автордың кітабын онлайн тегін оқу Петр Первый
Владимир Буров
Петр Первый
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Владимир Буров, 2017
Можно заметить, что в романе есть фразы, которые не совсем закончены. И найдутся сапиенсы, которые их поймут, как реальность, потому что люди специально не дают договорить оппоненту, чтобы иметь возможность сказать самому. Но вот в романе герои настолько добры друг к другу — иногда бывает, что сами обрывают себя на полуобороте речи, чтобы никто не подумал:
— Я хочу быть царем, ибо если царь такой, как я, — то, пожалуйста:
— Не обрывайте, чтобы было ум за разум — я всегда кончу в вашу пользу.
18+
ISBN 978-5-4485-6082-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Петр Первый
- Послесловие вместо Предисловия
- Петр Первый
- Глава 1
- Глава 2
- Глава 3
- Глава 4
- Глава 5
- Глава 6
- Глава 7
- Глава 8
- Глава 9
- Глава 10
- Глава 11
- Глава 12
- Глава 13
- Глава 14
- Глава 15
- Глава 16
- Глава 17
- Глава 18
- Глава 19
- Глава 20
- Глава 21
- Глава 22
- Глава 23
- Глава 24
- Глава 25
- Глава 26
- Глава 27
- Глава 28
- Глава 29
- Глава 30
- Глава 31
- Глава 32
- Глава 33
Послесловие вместо Предисловия
— Некоторые могут заметить, что в романе есть фразы, которые не совсем, или даже:
— Совсем, — не закончены.
И найдется много людей, которые их поймут, как реальность, как это происходит сегодня во всех радиопередачах и других ток-шоу:
— Люди специально не дают договорить оппоненту, чтобы иметь возможность сказать самому.
Но вот здесь, в романе, герои настолько добры друг к другу — иногда бывают — что:
— Сами обрывают себя на полуобороте речи, чтобы никто не подумал:
— Я хочу быть воеводой, или даже царем, ибо, если царь такой, как я, — то пожалуйста:
— Не обрываете, чтобы было ум за разум — я сам забуду с чего начал, и значит всегда кончу в пользу вас.
Но!
Но это бы еще ничего, а вот этим самым:
— Самостоятельным обрывом своей речи, — пользуется и тот, кто называется, и фактически выступает:
— Автором этого манускрипта!
Так бывает?
Да, бывает, потому что Автор — это тоже самое, что и:
— Читатель, — а:
— Читатель здесь и есть Главный Герой Романа.
Пункт номер два — их и всего два:
— Обычно, как принято:
— Это тебе, а то мне.
Здесь часто:
— Это тебе, то тоже тебе, — а:
— А потом в обратном направлении.
В том смысле, что не сразу каждый выбирает себе парня или девушку, а наоборот, как было, скорее всего, сразу после того, как люди чуть-чуть размножились, а именно:
— Сначала все со всеми, — а уже только потом, когда, так сказать, вы с поля пойдете:
— Можете себе кого-нибудь выбрать на всю оставшуюся жизнь.
И, как вариант, можно, да, выбрать, так сказать:
— Враз и навсегда, — но так как это сделала Изольда:
— И с тем, чтобы не расставаться, и с этим:
— Не только казаться, но тоже:
— Быть.
Поэтому сразу — точнее, уже через 20 процентов событий романа — Степан — любовник Евдокии — уже формально бывшей жены Петра Первого, — вдруг изъясняется на том же языке:
— О создании Семеновского полка, — с сестрой Петра, как будто ему всё равно:
— Что с женой Петра быть, что с сестрой. — Да.
Да, — в том смысле, что не считайте это опиской.
И сейчас это еще может быть логично, и не потому, что все люди родственники, но:
— Жена его и сестра его, — разве не близкие и нам по духу люди?
Это только с первого взгляда кажется, что ищем мы сначала секс, а потом только думаем:
— Приложится ли дух ея к моему-то? — Наоборот:
— Идем по духу, как по нюху, а вот секс-то:
— Обязательно приложится.
Поэтому и Степан шел к Ней, чтобы излить душу, и попал — как теперь уже и вам неудивительно:
— Вместо Дуни Тонкопряхи к Софии Великолепной.
Петр Первый
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дел Петра
Мрачили мятежи и казни.
А. С. Пушкин
Я мыслю — следовательно:
— Ты существуешь.
Елена Арзамасская
— Не похож!
— Значит, будет еще один Малюта.
Эйзенштейн
Глава 1
— Послушайте, Петр, мы правильно идем?
— Здесь, как ты видишь, лес, поэтому если идти, то это всегда будет правильный путь.
— Да?
— Да. Ты думаешь иначе?
— Я? Подожди, как тебя звать, ты говоришь?
— Меня, или тебя?
— Меня я и так знаю как.
— Как?
— Петр.
— Петр? Прошу прощенья, это я Петр.
— Может кинуть жребий, чтобы не спорить по пустякам?
— Для того, чтобы кидать жребий, надо как минимум иметь еще одного человечка.
— Человечка?
— Что ты цепляешься к словам.
— В каком смысле?
— Ты хочешь сказать, что я не знаю, что мы не люди?
— Нет, я просто проверял тебя на…
— На что?
— Я могу, конечно, сказать, но только ты не расстраивайся, если не поймешь спервоначалу, что к чему?
— Да, но ты тоже не расстраивайся, если у меня не получится.
— Нет, я обязательно расстроюсь, и знаешь почему?
— Почему?
— Я тебя полюбил.
— Точно?
— Да.
— Хорошо, тогда, так сказать, когда, я буду царем или хотя бы королем, возьму тебя к себе.
— Кем?
— Кем хочешь, хоть графом, будешь докладывать мне, что они против меня замышляют.
— Я боюсь быть шпионом.
— Почему? Страшно?
— Дак, естественно, притворятся не умею, чуть что — в том смысле, если не знаю, что сказать — так и говорю прямо в лицо одну только правду.
— Этого не может быть, и знаешь почему? Чего ты молчишь, спроси:
— Почему?
— Ты сам уже спросил, а я отвечу:
— Ты сначала научись ее искать.
— Я?
— Да, и знаешь почему? Я буду королем — или царем: как получится, а ты будешь при мне камер-юнкером.
— Да ты что!
— Хорошо, камергером.
Они прошли еще немного, совершенно не старясь понять, что они только что наобещали друг другу, как путь им — правда издалека — преградила фигура с луком и стрелами, и:
— Что хуже всего, — как сказал один из них, — она прицеливается в нас.
— Не думаю, — ответил второй, — ибо: смысл? У нас ничего нет.
— Это у тебя ничего нет, хотя я и не верю, чтобы человек вот просто пришел в лес, и абсолютно без денег.
— Почему?
— Вдруг нападут — чем откупаться будешь?
— Я буду сражаться!
— У тебя нет, как у нее, лука и стрел к нему.
— Я умею драться руками.
— Да ты что?!
— Почему?
— Ты не похож ни на китайца, ни на японца.
— Ты точно в этом уверен?
— Не то, чтобы, да, лучше спросим у нее, когда подберемся поближе.
— Ладно, и предлагаю сразу обманный маневр: ты обойдешь ее слева, а я…
— Ты справа?
— Нет, я так и пойду прямо, глядя ей в лицо.
— Думаешь, она тоже тебя видит так близко, как ты умеешь? Кстати, я знаю только одного человека с такими способностями, ты не он, случайно?
— Если скажешь, кто это я тебе отвечу. И да: сейчас не обязательно называть это имя — ответишь после операции окружения и её захвата.
Леди прицелилась сначала в одного, потом решила пристрелить другого. И знаешь почему?
— Он лучше.
Стрела уже направилась на встречу с идущим прямо по тропинке Петром, когда сама-то ее владелица:
— Передумала. — Надо было пристрелить другого. Ибо этот показался ей упитанный козлом, а которого пока что не было видно — шпионским образом скрывался в зарослях камышей, чтобы напасть на нее сзади или сбоку — тоже, в общем-то, козлом, но она почувствовала не только всем сердцем, но и вообще всем существом своим:
— Может даль больше, — вплоть до наслаждения, которого она не то, что боялась, но боялась, что его:
— Не существует.
Вот так бы почему просто не поговорить с каждым сначала, а потом чинно и благородно выбрать:
— Ты! — будешь первую неделю камергером, а:
— Ты! — на конюшне.
Они скажут:
— Это не честно. — И получат достойный ответ первой в жизни демократии:
— По очереди. — Но:
— По-человечески не согласятся. Почему? Потому что козлы.
Некоторые могут подумать:
— Прежде чем стрелять из лука — можно бы и спросить, а?
— Получится нелогично, — ответила дама тому, который прятался в зарослях водорослей, как она называла высокую траву, заполонившую весь берег реки, что к нему подойти:
— Из-за вас почти невозможно.
И действительно, если сделать одно, то другое уже навсегда останется несуществующим.
— Ну почему? — прервал ее размышления голос из-за кустов, — можно расстрелять и после разговора.
— Нельзя, на голодный желудок вести какой разговор.
— Но мне жаль его.
— Пожалей себя, — ответила леди, и пошла не в траву, искать притаившуюся там дичь, а наоборот:
— Прямо вперед по тропинке, где был прикреплен к дереву, шедший на нее открыто заморозок.
Сейчас он был скрыт листвой больших деревьев.
Она здесь выросла одна с пяти лет — сколько себя помнила — а именно уже лет десять, и считала, что точно знает, если еще кто-нибудь здесь появится, то только с неба. И чтобы не подвергнуться большому влиянию солнечных лучей:
— Они должны быть заморожены капитально.
Поэтому она и сказала, когда подошла к нему, и отвела лапой в сторону толстую ветку дуба:
— Тебе не больно?
— Прошу прощенья, как мне может быть не больно? — ответил Петр и даже поморщился для убедительности, потому что к своему удивлению, перестал чувствовать боль. Хотя она и была не сильной, но теперь исчезла совсем. И добавил:
— Ты великий врач?
Медиум:
— Хороша ли Шералесская?
— Вы разводите здесь их?
— Кого?
— Если вы и так знаете кого, зачем я буду отвечать?
— Я просто вас спросила, чтобы как-то культурнее объяснить, почему я после базара должна вас поджарить и съесть.
— Можно, я угадаю?
— Да.
— Вы людоедка?
— А вы нет, что ли?
— Похоже, вы нас приняли не за тех, — сказал Второй.
— Вы, Алекс, помолчите.
— Почему этого? — спросил он, подползая ближе и ближе.
— Всё очень просто: вы Второй. А он, — леди указала на Петра, — Первый.
— Хорошо, объясните, почему вы приняли нас за инопланетян?
— Я уже говорила, здесь больше никто не живет.
— Почему вы так думаете? — опять спросил Второй.
— Я живу здесь уже почти пятнадцать лет — знаю.
Ребята решили посчитать все ее бла-бла-бла именно за бла-бла-бла, так как — они перемигнулись:
— Она никого не съела, а наоборот, предложила печеной картошки с зеленым луком и, более того, как она выразилась:
— Не прямо здесь, а в моем Акведуке.
Петр шел, почти не прихрамывая, что не только его очень удивило после вынутой из ляжки стрелы, но и очень обрадовало, даже до такой степени, что увидев через некоторое время после ее слов этот Акведук, он побежал к нему, именно как козел к водопою, не обращая внимания на притаившихся в кустах гиен, шакалов и других любителей Шералесской, а также крокодилов — её больших любителей.
— Его никто не съест? — спросил для поддержания разговора Алекс.
— Здесь нет, они сами всех боятся, а вот дальше надо плыть на корабле. Сможешь его вывести на рейд?
— Разумеется смогу, если я априори знаю, что это такое, и где его искать.
— Добежишь до берега и там, где он крутой, прыгнешь вниз.
— Он там?
— Да, скрыт от посторонних глаз.
— Вы говорили, что здесь никого нет, кроме вас.
— Так-то да, кроме меня никого, потому что я одна, но есть тигры и львы и волки, я имею в виду, если не считать крокодилов, гиен и шакалов.
— Я не верю.
— Вот, пажалста! — обрадовалась она, — уже один бежит.
И действительно, маленький лев бежал за каким-то козленком, который был еще меньше и практическим не бежал, а периодически падал и, как определил Алекс:
— Не по своей воле, а еще от природы не научился, так как только родился. Но радовался уже тому, что и лев ни бэ ни мэ, ни кука-реку:
— Когда догонял не знал, что делать с этим горе спринтером. — И предлагал начать забег:
— Опять с нового старта.
Но в данном случае он решил сменить тему и погнаться за Алексом, пробиравшимся к берегу:
— Авось в нем больше соображения — окажет серьезное сопротивление, тут я его и цапну.
Ибо закон известен от рождения:
— Чем больше сопротивления — тем больше прибавляется ума и силы.
Александр незаметно посмотрел назад, бежит? Да. И главное всё быстрее и быстрее.
Медиум:
И таким образом скатились с крутого берега все вместе, и все вместе оказались на палубе корабля, что можно только удивляться, как она одна могла построить такую большую лодку.
Ребята заметили Петра только когда протока сделала поворот направо, что по мнению Алекса было вполне логично:
— С работы дом не должен быть виден.
И даже более того, его не должно быть видно и просто из-за забора.
— Значит, сейчас будет еще один поворот, и будет он именно налево.
И уже махнул рукой невидимым матросам, чтобы меняли курс с наклоном на левый борт, как все увидели Петра, размахивающего большим лопухом, призывая обратить на него внимание.
И реально его уже окружили со всех сторон:
— И очевидно, нет, не звери.
— Неужели кто-то прибыл сюда уже до нас?! — с ужасом подумал Ал.
Нет, как выяснилось, за праздничным ужином без Петра, это были:
— Або — Ри — Гены, — и как далее пояснила девушка: — Я стараюсь их вообще не видеть.
Что такое Або я не знаю, — продолжала она, но Гены — это не значит, что их всех так зовут:
— Гена, — а произошли они не сами по себе из натуральной обезьяны, а из сохранившихся частей человеческих генов.
— Может быть, — сказал Ал, и как ему показалось, с ненавязчивой подсказки маленького толи льва, толи тигра, — это слово происходит от известного мне слова Абармоты.
— Там О, а у вас А, — возразила леди, и предложила льву, и его теленку — ягненку немного одуванчиков в натуральном меду.
— Ужас, — подумал парень, — не удивительно, что с такой привередливостью, здесь не вырос ни один мужик, чтобы ее размножить. И ничего не хотел больше говорить, тем более, что только одно плохое перло на ум и разум, но не удержался, разъяснил свою позишен:
— А разница?
— Нет?
— Я всегда говорю О, подразумевая А, и наоборот, А, а имею в виду, что вполне возможно, Там было О.
— Приведите, пожалуйста, пример.
— Пажалста!
— Нормально. А наоборот?
— Парасенок.
— Вот как этот? — она показала на теленка, который пришел вслед за львом. Точнее, наоборот, впереди него.
— Да, примерно такой же.
— Извините, но вы занимаетесь тавтологией. И знаете почему?
— Нет.
— Потому что пара — это на самом деле поро, можно вообще считать, что вы не просто ошиблись, а умудрились дважды ошибиться за один раз.
— Хорошо, ничья, тогда считайте, что я сказал вам даже больше, чем думал сказать, поэтому считайте это резюме за мое личное мнение.
— Я не поняла, какая ничья, Оба, или наоборот:
— Або?
— Это вот как мы с вами, — нагло ответил парень.
— Вы считаете, что у них есть два пола?! Откуда, если вы только появились неизвестно откуда, а я здесь живу всю оставшуюся жизнь?
— Я даже могу сказать вам, кто из них Оба, а кто наоборот:
— Або.
— Нет, вы не знаете.
— Пожалуйста, она — это Оба, а он — Або.
— Почему?
— Потому что Оба начинается на О, а Або, как она, на А.
— Зато оканчиваются наоборот, у него А, а нее О. Я не понимаю, где логика?
— Так вы считаете, что они вообще не люди?
— Да, все местное население придерживается именно этой элементарной позиции.
— Теперь я уже ничего не понимаю, — сказал Алекс: — Если они не люди, то местного населения нет, правильно?
— Да, правильно, правильно!
— Но тогда я не понимаю, кто так считает? Или вы себя называете во множественном числе? Кстати, у тебя есть имя?
— Ты не можешь его знать.
— Потому что его нет. Ибо: зачем одному человеку имя?
— Если бы у меня не было имени, как бы я разговаривала с ней?
— С кем, с собой?
— Не с собой, а с Ней. Сама — это я, а она — это Она.
— Не беспокойся, я все понял, — сказал Александр, — ты молишься на саму себя.
— Нет, на Неё.
— Хорошо, замнем для ясности, мы должны — если хотим — уже идти спасать нашего общего друга Петра, ибо Або-Оба уже тащат огонь к его костру.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, — сказала леди, — они — сыро-еды.
Медиум:
— Девушки делятся на три категории:
— Мамочки, Симпатичные и Шералесские, такие более волосатые француженки, они не симпатичны с первого взгляда, как дикие обезьяны только не очень давно вышедшие из леса, и можно думать, что кроме секса на уме у них больше ничего нет, однако это не так:
— Французский-то у них не родной — выучили как-то, можно даже сказать:
— Практически наизусть.
Она была такая симпатичная мамочка, что я подумал:
— А не взять ли мне ее с собой? — В том смысле, что если бы она была, как непонятная мне Шералесская?
— Ладно, — сказала она, — есть один способ его спасти.
— А именно?
— Они любят взятки. Надо дать им взятки.
— Несколько, вы имеете в виду?
— Вы две и я одну.
— Почему я две?
— Вы не местный.
— Вы тоже не здесь родились.
— Да? Вы запомнили?
— Это было нетрудно.
— Не считайте себе умнее паровоза.
— Вот из ит, паро-воз-з?
— Ай доунт ноу, — я хотя и не знаю, но помню, что большой и наглый, как танк.
— Про танк можно я не буду спрашивать, что это есть в вашем представлении?
— Почему?
— Мы не успеем помочь Петру.
— Петру? Я думала, что Петр — это ты.
— Я хотел взять тебя с собой, но теперь понял, что ты слишком умна для меня. И более того, ты не похожа ни на Мамочку, ни на Шералесскую.
— На Симпатичную похожа?
— Разве я говорил тебе о своих теоретических разработках этого дела?
— Иногда я умею читать мысли своих противников.
— Почему вы меня записали в противники, я не понимаю?
— Пока точно не знаю, но думаю, как раз из-за этого Петра, которого надо бы принести в жертву.
— Зачем?
— Тогда бы мы с тобой были счастливы.
Алекс хотел спросить:
— Кому здесь приносят жертвы, — но решил не усугублять ситуацию. И, не зная, что ответить на незаданный вопрос предложил неожиданного для самого себя:
— У тебя насчет секса есть хоть какие-то претензии?
— Я не пойму, ты в какую сторону спросил, в смысле, да, или наоборот:
— Нет?
— Я получил ответ, который получить не хотел, но в смысле его убедительности вполне достаточный.
— Как хочешь, я больше предлагать не буду.
— Да, пожалуй, мне некогда, он кричит, так кричит, что можно подумать:
— В последний раз.
— Значит, вы так и не удосужитесь объяснить мне, что такое секс?
— Так вы не знали его до меня?
— То, что я знаю, я и сама точно не знаю. Я имела в виду, ваше личное отношение к этому делу.
— А ваше?
— Ты первый.
— Я не знаю, что и сказать, точнее: с чего начать.
— Хорошо, я скажу. Обычно я смотрю это дело, как все нормальные люди.
— Как кино? И всё?!
— А как еще, я же не могу туда залезть.
— Куда?
— Туда, где Она трахается.
— А! Понял, понял: Она тем и отличается от всех остальных имеющихся здесь Аба-Оба-рмотов именно тем, что очень похожа на вас, на тебя — если быть точнее.
— Да, а к самой себе — если бы это была я — хода нет.
— В принципе, я думаю, пройти можно, но вы боитесь.
— Именно, именно, мил человек, очен-но боюсь, и разве это не самая большая преграда, которую мы знаем? — Зачеркните знак вопроса.
— Вот так с виду, вы простая деревенская девушка, жаждущая больше всего на свете дорваться до интриг секса, а теперь понял:
— Вы вели тайную переписку с Вольтером.
— Не скажу. Точнее, скажу: ты спутал, батя.
— Ну, может быть, может быть, я ведь тоже: только учусь.
— Деревня, в общем, так и скажи.
Было ли между ними что-нибудь или не было, не знаю пока, но когда они побежали выручать Петра — поздно:
— Еще не было, — и более того:
— Все сразу разбежались.
Алекс не мог понять:
— Почему?
Оказалось, как разъяснил, развязывая на себе лианы — веревки Петр:
— Они очень боятся людей, похожих на самих себя.
И только теперь не только Кэт — если кто не помнит, как ее зовут — но и что еще более удивительно, сам Алекс только что понял:
— Он на меня очень похож.
— Неужели ты этого раньше не знал? — удивилась леди.
— Вот только теперь я осознал, что это значит, — сказал Ал:
— Для тебя это выход из самой себя, и наблюдение за собой, как:
— За Ней, — а у нас — это реальность, о которой Гены так и не додумались.
Глава 2
— Вы говорите неправильно.
— Почему?
— Такого графа никогда не было.
— Как я сказал?
— Да, хренопасия какая-то.
— И всё-таки?
— Билл Джус какой-то.
— Я так сказал?!
— Сама бы я не могла придумать ничего подобного.
— Получается что-то такое, как сказал бы Иисус Христос:
— Она была со смоквами, а Я их не нашел, и потому отвечаю:
— Не мог же Я их придумать?! — Точнее, наоборот:
— Не придумать.
— Не надейся, ты меня не запутаешь этими Софи-змами.
— Вот! Теперь я вспомнил, как тебя зовут, — обрадовался Александр. — Софи, их либэ дих!
— Не ври не ври, у меня уже есть свой Склифосовский.
— Кто это, граф Шереметьев, что ли?
— Ты думаешь, я их всех помню по именам?
— Память не та уже?
— Не шути так, память у меня хорошая, просто мне по барабану, Шереметьев он или Вяземский, или еще какой Лопухов.
— Может быть, Воронцов?
— Прекрати! Ты вообще, на что намекаешь? А! поняла, поняла, хочешь получить звание народного.
— Все-народного, — тихо ответил Александр.
— Всенародного? Что это значит?
— Хочу быть генералиссимусом.
— Прости, но я не знаю, что это такое.
— Это победитель не только тех, кто жил вместе с ним, но тех, кто еще будет жить.
— И тех, кто жил до него? — спросила Софи. — И вообще, ты настоящий, или я тебя придумала?
— На вторую часть вопроса я отвечу: наполовину придумала, а на половину, я…
— Ты?
— Вообще не местный.
— Да? Тогда ты точно будешь генералиссимусом. Но только, знаешь, не зови меня больше Софья.
— Тогда: как вас теперь называть?
— Лу-Лу.
У него мелькнула странная мысль, но Алекс ее не понял. Ибо, что значит:
— Она из Них? — Естественно, она не русская, а такая же в прошлом немка, как и Петр.
— Если ты хочешь сразу получить офицерский чин в новом, только еще создаваемом Преображенском полку, то должен найти и доставить сюда, в Софию-огород, невесту Петра Дуньку Тонкопряху.
— Где ее искать, моя принцесса?
— Принцесса? Мне это нравится. Пошла на рынок, и ее там украли и продали Незнаю.
— Незнаю — это Або-Обармоты?
— Не-ет, Абармоты это другие,
— Вы имеете в виду: тоже аборигены?
— Ну, какие они Аборигены, если раньше их здесь никто не видел.
— Ну, а кто же они?
— Так, твари болотные.
— И чтобы их вывести на чистую воду, надо осушить болота?
— Это кто сказал, Петр?
— Не знаю, кто сказал, авось это я сам и придумал.
— Хорошо, наконец, сказала она, — я тебе сейчас дам, но ты должен мне обещаться…
— Именно, обещаться?
— Да, милый друг, обещаться не только, как мне, но и самому себе, что назовешь первое же завоёванное тобой болото:
— София-огород.
— Может быть, просто София? Или вы думаете, никто не поймет, что:
— Здесь будет город заложен назло всем Або-Оба и другим Незнаю.
— Значит, как, мне надо запомнить, когда я понесу туда в пазухе бирки, которые мне надо сначала написать: София-бург.
— Это по-немецки? Ну-у, мы пока еще не немцы, поэтому назови, так, как это будет реально, если ты застолбишь завоеванное пространство, посадив там сразу картошку, свеклу, капусту, свежие огурчики, такие свежие помидорчики, чтобы давали как у английских фермеров по ведру сочных сладких, очень вкусных помидоров — я сказала больших? Тогда допиши:
— Обязательно больших, что даже не успевают полностью соспеть на кусту, и их доводят до кондишен на подоконнике, и достают, достают их прямо из ближнего огорода, и на стол, к растительному маслицу, лучку, чесночку, сольце, чтобы уж намять — так намять, можно даже без картофеля, вкус-с-но-о.
— Что еще мне взять сразу с собой?
— Про двадцать мешков картофеля я сказала? Сказала…
— Когда?
— Неважно, запиши: смородины германской сто кустов, смородины черной двадцать кустов, яблонь пока двадцать пять кустов, вишни четыре, крыжовник будем сеять?
— Нет, посадим так, тоже кустами, как малину.
— Про малину я говорила? Запиши еще терновник, чтобы было чем кормить соседских мальчишек и девчонок.
— Не мало будет? — спросил Алекс, уже раздеваясь.
— Больше завоюешь — бери, твоё.
— Спасибо, моя принцесса, буду стараться. Но боюсь, как бы эти Незнаю не отбили у меня твоё добро, с том смысле, что малину, рябину и другую смородину с кулубникой.
— Вижу, ты точно не местный, — рассмеялась уже почти тоже голая подруга, но поняв, что парень:
— Еще так и не въехал в ситуэйшен, — приостановила этот процесс раздевания.
— Так я не понял, у тебя ничего нет, что ли?
— Дак откуда у меня малина, картохвель и другие овощи, ты что, с Луны точно свалился?!
— Нет, но у меня тоже ничего нет.
— Хорошо, будь по-твоему, давай сначала трахнемся, потом, авось тебе повезет, и ты начнешь понимать, какая здесь рекогносцировка.
И было, через… щас посчитаю, через полтора-два часа всего:
— Понял! — воскликнул Алекс, — все эти Ого-ро-ды есть у Або-Оба и второго племени под названием Незнаю, а я должен Часть, — парень развел руки по шире, — От-городить для себя. В том смысле, что для тебя.
— Вер-на-а! — она отстранила этого египтолога от себя, потом притянула за уши взасос, и он — После Всего — точно уже понял:
— Город надо брать.
— Молодец, — сказала София, но смотри не нарвись.
— В каком смысле? Я похож на древнего теплолюбивого индейца?
— Так ты знаешь, что там может быть холодно?
— Нет.
— Тогда я тебе просто посоветую: бери холодоустойчивые растения и кустарники.
— А мне, что надеть?
— Получишь шубу с моего плеча!
— Думаешь, не велика будет?
— Да нет, ты парень рослый, как раз! — она хлопнула парня ладонью по заднице, да так сильно, что:
— И опять пошла морока про поездку в Будапешт. — Но, как говорится:
— Если бы, если бы. — Ибо ночью снилась пурга и лыжи. И что самое интересное: ладно бы у всех лыжи, но у них, у этих Або сами ноги были, как ласты — лыжи, никаких импортных креплений не надо:
— Только загребай под себя.
И стрелы пускают без лука, так только: гнут деревья, одну ветку отрывают, а верхушку гнут к стволу, эту ветку заряжают, как стрелу — гарпун и:
— Привет, — двух лошадей сразу простреливает, а уж про человека и говорить не надо:
— При удачном попадании полвзвода ложится, как будто и не ходили никогда, а так всегда и были покойниками.
Он проснулся ночью в холодном поту. Леди спала, не прикрывшись одеялом, ей было жарко.
— Знойная женщина.
Точнее, наоборот, родилась на севере, и ей всегда жарко.
— Ей всегда жарко, — резюмировал он, — и мэй би она не местная?
Алекс хотел взять на первую вылазку Петра, но решил, что для генералиссимуса, или проще симуса, гораздо лучше взять первую крепость самому. И так и сказал на первом посту на вопрос:
— Ты кто?
— Симус.
— Что?
Какой-то Або залез на забор и хотел рассмотреть Александра через прибор ночного видения, приставив для этого к глазам руки, свернутые в трубочки.
— Что ты видишь? — спросил Александр шепотом.
— Штаны сними.
— Я не понимаю по Або-р-мот-ски.
— Что ты сказал?
— Их бин не понимайт.
— Не понимайт?
— Ес, ес.
— Отлично, тогда вали отсюда.
— Нет, я не против, но ты должна доказать свою принадлежность к Абр…
— Что?
— К Абр…
— Пошел вон отсюда, — ответила она, и как показалось Алексу: ласково. А значит это дама. Тем более, что она добавила: — Если хочешь знать, я Абармотка.
— Так бы сразу и сказала! — обрадовался Алекс, и перепрыгнул через забор.
— Ну.
— Что?
— Я говорю, ну, если хочешь валить — так вали, — сказала она без улыбки. И он понял, что, скорее всего приготовилась дать по яйцам.
— Ты, эта, покажи сначала свои титьки.
— А так ты не уверен, что я достаточно симпатичная? — И она выставила вперед маленькую ножку.
Алекс так удивился, что даже нагнулся, чтобы рассмотреть это чудесное видение, как следует. И уже хотел потрогать его лапой, но девушка не разрешила. Но и не ударила этой ножкой по лицу, а только опять спрятала ее в нишу длинной юбки-накидки, сделанной, скорее всего, из местных лопухов.
— Что тебе еще показать?
— Дак… — он почесал затылок и тут же получил то, как говорится:
— О чем мы так долго мечтали. — Точнее, не мы, а он заранее предполагал, что, да, вполне может быть.
Парень согнулся, и получил удар коленом в лицо. И тоже удачно. Ибо низ он прикрыл заранее, еще в Софьином огороде, и более того, кажется, она и позаботилась напомнить ему об этом, подарив на прощанье специальное приспособление из легкого металла, и хорошо, что:
— Пока не запирающееся на ключ.
Точнее, она и не дарила, может быть даже, забыла сказать, но оставила этот блестящий чехол на мужской прибор на видном месте.
А на лицо он надел большую тыкву, найденную на её — имеется в виду Абармотке — участке, так что теперь тыква разлетелась на насколько частей.
И что самое удивительное, она, видимо, и думала, что придут враги, и именно с такими тыквенными рожами.
Впрочем, коленом била не она, а волосатый мужик, которого звали, как услышал Алекс, лежа на спине:
— Ты не совсем его убил, надеюсь, Карлуша?
— Карлуша, — фантастика, кто только дает — придумывает такие имена.
Потом все же пригласили к незажженному костру.
— Что есть будем? — спросил он.
— Ты принес что-нибудь? — спросил Карлуша.
— Да, но не знал, что надо брать на троих.
— Почему?
— У нас ишшо нэт шведских троек.
— Ты думаешь, мы шведы? — спросила девушка, которую он, как ни думал очищенной от тыквы головой — так и не мог понять:
— А знал ли вообще когда-нибудь? — И так и сказал:
— Я думал вы Або.
— Что это значит? — спросил парень, и подал ему крыло какого-то большого гуся.
— Что это?
— Это? Это Фиш.
— Рыба?! У вас сегодня рыбный день?
— У нас всегда рыбный день, — ответила девушка, и добавила: — Вы знаете почему?
— Нет.
— Мы очень любим рыбу Фиш.
— С большой буквы? Она ваш бог, что ли?
— Хочешь ли и ты быть нашим богом? — спросил Карл.
— Нет, если не хочешь — это не обязательно, — добавила леди.
— Тогда кем я буду, воином?
— Нет, отрежем тебе яйца и будешь жарить Фиш в газете.
— Вы умеете читать?
— Не отвлекайся от темы, просто скажи, что ты выбрал.
— Еще не решил.
— Думай быстрее, у тебя только пять минут, — сказал Кар.
— Почему без Л? — И вот как раз простой ответ:
— Не хочется ее произносить, и знаете почему?
— Почему?
— У вас нет номера.
— Да?
— Да, любой человек претендующий на исключительную роль должен быть сосчитан, — сказал Алекс. — Вы до скольки умеете считать?
— Я?
— Не думаю, что вы умеете дальше трех, а вот он я имею в виду, может хотя до десяти?
— Могу даже до двенадцати.
— А дальше?
— Дальше? Признаюсь вам, как человеку, который никогда никому ничего не расскажет: — Боюсь, дальше идет число тринадцать, а это число смерти.
— Можно тогда я дам вам имя? — спросил Ал.
— Да, но с одним условием, — ответила за друга леди Або.
— Какое это условие? Я не вернусь назад.
— Нет, условие, которое уже высказал вам Карл:
— Ты никогда не будешь у нас на…
— На болотах? — опередил ее Алекс.
— Не на болотах, милый друг, не на болотах, а там, где поется в песне:
— В ледяном его просторе много бед сохранен-но-о.
— Не знаю, что бы это могло быть.
— Это море, — ответил Карл, — ты всё равно не знаешь, что это такое.
— Не знаю, — признался Алекс.
— Так вот тебе обещание — условие: ты никогда его и не увидишь!
— Хорошо, — сказал Алекс, — я согласен, и дам тебе имя бесплатно.
— И это?
— И это — Карл Двенадцатый.
— Карл Двенадцатый, — повторила девушка.
— Карл Х11, — подумал парень, и согласился отпустить лазутчика, и более того:
— Получишь в придачу к своему уму еще две большие рыбы.
— И кстати, — добавила Або, — если ты не забыл, зови меня:
— Анна Монс.
Далее, он возвращается, и была ли это подстава Петра?
— Ты где, собственно, был? — спросил Петр, проснувшись в одиноко стоящей бане у реки.
— Честно?
— Можешь соврать, если сможешь.
— Рыбу ловил большую.
— Очень большую?
— Да.
— На что похожа? На сома, налима, тайменя? — Петр приподнялся на локте.
— Честно?
— По-другому ты всё равно мне ответить не сможешь, — Петр выпил квасу.
— Ты не чистил зубы? — ахнул Алекс.
— Я не считал это обязательным, а ты? — тоже удивился Петр, но спросонья: безо всякого ужаса.
— Кстати, ты чем обычно чистил зубы?
— Раньше?
— Да, раньше, но после того, как перестал не чистить.
— Песком, наверное, прибрежным.
— Ты не помнишь?!
— Со вчерашнего никак не могу ничего не забыть.
— Мин, я тебе не верю.
— А! Так ты думаешь, что это я придумал тебе подставу?
— Больше некому.
— Но, как говорится, должен быть мотив. Ибо сам я не мог: сам видишь — только при тебе проснулся, что значит:
— Спал сном праведника, — ничего личного.
— Хорошо, я сейчас выйду и сделаю шашлыки Как Ты Любишь, но с условием:
— Как приду будешь говорить правду и только правду, согласен?
А для размышлений скажу:
— Я трахнул Софию, потому что люблю ее очень.
— Что, что ты сказал?
— Ты не знал?
— Хорошо, иди, потому что все равно не поверишь, говорю я правду или опять притворяюсь, ибо я, да, обещался, что буду говорить правду и только правду, но:
— После.
Далее, Петр признается в подставе, но она была в другом месте.
— Я хотел проверить, на чьей ты стороне не просто по уму, но и по разуму, как советовал Ляо Цзы и Сократ.
— Ты читал Ляо Цзы?
— Нет.
— Хорошо, а то я подумал, что ты учишь китайский.
— Он сам меня учит, приходит во сне, и что самое интересное, только в этой бане на берегу океана, и говорит. Более того:
— Я его понимаю.
— И Сократ?
— Что Сократ?
— Тоже иногда приходит по ночам?
— Был несколько раз, но покинул меня ради, как он выразился:
— Диотимы моей души.
— Вот так?!
— И более того, сказал:
— Пойду у нее принимать роды. Ты понял?
— Может быть! — крикнул снаружи Алекс, где жарил шашлыки с луком и помидорами на открытом огне. — Только один вопрос можно?
— Разумеется, говори прямо: видел?
— Кого?
— Я специально разрешил тебе приблизиться к моей систэ Софии Великолепной, чтобы ты сам лично увидел и донес мне.
— Мне не нравится это слово Донес. И вообще какой-то сомнительный у нас лексикон в этом разговоре: донес, понесла.
— Хорошо, давай начнем сначала.
— Хорошо, я вас слушаю, и кстати, прошу за стол, только, эта, захвати там маленький бочонок пива.
— Окей.
— Ты видел ее?
— Да.
— Ну, какая она?
— Софья?
— Я знаю, какая Софья, какая ее Диотима?
— Ты имеешь в виду сексуальный потенциал? Огромный.
— Значит Сократ уже принял у нее роды.
— Да, похоже, теперь в монастырь ее запереть не удастся.
— Что ж, будем тогда удерживать ее на поверхности. Но нужен кто-то, кто справиться с ее душой Диотимы, которую родил в ней Сократ.
— Так какая моя задача? — спросил Алекс. — Не допустить битвы между Ляо Цзы и Сократом?
— Точно. Ты справишься, или нужны помощники?
— Пока, да, а потом посмотрим, авось кто-то еще напросится.
— А сам, чё, уже струхнул? — засмеялся Петр. — Или?
— Да, именно так: или.
И Алекс рассказал, что он попал совсем не туда, где хотел устроить ему проверку Петр, построив для Этого Важного Дела специальный маленький город — городок даже, точнее, под названием — пока что секретным — Петро-Поль. Можно сказать:
— Чистое поле в греческом стиле, где стояло два ветхих, несмотря на то что больших, сарая.
Но когда Александр увидел, как он выразился:
— Потешную деревню, — то даже выразился:
— Ох, не здесь я был вчерась.
И он рассказал Петру по красивую маленькую ножку Анны Монс, с лицом, скорее всего:
— Не менее утонченным.
— Ты не видел?
— Я тебе рассказывал, что меня избил здоровенный мужичина с рыжей бородой и рыжими волосами?
— Нет.
— Ну, значит, это должно быть и так понятно: если бы не он, я бы привез ее с собой.
— Хороша?
— Кто?
— Ну, не он же.
— Да, она очень хороша, но этот рыжий Кар-Лик для нас слишком силен.
— Это хорошо, ибо я с детства мечтал померятся бы силой с:
— Именно с таким вот супостатом.
— Да, ты прав, смысл есть, тем более, что он сказал одну очень странную весчь.
— А именно?
— За болотами, грит, есть большое-большое море.
— Не может быть!
— В каком смысле?
— Я первый его увидел, прошлой, нет, даже позапрошлой ночью это море показал мне Ляо Цзы. Признайся, ты видел сон?
— Нет, — ответил Алекс, — и знаешь почему? Ко мне никто во сне не ходит.
Петр погрозил ему пальцем:
— Зато ты ходишь по ночам, и более того, сам даже точно не знаешь куда.
И действительно, сколько они ни искали место, которое называется, как вынужден был признаться Алекс, а произнес Петр:
— Ох, где был я вчера, на найду днем со огнем, только помню…
— А вот, — прервал его Александр, — бандиты назначили встречу.
— Почему бандиты?
— Так они меня избили, не видишь, что ничего не болит.
— Почему?
— Я был защищен специальным прибором, чтобы не трахал больше никого, кроме нее. Софии я имею в виду, а эту, так сказать Тварь Болотную, даже если бы не дали — всё равно был ничего не вышло.
— Почему?
— Сам узнаешь почему, когда мы найдем ее.
— Так, когда, ты говоришь, она назначила тебе встречу? — спросил Петр.
— Пока не знаю.
— А говоришь, что эти бандиты уже назначили тебе встречу?
— Назначили, да, но вторая часть информации мне пока не известна.
— Так не бывает: это известно, а то нет.
— Если ты общался с Ляо Цзы и Сократом, то должен бы знать:
— Может. — И более того:
— Только так и может быть.
Они пошли в кабак и встретили там одного лихого парня, который приставал ко всем девушкам, и более того, с одним и тем же вопросом:
— Не дашь ли ты мне сегодня? — А иногда культурно:
— Вы не дадите мне сегодня? — И тогда слышал ответ:
— Да, но только если намедни.
И парень задумался наконец. С этим вопросом он и подсел к столу Алекса и Петра:
— Можно?
Глава 3
— Не занято — значит можно, — ответил Петр.
— Нет, некоторые бывают недовольны, — сказал парень. — И более того, пока не дашь по башке стулом — не понимают, что стул этот свободный у них был.
— Есть будешь? — спросил Алекс.
— Буду.
— Бифштекс с картошкой?
— Нет, с макаронами и подливой из этих, как их? фаршированных шариков.
Когда официантка ушла Петр спросил:
— Чем макароны лучше картошки?
— Картошка холодная, ибо ее сначала жарят, а подают, когда уже никто не просит.
Принесли макароны, и они тоже были едва-едва не совсем холодные.
— Нет, они лучше картошки, — сказал парень.
— Почему?
— И знаете почему: когда всё холодное, то уже нет такого разочарования, когда пришлось бы сожалеть:
— Не надо брать картошку, потому что макароны лучше.
— Нам надо напиться так же как он, чтобы понять его логику, — сказал Алекс.
— Нет, я и так всё понял, — сказал Петр, — этот парень нам нужен. Пообещай ему звание квартирмейстера в моём Преображенском полку, если всё сделает, как надо.
— Ты не пропьешь добро-то моё? — Петр хлопнул парня по холке.
— У тебя есть полк?
— Нет, так будет.
— Хорошо, я согласен, что делать надо? — И цапнув проходившую мимо официантку за зад, вежливо попросил:
— Не могли бы вы подогреть мои канелоне с фикусами прямо в тарелке?
— Так-то я был ответила, что не могу: тарелка от огня расколется на части, и более того, никаких фикусов у меня нет, кроме этих, — она немного опустила на груди платье и показала весьма приличного веса титьки, — но в виду вашего культурного к мне обращения:
— Сделаю.
— Умеешь ты обращаться с дамами, — сказал Петр, — значит сможешь выполнить это непростое задание.
— Да, я вас внимательно слушаю.
— Надо достать денег.
— Зачем?
— Чтобы было на что расквартировать полк.
— У вас есть полк?
— Ну, если мы что-то квартируем, то что это по-твоему, если не полк?
— Логично.
— Он думает, что мы посылаем его искать клад, — сказал Алекс, видя, что парень замолчал, и мутноватым взором осматривает ряды танцующих пар, как будто забыл, что уже обещался официанте:
— Расплатиться с ней по полной.
— Да не печалься ты так! — Петр хлопнул его огромной лапой по плечу, — к сестре моей пойдешь.
— Како к сестре? — изумился Алекс.
— Точно, ошибся, туда мы уже заслали резидента, а ты двинешь к моей тоже, но только не систэ, а жене. Бывшей, я имею в виду, хотя и не официально.
— Так, а что я скажу ей, если вы еще женаты. Как вы сказали: официально, пока что.
— Так и скажешь, что можешь всё, но только за деньги.
— Да вы что!
— А что?
— Никто не даст столько денег, чтобы можно набрать полк.
— Да?
— Да.
— Жаль, что мы обратились не к тому человеку.
— Нет, я могу попробовать, но мне надо сразу хоть что-то, чтобы в случае неудачи не уйти с пустыми лапами.
— Я тебе уже пообещал, — сказал Петр, — ты квартирмейстер, блатная работа, как говорят:
— Воровать много нельзя, но в принципе на макароны с канелоне хватит. Даже на две порции, — он кивнул на официантку, которая их как раз тащила, и не просто, как обычно, и даже не дымящиеся, а казалось, они даже еще шевелились на огне, как не совсем дожаренные ки-тайцем тараканы.
— Да вот именно так, как сказал Пушкин: не скоро ели предки наши, не скоро двигались кругом, ковши, серебряные чаши с кипящим пивом и вином. — Что значит:
— Ели не только вершки у картошки, но и как прогресс в этом деле развития мысли:
— Жареную картофель с вареной картошкой, а также маленькие рожки или спагетти с большими каннеллони — трубочками. — Думали, что даже на вкус — это разные весчи. Как говорится:
— Не надо нам мяса — ты мыслей давай.
Человек мыслящий доволен уж тем, что понял:
— Не врать всё-таки можно. — И знаете почему?
— Почему?
И так и так всё равно никто ничего не поймет правильно.
И вот парень пришел к ее балкону и спел что-то из Баха для личной жизни.
— За-ха-ди-и, — дама выбросила ключи с балкона второго этажа. И он полез по водосточной трубе.
— Я тебе ключи сбросила зачем?
— Не знаю, от этого дела, что ли? — он похлопал ее по животу, даже чуть ниже.
— Ну, ты скажешь, я уже давно не запираюсь на ночь.
— Спасибо на добром слове, — ответил он культурно.
Ключи были от нижней двери, но разве влюбленный может додуматься до таких мелочей.
— У тебя есть имя? — спросила она, небыстро раздеваясь.
— Степан.
— С Кузнечной?
— Нет, я с Горы.
— С какой, с Мышиной или с Заячьей?
— Чё ты запутался-то, а? Тя подослали ко мне, что ли?
— Нет, я сам додумался, что лучше тебя никого нету.
— Правда, что ли?
— Да, ей богу.
— Ладно, щас проверим. Ну, ты не князь?
— Нет.
— И не граф. Не ростовщик, надеюсь?
— Если бы я был ростовщиком, как Сек-Гоб, разве я не пришел бы к тебе сразу, как только узнал о твоем волшебном существовании?
— Не пришел бы? я не поняла.
— Наоборот, давно прибежал бы с целым кораблем махорки. Точнее, не махорки, а этого, как его, кофе без цикория.
— Да, но я люблю шоколад.
— Достану тебе, что хочешь, были бы деньги.
— Понятно, — уже после всего, — сказала она, — значит, тебе нужны деньги? И не отрицай!
— Почему?
— Бесплатно так хорошо не трахаются.
— Ты права, да, надо, но только, чисто, как кредит.
— На время?
— Да.
— Сколько?
— Сколько у тебя есть?
— Много, тысяча рублей серебром.
— Мало, надо тысячу золотом.
— Я попрошу у своих Лопухов, авось дадут на любовь-то.
Только ты напиши мне сразу эту закладную, хорошо?
— Хоть сейчас, моя любимая.
— Заодно проверим, не соврал ли ты, умеешь ли писать, как следует, с загогулинами.
— Ну, диктуй!
Она придвинула поближе свечу, и на её гербовой бумаге проступила пятиконечная звезда с рогами вверх.
— А какая разница? — спросила Дуня, заметив, что любовничек слегка отшатнулся было. — Это моя печать для сохранения золотого запасу.
— Кто возьмет — уже не отдать не сможет?
— Верно. Или ты уже сомневаешься?
— Да ты что! Я тебя полюбил навеки.
— Честно?
— Абсолютно.
— Завтра же будешь майором.
— Майором мушкетеров? А то мне надоело стрелять из лука, как древний индеец.
— Вот это правильно! С огнем они у меня не пошутят.
— Еще будешь?
— Я?
— Ты тоже, — сказала леди.
Он попытался обхватить ее руками: немного не хватило.
— Не получается?
— Не печалься — я наращу.
— Что?
— Всё, что хочешь, в том числе и это. — Она схватила его, и чуть не засосала полностью своим прекрасным ртом с крепкими губами.
— Испугался?
— Нет, я звал тебя и рад, что…
— Вижу?
— Да, конечно, но не только.
— Что еще, чувствуешь?
— Да, но не просто так, а изнутри.
— Изнутри, мне это нравится. И знаешь почему?
— Почему?
— Мне хочется залезть в тебя!
— Я хотел первый это сказать. Как ты узнала, что я хотел это сделать.
— Я согласна, ты первый хотел сделать это, но ты уже во мне.
— Серьезно? Как Иов в Ките?
— Иов не знал, залезая в Кита, что Кит раньше залез в него.
— Почему?
— Ну-у, человек всего боится, пока ему не покажут, так сказать, лицом к лицу, что это возможно на собственном примере.
— Ты подаришь мне картину Рубенса?
— Где ее взять?
— Пусть Петр купит в Голландии.
— Окей.
Он рассказал Петру и Алексу, когда посетил их на берегу в их банно-прачечном комплексе, что:
— Нужна картина Пуссена.
— Пуссена?
— Да, кажется, или что-то похоже на, ах, да, точно, это картина Рубенса Красавица.
— На лошади? — спросил Алекс, опять специализируясь на шашлыках с помидорами и луком.
— Без.
— Такие бывают? — спросил Алекс у Петра.
— Надо съездить в Голландию и узнать, мэй би, мне тоже нужна какая-нибудь картина.
— Зачем?
— Ну, надо как-то понять, что происходит, если у меня нет денег, и я не знаю, где их взять. Кстати, — Петр повернулся к Степану:
— Ты начал разработку плана Б?
— Это и есть мой план.
— Купить картину Пуссена?
— Нет, лучше Рубенса.
— Мы поедем в Голландию и купим эту картину, — сказал Алекс.
— Можно купить здесь на рынке, эта Лопоухая всё равно не поймет: подлинник это и копия.
— Сомневаюсь, что она не поймет, — сказал Степан Глебов, и предложил называть его — если это случиться при ней, при Еве — правильное произношение имени Евдокия, — пояснил он:
— Стефан.
— Просто Стефан? — спросил Алекс.
— Стефан, граф Глебовский.
— Ты так говоришь, как будто уже добился каких-то результатов в переговорах с ней, — сказал Петр.
— Я мог бы уже сегодня принести тысячу рублей серебром, — сказал, — Стефан.
— Да? Ты их принес? — спросил Петр.
— Зачем, если вы мне и так верите?
— Да, в общем-то, — сказал Алекс. — Но ты уверен, что завтра будет эта тысяча золотой?
— Не завтра, позже.
— Когда? — спросил Петр. — До отъезда в Голландию ты привезешь это золото?
— Не вижу смысла, — ответил Стефан — Степан. — Эти деньги я обещал ей истратить на создание полка ее имени.
— К-какого? — очень удивился Петр.
— Степановского, наверно, — ухмыльнулся Алекс. — Понимаю, ты ей понравился.
— Семеновского.
— Преображенское знаю, Семеновское — нет, — сказал Петр.
— Есть такой святой, что ли, Семен? Никогда не слышал, — сказал Алекс.
— Она меня услышала, — сказал Степан.
— Понятненько, — сказал Петр, — значит этот полк она решила назвать Семеновским в честь тебя, так как ты ее услышал?
— Это не обязательно знать всем, — сказал Степан — Стефан — Семен — Симеон, — и добавил:
— Он первым услышал приближение рождения Иисуса Христа.
— Да-а, значит, тысяча золотых точно будет, — даже удивился Петр.
— На эти деньги будет набран и вооружен полк, — сказал Степан — Симеон — Семен. — Вам придется самим найти деньги на поездку в Голландию для покупки Красавицы Рубенса.
— Где же мы их найдем? — удивился Алекс. — Нам, — он показал на Петра пальцем, — денег никто не дает.
— Надо заработать, — сказал Семен — Степан.
— Там, в Голландии, мы бы заработали, — сказал Петр, — ибо я очень люблю строить лодки, как плотник, каким был Иисус Христос. Но деньги нужны на дорогу туды-твою.
— Завтра, нет даже сегодня вечером, мы их выиграем в кабаке в Девятку или в Покер.
— Я люблю в Дурака, — сказал Алекс.
— Я люблю в Козла, — сказал Петр.
— Никаких Дураков и Козлов, и знаете почему?
— Почему?
— В эти деревенские игры играют только на семечки, а на деньги никогда.
— Ну, хорошо, веди в кабак, — сказал Петр.
— Како веди, у меня денег нет, — сказал Семен.
— Не дала, что ли, на дорогу-то? — спросил Алекс.
— Нет, да я бы и не взял.
— Почему?
— Я обещал ей сделать её богатой бабой — женщиной, а мне надо только, чтобы любила, и быть для этого командиром полка.
Ребята почесали кто голову, кто за ушами, но согласились, что это:
— Очень правильно. — И.
И решили попросить денег у Анны Монс. Как сказал Петр:
— Заодно и проверим ее реальное существование, — он строго взглянул на Алекса. — Ну! если обманул — смотри: сам будешь искать деньги, продавая на местном рынке пироги с зайчатиной.
Ночью они поперлись, но как оказалось:
— Не в ту степь, — сказал Алекс.
— Почему ты так думаешь?
— Здесь нет забора.
— Как теперь его искать? Кстати, на нем было хоть что-то написано? — спросил Петр.
— На заборе?
— Чё ты переспрашиваешь, или читать не умеешь?
— Та не, скорее всего, на нем ничего не было написано.
— Тогда мы его не найдем, — сказал Петр. Он закурил трубу и сел на пенек. — Вспоминай, что-то обязательно должно было быть.
— Быть?
— Да, быть написано.
— Мне кажется, что я могу вспомнить всё. Нет, не вообще, не всегда, но в этом именно месте есть что-то магическое! Я могу вспомнить здесь, что было вчера.
— Это было не вчера, а в том месяце, — сказал Петр.
— Вот я и говорю, что для меня это как будто было вчера. Смотри, вот даже синяк под глазом, который мне поставила она я вижу, как будто он до сих пор цветет всеми цветами радуги.
— Ты говорил, что синяк тебе поставил ее изобретательный любовничек Кар.
— Не Кар, а Карл, и более того, он остался мне должен за то, что я придумал ему величественное имя Карл Двенадцатый.
Они прошли еще немного и действительно увидели надпись — пока что без забора, а так написано и всё:
— Запретная Зона.
— Что там? — прошептал Петр.
— Ты сам читать не умеешь?
— Так не по-русски написано.
— А разница?
— Нет?
— Никакой, бери и читай.
— Щас попробую. Мне кажется тут написано, чтобы мы сдали оружие, или как минимум готовились защищаться от намного более превосходящих сил противника.
— Ты что взял с собой?
— А ты?
— Мне ничего не надо, я как Мацуа Басё буду защищаться стихами.
— Шутишь?
— Да, ибо кроме поэзии мне близка магия японской борьбы и бокса — кара-тэ.
— Почему ты раньше мне не сказал? — удивился Петр.
— Ты бы тоже захотел научиться, а это долго.
— Долго не коротко.
— Это да, но надо жить в лесу, в одиночестве, чтобы этому хоть когда-нибудь научиться.
— Это не проблема — мы и так живем в лесу.
— В лесу должен быть ручей.
— Ты имеешь в виду тот большой ручей, который они тебе обещались показать в прошлый раз, в том смысле, что у нас такого нет?
— Вот до твоего вопроса я сам не был уверен, но теперь, да, вижу: судьба зовет нас к этому ручью.
— Будем, так сказать, учиться, — поддержал его Петр.
— Чему? — не понял Алекс.
— Так это — бить их.
И кстати заорал среди ночного леса, как тигр перед случкой:
— Кто первый, второй и третий — выходи-и-и!
— Зачем ты кричишь? — тихонько спросил Алекс, — если еще не обучен кара-тэ абсолютно.
— Ты умеешь, а у меня есть шпага.
— Я тоже взял эспадрон.
— Зачем? Хочешь, чтобы тебя убили, как не умеющего фехтовать плебея?
Они остановились в нерешительности в ночной не только тьме, но и тишине.
— Зря мы не взяли с собой Семена.
— Он проиграл в карты все деньги, которые ему дала Дуня Тонкопряха. Писят рублей ему дала. Табун коров можно купить.
— Лошадей, ты хотел сказать?
— Лошадей еще больше.
— Почему?
— Купили бы у казаков списанные.
— Да, нам для обучения хватило бы и этих.
В кабаке играли в покер, и они сели, не понимая в этой игре практически ничего, ибо мать его Наталья была абсолютно против игр в карты под названием Покер.
— Так только, в Дурака, Козла, на крайний случай в Пьяницу, — сказала она, когда узнала, что Петруша хочет учиться.
Так сказать:
— Чему?
— В карты играть, — ответил за него Александр.
— Кто это, кстати? — спросила Наталья Кирилловна.
— Это…
— Да?
— Так, один посол.
— Если он посол, то почему одет, как фельдмаршал?
— Я не знал, что так одеваются фельдмаршалы, — ответил Петр.
— Может быть, но послы тоже: не в курсе, что надо ходить голым.
Алекс осмотрел себя с головы до ног, извинился, и попросил немного времени, чтобы одеться:
— Как следует.
— Хорошо, ми подождем, — сказала дама, она подмигнула Петру, но он только почесал затылок, ибо:
— Как надо одеться, чтобы это сошло за приличную одежду для знакомства — точно не знал.
Но Алекс рассеял все его сомнения, когда вошел.
— Вот как надо! — хотел сказать Петр, ибо нарисовал перед собой фигуру, нет, не Красавицы Пауля Питера Рубенса, а:
— Человека в пейзаже Николы Пуссена, — человека, которого там нет. Но если приглядеться, то можно попытаться вступить в диспут с теми, кто говорит в картинах Ван Гога нет деревьев, так как:
— Это не тот цвет, который бы вразумил нас, что это настоящие живые деревья. — Но о Ваг Гоге тогда речь не могла идти, ибо, да, знали, что придет и он когда-то, но очень, очень немногие маги, к которым относил себя и Алекс, возможно зря, а просто начитался Нострадамуса, что:
— Каждый хомо, в принципе, может понять, что он:
— Знает будущее.
Петр даже не помнил, как сел в соседнее кресло, но Наталья сказала:
— Гут, это очен-но не только правильно, — она кивнула Петру, что выбрал такого фельдмаршала себе в друзья — художники, — прошу прощенья, в товарищи — напарники, но и вообще:
— Хорошо!
— Чем? — хотел спросить Петр, — но присмотревшись к генералиссимусу, сам понял:
— Вот как надо!
Несмотря на всеобщее взаимопонимание, Наталья Кирилловна разъяснила более подробно свою позицию:
— Если на тебя, Петруша, будет готовится покушение, как бывает начинается охота на всех счастливых наследников престола Всея Руси, мы можем грохнуть этого, и:
— Никто не догадается, что это не ты, ибо вы очень, очень похожи одними и теми же местами снизу.
— А лицо? — спросил Алекс, не зная, что вообще в таких случаях спрашивают для приличия.
— Лицо тоже похоже, — сказала Наталья, — но если кто сомневается, то можно и расцарапать, а всем сказать:
— Домогался.
— Думаете поверят?
— Без сомнения, с такой рожей только и делать, что до баб — девушек — женщин домогаться. Хотя, конечно, не без этого — того, чтобы какой-нибудь ушлый Ромодановский не догадался:
— Наоборот, — до него так домогались, что он сам и расцарапал себе лицо.
— Зачем? — Петр немного запутался и не понял.
— Чтобы на время не внушать к себе такой симпатии, — ответила Наталья. — В принципе, он мог бы даже завести себе публичный дом, но, как говорится:
— Жаль, что у нас это не принято.
— Кстати, почему? — спросил Петр, — я как раз собираюсь в Роттердамус, там мне продадут опыт этого дела.
— Нет, в России это не имеет смысла, — сказала Наталья Кирилловна.
— Вот из ит? — в том смысле, что: — Почему? — решил вставить хоть слово Алекс.
— Милый мой друг Алекс, — сказала Кирилловна, — у нас он и так существует.
— В каком виде — смысле? — удивился даже Петр.
— В придворном. Здесь нет жестко закрепленных друг за дружку пар.
— Нет, — сказал Алекс, — я не против, и знаете почему?
— Почему?
— Зато всё по-честному.
— Одно только мне не совсем ясно, — сказал Петр: — Мы приближаемся к первобытнообщинному обществу, или, наоборот:
— Уже пошли, как шестерка с бубенцами далеко, далеко вперед, к цивилизации Роттердама?
— Думаю, мы никуда не идем, — сказала Наталья, и сидим в своем обществе, как приличные люди.
Так-то всё прошло хорошо, но деньги добывать пришлось идти в казино, Степан рассердился, что они не имеют вообще ни копейки, и от этого расстройства проиграл всё богатство, которое у него было: пятьдесят рублей.
— Я бы мог год жить на эти деньги, — с тяжким вздохом сказал Степан. — Вы меня разорили!
— Мы не играли, ты сам все решил, — сказал Алекс.
— Вы стояли у меня над душой и мешали думать, — сказал он.
