Оглавление

Письмо

Дорогой незнакомец,

Если эта книга попала к тебе в руки — значит, где-то я совершила ошибку. Или, может, наоборот — наконец сделала что-то правильное. Ты же знаешь, как это бывает: мы называем «шедевром» то, что должно было стать криком, но превратилось в эхо. Прочти эти строки не как предисловие. Прочти их как признание.

Мой идеал — это нож, отточенный так, чтобы резать сам воздух; слово, вырванное из горла вместе с кровью; мелодия, которая не звучит — впивается. Ты чувствуешь? Вот так и я — не умею творить иначе. Мне говорят: «Успокойся, найди золотую середину». А я смеюсь. Хищник не станет травоядным, даже если притворится им ради твоего удобства.

Великие? Их биографии пестрят провалами. Наверное, ты слышал о Ван Гоге, который отрезал себе ухо, чтобы заглушить тишину? Или о Цветаевой, что топила одиночество в чернилах, пока не ушла на дно? Они не святые — они сломавшиеся мосты. По их изломам я прокладываю свой путь. Да, и мне нужна толпа. Но не для аплодисментов — чтобы услышать, как мои трещины звучат в чужих душах. Без этого эха я задохнусь, как ты — без воздуха.

Ты думаешь, я горжусь своей «ненормальностью»? Это не доблесть. Это цена. Я не выбирала быть ножом — просто не умею быть ложкой. Моя религия — вечный бой с холстом, который смеётся надо мной; со строкой, что рвётся, как нитка; с тишиной, что звенит громче любого набата. А мой кошмар? Проснуться однажды сытой. Умиротворённой. Такой… как ты.

Да, ты. Тот, кто сейчас сидит в уютном кресле с чашкой кофе, где пенка аккуратно касается краёв. Тот, кто придёт в галерею, посмотрит на мои «сгустки боли» на стенах и скажет: «Интересно». Потом поцелует жену, проверит почту, уснёт под мерцание телевизора. Но если ты задержался на этом письме — значит, где-то в тебе есть разлом. Тот самый, в который я бросаю зёрна безумия.

Не бойся. Это не заразно. Или заразно — но уже поздно. Ты ведь уже открыл эту книгу? Тогда помни: каждая её страница — осколок зеркала, в котором я пыталась разглядеть себя. А теперь в нём видишь себя ты.

Уже решил, что я просто сумасшедшая? Тогда ответь: разве нормальный человек стал бы читать это до конца?

С уважением,

Катарсис

P.S. Если ты ищешь меня — не ищи. Эта книга — всё, что от меня осталось. Или, может, единственное, что было реальным.

Глава 1

Дождь висит в воздухе, цепляется за пыль на фонарях. Их свет, жёлтый и прерывистый, скользит по стенам. Дома построены из маленьких хрустальных кубиков разных цветов. Они звенят при ветре, как хрустальные люстры. В их отражениях мелькают силуэты: то женщина с венком из шипов на голове, то старик, прижимающий к груди огромные часы.

Воздух холодный. Каждый вдох обжигает горло. Я иду, эхо шагов смешивается с шепотом за моей спиной: «Смотри, она ещё не знает… Новенькая…».

Первый, кто врезается в поле зрения, — парень у фонаря. Он курит, зажав сигарету в зубах. На голове у него шевелится белая масса. Присматриваюсь — вижу: это опарыши. Они копошатся в чём-то липком, падают ему на плечи, застревают в складках куртки. Он не смахивает их, лишь выпускает дым через ноздри, будто его голова тлеет изнутри.

— Красиво? — хрипло спрашивает он, заметив мой взгляд.

Опарыш упал с его ресницы прямо на губу. Он слизнул его и усмехнулся. Я отвернулась так резко, что шея хрустнула, закрыла рот рукой, пока язык горько сводило от желчи, поднявшейся изнутри.

Город бурлит. Улицы — узкие щели между кристаллических домов. Толпа колышется, как живое существо. Женщина с колючками вместо волос торгует осколками зеркал: — Увези чужую боль! Всего 5 минут за слезу! В три раза дешевле просмотра телешоу!

Рядом торговец предлагает амулеты и подвески: — Вот — восторг от первого полёта. Тут — дрожь влюблённости.

У фонтана девушка в платье из воздушных перьев. Она кружится, а за ней тянется шлейф блёсток, которые не падают на землю, а замирают в воздухе, как звёзды. — Танцуй! — кричит она. — Здесь можно всё!

У перекрёстка — драка. Девушка в платье из лепестков бьёт женщину с короной из колючей проволоки. Бабочки с её плеч впиваются в кожу соперницы. — Верни мои надежды! — рычит женщина. — Сама отдала! — смеётся девушка.

«Они все здесь сумасшедшие. Или это я? Что это за место? Цирк уродов?»

Кто-то выскочил из переулка, едва не сбив меня с ног. Его лицо зажато в пасти огромной рыбы — чешуя блестит, как мокрая жесть, жабры хлопают, выплёвывая слова: — Жизнь — это тьма, которая воняет тухлой рыбой!

Запах ударил в нос — сладковатый, гнилостный. — Философия для тех, кто не дотянул до утра, — бросаю я.

Он фыркнул, брызнув слизью из жабр, и скрылся за углом.

Внезапно передо мной появилась девочка: розовое платье, маки в волосах, бабочки. Настоящие. Одна села мне на рукав, крылья — бархат с узором «глаз совы». — Ты потерялась? — её голос звенит, как колокольчик в пустом доме. — Нет, — солгала я. «А если да? Что если это всё сон? Безумный сон от переутомления».

— Бабушка ждёт, — она указывает на маяк, чей силуэт дрожит вдали. — Там.

Бабочки метались, будто её радость их обжигала. Надо подняться. Оттуда, с высоты, я смогу понять, где нахожусь.

Мрачные узкие улочки то сходятся в перекрёстках, то разбегаются в разные стороны. Напоминает лабиринт, созданный безумным архитектором. Красота и угрюмость этого города завораживает.

Я подхожу к маяку, почти не чувствуя ног. У дверей стоит маленькая, сухонькая старушка. Её голова увенчана клубками спутанных седых волос, в которых, словно забытые сокровища, застряли спицы для вязания. На самой макушке спят два кота — один чёрный, другой рыжий — их дыхание сливается с движениями старушки. На плечах старушки лежит старый шерстяной платок, местами истёршийся и потрёпанный временем. Её морщинистые руки движутся с замедленной грацией. Она рассеивает вокруг себя пыль, которая мягко ложится на землю, и каждая её щепотка направлена… книгам. Только сейчас я заметила, что возле ног старушки порхают книги! Обложки шевелятся, страницы тихо шелестят, вздыхают, готовые взлететь или опуститься на руку старушки.

— Ну-ка, кушайте, мои хорошие! — причитает она, обращаясь к книгам, словно к детям, которых хочет утешить. — Совсем зачахли без интереса!

Книги тихонько шуршат, будто шепчут друг другу: «Жить полной жизнью можно лишь ценой собственного „я“ (1)», — тихо говорит одна из книг. «Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи (2)», — вторит другая. «Будьте осторожны со своими желаниями — они имеют свойство сбываться (3)», — добавляет третья.

Старушка, похоже, не замечает ничего странного. Её глубокие, мудрые глаза устремлены куда-то вдаль. Может, она знает, что происходит и где мы находимся? — Где я? Что это за место? — спрашиваю я, а голос звучит будто не мой.

— Голубушка моя… Эх, эх… При моём прибытии всё иначе было. Тогда новичков встречали. Дух захватывало! Время-то какое было! Пойдём-ка, милая, наверх. Всё тебе расскажу, всё покажу…

Прежде чем я успела опомниться, старушка уже вела меня вверх по лестнице. Она идёт впереди, останавливаясь через каждые несколько ступеней — не для отдыха, а словно прислушиваясь к чему-то.

Комната наверху сияет тысячами бликов — занавески из битого хрусталя переливаются на свету. В углу стоит потёртое кресло-качалка, рядом — старый комод с паутинкой царапин на зеркале.

— Так-с, познакомимся поближе, — проскрипела старушка, подходя к зеркалу. — Гляди сюда, девочка. Что видишь?

Я вздрогнула — отражение улыбнулось мне, хотя я точно не улыбалась. Зеркало показало камни на моей голове — тяжёлые, как невыплаканные слёзы. — Это твоя ноша, — сказала старушка. — Боль, которую ты носила в себе, пока была живой.

— Это просто сон, — шепчу. Картинки детства мелькают перед глазами: музыкальная школа, первая любовь, фреска в храме… Последнее, что помню — падение с высоты.

— Катарсис, — произносит старуха. — Неважно, как раньше звали тебя там. Здесь ты — Катарсис. Тебя всегда так звали, просто ты этого не знала. Ты очищала боль искусством — теперь это твоя суть.

— Но… почему? Как?

— Умерла, голубушка. Умерла. Только нет ни рая, ни ада. Все приносят с собой своё небо или свою преисподнюю в себе. А мы… мы — город чувств. За морем — Железный город мыслей. Есть разные города, и все мы — часть мозга высшего организма. Те, кого ты видела: Разочарование, Паника… Они тоже когда-то были людьми.

Она внезапно замолкает, глядя в окно, где чернело море. — Научись жить заново, — продолжает она уже мягче. — Подключайся к живым. Почувствуй их радость, их боль… Иначе ты просто растаешь.

Старушка подвела меня к медвежьей шкуре: — Садись. Закрой глаза. Дыши. Помни: где-то есть человек, который нуждается именно в тебе сейчас.

Я опустилась на тёплый мех, чувствуя, как сердце начинает успокаиваться. Мир вокруг тает, как воск на солнце.

Когда я открываю глаза, передо мной, в самом воздухе, возникает нечто необъяснимое: тонкая мерцающая нить, которая соединяет меня с кем-то невидимым. — Нить… — произношу я шёпотом, чтобы не нарушить эту хрупкую гармонию. — Она здесь. Она светится.

— Держись за неё, — доносится голос, словно из глубины этого странного света.

Я протягиваю руку, и в момент прикосновения по телу пробегает волна тепла, мягкого, как солнечный луч в летнее утро. Всё меняется: воздух становится плотнее, а пространство озаряется ярким сиянием. И передо мной раскрывается рукотворное чудо — колоссальная статуя.

Статуя святого — символ стремления к вечности, к тому, что выше нас самих. Она словно парит в воздухе, устремляясь к небу. Основание статуи теряется в тумане, а её распростёртые руки словно обнимают весь город.

Я стою перед ним, в груди сплетается трепет и умиротворение. Я чувствую, как по щекам текут слёзы. Мы так малы перед лицом вечности, и в этой малости есть своя красота — как в капле росы, что отражает целое небо.

— Вернись! Ты должна вовремя уметь возвращаться! Слишком большая порция эмоций может свести с ума человека или даже убить! — голос бабушки Ностальгии звучит резко, вырывая меня обратно.

Я отвела взгляд — статуя исчезала, подобно сну, который стирается из памяти с первым пробуждённым вздохом. В голове звучит предупреждение: «Знай меру!». Тепло, наполнявшее меня, начинает уходить, оставляя после себя лёгкую дрожь.

— Посмотри на себя, как похорошела! — бабушка Ностальгия смотрит на меня с одобрением.

— Да… — отвечаю я, всё ещё находясь под впечатлением. — Кто эти люди, к которым мы подключаемся?

— Просто люди. Человек ежеминутно переживает целый спектр эмоций. Одни разрушают его, другие возвышают. Но я хочу тебе сказать, что у нас тут нет плохих или хороших. Страх и гнев — это не монстры. Это мясники, которые рубят слабых и оттачивают клинки душ сильным. Понимаешь? Иными словами, те, кого они не сломали, становятся сильнее. И знаешь, в них чувства возвышения более яркие.

Я киваю, стараясь осмыслить её слова. Мой разум переполнен, я словно пытаюсь удержать в руках воду. Этот город, эти люди, эта нить — всё это часть чего-то большего, чего-то, что я пока не могу полностью осознать.

— Теперь ты знаешь, как подключаться. Но помни, — бабушка Ностальгия поднимает палец, — ты должна научиться балансировать между этим миром и тем, что внутри тебя.

— Поняла, — говорю я. — Но что дальше?

— Это ты должна решить сама, — она улыбается, по-матерински ласково. — Каждый твой выбор будет иметь последствия. Ты — часть этого мира, и твои действия влияют на него.

Я смотрю на светящуюся нить, которая всё ещё пульсирует передо мной. Она кажется такой хрупкой, но в то же время бесконечно сильной. — Я хочу узнать больше.

Глава 2

Тёмное полотно морской глади слегка колышется. Небо, затянутое облаками, скрывает звёзды, но горизонт уже светлеет. Скоро рассвет. В этой странной полутьме, между небом и водой, парят книги. Их страницы шелестят, как крылья, а обложки мелькают, то тёмные, то светлые. Они выкрикивают обрывки фраз, но их голоса теряются в шуме волн.

На том берегу, в дымке, виднеется город. Его очертания смутны, но я различаю высокие башни, трубы, из которых валит дым, и огни, мерцающие, как звёзды. Между берегами тянется подвесной мост, вдоль него вспыхивают редкие фонари, рассеивая мягкий свет.

Я стою на берегу, чувствуя, как ветер треплет мою одежду. Вопрос, возникающий в моём сознании, повторяется снова и снова: я — часть чего-то огромного и бесконечного? Или бесконечность — это часть меня? Раньше такие мысли казались мне далёкими, но сейчас всё вокруг так необычно, что привычные размышления кажутся чужими.

Одна из книг, с обложкой, напоминающей старую кожу, приблизилась. Её голос шептал: «Знание — это мост, но не каждый решится перейти его. Какую цену ты готова заплатить за истину?» Её слова отзываются во мне эхом. Я смотрю на переход. Он кажется таким хрупким, почти призрачным.

Слова книги будто невидимые потоки тянут меня вперёд. Я вдыхаю солёный воздух и направляюсь к мосту. Ветер усиливается, обдавая холодом.

В Железном городе есть что-то важное, я чувствую это! Я замираю, подойдя к мосту. Делаю первый шаг и чувствую, как доски под ногами скрипят, мост колеблется под моим весом. Сердце бьётся так громко, что, кажется, его слышно даже книгам. Ещё один шаг. И ещё. На середине моста я замечаю фигуру. Это человек в длинном плаще и с тростью в руке. Он стоит спиной ко мне, но, когда я приближаюсь, оборачивается. Я чувствую, что он улыбается, хотя его лица мне не видно.