Глава 1

— Витале!

Услышав голос, я с удивлением открыл глаза, поскольку для меня говорившие рядом издавали лишь невнятный набор звуков, совершенно мне не понятный.

«Что? Я еще жив?» — пронеслось в голове.

Попытавшись повернуть голову, я понял, что не могу этого сделать, как, впрочем, и поднять руки. Опустив взгляд, я увидел, что все тело туго замотано в шелковое покрывало, расшитое золотыми нитями.

Рядом со мной снова раздались звуки, которые затем стихли, оставив меня одного.

«Что произошло? Где я?» — имеющийся обзор не давал много информации, из-за высоких бортов люльки, в которой я лежал, но одно было точно, я оказался в теле младенца в каком-то далеком веке, судя по потолку и отсутствию на нем каких-либо источников света.

Напрягая память в поисках последних событий, что со мной произошли, я вспомнил, как преследовал преступника, который прыгал по времени, меняя эпоху за эпохой, а затем, видя, что от меня не оторваться, сделал то, что было запрещено всеми законами и конвенциями — он прыгнул в будущее, на четыреста лет вперед. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним, выполняя свои служебные обязанности оперативного сотрудника Хронопатруля, вот только едва мы оказались в предместьях города, белые и ажурные шпили небоскребов которого уходили далеко в облака, рядом появился хмурый человек, который одним движением лишил нас сознания.

Дальнейшее было словно в тумане. В здании Хронопатруля я оказался почему-то один и с красной меткой в личном деле, а через день скорый суд и признание меня виновным в нарушении главного пункта устава. Так что неудивительно, что трибунал тут же вынес смертный приговор через полное стирание меня из данного временного потока. Все, чем я жил, чего достиг, должно было быть уничтожено! Самая страшная смерть для любого оперативника, поскольку даже имени твоего в памяти живущих не останется, словно тебя для них никогда и не существовало. И как раз казнь помню последним, что случилось со мной, прежде чем я открыл глаза здесь в теле чьего-то малыша.

Знакомый звук рядом с люлькой заставил меня отвлечься от воспоминаний. Негромкий хлопок — и пространство, исказившись в точке прибытия, выпустило из себя девушку, одетую в знакомый комбинезон оперативного сотрудника, который мог менять свою форму под любую одежду, помогая выглядеть соответственно, куда бы мы ни попадали по долгу службы.

— Бу-бу! — когда неизвестная подошла ближе, я тут же ее узнал, но произнести вслух имя, конечно же, не смог.

Наташа, а это была именно она, моя напарница и любовница, с грустным лицом положила руку на лоб.

— Прости, что так вышло, Виктор, — тихо произнесла она, — я знаю, что ты меня слышишь, поэтому буду краткой. У меня слишком мало времени.

Я непонимающе на нее посмотрел.

«О чем это она говорит? При чем тут вообще она, если я гнался за преступником в одиночестве?»

— Так случилось, что на меня вышел ты, только из будущего, — девушка погладила меня по лбу, — и кое-что предложил, а я согласилась. Для этого пришлось убрать тебя из нашего времени и поместить сюда, пусть и не совсем красивым методом. Не волнуйся, когда мы закончим дело, заберем тебя. Ведь ты же должен будешь существовать в будущем, чтобы выйти на меня с предложением.

При этих словах она хихикнула и, убрав руку в карман, достала оттуда капсулу с симбионтом.

— Это тебе, от тебя же самого, чтобы не умер здесь раньше времени, — она достала извивающуюся личинку симбионта и вложила ее мне в нос. Та, быстро перебирая тонкими щупами, пробралась в мозг, где тут же стала укореняться. Появилось знакомое чувство временной потери памяти, осязания и обоняния, так было, когда похожего симбионта подсаживали мне при принятии на оперативную работу в Хронопатруль, пока полуорганическое существо осваивалось в мозгу, как в первичном пункте своей дальнейшей экспансии по телу. Правда, мне его подсаживали уже в зрелом возрасте, а не как сейчас, в младенчестве, но я помнил, что симбионт позволял своему носителю становиться едва ли не полубогом на максимальном этапе своего слияния с ним. Наверно, поэтому, когда оперативники патруля выходили на пенсию, если, конечно, до нее доживали с такой-то работой, они становились крайне востребованными сотрудниками в любой сфере, начиная от спецслужб и заканчивая банковской сферой.

Насколько я знал, их больше никому, ни единому человеку в моем настоящем времени, не внедряли, только полевым агентам, вроде меня или Наташи. Никто не знал, откуда они берутся, кто их производит, поскольку этой информации не было нигде, в том числе и у нас самих. Глава нашего отдела просто приносил для новых сотрудников эти странные пластиковые контейнеры, которые практически мгновенно разлагались, стоило симбионту попасть в тело носителя.

— Ну вот, поручение выполнено, прощай, Виктор, — она нагнулась и поцеловала меня в лоб, затем вытащила хрономаховик и, выставив год, вошла в образованный разрыв пространства, оставив меня одного, зато с кучей мыслей в голове. Я мало что понял из ее путаного рассказа, кроме того, что меня вроде как предали. Причем сделала это она под моим же собственным руководством. От подобных мыслей мгновенно заболела голова, и, закрыв глаза, я попытался заснуть.

***

— Витале! Ангел мой! — лицо немолодой женщины, которая была моей нынешней биологической мамой, светилось от счастья каждый раз, когда она ко мне заходила. Вот и сейчас она, аккуратно взяв меня на руки, повернулась к седобородому старику, который стоял в проеме комнаты.

— Энрико, только посмотри на это чудо, которое нам ниспослал Бог на старости лет! — она, баюкая меня на руках, показывала ему младенца со всех сторон.

— Ты уже немолода, дорогая, — тот подошел ближе и, протянув руку, погладил меня по голове, — в этот раз все обошлось, но больше так рисковать твоим здоровьем я не намерен! Это наш последний ребенок.

Женщина, видимо, расстроилась, но, тяжело вздохнув, прижалась к мужу.

— Ты прав, дорогой супруг, но видит Дева Мария, как бы мне хотелось обратного. Джованни говорил, что тебе поручено дело в Константинополе? Ты снова покинешь нас?

— К сожалению, да, — старик подслеповато прищурился, — но не сейчас, у нас еще есть пара недель, чтобы провести их вместе.

— Помолюсь Богу, чтобы он дал нам больше времени побыть всем вместе, — женщина благочестиво перекрестилась, — думаю, пора ему поесть. Эй, Эрнеста!

В комнату тут же вбежала кормилица, которая и была источником молока для меня, а точнее, этого маленького тела.

— Покорми и перепеленай, — приказала она ей.

— Слушаюсь, госпожа, — низко склонилась та в ответ.

Прошло два года

Бесконечное время тянулось так долго, что я изнывал от безделья. В этом маленьком теле, в котором жизненных запросов было всего три: поесть, срыгнуть и покакать, я просто умирал от бессилия и скуки. Только и оставалось, что слушать и запоминать, кто и о чем говорит в доме. Я давно понял, что родился первого августа одна тысяча сто восемьдесят седьмого года от Рождества Христова в невероятно богатой и знатной венецианской семье Дандоло, принадлежащей к числу двенадцати патриархальных семей, участвующих в зарождении этого города. Мой отец Энрико Дандоло, будучи видным политическим деятелем, купцом и меценатом, постоянно пропадал в поездках, несмотря на свой преклонный возраст, а мать, графиня Контесса Минотто, которой было практически под пятьдесят лет, занималась ведением всех дел семейства в его отсутствие. Кроме дома и троих детей, она занималась всеми торговыми делами, именно поэтому во дворце часто было так много людей, что непрерывное хлопанье входных дверей выводило меня из себя.

Симбионт меж тем стал стремительно развиваться, потребляя такую прорву энергии, что просто заставлял меня выкачивать из кормилицы литры молока, так что маме пришлось завести вторую, но все равно чувство голода из-за его непрерывной работы мучило меня постоянно.

Рождение ребенка в столь преклонном для обоих родителей возрасте принесло новое оживление во все семейство. Бесчисленные родственники едва ли не каждый день приходили посмотреть на чудо, данное Богом, каждый раз даря подарки. Их становилось так много, что пришлось даже выделить отдельную комнату. Да и в принципе на любой мой звук или писк тут же кидались сразу обе кормилицы, а вскоре прибегала и сама Контесса, бросая все дела. Два брата, один уже взрослый мужчина, второй молодой парень, лишь изредка приходили в комнату, и то только чтобы попросить денег у мамы, которая сидела со мной.

Для этого времени, учитывая возраст родителей, благополучные роды, при которых выжил не только ребенок, но и мать, и правда были чудом, так что неудивительно, что в доме часто появлялись священники, которые так задымляли комнату своими благовониями, что я потом с трудом мог дышать, ожидая, когда наконец они закончат молитвы и уберутся отсюда восвояси.

Одной радостью были посещения отца и его младшего брата, которые, посадив тщедушное тельце на свои колени, начинали рассказывать истории из своей жизни. А повидали они на своем веку столько и такого, что у меня иногда волосы дыбом вставали, как они вообще живы остались после подобного. Перед моими глазами раз за разом проносились арабы на своих быстрых скакунах, размахивающие саблями и пытающиеся меня пленить или убить, вставала закованная в металл конница катафрактариев Византии, тяжелым ударным клином сметающая любого врага со своего пути, появлялись легионы павшей Римской империи, которые своей поступью наводили раньше страх во всем известном мире.

Эти рассказы так интересовали меня, что я в меру своих младенческих сил требовал их еще и еще, что, конечно же, приводило родных в умиление, и, едва у них появлялось свободное время, как я слушал новую историю, захватывающую меня целиком. Вот так, несмотря на изначально предвзятое отношение к этим людям, я проникся их культурой, традициями и, главное, жаждой познаний. Она была так сильна, что порой напоминала мою собственную в те времена, когда я юным выпускником академии пошел подавать документы в самое закрытое и секретное учреждение столицы — Хронопатруль. Именно поэтому мне стали близки их чувства и мысли, а еще осознание того, что просто так ждать появления Наташи точно не стоило, нужно было, во-первых, чем-то занять себя до ее появления, ну и во-вторых, меня просто невыносимо стало тянуть испытать хоть каплю тех эмоций, что пережили отец с дядей во время своих путешествий. А для этого, понятное дело, нужно было расти и набираться знаний, так что, когда выучил наконец язык, на котором говорили местные, некое наречие, произошедшее от первоначального латинского языка под названием венето, я первым же предложением удивил кормилицу. Она как раз покормила меня, а после моих слов вскрикнула и убежала прочь. Я удивленно посмотрел ей вслед, хотя особо изумляться тут, наверно, все же не стоило. Все эти годы я ни с кем не разговаривал, разрабатывая голосовые связки и легкие, поскольку те звуки, которые издавало младенческое горло до сегодняшнего дня, бесили меня не хуже хлопающих внизу дверей.

Через десяток стуков сердца прибежала встревоженная мама, которая подхватила меня на руки.

— Витале?! Ты наконец заговорил?!

— Гулять. Хочу гулять! — я, как мог, сокращал слова и предложения, чтобы они соответствовали тому, что мог знать трехлетний малыш.

— Гулять?! — удивилась она. — Мой ты ангел! Но на улице уже прохладно, тебе нельзя, ты простудишься!

— Гулять! — насупился я, и это мгновенно решило дело.

— Только недолго! — тут же не устояла мать и шикнула на кормилицу, чтобы та приготовила одежду и хороший, теплый плащ, укутать юное тельце для прогулки.

Дела были моментально заброшены, просители и посетители выдворены из дворца, а я, на руках у мамы и под охраной четырех вооруженных людей, отправился в небольшое путешествие на лодке, по Гранд-каналу, как назвала его мама, показывая и рассказывая, где и что мы проплываем.

В том, что наша семья была знатной и даже знаменитой, мне пришлось в очередной раз убедиться на собственной шкуре. Где бы мы ни проплывали и с какими бы богато украшенными лодками ни встречались, везде окружающие приветствовали графиню глубокими поклонами. Пару раз, когда мы останавливались возле лодок с паланкинами, такими же, как и у нас, мама обменивалась любезностями с дамами, которые при виде меня начинали сюсюкать и разливаться соловьями о том, какой я хорошенький. Наверно, по этой причине поездка затянулась, и мы прибыли домой в свете факелов.

— Спасибо, мама, — я поцеловал мгновенно растаявшую после этих слов женщину, которая передала меня двум кормилицам.

По ее щеке даже потекла слеза.

— Нужно срочно рассказать Энрико про то, как быстро растет его малыш! — она промокнула слезы платком и, помахав мне на прощание им же, направилась вниз.

Глава 2

1 августа 1191 года от Р. Х., Венеция

— Мама! Я хочу на рынок! — я встал на маленькой кровати и сердито посмотрел: — Сегодня день рождения! Ты обещала!

— Но дорогой, — она всплеснула в растерянности руками, — зачем тебе туда? Там грязь, вонь! Там не место ребенку! К тому же я сейчас занята, идет приготовление к празднику, у нас будет много важных гостей!

— Дядя Андреа может пойти со мной, — настаивал я, знаю одну причину, по которой тот не станет мешать моим планам.

— Но Витале, мой ангел, — Контесса не знала, что еще возразить.

— Мама, ты меня совсем не любишь, — мне пришлось применить безотказное средство, срабатывающее всегда и везде.

— Это неправда! — она залилась слезами, бросившись ко мне, обнимая и непрерывно целуя. — Не говори таких страшных слов, любимый малыш!

— Мама, дядя меня проводит, мы недолго, — обнял я ее, и это наконец решило дело.

Она согласилась и позвала младшего брата мужа. Появившийся мужчина был сухим, стройным, и, судя по острому взгляду, которым дядя нас окинул, он сразу понял, что в очередной раз попал в мои цепкие лапки.

— Уважаемый деверь, — мама наклонила голову, — не сможете ли вы сопроводить Витале по его делам? Прошу простить, что отвлекаю вас, но сегодня, как вы знаете, сам дож посетит нас, я не могу покинуть дом, оставив все на тупых слуг.

— Графиня, — он низко поклонился, — почту это за честь. Хотя должен сказать, маленькому плуту не хватает пары хороших ударов розгами.

— Андреа! — возмутилась она. — И думать забудьте!

Я, пока мама стояла ко мне спиной, показал ему язык, что, конечно же, не оставило его равнодушным.

— Я сейчас вернусь, — сказала она, спускаясь вниз за деньгами, оставляя нас одних.

— Что на этот раз? — он повернулся и спросил меня, тяжело вздыхая.

— Слышал я, что сеньорита Изабелла, внимания которой вы хотите добиться, любит изумруды, — я подошел и облокотился на перила кроватки, — а поскольку мне нужно сделать покупки, могу помочь вам с этим.

Он резко повернулся к двери, удостоверяясь, что нашего разговора никто не слышит, затем обернулся и шепотом прошипел:

— Где и от кого ты это слышал, маленький дьяволенок?!

— Я ревностный католик! — я быстро перекрестился и прочитал пару строчек известной молитвы. — Ну же! Вы поможете мне, дядя? — я поднял бровь, что, конечно же, на лице ребенка четырех лет смотрелось не совсем уместно.

— Пороть бы тебя и пороть, — не ответил он мне, но, когда пришла мама, протянул руку к большой шкатулке, которую она принесла.

— Деньги мне! — сразу отстранил я его от возможных поползновений.

— Конечно, дорогой, — мама поставила шкатулку на кровать, — здесь золото и камни, рабы нынче в большой цене.

— Спасибо, мамочка! — я протянул к ней руки и, когда она обняла меня, поцеловал ее.

Конечно, было немного совестно, что я так ей манипулирую, но иного выхода, кроме как изображать из себя избалованного и капризного ребенка, у меня не было. Никто всерьез мои просьбы не воспринимал, и, если требовалось чего-то добиться, это было проще сделать через слезы и упреки, чем через долгие уговоры.

— Эрнеста! Одень и сопроводи мальчика! — приказала графиня склонившейся служанке, та, бросившись исполнять, стала одевать меня в миниатюрный по возрасту костюм, сшитый лучшим портным Венеции как раз к сегодняшнему дню.

С умилением наблюдая за маленьким человечком, становящимся похожим на своего отца, Контесса поцеловала меня напоследок и отправилась вниз, следить за приготовлениями к вечеру.

— Эрнеста, шкатулку, и не вздумай выпустить ее из рук! — я показал рукой на лежащий на кровати предмет. Девушка поклонилась и вцепилась в нее обеими руками, она уже знала, что со мной шутки плохи, и, когда пыталась в прошлый раз настоять на своем против моей воли, ее выпороли, причем так, что неделю не могла сидеть на месте. Все мои давнишние мысли о равноправии полов, демократии и счастье для всех людей остались за стенами Хронопатруля, столкнувшись с таким количеством веков и времен, я выучил главное правило полевого оперативника, живи по правилам того времени, в котором находишься! Так что и тут после слов «мама и папа» я выучил все молитвы, чтением которых поражал не только родных, но и священников, приходивших в дом. Все до одного удивлялись и пророчили мне блистательное будущее.

— К иудею Кимхи, — когда мы вышли из дома в окружении охраны и сели в лодку, приказал я гребцам. Те беспрекословно направили ее по нужному маршруту.

Плыть пришлось недолго, все каналы и главные дома в Венеции были не сильно удалены от центра, особенно если дело касалось еврейских ростовщиков, занимавших целый квартал.

Поднявшись по каменной лестнице небольшой пристани, мы зашли в дом. Навстречу тут же выбежал низкорослый хозяин, непрерывно кланяясь.

— Ваши сиятельства! Какой почет! — причитал он, провожая нас в дом.

— Покажите все изделия с изумрудами, — приказал я, не давая дяде и слова сказать.

Иудей удивленно посмотрел на ребенка, но видя, что взрослые ему не перечат, бросился в соседнюю комнату и вскоре вернулся с шкатулкой, раскрыв которую, стал выкладывать на стол, застеленный сукном, драгоценности: колье, два комплекта серег, браслеты, диадему и еще россыпью множество колец.

— Прошу вас, благородные господа, выбирайте! — низко поклонился он.

— Не вижу тут жемчужного ожерелья, — я не бросил на блеск камней и одного взгляда, — того, что маркиз де Оренье заложил у вас.

Глаза ростовщика, как, впрочем, и моего дяди, поползли на лоб.

— Но позвольте, ваше сиятельство, — забормотал он, — еще не вышел срок, я не могу вам его продать.

— Сколько вы ему ссудили за него? — спросил я, не слушая.

— Пятьдесят шиллингов, — пробормотал тот.

Я протянул руку к служанке, та безропотно открыла шкатулку, и я отчитал двадцать пять золотых Византийских монет, что было по весу золота примерно в два раза больше указанной им суммы. Закрыв крышку, куда попытался было сунуть нос мой родственник, я поставил их ровными столбиками на столе ростовщика. Тот быстро произвел в голове расчеты, аналогичные моим, и без колебаний достал из стола деревянный пенал, открыв который, я увидел то, что искал.

Забрав его и не слушая рассыпающегося в благодарностях иудея, я направился на выход. Мое сопровождение и охрана двинулись следом. Сев в лодку и приказав плыть на арабский рынок, я протянул пенал с драгоценностями дяде.

— Думаю, увидев это, сеньорита Изабелла будет к вам более благосклонна.

Он взял его, покрутил в руках и засунул себе за пазуху.

— Можешь хотя бы объяснить, во что ты меня втравливаешь? — серьезно спросил он шепотом, чтобы не слышали гребцы и охрана.

— Отец сеньоры Изабеллы — купец, как вы, наверно, знаете, — я наклонился к нему ближе, — последнее его путешествие было не совсем удачным, так что ему пришлось продать колье своей недавно почившей супруги заезжему французу, который, в свою очередь, проигрался в карты. Выводы, дядя, сделаете сами? Я почему-то уверен, что, получив подобный подарок, девушка не будет долго упорствовать.

Глаза Андреа все расширялись и расширялись.

— Как?! Во имя Святой Богородицы, как ты это мог узнать?! Как вообще тебе это в голову пришло?! Ты ведь ребенок!

— Я очень умный! — с бахвальством, свойственным именно детям, я гордо выпрямился, чем вызвал у него кривую усмешку и недоуменное покачивание головы.

Больше он ничего не спрашивал, пока мы не прибыли на самый большой невольничий базар, которым заправляли арабы. Матушка была права, тут на небольшой территории во множестве загонов, в которых держали людей, а не скот, стояла вонь тысяч человеческих тел.

— Кого ты хочешь купить? — дядя недоуменно на меня посмотрел, когда мы покинули лодку.

— Вы все увидите.

Увидев герб на лодке с серебряной и красной полоской, к нам мгновенно подскочил один из главных распорядителей рынка. Смуглокожий араб, закутанный в одежды под самый свой длинный нос. Он закрутился возле дяди, на неплохом винето интересуясь, чем сможет помочь семье Дандоло. Тот, все еще задумчивый после нашего разговора, просто ткнул пальцем на меня, со словами.

— Покупатель он.

Сын пустыни если и удивился подобному, то не сильно, перейдя к умасливанию уже меня.

— Мне нужны китайцы, римляне, русы, греки, французы, норманы, египтяне и арабы.

— Господину требуется кто-то конкретный из перечисленных? — удивился он. — Какого пола?

— Любого! Я сам выберу, кто мне подходит! — спокойно ответил я. — Или я пришел не на лучший рынок города?

Он тут же засуетился, заверяя, что даже если кого-то не найдут здесь, то за городом у них есть еще товар, гораздо больше, чем здесь. Повернувшись к своим помощникам, он гаркнул на своем гортанном наречии, отдавая какие-то быстрые приказы. Едва ли не с десяток человек бросились их выполнять. Через полчаса передо мной стояли чуть ли не с две сотни человек: мужчин, женщин, стариков, детей. Большинство было светлокожими и русоволосыми, но имелись и те, кого я запросил отдельно.

— Нужны толмачи, которые понимают их языки, — повернулся я к главному распорядителю, тот кивнул, предоставил мне троих своих помощников.

Обходя строй, я видел, как на мне скрещиваются сотни различных взглядов, то ненавидящих, то безразличных и покорных.

— Имя, страна, какими языками владеешь? — через толмача обратился я к первому взрослому, по виду французу, который обжег меня яростным взглядом.

— Поль Генуа, Франция, французский и немного английский.

Я попросил одного из арабов поговорить и выяснить уровень его английского, оказалось, примерно «моя твоя не понимать».

— Кто еще француз, но знает хотя бы пару дополнительных языков, — обратился я к толмачам, те на французском стали выкрикивать это в толпу. Гремя кандалами, шаг вперед сделал болезненного вида юноша, с огромной надеждой в голосе сказав:

— Я владею латынью, французским и немного греческим.

По латыни и я знал пару предложений, но в своих силах не был до конца уверен, поэтому опять обратился к толмачам. Хотя тут помог и дядя, который, оказывается, тоже ей владел, хоть и не на хорошем уровне.

Навыки юноши устроили меня, поэтому его отвели в сторону, а я пошел дальше, стараясь найти того, кто, кроме своего родного, мог бы сносно изъясняться еще на одном или парочке языков. Отобраны таким образом были еще девушка-гречанка, говорившая на родном и арабском языках, а также русоволосый парень из Новгорода, который владел еще и татарским.

— Господин, из другого лагеря везут вам настоящего китайца, — обратился ко мне араб, уже понявший, какие барыши сулит ему мое посещение. Поскольку цену на рабов я даже не запрашивал, выбирая тех, кто подходил мне по нужным критериям, он явно готовился заломить большую цену.

— Эй, парень! — ко мне внезапно обратился высокий, крепкий мужчина с такими голубыми глазами, что становилось завидно.

Я повернулся к нему.

— Не владею языками, кроме своего нормандского, но могу обучить тебя бою на мечах, топорах, двуручном копье.

— Род занятий?

— Воин, был наемником в Византии, — пожал покатыми плечами мужчина.

— У вас есть еще воины? — обратился я к арабу. Тот, кивнув, попросил привести еще двух человек. Неудивительно, что одним оказался араб, вторым рус.

— Чего это вы своих единоверцев продаете? — удивился я, даже не надеясь встретить на арабском рынке невольника мусульманина.

— Это отродье шакала предало веру, — прошипел, словно змея, распорядитель, — если бы не слово повелителя, его бы убили.

— А это ваш повелитель распорядился, чтобы его продали в рабство? — еще больше удивился я.

Тот сплюнул в сторону молчавшего араба и выругался на своем наречии.

— Освободите всех троих от оков, дайте им палки, пусть покажут, на что способны, — приказал я.

На бесплатное зрелище стали подтягиваться остальные продавцы, хотя охрана не стала зевать и демонстративно положила стрелы на тетиву своих изогнутых луках, давая понять невольникам, что шутить тут с ними никто не будет.

Глава 3

Первой парой стали норман с русом. Северянин быстро разобрался с противником, не оставив ему ни шанса. А вот когда напротив него встал араб, зрелище стало много интереснее. По кратким стычкам и мгновенным отходам было понятно, что они стоят друг друга, поэтому, остановив поединок, я приказал снова заковать их и перевести туда, где уже ждали другие невольники, обратившие на себя мой взгляд чуть ранее.

— Вот, молодой господин, китаец, — к нам подбежал один из арабов, приведя за собой сморщенного старика, и правда похожего на представителя этой нации. К сожалению, этого языка, кроме пары слов, никто не знал, так что пришлось его брать до кучи, с фразой «потом разберусь». Он был последним, и распорядитель рынка, перебегая взглядом по шестерым невольникам, пошевелил губами, подсчитывая, сколько может за них запросить.

— Шестьсот шиллингов, — наконец его жадность победила рассудок, и он назвал цену, от которой ахнули сначала дядя, а затем и сами невольники.

Покосившись на горящий алчностью взгляд продавца, я спросил:

— Это почти килограмм золота, вы в своем уме, уважаемый?

— Такова моя цена за этих рабов, — гордо ответил он.

Протянув руки к шкатулке, я получил ее, заглянув внутрь. Золотых монет осталось не так чтобы много. Взгляд притянули лежащие в отдельном углублении кроваво-красные рубины.

— Оцените, — я достал все, что были, и протянул ему.

«Не думал, что рабы такие дорогие, даже с учетом накрутки, что он сделал», — подумал я, погружаясь в уныние. Я думал, что с этими деньгами скуплю тут полрынка, а на деле хватило лишь на шестерых рабов, из которых один старик, а второй полудохлый студиозус.

Тем временем все вокруг засуетились, пригласили откуда-то старика-оценщика, который долгим взглядом осматривал камни под угасающими лучами солнца.

— За эти пять камней отдам не больше ста шиллингов, — наконец озвучил он свою цену.

Я скрипнул зубами, поскольку даже с учетом этого, мне все равно не хватало еще половины. Повернувшись к дяде, я умоляюще на него посмотрел, но тот развел руками, в принципе, что я от него хотел, он сам был без денег после крупной покупки кораблей.

— Что я вижу, у сына семьи Дандоло нет денег? Совсем пошли по миру? — внезапно рядом раздался ироничный голос, оглянувшись на который, я увидел улыбающегося толстячка в паланкине, на котором красовался герб вставшего на задние лапы золотого льва на бело-красном фоне. Четыре дюжих слуги вынесли хозяина из лодки, поставив носилки рядом со мной, пока я находился в поисках наличности.

— Простите, господин, — я повернулся к нему и, сжимая кулаки от бессильной ярости из-за того, что попал в такую переделку из-за собственной глупости, старательно растянул улыбку, — с кем из достопочтимого рода Бадоэр я веду разговор?

— О, даже так, — толстячок вылез из паланкина и чуть склонил голову, — Франческо Бадоэр, к вашим услугам.

— Витале Дандоло, к вашим услугам, — я значительно ниже, чем он мне, поклонился, проклиная себя в душе разными словами за это унижение. — Господин Франческо, не будет с моей стороны большой наглостью попросить у вас в долг? — обратился я к нему сразу после этого. — Сегодня вечером в нашем доме праздник, я бы хотел пригласить вас на него, тогда же смогу вернуть вам деньги.

— Витале! — предупреждающе вскрикнул рядом дядя, хватаясь при этом за эфес меча.

— Ты уверен? Юный отпрыск дома Дандоло? — мой собеседник еще более удивленно на меня посмотрел. — Приглашаешь меня в ваш дом?

— Да, господин, теперь в любом случае, даже если все будут против, — я наступил ногой на сапог дяди, чтобы он не отвлекал своими протестующими возгласами.

Толстячок помахал пальчиком, и подбежавший слуга передал ему толстый мешок с монетами. Он попытался сам передать его арабу, но я извинился и нагло забрал его. Только когда объединил свои деньги с этими, протянул всю сумму распорядителю рынка.

— Вас устраивает, уважаемый?

Тот забрал, отдав подсчитывать, и только после подтверждения поклонился мне.

— Да, господин, здесь вся сумма.

— Благодарю вас за уделенное мне время, — раскланялся я с ним, держа себя в руках.

И, приказав купленным рабам следовать к лодке, уже более почтительно раскланялся со своим спасителем.

— Сегодня в семь я жду вас у двери дворца, господин Франческо.

— Буду, — кивнул тот и, забравшись в свой паланкин, махнул рукой слугам, отдавая приказ нести его по делам. Видимо, он тоже приехал сюда за покупками.

С трудом расположившись в лодке всей толпой, мы доплыли до дворца, и, только зайдя внутрь и убедившись, что за нами закрылись ворота, я дал волю чувствам. Слезы обиды и досады брызнули из глаз, поскольку я оставался в теле ребенка, в котором восприятие жизни было несколько иным, чем в теле взрослого. Так что под ошарашенными взглядами рабов и слуг я проревелся, но, как только слезы высохли на моих глазах, снова стал тем, кем был прежде, натянув на лицо маску невозмутимости.

— За мной, — приказал я рабам следовать позади, а дядя, попрощавшись, ушел по своим делам.

— Винченсо! — я шел по коридорам, пугая своей гремящей и звякающей кандалами процессией всех слуг, поскольку мы шли по их крылу.

— Да, мой юный господин! — из кухни показалось довольное лицо управляющего, которое при виде шести ободранных, вонючих людей стало резко киснуть.

— Заселить по половой принадлежности, расковать, отмыть, одеть, — приказал я.

— А? Что? — он недоуменно смотрел то на четырехлетку, стоящего перед ним, то на группу рабов позади.

— Винченсо, тебя тоже приказать выпороть?! — взбеленился я. — Приказов не понимаешь?!

Слово «порка» было хорошо услышано.

— Я все понял, юный господин, — он тут же низко мне поклонился, — а что значит первое ваше распоряжение?

— Девочку поселить отдельно от мальчиков, дурак, — остывая, показал я пальцем на гречанку.

— Все будет сделано, — он тут же сунулся в комнату для прислуги и уже там раздал приказы.

— Приставь охрану, — напоследок бросил я, — нужно матушке сказать, что я вернулся.

Он поклонился, начав гонять слуг, чтобы те пошевеливались и повели рабов куда-то в глубь крыла дворца.

***

— Дорогой! — графиня, увидев меня, бросилась навстречу. Я, снова начав рыдать, упал в ее объятья. Детский организм заново переживал недавнее унижение, которое я почувствовал на рынке, когда просил занять денег у враждующего рода своей семьи.

— Что случилось, мой ангел? Кто тебя обидел? — обеспокоенно заворковала она, пытаясь меня успокоить.

— Мне не хватило на покупку рабов мама, — я отстранился, — мне! Дандоло!

— Мы сейчас это исправим, дорогой, не расстраивайся, — она гладила меня по голове, — сейчас поручу слугам, они выкупят твоих рабов.

— Не нужно, мне пришлось попросить в долг, — успокоившись, я сполз с ее рук, — сегодня на моем дне рождения будет еще господин Франческо Бадоэр, распорядись, пожалуйста, чтобы ему выделили место.

У графини глаза полезли на лоб, точно так же, как до этого у дяди Андреа.

— Но… но… дорогой, я понимаю, ты еще слишком мал, но, видишь ли, наши семьи сейчас находятся в кровной вражде.

— Я это знаю, мама, теперь представь каково было мне просить у него!

Женщина покачала головой.

— Не знаю, нужно поговорить об этом с твоим отцом, я не могу принять одна такое решение.

— Хорошо, если господина Бадоэра не пустят к нам в дом, я отправлюсь праздновать свой день рождения в ближайшую таверну, — я насупился и уперся ногой в пол, так, как всегда делал, когда настаивал на своем.

— Пошли, расскажешь мне по дороге, — она подхватила меня за руку, направляясь к кабинету отца.

Тот, готовясь к дальней дороге, поскольку ему завтра нужно было отбывать в Константинополь, внимательно выслушал меня и задумался.

— За то, что ты без моего разрешения пригласил в дом врага, получишь пять плетей.

— Энтони! — тут же мама закрыла меня собой. — Не вздумай!

Тот не обратил на ее потуги ни малейшего внимания.

— Завтра утром, перед отъездом, я сам тебя накажу.

— А вот за твое поведение, достойное нашего дома, я выделю тебе доход в размере ста шиллингов в месяц, чтобы ты ни в чем не испытывал нужды.

— Этого ни на что не хватит! — вслух произнес я, заставив обоих родителей переглянуться.

— А позвольте узнать ваши планы, юный отпрыск? — старик с улыбкой на меня посмотрел.

— Я хочу выучить латынь, греческий, русский, арабский, нормандский, китайский, а также начать заниматься с воинами! Мне пора учиться себя защищать!

Соляные столбы, в которые на мгновение превратились родители, меня изрядно позабавили, но мама нарушила все очарование, бросившись обнимать и целовать.

— Ты для этого купил столько рабов? — поинтересовался отец, вспомнив из моего рассказа, что я выбрал весьма разношерстную команду.

— Да, каждый знает один-два языка, есть два воина, которые неплохо себя показали в тренировочном поединке, — закивал я, — если не верите, спросите дядю!

— Обязательно это сделаем, но только после ужина, нам скоро нужно идти встречать гостей, ты пока переоденься в запасной костюм.

— Хорошо, отец, — я низко поклонился обоим и пошел к себе, краем глаза ухватив влюбленный взгляд матушки и задумчивый отца.

***

Гости и правда вскоре стали подъезжать, кто на лодках, а кто и на портшезах, благо летняя августовская ночь была тиха и прохладна. Я видел в окно, как матушка с отцом принимали гостей, встречая всех у пристани дворца, и когда время подходило к семи, сам бросился вниз, чтобы с приглашенным мной гостем не случилось проблем. Стараясь не мешать родителям, я остался позади них в саду, высматривая знакомый герб посреди множества прибывающих средств передвижения.

«А вот и он», — завидел я пышную лодку со знакомым львом и бросился к отцу, чтобы показать на нового гостя.

Увидев меня, тот сначала насупился, но быстро пришел в себя, беря за руку и подходя к пристани, на которую сначала высадилось около десятка пышно одетых вооруженных людей с гербами рода Бадоэр, и только потом появился мой знакомый, сопровождаемый девушкой лет двенадцати. Ее лицо укрывала тонкая вуаль, но, видимо, отец и мама знали ее, поскольку удивленно посмотрели на эту пару.

— Господин Франческо, — я склонился чуть ниже, — позвольте поблагодарить вас за принятое приглашение и представить родителям.

Толстячок, которого тут же окружила его свита, ехидно улыбнулся, видя, как багровеет лицо отца при моих словах.

— Не беспокойся, Витале, мы с твоим отцом отлично друг друга знаем, но вот с прекрасной хозяйкой дома я не был лично знаком, до сегодняшнего дня. Сеньора, это честь для меня.

— Тогда позвольте представить, графиня Контесса Минотто, лучшая мама на свете, — я немного отступил от точного соблюдения этикета, но в конце концов должно же быть что-то детское в моих поступках, и так за сегодня превысил все лимиты «взрослости» для четырехлетнего ребенка.

Мама чуть покраснела от такого представления, но тем не менее сделала неглубокий реверанс в знак уважения.

— Я попрошу Джованни проводить вас в дом, — отец склонил голову, показывая Франческо, что его внимания ждут и другие, на что тот, конечно же, согласился.

— Позвольте вас проводить, — я остановился рядом с толстячком и девушкой, которая заинтересованно рассматривала меня через свою накидку. Но поскольку он решил не представлять нас друг другу, я сделал вид, что ее нет рядом, чем заработал недовольное «пф-ф» из ее уст.

Глава 4

На удивление отца, Франческо Бадоэр и его свита вели себя спокойно. Наоборот, было впору бросаться на своих родственников, которые откровенно задевали нежданных гостей, когда думали, что этого никто не видит. В такие моменты рядом появлялся я и пристально смотрел на зачинщиков, обычно этого хватало, чтобы на время конфликты утихали.

Даже дож, прибывший последним, и тот был удивлен, увидев сеньора Франческо в нашем доме, он высказал пару благодарственных слов главам обоих семейств, которые впервые за двести лет пошли навстречу друг другу. Переубеждать его, конечно же, никто не стал, поэтому, едва он ушел, следом заторопился и мой гость.

Я, естественно, пошел его провожать, не забыв захватить кошель с вышитым гербом семьи. Дождавшись, когда его свита и сопровождающая девушка сядут в лодку, я протянул деньги.

— Сеньор, позвольте вернуть вам долг.

Тот хмыкнул, не притрагиваясь к кошелю.

— Считай это подарком на свой день рождения, юный отпрыск Дандоло.

Я едва не насильно вложил ему кошель в руку.

— Господин Франческо, я всегда плачу по своим счетам. И сейчас, и в будущем.

Ехидная улыбка сползла с его лица, и он стал предельно серьезным, услышав последние слова.

— Я запомню это, сеньор Витале.

Мне оставалось только склониться перед ним, направляясь в дом. Мои дела на сегодня были закончены, оставалось заняться перед сном расписанием. С завтрашнего дня я планировал начать настоящую учебу, а для этого следовало тщательно продумать свой день, оставляя в нем время для еды, прогулки, а также разогрева мышц. Я не планировал давать столь юному телу большие нагрузки, пока копошащийся и что-то перестраивающий в теле симбионт не будет готов предоставить мне больше возможностей. Пока же было достаточно того, что он подготовил мой мозг к обильному приему информации, все как я любил в свое время. Оставив взрослых праздновать, я поднялся наверх, забирая с собой толстую восковую свечу.

***

— Витале! — утром меня разбудил громкий голос отца, так что я, с трудом разлепив глаза, поднял голову от деревянного стола, на котором вчера заснул. Часть букв расписания отпечатались у меня на щеке и пришлось стирать это безобразие, пока в комнату не нагрянули родители.

При виде плети в руках главы семейства мне стало не по себе, но вот в другой руке он держал письмо, которым возбужденно потрясал в воздухе, показывая его то мне, то маме. Оба родителя при этом громко восклицали и вспоминали Деву Марию.

— Что случилось? — я спрыгнул со скамейки, которая была мне еще высока, и подошел к ним ближе, косясь все время на его левую руку, где находилось орудие наказания.

— Письмо от главы рода Бадоэр, — он протянул мне официальный документ, поскольку на нем красовалась обломленная восковая печать, скрепляющая документ.

Я бегло пробежался взглядом по листу, что тут же отметила мама, увидев заодно на моей щеке чернильные буквы. Ойкнув, она сама бросилась их оттирать, не позвав даже прислугу.

— Значит, та таинственная девушка вчера была его дочерью? — я вернул ему документ. — Ответь отказом, я не собираюсь жениться ни сейчас, ни в ближайшем обозримом будущем.

Отец удивленно замер.

— Мы, конечно, слышали вчера про твои планы, и, раз уж зашел такой серьезный разговор о твоем будущем, будь добр, пожалуйста, посвяти нас в свои грандиозные задумки хотя бы на ближайшие пять лет.

— Тут нет никакого секрета! — я гордо поднял голову. — Я стану великим мореплавателем, полководцем, политиком, как ты отец, только быстрее!

— Ха-ха-ха! — оба родителя не смогли сдержать смеха и закатились так громко, что в комнату заглянули его охранники. Увидев, что взрослые хохочут над надувшимся от возмущения ребенком, они удалились, оставив нас втроем.

— И вы мне крайне в этом поможете, если не будете ограничивать в средствах! — воинственно продолжил я, отбиваясь от объятий графини, которая в порыве умиления стала меня обнимать и тискать.

— И сколько же вам нужно, великий полководец?! — смеющийся отец лукаво на меня посмотрел.

— А сколько у нас есть? — на иудейский манер спросил я, что вызвало еще больше смеха.

— Много, у нас много денег, — устав смеяться, он опустился на скамью.

— Тогда разреши хотя бы под присмотром матушки тратить столько, сколько нужно для моего обучения! Почему я вынужден выпрашивать деньги у наших врагов?!

Тут он посерьезнел и взглянул на плетку.

«Чую, зря я ему об этом сейчас напомнил», — пронеслась в голове мысль, верность которой он тут же подтвердил.

— Кстати, да, ложись, — он показал жестом на свои колени.

— Энрико! — мама сразу забеспокоилась, подходя ближе.

Я безропотно лег и принял пять ударов по филейной части, но, поднявшись, спокойно спросил:

— Ну так что, отец? Теперь мне можно будет тратить деньги?