древнерусские городища X—XIII вв. Свод археологических памятников. — М.: Российский гуманитарный научный фонд, 1996, с.175

[82] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.69—70

[83] Тихомиров М. Н., указ. соч., с.312

[84] Бузян Г. М. та ін. Нариси з історії давнього Переяслава. — К.: Міленіум, 2007, с.70—71

[85] Стороженко А. В., указ. соч., с.40—41

[86] Носов К. С. Русские средневековые крепости. — М.: Эксмо, 2013, с.312

[87] там же

[88] Носов К. С. Русские крепости и осадная техника VIII — XVII вв. — СПб.: Полигон, 2002, с.60

[89] Людмила Науменко, указ. соч.

[90] Тихомиров М. Н., указ. соч., с.311

[91] Раппопорт П. А. Очерки по истории русского военного зодчества X — XIII вв. // МИА, №52, с.127, 129

[92] Колибенко О. В. Міські брами Переяславля Руського // Наукові записки з української історії. Вип. 10. — Переяслав-Хмельницький, 2000, с.16—23

[93] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.69—70

[94] Прядко О. О. Давньоруські городища, як маркери Наддніпрянського торгового шляху (ділянка «Переяславль-Воїнь»). // Археологія і давня історія України, 2018, Вип. 1 (26), с.235—236

[95] там же

[96] Тихомиров М. Н., указ. соч., с.311; Колибенко О. В., указ. соч.

[97] Иловайский Д. И., указ. соч., с.339—341; Колибенко О. В., указ. соч

[98] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.70

[99] Колибенко О. В., указ. соч; Прядко О. О., указ. соч, там же

[100] Прядко О. О., указ. соч., там же; Колибенко О. До питання про локалізацію єврейського некрополя в Переяславі Руському // Археологія, 2001, №2, с.135—138

[101] Ляскоронский В. Г.,с.216;Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — М. Государственное издательство политической литературы, 1956, с.311

[102] Людмила Науменко, указ. соч

[103] Тихомиров М. Н., указ. соч., с.312

[104] Моця О. П. Південноруські храми (розміщення, розміри, хронологія) // Український історичний журнал, 2004, №3, с.129

[105] Раппопорт П. А. Русская архитектура X — XIII вв. Каталог памятников. — Л., 1982, с.37

[106] Раппопорт П. А., там же

[107] там же

[108] Харламов В. О., Трофименко Г. В. Нові дослідження Воскресенської церкви в Переяславі-Хмельницькому // Археологія, 1992, №3, с.136—137

[109] Людмила Науменко, указ. соч.

[110] Раппопорт П. А., указ. соч., с.36

[111] Каргер М. К. Розкопки в Переяславі-Хмельницькому в 1952—1953 рр. // Археологія, Вип.9, 1954, с.12

[112] Раппопорт П. А., там же

[113] Кучера М. П., указ. соч., с.102

[114] Козубовський Г. А. Переяславська земля в XIV ст. // Історико-географічні дослідження в Україні, 2012, чис.12, с.97

[115] терр. совр. микрорайона Пидварки. О. Юрченко, С. Вовкодав. До питання про існування Переяслава в другій половині XIII — XV ст // Наукові записки з української історії, Вип.15 — Переяслав-Хмельницький, 2004, с.36

[116] Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Том I, вторая половина тома. — М.: Крутицкое патриаршье подворье, 1881, с.261

[117] Раппопорт П. А., указ. соч., с.35

[118] Иловайский Д. И., указ. соч., с.337—338

[119] Раппопорт П. А., там же; Брайчевский М. Ю., Асеев Ю. С. Археологические исследования в Переяславе-Хмельницком в 1958 году // КСИА, Вып.81, с.12—116

[120] Моця О. П., указ. соч., с.129

[121] Раппопорт П. А., там же.

[122] Голубинский Е. Е., указ. соч., с.261

[123] Ляскоронский В. Г., с.161

[124] Людмила Науменко, указ. соч.

[125] Тихомиров М. Н., указ. соч., с.240

[126] указ. соч., с.310

[127] Носов К. С. Русские крепости и осадная техника…, с.65

[128] Фадеева Т. М. Тайны горного Крыма. — Симферополь.: Бизнес-Информ, 2007, с.240

[129] Раппопорт П. А., указ. соч., с.40

[130] Раппопорт П. А., там же

[131] Людмила Науменко, указ. соч.

[132] Раппопорт П. А., там же

[133] Голубинский Е. Е., указ. соч., с.260—261

[134] Раппопорт П. А., указ. соч., с.32

[135] Моця О. П., указ. соч., с.129

[136] Ляскоронский В. Г., с.479

[137] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.158

[138] Раппопорт П. А., там же

[139] там же

[140] там же

[141] Древняя Русь. Город, замок, село…, с.158

[142] Ратшин Александр. Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России — М., 1852, с.443

[143] Православная энциклопедия. — М.: ЦНЦ Православная энциклопедия, 2000-наст. вр, «Ефрем», т.19, с.36—40

[144] Каргер М. К. Памятники переяславского зодчества XI — XII вв. в свете археологических исследований // СА, Вып.15, 1951, с.59—62; Раппопорт П. А., там же

[145] Максимович М. А. Собрание сочинений, Т.1 — К.: Тип. М. П. Фрица, 1876, с.710

Глава 3. Остерская волость

Приведенное здесь название территории, конечно же, является условным. «Волость» эта была в свое время удобным плацдармом для завоевания Киева и Переяслава. Она дугой вытянулась вдоль реки, захватывая самые северные территории Переяславской земли. Площадь ее составляла 1,3 тыс. кв. км. От черниговских владений Остерская волость была ограждена невысоким валом. Он начинался на левом берегу Десны, у устья р. Смолянки. Затем вал продолжался вдоль ее южного берега непосредственно к месту впадения в Десну. Наконец, он огибал западный берег болота Смолянка и заканчивался невдалеке от Нежина [1]. Поэтому под «Остерской волостью» следует понимать северо-западный угол Переяславской земли, граничивший с Киевским и Черниговским княжествами. «Волость», вместе с сопредельными территориями, можно разбить на три микрорегиона: 1) собственно город Остер (иначе, Остерский Городок), 2) Броварщину, 3) Борисово Поле, которое располагается в верховьях Альты.

3.1 Остерский Городок

Говорят, поселение в дельте реки Остер основали славянские переселенцы из-за Дуная [2]. Городок сразу же стал одним из сакральных центров племенного союза северян.

В далекие 980-е годы Владимир Великий начал ставить города по Остру — для окончательного укрощения северян и включения их земель в состав централизованного государства Русь [3]. Кроме того, указанные городки, принадлежа княжеской династии, становились опорными пунктами, контролировавшими важнейшую торговую магистраль Киев — Булгар. Дорога эта пролегала примерно в 30 километрах южнее течения реки, параллельно ее руслу [4]. Одним из важнейших военизированных городков трассы и стал уже давно существовавший до этого Остер. Тем более, что он выгодно располагался на левом берегу одноименной реки, в месте ее впадения в Десну [5]. Крепость и без того контролировала перекресток дорог Любеч-Переяслав и Киев-Чернигов. Кроме того, к ней примыкала территория плодородных земель площадью 2,6 тыс. кв. км [6].

Прошло больше ста лет. И вот княжеский съезд в Любече закрепил окончательное разделение земель, проведя границу между Черниговским и Переяславским княжествами к югу от реки Остер [7]. Караванная дорога на Булгар по этому разделу оказалась на территории, контролируемой Ольговичами. Соответственно, все городки по Остру тоже отходили к ним, за исключением Остерского Городка [8]. Сразу же после съезда 1098 года Владимир Мономах поспешил укрепить Остер, заложив в нем добрый замок [9]. И вышло так, что Ольговичи проиграли. Ведь, по сути, Мономах, заняв гарнизоном Остер, перечеркнул все упования их рода на столь ценный транспортный актив. Крепость замыкала этот путь почти на самом подходе к Киеву.

Дело сделано. Но тут сам Остер, как наследственное достояние, переходит к Юрию Долгорукому, кривоносому и загребущему суздальскому князю [10]. Который, кстати, скорее всего, и родился в этом городе. И вот завертелось! Оказалось, что возникновение суздальского анклава практически у ворот Киева способно парализовать всю экономическую деятельность руськой столицы. Из-за стен Остерского замка, ненавидимый всеми киевлянами, Долгорукий начинает шантажировать могущественное столичное купечество. Страх полного прекращения торговли с Поволжьем нависает над Киевом. Плюнув на все это магометанские купцы переносят значительную долю своей торговли с киевского направления на владимиро-суздальское, чего собственно Долгорукий и добивался.

Юрия, в конце концов, таки отравили; но еще прежде маленький «городок» на Остре выступил в роли могильщика всей «Руськой земли» — и Мономах переворачивался в гробу. В 1152 году ненавистный Городок сожжен, не была пощажена даже церковь святого Михаила [11]. Но поздно! Всеволод Суздальский снова отстраивает замок, а уже в 1169 году его братец Андрей Боголюбский разоряет ослабевший в результате финансового кризиса Киев. После всего случившегося даже для магометанских купцов столица Руси становится совсем неинтересной. В 1195 году Всеволод Суздальский сажает в Остре своего тиуна — для контроля над вожделенным Киевом. Взаимная ненависть между Киевом и Остром достигает апогея.

Стоит ли удивляться, что киевский поход Батыя в Остре, похоже, восприняли совершенно позитивно и сопротивления захватчикам город не оказал. Во всяком случае, фактов разорения Остерского Городка монголами археологическая наука не зафиксировала [12]. Более того, оставшиеся «бесхозными» (без князей) остерские дружинники чувствуют себя достаточно комфортно. Идея новой империи им подходит. Эта «новая» знать становится отцами-основателями целого ряда известнейших боярских семей, из которых в будущем вырастут козацкие вожаки. К концу XIII века образуются аристократические роды Билыков, Гарбузов, Коптей, Ерченков, Гирей [13]. А Киев им не указ.

При ордынцах начинает восстанавливаться восточная торговля, снова становится актуальным и востребованным Бакайский шлях, проходящий через Остер. Хотя, конечно, нынешней торговле ой как далеко до оборотов X—XII веков. Подтверждением тому — упоминание Остра в «Списке городов русских», документе конца XIV века, куда вошли только крупные и перспективные города.

Древние северяне выбрали место для закладки города во всех отношениях просто превосходное. Извилистый Остер и без того на всем его протяжении окружают топи, но аккурат в устье реки — именно там, где город — располагается болото Руда, особенно знатное по причине непролазности и невероятности размеров [14]. Подобраться к Остру ничем не выдав себя не представляется никакой возможности. Там же, где Остер под острым углом вливает воды свои в Десну, на самом шпиле образовавшегося слиянием их мыса, имеется возвышение. Конечно же, оно было чудесным произведением самих богов. Северяне назвали его Красной горкой и, перво-наперво, облагородили журчащий в тех местах родник, превратив его в капище — Криницу. Со временем на уже освященном несколькими веками месте, на плечах старых богов, была построена церковь архангела Михаила [15]. Тут хвала Владимиру Мономаху.

Боги и ангелы благоволили к остерцам. Болотные чащи изобиловали пернатой дичью. А в реке водились вьюны и даже чрезвычайно редкостная для Днепра и его притоков рыба-угорь [Anquilla anquilla] [16]. Город стремительно рос. После того, как он побывал в твердых и хозяйственных руках Мономаха, это уже могучая крепость, — пожалуй, самая сильная на всем Левобережье [17]. Само ее существование было подчинено вполне вменяемому замыслу: держать в узде горделивый Киев с его вечевым «майданом». По сути мы имеем дело с аристократическим гнездом, где впервые на Руси начала формироваться идея абсолютной власти. Привожу его описание.

Основой крепости был конечно же детинец, располагавшийся в юго-западной части укрепления. Размеры он имел почти игрушечные (диаметр 100 м. и площадь 0,75 га) [18]. Однако не стоит забывать, что это был только замок князя, с дворцом и дворцовой церковью, в котором проживали лишь наиболее доверенные его дружинники, по сути, гвардия. Замок этот располагался на невысоком (до 10 метров) холме округлой формы, лишь слегка поднимавшемся над поймой. Непосредственно до реки, огибавшей его с востока и юга, было около 100 метров непролазных болотных зарослей [19]. С запада и севера детинец окружала высокая стена, сбитая из деревянных клетей, за которой тянулись уже другие оборонные секторы Остра. Судя по описанию Остерского замка 1552 года таких клетей-городен насчитывалось от тридцати до сорока. [20]. Вдоль южной стены располагались княжеские теремы, а в крайнем юго-восточном углу возвышалась уже упомянутая выше Михайловская церковь. Это была церковь-башня, церковь-цитадель. Оборонное значение столь небольшого (16Х10,5 м.) [21], сложенного из кирпича храма даже сложно переоценить. Верх церкви являлся по сути прямоугольной срубной башенкой с деревянной шатровой крышей — вместо привычного подкупольного барабана. Случись что, оттуда было удобно и поупражняться в стрельбе из лука [22]. С высоты церковной башни часовые обозревали горизонт, а в случае осады пускали стрелы [23]. Характерно, что уже во времена Юрия Долгорукого храм, который официально был посвящен архангелу Михаилу, стали называть «Юрьевой божницей».

Второй сектор обороны примыкал к детинцу с севера и был слегка вытянут в широтном направлении. У северо-восточного угла детинца валы обоих секторов смыкались и в этом месте располагался въезд в крепость. Коридор въезда проходил в ложбине, образованной северным склоном холма, на котором стоял замок и валом второго сектора обороны. В западной части проезда он оканчивался массивными деревянными воротами [24].

Снаружи вал второго сектора был дополнительно защищен рвом шириной ок. 16 метров. Площадь этого сектора составляла 4,2 га [24]. Здесь-то в былые времена в основном и проживала княжеская дружина, а вместе с ней и многочисленная челядь. К концу XIII века многие из них поднялись до бояр.

Наконец, был еще третий сектор обороны, наиболее обширный, занимающий территорию ок. 25 га. Очевидно он предназначался для проживания ремесленников, еще до того, как их начали массово депортировать в Сарай. Этот окольный город охватывал подковой предыдущие, центральные секторы обороны и сам был окружен валом и 20-метровым рвом. Он замыкал Остер с севера [25].

Такова крепость. О ее судьбе в описываемые времена можно лишь гадать. Вероятно, суздальские князья, опекаемые Батыем и его наследниками, не оставили Остер совершенно без внимания. Александр Невский в 1249 году получил «Кыев и всю Руськую землю» вслед за своим рано умершим отцом Ярославом [26]. В Киев он, естественно, даже и не сунулся — вряд ли бы его там приняли по-доброму. Но послать от себя тиуна-управляющего — куда-нибудь в «Руськую землю» — это запросто. И вот этим «куда-нибудь» мог быть решительно только Остерский Городок, давняя, но не забытая вотчина суздальского рода. После Александра такими же правами на Русь обладал Ярослав, его младший брат. И ему тоже опорой на юге вполне могли служить остерские дружинники, постепенно превращавшиеся в бояр.

Тем временем, значение самой Остерской крепости неуклонно падало. Она самым естественным образом должна была приходить в ветхое состояние. Суздальские князья считались наиболее верными вассалами Орды. Поэтому принадлежность им Остра не могла не вызвать обеспокоенности у такого закоренелого сепаратиста, как Ногай. Из всех видов торговли он предпочитал продажу молоденьких рабов-гулямов да девочек-рабынь, которых перекупщики отправляли в услужение венецианским дожам. А этот «товар» прибывал в Кафу иными путями, минуя Остер. Следовательно, число купеческих караванов через город начинает иссякать. Многие остерские бояре переселяются в ближайшие окрестные села, в свои родовые вотчины.

Судьба многих из них была не из легких, зато выковывала в боярах невероятную устойчивость. Зримым ее воплощением (и даже символом) было само дальнейшее существование княжеского родового храма — «Юрьевой божницы». Жизнь церкви и судьбы молящихся в ней людей тесным образом оказались переплетены. Брошенное на произвол князьями служивое сословие Остра неизбежно должно было сплотиться. И центром этого общего притяжения сделался храм, в новом, неофициальном названии которого было имя Георгия Победоносца, покровителя всех рыцарей. Можно не сомневаться, что любимейшим персонажем местных легенд и душой рыцарства стала в Остре Пребрана, будущая святая, известная под монашеским именем Евфросинии Суздальской. В Остре эта внучка Юрия Долгорукого появилась на свет, и в Остре была крещена; причем восприемником ее от купели был сам архимандрит Киево-Печерского монастыря. Здесь она провела первые четыре года жизни, находясь под защитой их мечей [27]. Такое не забывается. В будущем образ святой незримо будет притягивать их потомков, порождая москвофильские настроения.

И действительно: церквушка, как и само остерское боярство, будет существовать еще очень долго, многократно подновляясь и реставрируясь [28]. По-военному строгая, с одной скромного вида полукруглой апсидой (ширина — 6,3 м.) и столь же невзрачной нишей-жертвенником, церковь являлась, в зависимости от обстоятельств, и боевым постом, и местом для замаливания грехов, вольных или невольных. Три высоких узких окна на апсиде [29] служили одновременно и бойницами, и местом, посредством которого к душам молящихся проникал Бог.

Будет время, когда «Юрьева божница» окажется в состоянии полной неустроенности (XVI век). Но уже в следующем столетии в ней вновь будут совершать службы. И именно тогда бывшие остерские бояре вольются в состав Войска Запорожского городового. Только в конце XVIII века часть церковных стен будет окончательно разобрана, а в середине XIX-го «поползет» и фундамент южной стены храма [30]. Но к тому времени уже изгладится и сама память о княжеских дружинниках.

3.2 Села остерских бояр

К концу XIII века уже основаны и активно начинают заселяться села, в которых проживают бывшие остерские дружинники. Их потомки осваивают даже поселения обескровленного Черниговского княжества. В 8 километрах к югу от Остра, в придеснянской пойме, на берегу речушки Беремля приютилось село Беремицкое. Оно было основано возле языческого Громового источника, воде которого приписывали целительные свойства. Близость вековых дубов способствовала закреплению легенды, а христиане привнесли в нее только то, что источник появился в результате удара копытом лошади Ильи Пророка. На месте родника был сооружен колодец. Само же название Беремля обозначает связку хвороста [31]. Очевидно, продажа дров является основным источником дохода поселян.

В двух километрах к северу от Беремицкого имеется поселение Спасская Гора. Именно у его северных околиц река Остер вливается в Десну. Свое название село получило от деревянной Спасской церкви, построенной на возвышении (на «горе»). Рядом с ней поселились роды остерских бояр Туров и Довгополов. Будущее этих двух семей представляется довольно мрачным. Их село переживет нелегкие времена и, вероятно, в одном из крымских набегов их церковь будет сожжена, после чего уже не восстановится. Тогда и произойдет смена названия на Волчью Гору. Местные предания попытаются объяснить его множеством волчьих стай, рыскающих в околичных ярах. Но не исключено, что под личиной волков скрываются охотники-людоловы, отвозящие свои живые трофеи в Кафу. В 1958 году село в очередной раз переименуют, и оно станет Полесским [32].

К востоку от Остра, на южном берегу реки, раскинулось село Любечанинов. Название говорящее: сюда в 988 году Владимиром Великим была переселена часть жителей Любеча для строительства оборонных укреплений крепости Остер. Отсюда берут начало родовые прозвища Козел и Брагинец, послужившие отправной точкой для множества украинских аристократических фамилий. Здесь, точно так же, как и в соседнем Беремицком, жизнь возникла вокруг почитаемого языческого родника. Позже христиане, разумеется, подхватили эстафету и все переиначили. Никто не помнит, когда что произошло, но, согласно местному преданию, у монаха, направлявшегося из Переяслава в Чернигов, из-за пояса выпала в родниковую воду иконка преподобной Параскевы. Говорят, вода источника тотчас же заиграла радугой, а сам он получил имя родника Параскевы [33].

А вот поселение Кошаны, напротив, в княжеские времена считалось городком. Этот укрепленный пункт был основан князем Владимиром в 980 году [34]. Городище Кошан площадью ок. 1,4 га с разрушенной каменной церквушкой [35] можно отыскать в нескольких километрах к востоку от Любечанинова. Оно занимает слегка возвышенный (поднят на 3—4 м.) мыс на левом берегу Остра [36]. Село же, образовавшееся на его месте, переместилось немного к югу. Мимо Кошан проходит линия «dawni row zasypany», как будет отмечено на карте границ Польши и России, выпущенной в 1772 году [37]. Гипотетически рядом с едва заметным рвом должен был проходить и вал, но о его существовании уже к XVIII веку будет изглажена даже память.

Наконец, в 10 километрах к северо-востоку от Остра посреди живописных лесов и болот расположилось большое село Белики. Здесь уже настоящее царство Десны, старица которой Лукаревка (Гнилуша) образовала вокруг себя Лукаревскую пойму, богатую сенокосами. Однако главный источник благосостояния села — паромная переправа через Десну, в сторону Коропа на противоположном берегу. Поэтому и неудивительно, что село издавна, еще с княжеских времен, имело своих хозяев. Как совершенно ясно и то, что владельцами села были соименные ему бояре Билыки (Белики), в прошлом остерские дружинники. Этот могущественный северский род считался первым в городе Остре и получил свою землю в лен [38]. Есть мнение, что Белики происходят от осевших на землю торков-турпеев [39]. Со временем род размножился. Надо полагать, в описываемые времена все жители села, как на подбор, были Билыками.

3.3 Броварщина

Броварщина — условное наименование территории Переяславщины, зажатой между руслами Днепра, Десны и Трубежа, и граничащей на западе с землями Киевского княжества. Броварский край это как бы переходная зона от леса к лесостепи; оба эти ландшафта здесь попеременно чередуются. Он густо обсажен целым ожерельем сел; да так, что после монгольского похода является наиболее сохранившимся по народонаселению углом Переяславской земли. Но вот городов в привычном понимании вы здесь не встретите. Броварщина претендует на то, что это именно она дала Руси былинного певца Бояна, упоминаемого в «Слове»; говорят, он принадлежал к воинственному роду Соловьев [40]. Дала она и столь же былинного Ваську Довгопола, богатыря, основателя броварського рода Довгополов [41]. И еще многих и многих рыцарей, о которых здесь будет только вкратце упомянуто.

В XII — XIII веках Броварщина входила в состав Остерского княжеского феода [42]. Но в гораздо более древние, незапамятные времена в самих Броварах также имелась крепость, прикрывавшая Киев с восточных направлений. Она носила индоарийское название Превары, что в переводе с санскрита могло означать «Могучая крепость» [43]. Другая версия происхождения названия (возможно, просто наложившаяся на первую) выводит его из традиционного местного промысла — в этих местах массово варили для киевских аристократов мед. Мера такого меда называлась «провар». Соответственно, здесь был охотником мочить усы воевода Святослава Храброго, боярин Претич. В период правления Владимира Великого Бровары — один из центров северянского сепаратизма, идеологической основой которого было язычество. Окруженный глухими хвойными лесами, городок на берегу то ли озера, то ли болота Свидловщина, становится родовым гнездом Соловьев [44]. Об одном из них, Соловье-Разбойнике, повествуют руськие былины. Это был храбрый, мужественный рыцарь, но ему все же пришлось уступить в единоборстве дружинному богатырю Илье Муромцу, верному слуге Владимира. Со временем православная традиция наделила этого князя-воина резко негативными чертами [45]. Руський Робин Гуд погиб, но дело Соловья продолжали его многочисленные родственники, его потомки и наследники его боевых товарищей-северян. На протяжении длительного времени они не принимали ни унизительного для себя полянского владычества, ни самого христианства, что для них, в сущности, было одно и то же. Мужчины Броваров продолжают разбойничать и сейчас; даже название поселения трансформируется в Борворы.

Для искоренения разбоев потребовались решительные меры. В конце X века киевская власть переселяет часть жителей Броваров в только что укрепленный Остерский Городок, расположенный неподалеку [46]. Воры-разбойники делаются княжескими дружинниками. Бровары превращаются в глухое село. Тем не менее, переселились не все. Оставшиеся в Броварском лесу продолжали грабить на дороге купцов и умыкать по древнему северянскому обычаю невест. Появление монголов только пополняет их численность за счет новых беглецов. Отбившихся ордынских чужаков режут. Это даже не партизанская война; это просто привычный промысел. Подобные разбои здесь будут продолжаться вплоть до XIX века, порой под видом «козаков-гультяев». Действие поэмы «Варнак» Тарас Шевченко с гениальной прозорливостью переносит именно на Броварщину: «Вийшов я з ножем в халяві з Броварського лісу» [47].

Где мед — там и кровь.

Напротив Броваров, на другой стороне озера-болота Свидловщина, лежит село Княжичи. Именно здесь, у переправы через речку Дарница, через которую переваливает Залозный шлях, и располагалось некогда родовое гнездо Соловья Будимировича «Разбойника» [48]. Отсюда он пытался контролировать торговые пути на Киев, за что и был убит. Позднее в Княжичах некоторое время проживал Владимир Мономах [49]. В XIII веке село принадлежит остерским витязям.

К северо-западу от Броваров, вдоль левого берега Десны — если идти вверх по ее течению — протянулась целая цепочка сел. Первыми будут Погребы. Двести лет назад село было собственностью Ратибора, боярина и воеводы Владимира Мономаха [50]. Не исключено, что и сейчас оно остается за его наследниками. Затем следует Зазимье, которое окружают старицы и рукава Десны, отчего село лежит как бы на острове. Во времена Мономаха здесь находилось имение его зятя князя Всеволода, стояли рубленый терем и деревянная церковь Преображения, а на берегу Десны располагалась пристань для речных судов [51]. Вероятно, ничего этого наш путешественник уже не встретит — дерево тленно. Но название княжеской зимней резиденции закрепится в имени села надолго. В конце XIII века здесь продолжает действовать переправа на ту сторону Десны. Еще выше по течению находятся Рожны, молодое село, заселенное уже после монгольского вторжения [52] — вероятно, беглецами из других мест.

На юге Броварщины до самого Русанова протянулся условный кордон, отделяющий лес от лесостепных районов. Вдоль него проходит торговый шлях. А на тот шлях нанизаны села. Купеческий караван, выйдя из Броваров, первым делом попадет в Красиловку, имение Киево-Печерского монастыря, прижавшееся к одноименной степной речушки [53]. Позже, уже на расстоянии одного дневного перехода, каравану потребуется заночевать в Оглае [54]. Сумерки встретят караванщиков мрачным Голевским лесом, сыростью болот и мелкими речными заводями, через которые приходится перебираться вброд. Поодаль от оболони стоят белые — это видно даже в темноте ночи — хаты Оглая [55]. До разрушения Руси Оглай был городком Носовым. Ибо, согласно древнему преданию, его основал богатырь Нос, от чресел которого произошло множество множеств носителей фамилий Нос и Носенко в Украине [56]. Но тут тучей пришли свирепые варвары, все сожгли, уничтожили, оголили. И стал Носов местом «оголенным» — оглавом… Смена названия говорит о практически тотальной смене и самого населения. Уже при поляках название будет перекручено на Гоголев, село ненадолго станет центром Гоголевского староства и сформирует козацкую сотню.

Ну а те, кто передвигается не на волах, к ночи могут добраться даже до Русанова — это Русотин древнерусских летописей [57]. Расположен он в 30 километрах от Броваров, на правом берегу Трубежа. Считается, что город этот вместе с другими основал Владимир Великий. Дело было в 988 году [58]. Тогда князь ставил укрепления по всему Трубежу, и было выбрано удачное место у брода через реку [59]. Новосозданная крепость оказалась небольшой — детинец ее занимал площадь всего 0,22 га [60], а общая площадь городка, вместе с посадом, едва превышала 2,5 га. [61].

Однако и тут не следует считать Владимира настоящим основателем. На протяжении нескольких в