Е. Б. Хохлов

История правового регулирования хозяйства и труда в СССР

Учебное пособие в 3 томах

Том 1.
Хозяйство и труд в условиях становления социалистического общества

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 342(094)(075.8)

ББК 67.3я73

Х86

Автор:
Хохлов Е. Б., доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий кафедрой трудового и социального права СанктПетербургского государственного университета. Область научных интересов – трудовое и социальное право, теория и история государства и права.

Рецензенты:
Козлихин И. Ю., доктор юридических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, заслуженный деятель науки Российской Федерации. Область научных интересов – теория и история государства и права, история политических и правовых учений.
Куренной А. М., доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, заведующий кафедрой трудового права и права социального обеспечения Московского государственного университета. Область научных интересов – трудовое и социальное право, правовые проблемы управления трудом и социального партнерства.

В 2019–2020 гг. исполняется 90 лет с начала «великого перелома» и 60 лет с момента принятия решения о переходе Советской страны к развернутому строительству коммунизма. «Великий перелом» – термин, введенный И. В. Сталиным для обозначения относительно частного события в хозяйственном строительстве социализма, оказался весьма точным для определения гигантского переустройства всей экономики, а вместе с тем и всего советского общества на социалистических началах. Решение о пересмотре Программы Коммунистической партии (принята II съездом КПСС) было принято ХIХ съездом КПСС. Официально курс на построение в стране коммунистического общества был провозглашен на внеочередном ХХI съезде КПСС (1959 г.). Новая, третья, Программа КПСС, трактуемая как программа развернутого строительства коммунизма, была принята ХХII съездом КПСС в конце 1961 г.

Оба этих политических решения, т. е. о строительстве социализма в отдельной стране и о построении коммунистического общества, при своей практической реализации повлекли громадные последствия для всех сторон жизни советского общества и во многом сказываются в настоящее время. В связи с этим представляет несомненный как теоретический, так и практический интерес анализ влияния принятых решений на народное хозяйство в целом и на сферу применения труда в частности.

В первом томе исследуется история построения в СССР социально-экономической модели социалистического типа (конец 20-х – 30-е гг. XX в.).

Изображение на обложке patrice6000 / Shutterstock.com

УДК 342(094)(075.8)

ББК 67.3я73

© Хохлов Е. Б., 2020

© ООО «Проспект», 2020

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вниманию читателя предлагается исследование короткого по историческим меркам эпизода истории нашей страны — периода от конца двадцатых до середины шестидесятых годов. Выбор именно этого временного промежутка не является случайным — именно он вмещает в себя историю становления социально-экономической системы социализма и начало размывания этой системы. Дополнительным поводом для обращения к этому периоду является то, что сейчас исполняется девяносто лет с начала «Великого перелома», когда страну и в самом деле начали жестко ломать, направляя ее на путь строительства социализма, и шестьдесят лет с того момента, когда было провозглашено строительство в СССР коммунистического общества.

Таким образом, период от конца двадцатых годов до середины шестидесятых дает нам уникальный опыт попытки переустройства общества на рациональных началах. Если отвлечься от человеческих, материальных, ментальных издержках этого опыта, то можно сказать, что рассматриваемый в этой книге период представляет собой грандиозный эксперимент, призванный проверить на практике истинность одной из многочисленных социальных концепций, а именно — марксистско-ленинской теории социализма. Как мы знаем, эксперимент полностью удался: практика показала общую нежизнеспособность теории. Проанализировать причины, приведшие к такому результату, — чрезвычайно увлекательная научная задача, имеющая к тому же и несомненную практическую составляющую (на будущее). Попытка исследования этой проблемы и предпринята в данной работе.

В заключение полагаю необходимым дать некоторые пояснения относительно тех методологических посылок, на которых основывается наша работа.

Прежде всего, следует иметь в виду тот факт, что она написана юристом, привлекающим, соответственно, к своему исследованию прежде всего юридический инструментарий. Поэтому читатель обнаружит в этом труде значительный объем нормативного материала, а вот источники иного характера, в том числе статистические данные, представлены здесь в значительно меньших объемах. Конечно, это обстоятельство можно было бы считать недостатком работы, однако я в определенной мере допускаю его сознательно, имея в виду два соображения.

С одной стороны, попытка всестороннего освещения даже такого относительно непродолжительного периода чрезвычайно увеличила бы масштабы работы, которую следовало бы провести, как и величину книги, не говоря уже о том, что проведение такой работы не по силам одному человеку и требует привлечения к ней квалифицированных ученых, специализирующихся в других областях научных знаний (остается надеяться, что такого рода комплексное исследование будет проведено в будущем).

С другой стороны, необходимо учитывать особенности той социально-экономической модели, которая явилась объектом исследования. В рамках этой модели единственным субъектом, определяющим динамику социальной эволюции, является публичная власть, т.е. социалистическое государство. Свою волю и, соответственно, свои намерения публичная власть самым непосредственным образом выражает в издаваемых ею нормативных актах. Таким образом, по содержанию этих актов можно с достаточной степенью достоверности судить о тех направлениях социального развития, по которым должно двигаться общество, как и об ошибках в принимаемых решениях и тех препятствиях, которые встречаются на этом пути.

Далее, существенно важно иметь в виду, что данное исследование осуществлено юристом, специализирующимся на проблематике трудового права. Вопросы правового регулирования применения общественного труда являлись главными, о чем явно свидетельствует и распределение материала в этой книге, где правовым проблемам применения труда уделяется особое внимание.

Вместе с тем для меня совершенно очевидно, что ограничиваться анализом исключительно нормативного массива, направленного на урегулирование отношений общественного труда, при осуществлении исследования исторической динамики этих отношений — занятие довольно бесплодное. Должно быть понятно, что механизм правового регулирования труда отнюдь не является автономным и самодостаточным, напротив, он является встроенным в более широкую систему — механизм национального хозяйства, поэтому получить научно достоверные результаты можно только при условии анализа его содержания и исторической динамики в контексте более общих и смежных категорий. Кроме того, специфика исследуемой исторической эпохи заключается в огромном значении политики правящей в стране Коммунистической партии. Именно поэтому в данной работе читатель обнаружит информацию, формально находящуюся за пределами предмета науки трудового права и относящуюся как к предметам иных отраслевых наук о праве, так и к деятельности Коммунистической партии, насколько эта деятельность находит выражение в опубликованных партийных документах.

Более того, подобный же подход я практиковал при исследовании исторической эволюции хозяйства и труда за рубежом, прежде всего в странах Западной Европы1, благодаря чему у меня появилась возможность проведения сравнений при осуществлении данной работы. В этом смысле указанная книга является составной частью общего труда, чем и объясняются довольно многочисленные ссылки на нее в данной работе.

Конечно, история хозяйства и труда России не исчерпывается описываемым здесь кратким, пусть и очень ярким, эпизодом — эта история как побед и свершений, так и болезненных провалов исчисляется столетиями. Исследовать эту историю — чрезвычайно увлекательная и сложная задача. Хотелось бы надеяться, что публикуемая ныне книга явится определенным шагом на пути решения этой задачи.

Наконец, высказываю мои традиционные слова благодарности в адрес сотрудников (в основном сотрудниц) библиотеки юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, без терпеливой и квалифицированной помощи которых эта книга не могла бы состояться.

Автор

Санкт-Петербург

март 2020 г.

Введение.
ХОЗЯЙСТВО И ТРУД В УСЛОВИЯХ СТАНОВЛЕНИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

VIII Чрезвычайный съезд Советов СССР 5 декабря 1936 г. утвердил Конституцию (Основной Закон) Союза СССР. В главе I Конституции, нормы которой (ст. 1–12) формулировали общественное устройство страны, СССР был определен как социалистическое государство рабочих и крестьян. В качестве экономической основы государства конституировались социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, «утвердившиеся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства, отмены частной собственности на орудия и средства производства и уничтожения эксплуатации человека человеком».

В силу Конституции социалистическая собственность в СССР имела либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности (собственность отдельных колхозов, собственность кооперативных объединений). Конкретизируя это положение, Конституция устанавливала, что государственной собственностью, т.е. всенародным достоянием, являются земля, ее недра, воды, леса, заводы, фабрики, шахты, рудники, железнодорожный, водный и воздушный транспорт, банки, средства связи, организованные государством крупные сельскохозяйственные предприятия (совхозы, машинно-тракторные станции и т.п.), а также коммунальные предприятия и основной жилищный фонд в городах и промышленных пунктах; что же касается кооперативно-колхозной собственности, то она включала в себя общественные предприятия в колхозах и кооперативных организациях «с их живым и мертвым инвентарем», продукцию, производимую колхозами и кооперативными организациями, а также их общественные постройки.

Наряду с социалистической собственностью Конституцией СССР закреплялось право личной собственности. Объектом этого права выступало имущество колхозного двора (жилой дом, продуктивный скот, птица и мелкий сельскохозяйственный инвентарь) — в соответствии с уставом сельскохозяйственной артели — и, кроме того, трудовые доходы граждан и их сбережения, жилой дом и подсобное домашнее хозяйство, предметы домашнего хозяйства и обихода, предметы личного потребления и удобства. Гарантировалось также право наследования личной собственности граждан.

Наряду с социалистической системой хозяйства, которая в силу Конституции являлась «господствующей формой хозяйства в СССР», допускалось мелкое частное хозяйство единоличных крестьян и кустарей, «основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию чужого труда».

Далее Конституция устанавливает, что «хозяйственная жизнь СССР определяется и направляется государственным народнохозяйственным планом в интересах увеличения общественного богатства, неуклонного подъема материального и культурного уровня трудящихся, укрепления независимости СССР и усиления его обороноспособности».

Наконец, Конституцией провозглашается, что труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». Кроме того, подтверждается в качестве конституционного принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому — по его труду».

Таким образом, конституционное оформление получила модель принципиально монистически организованной экономики, где господствует один-единственный вид собственности на факторы (средства) производства, где хозяйственная жизнь осуществляется по единому народнохозяйственному директивному плану и где реализуется принцип всеобщей обязанности труда, причем обязанности юридической (т.е. предполагающей юридическую ответственность граждан за ее неисполнение). Следует в связи с этим заметить, что указанная конституционная обязанность формулируется в главе I Конституции, трактующей общественное устройство Советского государства. Конституция провозглашает также и право граждан на труд как право на гарантированное получение работы с оплатой их труда в соответствии с его количеством и качеством; однако это право наряду с прочими формулируется в главе Х, определяющей основные права и обязанности граждан (ст. 11). Такое различие, скорее всего, не является случайным. Дело в том, что труд есть один из факторов производства наряду с вещественными факторами, и, таким образом, провозглашая всеобщую обязанность трудиться, Конституция тем самым формулирует, правда косвенным образом, факт национализации человеческой способности к труду — точно так же, как совершенно недвусмысленно в ней юридически оформляется факт социализации (обобществления) всех вещественных факторов производства. Таким образом, обязанность труда является тем фундаментальным принципом, на котором строится все общественное устройство государства. Право же на труд является личным (хотя и публичным личным) правом гражданина, и само существование этого права определяется, как говорится в ст. 118 Конституции, социалистической организацией народного хозяйства, т.е. и, помимо прочего, всеобщей обязанностью трудиться.

Легко заметить, что социально-экономическая модель, описываемая Конституцией СССР 1936 г., весьма существенно, в некоторых моментах кардинально отличается от той, которая была сформулирована в рамках провозглашенной «всерьез и надолго» в начале двадцатых годов новой экономической политики, которая предполагала как раз принципиальный плюрализм форм собственности на средства производства и, соответственно, относительно свободный рыночный обмен (т.е. наличие товарно-денежного оборота); что касается сферы труда, то доктрина нэпа исходила из идеи свободы труда, задачей же государства являлось обеспечение эффективного посредничества на рынке труда и оказание трудовой помощи безработным.

Как видим, за менее чем десятилетний период произошли громаднейшие, принципиального порядка изменения. Эти изменения сопровождались активными научными дебатами (которые, впрочем, прекратились к началу тридцатых годов), выстраиванием систем государственного управления экономикой, народнохозяйственного планирования, материально-технического снабжения, кредитования народного хозяйства, управления трудом. И, нельзя не заметить, проведение таких мер сопровождалось жертвами, нередко огромными, при этом часто главной такой жертвой становился сам здравый смысл.

Обо всем этом мы и будем говорить на протяжении данного тома нашей работы.

Глава 1.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ ОРГАНИЗАЦИИ ХОЗЯЙСТВА

§ 1. Идеологические основы хозяйственной реформы конца двадцатых годов

Во второй половине двадцатых годов в советском обществе возникли и начали нарастать очевидные кризисные явления. Конечно, наиболее наглядным свидетельством тому могут служить трудности экономического порядка. В широком плане это проявилось в сложностях с продовольственным обеспечением страны, вследствие чего руководству страны пришлось прибегнуть к проведению мер чрезвычайного характера. В области труда свидетельством нарастающего кризиса стали сложности с выплатой заработной платы2.

Однако, как представляется, значительно более важным является то, что в указанный период времени возник существенный идеологический кризис, который в какой-то мере явился причиной и указанных выше трудностей экономического порядка. В самом деле, когда в начале двадцатых годов принималось решение о переходе к новой экономической политике, то при этом не были определены ни конечные задачи этой политики, ни, соответственно, возможные сроки решения этих задач, ни динамика в реализации средств их достижения. В то же время, достаточно очевидным был незавершенный (промежуточный) и двойственный характер нэпа.

Понятно, что идеологические и политические пристрастия заставляли тех или иных деятелей акцентировать внимание либо на «рыночной», либо «регулятивной» стороне новой экономической политики. Как следствие, при определении направления дальнейшего продвижения по пути социально-экономического строительства, в партийном руководстве возникли многочислен­ные идеологические «уклоны» («социал-демократический», «левый» и, наконец, «правый»).

Таким образом, вопрос о методах регулирования экономики приобретал важнейшее идеологическое значение, а это проявлялось в оценках новой экономической политики (которая, как следует из самого ее названия, представляла собой именно систему таких методов). С одной стороны, новая экономическая политика в целом обеспечила вывод страны из кризиса, способствовала созданию некоторого экономического потенциала, дала определенный стимул экономического развития — и тем самым выполнила те задачи, которые изначально преследовались. С другой стороны, к концу 20-х годов возможности нэпа были исчерпаны, и тем самым общество было поставлено перед необходимостью выбора дальнейшего пути.

«Левый уклон» в линии партии. Официальная трактовка в советской литературе позиции «левых», ярким идеологическим лидером которых был прежде всего Л. Д. Троцкий, сводилась в общем к тому, что с самого начала они выступали против новой экономической политики, отрицали необходимость союза рабочего класса и крестьянства, возможность построения социализма в одной стране и, в конечном счете, объективно являлись союзниками мирового капитализма, капитулируя перед ним. Во второй половине двадцатых годов троцкистами была сформули­рована своя позиция относительно проблемы индустриализации советской экономики, в частности и прежде всего источников финансирования программы индустриализации.

Так, например, одно из авторитетнейших партийных изданий указывало: ХII съезд РКП(б), проходивший 17–25 апреля 1923 г., призвал рабочий класс направить свои усилия на подъем промышленности, прежде всего тяжелой, «которая одна только может явиться прочным фундаментом действительно социалистического строительства». Троцкий выступил за жесткую концентрацию промышленности. Это была скрытая форма свертывания тяжелой промышленности, закрытия ряда нерентабельных на первое время предприятий.

В своих тезисах, составленных к ХII съезду, Троцкий выдвинул лозунг — установление «диктатуры промышленности». В понимании Троцкого этот лозунг означал развитие промышленности за счет эксплуатации крестьянства.

Поскольку народное хозяйство Советской страны быстро приближалось к довоенному уровню, а капитализм во всем мире стабилизировался, то со всей остротой встал вопрос: можно ли в экономически и технически отсталой Советской России построить социализм, хватит ли внутренних сил и ресурсов на это в условиях враждебного капиталистического окружения? Троцкисты утверждали, что без государственной поддержки победившего западноевропей­ского пролетариата построить в Советской России социализм нельзя. Они толкали рабочий класс на капитуляцию перед капитализмом. «Новая оппозиция» во главе с Зиновьевым и Каменевым, образовавшаяся ко времени прохождения ХIV съезда РКП(б) в декабре 1925 г., также исходила из того, что без социалистической революции на Западе социализм в СССР построить невозможно. Таким образом, позиции Зиновьева, Каменева и Троцкого сомкнулись. Летом 1926 г. троцкисты и зиновьевцы объединились в антипартийный блок, в основе которого лежала троцкистская платформа.

Основным пунктом разногласий между партийным большинством и оппозицией являлся вопрос о возможности победы социализма в СССР. Антипартийный блок упорно отрицал возможность победы социализма в одной стране, в СССР. Особенно опасны были предложения троцкистов увеличить сельскохозяйственный налог на крестьян, повысить отпускные цены на промышленные товары, что означало срыв ленинского союза рабочего класса с трудовым крестьянством, ослабление диктатуры пролетариата в СССР. Капитулянтская позиция блока на деле вела к реставрации капитализма в Советской стране3.

Как известно, коммунистическая оппозиция в СССР в конечном счете проиграла: к концу 1927 г. лидеры оппозиции были исключены из партии и лишились какого бы то ни было политического влияния.

Итак, основными пунктами обвинений в адрес «левой оппозиции» со стороны сталинского большинства партии являлись: 1) отрицание необходимости перехода к новой экономической политике и, здесь же, требование «концентрации промышленности», выдвинутое Л. Д. Троцким в самом начале нэпа; 2) констатация невозможности построения социализма в одной стране; 3) предложение об осуществлении индустриализации советской экономики за счет крестьянства. Отметим, что отнюдь не все эти обвинения являются совершенно беспочвенными, вопрос, скорее, заключается в интерпретации той или иной позиции.

Так, например, «левые» отнюдь не выступали против проведения новой экономической политики, особенность их позиции, и прежде всего позиции Троцкого, заключалась в трактовке самой этой политики (надо признать, нередко гораздо более реалистичной, чем у партийного большинства). В частности, еще в 1921 г. Л. Д. Троцкий констатировал, что «осуществление директив в области непосредственной хозяйственной деятельности советских органов, проведение соответствующих декретов и усвоение широкой массой партийных и советских работников новых начал экономической политики — совершается слишком медленно и не идет тем темпом, которого требует ужасающее положение народного хозяйства. Одной из главных причин медленного проведения новой политики, а также той практической путаницы и идейной смуты, которые ею вызываются, является крайне несистематический характер разработки намеченных начал. В области хозяйства политика крупных поворотов, тем более внутренне несогласованных, совершенно недопустима. Отсутствие действитель­ного хозяйственного центра, который следит за хозяйственной деятельностью, варьирует ее опыты, учитывает и обобщает результаты, практически объединяет все стороны хозяйственной деятельности и таким образом на деле вырабатывает внутренне согласованный хозяйственный план, отсутствие такого действительно хозяйственного центра приводит не только к тягчайшим для хозяйства потрясениям, как топливный и продовольственный кризисы, но и исключает возможность планомерной внутренне согласованной разработки новых начал хозяйственной политики…»4.

Как видим, здесь нет и намека на оппозицию по отношению к новой экономической политике, Л. Д. Троцкий говорит лишь о том, что переход к этой политике не может быть спонтанным, он должен быть управляемым с тем, чтобы смягчить неизбежные при таком принципиальном повороте издержки. Короче говоря, необходимо создать соответствующий административный механизм, который бы обеспечивал согласованное проведение соответствующих мер. Как уже было сказано, такой механизм был создан, и, при всех своих недостатках, он обеспечил достаточно быстрый и относительно безболезненный переход к новым экономическим началам, во всяком случае это был механизм, гораздо более эффективный, чем тот, который был создан для решения аналогичных задач в конце прошлого столетия.

Ничуть не отрицается «левыми» и значение восстановления, укрепления и развития крупной национализированной промышленности. В уже цитированном документе Л. Д. Троцкий констатирует: эта первостепенной важности задача достижима только при «установлении действительного единства управления», ибо «постоянные столкновения хозяйственных, профессиональных и партийных органов, особенно по вопросам личных назначений и перемещений, способны были погубить самую здоровую промышленность»5. Более того, он утверждает, что именно через государственную промышленность пролегает путь к социалистическому общественному строю.

В этом контексте следует рассматривать и предложение Л. Д. Троцкого о «концентрации» промышленности. Как он пишет, «жалобы на недостаток оборотных средств свидетельствует лишь о том, что государство взяло на себя при переходе к нэпу ведение большего количества промышленных предприятий, чем ему это под силу при общем хозяйственном состоянии страны, как оно сложилось в результате нескольких лет гражданской войны и блокады. Следствием этого являются неустойчивость предприятий, работа с перебоями и, главное, недостаточная нагрузка, что ведет, в свою очередь, к чрезвычайному повышению себестоимости продукции и к сужению рынка со всеми вытекающими отсюда хозяйственными затруднениями». Выход из этого положения Троцкий как раз и видит в «радикальной концентрации производства на технически наилучше оборудованных и географически наилучше расположенных предприятиях». При этом, на взгляд автора, выдвигаемые против этого «разного рода побочные и второстепенные соображения, как бы существенны они ни были сами по себе, должны отступить на задний план перед основной хозяйственной задачей: обеспечением государственной промышленно­сти необходимыми оборотными средствами, понижением себестоимости, расширением рынка, извлечением прибыли»6.

И здесь нетрудно заметить, что требование «концентрации промышленности» на самом деле продиктованы вполне «рыночными» соображениями, тем более примечательны­ми, что они формулируются человеком, имеющим заслуженную репутацию проповедника и практика чисто административных способов воздействия на социальные, прежде всего экономические, процессы. Говоря о «концентрации промышленности», Л. Д. Троцкий имеет в виду перераспределение промышленных предприятий, сосредоточение в руках государства тех из них, которые могут обеспечить эффективное производство; соответственно это отнюдь не означает, что все остальные предприятия должны быть ликвидированными — скорее всего, они подлежали не закрытию, а приватизации. Так что это предложение вполне находилось в русле тех мер, которые были предусмотрены и проводились при переходе к новой экономической политике.

Чрезвычайно важное значение как в теоретическом, так и в практическом плане имеет борьба мнений вокруг тезиса о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Официальная точка зрения по этому поводу сводится, как мы видели, к тому, что «левые» начисто отрицали такую возможность. Однако в реальной действительности дело обстояло гораздо менее однозначно.

В январе 1926 г. Л. Д. Троцкий писал: было бы неправильным думать, что путь хозяйственной самостоятельности на высокой индустриальной основе лежит через политическую экономику замкнутого в себе государственно-хозяйственного целого. Наоборот, только пользуясь ресурсами мирового хозяйства, можно сравняться с ним и превысить его. Международное разделение труда вытекает как из естественных, так и из исторических причин. То обстоятельство, что наша страна перешла к социалистической организации хозяйства в то время, как остальное человечество живет в капиталистических условиях, отнюдь не отменяет международного разделения труда и вытекающих из него связей и зависимостей. Одной из причин нашего хозяйственного упадка в первые годы революции была блокада. Выход из блокады означает восстановление хозяйственных связей, вырастающих из мирового разделения труда, т.е., прежде всего, из разницы экономических уровней разных стран. Вступая в интенсивный товарооборот с капиталистическими странами, мы тем самым ставим наше хозяйство под критерий производительности труда и себестоимости мирового рынка. Монополия внешней торговли является могущественным орудием, непосредственно ограждающим нас от экономического натиска богатых капиталистических стран и обеспечивающим за нами достаточно длительный срок, чтобы поднять свою технику и хозяйство. Однако было бы неправильным думать, что монополия внешней торговли является абсолютной гарантией: степень ее эффективности зависит от того темпа, с каким производительность труда в нашем хозяйстве приближается к производительности труда в хозяйстве мира. Монополия внешней торговли может в течение длительного времени ограждать от иностранной конкуренции дорогую продукцию внутренней промышленности, но монополия не может поднять хлебных цен мирового рынка.7 (В рассматриваемый период времени хлеб являлся одной из важнейших статей советского экспорта).

Таким образом, будучи элементом в системе международного разделения труда, советское хозяйство с неизбежностью будет вынуждено играть по тем правилам, по которым функционирует эта система. Спрашивается, способно ли оно в одиночку одержать победу в этой игре, учитывая то, что в «Советском Союзе мы имеем социалистическое государство, опирающееся на более низкие производительные силы, чем в капиталистических государствах»?8

Более того, — как констатирует Л. Д. Кернер, — с индустриализацией страны ее международные экономические связи будут расти, а это, в свою очередь, будет являться фактором, не позволяющим построить социализм в одной отдельно взятой стране. В наиболее общей формулировке можно сказать, что мировой рынок не даст возможности ввести полную плановость в руководство хозяйством этой страны. Раз окружение капиталистических стран и мировой рынок будут мешать проведению полной плановости в одной стране, то, следовательно, в ней нельзя построить полного социалистического общества, ибо общественные отношения (мировой рынок) будут до известной степени господствовать над хозяйством одной страны, строящей социализм.9

Означает ли это одновременно констатацию либо фатализма либо авантюризма тех людей, которые ставят задачу построения социализма в одной стране, прекрасно отдавая себе отчет в том, что эту задачу решить невозможно?

На этот вопрос дается, как минимум, два ответа.

Во-первых, по мнению Л. Д. Кернера строительству социализма в России «можно найти три величайших исторических оправдания»:

1) продолжительное существование диктатуры пролетариата в СССР и успешное строительство социализма является лучшей агитацией за международную революцию;

2) строительство элементов социализма в России даст возможность более быстро и безболезненно построить социализм после пролетарской революции в передовых капиталистических странах;

3) диктатура пролетариата и строительство социализма в стране является неслыханным и невиданным до сих пор улучшением положения трудящихся масс.10

Во-вторых, со своей стороны Л. Д. Троцкий, связывая перспективы социалистического строительства в России с перспективами капитализма и международной пролетарской революции, исходит из неизбежности благоприятного (для социализма) развития событий.

Чисто теоретически рассуждая, говорит он, можно относительно судьбы капиталистической Европы в течение ближайших десятилетий, — а ведь сталинская теория исходит из того, что капиталистическая Европа будет существовать десятилетия, — допустить три возможных варианта:

а) новый подъем Европы на капиталистических основах,

б) экономический упадок Европы и в) сохранение нынешнего состояния с теми или другими колебаниями.

Сам Троцкий отвергает все три варианта, исходя из того, что международная (европейская) пролетарская революция обязательно произойдет, причем не через несколько десятилетий, а в самом ближайшем будущем. Он полагает, что некритический оптимизм насчет «социализма в отдельной стране» вытекает из грубого пессимизма насчет европейской революции. По его словам, «сочетать неверие в мировую революцию со схемой самодовлеющего социалистического развития в технически и культурно отсталой стране значит, несомненно, впадать во все пороки национальной ограниченности, дополненной провинциальным самомнением»11. В другом месте Троцкий говорит: «Для построения социализма одними лишь собственными силами в нашей отсталой стране нужны десятки лет. Предполагать, что в течение такого долгого периода в других странах будет держаться и развиваться капитализм, а мы тем временем построим социализм, значило бы отрицать связи мирового хозяйства и мировой политики и впадать в грубую национальную ограниченность. Построение социализма в нашей стране есть составная часть мировой революции пролетариата. Успех социалистического строительства в нашей стране неотделим от успеха революционного движения во всем мире. Оппозиция глубоко убеждена в победе социализма в нашей стране не потому, что нашу страну можно изъять из мирового хозяйства и мировой революции, а потому, что победа пролетарской революции обеспечена во всем мире. Сдвиг с пролетарской линии неизбежно ведет к национальной ограниченности, к недооценке нашей зависимости от мирового хозяйства и к грубому приукрашиванию нэпа»12.

Итак, построение социализма в одной отдельно взятой стране невозможно, но социализм строить надо — и в этом, по мнению идеологов «левых», нет никакого противоречия. Но если учесть, что такое строительство предполагает прежде всего создание современной индустрии, главным образом тяжелого машиностроения (в этом вопросе в партии существовало полное единство), то возникал уже совершенно практический вопрос об источниках финансирования индустриализации страны.

Вполне конкретный ответ на этот вопрос дает Е. А. Преображенский: «Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства… — тем больше социалистическое накопление вынуждено опираться на эксплуата­цию досоциалистических форм хозяйства… Наоборот, чем более экономически и индустриально развитой является та или другая страна, в которой побеждает социальная революция… чем более для пролетариата данной страны является необходимым уменьшить неэквивалентность обмена своих продуктов на продукты колоний, т.е. уменьшить эксплуатацию последних, — тем более центр тяжести социалистического накопления будет перемещаться на производствен­ную основу социалистических форм, т.е. опираться на прибавочный продукт собственной промышленности и собственного земледелия»13.

Таким образом, суть предлагаемого решения проблемы вполне очевидна: поскольку у России отсутствовали внешние колонии, социалистическое накопление предлагается осуществлять за счет колоний внутренних, за счет эксплуатации тех форм хозяйства, которые трактуются в качестве досоциалистических. Такими досоциалистическими формами, очевидно, являются все формы частного (капиталистического) предпринимательства, но главным образом — некоопериро­ванное крестьянство.

Правильная налоговая политика, говорится в Заявлении ряда высокопоставленных партийных деятелей июльскому (1926 г.) Пленуму ЦК и ЦКК ВКП(б), наряду с правильной политикой цен, является в этих условиях важнейшей составной частью социалистического руководства хозяйством. «Несколько сот миллионов рублей накоплений, сосредоточившиеся уже сейчас в руках деревенских верхов, служат для ростовщического закабаления бедноты. В руках купцов, посредников, спекулянтов скопились уже многие сотни миллионов рублей, давно переваливших в миллиард. Необходимо путем более энергичного налогового нажима привлечь значительную часть этих средств на питание промышленности, на укрепление системы сельскохозяйственного кредита, на поддержку деревенских низов машинами и инвентарем на льготных условиях»14.

К. Радек, разъясняя эту мысль, опровергает обвинение, выдвигаемое против оппозиции будто бы она «хочет без оглядки перекачивать крестьянские накопления в промышленность»: если страна наша в подавляющем большинстве своем — крестьянская и если страна эта хочет развивать свою промышленность, — что необходимо не меньше в интересах крестьянства, как и рабочих, — то нельзя не вкладывать в промышленность народные, т.е., в первую очередь, крестьянские средства. Весь вопрос в том, сколько средств наша страна может вложить в промышленность в каждый данный период, чтобы достигнуть таким путем наиболее правильного, наиболее целесообразного для всей страны распределения накоплений и вообще средств. Промышленно-товарный голод и огромное расхождение оптовых и розничных цен свидетельствуют о том, что платежеспособный спрос на товары промышленные далеко превышает предложение. Ничто не может устранить этого основного факта, свидетельствующего о том, что накопления в стране распределяются непропорционально между промышленностью и непромышленными слоями населения, откуда и возникает товарный голод, питающий частника и тем ослабляющий социалистические элементы нашего хозяйства.

Выигрывает ли крестьянство в целом от таких накоплений, натуральных или денежных, на которые оно не может получить в обмен нужные ему продукты промышленности? — задает далее вопрос К. Радек и дает отрицательный ответ на этот вопрос: «При национализированной промышленности и при монополии внешней торговли крестьянство само становится пайщиком государственного хозяйства в целом и поэтому прямо и непосредственно заинтересовано в правильном и целесообразном распределении народнохозяйственных, а следовательно, и крестьянских накоплений. Решающее значение для крестьянина имеет не то, сколько рублей он отложил, а то, что он на эти деньги может купить. Наличие товарного голода и непомерное расхождение цен свидетельствует, что крестьянство в целом выиграло бы, вложивши большую, чем сейчас, долю своих накоплений государственную промышленность, которая с избытком вернула бы ему эти накопления в виде более дешевых товаров».

Кроме того, заключает К. Радек, говорить о «выкачивании денег из крестьянского кармана» попросту неверно, поскольку такого единого кармана не существует; крестьянство дифференцировано, и основная доля накоплений (составлявшая приблизительно 400 млн руб.) сосредоточена в руках наиболее зажиточной его части. Так же дело обстояло и с хлебными запасами. «Речь идет, стало быть, о том, чтобы перекачать дополнительные средства для промышленности… из накоплений кулацких и полукулацких верхов. Такая перекачка даст более доступный промышленный товар и середняку, и бедняку. Она выгодна для подавляющего большинства деревни»15.

Короче говоря, «неверно, будто мы легкомысленно смотрим на союз пролетариата с крестьянством. Клевета, будто мы предлагаем «грабить крестьянство» в пользу индустриализации. Мы стоим за то, что союз пролетариата и крестьянства надо беречь как зеницу ока. Без этого пролетарская диктатура в СССР обречена на гибель. Но мы говорим: наша опора в деревне — батрак и бедняк, наш союзник в деревне — середняк, наш классовый враг в деревне — кулак». Именно такой принципиальной идеи придерживалась, судя по всему, вся «левая» оппозиция.16 Трудно сказать, какое практическое воплощение получила бы эта идея, не будь эта «антипартийная» группа устранена с политической арены. Во всяком случае, обращает на себя внимание то обстоятельство, что трактуя кулака в качестве классового врага, представители оппозиции говорят о чисто экономических (фискальных) способах борьбы с ним; о «ликвидации кулачества как класса» речи не идет17. Впрочем, нельзя с достоверностью судить о том, куда привела бы логика реализации этой идеи на практике. Опыт сталинской группировки, фактически взявшей ее на вооружение после разгрома «левой» оппозиции (о чем мы будем вести речь далее), продемонстрировал, каким именно может быть этот путь.

«Правая» оппозиция в партии. Борьба против «правой» опасности происходила в течение 1928–1929 гг. Уже цитированное здесь официальное партийное издание формулирует самые общие и довольно неконкретные обвинения против «правых», олицетворяемых фигурами Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и М. П. Томского. Бухарин еще в 1925 г. выступил с лозунгом «обогащайтесь!», что означало на деле курс на поддержку кулацких хозяйств в деревне. С переходом партии в решительное наступление на кулака лидеры правых — Бухарин, Рыков, Томский — открыто выступили против политики социалистической индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Признавая на словах возможность построения социализма в СССР, правые оппортунисты на деле сопротивлялись политике всемерного развития тяжелой индустрии; они возражали против высоких темпов индустриализации, выступали против ликвидации капиталистических элементов в народном хозяйстве, против наступления на кулака. В обстановке ожесточенной борьбы капиталистических элементов против социалистического строительства правые проповедовали «теорию» затухания классовой борьбы в стране и мирного врастания кулака в социализм. Они не хотели признавать, что столбовой дорогой деревни к социализму, как учил В. И. Ленин, является производственная кооперация в ее высшей колхозной форме (а осуществление ленинского кооперативного плана было невозможно без ликвидации кулачества как класса). Правые считали, что деревню можно перевести на социалистические рельсы лишь путем снабженческо-сбытовой (т.е. потребительской) кооперации18. Они предлагали «развязать» рыночную стихию и снять всяческие ограничения в отношении кулацких хозяйств.

В конечном счете «правые на деле отрицали возможность построения социализма в СССР. Они насаждали в партии идеологию капитулянтства перед трудностями, стремились к соглашению с кулацко-капиталистическими элементами города и деревни. Их позиция неизбежно вела к реставрации капитализма»19.

Переходя к оценкам, прежде всего отметим, что позицию Н. И. Бухарина и его единомышленников (как, впрочем, и позицию сторонников «троцкистско-зиновьевского блока» несколько ранее) ни в малейшей степени нельзя считать антипартийной и антисоциалистической. Все они — начиная от Троцкого и заканчивая Томским — были вполне правоверными ортодоксальными марксиста­ми, убежденными последователями и учениками вождя партии — В. И. Ленина. Более того, ни один из них ничуть не сомневался в правильности взятого партией курса на индустриализацию страны и построение в СССР социалистического общества. В связи с этим, например, Н. И. Бухарин весьма энергично и аргументировано отвергал (как троцкистско-зиновьевский навет, по недоразумению воспринятый сталинским большинством в партии) обвинение его в том, будто он проповедует теорию «мирного врастания кулака в социализм»20. Следует указать также и на то, что дискуссия с участием «правых», проходившая на разного рода партийных мероприятиях, в печати и в научной литературе, была, видимо, последней, имевшей настоящий научный характер, когда выдвигаются идеи, формулируются аргументы и производится объективная критика этих идей и аргументов. После устранения «правой опасности» ни в жизни партии, ни в социальных науках уже ничего подобного не наблюдалось. Кстати говоря, такого рода перспективу видел и Н. И. Бухарин. В своем выступлении на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 18 апреля 1929 г., зная, что это его последнее выступление в качестве члена Политбюро ЦК, Н. И. Бухарин говорит: «Я полагаю, что мы не особенно далеко уйдем, если наша партия будет давать «четкий лозунг»: «не раздумывай!». Это очень «подходящая» вещь в реконструктивный период…». Нельзя «…заменять мыслей и раздумывания голой политикой физического кулака!»21.

Переходя к сути, мы можем констатировать, что «правые оппортунисты» имели достаточно обоснованную систему взглядов как общего плана, так и по конкретным вопросам, ничуть не менее аргументированную, чем концепция их идеологических противников — «троцкистов». Главным звеном в этой концепции являлось оценка значения и перспектив новой экономической политики.

На взгляд Н. И. Бухарина сущность нэпа заключается в существовании — в той или иной мере — рыночных отношений. Отводя упрек своих оппонентов, будто он — вопреки Марксу — тем самым отрицает значение производства, перенося проблему в область распределительных отношений, Н. И. Бухарин утверждает: абстрактного производства не существует, существует или товарное производство или производство другого типа. Абстрактного производства — не натурального и не товарного, а производства «вообще» — не бывает. Рыночные отношения есть другая сторона определенного вида производства, товарного производства. Представить себе товарное производство без товаров, без рынка невозможно.

Но насколько необходимо существование товарного производства и, соответственно, рыночных отношений? Ведь с точки зрения «классического» марксизма коммунистическое (и, стало быть, социалистическое) общество есть общество, в котором отсутствует и рынок, и товарное производство. Н. И. Бухарин, кстати говоря, ничуть не сомневается в истинности такой идеи. Но, отстаивая необходимость рынка, как и объемы рыночной экономики, он предлагает учитывать конкретные условия места и времени. Рыночные отношения есть не что иное, как выражение специфических производственных отношений, характерной чертой которых является распыленный труд мелких индивидуальных, формально независимых производителей, — утверждает Н. И. Бухарин. — В этом сущность проблемы. В классовом разрезе это есть проблема взаимоотношений между пролетариатом и крестьянством, вопрос о методе вовлечения мелких производителей в орбиту социалистического хозяйства, это есть исторически данная проблема, которая будет еще долго существовать и разрешение которой не только в нашей стране, но и в других странах займет целый период.

Чем более промышленно развита страна, чем более она индустриализирована, тем меньшую роль будут играть в ней рыночные отношения после взятия власти пролетариатом. Развитие на фоне рыночных отношений будет сопровождаться ростом всего хозяйственного механизма: объем рыночных отношений будет меньше, темп их исчезновения будет более быстрым, более быстрым будет и темп социалистического развития от зародышевой формы к полноценной форме социалистического хозяйства, представляющего единый однородный организм22.

В этом своем выводе Н. И. Бухарин опирается на авторитет К. Маркса, по словам которого «… там, где крестьянин существует в массовом масштабе как частный земельный собственник, там, где он даже образует более или менее значительное большинство, как во всех странах западноевропейского континента, там, где он не исчез и не заменен сельскохозяйственными батраками, как в Англии, — там произойдет следующее: либо крестьянин станет препятствовать и приведет к крушению всякую рабочую революцию, как это он делал до сих пор во Франции, либо же пролетариат (ибо крестьянин-собственник не принадлежит к пролетариату; даже тогда, когда по своему положению он к нему принадлежит, он думает, что не принадлежит к нему) должен в качестве правительства принимать меры, в результате которых непосредственно улучшится положение крестьянина и которые, следовательно, привлекут его на сторону революции; меры, которые в зародыше облегчают переход от частной собственности на землю к собственности коллективной, так чтобы крестьянин сам пришел к этому хозяйственным путем…»23; «… но нельзя огорошивать крестьянина, провозгла­шая, например, отмену права наследования или отмену его собственности; последнее возможно только там, где арендатор-капиталист вытеснил крестьянина, и настоящий земледелец стал таким же пролетарием, наемным рабочим, как и городской рабочий». Радикальная социальная революция, — заключает К. Маркс, — «…следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает по меньшей мере значительное место в народной массе. И для того, чтобы он имел хоть какие-нибудь шансы на победу, он должен быть в состоянии mutatis mutandis [с соответствующими изменениями] сделать для крестьян непосредственно по меньшей мере столько же, сколько французская буржуазия во время своей революции сделала для тогдашнего французского крестьянина»24.

Итак, рыночная экономика есть необходимое следствие и проявление плюрализма форм собственности и хозяйственной деятельности, это объективно данная реальность, которая будет меняться постепенно и в течение определенного и достаточно продолжительного периода. Сократить этот период, вероятно возможно, но только лишь применяя соответствующие экономические средства и действуя с крайней осторожностью, но исключить волевым путем — нельзя.

Совершенно неосновательно обвинение в адрес «правых», будто они выступали против пятилетнего плана и, прежде всего, против индустриализации страны. В частности, Н. И. Бухарин, полностью поддерживая эту идею, утверждает, что «дальнейший темп, такой, какой мы взяли, а может быть, даже больший, — мы можем развивать, но при определенных условиях». «Что нам нужно? Металл или хлеб? Вопрос нелепо так ставить. А когда я говорю: и металл, и хлеб, тогда мне заявляют: «это — эклектика», «это — дуализм», нет, ты скажи обязательно, что нужно: или металл или хлеб, иначе ты увиливаешь, иначе это фокусы… Хорош «фокус»! Попробуйте получать без хлеба металл, попробуйте растить без металла хлеб! Нас тянут к примитивным постановкам вопроса, годным для пионеров, а не для руководителей хозяйственной политики». На самом деле дальнейшее развитие страны возможно только при том условии, «если мы будем иметь налицо подъем сельского хозяйства как базы индустриализации и быстрый хозяйственный оборот между городом и деревней». Отсюда следует, по мысли Н. И. Бухарина, что «форма рыночной связи будет у нас существовать еще долгие и долгие годы. Я бы даже больше сказал, — утверждает Н. И. Бухарин, — форма рыночной связи долгие годы будет решающей формой экономической связи. Решающей! … если развитие социализма идет через рыночную связь, через рыночный товарооборот между городом и деревней, значит, основная линия нашей смычки в нашем хозяйстве — рыночная, и наша ведущая экономическая роль должна идти через рыночные отношения, т.е. через развертывание товарооборота»25.

Проблема, стало быть, заключается не в том, что «правые» выступали вообще против пятилетнего плана и индустриализации страны, предметом их беспокойства являлись методы проводимой хозяйственной политики, ее планомерная целесообразность и, кроме того, обоснованность принимаемых планов.

Как мы видим, Н. И. Бухарин совершенно определенно считает, что на обозримую историческую перспективу социалистическое государство может осуществлять хозяйственное регулирование исключительно через рынок, исключительно рыночными способами, что развитие товарного оборота есть главная экономическая задача публичной власти. В связи с этим он с огромным беспокойством говорит о наметившейся тенденции перехода к чисто административным методам государственного управления, указывая на тупиковый характер этих методов и на тот очевидный вред, который они несут при реализации на практике.

Обращаясь к причинам, обусловившим возникшие в конце двадцатых годов затруднения с поставками хлеба, Н. И. Бухарин утверждает: «… если бы можно было сформулировать в одном пункте положение вещей в сельском хозяйстве, то это можно было бы сформулировать так: сейчас мелкий товаропроизводитель превратился из продавца хлеба в сдатчика хлеба. Поэтому нарушена была та основная форма смычки, которая еще долгое время должна быть у нас главной формой, определяющей формой, а именно форма рыночных связей. Так как продавец хлеба все больше превращается в сдатчика, а продажа — в государственную повинность (сдачу), то сам хлеб все больше превращается из товара в объект повинности и одновременно в суррогат денег и в средство накопления. Поэтому он стал «исчезать», ибо он стал «браться на учет». А в это же самое время «издержки аппарата» и издержки по выкачке хлеба чрезвычайно росли, параллельно уничтожению рыночной формы связи. Накладные расходы на каждый пуд собираемого хлеба гигантски возрастали — содержание уполномоченных, разъезды и вся эта история имеет и свою экономическую сторону, имеет свои экономические «накладные расходы». Распределительный принцип, принцип разверстки — как хотите назовите, — приводил и приводит, несомненно, к тому, что увеличивается опасность дальнейшего сужения производственной базы. Роль денег при таких условиях, их роль в обороте между городом и деревней падала и падает. Отсюда — что совершенно естественно, раз этот рычаг стал ослабевать, — следует, в свою очередь, дальнейшее усиление нажима, прямого администрирования, прямого давления. И здесь одно звено цепляется за другое. Именно здесь корень новых форм «чрезвычайщины»: так называемое самообложение, и бойкот, и целый ряд других новых — явных или замаскированных — форм чрезвычайных мер26.

Если развитие должно идти в решающих пунктах через товарооборот, то все формы «чрезвычайного» воздействия, которые этот товарооборот сокращают, с хозяйственной точки зрения представляют собой большой вред, величайший тормоз развития. Поэтому, — говорит Н. И. Бухарин, — «у нас появились нелегальные хлебные рынки, хлеб иногда продают в лесах, продают из-под полы и пр. Это есть нелепое сокращение нашего товарооборота. Есть ли это положительная или отрицательная величина? Я считаю, что величайшая отрицательная величина».

Возникает впечатление, что Н. И. Бухарин испытывает состояние беспомощности и отчаяния, когда видит, что очевидные (для него) вещи совершенно не воспринимаются и отвергаются его соратниками: «Товарищи, я вас спрашиваю, какая у вас будет перспектива? Что дальше будет? Ну, хорошо: сегодня мы заготовили всеми способами нажима хлеб на один день, а завтра, послезавтра что будет? Что будет дальше? Нельзя же определять политику только на один день! Какой у вас длительный выход из положения? … Мне говорят, что начало нэпа относится к 1921 г., что я тащу назад. Но я тащу, товарищи, вот от этого хозяйственного и политического сумасшествия… Не оттащить от этого — значит проворонить ряд огромных возможностей, ибо никакого пятилетнего плана мы на этом пути не построим. При такой практике пятилетка будет превращена в очень хорошую бумажку, очень хороший, добросовестный литературный труд — не больше»27.

Во второй половине двадцатых годов оживленные дискуссии проводились вокруг первого пятилетнего плана. Относительно того, что это должен был быть план технического перевооружения народного хозяйства, план индустриализации страны, кажется, не сомневался ни один из участников дискуссии. Однако каким должен быть сам этот план, какие показатели развития должны быть в нем заложены, как план должен соотноситься с рынком, наконец, сколько должно быть самих этих планов — по всем этим вопросам не было единства28. В экономической науке сложилось два главных направления в решении проблемы планирования — телеологическое и генетическое. По сути же речь шла о глобальном вопросе: о характере взаимосвязи между экономикой и государством.

Представители второго направления (которые если не все, то в своем значительном числе в скором времени были отнесены к категории «правых» с соответствующими «организационными» последствиями для них) предлагали рассматривать хозяйство (экономику) как определенную автономную, взаимосвязанную во всех своих элементах систему, которая функционирует по определенным, внутренне присущим этой системе, законам. Государство, тем более государство социалистическое, может и должно осуществлять регулятивное воздействие на течение экономических процессов, но осуществлять это нужно лишь с учетом объективно действующих экономических законов. Короче говоря, даже выступая в качестве объекта регулятивного воздействия со стороны государства, экономика тем не менее остается своего рода «вещью в себе», и в той мере, в какой она выступает в этом своем качестве, она не может быть объектом государственного управления; иными словами, пытаться регламентировать данную область отношений — это все равно, что пытаться с помощью государственного закона урегулировать, скажем, силу земного притяжения. Соответственно и государственное планирование должно исходить из этих, генетически заданных, параметров — если, конечно, желают получить действительно эффективный экономический рост.

Телеологический подход к планированию экономики, как видно уже из самого термина, прямо или подспудно исходил из идеи всемогущества государства: государство (точнее говоря — правящая партия) ставит перед обществом и его экономикой определенный набор задач, определяет показатели в той или иной области хозяйства, которые должны быть достигнуты, и организует общество на выполнение поставленных задач и достижение установленных показателей. Понятно, что для экономики как автономной саморегулирующейся системы в этом подходе не было места29.

Порочность телеологического подхода доказывал, в частности, Н. Д. Кондратьев (кстати говоря, опираясь на те данные, которыми оперировали в Госплане СССР). По его заключению уже сам по себе пятилетний план предполагал дефицит потребления сельского населения, который в 1930–1931 гг. должен был составить более чем два миллиарда рублей. При таких условиях, по мнению Н. Д. Кондратьева, крестьянин предпочтет сохранить достигнутый уровень своего благосостояния, сам потребляя произведенный им продукт и воздерживаясь от его продажи, а это исключает возможность выполнения планируемых планом объемов экспорта сельскохозяйственной продукции. «Так как нет оснований думать, что сельское население при росте его благосостояния будет отчуждать продукты на сторону при наличии дефицита в потреблении, то очевидно, что при таких условиях мы не только не сможем вывозить сельскохозяйственные товары, не только не могли бы увеличивать сельскохозяйственный экспорт, а должны были бы даже ввозить сельскохозяйственные товары в страну, так как размер дефицита в потреблении сельского населения явно превосходит размеры проектируемого экспорта», — констатирует Н. Д. Кондратьев30.

Н. Д. Кондратьев делает в своих расчетах ошибку, в которой его нельзя обвинить: он и представить себе не мог (как и другие «уклонисты» — и «правые», и «левые»), что рабоче-крестьянское государство, не считаясь ни с какими экономическими законами и расчетами, предпочтет просто-напросто отнять у крестьянина то, что было им произведено31.

Другой момент, который составлял предмет беспокойства так называемых «правых» — это стратегия проведения индустриализации, соответственно применительно к пятилетнему плану — обеспечение необходимой соразмерности отдельных его частей и последовательности в реализации. Идея, ими защищаемая, в общем сводилась к тому, что в условиях недостатка средств необходимо увеличить внутреннее потребление за счет расширения товарооборота, и на этой основе последовательно развивать капиталоемкие, но не дающие быстрой или непосредственной отдачи отрасли промышленности. Иными словами, предлагался тот путь индустриализации, который уже был апробирован капиталистическими странами. Как мы помним, процесс индустриализации здесь прошел, условно говоря, два этапа. На первой стадии растущий спрос на предметы потребления удовлетворялся путем увеличения объемов и удешевления их производства, что достигалось за счет внедрения машин; вследствие этого возникал спрос на производство таких машин. На второй стадии возникший спрос на машины удовлетворялся путем создания новых отраслей промышленности, отраслей производящих машины, в развитие которых вкладывались накопленные на первой стадии индустриализации капиталы.

Отметим, что эта точка зрения в значительной мере нашла свое выражение на первоначальной стадии создания механизма планирования во второй половине двадцатых годов — в директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства, утвержденных Объединенным пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б), состоявшимся в октябре 1927 г., а также рядом последующих партийных решений (§ 4 наст. главы).

По устранению «правых уклонистов» от руководства все эти соображения, как и их аргументация были отвергнуты, и это очень дорого стоило стране. Телеологическое направление в советской экономической науке победило полностью и навсегда.

«Генеральная» линия партии. Приступая к характеристики «генеральной» линии партии, олицетворяемой прежде всего И. В. Сталиным, необходимо сделать две существенных оговорки. Во-первых, со второй половины двадцатых годов приходится различать две истории партии и советского общества: историю официальную, описываемую в соответствующих официальных изданиях (типа «Краткого курса истории ВКП(б) или, впоследствии, «Истории КПСС»), и историю фактическую. Эти две истории расходятся, часто весьма значительно. Во-вторых, так называемая «генеральная» линия партии отнюдь не была прямой, на деле она испытывала очевидный дрейф «справа налево». Некоторым аналогом может послужить французская революция конца ХVIII в., которая также проделала путь от демократического и либерального прекраснодушия первых идеологов революции до крайней тирании якобинцев.

В эволюции взглядов (и действий) сталинской группировки в партии и государстве на протяжении второй половины двадцатых годов можно акцентировать следующие главные моменты: (I) эволюция в оценке новой экономической политики; (II) соответственно, изменение отношения к возможности и необходимости применения чрезвычайных (внеэкономических, административных) мер в политической и хозяйственной областях; (III) определение перспектив развития социально-политических отношений по мере развертывания социалистического строительства (формулирование тезиса об усилении классовой борьбы); (IV) эволюция взглядов на проблему финансирования индустриализации. Понятно, что выделение указанных направлений носит весьма условный характер, ибо все они взаимно связаны, обус­ловливают и «перекрывают» друг друга.

К середине двадцатых годов группа И. В. Сталина (в которую входили и будущие «правые капитулянты», в частности, Н. И. Бухарин) находилась на позициях, условно говоря, «рыночного социализма», предполагавшего определенную свободу товарооборота при регулирующем воздействии на рынок государства. Такая позиция, получившая официальное одобрение ХII (1923) съезда Коммунистической партии, подвергалась, как уже отмечалось, ожесточенной критике со стороны «левых», возглавляемых Л. Д. Троцким, которые обвиняли партийное большинство в том, что оно взяло курс на сближение с кулаком в деревне в ущерб развитию промышленности и, стало быть, на реставрацию капитализма в СССР.

«Сползание с пролетарской линии в наших условиях означает продвижение к двум разновидностям оппортунизма: меньшевизму и эсеровщине. Сталинский центризм является полустанком на [этом] пути… сталинский центризм защищает и прикрывает правые уклоны, успокаивает и усыпляет сознание партии — насчет кулака, насчет частника, насчет отставания промышленности, насчет обеспеченности социализма в одной стране. Борьба с центризмом, который выступает под прикрытием традиционных большевистских форм, есть борьба за сохранение власти в руках пролетариата», — такова позиция Л. Д. Троцкого, которую он формулировал в сентябре 1926 г. в тезисах к пятнадцатой партийной конференции32. В подтверждение правильности своей позиции Л. Д. Троцкий ссылается на общественное мнение в зарубежных капиталистических странах: «Курс на крепкого крестьянина выдвигается буржуазной печатью как основной момент прогрессивности сталинской группы… вся буржуазная печать в целом считает, что только победа сталинской группы над оппозицией способна обеспечить возвращение Советского Союза на путь капиталистического прогресса»33.

Карл Радек цитирует некоторые, по его выражению «крупнокапиталистические» издания, которые восхваляют сталинский курс «как курс на кулака»: «…пока Сталин у власти, кулака никто не обидит»; Сталин делает попытку «перехода от ставки на рабочих на ставку на кулака». Мало того, — пишет К. Радек, — «меньшевистская пресса, с венской «Арбайтер Цайтунг» во главе, приветствует победу Сталина как победу трестовиков, банковских директоров, аппаратчиков над революционными фантазерами 17-го года»34.

Об эволюции если не взглядов, то позиции самого Сталина на протяжении второй половины двадцатых годов лучше всего судить по содержанию его выступлений на партийных и государственных мероприятиях, в печати. Поэтому для того, чтобы с большей определенностью судить об этом, нам придется по необходимости прибегнуть к весьма обширному цитированию.

Так, например, в апреле 1926 г. И. В. Сталин следующим образом оценивает значение новой экономической политики в ее соотношении с курсом на индустриализацию страны: «Основной факт, определяющий нашу политику, состоит в том, что в своем хозяйственном развитии наша страна вступила в новый период нэпа, в новый период новой экономической политики, в период прямой индустриализации.

Пять лет прошло с тех пор, как Владимир Ильич провозгласил новую экономическую политику. Основная задача, стоявшая тогда перед нами, перед партией, состояла в том, чтобы в условиях развернутого товарооборота построить социалистический фундамент нашего народного хозяйства. Эта стратегическая задача стоит перед нами и теперь, как наша основная задача»35.

Несколько позднее И. В. Сталин утверждает: «Создать экономическую базу социализма — это значит сомкнуть сельское хозяйство с социалистической индустрией в одно целостное хозяйство, подчинить сельское хозяйство руководству социалистической индустрии, наладить отношения между городом и деревней на основе обмена продуктов сельского хозяйства и индустрии, закрыть и ликвидировать все те каналы, при помощи которых рождаются классы и рождается, прежде всего, капитал, создать, в конце концов, такие условия производства и распределения, которые ведут прямо и непосредственно к уничтожению классов»36.

Итак, в 1926 г. И. В. Сталин стоит на том, что индустриализация страны — это не есть нечто изолированное, это этап в развитии новой экономической политики, предполагающий развертывание рыночных отношений, расширение товарооборота, в том числе и прежде всего товарооборота между промышленным и аграрным секторами хозяйства. С этих позиций, которые, как мы видим, полностью совпадают со взглядами Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова, И. В. Сталин подвергает критике идеологов «левых» (точнее говоря, «социал-демократических уклонистов»37), в частности, Л. Д. Троцкого и Е. А. Преобра­женского. В своем докладе на ХV Всесоюзной конференции ВКП(б) 1 ноября 1926 г., И. В. Сталин, в частности, приводит выдержки из цитировавшейся уже здесь статьи Е. А. Преображенского «Основной закон социалистического накопления» (1924), который видит в крестьянстве если исключительный, то главный источник накопления средств, необходимых для индустриализации и констатирует: едва ли нужно доказывать, что Преображенский (являющийся одним из лидеров оппозиционного блока), «сбивается на путь непримиримых противоречий между интересами нашей индустрии и интересами крестьянского хозяйства нашей страны, — стало быть, на путь капиталистических методов индустриализации.

Я думаю, что Преображенский, приравнивая крестьянское хозяйство к “колонии” и пытаясь строить отношения между пролетариатом и крестьянством как отношения эксплуатации, — подрывает тем самым, пытается подорвать, сам того не понимая, основы всякой возможной социалистической индустриализа­ции. Я утверждаю, что эта политика не имеет ничего общего с политикой партии, строящей дело индустриализации на основе экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством».

Аналогичный упрек И. В. Сталин бросает и в адрес Л. Д. Троцкого, который, якобы, «опасается хорошего урожая» (об этой позиции Троцкого будет сказано ниже): Троцкий, видимо, думает, «что хороший урожай представляет опасность с точки зрения хозяйственного развития нашей страны… Троцкий, видимо, не признает того положения, что индустриализация может развиваться у нас лишь через постепенное улучшение материального положения трудовых масс деревни, — говорит И. В. Сталин. — Троцкий, видимо, исходит из того, что индустриализация должна осуществляться у нас через некоторый, так сказать, “нехороший урожай”.

Отсюда практические предложения оппозиционного блока насчет поднятия отпускных цен, налогового нажима на крестьянство и т.д., предложения, ведущие не к укреплению экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством, а к его разложению, не к подготовке условий для гегемонии пролетариата в области хозяйственного строительства, а к подрыву этих условий, не к смычке индустрии с крестьянским хозяйством, а к их размычке»38.

Основной плюс социалистического метода индустриализации, — по словам И. В. Сталина, — состоит в том, что он ведет к единству интересов индустриализации и интересов основных масс трудящихся слоев населения, в том, что он ведет не к обнищанию миллионных масс, а к улучшению материального положения этих масс, не к обострению внутренних противоречий, а к их сглаживанию и преодолению, в том, что он неуклонно расширяет внутренний рынок и подымает емкость этого рынка, создавая, таким образом, прочную внутреннюю базу для развертывания индустриализации.

Оппозиционный же блок, — констатирует И. В. Сталин, — «исходит из противопоставления индустрии сельскому хозяйству и сбивается на путь отрыва индустрии от сельского хозяйства. Он не понимает и не признает, что нельзя двигать вперед индустрию, обходя интересы сельского хозяйства, нарушая эти интересы. Он не понимает, что если индустрия является руководящим началом народного хозяйства, то сельское хозяйство, в свою очередь, представляет ту базу, на основе которой может развертываться у нас индустрия». Отсюда, — по словам И. В. Сталина, — «рассматривание крестьянского хозяйства как “коло­нии”, которую должно “эксплуатировать” пролетарское государство (Преобра­женский). Отсюда боязнь хорошего урожая (Троцкий), являющегося будто бы силой, могущей дезорганизовать нашу экономику»39.

Эти констатации на многие последующие годы вошли во все партийные издания и учебники, авторы которых ничуть не считались с тем, как развертывались реальные события в последующее время. «… Мы не только строить социализм за счет деревни не собираемся, не только ни одного миллиона на индустриализацию не извлекаем из деревни, но даже из затрат на такие общегосударственные нужды, как оборона страны, администрация, суд и т.д., ни одного гроша на деревню не перелагаем», — заявляет С. Г. Струмилин в середине 1927 г., т.е. уже тогда, когда акценты в политике правящего партийного большинства начали существенно меняться40. И много позднее, в несколько иных политических условиях, официальное партийное издание констатирует: нужные для индустриализации материальные ресурсы страна не могла получить традиционными для капиталистической индустриализации средствами: за счет ограбления колоний, военных контрибуций, беспощадной эксплуатации трудящихся своей страны, внешних займов. На эти цели нужно было найти средства внутри страны. И такие средства нашлись благодаря завоеваниям Великой Октябрьской социалистической революции41.

Очень скоро в выступлениях И. В. Сталина начинают звучать несколько иные нотки. Уже в январе 1928 г. он вносит предложение «потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам» под страхом уголовной ответственности и конфискации у них хлебных излишков с последующей распределения 25% конфискованного хлеба среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита». Как он полагает, «эти меры дадут великолепные результаты и нам удастся не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок».

Вместе с тем И. В. Сталин указывает на то, что эти меры носят чрезвычайный характер и могут дать эффект только в текущем году. Но, по его словам, «можно с уверенностью сказать, что пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок. Чтобы поставить хлебозаготовки на более или менее удовлетворительную основу, нужно осуществлять развертывание строительства колхозов и совхозов»42. Подводя под этот свой вывод теоретическую основу, И. В. Сталин констатирует: «В настоящее время Советский строй держится на двух разнородных основах: на объединенной социализированной промышленности и на индивидуальном мелкокрестьянском хозяйстве, имеющем в своей основе частную собственность на средства производства. Может ли держаться долго на этих разнородных основах Советский строй? Нет, не может…

Стало быть, для упрочения Советского строя и победы социалистического строительства в нашей стране совершенно недостаточно социализации одной лишь промышленности. Для этого необходимо перейти от социализации промышленности к социализации всего сельского хозяйства… Это значит, во-первых, что нужно постепенно, но неуклонно объединять индивидуальные крестьянские хозяйства, являющиеся наименее товарными хозяйствами, — в коллективные хозяйства, в колхозы, являющиеся наиболее товарными хозяйствами. Это значит, во-вторых, что нужно покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами (и совхозами), способными заменить, как сдатчика хлеба государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян. Это значит, в-третьих, ликвидировать все источники, рождающие капиталистов и капитализм, и уничтожить возможность реставрации капитализма…»43.

Намечая программу, которая в самом близком будущем будет самым кардинальным и трагическим образом реализована, И. В. Сталин в этот период еще сохраняет, по крайней мере на словах, свою приверженность новой экономической политике. «Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т.д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба. Нэп есть основа нашей экономической политики, и остается таковой на длительный исторический период. Нэп означает товарооборот и допущение капитализма при условии, что государство оставляет за собой право и возможность регулировать торговлю с точки зрения диктатуры пролетариата. Без этого новая экономическая политика означала бы простое восстановление капитализма, чего не хотят понять контрреволюционные болтуны, толкующие об отмене нэпа», — говорит он в феврале 1928 г.44 Выступая на Пленуме ЦК ВКП(б) 5 июля 1928 г., Сталин констатирует: «Нэп есть политика пролетарской диктатуры, направленная на преодоление капиталистических элементов и построение социалистического хозяйства в порядке использования рынка, через рынок, а не в порядке прямого продуктообмена, без рынка и помимо рынка… В той или иной степени новая экономическая политика с ее рыночными связями и использованием этих рыночных связей абсолютно необходима для каждой капиталистической страны в период диктатуры пролетариата»45.

Что касается чрезвычайных мер, то они применялись лишь потому, что «мы имели ряд чрезвычайных обстоятельств, созданных спекулянтскими махинациями кулачества и угрожавших голодом. Ясно, что если в будущем заготовительном году не будет чрезвычайных обстоятельств и заготовки пройдут нормально, 107 статья (УК РСФСР. — Е. Х.) не будет иметь применения. И наоборот, если чрезвычайные обстоятельства наступят и капиталистические элементы начнут опять “финтить”, 107 статья снова появится на сцене».

Вместе с тем, в дальнейшем И. В. Сталин прибегает к весьма знаменательному логическому приему: подчеркивая свою приверженность к новой экономической политике, он существенно иначе начинает трактовать суть нэпа: «Было бы глупо говорить на этом основании об “отмене” нэпа, о “возврате” к продразверстке и т.д. Об отмене нэпа могут теперь помышлять лишь враги Советской власти. Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти. Но есть люди, которые думают, что нэп означает не усиление борьбы с капиталистическими элементами, в том числе и с кулачеством, на предмет их преодоления, а прекращение борьбы с кулачеством и другими капиталистическими элементами. Нечего и говорить, что такие люди не имеют ничего общего с ленинизмом, ибо таким людям нет места и не может быть места в нашей партии»46.

В развитие этого тезиса И. С. Сталин прежде всего совершенно по-другому, чем ранее, ставит вопрос об источниках накопления в целях осуществления социалистической индустриализации. Он усматривает два таких источника: рабочий класс и крестьянство. При этом, по мнению И. С. Сталина, крестьянство «платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности — это, во-первых, и более или менее недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты — это, во-вторых.

Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе и крестьянство. Это есть нечто вроде “дани”, нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии, обеспечить индустрию для всей страны, поднять дальше благосостояние деревни и потом уничтожить вовсе этот добавочный налог, эти “ножницы” между городом и деревней. … без этого добавочного налога на крестьянство, к сожалению, наша промышленность и наша страна пока что обойтись не могут»47.

Одновременно И. В. Сталин исподволь начинает готовить почву для своего печально знаменитого тезиса об обострении классовой борьбы в период развернутого строительства социализма. Обратим внимание, что едва ли не впервые эта идея формулируется им на съезде ВЛКСМ, то есть в достаточно экономически и политически незрелой, но при этом, как правило, радикально настроенной среде: «… Неверно, что у нас нет уже классовых врагов, что они побиты и ликвидированы. Нет, товарищи, наши классовые враги существуют. И не только существуют, но растут, пытаясь выступать против Советской власти…

Отсюда очередная задача партии, политическая линия ее повседневной работы: подымать боевую готовность рабочего класса против его классовых врагов»48.

Отныне суть новой экономической политики начинает трактоваться И. В. Сталиным в глубокой привязке этой политики, во-первых, к административной ее составляющей, а во-вторых, к расширению классовой борьбы в стране (при том, что им предусмотрительно опровергается возможное обвинение в том, что партия и советское государство выступают в качестве инициатора в разжигании классовой борьбы).

Неправильно было бы думать, — говорит И. В. Сталин, — что пролетарская диктатура в СССР начала свою экономическую работу с военного коммунизма. Наоборот, пролетарская диктатура начала у нас свою строительную работу не с военного коммунизма, а с провозглашения основ так называемой новой экономической политики. В качестве подтверждения этого своего вывода Сталин ссылается на работу В. И. Ленина «Очередные задачи Советской власти» (1918), в которой, якобы, обосновываются контуры новой экономической политики49.

Здесь нам придется прервать цитирование и напомнить главные идеи книги В. И. Ленина. Они сводятся к следующему: главная задача победившей пролетарской революции — обобществить производство на деле; обеспечить строжайший и повсеместный учет и контроль производства и распределения продуктов; ввести монополию внешней торговли; трудовую повинность; провести всеобщую кооперацию населения (видимо, в рамках потребительской кооперации). Но главное — обеспечение учета и контроля, причем в сфере как частной, так и национализированной промышленности50.

Как видим, ссылка И. В. Сталина на упомянутую работу есть очевидная подтасовка. В самом деле, учет и контроль сами по себе есть вещь нейтральная. Нельзя вести хозяйство без учета и контроля производимой продукции и ее распределения. Поэтому и учет, и контроль осуществляются в хозяйстве любого типа — начиная от натурального, кончая высокой степени товарным, как на микро-, так и на макроэкономическом уровне. Вопрос, таким образом, заключается не в том, контролировать или нет — для этого не нужно было устраивать революцию, а в том, как и для чего контролировать. Нет никакого сомнения, что рабочий контроль периода «передышки» мало похож на тот контроль, что имел место в условиях, хотя и крайне ограниченной, но рыночной нэповской экономики. Точно также, и то, что вкладывал Ленин в свое понимание «учета и контроля» в 1918 г., мало похоже на то, что делалось в этой области в 1921 г. Таким образом, все меры, описанные В. И. Лениным в работе 1918 г., есть, несомненно, контуры новой экономической политики в сравнении с ранее практиковавшейся. Однако нэп образца 1921 г. здесь обнаружить совершенно невозможно.

Тотальный государственный учет и контроль всей промышленности есть не что иное, как ограничение и, как завершение, — полное исключение частной инициативы и рынка. В этом смысле меры, предлагаемые В. И. Лениным в 1918 г. (а теоретически обоснованные ранее, летом 1917 г. в работе «Государство и революция»), есть не что иное, как практическая подготовка к проведению политики «военного коммунизма»; собственно говоря, будучи реализованными на практике в течение 1918–1921 гг., они и составили то, что было определено как «военный коммунизм»51. Таким образом, совершенно очевидно, что под лозунгом нэпа Сталиным проводят­ся уже совершенно иные категории52.

Более того, по словам И. В. Сталина нэп не есть отступление, это продолжение классовой борьбы.

«Конечно, нашу политику никак нельзя считать политикой разжигания классовой борьбы», — утверждает он, — поскольку разжигание классовой борьбы ведет к гражданской войне. Но в силу того, что «мы стоим у власти, коль скоро мы упрочили эту власть и командные высоты сосредоточены в руках рабочего класса, мы не заинтересованы в том, чтобы классовая борьба принимала формы гражданской войны. Но это вовсе не значит, что тем самым отменена классовая борьба или что она, эта классовая борьба, не будет обостряться. Это тем более не значит, что классовая борьба не является будто бы решающей силой нашего продвижения вперед».

Далее И. В. Сталин разъясняет причины, по которым, по его мнению развитие социалистических форм хозяйства будет сопровождаться обострением классовой борьбы: дело в том, что развитие этих форм в сфере торговли, промышленности и сельского хозяйства будет неизбежно вытеснять отсюда множество торговцев, средних и мелких капиталистов-промышленников, кулаков. Соответственно нет никаких оснований думать, будто эти лишившиеся привычного образа жизни, более того, по словам Сталина, «разоренные люди» не попытаются организовать сопротивления53.

Как видим, логика Сталина проста и вполне очевидна: переход к социализму будет осуществляться чисто командными, административными, мерами, предпринимаемыми государством; применение этих мер есть не что иное, как прямое насилие, сопровождаемое разорением и десоциализацией огромного множества людей; само собой разумеется, нельзя ожидать, чтобы эти люди покорно приняли такое кардинальное изменение своего положение. Отсюда — обострение «классовой борьбы», в которой социалистическое государство должно быть готовым для того, чтобы одержать победу. Воистину, если враг отсутствует — его надобно выдумать, точнее говоря, — создать, применив для этого насилие, с тем, чтобы с помощью еще большего насилия уничтожить врага. Нечего и говорить, что такая логика совершенно не укладывается в модель новой экономической политики, когда борьбу старого и нового укладов предполагается вести в экономической сфере, на началах конкуренции и когда во всяком случае не приходится ожидать откровенной классовой борьбы между представителями старого уклада и государством, ибо не государство является прямым их противником в этой борьбе.

Следуя именно этой логике И. В. Сталин и обрушивается с критикой на позицию, защищаемую Бухариным, Рыковым и Томским. Выступая с речью на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г., он категорически отвергает их декларацию, в которой они «грубо-клеветнически» обвиняют партию, в частности, в проведении политики военно-феодальной эксплуатации крестьянства. Разногласия в нашей партии возникли на почве того обострения классовой борьбы, которое происходит в последнее время и которое создает перелом в развитии: «Главная ошибка группы Бухарина состоит в том, что она не видит этих сдвигов и этого перелома, не видит и не хочет их замечать»54.

Обвиняя Н. И. Бухарина в следовании немарксистской позиции «о врастании кулачества в социализм», И. В. Сталин говорит: «До сих пор мы, марксисты-ленинцы, думали, что между капиталистами города и деревни, с одной стороны, и рабочим классом, с другой стороны, существует непримиримая противоположность интересов. На этом именно и зиждется марксистская теория классовой борьбы. А теперь, согласно теории Бухарина о мирном врастании капиталистов в социализм, все это переворачивается вверх дном, непримиримая противоположность классовых интересов эксплуататоров и эксплуатируемых исчезает, эксплуататоры врастают в социализм…

Против кого же надо вести борьбу, против кого же надо вести саму острую форму классовой борьбы, если капиталисты города и деревни врастают в систему диктатуры пролетариата?

Диктатура пролетариата нужна для того, чтобы вести непримиримую борьбу с капиталистическими элементами, для того, чтобы подавлять буржуазию и вырвать капитализм с корнями. Но если капиталисты города и деревни, если кулак и концессионер врастают в социализм, нужна ли вообще после этого диктатура пролетариата, и если нужна, то для подавления какого класса?»55

Нам еще придется вернуться к этой мысли Сталина, сейчас же ограничимся лишь тем, что обратим внимание читателя на чудовищную, без всякого преувеличения бесчеловечную, логику этой мысли. В самом деле, некая теория требует, чтобы были классы и между этими классами велась борьба, причем борьба на уничтожение. Стало быть мы — правящая партия — обеспечим классовую борьбу, подавление и в конечном счете уничтожение враждебного класса. То, что в конечном счете у сотен тысяч и даже миллионов ни в чем не повинных людей круто изменится судьба, вплоть до того, что многие и даже очень многие из них потеряют собственную жизнь — это не имеет никакого значения. И пусть торжествует теория!

Таким образом, применение чрезвычайных мер (вопреки «комическим воплям Бухарина и Рыкова» по этому поводу) получает здесь «теоретическое» обоснование: «а что в этом плохого? Почему нельзя иногда, при известных условиях применять чрезвычайные меры против нашего классового врага, против кулачества? ... Разве наша партия когда-либо высказывалась в принципе против применения чрезвычайных мер в отношении спекулянтов и кулачества? Разве у нас нет закона против спекулянтов?»56

Окончательное завершение эта идея получает на ХVI съезде ВКП(б), проходившем летом 1930 г. Этот съезд, по словам И. В. Сталина, «есть съезд развернутого наступления социализма по всему фронту, ликвидация кулачества, как класса, и проведения в жизнь сплошной коллективизации. Вот вам в двух словах существо генеральной линии нашей партии»57. Один из важнейших аспектов этой линии сформулирован чуть ли не с юмором: «… теперь мы проводим политику ликвидации кулачества, как класса. Политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры против кулачества представляют пустышку. И ничего — живем»58. То, что последнее слово не могли произнести уже многие, и чем дальше, тем больше людей, — его, видимо, интересовало в наименьшей степени.

При таких условиях официальный отказ от нэпа становился пустой формальностью. И эта формальность была совершена И. В. Сталиным в конце 1929 г.: «Надо вскрыть ошибку тех, которые думают, что нэп нужна лишь для связи между городом и деревней. Нам нужна такая связь, которая обеспечивает победу социализма. И если мы придерживаемся нэпа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы ее отбросим к черту. Ленин говорил, что нэп введена всерьез и надолго. Но он никогда не говорил, что нэп введена навсегда»59.

Подводя итоги первой пятилетки, И. В. Сталин констатировал в январе 1933 г.: «В результате осуществления пятилетки мы добились того, что вышибли вконец последние остатки враждебных классов из их производственных позиций, разгромили кулачество и подготовили почву для его уничтожения. Таков итог пятилетки в области борьбы с последними отрядами буржуазии. Но этого мало. Задача состоит в том, чтобы вышибить этих бывших людей из наших же собственных предприятий и учреждений и окончательно их обезвредить»60. В Отчетном докладе ХVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б) 26 января 1934 г. было констатировано, что капиталистическое хозяйство в СССР уже ликвидировано, а единолично-крестьянский сектор в деревне оттеснен на второстепенные позиции; социалистический уклад является безраздельно господствующей и единственно командующей силой во всем народном хозяйстве. С капиталистическими элементами в промышленности уже покончено, а социалистическая система хозяйства является теперь единственной и монопольной системой в нашей промышленности»61.

Некоторые выводы. Более глубокую характеристику природы той борьбы «уклонов», происходившей в Коммунистической партии мы попытаемся дать в завершение настоящего раздела нашей работы, здесь же ограничимся некоторыми, наиболее очевидными, выводами.

Юрий Фельштинский во вступительной статье к составленному им четырехтомному собранию документов из архива Л. Д. Троцкого, констатирует: в конце двадцатых годов левая оппозиция в СССР «терпит поражение, а Сталин, разгромив своих горе-противников, берет на вооружение их политическую программу и проводит в стране коллективизацию и индустриализацию самым радикальным путем, о котором и не мечтали левые оппозиционеры, упрекавшие Сталина в “правом уклоне”»62. Такая трактовка может быть принята, но с весьма существенными уточнениями.

В самом деле, нельзя не заметить совершенно очевидного «дрейфа» сталинской группировки (состав которой, надо сказать, не был постоянным) «справа» — от идеологии рыночной, регулируемой государством, плюралистической экономики. Имея это в виду, можно с полным основанием утверждать, что в конце двадцатых годов партия столкнулась не с так называемым «правым уклоном» в лице Бухарина, Рыкова и Томского, а с крутым виражом, который проделала «генеральная линия партии».

Но в каком направлении был этот дрейф; иными словами были ли предметом «мечты» левых оппозиционеров те методы и те результаты, которые практиковались деятелями «генеральной линии партии», и к которым в конечном счете пришла страна? Как представляется, проанализированные выше данные дают основания для отрицательного ответа на поставленный вопрос.

Прежде всего, не следует преувеличивать величину той пропасти, которая, якобы, разделяла левых и правых «уклонистов». Объединяло же их отнюдь не стремление возродить в стране капиталистический строй, что являлось дежурным обвинением со стороны официальной партийной пропаганды — ибо и те, и другие были самыми правоверными коммунистами. Главным объединяющим моментом было то, что все они, или, точнее говоря, авторитетные идеологи «уклонистов», были достаточно квалифицированными экономистами, пытавшимися решать экономические проблемы экономическими средствами. Эта характеристика в полной мере применима к такому теоретику как Н. И. Бухарин и к такому практику как А. И. Рыков, но не в меньшей мере сказанное относится и к «левым», прежде всего к Е. А. Преображенскому, и даже к Л. Д. Троцкому. Расхождения между ними, стало быть, заключались в определении методов осуществления экономического управления, и эти расхождения могли разрешаться в ходе научных дискуссий. Отметим, кстати, что, например, Н. И. Бухарин при случае давал весьма лестную характеристику Е. А. Преображенскому, своему оппоненту в такого рода спорах. Поэтому ни «левые» ни, тем более, «правые» не только не мечтали, им в самом страшном сне не могли присниться то направление и те конкретные формы, которые в скором времени примет «генеральная линия» их собственной партии, линия, ведшая к тому самому политическому и экономическому безумию, от которого тщетно пытался «оттащить» руководство партии Н. И. Бухарин в своем последнем выступлении в качестве политического деятеля. Мы воздержимся здесь от формулирования предположений о том, по какому пути пошла бы страна в случае гипотетической победы в партии левого или правого «уклонов», но реальность такова, что победило именно «хозяйственное и политическое сумасшествие». К сожалению, в своей дальнейшей истории страна будет регулярно переживать обострения такого рода безумия.

В практической плоскости этот феномен принял вполне конкретные очертания соответствующего хозяйственного и правового механизма, который и начал создаваться на рубеже 20–30-х годов. В основу этого механизма была положена идея целесообразного управления экономикой как единого народнохозяйственного комплекса, а стало быть, система императивного (директивного) планирования. На первый ряд выдвигаются чисто количественные и временные параметры, которые притом следовало в ходе реализации плана превзойти (дать объемы большие и в более короткие сроки, нежели чем предусмотрено соответствующим — месячным, квартальным, годовым, пятилетним — планом). Самым парадоксальным при этом было то, что директивный (т.е. состоящий из императивных предписаний) план трактовался как закон, причем, похоже, даже не как закон юридический, а закон, который сродни закону природному, закон, которому должна послушно следовать экономика в течение запланированного периода времени. Но для того, чтобы иметь возможность осуществлять такое управление и планирование, необходимо сосредоточить в одних руках (руках государства) все необходимые ресурсы с тем, чтобы планомерно распределить их по отраслям хозяйственной деятельности и по территории. Поскольку важнейшим таким ресурсом является труд, естественным образом (в рамках данной системы) возникла потребность создания единого механизма управления трудом.

§ 2. Реформирование хозяйственного механизма: основные направления, цели и средства их достижения

Подведение итогов и новые перспективы. Вторая половина двадцатых годов во многих отношениях оказалась рубежной в эволюции советского общества. Прежде всего, завершился период восстановления народного хозяйства. Как констатировала ХV конференция ВКП(б), проходившая осенью 1926 г., «под руководством ВКП(б) завершена в общем и целом огромная работа по восстановлению народного хозяйства. Восстановительный период может считаться в общих чертах законченным. Теперь народное хозяйство входит в новый период своего развития — период перестройки хозяйства на основе новой, более высокой, техники»63. Курс на индустриализацию народного хозяйства провозглашается ХIV съездом партии в декабре 1925 г. Само собой разумеется, что новое промышленное строительство, как и реконструкция действовавших производств, находит свое выражение в чрезвычайном доминировании обобществленного сектора экономики и вытеснении частных («капиталистических») форм хозяйствования. Социализация сельского хозяйства, т.е. коллективизация крестьянства, с чрезвычайной жесткостью и в весьма короткие сроки в целом была проведена в конце двадцатых — начале тридцатых годов. В результате всех этих процессов в руках у государства оказался огромный народнохозяйственный комплекс, и главной задачей публичной власти, таким образом, стала задача обеспечения управления этим комплексом, причем не просто управления, а такого, которое оказалось бы более экономически эффективным, чем рыночные формы хозяйствования и обеспечивало постоянный количественный и, что, пожалуй, более важно — качественный рост социалистической экономики.

Отметим попутно еще один весьма немаловажный момент. Нам придется сейчас проанализировать весьма широкий круг директивных документов высших партийных органов. Занятие это нельзя назвать увлекательным, но оно является крайне необходимым, если мы хотим понять суть эволюции системы государственного управления экономикой, идеологию принимаемых решений в этой области. В связи с этим приходится констатировать, что рубеж двадцатых — тридцатых годов оказался переломным и в том плане, что в этот период произошла ликвидация широких научных подходов при оценке возникавших проблем и выработке вариантов их решения. Уровень экономического мышления руководства страны совершенно очевидно деградировал; для решения сложнейших вопросов, связанных с осуществлением управленческого (регулятивного) воздействия на экономические процессы, принимаются чрезвычайно простые управленческие решения по типу «команда-исполнение». Имея некоторое представление об эволюции идеи государства как активного субъекта экономического регулирования, можно констатировать, что по своему типу экономическое мышление руководства страны стало соответствовать тому, которое господствовало во времена первоначального европейского меркантилизма. Это обстоятельство является важнейшим фактором, обусловившим формирование той системы государственного управления экономикой, которая сложилась на протяжении тридцатых годов.

Впрочем, можно заметить, что система управления, которая сформировалась в тридцатые годы, — это, конечно, крайность, но крайность, отражающая общие закономерности, неизбежно характерные для централизованной, планово управляемой экономики. И в этом смысле тенденции, отражающие такие закономерности, проявили себя уже с середины двадцатых годов. Однако отличительной особенностью программных документов, принятых на протяжении второй половины десятилетия, является научная честность в истолковании привлекаемых фактов и обоснованность принимаемых решений. (Другое дело, насколько эти решения могли быть реализованы на практике.)

Программа преобразований. ХIV съезд ВКП(б) поручает ЦК во главу угла поставить задачу всемерного обеспечения победы социалистических хозяйственных форм над частным капиталом, укрепление монополии внешней торговли, рост социалистической государственной промышленности и вовлечение под ее руководством и при помощи кооперации все большей массы крестьянских хозяйств в русло социалистического строительства; обеспечить за СССР экономическую самостоятельность, оберегающую СССР от превращения его в придаток капиталистического мирового хозяйства, для чего держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства и образование резервов для экономического маневрирования; всемерно способствовать росту производства и товарооборота в стране; использовать все ресурсы, соблюдать строжайшую экономию в расходовании государственных средств, увеличивать скорость оборота государственной промышленности, торговли и кооперации для повышения темпа социалистического накопления; «разверстывать нашу социалистическую промышленность на основе повышенного технического уровня, однако, в строгом соответствии как с емкостью рынка, так и с финансовыми возможностями государства»; всемерно содействовать развитию советской местной промышленности, всячески стимулируя местную инициативу в деле организации этой промышленности, рассчитанной на удовлетворение разнообразнейших потребностей населения вообще, крестьянства в особенности; поддерживать и толкать вперед развитие сельского хозяйства по линии повышения земледельческой культуры, развития технических культур, повышения техники земледелия (тракторизация), индустриализации сельского хозяйства, упорядочения дела землеустройства и всемерной поддержки разнообразных форм коллективизации сельского хозяйства64.

Здесь достаточно четко и однозначно сформулированы как цели, которых предстояло достичь в самой ближайшей перспективе, так и совокупность средств их достижения. При этом обратим внимание на весьма умеренный и сбалансированный характер этой системы.

Итак, главной целью, ставшей перед обществом во второй половине двадцатых годов, являлась индустриализация народного хозяйства. Вместе с тем, индустриализация отнюдь не рассматривается в качестве некоей самоцели, это есть средство для достижения совокупности разного уровня целей, начиная от глобальных, стратегических — обеспечения экономической и технологической независимости страны от враждебного капиталистического окружения и победы социалистического способа производства внутри страны, до менее политизированных и очевидных, но при этом весьма немаловажных — достижения сбалансированности народного хозяйства, спроса и предложения на товарных рынках. В свою очередь, достижение этих главных целей должно было быть обеспечено целой серией соответствующих экономических, организационных и правовых средств, которые надлежало выработать и которые, таким образом, сами становились целями. Например, важнейшим вопросом, требовавшим немедленного разрешения, явился вопрос об источниках «социалистического накопления», т.е. тех ресурсах, которые могли бы обеспечить эффективное осуществление индустриализации экономики, причем не в ущерб другим социально значимым интересам.

Соответственно, возникла определенная системная иерархия целей, в которой индустриализация являлось одним из важных звеньев, нерасторжимо связанных с другими, и задачей политической элиты страны стало разработка этой системы. Решению такой задачи и объяс­нению смысла курса на индустриализацию посвящена целая серия партийных директивных документов и нормативных актов государства, изданных на протяжении второй половины двадцатых годов. Следует подчеркнуть, что вопреки позднейшим политическим трактовкам, в необходимости индустриализации не сомневался, пожалуй, никто в партии — ни «левые», ни «правые»; расхождения имели место лишь в вопросе о путях и средствах достижения этой цели.

Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся 6–9 апреля 1926 г., отмечает: в первые годы нэпа в центре хозяйственной политики стояла задача быстрейшего восстановления сельского хозяйства, как исходного пункта борьбы с хозяйственной разрухой в городе и деревне, создания сырьевой и продовольственной базы для развития промышленности и рынка для сбыта ее изделий. Опираясь на растущее сельское хозяйство, на все увеличивающуюся емкость крестьянского рынка, приспособляясь к его потребностям, промышленность увеличила своей производство на 64% в 1924/25 г. и увеличивает его, примерно на 30–40% в настоящем хозяйственном году65.

Однако, несмотря на такой рост промышленности, страна вступила в длительный период несоответствия продукции промышленности более быстро растущему как производственному, так и потребительскому спросу, результатом чего явился обостренный товарный голод на промышленные изделия. В такой обстановке развитие индустрии и вообще индустриализация страны является той решающей задачей, успешное разрешение которой определяет дальнейший рост всего хозяйства в целом по пути к победе социализма.

Индустриализация страны и увеличение товарной массы промышленных изделий, при достигнутом уровне развития промышленности, наталкивается в современный период на специфические трудности, — отмечает Пленум. — Промышленность почти полностью использовала унаследованный от буржуазной эпохи основной капитал и упирается в своем дальнейшем развитии в переоборудование предприятий и новое фабрично-заводское строительство, что, в свою очередь, целиком зависит от размера тех накоплений, которые можно будет вложить в дело расширения промышленности.

Экспроприация непроизводительных классов (буржуазии и дворянства), аннулирование долгов, сосредоточение доходов от промышленности, государственной торговли (внутренней и внешней) и всей кредитной системы в руках государства и т.п. — сами по себе дают возможность такого накопления внутри страны, которое обеспечивает необходимый для социалистического строительства темп развития индустрии. Необходимо, однако, иметь в виду, что эта задача может быть успешно разрешена только в том случае, если партии удастся обеспечить, с одной стороны, осуществление во всей стране сурового режима бережливости, экономии и беспощадной борьбы со всякими излишними непроизводительными расходами, а с другой — увеличить приток свободных средств населения во всякого рода кредитные, кооперативные учреждения и государственные займы, в целях использования этих накоплений для дальнейшего развития производительных сил страны и, прежде всего, индустрии.

Далее, «в настоящий период нового строительства особое значение приобретает усиление планового начала и внедрение режима плановой дисциплины в деятельность всех государственных органов. В частности, всякая сколько-нибудь значительная затрата в области нового строительства, как государственного, так и местного значения, должна быть согласована с общим хозяйственным планом. Стихийное сепаратное развертывание строительных работ, ведущее к распылению и неэкономному использованию средств, должно решительно пресекаться. В этой области больше чем где-либо роль планирующих органов должна быть увеличена». Вместе с тем, наряду с борьбой за уничтожение планового сепаратизма, расхлябанности в составлении и осуществлении планов, необходимо освободить высшие планирующие органы от мелочной проверки технических расчетов низших планирующих органов, уменьшить детализацию планирования в отношении эксплуатационных планов и увеличить ответственность за них оперативных органов. Должно быть сокращено число инстанций, через которые должны проходить, до окончательного утверждения, оперативные планы, а также проведено твердое разграничение прав окончательного решения вопросов отдельных плановых учреждений66.

Таким образом, ускорение накопления, целесообразное использование накапливаемых средств, гораздо более жесткое, чем до сих пор, осуществление планового начала — в этом заключаются очередные задачи ближайшего периода в развитии хозяйства, сформулированные Пленумом.

Проблема накопления и режим экономии. В свою очередь, как объем накопления, так и его темпы в значительной, более того — в решающей мере обусловливаются удешевлением промышленного производства, т.е. снижением себестоимости производимых товаров, что в свою очередь, определяется экономией на издержках производства. Проблема снижения себестоимости и прежде всего всемерного проведения режима экономии становится центральной в ряду экономических проблем, решаемых руководством страны на протяжении ближайших лет67.

Само собой разумеется, что экономия на издержках производства и, стало быть, удешевление стоимости производимых товаров, в условиях рынка является непременным условием существования любого хозяйствующего субъекта, поскольку от этого зависит его выживаемость как товаропроизводителя. Однако возникает вопрос, в силу каких причин на проблему снижения себестоимости промышленной продукции такое пристальное внимание обращает публичная власть (притом, что в более поздние времена, как кажется, внимание к этой проблеме становится менее концентрированным, приобретает формальный, можно сказать — ритуальный — характер)?

Некоторые ответы на этот вопрос лежат на поверхности. В самом деле, во-первых, с обобществлением промышленности и превращением государства в непосредственно хозяйствующего субъекта, непосредственно публичный характер приобретают практически все аспекты хозяйственной деятельности. Поэтому именно государство, а не частный хозяйствующий субъект, заинтересовано в обеспечении режима экономии на государственных предприятиях, как именно государство становится субъектом, использующим все имеющиеся в его распоряжении средства для того, чтобы обеспечить этот самый режим. Во-вторых, в условиях ограниченности ресурсов накопления, когда финансирование индустриализации «извне» практически исключалось, как исключался (покуда) и такой источник накопления, как «изъятие» необходимых для индустриализации средств у крестьянства, практически единственным реальным источником накопления являлось именно удешевление промышленного производства.

При этом партийные идеологи, определявшие программные установки экономического развития (ставшие в большинстве своем в скором будущем «правыми уклонистами»), отрицая возможность «социалистического накопления» за счет крестьянства, как это предлагали «левые», исходили не только из политических или гуманных, но и из чисто экономических соображений. Разъяснению этого тезиса посвящен ряд резолюций высших партийных форумов, содержание которых часто имеет вид не официальных документов, а каких-то научно-популярных трактатов (и это впечатление скорее всего верное).

Один из такого рода трактатов был утвержден в качестве резолюции ХV конференцией ВКП(б), состоявшейся осенью 1926 г.68

Обращаясь к источникам накопления, конференция полагает что «темп расширения основного капитала» будет зависеть: а) от размеров накопления обобществленной промышленности; б) использования через государственный бюджет доходов других отраслей народного хозяйства; в) использования сбережений населения путем вовлечения их в кооперацию, в сберегательные кассы, внутренние государственные займы, кредитную систему и т.п.

Процесс расширенного воспроизводства промышленности должен быть обеспечен, прежде всего, вложением в индустрию новых масс прибавочного продукта, создаваемого внутри самой промышленности. Главнейшими условиями в деле увеличения размеров внутрипромышленного накопления являются, по мнению конференции, решительное сокращение накладных расходов, ускорение оборачиваемости капиталов, всемерная рационализация промышленности, применение в ней новейших достижений техники, увеличение производительности труда и повышение трудовой дисциплины. В связи с этим «очередной задачей профсоюзов является планомерная неустанная работа над укреплением профсоюзной и трудовой дисциплины, решительная борьба с анархическими приемами, применяемыми отдельными группами рабочих для разрешения экономических и бытовых вопросов (“волынки”, забастовки без разрешения союза и т.п.) без того, чтобы исчерпать законные и нормальные методы удовлетворения своих претензий».

Важной задачей в борьбе за экономию также является улучшение организации производства и управления промышленностью, максимальное снижение административных, управленческих расходов, чтобы таким путем добиться максимального увеличения продукции, ее удешевления и улучшения качества. Конференция требует от всех органов «максимальной предусмотрительности при начале новых капитальных работ, соблюдение величайшей плановой дисциплины и установления такой проверки исполнения планов, которая обеспечила бы экономичность и рентабельность строительства и соблюдения установленных размеров и сроков постройки».

Серьезной проблемой, являющейся проявлением высокой себестоимости и дефицитности промышленной продукции, были высокие розничные цены на товары промышленного производства. Нужно отметить, что тогдашнее политическое руководство произвело всесторонний анализ этой проблемы и сформулировало весомые аргументы в пользу своей позиции.

Прежде всего, как кажется на первый взгляд, высокие розничные цены на промышленные товары есть благо для промышленности, ибо благодаря этому обеспечивается дополнительная возможность накопления ресурсов в целях финансирования индустриализации экономики. Именно этот вариант и предлагает «левая» оппозиция, и именно его отвергает «со всей решительностью» тогдашнее правящее политическое большинство. Как говорится в резолюции ХV партийной конференции, «глубоко ошибочными являются предложения ряда товарищей из оппозиции о повышении отпускных цен на промтовары, как источнике дополнительных средств для ускорения индустриализации страны... Пытаться проводить индустриализацию методами повышения отпускных цен — значит развертывать нашу промышленность изолированно, оторванно от всех прочих отраслей народного хозяйства, ограничивать расширение рынка для сбыта ее продукции, стимулировать дальнейшее повышение розничных цен и тем самым понижать уровень реальной заработной платы, восстанавливать деревню против города, усиливать дифференциацию в деревне, делая промтовары доступными лишь для более зажиточных слоев деревни, создавать предпосылки для инфляции и, в конечном счете, сорвать осуществление самой задачи индустриализации. Повышение отпускных цен является особенно опасным в условиях фактической монополии госпромышленности, так как неизбежно приводит к техническому застою в ней и к усилению бюрократизма во всем хозяйственном аппарате».

Такая констатация кажется экономически безупречной, она основывается на существовавших реалиях и прекрасно описывает возможные перспективы. К сожалению, в самом недалеком будущем эти перспективы в полной мере претворятся в жизнь.

Итак, единственный реальный путь развития — это создание условий для всемерного повышения эффективности промышленного производства за счет роста производительности труда, удешевления производства товарной продукции посредством снижения ее себестоимости. Эта задача может быть решена на путях рационализации производства и системы управления, лучшей организации труда и укрепления трудовой дисциплины. Нельзя допускать повышения розничных цен на промышленные товары, более того, следует добиваться их снижения посредством уменьшения накладных расходов, оптимизации логистики и т.п.

Тем не менее, поскольку средств, получаемых из самой промышленности, будет недостаточно, по крайней мере, на протяжении нескольких ближайших лет, то, по мнению ХV партийной конференции, дальнейшее развертывание промышленности будет в значительной степени зависеть от тех дополнительных средств, которые будут направлены в промышленное строительство. В связи с этим конференция находит, что до сих пор не было приложено сколько-нибудь серьезных усилий для сосредоточения средств, накопляющихся у населения, в кооперации, в сберегательных кассах, в займах и т.п. По мере роста общего благосостояния населения это использование через кооперативные и кредитные учреждения мелких сбережений населения должно приобретать все большее и большее значение, как один из источников средств для развития хозяйства.

В то же время конференция категорически осудила взгляды «левой» оппозиции о необходимости проведения индустриализации путем такого обложения деревни и такой политики цен, которые неизбежно привели бы к приостановке развития сельского хозяйства, сократили бы источники сырья для промышленности и рынок сбыта ее продукции, что с неизбежностью привело бы к резкому падению темпа индустриализации страны.

Итак, как полагает конференция, политическая и хозяйственная необходимость приступить к снижению отпускных цен обязывает направлять и вести под эти углом зрения всю промышленную жизнь ближайшего будущего. Вместе с тем, «поскольку накопление в недрах промышленности является одним из важнейших источников, обеспечивающих предусмотренный партией темп индустриализации страны, необходимо решительно добиваться снижения себестоимости, дабы снижение отпускных цен не являлось фактором сокращения промышленного накопления. Снижение отпускных цен должно явиться стимулом, толкающим промышленные предприятия к большим достижениям в области снижения себестоимости»69.

Директивы по составлению пятилетнего плана: идея баланса. Все эти соображения были обобщены в директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства, выработанные Объединенным пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) в октябре 1927 г.70 и утвержденные в декабре этого же года ХV съездом партии71.

В основу проектировки пятилетнего плана предлагается полагать следующие главные моменты.

Во-первых, констатируется, что по прошествии десяти лет после Октябрьской революции принципиально иной стала организационная форма народного хозяйства, поскольку — на основе национализации крупной промышленности и других командных высот — появилась возможность планового руководства, все более вытесняющего анархию товарно-капиталистического рынка.

Во-вторых, при составлении пятилетнего плана следует исходить из необходимости обеспечения максимальной сбалансированности всех основных экономических соотношений: между производством и потреблением — из оптимального сочетания обоих этих моментов; между городом и деревней; между развитием тяжелой и легкой индустрии.

В частности планируя развитие тяжелой и легкой промышленности и «считая правильным перенесение центра тяжести в производство средств производства, нужно при этом учитывать опасность слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство, реализующееся на рынке лишь через ряд лет; с другой стороны, необходимо иметь в виду, что более быстрый оборот в легкой индустрии (производство предметов первой необходимости) позволяет использовать ее капиталы и для тяжелого строительства в условиях развития этой легкой индустрии».

В-третьих, в вопросе о темпе развития приходится иметь в виду крайнюю сложность задачи. Здесь следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения, которое обеспечивало бы длительно наиболее быстрый темп развития. С этой точки зрения «нужно решительно и раз навсегда осудить оппозиционный лозунг повышения цен: этот лозунг не только привел бы к бюрократическому перерождению и монополистическому загниванию промышленности, не только ударил бы по потребителю и, в первую очередь, по рабочему классу и бедноте города и деревни, не только дал бы величайшие козыри в руки кулаку, — он через некоторое время дал бы резкое снижение темпа развития, сузив внутренний рынок, подорвав сельскохозяйственную базу промышленности и застопорив технический прогресс в индустрии».

Особое внимание руководства партии занимает проблема взаимоотношений между городом и деревней. В связи с этим прежде всего констатируются «основные диспропорции» тогдашнего хозяйства: а) между промышленностью и сельским хозяйством («которая еще не изжита, несмотря на опережающий рост индустрии»); б) диспропорция между ценами на продукты промышленности и сельского хозяйства (рыночные «ножницы»); в) диспропорция между спросом на промышленное сырье, являющееся продуктом сельского хозяйства (хлопок, кожа, шерсть и т.д.), и его предложением; г) диспропорция между количеством рабочих рук в деревне и реальной возможностью их хозяйственного использования (так называемое «аграрное перенаселение»).

Констатировав все эти противоречия, составители соответствующих партийных директив подвергают анализу возможные варианты их разрешения.

1. Прежде всего, ставится и вновь отвергается предложение об установлении равновесия между спросом и предложением промышленной продукции путем повышения промышленных цен.

2. Другой возможный вариант — резкое снижение сельскохозяйственных цен — также отвергается, поскольку это привело бы к снижению всего темпа развития, сократив экспортные возможности и еще более подорвав сырьевую базу промышленности.

3. По тем же самым соображениям невозможно пытаться решить проблему путем резкого усиления налогового бремени крестьянства. Кроме того, такой путь был бы чреват еще большим обострением политического положения.

4. Нельзя также сделать ставку на форсированное развитие сельского хозяйства: это задерживало бы индустриализацию и снизила бы обороноспособность страны.

Единственно правильное решение — путь понижения себестоимости промышленной продукции на основе энергично проводимой рационализации индустрии и ее расширения, следовательно — понижения цен на промышленную продукцию, а также внедрение трудоемких культур в сельское хозяйство. Это позволяет решать и другие проблемы — аграрного перенаселения и безработицы в городе.

В свою очередь установление равновесия между городом и деревней может и должно обеспечить достижение стратегической задачи длительного ускорения темпа развития.

Все эти программные установки партии, сформулированные в период до конца 1927 г., в рамках научных дискуссий, в том числе и с представителями «девой» оппозиции, кажутся весьма разумными. Идея обеспечения сбалансированного экономического роста на протяжении длительного исторического периода, причем роста на основе внутренних источников развития, — эта идея, будь она воплощена в действительность, возможно, помогла бы стране избегнуть многих потрясений, которые ее ожидали.

Курс на форсированную индустриализацию и судьба идеи эффективности производства. К сожалению, с устранением с политической сцены деятелей «левой» оппозиции, сама «генеральная линия» партии стала осуществлять совершенно очевидный дрейф «влево», далеко превосходя не только программу «троцкистов», но и границы здравого смысла. Уже год спустя, в ноябре 1928 г., утверждая контрольные цифры народного хозяйства на очередной хозяйственный (1928/29) год, Пленум ЦК ВКП(б) констатирует: «Всплывает правый (откровенно оппортунистический) уклон, который находит свое выражение в стремлении снизить темп и задержать дальнейшее строительство крупной индустрии…»72. Это заявление — недвусмысленное указание на отказ от одной из прежних фундаментальных программных установок — обеспечения баланса в развитии тяжелой и легкой промышленности. А это означало также и отказ от возможности дополнительного финансирования развития тяжелой индустрии из источников, которые могли бы быть получены из развития легкой промышленности; свертывание розничного товарооборота, нарушение баланса в отношениях между городом и деревней, — в общем, наступление всех тех последствий, о которых совершенно четко и определенно говорили недавние партийные документы. Что кроется за таким решением, какие побудительные причины обусловили его принятие? Об этом можно только догадываться.

Традиционно обращается ноябрьский (1928 г.) Пленум ЦК ВКП(б) и к проблеме повышения экономической эффективности, в том числе снижению себестоимости промышленной продукции. Однако и здесь происходит некоторая смена тональности.

Снижение себестоимости, достигнутое до настоящего времени промышленностью, не отвечает огромным капитальным вложениям, произведенным в нее, — отмечает Пленум. — Техническая реконструкция производства и рационализация его отстают до сих пор от количественного роста индустрии. Медленный рост освоения нами новейших достижений мировой техники между прочим находит свое отражение в медленном и нерациональном освоении нашими заводами импортного оборудования. Режим экономии все еще проводится на наших предприятиях без достаточной настойчивости и не дает того эффекта, который он может и должен дать.

Пленум констатирует: «1927/28 г. был переломным в том отношении, что впервые после 1924 г. принес с собой заметное снижение себестоимости»73 и одновременно указывает, что «1928/29 г. должен во что бы то ни стало принести дальнейшее и еще более значительное снижение себестоимости». Снижение себестоимости на 7% рассматривается как «условие выполнения не только плана капитальных вложений, но и всего народно-хозяйственного плана текущего года». В качестве средства решения этой задачи уже традиционно указывается борьба за производительность труда, с прогулами, расхлябанностью и недисциплинированностью на предприятиях74.

Дабы завершить вопрос о проблеме повышения качества работы промышленности и снижения себестоимости промышленной продукции, отметим, что на протяжении ближайших нескольких лет эта проблема постоянно ставится, однако удовлетворительного решения так и не получает, пока, наконец и вовсе не уходит на периферию внимания высших партийных органов, будучи заслоненной громадными количественными изменениями в экономике. Что касается средств решения этой проблемы, то их набор становится традиционным — это попытки так или иначе настроить систему государственного управления хозяйством (включая управление территориальным и межпрофессиональным движением трудовых ресурсов), соответственно, борьба с «летунами» и «трудовыми дезертирами», укрепление плановой, финансовой, производственной и трудовой дисциплины и т.п. В какой-то мере всех этих моментов мы намерены коснуться далее, здесь же ограничимся констатацией, что такого рода меры носили в большей своей части чисто административный характер и цели, в общем, не достигли: экономика страны оставалась крайне затратной и неэффективной на протяжении и тридцатых годов, и всего последующего периода советской истории.

Приведем в заключение некоторые официальные данные о состоянии проблемы качества и себестоимости промышленной продукции на протяжении тридцатых годов.

Ноябрьский (1929 г.) Пленум ЦК ВКП(б) отмечает «отставание качественных показателей работы промышленности». Себестоимость снизилась за прошедший хозяйственный год на 4,5% (вместо 7% по плану). Констатировав этот факт, на 1929/30 г. в качестве минимального задания устанавливается снижение себестоимости на 11%. Какого-либо обоснования именно такой цифры резолюция Пленума не дает, однако в числе средств, способных, по мнению Пленума, обеспечить ее достижения, указывается, помимо прочих, чистка советского аппарата, которая должна была осуществляться при активном участии трудящихся75.

ХVI съезд ВКП(б), проходивший летом 1930 г., подводя итоги завершившегося хозяйственного года, указывает на значительный количественный рост промышленности76. На этом фоне, констатирует съезд, вопиющим является состояние качества. Задания по производительности труда, снижению себестоимости промышленной продукции и стоимости строительства систематически недовыполняются, тем самым снижая результаты работы промышленности. Особо нетерпимым является положение с качеством промышленной продукции, которое находится на очень низком уровне и в отдельных случаях имеет тенденцию к дальнейшему ухудшению. Отмечается недовыполнение заданий по снижению себестоимости: в 1928/29 г. — 4,4% против плана 7% и некоторая угроза полному выполнению планового задания в текущем году — 6% в первом полугодии вместо 11% по плану.

Меры, предписываемые для исправления сложившегося положения, сводятся к тому, что качество продукции должна быть не меньшая ответственность хозорганов, чем за недовыполнение плановых заданий, промфинплан должен содержать в себе показатели качества выпускаемой продукции. Перед хозорганами, профорганами, парторганизациями, комсомолом, печатью и всей рабочей общественностью ставится задача вовлечения широких масс трудящихся в работу по решительному улучшению качества продукции и широкое использование для этого таких форм организации труда, как социалистическое соревнование и ударничество. Особое внимание следует уделять «вопросам социалистической рационализации по линии борьбы за лучшую организацию производства, повышения производительности труда, наиболее рационального использования сырья, материалов, топлива и оборудования, по линии борьбы с потерями в производстве и обращении, что должно обеспечить выполнение плановых заданий по себестоимости при обязательном улучшении качества продукции»77. Кроме того, важнейшей общей задачей, стоявшей перед промышленностью, является завершение реорганизации системы управления промышленностью.

В дальнейшем о качественных показателях работы промышленности либо вообще ничего не говорится, либо формулируются абсолютные цифры, которых нужно достичь в определенном хозяйственном периоде — без какой-либо их оценки (обоснования), а часто и без данных о их выполнении.

Так, например, Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) устанавливает следующие параметры снижения себестоимости на 1931 г.: по промышленности, планируемой ВСНХ — на 10%; по промышленности, планируемой НКснабом — на 11%78. Как будут обеспечены эти цифры и, самое главное, были ли выполнены задания по этому важному экономическому параметру в предыдущем хозяйственном году — ничего не сказано.

В свою очередь, ХVII конференция ВКП(б), состоявшаяся в начале 1932 г., подводя итоги предыдущего года, ограничивается констатацией того, что план 1931 г., несмотря на громадные достижения промышленности, остался невыполненным ни по количественным, ни по качественным показателям79.

В качестве главных причин сложившегося положения указываются и плохая работа транспорта в I квартале 1931 г., затормозившая быстрое развитие промышленности; и крупные недостатки в работе самой промышленности (прежде всего недостатки в организации труда и заработной платы, в деле внутризаводского планирования и технического руководства); и громоздкость и оторванность руководящих хозорганизаций от предприятий, недостаточно конкретное руководство предприятиями со стороны объединений; и совершенно неудовлетворительное соотношение между ростом зарплаты и производительностью труда приведшее к значительному перерасходу фондов зарплаты, что является одной из важнейших причин невыполнения планового задания по снижению себестоимости; и т.п.

Конференция указывает, что «на ликвидации этих основных недостатков должны быть сосредоточены силы партии и рабочего класса, чтобы обеспечить выполнение плана 1932 г., чтобы в еще большей мере, чем в 1931 г., использовать возможности, предоставляемые промышленности социалистической системой хозяйства». Что интересно, давая предельно абстрактные и, в то же время, как это ни парадоксально, конкретные указания по дальнейшему развитию промышленности (типа «углубить», «расширить» или «увеличить» — скажем, производство кокса, либо «уменьшить» — например, процент золы и серы в угле и коксе), конференция решительно ничего не говорит относительно повышения качественных параметров работы промышленности80.

Резюмируя, мы можем еще раз констатировать: судя по всему, ни за годы первой, ни за годы второй пятилеток стране так и не удалось обеспечить достижение главной цели — повышения качественных показателей работы промышленности. Обратим в связи с этим внимание на следующую весьма немаловажную деталь: подводя итоги первой пятилетки, Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), состоявшийся в январе 1933 г., а затем и ХVII съезд партии годом спустя, констатируют, что производительность труда в промышленности «несколько отстает от заданий пятилетки» (по данным Пленума она за четыре года выросла на 38%81; на ХVII съезде приводится цифра в 41%82). Стоит, однако, вспомнить о тех директивах относительно повышения эффективности промышленности, которые предусматривались первым пятилетним планом. Резолюция ХVI партийной конференции (1929 г.) о пятилетнем плане развития народного хозяйства предусматривала плановое снижение себестоимости промышленной продукции на 35% (в строительстве — на 50%), а повышение производительности промышленного труда на 110%83. Таким образом, план пятилетки по повышению производительности труда был «недовыполнен» чуть ли не в три раза!

Разумеется, такие итоги сами по себе говорят прежде всего о качестве планирования: устанавливая заведомо недостижимые плановые показатели, составители тем самым «запланировали» и их невыполнение. Однако дело заключается не только в этом.

С одной стороны, устанавливая такие высокие показатели качества работы промышленности, руководство страны очевидно ведь исходило из каких-то совершенно определенных побуждений. Глубинная подоплека таких побуждений вырисовывается с достаточной степенью определенности — это стремление «догнать и перегнать» наиболее развитые капиталистические страны, тем самым доказав всему миру и себе преимущества социалистической плановой и целенаправленно управляемой системы хозяйства. (В этой связи было бы весьма любопытно сопоставить данные о себестоимости промышленной продукции и уровне производительности труда в капиталистических странах, переживавших, как известно, в этот период серьезный экономический кризис.) Так что с этой точки зрение «недовыполнение» плана по главным качественным характеристикам развития экономики лишает государственных апологетов советского социализма аргумента в пользу ленинского убеждения в том, что «капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создает новую, гораздо более высокую производительность труда», а «это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя»84.

С другой стороны, отсутствие прогресса в повышении эффективности общественного производства само по себе становится свидетельством того, что отсутствуют надлежащие условия, которые бы этот прогресс обеспечивали. Ибо, как справедливо утверждал В. И. Ленин, «по мере того, как решается в главном и основном задача — экспроприировать экспроприаторов, выдвигается необходимо на первый план коренная задача создания высшего, чем капитализм, общественного уклада, именно: повышение производительности труда, а в связи с этим (и для этого) его высшая организация»85. Понятно, что если стабильно не получается решить задачу повышения эффективности общественного труда на собственной базе социализма (т.е. после «экспроприации экспроприаторов»), это является сильным аргументом для того, чтобы констатировать наличие изъянов в этой базе, в социалистическом хозяйственном механизме как таковом.

В самом деле, вернемся к главному тезису, обосновывавшемуся с самого начала становления нового механизма управления — тезису о необходимости экономии и снижения производственных издержек. Конечно, экономить нужно, и с этим никто не будет спорить: экономия на издержках производства — это аксиома нормального и сколько-нибудь эффективного развития. Но дело-то в том, что экономить на издержках не удастся — по крайней мере эффективно: сурового рынка нет, отбраковка неэффективных товаропроизводителей невозможна, контроль за издержками становится не экономическим, а административным, а это, между прочим, означает, как минимум, две вещи: во-первых, административный контроль органически не может иметь тотального характера (коим является рыночный контроль), а во-вторых, чем более всеобъемлющий характер он принимает, тем более он сам становится обременением — ведь нужно же содержать контрольный аппарат86. О субъективным характере контроля можно и не упоминать.

При таких условиях режим экономии приобретает характер режима экономии в потреблении: здесь контролировать проще всего. В самом деле, в отсутствие рынка достаточно сложно определять те критерии, по которым можно осуществлять снижение производственных издержек, не говоря уже о том, что у социалистического товаропроизводителя, в отличие от капиталистического, нет и особых мотивов для того, чтобы осуществлять экономию, скорее наоборот. А вот экономить на заработной плате — самый простой, наглядный и эффективный путь. Практические примеры подобного рода были даны уже в самом начале перестройки системы управления экономикой, и на это с беспокойством указала ХV партконференция: имели место явные извращения режима экономии, когда хозорганы осуществляли его не за счет рационализации, а за счет рабочих, «нервируя их частым несвоевременным пересмотром норм и расценок, мелким, придирчивым отношением административного персонала» и даже прямым нарушением колдоговора и КЗоТ87. Конференция предписала вести «решительную борьбу» со всеми этими извращениями, однако вряд ли этот призыв возымел действие.

В дальнейшем экономия на потреблении вообще стала частью государственной политики, которая не ограничивалась только заработной платой работников, но распространилась и на потребительский рынок.

Таким образом, огромные и все возраставшие масштабы производства скрывали за собой его затратность и низкую экономическую эффективность, а явление дефицита стало постоянной характеристикой советской социалистической экономики.

Конкуренция централизации и децентрализации в хозяйственном управлении. Итак, на протяжении истории советской социалистической экономики очень трудно достигался баланс между эффективностью и качеством производственной деятельности и ее количественными показателями. Более того, как мы видели, количественный рост экономики, как правило, заслонял собой ее качественное развитие, а в конечном счете, возникает впечатление, что и вообще старались экономическим количеством компенсировать недостающее экономическое качество.

Процесс интеллектуальной деградации системы хозяйственного управления, с очевидностью начавшийся после устранения как «левой», так и «правой» оппозиции, достиг своего апогея к концу тридцатых годов, и ниже мы приведем некоторые примеры, иллюстрирующие этот тезис. Вместе с тем было бы ошибкой полагать, что причины, обус­ловившие такой процесс, являются чисто субъективными. Напротив, можно утверждать, что эволюция механизма управления хозяйством имела вполне закономерный характер, и те многочисленные пороки, которые он со временем обнаружил, были заложены в него в момент его формирования, выражая самую сущность механизма государственного управления экономикой. Так что широта взглядов, весьма достойный уровень научной подготовки экономистов, обосновывавших и принимавших решения в середине двадцатых годов, наконец, относительный демократизм в выработке и принятии такого рода решений, — все это до поры лишь смягчало, маскировало несуразности и противоречия нового хозяйственного механизма, но отнюдь не устраняло их.

ХV партконференция увязывает проблему повышения эффективности общественного производства с необходимостью коренной перестройки системы хозяйственного управления. По мнению конференции, необходимо осуществлять сокращение штатов, сокращение «чрезвычайно высоких в настоящее время накладных расходов», нужна рационализация всей системы управления, решительная борьба с бюрократизмом. Бюрократизм являлся громадным злом на протяжении всего периода существования Советской власти. Еще опаснее это зло сейчас, когда страна приступает к перестройке всей своей хозяйственной жизни, — констатирует конференция.

В соответствии с новыми хозяйственными задачами необходимо, — по мнению конференции, — не ограничиваясь исправлениями мелких недостатков в административно-хозяйственном аппарате, поставить вопрос о пересмотре всей системы построения управленческого аппарата хозяйством, в целях улучшения ее, максимального ее упрощения и удешевления. В связи с этим признается необходимым установление в законодательном порядке более точного разграничения функций и обязанностей отдельных инстанций как в области контроля, так и в области управления и планового руководства хозяйством.

Как констатирует конференция, на протяжении девяти лет после Октябрьской революции создалась очень сложная система организации производства, товаропроводящей сети, кредитных органов и т.п. Различные звенья этой системы часто нарастали стихийно. Самый круг их деятельности был определен при совершенно другой хозяйственной обстановке. Вставшие перед государством и народным хозяйством новые задачи часто не находят в этих органах необходимой опоры. Осуществление принципа централизации, совершенно необходимого при плановом, организованном хозяйстве, проводится в настоящее время теми же методами, которые были необходимы в период первых шагов организации советского хозяйства, но которые устарели в настоящее время. Внутри самих органов недостаточно проведен принцип точного разделения труда и ответственности как между различными звеньями этих органов, так и между отдельными работниками. Несоответствие между системой организации и изменившейся обстановкой с ее новыми задачами неизбежно приводит к растрате средств и усилению бюрократизма. Как полагает конференция, «за время восстановительного периода образовался кадр работников, накопивший уже громадный опыт в деле организации управления промышленностью. Аппарат управления основными производственными ячейками (фабрика, завод) в достаточной степени окреп и овладел делом. Определилась громадная роль (которая в дальнейшем будет еще более возрастать) производственных совещаний, конференций и системы выдвиженчества, как форм непосредственного участия рабочих в организации производства. Все это дает возможность сделать дальнейший более решительный шаг в освобождении низших звеньев производственной системы от мелочной опеки, контроля и отчетности. Вместе с тем должна быть увеличена ответственность руководителей каждого отдельного органа (сверху донизу) за выполняемую ими работу88.

Ввиду чрезвычайной важности изложенного для понимания ситуации и смысла последующих действий руководства страны, обобщим еще раз. Намечаемая коренная реорганизация сложившейся системы государственного управления экономикой предполагает проведение следующих мер:

1) упрощение и рационализация аппарата управления (что должно повысить эффективность хозяйственного управления и обеспечит удешевление себестоимости продукции);

2) уточнение компетенции каждого звена управления и, при необходимости, перераспределение различных управленческих функций;

3) строгая централизация управления, совершенно необходимая в условиях планового хозяйства (что справедливо) — и, одновременно, сочетание централизации с децентрализацией системы управления; освобождение низовых звеньев хозяйственной системы от мелочной опеки, контроля и отчетности (а следовательно, освобождение и вышестоящих звеньев системы государственного управления от необходимости осуществлять функции «мелочной опеки, контроля и отчетности»);

4) соответственно, повышение персональной ответственности (и в позитивном, и в негативном смысле) хозяйственных руководителей за осуществление управленческих функций;

5) самодеятельность широких рабочих масс в деле хозяйственного управления, осуществляемая в различных организационных формах (соцсоревнование, ударничество, низовой внутрихозяйственный хозрасчет и пр.).

Эти тезисы получают развитие как в последующих руководящих партийных документах, так и в законодательстве.

ХVI конференция ВКП(б), проходившая в апреле 1929 г., формулируя задачи по приведению «системы управления в соответствие с системой нашего хозяйства и требованиями социалистического строительства», констатирует: «выполнение стоящих перед Советской страной задач в области проведения ускоренного темпа индустриализации и социалистической перестройки сельского хозяйства требует систематической переделки всего аппарата государственного управления в смысле приведения его в соответствие с системой нашего хозяйства и задачами социалистического строительства». В качестве мер, которые следовало реализовать, перестраивая систему управления хозяйством, конференция обращается к уже известным нам идеям децентрализации системы управления на базе плановой ее централизации, удешевления аппарата и т.п.

Так, например, по мнению конференции, «накапливающийся опыт в области управления народного хозяйства, разработка пятилетнего плана развития народного хозяйства — делают возможными дальнейшие шаги в области децентрализации функций управления, разгрузки союзных и центральных республиканских органов не только от массы мелочных дел, но и от известной части оперативных функций, действительного улучшения плановой работы, обеспечивающего разработку реальных и своевременных планов и необходимое сочетание общественной и личной массовой инициативы и самодеятельности с твердой дисциплиной в области выполнения планов и директив центральных органов».

Систематическая переделка аппарата должна идти по линии децентрализации оперативных функций при одновременной централизации планирования и руководства в основных вопросах, по линии создания условий, обеспечивающих как разработку твердых и своевременных планов, так и их полное выполнение.

В области распределения предлагается «исходить из возможности и необходимости дальнейшего решительного сокращения издержек обращения товаров», в том числе и на основе децентрализации соответствующей системы управления. Как справедливо констатирует конференция, «ввиду того, что монопольное положение торгового аппарата по ряду товаров при излишнем централизме регулирующих и торгующих органов грозит опасностью бюрократического загнивания отдельных частей аппарата, необходимо проводить рационализацию товаропроводящего аппарата под углом зрения возможной децентрализации оперативных функций, при одновременном сохранении и улучшении централизованного руководства в области планирования финансов и торговли, улучшения маневренной способности торговой системы, действительного сокращения передаточных звеньев от фабрик к потребителю промышленных товаров и от производителя сельскохозяйственного сырья к его потребителю, повышения способности учета и промышленным, и торговым аппаратом потребительского спроса населения, улучшения качества обслуживания потребителя как путем быстрого расширения сети низовых торгующих органов, так и путем улучшения техники их работы».

Предлагается усовершенствовать системы финансирования и кредитования народного хозяйства, налогообложения, финансово-расчетных отношений между хозяйствами, кооперативными и кредитными учреждениями — безналичные расчеты, сокращение излишних расчетных инстанций; внедрения достижений в области техники управления (механизация, установление единого бухгалтерского, оперативного и статистического учета).

В общем, усиление борьбы за режим экономии является условием выполнения пятилетнего плана, поэтому надлежит осуществлять «неуклонное и решительное уменьшение накладных расходов торговли, промышленности и расходов по административному управлению». При этом, разумеется, сокращением аппарата дело не должно ограничиваться — необходимы усилия по рационализации производства, полное использование наличного оборудования, повышение эффективности капитальных затрат, снижение себестоимости, снабжение, исключающее накопление излишних запасов, «превращающих огромные материальные ресурсы в мертвый капитал»89.

ХVI съезд ВКП(б), проходивший летом 1930 г., констатируя, что разрешение поставленных перед промышленностью задач требует скорейшего окончания реорганизации системы управления промышленностью, сформулировал основные принципы, на которых должна была базироваться новая система управления промышленностью. В числе этих принципов указываются: а) обеспечение системы единоначалия во всех звеньях промышленности; б) обеспечение промышленным предприятиям максимальной самостоятельности и инициативы в деле выполнения плановых заданий; в) усиление технического руководства работой предприятий; г) устранение «вредного параллелизма в работе хозяйственных органов» и упрощение «всей системы планирования и управления промышленностью».

Одобряя решения ЦК об упорядочении управления производством, установлении единоначалия при реорганизации управления промышленностью и требуя неуклонного проведения их в жизнь, съезд в то же время отмечает, что работа эта проводится недостаточно быстро и энергично и указывает на главные ошибки: «до сих пор не проведен в жизнь принцип хозрасчета, не во всех предприятиях проведено единоначалие, иногда вместо упрощения связи между отдельными органами промышленности оказались более усложненными, вместо сокращения административно-хозяйственного аппарата в некоторых случаях получилось его увеличение».

Следует отметить, что и в дальнейшем, после того, как система управления хозяйством была реорганизована, указанные ХVI съездом «ошибки», тем не менее, так никогда и не удалось устранить.

Итак, важнейшим фактором, способным обеспечить повышение эффективности общественного производства, является, наряду с планированием, эффективное управление народным хозяйством. Как именно происходил процесс реорганизации системы управления экономикой будет показано в другом месте (§ 3), здесь же обратим внимание на главное.

Отметим, что на протяжении определенного времени, вплоть чуть ли не до середины тридцатых годов, публичная власть предпринимала определенные меры по стимулированию удешевления аппарата управления, его рационализации, в том числе исключению дублирующих и ненужных управленческих звеньев, наконец, сокращению штатов и высвобождению лишних работников (последнее нашло отражение и в действовавшем законодательстве о труде). Однако главной и более общей задачей являлось создание адекватного механизма планового государственного управления экономикой.

Этот новый механизм, как можно заметить из сказанного выше, должен был базироваться на сочетании трех главных принципов: во-первых, идее централизации системы государственного управления, во-вторых, идее децентрализации этой системы, в-третьих, идее участия широких рабочих масс в организации труда и производства, в управлении трудовыми и экономическими процессами.

Не нужно осуществлять глубоких размышлений для того, чтобы сделать достаточно очевидный вывод: третий из перечисленных принципов носит вспомогательный характер, он определяется первыми двумя. В самом деле, вероятно возможно более или менее эффективное хозяйственное управление и без участия в нем наемных работников, однако никуда не годную систему управления не спасет сколь угодно широкое участие в нем лиц наемного труда. К сожалению, возникает впечатление, что в реальной действительности двадцатых-тридцатых годов это положение отнюдь не имело аксиоматического характера.

Таким образом, с созданием громадного единого хозяйственного комплекса перед государством встала сложнейшая задача обеспечить эффективное управление им, и решить эту задачу руководство страны пыталось, сочетая централизацию и децентрализацию в системе государственного управления.

Теоретически разделение централизма и децентрализации в государственном управлении экономикой предлагалось искать на путях перераспределения компетенции различных звеньев управления: органы высшей иерархии должны сосредоточиваться на решении общих вопросов управления, нижестоящие органы — на оперативном управлении. Типичное указание в этом отношении дает ХVI конференция ВКП(б), проходившая в апреле 1929 г. в резолюции об итогах и ближайших задачах борьбы с бюрократизмом: «систематическая переделка аппарата должна идти по линии децентрализации оперативных функций при одновременной централизации планирования и руководства в основных вопросах»90. Беда только, что при этом никто не определил, какие вопросы являются основными, а какие — нет, более того, нормативно круг тех и других вопросов определить невозможно (если только не ставится задача уничтожения хоть какой-то эффективности в управлении). Положение усугубляется с введением в действие системы централизованного директивного (императивного) планирования. При такой системе все без исключения звенья хозяйственного управления становятся ответственными (и в позитивном, и в негативном смыслах) за выполнение той части плана, которая закреплена за каждым таким звеном, а следовательно, не могут не осуществлять всестороннего, тотального контроля за хозяйственной деятельностью подведомственных звеньев.

Окончательное завершение система государственного управления экономикой получает с проведением идеи о необходимости доведения такого управления «до каждого агрегата и до каждого рабочего места» (§ 3, 6). Централизм в государственном управлении экономикой полностью вытеснил децентрализацию. И такой исход, приходится признать, является совершенно закономерным.

Удивительные проявления, по определению одного партийного документа, «уродливого чрезмерного централизма» в хозяйственном управлении были продемонстрированы довольно рано. Например, февральский (1927 г.) Пленум ЦК ВКП(б), справедливо озабоченный высокими отпускными и розничными ценами на промышленные товары, в целях разрешения сложившейся ситуации предусматривает целый ряд конкретных мер по ее разрешению. Высший орган управления в стране занимается наладкой системы управления, и не где-нибудь, а в кооперативе, т.е. по смыслу, вроде бы совершенно самостоятельной социальной системе! Мало того, он занимается логистикой; мало того, он занимается организацией производства!

И, к сожалению, это было только начало, причем не самое яркое.

ХVII съезд партии (1934 г.), ликвидируя функциональную систему построения всех советско-хозяйственных аппаратов (что как раз и было рассчитано на децентрализацию системы хозяйственного руководства), обязал руководителей советско-хозяйственных органов «обеспечить на деле конкретное руководство каждым нижестоящим органом или предприятием в отдельности, исправляя их недостатки оперативными мерами»91. Примеры такого рода «конкретного руководства» в скором времени предложил сам высший партийный орган.

Июньский (1935 г.) Пленум ЦК ВКП(б) в резолюции от 7 июня 1935 г. «Об уборке и заготовках сельскохозяйственной продукции», констатируя, что «результаты весенних сельскохозяйственных работ 1935 г. с особой яркостью подтверждают успехи колхозного строя», справедливо замечает, что только этим дело не ограничивается: нужно еще убрать урожай и обеспечить его сохранность. Пленум предписывает провести решительную борьбу с разбазариванием и расхищением убранного хлеба, представляющего общественную социалистическую собственность, по ликвидации «пережитков кулацко-рваческих настроений» и пр.

В этих целях Пленум дает колхозникам ряд конкретных указаний. В частности, нужно вовремя вести прополку, причем неоднократно; закончить полностью ремонт и подготовку всех уборочных машин к срокам, которые установил Пленум; Наркомтяжпром должен в сроки, установленные Пленумом поставить бесперебойно запасные части к сельскохозяйственным машинам.

Далее, необходимо произвести сплошную дезинфекцию уборочного инвентаря. Следует установить предельные сроки косовицы ранних колосовых культур — по регионам страны; директора МТС должны вывести в поле все комбайны не позднее чем за пять дней до начала уборки и проверить готовность их к уборке.

В целях полного сохранения урожая и недопущения потерь необходимо: произвести вязку в снопы всего скошенного хлеба и его копнение; начать молотьбу хлебов с третьего — пятого дня от начала косовицы и обеспечить непрерывную работу молотилок; кроме того, устанавливаются сроки начала скирдования хлебов. Предписывается производить сплошное сгребание колосьев конными граблями, но после этого — «обязательное ручное подгребание».

Аналогичного характера указания — по уборке хлопка, свеклы, льна, махорки.

В разделе резолюции, трактующем технологии заготовок сельскохозяйственных продуктов предлагается партийным и советским организациям, директорам МТС и совхозов, председателям колхозов организовать сдачу зерна и подсолнуха государству непосредственно из-под молотилок и комбайнов, а сдачу хлопка — немедленно после начала раскрытия коробочек и т.п. Свеклу надлежало начать копать не позже 5 сентября, массовую уборку — 10–15 сентября. Подобного же рода «конкретные указания» давались и по другим культурам — по льну и пеньке, картофелю, по табаку и махорке и пр.92

Аналогичную по содержанию резолюцию принимает ровно через год июньский (1936 г.) Пленум ЦК ВКП(б), с тем, однако, изменением, что добавился ряд указаний относительно заготовок сена и изготовления силоса93. Вообще, очень похоже, что начала устанавливаться целая практика подобного рода, когда высшие партийные и государственные органы дают крестьянам конкретные указания относительно того, что они должны делать в тот или иной момент времени94.

И, разумеется, дело не ограничивается аграрной сферой: высшие органы партии и государства принимают конкретные решения относительно поставок некомплектной продукции и предписывают осуществить доукомплектование, о порядке взаимодействия государственных «хозорганов» и колхозов при организации лесосплава, об организации труда в совхозах и колхозах, и т.п.

Мы воздержимся здесь от комментариев и ограничимся лишь тремя взаимосвязанными соображениями. Во-первых, при ознакомлении с массивом подобного рода директивных предписаний у совершенно несведущего человека может возникнуть впечатление, что все жители страны, либо, во всяком случае, большая их часть, совершенно некомпетентны в том, что они должны делать в ходе своей работы: крестьяне не умеют жать, рабочие — обрабатывать детали; и что только высший государственный орган знает, как все нужно делать. Скорее всего, это впечатление обманчиво. Во-вторых, у наблюдателя может возникнуть впечатление, что если бы не руководящие решения высших партийных и государственных органов, то хозяйственная жизнь в стране остановилась бы. И можно предположить, что это предположение недалеко от истины. Наконец, в-третьих, может сложиться впечатление, что эпоха «хозяйственного и политического сумасшествия», от которого тщетно пытался «оттащить» страну Н. И. Бухарин в своей последней речи в качестве политика (§ 1), — это безумие уже наступило. И это впечатление является безусловно правильным.

§ 3. Формирование механизма государственного управления экономикой

Сложившаяся в начале нэпа и несколько реорганизованная с образованием Союза система управления хозяйством сохранялась и на протяжении второй половины двадцатых годов. В системе хозяйственных наркоматов функцию управления промышленностью на союзном уровне осуществлял главным образом ВСНХ по главе с Председателем. Кроме него такого рода функции выполняли и некоторые другие союзные наркоматы (путей сообщения, внешней торговли, продовольствия, почт и телеграфов, в какой-то мере — по военным и морским делам). Органами, осуществлявшими функциональное управление являлись народные комиссариаты труда и финансов. Контрольно-надзорная функция возлагалась на наркомат рабоче-крестьянской инспекции (НК РКИ).

На уровне союзной республики управление хозяйством возлагалось на СНК союзной республики, а также на соответствующие республиканские наркоматы (в частности, ВСНХ, Наркомтруд союзной республики и его подразделения на местах, в какой-то мере — наркомат просвещения, и т.п.). Немаловажное значение в системе экономического управлении на уровне республики по-прежнему играли Экономические совещания (Экосо), действовавшие в системе республиканских СНК.

Система управления производством в конце двадцатых годов. С изменением социально-экономической обстановки в стране вследствие осуществления курса на индустриализацию народного хозяйства, обобществление промышленности и коллективизации сельского хозяйства, возникла задача реорганизации системы государственного управления экономикой, и эта задача начала реализовываться прежде всего на путях преобразования системы управления, в вершине которой находился ВСНХ, а также создания новых государственных органов, призванных обеспечить управление новыми социализированными секторами народного хозяйства.

I. Реформирование советов народного хозяйства, прежде всего ВСНХ, осуществлялась с целью решения тех новых задач, которые перед ними ставились: наряду с обеспечением эксплуатации существовавших предприятий — задача создания новых и капитальной реконструкции действовавших предприятий. Кроме того, ВСНХ должен был осуществлять планирование производства, как текущего, так и перспективного. Иными словами, речь шла об усилении планово-регулирующей роли ВСНХ, согласовании управления общесоюзными республиканскими и местными промышленными единицами. Постановка указанных задач вполне оправданна — ведь отныне экономика представляет собой единый народнохозяйственный комплекс, целесообразно функционирующий по единому плану. Соответственно постепенно происходит выделение сильного централизованного планово-отчетного аппарата и усиление общерегулирующих органов в аппарате ВСНХ СССР.

Обращает на себя процесс перехода к отраслевому принципу управления — дополнительно к «старым» главным управлениям (Главметалл, Главэлектро и Главвоенпром) создается еще ряд главков по основным отраслям промышленности: текстильной, химической, лесной и бумажной, сельскохозяйственно-пищевой, горно-топливной, кожевенной и полиграфической.

Кроме того, возникают структуры планирования и контроля — плановое управление (Промплан) и Отчетно-ревизионное управление95.

На таких же началах происходит и реорганизация ВСНХ РСФСР96.

В основе реорганизации системы управления промышленностью лежал принцип, который был подтвержден ХVI конференции партии и о котором уже здесь говорилось: сочетание децентрализации оперативных функций и централизации планирования и руководства в основных вопросах. Соответственно ВСНХ (как и НКПС) должны были быть превращены в органы не только планово-экономического руководства, какими они по преимуществу до сих пор являлись, но и «в органы действительного технического руководства, основанного на достижениях как американской и европейской, так и советской науки и техники».

II. Тресты некоторое время сохранялись в системе государственного управления промышленностью, однако их положение постепенно и довольно быстро менялось. Первым шагом на пути таких изменений явилось Положение о государственных промышленных трестах, утвержденное ЦИК и СНК СССР 29 июня 1927 г.97 Отметим, что уже в ходе обсуждения закона о трестах от некоторых работников промышленности звучали предложения, в целях расширения самостоятельности предприятий, — об уничтожении трестов98, однако эти предложения пока не были приняты.

Таким образом, сохранялась трехзвенная структура управления государственной промышленностью, звеньями которой выступали ВСНХ, государственный трест и производственное предприятия.

Положение о трестах от 29 июня 1927 г. вносило существенные изменения в определение понятия треста, а стало быть, и его функционального предназначения (ст. 2). Прежде всего обратим внимание на то, что из определения исключалось указание на извлечение прибыли как цель деятельности треста: вместо формулировки «коммерческий расчет с целью извлечения прибыли (каковая содержалась в Декрете 1923 г.) указывалось на «коммерческий расчет в соответствии с плановыми заданиями».

Право создания треста признавалось за ВСНХ СССР, ВСНХ союзных республик и их местными органами, а также за другими наркоматами СССР и союзных республик, но лишь поскольку это было оговорено положениями о них или в специальных законах (ст. 8). Разрешение на создание треста давалось СТО, Экосо союзной республики или местным исполкомом (в зависимости от подведомственности треста), по ходатайству соответствующего учреждения, организовывавшего трест. Устав утверждался не СТО или Экосо (как раньше), а самим учреждением.

Положение от 29 июня 1927 г. «полностью покончило с прежней, построенной по типу акционерного общества, трехчленной структурой органов треста и построило организацию управления им в полном соответствии с природой советского государственного хозоргана»99. Положением подчеркивается неделимость уставного капитала треста на паи (ст. 2), а это означает невозможность привлечения к участию в уставном капитале треста не только частных лиц, но других государственных и кооперативных предприятий. В императивном порядке определялись виды капиталов, образуемых трестом в обязательном порядке. В числе специальных капиталов указывался капитал расширения предприятия; образование других специальных капиталов допускалось лишь по особому постановлению СТО, Экосо союзной республики или местного исполкома (ст. 43).

Постановление СНК СССР от 3 мая 1927 г. «О местной государственной промышленности»100, подтвердив необходимость большей децентрализации в деле управления промышленностью, вместе с тем предложило Госплану СССР и ВСНХ СССР, а также СНК и Экосо союзных республик усилить плановое руководство местной промышленностью и контроль над выполнением ею утвержденных планов. СНК также предложил сливать в один трест мелкие тресты, находившиеся в ведении соседних административных единиц.

Думается, что за всеми такими изменениями многое стоит и многое следует: трест становится исключительно звеном в системе административного управления производством, и следовательно, указание на «коммерческий расчет» в его деятельности становится лишним. К сожалению, на момент издания закона о трестах это было очевидно не многим, и никому из тех, кто принимал решения.

IV пленум ВСНХ СССР, состоявшийся осенью 1928 г., отметил: Положение от 29 июня 1927 г. не было проведено полностью в жизнь, в частности, и в отношении прав трестов, главки не перестроив своей работы по принципу «доверие низшим звеньям и углубленное руководство по основным производственным проблемам», не изжили практики мелочной опеки над трестами и вмешательства в их оперативную работу. Пленум подчеркнул необходимость положить в основу взаимоотношений между отдельными хозяйственными звеньями «принцип управления, главным образом, посредством плана, посредством рассмотрения и утверждения плана, посредством наблюдения за его выполнением (разумеется, и посредством подбора людей, способных его выполнять»101.

То, что нормы Положения от 29 июня 1929 г. в их либерально-демократической части не были реализованы в рамках отношений «главное управление (ВСНХ) — трест» вполне объяснимо уже содержанием только что процитированной директивы IV пленума ВСНХ; более того, очевидно, что эти устремления вовсе не имеют шансов на реализацию. В самом деле, в государственном управлении хозяйством должны были сочетаться вообще-то несочетаемые принципы централизма и децентрализации, причем, как мы видели, ВСНХ (как и НКПС) в лице соответствующих главков превращались в органы не только «планово-экономического руководства», но и «в органы действительного технического руководства», и их руководители несли персональную ответственность за состояние дел. При таких условиях от принципа децентрализации мало что остается. Нужно очень постараться, чтобы найти таких недальновидных руководителей, которые, отвечая если не головой, то должностью за выполнение поставленного ими плана, ограничатся только формулировкой плановых заданий. «Нормальные» же руководители будут стремиться постоянно контролировать выполнение плана подведомственными им предприятиями, давая руководящие указания подчиненным им руководителям предприятий как им следует действовать, чтобы выполнить план, а в случае необходимости заменяя этих людей более достойными. Так что у идеи хозяйственной самостоятельности и децентрализации изначально шансы были невелики.

В связи с этим интересно отметить, что несколькими месяцами ранее апрельский (1928 г.) Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) констатировал невыполнение закона о трестах в той же части, но уже применительно к трестированным предприятиям. Пленум, давая политическую оценку так называемому «шахтинскому делу», отметил: на примере Донбасса уродливо сказался чрезмерный централизм в хозяйственном управлении. Серьезное отрицательное значение имеет то обстоятельство, что на практике почти не проводился в жизнь декрет о трестах, изданный 29 июня 1927 г., в особенности в части, устанавливающей взаимоотношения управляющих предприятий (директоров) с техническими руководителями-специалистами102.

Таким образом, уродливый «чрезмерный централизм» проявил себя по всей управленческой цепочке «ВСНХ — главк — трест — предприятие». По справедливости следовало бы увеличить число звеньев в этой крайне жесткой цепи: над ВСНХ стоял СНК (Союза или союзной республики), над которым, в свою очередь, возвышался ЦИК, а замыкал всю цепь неофициальный, но всесильный орган — ЦК ВКП(б) и его Политбюро, который чем дальше, тем больше проявлял самый необузданный централизм при принятии экономических решений.

III. ХVI партийная конференция, состоявшаяся в апреле 1929 г., предписывая превратить высшие органы хозяйственного управления (ВСНХ и НКПС) в органы непосредственного технического руководства, одновременно указала на необходимость активизации хозяйственной инициативы предприятий (фабрик, заводов) и даже отдельных цехов «при одновременном усилении роли треста в области руководства технической реконструкцией предприятий и таким пересмотром групп предприятий по трестам, который бы обеспечивал осуществление принципа объединения предприятий прежде всего по принципу специализации».

Усиление хозяйственной инициативы предприятий предполагалось осуществлять на основе расширения их хозяйственной самостоятельности путем расширения применения практики хозрасчета. Одновременно конференция предписывала обеспечить «осуществление партийных директив об установлении единоличия в управлении предприятиями при одновременном и неуклонном развертывании работы производственных совещаний и временных контрольных комиссий, практические предложения которых, поскольку они признаны правильными и приняты администрацией, должны ею неуклонно осуществляться без всяких оттяжек»103.

Кампания по переводу государственных трестированных предприятий на хозяйственный расчет была начата тремя годами ранее, в середине двадцатых годов.

Пленум ВСНХ СССР (февраль 1927 г.), признав необходимым сохранить существовавшую организационную схему: предприятие, трест, синдикат, высказался вместе с тем за перенесение центра тяжести всей работы по реконструкции промышленности «на основные производственные ячейки» — на заводы и на фабрики с их проблемами производственного характера (себестоимость, качество продукции, рационализация и т.п.).

Исходя из необходимости централизации планового руководства и регулирования и децентрализации оперативных функций, пленум считал необходимым: 1) сохранить трест в качестве «единственного юридического лица и распорядителя капиталами трестов на основе советского законодательства» и 2) одновременно расширить полномочия заводоуправлений с тем, чтобы поставить директоров трестированных предприятий в такое положение, при котором на них могла бы быть возложена «полная ответственность» за производственные и финансовые операции предприятия и чтобы создать предпосылки для «четкого выявления самостоятельного лица каждого предприятия». В числе прочих мер предполагалось предоставление трестированным предприятиям части экономии, достигнутой ими против сметной себестоимости104 и за расширение их прав в области внешних отношений — при непременном сохранении юридического единства треста105.

Положение о промышленных трестах от 29 июня 1927 г., развивая указанные принципиальные подходы, устанавливало целую серию статей (ст. 24–36), регламентировавших взаимоотношения между трестом и трестированным предприятием. Прежде всего, оно развивало систему нарядов-заказов, выдаваемых трестом предприятию и устанавливающих точный объем и сроки выполнения трестом и предприятием их взаимных обязательств; предусматривалось также оставление в распоряжении директора части экономии, полученной без понижения качества продукции, при этом экономия представляла собой разницу между отчетной и сметной калькуляцией106.

Положение определяло круг тех полномочий, которые трест должен был передать директорам предприятий и, кроме того, для каждого предприятия правлением треста следовало утвердить особое положение. Однако, учитывая то, что тресты не торопились издавать такие положения, ВСНХ СССР разработал и утвердил общее Типовое положение о производственном предприятии107. В соответствии с ним к началу операционного года (т.е. к 1 октября) правление треста совместно с директором предприятия должны были определять необходимое для выполнения разработанного директором и утвержденного трестом промфинплана: денежные средства и материальные ресурсы по основным элементам (сырье, топливо, материалы, полуфабрикаты, готовые изделия и пр.) в их натуральном и денежном выражении. Одновременно должны были определяться нормы запасов и разрешаемый предприятию размер кредитования (ст. 12). В соответствии с промфинпланом и установленными нормами запасов директор предприятия должен был составить план снабжения («особое расписание») предприятия трестом с точным указанием количества, качества и календарных сроков снабжения. Особое расписание утверждалось трестом.

Невыполнение сторонами принятых на себя обязательств влекло за собой экономическую ответственность виновной стороны, в том числе неустойку.

Конкретный размер экономии, оставляемой трестом предприятию определялся трестом в пределах, установленной инструкцией СТО от 14 июня 1928 г. (от 25 до 50%)108. При этом не менее 75% от сохраняемой за предприятием суммы должно было расходоваться на производственные нужды предприятия и не свыше 25% — на улучшение условий труда и культурно-бытовые нужды (улучшение жилищных условий, повышение квалификации и пр.). Суммы экономии могли разверстываться между цехами.

А. В. Венедиктов, скрупулезно исследовавший эволюцию системы государственного управления экономикой, отмечает один весьма интересный и, как представляется, о многом говорящий, момент: меры по перестройке этой системы, осуществляемые во второй половине двадцатых годов, встретили чуть ли не повсеместное сопротивление со стороны практических работников.

Тресты неохотно, под давлением ВСНХ, осуществляли перевод предприятий на хозрасчет. Например, Ленинградский машиностроительный трест перевел свои предприятия на хозрасчет через два года после соответствующей директивы Главметалла. В общем, практика перевода трестированных предприятий на хозрасчет сильно отставала от требований законодателя и ВСНХ.

С большим опозданием выполняя директиву о переводе предприятий на хозрасчет, тресты еще медленнее выполняли директиву об издании положений о предприятиях.

В июле 1928 г. коллегия НК РКИ установила, что из 13 обследованных РКИ общесоюзных трестов 9 вообще не приступили к проведению в жизнь нового Положения о трестах, 2 проделали лишь подготовительную работу, и только 2 провели его в жизнь. В РСФСР из 36 рес­публиканских трестов РСФСР ни один не применил на практике новое Положение.

Осенью 1928 г. IV пленум ВСНХ СССР потребовал, чтобы Положение от 29 июня 1927 г. было полностью проведено в жизнь с самого начала операционного года, чтобы каждое предприятие в этом году работало «по составленному им и утвержденному трестом (пусть с любыми изменениями) промфинплану, а не по тому, который будет составлен за предприятие кем-то наверху».

Пленум предложил «беспощадно карать» за непроведение Положения в жизнь109.

Торможение во внедрении новой системы управления было отмечено и высшими партийными органами. Как уже отмечалось выше, Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) в своей резолюции от 11 апреля 1928 г. констатировала: Декрет от 29 июня 1927 г. «на практике почти не проводился в жизнь». Еще через, без малого, два года, в декабре 1929 г. ЦК ВКП(б) в постановлении о реорганизации управления промышленностью110 вновь отметил, что хозрасчет проведен не во всех предприятиях и категорически потребовал его решительного проведения.

Такая ситуация вряд ли является случайной. Прежде всего обратим внимание на требование IV пленума ВСНХ о том, чтобы предприятие работало «по составленному им промфинплану, а не по тому, который будет составлен за предприятие кем-то наверху». Трудно предположить, чтобы люди, составлявшие эту директиву, не знали об истинном состоянии дел в области планирования. В самом деле, какой собственный план могло утверждать предприятие, если план, причем директивный, уже начинал утверждаться сверху, причем из самого центра? И не только предприятие, но и трест, и ВСНХ уже не были свободны в своем усмотрении, в том числе и в области планирования. При таком положении, когда хозяйствующий субъект не был свободен в определении ни номенклатуры производимой продукции, ни ее объемов, ни поставщиков, ни потребителей этой продукции, — о каком плане, разрабатываемом предприятием, могла идти речь?111

Если брать организационно-правовую сторону ситуации, то ее прекрасно описывает А. В. Венедиктов. Закрепление за трестированными предприятиями определенных материальных и денежных фондов, установление точно урегулированных нарядом-заказом взаимных обязанностей по снабжению предприятия трестом и по сдаче тресту продукции предприятием, начисление убытков, вызванных нарушением этих обязанностей, и признание за предприятием права на часть достигнутой им экономии — должны были обеспечить действительное проведение хозрасчета в трестированных предприятиях путем последовательного проведения хозрасчетных начал во взаимоотношениях треста с его предприятиями, — пишет он. — Это не было, однако, тем переходом взаимоотношений треста и предприятий на «договорные начала», которого неоднократно добивались крайние сторонники расширения самостоятельности трестированных предприятий. Как приказ вышестоящего госоргана нижестоящему госоргану, изданный в порядке государственного управления, наряд-заказ треста предприятию оставался административно-правовым актом и устанавливал административно-правовые отношения между трестом и предприятием, несмотря на участие директора предприятия в его рассмотрении и на начисление убытков при его нарушении не только предприятию, но и тресту. Привлечение директора предприятия к разработке и обсуждению наряда-заказа было лишь одним из выражений демократического централизма, пронизывающего всю систему советского государственного — в том числе хозяйственного — управления.

Если бы директор трестированного предприятия отказался принять наряд-заказ к исполнению и подписать его, правление треста могло бы дать его предприятию в порядке обычного приказа, и тогда за директором осталось бы лишь право обжалования действий правления треста перед ВСНХ — без приостановки, однако, исполнения наряда-заказа. Точно так же — и взаимное начисление убытков и неустоек не превращало отношения треста и его предприятия в гражданско-правовые — это была лишь форма контроля рублем112.

Сказанное, на наш взгляд, достаточно ярко иллюстрирует складывавшуюся ситуацию. В самом деле, почему промышленность оказалась попросту безразлична к новым веяниям, почему фактически проигнорировала все эти «категорические требования», «решительные меры» и даже «беспощадные кары»? Видимо потому, что людям, занятым делом, была вполне очевидна невысокая практическая ценность предлагаемых мероприятий.

Так что «кары», наверное, подействовали: кто-то лишился должности, новые руководители и те, кто остался, вероятно, что-то сделали. Но суть возникавшей проблемы эта ситуация прояснила прекрасно: внедрение любых, сколько угодно прогрессивных, управленческих моделей в условиях централизованно управляемой экономики является делом публичной власти, но отнюдь не предметом интереса непосредственных исполнителей, это проблема административная, но отнюдь не область экономических интересов хозяйствующих субъектов.

Дабы дополнительно аргументировать это наше наблюдение, забежим немного вперед.

Практика перевода трестированных предприятий на хозяйственный расчет в рамках их отношений с трестами оставалась в весьма неудовлетворительном состоянии даже после принятия постановления ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., еще раз категорически потребовавшего внедрения хозрасчета. Было установлено, что многие предприятия были переведены на хозяйственный расчет лишь формально, что нарушение нарядов-заказов со стороны предприятия или треста не влекло за собой соответствующих начислений, что тресты не выдавали предприятиям причитавшейся им доли экономии, лишали их необходимой финансовой самостоятельности и т.д. Даже в марте 1931 г., т.е. уже после предоставления трестированным предприятиям права на самостоятельное заключение договоров по снабжению и сбыту, ВСНХ РСФСР вынужден был признать, что «директива партии и переводе всех без исключений предприятий промышленности на хозяйственный расчет до сих пор проводится в жизнь крайне неудовлетворительно».

С окончательным превращением к началу 1932 г. трестированного предприятия в самостоятельного участника имущественного оборота, полностью обнажился исключительно административный характер отношений между таким предприятием и трестом и, соответственно, утратила значение и система нарядов-заказов, которую довольно неуспешно пытались внедрить в практику на протяжении пяти лет (с 1927 г.). Вместо этого тресты начали устанавливать подведомственным предприятиям квартальные плановые задания, не обременяя себя и предприятия взаимными обязательствами в рамках нарядов-заказов. Как констатировал А. В. Венедиктов, тем самым плановое задание треста предприятию, сохраняя свою природу административно-правового акта, изданного вышестоящим госорганом по адресу подчиненного ему госоргана, было «очищено» от тех элементов, которые придавали прежнему наряду-заказу внешнее сходство с гражданско-правовыми обязательствами, а взаимным начислениям за невыполнение предусмотренных нарядом-заказом обязанностей — внешнее сходство с гражданско-правовыми санкциями, предусмотренными гражданским законодательством113.

Сказанное, как представляется, с достаточной очевидностью свидетельствует о неорганическом, неестественном характере системы нарядов-заказов как частного проявления так называемого хозяйственного расчета вообще в условиях социалистической модели экономики и весьма убедительно объясняет причины, по которым эта система с таким трудом внедрялась в экономические отношения. Еще более показательным является полный отказ от этой системы в конце 1931 г. — ведь, по логике, должно было быть совсем наоборот: если система нарядов-заказов считалась приемлемой в условиях «внутреннего», неполного хозяйственного расчета трестированного предприятия, то она тем более должна была стать необходимой в условиях, когда это предприятие было переведено на «полный» хозрасчет, когда оно, кажется, стало самостоятельным субъектом имущественного оборота, юридическим лицом, обладавшим соответствующими оборотными средствами. Однако произошло прямо противоположное.

Эволюция синдикатов. К середине двадцатых годов система материально-технического снабжения и сбыта продукции государственных промышленных предприятий сосредоточивалась в руках государственных синдикатов — как корпораций, в состав которых на началах добровольного членства входили государственные тресты. Синдикаты, в силу их правового статуса, являлись исключительно торговыми организациями и не могли ни вмешиваться в производственную деятельность своих членов, ни, за определенными исключениями, создавать собственные промышленные предприятия.

С течением времени, однако, происходили весьма характерные изменения положения синдикатов в системе соответствующих отношений. Можно указать на два главных момента, которые характеризовали эти изменения.

Во-первых, с внешней стороны синдикаты во все больших масштабах монополизировали тот товарный рынок, на котором они разворачивали свою деятельность, в конечном счете вплоть до полной его монополизации, а стало быть, уничтожения этого рынка. Особенно это движение усилилось во второй половине двадцатых годов. Так, в 1927/28 г. в руках синдикатов был сосредоточен сбыт 82% продукции синдицированных отраслей промышленности; в 1928/29 — 90,6%, а в отдельных отраслях как тяжелой, так и легкой промышленности — 100%114.

Во-вторых, во взаимоотношениях со своими участниками синдикат начинает усиливать функции планирования, а также управления их деятельностью, превращаясь тем самым в одно из звеньев в структуре государственного управления промышленным производством. Как отмечает А. В. Венедиктов, на протяжении почти десятилетней истории существования синдикатов их роль в планировании и организации хозяйственно-оперативной деятельности трестов непрерывно возрастала. Усиление этой роли шло различными путями: 1) путем расширения договорных и организационных отношений синдикатов с трестами по реализации их продукции (а также по заготовке сырья и материалов для трестов и по финансированию трестов); 2) путем развития системы генеральных договоров синдикатов с кооперацией, превращавшей синдикаты в монопольных либо почти монопольных посредников между трестами и кооперативными организациями; 3) путем расширения планово-регулирующих функций, осуществляемых синдикатами по прямому поручению СТО, ВСНХ и НКторга. В результате синдикаты из своеобразных торговых организаций, проводивших вначале свои операции преимущественно на основании договорных соглашений с трестами и в значительно меньшей степени на основании постановлений общих собраний своих членов или своих уставов, превратились в мощные планово-регулирующие и одновременно хозяйственно-оперативные органы, являвшиеся одним из основных рычагов планирования государственной промышленности в руках ВСНХ и НКторга и вместе с тем сбыто-снабженческим аппаратом государственной промышленности, неразрывно с ней связанным. Наряду с ВСНХ и НКторгом и в развитие их директив они принимали самое активное участие в утверждении производственных, сбытовых и заготовительных планов трестов, в финансировании трестов, в установлении ассортимента и качества их продукции, в утверждении цен, в районировании сбыта и заготовок, и т.п. Вызывавшие в 1922–1923 гг. острые разногласия вопросы о добровольном или принудительном синдицировании, о проценте сдаваемой трестами синдикатам продукции, об условиях расчета с ними и т.п. были разрешены либо в процессе организационно-хозяйственного роста самих синдикатов, либо прямыми постановлениями правительства115.

Превращение синдикатов в органы государственного управления промышленностью создало дублирование управленческих функций синдиката и соответствующего главка в системе ВСНХ (иного хозяйственного наркомата). Поэтому с целью устранения параллелизма в управлении, с 1928 г. начинается процесс их слияния, начало которому было положено слиянием Главного управления текстильной промышленности ВСНХ СССР (Главтекстиля) с ВТС, с передачей последнему всех функций по планированию и регулированию текстильной промышленности и по управлению и руководству общесоюзными текстильными предприятиями. Завершился этот процесс постановлением ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью», в соответствии с которым все главки ликвидировались, а на базе синдикатов создавались хозрасчетные отраслевые объединения. Однако поскольку одной из «главнейших» функций этих хозрасчетных организаций должна была стать «организация сбыта и снабжения» подведомственных им предприятий, то в их организационной структуре образовывались для той и другой целей особые хозрасчетных управления («снабы» и «сбыты»).

Обратим внимание: с полной ликвидацией рынка в системе государственного управления экономикой наметилось очевидное движение по кругу, одним из первых толчков к которому явилось реформирование этой системы в конце 1929 г. В самом деле, с ликвидацией рыночного обмена в сфере промышленного производства институт синдиката как субъекта такого обмена исчерпывает себя; следствием этого является возникновение параллелизма в управлении производственными предприятиями (трестами) — в лице главков ВСНХ (или соответствующего наркомата) и синдикатов; далее происходит ликвидация главков и их функции передаются синдикатам (хотя могло быть и наоборот, и, кстати говоря, именно так и стало в конечном счете). Однако поскольку необходимость снабжать производство и сбывать произведенную продукцию в условиях принципиально нерыночной среды сохранилась — создаются соответствующие снабженческо-сбытовые органы. Итак, фактически синдикат стал главком, «снаб» и «сбыт» — синдикатом. И все пошло по кругу, ровным счетом ничего не меняя по существу.

Эволюция системы государственного управления в тридцатых годах. Усиление планового начала и, соответственно, централизации в государственном управлении промышленностью потребовали существенной реорганизации всей системы управления, начиная от наркомата (ВСНХ) и заканчивая каждым отдельным предприятием. При этом следует подчеркнуть, что нужды согласованного планового управления народнохозяйственным комплексом диктовали необходимость охвата государственным управленческим воздействием всех без исключения государственных предприятий — как союзного и республиканского, так и местного подчинения. Начала активно складываться та самая вертикаль в системе государственного управления экономикой, пронизывающая всю промышленность вплоть до каждого отдельного рабочего места, которая свое полное и окончательное завершение получит в середине тридцатых годов и в своих принципиальных чертах сохранится на протяжении всей последующей советской истории.

Вся суть этой и последующих реформ системы хозяйственного управления, их идеология, просматриваются в истории создания, реформирования и уничтожения к середине тридцатых годов так называемых отраслевых объединений.

Как уже было отмечено выше, основополагающая идея переустройства управлению промышленностью в новых условиях хозяйствования была сформулирована еще ХVI партконференцией (апрель 1929 г.), которая сочла необходимым усилить «действительное» техническое руководство промышленностью со стороны ВСНХ, как и со стороны трестов при одновременном повышении хозяйственной инициативы самих предприятий и отдельных цехов. Постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью», предусматривая преобразование всей системы хозяйственного управления, применительно к объединениям указывает: ныне существующая система главных управлений не соответствует задачам периода реконструкции, в особенности в области технического руководства. В то же время в руках синдикатов постепенно сосредоточивалось фактическое руководство соответствующими отраслями промышленности и большинство их вынуждено было заниматься вопросами производственных программ, капитального строительства, планирования, снабжения, распределения и т.п. Вследствие этого по целому ряду синдикатов наблюдается в значительной мере дублирование их работы с работой главков ВСНХ. Ввиду этого необходима ликвидация главных управлений и создание состоящих на хозрасчете организаций по руководству отраслями промышленности на базе синдикатов (по примеру того, как это было проведено в текстильной промышленности).

Главнейшими функциями этих хозрасчетных организаций должны быть, помимо уже упомянутой организации сбыта и снабжения, планирование производства, планирование и руководство капитальным строительством, техническое руководство, руководство коммерческой и финансовой деятельностью, вопросы труда, подготовка и распределение кадров, назначение и увольнение руководящего персонала.

Постановлением предусматривалось создание трех типов объединений отдельных отраслей промышленности: во-первых, объединявшие предприятия и тресты только союзного подчинения, во-вторых, охватывавшие предприятия и тресты как союзной, так республиканской и местной промышленности; в-третьих, включавших в себя предприятия только республиканской и местной промышленности. Соответственно различалась и компетенция объединения каждого типа — если первые реализовывали весь объем указанных выше функций, то вторые эти функции реализовывали лишь в отношении предприятий союзного подчинения, а в отношении всех остальных — по большей части «синдикалистские функции», т.е., надо полагать, обеспечивали сбытоснабженческую деятельность. Что касается объединений третьего типа, то они осуществляли главным образом функции по снабжению и сбыту. Впрочем, и в двух последних случаях на объединения возлагались также планирование производства и капитального строительства, общее техническое руководство в области рационализации и реконструкции, общее руководство в деле подготовки кадров.

Предусматривалось создание объединений не только союзного, но и республиканского значения.

Поскольку «центральное место в работе объединения» должно было быть отведено «руководству технико-производственной работой предприятий и трестов, входящих в его состав, в каждом объединении выделялась группа высококвалифицированных специалистов, освобожденных от всякой текущей работы, за исключением их прямых обязанностей по техническому руководству. На эту группу возлагалась разработка генеральных линий реконструкции данной отрасли промышленности и она была ответственна «за распространение заграничного технического опыта и достижений лучших предприятий СССР на другие действующие и вновь строящиеся предприятия, находящиеся в ведении объединения».

Техническое руководство в объединении должно было организовываться преимущественно по функциональному признаку.

«В целях приближения деятельности научно-исследовательских институтов к практическим задачам производства» объединениям передавались научно-исследователь­ские институты, занимавшиеся вопросами, «относящимися преимущественно к данной отрасли промышленности». Кроме того, в целях приближения технического обучения к нуждам практики, некоторым объединениям передавались технические вузы (§ 3 гл. 3).

Порядок организации отраслевых объединении был определен постановлением ЦИК и СНК СССР от 13 февраля 1930 г. «О реорганизации управления государственной промышленностью»116, в соответствии с которым право учреждать «всесоюзные объединения для управления отдельными отраслями государственной промышленности» предоставлялось ВСНХ СССР с разрешения СНК СССР или СТО. Объединения эти конституировались в органов ВСНХ СССР и действовали в качестве самостоятельных юридических лиц на началах хозяйственного расчета «в соответствии с плановыми заданиями Высшего совета народного хозяйства Союза ССР».

Одновременно правительствам союзных республик предлагалось провести «в соответствии с настоящим постановлением мероприятия по реорганизации управления республиканской и местной промышленностью».

Впрочем, создание объединений началось еще в конце 1929 г., к середине же 1930 г. ВСНХ СССР организовал 26 общесоюзных объединений по основным отраслям тяжелой и легкой промышленности с одновременной ликвидацией соответствующих главков и комитетов ВСНХ СССР, а также синдикатов. Вся топливная промышленность (кроме дровозаготовок) охватывалась тремя объединениями («Союзуголь», «Союзторф» и «Союзнефть»); лесная и деревообрабатывающая промышленность — объединением «Союзлес»; в области металлургической промышленности были созданы три объединения — цветной, черной металлургии и строительства новых заводов черной металлургии. Весьма сложную структуру имело объединение машиностроительной и металлообрабатывающей промышленности («Машинообъединение»). Кроме того, были созданы особые объеди­нения сельскохозяйственного машиностроения, автотракторной, судостроительной и электротехнической промышленности, и т.п. Вся текстильная промышленность вошла в состав объединения «Текстиль» (или ВТО).

В РСФСР, в порядке реализации упомянутого постановления ЦИК и СНК СССР было создано девять объединений в тяжелой и легкой промышленности, причем подавляющая часть предприятий республиканского подчинения было включено в состав объединений непосредственно, с соответствующим расформированием трестов117.

Таким образом, на союзном или на республиканском уровне объе­динение охватывало целую отрасль промышленности или ее существенную часть, и в этом смысле оно представляло собой прообраз будущих отраслевых хозяйственных наркоматов и министерств; впрочем, возможно, учитывая существование наряду с объединением того или иного органа государственного управления (ВСНХ или наркомата), возможно, будет более точным сравнение объединений начала тридцатых годов с промышленными объединениями, созданными в СССР в семидесятые годы.

С созданием отраслевых объединений сформировалась трехзвенная (если учитывать трест — четырехзвенная) структура государственного управления промышленностью: ВСНХ — отраслевое объединение — трест — производственное предприятие.

Если принять во внимание ту цель, которая ставилась перед системой управления промышленностью партией и государством, легко предположить о тех проблемах, которые возникли после, и даже в самом процессе реформирования этой системы. И в самом деле, немедленно выяснилась крайняя сложность организации хоть сколько-нибудь эффективного планирования и управления хозяйственной деятельностью предприятий, включаемых в состав объединения —вследствие как разнородности производств, так и географического рассеяния множества производственных предприятий по территории всего Советского Союза118.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что практически сразу же после образование отраслевых объединений пошел чуть ли не стихийный процесс их разукрупнения. Определенная легализация этого процесса был осуществлена ХVI съездом партии, состоявшимся летом 1930 г., который отметил в ряду прочих ошибок в реформировании системы управления промышленностью то, что «иногда вместо упрощения связи между отдельными органами промышленности оказались более усложненными, вместо сокращения административно-хозяйственного аппарата в некоторых случаях получилось его увеличение».

Разукрупнение происходило по двум направлениям — либо по видам производственной деятельности подведомственных предприятий, либо территории. Таким образом, на место объединений, формируемых на началах принципа отраслевого управления приходили объединения, организуемые по территориально-производственному принципу.

Дальнейшую судьбу объединений нетрудно предугадать: на втором этапе реформирования должны будут ликвидированы те объединения, которые еще сохранились с прежних времен, а новообразованные подвергнутся очередному разукрупнению, пока, наконец, они (в 1932 г.) не будут полностью ликвидированы как таковые. И здесь мы сталкиваемся, как представляется, с весьма характерным феноменом, который свойствен системе централизованного экономического управления как таковой.

Как мы видим, институт отраслевых объединений оказывается чересчур громоздким и чрезвычайно малоподвижным. Однако необходимость централизованного планового управления при этом никуда ведь не исчезает, поэтому вместо большого по размерам и объему компетенции создается менее крупное объединение — и процесс централизованного управления в результате, вне всякого сомнения, упрощается. Однако вследствие такого рода действий возникает вместо одного субъекта управления (большого объединения) множество одноуровневых специализированных субъектов, которыми, в свою очередь, тоже становится необходимым управлять — в противном случае утрачивается координация между отдельными областями промышленности, управляемыми этими специализированными управленческими звеньями, а стало быть возникает угроза для главного принципа, на котором организовано функционирование экономики и который считается преимуществом социализма — принципа единства государственного управления единым народнохозяйственным комплексом. (По «горизонтали» эти образования (объединения) взаимодействовать не могут, ибо это противоречило бы идее централизма и планового управления). Отсюда следствие: на более высоком уровне управленческой структуры следует ожидать неизбежного возникновения звеньев, специализированных на осуществлении управления разукрупненными объединениями и координацию их деятельности.

Это наше предположение оправдывается: уничтоженная при переходе к отраслевым объединениям система главных управлений (главков) как органов управления в масштабах отрасли промышленности воссоздается по мере разукрупнения и ликвидации отраслевых объе­динений. Как констатирует А. В. Венедиктов, в лесной промышленности отраслевое объединение «Союзлеспром» был разделен на шесть всесоюзных (производственно-территориальных) объединений лесной промышленности и лесного хозяйства, с разукрупнением некоторых входивших в объединение трестов. Одновременно для планирования и регулирования всей лесной промышленности и лесного хозяйства (в части, остававшейся в ведении ВСНХ СССР) и для «непосредственного управления» всесоюзными объединениями и трестами, в составе ВСНХ СССР образуется главное управление лесной промышленности и лесного хозяйства («Главлеспром»). И это был первый, но далеко не последний главк, образованный в связи с ликвидацией отраслевых объединений. В легкой промышленности объединение «Текстиль» (ВТО) реорганизуется в пять объединений, в том числе Льнопенькопром, которое, в свою очередь, разделяется на два — льняной и пенько-джутовой промышленности.

В результате в ведении ВСНХ осенью 1931 г. состояло 82 объединения (вместо первоначальных 26), а также 27 трестов, непосредственно подчиненных ВСНХ СССР. По мере разукрупнения объединений происходит соответственно образование новых звеньев управления в структуре ВСНХ. Уже в конце 1930 г. было создано 7 отраслевых и 12 функциональных секторов, которые с развитием этого процесса преобразуются в главки. С весны 1932 г. происходит ликвидация еще существовавших объединений, с одновременным упразднением самой организационно-правовой формы объединения. Вместо этого воссоздается система главков, которым подчиняются тресты либо автономные предприятия. Таким образом, на место четырехзвенной структуры управления промышленностью приходит трехзвенная — ВСНХ (главк) — трест — предприятие; с учетом же того, что с течением времени все чаще предприятия замыкаются непосредственно на соответствующий главк, т.е. становятся автономными, можно констатировать возникновение очевидной тенденции к формированию двухзвенной системы управления: главк — предприятие119.

Не менее характерные изменения претерпевают ВСНХ (как высшее звено в системе хозяйственного управления) и трест.

Как уже было отмечено, постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. предусмотрело необходимость изменения функций ВСНХ, который, «сокращая область своего оперативного вмешательства по отношению к низшим инстанциям», должен был «сосредоточить свое основное внимание на составлении производственно-финансовых планов развития промышленности и ее технической реконструкции, на увязке работ отдельных отраслей промышленности, на разработке главнейших директив в области текущего планирования и регулирования промышленности, на контроле по их выполнению, на укомплектовании и инструктировании хозорганов». Работа ВСНХ СССР по руководству объединениями в основном должна была заключаться «в выработке основных директив по составлению планов реконструкции данной отрасли промышленности, утверждении контрольных цифр и планов капитальных работ, назначении и увольнении правления объединения, утверждении балансов отчетов, распределении прибылей и убытков, разрешении расходования специальных капиталов, ревизии и обследовании деятельности объединения, утверждении уставов и уставных капиталов, установлении отпускных цен».

Соответственно, в связи с созданием института отраслевых объе­динений, в системе ВСНХ ликвидировались отраслевые главки и комитеты.

В то же время, «усиление технических моментов как в перспективном, так и текущем планировании промышленности», по мнению ЦК ВКП(б), «требует создания в ВСНХ Союза единого органа технико-экономического планирования». Таковым органом становится Единое плановое технико-экономическое управление ВСНХ (ПТЭУ), в компетенцию которого вменялось: «а) планирование промышленности, разработка перспективных планов и контрольных цифр, планирование географического размещения предприятий и районирования промышленности, разработка вопросов промышленной политики и промышленного законодательства согласование работы отдельных объединений; б) руководство технической реконструкцией промышленности, организация новых производств, специализация и т.д.; общее руководство научно-исследовательской работой и управление научно-исследовательскими институтами, ему непосредственно подчиненными; руководство работой по перенесению заграничного опыта, по обмену опытом между предприятиями по стандартизации и рационализации».

С разукрупнением отраслевых объединений и их последующей ликвидации, как уже было сказано, в структуре ВСНХ были восстановлены отраслевые главные управления, однако этим дело не кончилось: начался процесс разукрупнения и специализации самих главков, как и других подразделений ВСНХ, в том числе и ПТЭУ, а стало быть, их количественный рост.

Происходит процесс специализации в структуре управления промышленностью в ее высшем звене: ВСНХ все более сосредоточивается на осуществлении управления тяжелой промышленностью, соответственно освобождаясь от управления другими отраслями и передавая функцию управления ими либо уже существовавшим хозяйственным наркоматам, либо специально создаваемым (НКторгу (затем, после его ликвидации — НКснабу), НКзему). В конечном счете ликвидируется и сам ВСНХ СССР: он преобразуется в союзный комиссариат тяжелой промышленности, и на его базе также создаются союзный комиссариат лесной промышленности и союзно-республиканский комиссариат легкой промышленности120. Осуществляется дальнейшее разукрупнение и рост численности главков уже в системе созданных хозяйственных наркоматов.

ХVII съезд ВКП(б) весьма позитивно оценил проделанную в этом направлении работу: «Партия за отчетный период провела серьезные меры по улучшению работы советских, хозяйственных и партийных организаций, по перестройке их работы применительно к требованиям успешного выполнения решений и лозунгов партии и правительства». В частности, «наиболее крупными из этих мероприятий», по мнению съезда, как раз и были разукрупнение наркоматов, главных управлений и трестов, приблизившее руководство к низовым производственным звеньям, к предприятиям; разбивка ВСНХ на три наркомата — Наркомтяжпром, Наркомлегпром, Наркомлес; Наркомзема — на два наркомата — Наркомзем, Наркомсовхозов; Наркомторга — на два наркомата — Наркомснаб, Наркомвнешторг; НКПС — на два наркомата и одно управление — НКПС, Наркомвод и Цудортранс и т.д.121

Получив первый толчок, процесс роста количества хозяйственных наркоматов более не останавливался: уже летом 1934 г. на базе НКснаба СССР образуется НКвнуторг СССР и НКпищепром СССР, имевшие в своей структуре соответствующие главки; хозяйственные наркоматы создаются также в союзных и автономных республиках; кроме того, организуются управления местной промышленности в составе исполкомов областных (краевых) советов122. Конституция СССР 1936 г. предусматривала создание на уровне Союза более двадцати различного вида ведомств (союзных и союзно-республиканских); кроме того в каждой союзной республике формировалось около двадцати таких ведомств. В дальнейшем, вплоть до начала пятидесятых годов было дополнительно создано еще не менее полутора десятков только общесоюзных наркоматов и министерств123.

В основе процессов специализации управленческих звеньев и, соответственно, роста их количества лежало коренное изменение принципа государственного управления экономикой. Как мы видели, постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. исходило из того, что техническое руководство в создаваемых объединениях, а в значительной мере — и в других звеньях управления — должно было организовываться преимущественно по функциональному признаку. Однако обнаружившаяся неэффективность функционирования объединения как управленческой структуры поставило, и очень быстро, под сомнение и сам базовый принцип, на котором основывалась деятельность объединений. Оказалось, что техническое и функциональное управления — это довольно сложно сочетаемые принципы. ХVII конференция ВКП(б), подводя в начале 1932 г. итоги прошедшего года, указала в качестве одного из главных недостатков в развитии промышленности «громоздкость и оторванность руководящих хозорганизаций от предприятий, недостаточно конкретное руководство предприятиями со стороны объединений». Соответственно на очередной хозяйственный год ставится в качестве задачи «обеспечение конкретного руководства, доведенного до предприятия и агрегата, тщательная проверка и обеспечение исполнения данного задания и овладение руководителями хозорганов технической, экономической и финансовой стороной производства124.

Окончательное уничтожение функционального принципа в организации государственного управления и замену его системой прямого «технического» управления было осуществлено ХVII партийным съездом (январь — февраль 1934 г.).

Съезд постановил ликвидировать функциональную систему построения всех советско-хозяйственных аппаратов и перестроить их по производственно-территориальному признаку, начиная от низших производственных звеньев и кончая наркоматами.

Основными органами наркоматов съезд постановил считать главные производственные или производственно-территориальные управления, которые отвечали бы за данный участок работы в целом, имели права и обязанности по всем без исключения вопросам руководства подчиненными им организациями. Соответственно ограничивались в правах остававшиеся функциональные секторы, которым запрещалось «руководить низовыми звеньями через головы главных управлений».

Обязывая «руководителей советско-хозяйственных органов обеспечить на деле конкретное руководство каждым нижестоящим органом или предприятием в отдельности, исправляя их недостатки оперативными мерами в процессе работы» съезд одновременно принял решение «сократить сеть промежуточных звеньев (объединений, трестов и т.п.), расширив непосредственную связь наркоматов с крупнейшими предприятиями»125. Таким образом, на данном временном этапе окончательно решалась судьба не только объединений, но и трестов.

Постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., создавая отраслевые объединения с соответственным включением в их состав трестов, исходит при этом из того, что тресты «должны сосредоточивать свою работу на вопросах технического руководства, рационализации, реконструкции», причем, как правило, у них изымались функции сбыта и снабжения. Случаи, когда трест сохранял за собой весь объем функций, закрепленных за ним Положением, рассматривались как исключение из общего правила.

«Для обеспечения использования современных достижений науки и техники в производственной жизни промпредприятий» перед трестами ставились такие «главнейшие задачи», как организация обмена техническим опытом между предприятиями; обеспечение своевременного использования промышленностью достижений научно-технических институтов, лабораторий и других исследовательских организаций; своевременное ознакомление предприятий с современными достижениями технической мысли на заграничных предприятиях; принятие мер к тому, чтобы эти достижения можно было в кратчайший срок применить также и на предприятиях СССР; контроль над мобилизацией внутренних ресурсов предприятий и правильной поста­новкой складского дела; организация рациональной постановки учета производства и бухгалтерии в предприятиях; своевременное применение разработанных специальными органами стандартов в промышленных предприятиях; образование специальных органов рационализации.

При этом техническое руководство должно было осуществляться трестом (как и объединением) «преимущественно по функциональному признаку».

Поскольку осуществление оптимального «технического руководства» возможно только при том условии, что объект такого руководства обладает единством функциональных признаков, постановление исходит из того, что тресты, как правило, должны были «строиться по принципам объединения ими предприятий однородного производства и их специализации». Такой подход предполагал реформирование устройства треста в содержательном плане, с перераспределением действовавших предприятий между существовавшими трестами, причем «параллельные» тресты (т.е. «охватывающие предприятия с одинаковым характером производства в пределах одного и того же экономического района»), не должны были организовываться. Такая работа была осуществлена, по крайней мере частично, в период функционирования отраслевых объединений.

При том, что большая часть трестов входила в состав отраслевых объединений, некоторые тресты находились в непосредственном подчинении ВСНХ. По мере разукрупнения и последующей ликвидации объединений число такого рода трестов постоянно возрастало, и они входили в подчинении возрождавшихся главков. Кроме того, происходило увеличение численности и самих трестов — за счет преобразования разукрупненных объединений в тресты, разделения их на несколько трестов, либо образования самостоятельных трестов, непосредственно подчиняемых главку (ВСНХ или, затем, соответствующего хозяйственного наркомата).

Было бы, однако, неправильным думать, будто бы при ликвидации объединений возрождалась прежняя система трестов, существовавших до реформы 1929–1930 гг. Дело в том, что существенно менялась природа самих трестов. С одной стороны, как уже говорилось, в силу реформы тресты были, за некоторыми исключениями, лишены функций снабжения и сбыта подведомственных предприятий, которые так к ним и не вернулись и после ликвидации объединений. С другой стороны, задача проведения «технического» руководства, провозглашенная постановлением ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., а также ликвидации «функционалки» и перехода к прямому непосредственному управлению производством, поставленная ХVII съездом партии, — все это во многих отношениях превратило трест в звено прямого государственного управления, более того — в объект государственного управления промышленностью, иными словами, в юридическом отношении низвело трест до категории производственного предприятия.

Не случайным является то, что законодательство и хозяйственная практика тридцатых годов вместо термина «трест» все чаще начинает употреблять термины «комбинат» или «промкомбинат». Как отмечает А. В. Венедиктов, промкомбинатом по общему правилу именовались объединения мелких предприятий на уровне административного района (или района в городе). Что касается термина «комбинат», то он начал применяться для обозначения крупных новопостроенных предприятий (типа Магнитогорского или Кузнецкого металлургических комбинатов) или даже еще более крупных объединений, как, например, Урало-Кузбасский комбинат.

В технологическом отношении комбинат сосредоточивал в себе либо основное производство и одно или несколько вспомогательных производств, либо ряд производственных единиц, связанных единством производственного процесса. Во внешних юридических отношениях комбинаты действовали «на правах треста» или в качестве автономного предприятия. Что касается «внутреннего» юридического устройства, то в структуре комбината объединялось несколько производственных единиц (заводов, фабрик), либо структурных подразделений, имевших статус цехов126.

Насколько можно судить, официально термин «трест» не отменялся, более того, он продолжал сохраняться и много позже для обозначение определенных производственных структур (например, «трест столовых» или «строительный трест»), однако природа, организационно-правовое содержание этого термина были уже существенно иными, нежели чем при образовании этого социального института.

Некоторые выводы. Завершая анализ эволюции системы государственного управления экономикой, обратим еще раз внимание на весьма характерную ее динамику, суть которой можно определить в категориях количества и качества. В самом деле, на протяжении менее чем десятилетие в системе государственного экономического регулирования происходит процесс чрезвычайного упрощения, если не сказать примитивизации, управленческой структуры: она ориентирована, на основе специализации управления, к системе управления по принципу «один субъект — один объект управления» (разумеется, это конечная точка, идеал, который, вероятно, даже не и подразумевается). Проявление такой тенденции в системе государственного управления промышленностью совершенно очевидно, ибо эта система в конечном счете остановилась на двухзвенной системе управления, когда производственное предприятие (трест) оказались замкнутыми на тот или иной главк в структуре соответствующего хозяйственного наркомата.

Как отмечалось, эта тенденция пробивала себе дорогу в борьбе против так называемой «функциональной» организации аппарата управления, т.е. когда отдельные звенья этого аппарата специализировались на определенной функции управления.

В самом деле, принцип функциональности, хотя он и господствовал в системе государственного экономического управления на протяжении нэпа, более того, акцентировался и в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. о реорганизации управления промышленностью, кажется весьма непродуктивным. Раздробление функций между отдельными аппаратами приняло такие формы, которые мешали их оперативной работе, срывали оперативное руководство и вели к тому, что нижестоящие аппараты получали по одному и тому же вопросу руководящие указания от целого ряда вышестоящих аппаратов в соответствии с их ограниченными функциями, — к тому же указания, зачастую между собой не согласованные и одно другому противоречившие. Л. М. Каганович в своем докладе на ХVII съезде партии по организационному вопросу отмечал, что, например, в Наркомземе СССР нужно пройти через десятки секторов, чтобы разрешить какой-нибудь вопрос. «Для того, — говорил он, — чтобы узнать о положении того или иного вопроса, например, о состоянии сева какой-либо области, нужно пройти минимум 20–30 секторов, 202 тонких ниточки»127.

ХVII съезд ВКП(б), принимая решение о построении аппарата хозяйственного управления, указал на ряд недостатков в области организационной работы, которые так или иначе являются проявлением «функционалки». Среди них, в частности: канцелярско-бюрократические методы руководства и невнимание к низовым советско-хозяйственным и партийным органам; дача «общих», отвлеченных директив и многочисленных приказов вместо конкретного руководства и изучения деталей работы; разбухание штатов центральных и средних звеньев советского и хозяйственного аппарата, отвлекающее с производства в канцелярию значительное количество инженерно-технических работников; рассредоточение дела управления в десятках отделов и секторов и как следствие этого отсутствие оперативного руководства и др. «Для устранения этих недостатков и улучшения работы всех органов пролетарской диктатуры» съезд предложил руководствоваться следующими положениями:

...