Оглавление

1. Джихад по-русски
2. 1
3. 2
4. 3
5. 4
6. 5
7. 6
8. 7
9. 8
10. 9
11. 10
12. 11
13. 12
14. 13
15. 14
16. 15
17. 16
18. 17
19. 18
20. 19
21. 20
22. 21
23. 22
24. 23
25. 24
26. 25
27. 26
28. 27
29. 28
30. 29
31. 30
32. 31
33. 32
34. 33
35. 34
36. 35
37. 36
38. 37
39. 38
40. 39
41. 40
42. 41
43. 42
44. 43
45. 44

1

— Хлопец, давай к столу! Да ты не стесняйся, садись, я ж от всей души. Вон, гляди, сальце домашнее, с прожилками, ты такого отродясь не едал. Огурчики с огорода, сам растил, сладкие, аж во рту тают. Горилка, тоже домашняя, чистая, как слеза. Это тебе не какая-нибудь там отрава «на бруньках», а настоящий буряковый первач. Давай, хлопчик, без церемоний. Нам ведь до Москвы ещё ого-го сколько вместе ехать.

Пожилой хохол, плотно сбитый, кряжистый, с широкой костью, по-хозяйски разложил на столике нашего купе домашнюю снедь, может и не слишком богатую по ассортименту, зато в огромном количестве. Одному столько не смолотить, это уж точно. Однако я отказался.

— Я не ем сало.

Он удивлённо вскинул левую бровь и сокрушённо покачал головой.

— Считай, хлопец, что ты ещё и не жил. Без сала нельзя, в сале — источник жизни, сало и есть сама жизнь.

Я не любил сало. Я его ненавидел. Когда-то давно, в другой жизни, моё отношение к салу было вполне лояльным — как и ко всем другим составляющим моего привычного рациона. Но чеченская бойня напрочь отсекла мою прошлую жизнь, обнулила ценности, коренным образом изменила привычки, пристрастия, взгляды на жизнь. С войны я пришёл другим человеком. Прежний Иван Рукавицын навеки остался на поле боя. Убит, уничтожен, втоптан в жирную чеченскую грязь, пеплом развеян по ветру.

«Сало в окопах» — так мы их называли. Тех украинских наёмников, которые добровольно вступали в бандформирования чеченских боевиков и сражались против российских федеральных войск. По жестокости они превосходили даже чеченцев, не уступая, пожалуй, лишь афганским и арабским наёмникам. Этих «братьев-славян» в плен не брали, и они это знали. Знали, что прощения им не будет никогда. Поэтому дрались отчаянно, до последнего патрона. Было среди них немало снайперов.

Помню, захватили как-то наши бойцы одного такого хохла-оборотня, вместе с его «эсвэдэшкой». Сколько уж он наших бойцов положил, один Бог знает. Здоровый рыжий детина, наглый, сытый, холёный, всё ухмылялся и требовал представителей ОБСЕ. В кармане его бушлата мы нашли с десяток жетонов-«смертников» — всё, что осталось от наших ребят, павших на поле боя. Этого было достаточно, чтобы решить судьбу «коллекционера». Всю ночь наши пацаны крутили его на «тапике», периодически обливая водой, а утром всей ротой отметелили так, что ни одной косточки целой не осталось. Спесь с него слетела в два счёта. Переломанного, всего в крови, бросили в яму. Три дня его там держали, без воды и пищи, а потом вынули и повесили за ноги на самом высоком дереве — чтоб его землякам с «чеховской» стороны хорошо видать было.

Эти жетоны ещё долго стояли у меня перед глазами. Меня преследовало одно и то же видение. Тихое украинское село, в центре — крепкий, богатый домина. В горнице, в кресле-качалке, сидит этот рыжий «герой войны» и покуривает трубку. Рядом суетятся ребятишки, счастливая жинка накрывает на стол. Семейная идиллия… За его спиной, на стене, висит фотография: он в камуфляже, со своей «эсвэдэшкой», на фоне заснеженных гор, а вокруг — смуглые бородачи, собратья по оружию, под зелёным знаменем ислама. Ниже, под фотографией, аккуратно развешаны «смертники» — боевой трофей. А рядом другое фото, пожелтевшее от времени: его дед с группой советских бойцов на фоне рейхстага. Герой другой войны.

Так могло быть. Но так не стало: рыжий хохол с той войны не вернулся…

Я ненавидел сало. Но объяснять причину моему случайному попутчику я не буду. Мне вообще не хотелось с ним ни о чём говорить.

Однако он не отставал.

— Послушай, хлопец, я ведь не слепой. Вижу, гложет тебя что-то. Война?

Я вздрогнул. Прямо в точку попал.

Он кивнул.

— Можешь не отвечать, парень, и так всё ясно. Что, видать, крепко насолили тебе хохлы?

— Дед, давай закроем эту тему.

— Да ты погоди, хлопчик, не руби с плеча. Знаю, много моих земляков подлости наделали на той войне. Но ты на всех-то не серчай, хлопец, по нескольким выродкам обо всём народе не судят.

— А я и не сужу, не моё это дело — судить кого-либо, — начал горячиться я. — Живите как хотите, а в душу ко мне не лезьте. Не люблю я этого.

— Как знаешь, парень.

Он надолго замолчал. А потом сказал, взвешивая каждое слово:

— И всё же, если можешь, прости нас за всё. Земля-то у нас одна.

Я махнул рукой и вышел из купе. Разбередил мне душу этот старый хохол.

Очень хотелось курить.

2

Я не сразу пошёл в тамбур. Опустил в коридоре окно и подставил пылающее лицо свежему майскому ветру. Мимо проносились бескрайние поля, едва тронутые зеленью, вдоль железнодорожного полотна тянулась бесконечная лесополоса. Изредка, словно из ниоткуда, возникали деревушки и тут же исчезали. Мелькали, подобно двадцать пятому кадру, крохотные полустанки. Май — моё любимое время года. Природа ещё только пробуждается от зимней спячки, но уже по-летнему тепло. Нет ещё того буйного июльского разнотравья, трава на полях и листва на деревьях робко распускаются навстречу весеннему солнцу, словно опасаясь, что зима ещё может вернуться и загубить едва зародившуюся жизнь. Только в мае листва имеет тот неповторимый светло-зелёный цвет, который грубеет с наступлением лета, а к августу она покрывается слоем пыли, отчего листья и трава кажутся серо-зелёными, грязными и старыми. Май для меня — символ молодости и возрождения к жизни…

— Пассажир, закройте окно! — ворвался в мои думы строгий голос проводницы.

Тьфу! Как мимолётны в нашей жизни минуты покоя!.. Я сунул в зубы сигарету и потопал в тамбур. Настроение было испорчено окончательно.

В тамбуре было накурено, хоть топор вешай. Помимо меня, здесь топтался ещё один мужичёк. Примерно моего возраста, с ёжиком жёстких волос на голове, с пухлыми, как у хомяка, щеками. Увидев меня, он дружелюбно улыбнулся, обнажив два по-заячьи крупных верхних резца. Чем-то в этот момент он был похож на Макаревича.

— Куда едешь, друг? — спросил он.

— В Москву, — ответил я односложно. Мне не очень-то хотелось заводить новое знакомство.

— А сам откуда будешь?

— Из Москвы.

— Это потому что земля круглая, да? — хихикнул он. — А я из Синегорска. Туда и еду, с семьёй. Слыхал такой город?

Я кивнул. Объяснять, что я сам родом из этого небольшого городка в самом центре России, я не стал.

— Неужто слыхал? — не отставал он. — Его и на карте-то с трудом найдёшь. Слушай, друг, выпить хочешь? — внезапно изменил он направление разговора. Вернее, монолога, поскольку я практически молчал.

Выпить сейчас не помешало бы. Может быть, это хоть как-то развеет мои мрачные мысли.

— Хочу, — согласился я.

— Так чего же мы ждём? — обрадовался он. — Идём ко мне в купе, у меня бутылочка хорошей водки припасена, а одному пить как-то не в кайф. Ты в каком купе едешь?

— В четвёртом.

— А я в пятом. Соседи, выходит. Меня зовут Руслан.

Он протянул мне руку. Я нехотя её пожал. Рука была пухлой, мягкой, не привыкшей к физическому труду.

— Иван, — представился в свою очередь я.

Мы выкинули в пепельницу свои окурки и вышли в коридор.

Коридор был пуст, пассажиры сидели в своих купе и потихоньку маялись от клаустрофобии. Мы прошли уже половину пути — Руслан впереди, я следом, — как дверь одного из купе распахнулась и из него вышла женщина. Не первой молодости, но с хорошо сохранившейся фигуркой и симпатичной мордашкой. В тайниках моей памяти при виде её что-то всколыхнулось, всплыли какие-то смутные образы чего-то очень далёкого, почти забытого. Я мотнул головой, стряхивая наваждение. Нервы всё это, нервы…

Женщина увидела нас и замерла. Её напряжённый взгляд буквально буравил нас. Потом вдруг сорвалась с места и бросилась нам навстречу. Бесцеремонно отстранив в сторону моего спутника, она буквально повисла у меня на шее.

— Ванюша! Рукавицын!

Я аккуратно, но настойчиво отстранил её от себя. Вгляделся в её лицо.

— Наташка?.. — неуверенно произнёс я. — Самойлова?..

— Неужели я так изменилась, Ванечка? — кокетливо улыбнулась она.

— Нисколько, — обрёл я былую уверенность. — Просто не готов был встретить тебя здесь. Сколько лет-то пролетело!

— Да уж немало. — Она повернулась к моему спутнику. — Русланчик, знакомься, это Ванюша Рукавицын, мой старый-престарый школьный друг.

— Не такой уж и старый, — улыбнулся я в ответ.

— Вместе школу в Синегорске кончали, — продолжала она, обращаясь к этому типу, который, как я понял, оказался её мужем. — Как я рада тебя видеть, Ванюша! Как будто и не было всех этих лет.

Руслан, бледный и мрачный, стоял рядом и нервно подёргивал руками. Хомячьи щёки слегка вибрировали. Встреча двух бывших одноклассников в восторг его явно не привела.

— Что же мы в коридоре-то стоим! — спохватилась Наташа. — Пойдём к нам, с пацанами своими познакомлю.

— Да мы, собственно, туда и направлялись, — заметил я и кивнул на Руслана. — Твой муж пригласил меня на рюмку водки.

Она нарочито грозно посмотрела на супруга.

— Так, опять за старое? Ну да ладно, сегодня можно. Не каждый день ведь встретишь старинного школьного друга.

Я мысленно усмехнулся. Школьного друга… Мы никогда не были друзьями. Просто учились в одном классе, с первого по десятый, одно время даже сидели за одной партой, но дружбу не водили. У меня был свой круг приятелей, у неё — свой, и наши круги практически никак не пересекались. Правда, в пятом классе я был тайно в неё влюблён (никому, даже под самыми страшными пытками, я бы в этом тогда не признался), но к шестому эта лёгкая влюблённость успела выветриться.

— Причина уважительная, — улыбнулся я, галантно уступая даме дорогу.

— Ты почему не сказал, что тоже из Синегорска? — толкнул меня в бок Руслан.

Я пожал плечами.

— Не захотел.

Он, кажется, обиделся. Вообще, странный тип этот Русланчик. Сначала липнет, как репей, а потом обижается, когда его в упор не замечают.

Два пацана, один лет двенадцати, второй года на два старше, лежали на верхних полках и резались в тетрис. На нас — ноль внимания. Мы расположились внизу. Выпили, закусили, вспомнили былые годы, перемыли косточки бывшим одноклассникам. Говорили в основном мы с Наташкой, Русланчик же всё больше пыхтел, мрачнел на глазах и налегал на водку.

— Санька Морозов основал свою фирму и сейчас преуспевающий бизнесмен, — рассказывала Наташа, — Славик Христенко — главный врач в нашей поликлинике, Ольга Кривцова работает диктором на местном радио, Мишка Пантелеев — в городской администрации. А остальные разлетелись, кто куда. Много ребят после армии в город уже не вернулись, девчонки замуж повыскакивали и тоже упорхнули. Все худо-бедно свою жизнь устроили. Один только Колька Евсеев окончательно спился. Жена его бросила, дети знать не хотят, жилья нет — всё пропил. Бомжует где-то по подвалам, с такими же, как он сам, алкашами.

— Колька? Так он же у нас лучше всех учился! — удивился я. С Колькой в своё время мы были большими друзьями.

— Он пить начал, когда из Чечни вернулся. Я его тогда не узнала. Длинный, худой, щёки ввалились, в глазах пустота. Зомби, а не человек.

Я кивнул.

— Это ты очень верно заметила, Наташа. С той войны возвращаются зомби. Люди остаются там. Навсегда.

— Ты там был? — тихо спросила она.

— Был.

— Но ты же пить не начал!

— Начал. Два месяца по возвращении пил беспробудно, а потом как отрезало. Если б не пил тогда, давно бы в психушку угодил… Сама-то чем занимаешься?

— Магазинчик небольшой держу. А сейчас вот из отпуска возвращаемся…

Час пролетел незаметно. Экскурсия в наше общее детство затронула в душе давно дремавшие воспоминания, пробудила острую ностальгию. В принципе, с Наташкой Самойловой нас ничто не связывало, только одно — школьные годы. Двадцать лет минуло со школьной поры, эта женщина была мне совершенно чужой, и в то же время какие-то интимные флюиды объединяли нас. Эти флюиды исходили из детства. Мы знали друг друга детьми. То есть теми, кем мы были на самом деле. С годами наша истинная сущность, ещё обнажённая в детстве, обрастала житейскими наростами, социальными условностями, мерзостями продажной войны, семейными дрязгами. Это как годовые кольца у дерева: каждое новое кольцо всё больше и больше, всё глубже скрывает сердцевину, в которой сокрыта душа, и чем дальше от центра, тем грубее оболочка.

Я уже порядком захмелел и потому решил возвращаться в своё купе. Руслан, изрядно накачавшийся, в упор смотрел на меня бычьим взглядом, словно я был для него красной тряпкой. Я усмехнулся, попрощался с Наташей, по-простецки хлопнул её муженька по плечу и пошёл к себе.

Старый хохол встретил меня молча и возобновлять душещипательную беседу не стал, за что я остался ему весьма благодарен. Он не спеша уничтожал свои продовольственные запасы, обильно запивая их домашней самогонкой. Я забрался на верхнюю полку и уставился в окно. На соседней полке дрых странный мужичёк субтильной наружности и неопределённого возраста. Маленький, щупленький, в очках, похожий на бухгалтера. Едва он появился в нашем купе, как сразу достал из дорожной сумки бутылку водки, в два стакана выдул её — молча, в одиночку, потом заполз на свою полку и отключился. Это было вчера вечером, с тех пор он так и лежал в отключке. Вырвался, видать, мужичёк из семейных оков, вот и решил гульнуть по полной, отметить краткий миг свободы.

Я лежал на животе и пялился в окно. Мерный стук колёс, ритмичное покачивание вагона и однообразный пейзаж за пыльным стеклом действовали на меня умиротворяюще. К чёрту все проблемы! Я еду домой, в Москву, к жене, к сыну, а это самое главное. Всё остальное в этой жизни не имеет значения.

Командировка моя закончилась. Задание главного редактора нашей небольшой газетки, в которой я трудился уже более полугода, я выполнил полностью, и теперь с лёгким сердцем мчался в первопрестольную. Отношения с шефом у меня складывались сложные, однако, надо отдать ему должное, он ценил меня как хорошего специалиста и профессионального фоторепортёра и потому на такие мелочи, как натянутость в отношениях, старался не обращать внимания.

Меня потянуло в сон, чему в немалой степени способствовали выпитая водка и мелькание бесконечной лесополосы за окном. Я находился в состоянии полудрёмы и машинально, лишённый каких-либо мыслей, наблюдал, как откуда-то из-за сплошной зелёной массы вынырнула автотрасса и асфальтовой змейкой потянулась вдоль железнодорожного полотна, всё больше и больше сближаясь с ним. Где-то впереди, наверное, будет переезд, шоссе пересечёт нашу ветку и потечёт уже с другой стороны.

Кажется, я всё-таки заснул. Уже во сне память отбросила меня в прошлое, туда, куда вернуться для меня было равносильно самому страшному кошмару — в Чечню. Перед моим взором по такой же вот дороге мчались три БТРа, наши или «духовские», я не знал. Они неслись на предельной скорости, я отчётливо видел все детали их конструкции.

Откуда-то издалека донеслась автоматная очередь.

Я очнулся. БТРы не исчезли, они оказались реальностью. Что за чёрт! Откуда в российской глубинке бронетехника? Да ещё на обычной гражданской автотрассе!

И тут вагон сильно тряхнуло, я едва не слетел со своей полки и лишь чудом удержался. Внизу, на столике, со звоном посыпались бутылки старого хохла. В коридоре кто-то истошно закричал.

Поезд резко тормозил.

3

Я спрыгнул вниз. Хохол испуганно смотрел на меня.

— Что стряслось? — почему-то шёпотом спросил он.

— А хрен его знает!

Я выскочил в коридор. Состав к тому времени уже окончательно остановился. Из купе высовывались перепуганные люди, кто-то плакал, кто-то матерился, кто-то гневно возмущался беспределом на российских железных дорогах. Никто ничего не мог понять. Бледная, с круглыми от страха глазами, молоденькая проводница пыталась успокоить пассажиров, но у неё это плохо получалось — её саму надо было успокаивать. Я вернулся в купе.

Поезд стоял. На шоссе, метрах в двадцати от полотна, замерли три БТРа с направленными на нас пулемётами. Человек пятнадцать в камуфляже и с чёрными масками на лицах рассредоточились вдоль состава и держали поезд под прицелом АКМов. Сектор обзора был слишком мал, чтобы я мог реально оценить всю ситуацию, однако и увиденного было достаточно, чтобы понять: поезд захвачен террористами.

Я высунул голову в коридор. По другую сторону состава также протянулась цепь людей в масках. Выходы из вагонов были блокированы. Я вернулся в купе и снова прильнул к оконному стеклу.

На дороге показался чёрный джип. Скрипнув тормозами, автомобиль остановился у второго «бэтээра», из него вышли двое. Тоже в камуфляже и в масках. У одного в руке была рация, он то и дело выходил на связь и отдавал какие-то распоряжения. Видимо, это был их главарь. Может быть, мне показалось, но на голове его я различил что-то вроде повязки. Зелёного цвета. А это значит, что мы оказались в дерьме по самые уши.

И ещё одна деталь. У этого типа не было левой руки, пустой рукав был заправлен в карман его камуфляжной куртки.

И тут я вспомнил. Фотоаппарат! Я же как никак репортёр, и мой профессиональный долг… впрочем, к чёрту долг! Я никому ничего не должен. Просто я не мог пройти мимо такого события, чтобы не запечатлеть его на плёнке.

У меня был плёночный фотоаппарат, который стоил большую кучу денег — аж пять тысяч баксов. «Кэнон» с отличной оптикой, который я использовал исключительно в служебных целях. Вот и сейчас в эту поездку я взял именно его.

Я достал из сумки аппарат и нацелился объективом в окно.

— Что ты делаешь? — зашипел на меня хохол. — А если они увидят?

Я не ответил. Азарт охотника овладел мною. О возможных последствиях я в этот момент уже не думал. И, как оказалось, совершенно напрасно. То ли нервное напряжение дало о себе знать, то ли обычная забывчивость, но я совершил огромную ошибку: не отключил фотовспышку. Как только щёлкнул затвор, яркая вспышка на долю секунды осветила купе, но этого мгновения оказалось достаточным, чтобы нас заметили. Однорукий завертел головой, а его спутник указал рукой на наше окно. Главарь отдал какую-то команду ближайшему бандиту.

— Ложись! — крикнул я и грохнулся на пол, увлекая за собой нерасторопного старика.

В тот же миг прозвучала автоматная очередь, оконное стекло в нашем купе разлетелось вдребезги. Я взглянул на верхнюю полку, где как ни в чём ни бывало продолжал дрыхнуть третий пассажир. Кажется, его не задело.

— Эй! — услышал я снаружи. — Кидай фотоаппарат сюда, шакал! А то гранату швырну.

Мне не понравился его акцент. Я всё больше и больше укреплялся в одной мысли, в которой боялся признаться самому себе.

На раздумья времени не было. Дилемму «пять тысяч баксов против жизни» я решил в пользу жизни. Если я не кину ему фотоаппарат, он кинет гранату. И дёрнул меня чёрт снимать!

— Давай, хлопец, не тяни, — нетерпеливо толкнул меня в бок старик, — а то подохнем здесь, как мухи.

Я медленно поднялся, держа фотоаппарат высоко в руке. Пусть видят, что я не проявляю враждебности и готов выполнить любые их требования. Один из автоматчиков тем временем приблизился вплотную к вагону и держал окно на мушке. Я кинул аппарат на землю, мысленно простившись с ним навсегда. Бандит подобрал его и вернулся в оцепление.

Старый хохол поднялся и теперь с опаской выглядывал в окно из-за занавески.

— Я ведь тебя, хлопец, предупреждал, — покачал головой он. — Едва не накликал на нас беду.

— Волков бояться — в лес не ходить, — не совсем к месту ответил я.

— Ну гляди, тебе видней.

Я толкнул мужичка на верхней полке.

— Жив, парень?

Тот заворочался, проворчал что-то нечленораздельное и повернулся лицом к стенке. Мол, отвалите от меня все. Значит, жив, успокоился я.

Когда прозвучала автоматная очередь, в вагоне вновь раздались крики и визг. Из коридора не доносилось ни звука — пассажиры, похоже, затаились в своих купе в надежде, что беда минует их. Я вспомнил про Наташку Самойлову. Интересно, как она сейчас там?

В поезде и вокруг него что-то происходило. Откуда-то издалека изредка доносились выстрелы. Я не рисковал высовывать голову в разбитое окно, чтобы не провоцировать этих уродов в масках и не схлопотать ненароком пулю. А без этого я не имел возможности следить за ходом развития событий. Приходилось только ждать и рассчитывать на благополучный исход.

Что хотели эти люди? Взять в заложники целый поезд было нереально. Держать нас под прицелом длительное время тоже было бы верхом глупости — в любой момент могли нагрянуть спецподразделения по борьбе с терроризмом и легко обезвредить бандитов. Если они решили ограбить поезд (на память сразу пришли добрые старые времена Гражданской войны), то это надо было делать оперативно и очень быстро. Однако никаких грабежей не было — по крайней мере, в наш вагон они не сунулись. Простая логика подсказывала, что они должны исчезнуть в самое ближайшее время, иначе момент будет упущен и уйти им просто не дадут.

Я терялся в догадках, цель акции была для меня совершено неясна. И именно это тревожило меня больше всего. Я стоял в глубине купе и потому мог наблюдать лишь незначительный фрагмент того, что происходило у поезда. Мне был виден один из «бэтээров» и джип, на котором прикатил однорукий главарь. Сам главарь куда-то исчез.

Внезапно вид из окна изменился. В поле моего зрения снова попал однорукий, а вместе с ним ещё группа вооружённых бандитов. Но меня привлекли не они, а человек в штатском, которого конвоировали люди в масках. Он шёл явно не по своей воле, то и дело подгоняемый пинками и тычками стволов автоматов. До меня наконец дошло: его сняли с поезда. Этот человек и был целью операции. Хотел бы я знать, кем был этот незнакомец, если ради него боевики устроили такую серьёзную кутерьму!

Эх, жалко нет фотоаппарата! И тут меня осенило. Ё-моё, у меня же есть мобильник с очень неплохой цифровой оптикой! Нет, свой шанс я всё-таки не упущу. Не тратя времени на пустые раздумья, я вынул мобильник из кармана и пристроился за занавеской, потеснив старого хохла в сторону. Теперь-то уж я таким лохом не буду, теперь будем действовать по всем правилами конспирации.

— Опять? — угрожающе произнёс старик.

— Отстань, дед, — отмахнулся я.

Я навёл объектив на группу людей в масках. Штатского к тому времени уже усадили в джип, к «бэтээрам» в спешном порядке подтягивались остальные бандиты. Так, снимают оцепление, отметил я про себя. Скоро уйдут.

В этот момент однорукий главарь, прежде чем занять место в джипе, в последний раз оглянулся на поезд. Щелчок — и его скрытая под маской физиономия попала в мой кадр. Единственный кадр, который я успел сделать.

Не прошло и минуты, как бандиты убрались восвояси. Укатили на своих «бэтээрах» чёрт знает куда. Я вздохнул с облегчением и опустился на койку. Кажется, всё обошлось. Если честно, я ожидал худшего. Теперь можно и расслабиться.

Но прежде надо было закончить одно дело. Я снова достал мобильник, установил соединение с Интернетом и отправил полученный снимок на адрес своей электронной почты. Страховка никогда не помешает.

Дверь распахнулась. С глазами круглыми, как у филина, в купе ворвалась Наташка Самойлова.

4

— Ванечка, дорогой, я ничего не понимаю! — закричала она. — Это что… что это было?

— Бандиты. Успокойся, всё уже позади. У вас там все целы?

— Успокойся? Да ты с ума сошёл! Ты мне можешь что-нибудь объяснить?

Я пожал плечами.

— Мне известно не больше твоего. Не паникуй, Наташа, возьми себя в руки.

— Они в нас стреляли! — взвизгнула она.

— Не в вас, а в меня.

— И ты так спокойно об этом говоришь? Дурдом какой-то!

Она всплеснула руками и убежала к себе в купе. А я отправился на разведку.

Поезд не трогался с места. Возможно, они перестреляли бригаду машинистов или, в лучшем случае, вывели из строя какие-нибудь приборы, необходимые для управления движением состава. Я терялся в догадках. Из соседних купе слышался плач, кто-то из женщин бился в истерике. Обычная запоздалая реакция на опасность, которая уже не представляет угрозы. Несколько мужчин вышли в коридор, лица у всех были серьёзны, сосредоточенны. Говорили мало, курили прямо здесь, в коридоре, нарушая привычный порядок. Но никто не обращал на это внимания. Люди постепенно приходили в себя, начиная, наконец, осознавать, что опасность миновала.

Откуда-то пришло известие, что поезд будет стоять до чьего-то особого распоряжения. Выяснилось, что бригада машинистов цела, приборы в исправности. Начальник поезда с кем-то там связался, и к нам уже едут какие-то лица, облечённые властью и полномочиями. А пока мы должны ждать.

Я здраво рассудил, что ждать нам придётся долго, а потому сидеть в душном вагоне не имело никакого смысла. Я протиснулся в тамбур, открыл дверь наружу и спрыгнул на насыпь.

Погода стояла великолепная. Солнце палило уже совсем по-летнему, белоснежные барашки наперегонки ползли по голубому небу, а под ними земля набухала зеленью и новой жизнью, пришедшей на смену суровой зиме. Я взглянул на часы. Четырнадцать тридцать. День в самом разгаре.

Я шёл вдоль состава. На некоторых вагонах остались следы пуль. Однако стреляли они не по людям, а для острастки, догадался я, вынуждая пассажиров сидеть в своих купе и не высовываться. Что ж, вполне гуманно. Это ещё раз подтвердило мою версию о том, что цель бандитского налёта — тот незнакомец в штатском, которого они увезли с собой. Наверное, важная птица, если ради него они отважились на такую дерзкую авантюру.

Навстречу мне начали попадаться люди. Их становилось всё больше и больше. Пассажиры покидали состав. Они в бессилии опускались на траву, ложились навзничь и тупо смотрели в весёлое майское небо. Мужчины уничтожали дорожные запасы спиртного. Кто-то тащил свой багаж, наотрез отказываясь возвращаться в этот кошмарный поезд, в котором они натерпелись столько страха. Проводники сновали вдоль состава и как могли успокаивали людей, которые доверили им свои жизни и за которых они были в ответе.

Я заметил группу людей и подошёл к ним. Пробравшись в середину, я увидел лежащего на траве человека. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он мёртв. Его прошило сразу несколько пуль. Та, что попала в голову, разворотила полчерепа. Он лежал в луже крови, чёрной и густой, как мазут. Кровь на горячем солнце быстро сворачивается.

— Они его подстрелили, когда он пытался выпрыгнуть в окно, — сказал кто-то.

— Он ехал один? — спросил я.

— Жена в купе осталась, лежит без сознания. Там возле неё врач, из пассажиров.

Вот и первая трагедия. Значит, одними страхами мы всё-таки не отделались, бандитский налёт унёс жизнь одного из нас. Вся история приобретала совершенно иной оттенок.

Через полчаса транспортные вертолёты высадили десант военного спецназа. Следом прилетели какие-то люди в штатском. Нас настойчиво попросили занять места в своих вагонах, и состав, начинённый спецназовцами, медленно тронулся в путь. В тот момент у меня возникло смутное подозрение, что военные выполняют роль не столько наших защитников, сколько охранников. В дальнейшем мои подозрения подтвердились.

Когда мы прибыли в ближайший город, сопровождавшие нас военные разместили всех пассажиров в здании местного вокзала и порекомендовали никому не расходиться. Надо ли объяснять, что рекомендация в устах вооружённого до зубов спецназовца звучит как откровенный приказ?

Потом прибыл представитель ФСБ и провёл краткую беседу с каждым из нас. А пока я ждал своей очереди, то с удивлением обнаружил, что город, в который нас занесло — это Синегорск.

Город, в котором я родился…

5

«Фээсбэшник» тщательно изучил мой паспорт.

— Давно вы уехали из города?

— Давно. Сразу после службы в армии.

— Живёте в Москве?

Я кивнул. После некоторого раздумья он вернул мне паспорт.

— Иван Петрович, у меня к вам просьба. Мы должны опросить всех свидетелей этой трагедии. Не покидайте город до особого нашего распоряжения.

Я пожал плечами.

— Срок моей командировки истекает завтра. Я должен отчитаться перед шефом о проделанной работе. Если я не вернусь вовремя, у меня будут неприятности.

— Об этом не беспокойтесь, мы решим эту проблему. Если у вас нет других возражений, я попросил бы вас задержаться в Синегорске.

— На сколько?

— Думаю, не больше недели.

Я снова пожал плечами.

— Надо так надо. Готов оказать вам посильную помощь.

— Вот и хорошо. В самое ближайшее время вас вызовут для дачи свидетельских показаний.

— Я ещё не знаю, где остановлюсь.

— Ваша знакомая, Наталья Степановна Самойлова, сообщила, что вы можете остановиться у неё. — Он многозначительно посмотрел на меня. — Если вы не против.

Я в третий раз пожал плечами.

— Я не против.

— В таком случае, Иван Петрович, я вас больше не задерживаю.

Меня беспрепятственно выпустили из здания вокзала. Я вышел на привокзальную площадь и беспомощно огляделся. Город, в котором я родился, стал чужим. Почти двадцать лет минуло с тех пор, как я его покинул. За этот срок всё здесь изменилось до неузнаваемости. А, может быть, это я изменился? Сколько раз мне снился дом на окраине Синегорска, в котором я вырос, тихие улочки, по которым я гонял с ватагой таких же сорванцов, вереница пирамидальных тополей, уходящая вдоль трассы в степь, туда, где горизонт обрамляла цепочка синих гор. Как я хотел оказаться здесь снова! И вот я здесь, но ничего, кроме тоски по прошлому, я не испытывал. У меня было такое чувство, что меня обманули. Что ж, всё верно, детство бывает только один раз, вернуться в него не дано никому.

Неделя. Он сказал, что мне придётся задержаться здесь на неделю. А Вера с Васильком ждут меня уже завтра утром. Надо им позвонить, чтобы они не волновались.

Я набрал номер московской квартиры. Слава Богу, Вера оказалась дома.

— Верунчик, привет! Как там у вас дела?

— Ванюша, как хорошо, что ты позвонил! У нас здесь всё хорошо. Василёк целыми днями носится с ребятами по двору. А ты уже скоро?

— Вера, меня задержали в Синегорске. На неделю. Тут у нас ЧП, понимаешь, и мне надо давать свидетельские показания.

— Что, опять ЧП? Опять ты попал в какую-то историю? Везёт же тебе, Рукавицын, на приключения.

Я рассмеялся.

— Видать, карма у меня такая. Ты, Верочка, главное, не волнуйся. Со мной всё в порядке.

— А с работой как? Что мне говорить, если будут звонить?

— С работой я улажу, не беспокойся. Ты лучше себя береги, и Ваську. А я буду звонить. Всё, Верунчик, пока.

Я дал отбой. И тут же услышал, как меня кто-то окликнул.

— Ванечка! Рукавицын!

Это была Наташка Самойлова. Увидав, что я её заметил, она замахала рукой.

Я отыскал глазами Руслана и обоих его сыновей. Семейство в полном составе ожидало на стоянке такси. Пацаны всё так же резались в тетрис, совершенно не реагируя на то, что происходит вокруг. Я неторопливо достал сигарету, закурил. Не будем торопиться, подождём, пускай лучше сама подойдёт. Есть у меня к ней пара вопросов, тет-а-тет.

Как я и предполагал, Наташка не выдержала и подбежала сама.

— Ну ты едешь, или на вокзале ночевать собираешься? — спросила она как ни в чём ни бывало.

— Значит, за меня уже всё решила, да?

— Ну и решила, а что тут такого? Или у тебя есть, где остановиться? Не беспокойся, Вань, ты нас не стеснишь. Места у нас хватит, всё равно одна комната пустует.

Остановиться мне, действительно, было негде. Однако я не привык, чтобы за меня кто-то что-то решал. Кроме того, меня смущал Руслан. Почему-то он меня невзлюбил.

— Твой муж, по-моему, не в восторге от этой идеи. Странный он у тебя какой-то. Чего он на меня всё бычится?

Она покосилась на супруга.

— Очень он у меня ревнивый, понимаешь. Достаточно какому-нибудь мужику кинуть на меня взгляд, как он уже мрачнее тучи. А тут бывший одноклассник…

— Вот видишь. Нет, я уж лучше в гостиницу.

— Ещё чего! И речи быть не может. А Русланчик как-нибудь переживёт, ему это даже на пользу.

Я усмехнулся.

— Клин клином?

— Надо же как-то с этим кончать. Понимаешь, жалко мне его. Он от своей ревности страдает больше, чем я. Всё ведь понимает, а поделать с собой ничего не может. Как кролик, который против воли в пасть к удаву идёт. Хоть бы раз скандал закатил, так нет, всё молчит, дуется, неделями может не разговаривать. А в последнее время пить пристрастился. Так-то он у меня хороший, добрый, светлая голова, да и любит он меня. Между приступами ревности — совсем другой человек, внимательный, весёлый, заботливый. А как накатит… — она махнула рукой.

— Повода ему не давала?

Наташка хитро прищурилась.

— Он об этом не знает. Один раз, давно. Но ты смотри, ему ни слова! — испуганно спохватилась она.

— Мы старых друзей не сдаём, — улыбнулся я.

— Сам ты старый, — ткнула она меня кулачком в бок. — Ну что, едем?

Я развёл руками.

— Ну раз уж ты всё решила… Едем!

Руслан тем временем исподлобья наблюдал за тем, как мы шепчемся с Наташкой. Если он меня сегодня не убьёт, я расценю это как чудо. Впрочем, убивать — это не в его характере. Скорее напьётся.

Мы подошли к остальным.

— Руслан, — заявила Наташка тоном, не терпящим возражений, — Ванечка на несколько дней остановится у нас. Надеюсь, ты не будешь возражать.

Руслан возражать не посмел.

— Конечно… оставайся… — через силу выдавил он и окончательно сник.

Я поймал Наташкин взгляд. Она незаметно кивнула: мол, всё нормально, не бери в голову.

А тут как раз и такси подкатило.

— Садимся! — скомандовала моя бывшая одноклассница.

6

Синегорск начал строиться в конце сороковых, сразу после войны, и к середине пятидесятых обрёл статус города. Городок был небольшой, тысяч на сорок жителей. Градообразующим предприятием был НИИ экспериментальной химии, который аборигены именовали просто «химией». «Где работаешь? — «Да на химии!» — и этим всё было сказано. Территория НИИ была обнесена высоким бетонным забором с тремя рядами колючей проволоки, и постороннему человеку проникнуть туда было невозможно. Одно слово — режимный объект. Институт находился за чертой города, в очень живописном месте: рядом — небольшая речушка, в которой на моей памяти ещё водился карп, вокруг — уютный лесок, пожалуй, единственный на всю округу. А дальше, до самого горизонта — степь, исчерченная рядами пирамидальных тополей, вдоль которых тянулись автотрасса и железнодорожная ветка. В бытность мою ещё босоногим пацаном я жил на окраине города, в четверти часа бега от института. Вообще, весь город можно было пройти от края и до края минут за сорок. В центре преобладали дома сталинской постройки, добротные, солидные, как и всё, что строилось в период правления Вождя народов. Позже окраины обросли коробками стандартных «хрущёвок». В одной из них как раз и жила наша семья — я и моя мать.

С самого начала Синегорск планировался как город учёных, таким он и был в советское время. Таким он и оставался, когда я его покинул. Каким он стал сейчас, я не знал. Скорее всего, «химию» закрыли как предприятие низкорентабельное, а город превратился в обычную серую провинциальну