Оглавление

1. Затерянные в сновидениях
2. ПРЕДИСЛОВИЕ
3. Глава 1
   1. Алтай
   2. ПРИРОДА СОЗНАНИЯ
4. 2 глава
   1. Короткая личная история
5. 3 глава
   1. От начала и без конца, все время не вовремя
6. 4 глава
   1. Боби Браун
7. 5 глава
   1. Зависимость и судороги переключения
8. 6 ГЛАВА
   1. ЧУДИТЬ В ДЕСНА, ДО КРОВИ
9. 7 глава
   1. Глубоко в материальное, перед прыжком в новое
10. глава 8
    1. Дахаб есть Дахаб
11. глава 9
    1. Мама Индия
12. ГЛАВА 10
    1. К_арамболь: два Криса и Баньян
13. 11 глава
    1. Мы свободны!
    2. АРУНАЧАЛА
    3. ДЕРЕВНЯ РАМДЖИ
    4. РИШИКЕШ
    5. КАШМИР
    6. НЕПАЛ
14. 12 глава
    1. Светло и светило
15. 13 глава
    1. Ссылка
    2. БАХУММИ
    3. НОВЫЕ ВЫХОДЫ В ИЗМЕНЕНКУ
16. 14 глава
    1. Дельфинарий
17. 15 глава
    1. ШИЛО НА МЫЛО БЕЗ ВЕРЕВКИ НЕ МЕНЯТЬ
18. 16 глава
    1. Видение будущего не спасает от него
19. 17 глава
    1. Странный сон. Курс Умберто
20. 18 глава
    1. Наведение порядка в этой истории
21. 19 глава
    1. Снова Тайланд — Москва — Дахаб
22. 20 глава
    1. Середина среднего
23. 21 глава
    1. из подвыподверта в суровую действительность
24. 22 глава
    1. ПУСТАЯ ДОРОГА В НИКУДА
25. 23 глава
    1. ПУСТЫНЯ. СКОРОСТЬ
26. 24 глава
    1. Границы условны. Карелия
27. 25 глава
    1. Греция
28. 26 глава
    1. Крым, дельфины, роды
    2. ДОМ НА ВУЛКАНЕ
29. 27 глава
    1. Дахаб. Новые знакомства. Проживание природы конфликтов
30. 28 глава
    1. Путешествие на танке сквозь Крым с удивительной компанией
31. 29 глава
    1. Абхазия! Как же мне избежать-то тебя!
    2. КРЫЛЬЯ СВОБОДЫ, ПРАВДА О ТЕХ, КТО БЫЛ РЯДОМ
32. 30 глава
    1. Два в одном, разоблачение
33. 31 глава
    1. Трип на Блю Лагуну
34. 32 глава
    1. Посвящение

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга является снами, мыслями, брызгами разных реальностей, которые, коснувшись, тают как легкий снег от теплоты гибких пальцев, растворяя веру в свою реальность… всей моей жизни и всех тех жизней, память о которых, так ярко живет, раскрываясь в видение потустороннего, иного, в котором пытаешься стоять одной ногой, стараясь не потерять равновесие, постоянно выгружая от туда сюда странные, поразительные, страшные, бесконечно прекрасные видения… проносящиеся тенями, длинными вереницами витиеватых переплетений судеб, миров — жизней. Заставляя тебя корчиться в попытках соединить то и это… там и тут… Здесь живет дух бунтаря, не помнящий всего, захваченный видением того, как его сбросили на землю, заперев в тело, неспособное на те трансформации, к которым он, дух, привык. Это заставляет двигать недвижимое и создавать невозможное, просачиваться сквозь все «не могу», дабы вернуться домой…

Эта книга для меня — черта, пройдя которую, я смогу двигаться дальше уже налегке и выпускать ее на волю — все равно, что раздеться на новогодней речи президента, сбрасывая вместе с одеждой нагие чувства, кожу, плоть, вынимая жилы и вены, оставляя лишь глубокую пустоту. Но, видимо, иначе путь к свободе для меня отрезан, потому — снимаю шляпу… и все остальное, мешающее двигаться в такт вселенской музыки.

Все персонажи, фамилии, имена в этой истории вымышленные. Любое совпадение с реальными людьми является случайностью.

Всего 32 пути на древе жизни — Эц Хвйим. Это фазы «субъективного сознания», посредством которых душа осознает космические проявления. Они соединяют: 10 сосудов, 10 сефирот, от Малкут — Царство к Кетер — Корона, 22 козыря таро. 32 пути… жизни… перед прыжком в неизвестное…

Просто тихо встань и танцуй со мной.

Покажи мне, как ты следуешь своим глубинным желаниям,

Погружаясь в боль все ниже и ниже.

И я покажу тебе, как я достигаю внутреннее и открываю внешнее,

Чтобы почувствовать поцелуй тайны, ее сладкие губы на мне, каждый день.

Не говори мне о том, что ты хочешь держать весь мир в своем сердце.

Покажи мне, как ты уходишь от совершения очередной ошибки,

Не изменяя себе, когда тебе причинили боль

И когда ты боишься быть нелюбим.

Расскажи мне о том, кто ты,

И узнай, кто я по историям, которые я проживаю.

И вместе мы вспомним, что у каждого из нас всегда есть выбор.

Не говори мне о том, как прекрасно все будет… однажды.

Покажи мне, что ты можешь рисковать, оставаясь полностью спокойным,

Полностью согласным с тем, что происходит сейчас, в данный момент,

И затем в будущем, и снова, и снова…

Я слышала достаточно воинственных историй о героической дерзости.

Расскажи мне о том, как ты рассыпаешься, натыкаясь на стену —

Препятствие, которое ты не можешь преодолеть силой своей воли.

Что переносит тебя через стену на другую ее сторону,

К хрупкой красоте твоей собственной человечности?

И после того, как мы показали друг другу,

Как мы установили и сохранили

Чистые, здоровые границы, которые помогают нам

Жить рядом друг с другом,

Давай рискнем помнить о том,

Что мы никогда не прекращаем тихо любить тех,

Кого мы однажды любили пламенно и явно.

Приведи меня к тем местам на земле, что учат тебя танцевать,

Места, где ты позволяешь миру разбить твое сердце.

И я отведу тебя туда, где земля под моими ногами

И звезды над головой наполняют мое сердце снова и снова.

Покажи мне, как ты заботишься о своих делах,

Не позволяя им определять то, кем ты являешься на самом деле.

Когда дети накормлены, но голоса внутри нас и вокруг

Продолжают кричать о том, что желания души имеют большую цену.

Давайте напомним друг другу, что деньги не главная сила.

Покажи мне, как ты предлагаешь своим людям и миру

Истории и песни, которые ты хочешь, чтобы помнили твои внуки.

И я покажу тебе, как я борюсь не за то, чтобы изменить этот мир,

Но за то, чтобы любить его.

Присядь рядом со мной в длинные моменты разделенного уединения,

Зная вместе о нашем абсолютном одиночестве,

И о нашей неотрицаемой принадлежности.

Танцуй со мной в тишине и в звуке маленьких повседневных слов.

И когда звуки всех заявлений

О наших искренних намерениях развеялись по ветру,

Танцуй со мной в бесконечной паузе перед следующим великим вдохом

Анна Борсукова-Брамлино.

Глава 1

Алтай

Еще немного, совсем чуть-чуть и можно вернуться домой! Заняться тем, что действительно интересно…

Те знания, которые нужно сейчас забыть, они вспыхнут ярким пламенем, ярким как Ты…

Они заискрятся в потоках жизней на гранях миров, сотрут все линии с наших ладоней и накличут новые. Взорвут, выжгут меня изнутри, меняя все и стирая понимание в порошок.

Все Ты… Ты всегда жил во мне, вне зависимости от того, жива я или нет. Ты ткешь во мне, наполняя вечностью не из внешнего, но изнутри, разбивая вдребезги моё понимание! Господи! Я осознаю величие Твое во всем, кем являюсь и где заканчиваюсь я и начинаемся мы! Есть только разные грани тебя! И в день, когда придёт смертный, и я полюблю его так же… Я стану иной и возможно забуду единение с Тобой! Я знаю, помню свое будущее, но забываю прошлое… Я не прошу помощи от Тебя, но лишь понимания для себя…

Алтай. Нас уже трое. Он сложил, как замысловатую мозаику все то, что необходимо для долгого пути в никуда…

Он собрал нас, зная, кто мы на самом деле, еще тогда, когда об этом не помнили мы сами. Он читает в нас, как в раскрытых книгах… Чингиз Хан, господин, глава воинов и видит неведомое проповедникам и провидцам — именем времени на устах и тяжелым бременем в мыслях. Нам разрешено звать его — Чингиз, но мы никогда не прибегаем к возможности показать его великое расположение к нам… Нас трое, и мы совершенно разные… Все думают, что мы — первые жены в его немногочисленном, но изящном гареме…

Чин — маг, он не тратит свою силу ни на нас, ни на кого-либо еще, кроме своей действительно огромной коллекции коней и книг…

Все остальное — дань времени и молве. Достаточно высок и легок; его рост не придает движениям угловатости, какая-то природная гибкость танцора смягчает их, делая почти невесомыми. Лицо гладкое, с хорошо очерченными бровями и неровным носом, видимо, не раз сломанным в битвах. Соловые, с необычными черными точками, глаза, глядящие в душу и прожигающие в ней бездонную дыру, воистину завораживают. Все остальное уже не имеет значения… Поддаваясь его воле, и уже слепо следуя за ним, как верные, послушные псы, готовые раскрытыми объятиями встречать любую опасность…

Сорвав многие замки напускной сдержанности, приличия, своим во все проникающим, саркастическим юмором. Безапелляционно и навсегда, если не влюбляющий, то приковывающий к своей неординарной, загадочной персоне любое количество людей. Что поделаешь — тоже несу в себе искру его взгляда, выжигающего мою душу и пленившего все, что еще не истлело. Я вижу будущее… за это я заплатила высокую цену, предоставив ему лучше знать мое прошлое…

Нас сильно настораживают вспышки, нет, проблески, быстрые и мучительные… тяжелые и липкие, подобно паутине вплетающиеся в мою истинную суть, запуская в мои волосы свои длинные пальцы — некая неприятная субстанция, заставляющая расширяться и напрягать мышцы, раздражая нервы. Впрыгнув, как кошка, в окно моей комнаты… Странно, ему достаточно было только приказать, и никто бы даже не заподозрил ничего неправедного: ведь мы все втроем являемся его собственностью и каждая готова с радостью разделить с ним ложе. Но, увы и ах! Чингиз не готов был делиться ни с кем ни планами, ничем-либо еще.

Он пахнет силой и сталью, травами и ветром, чем-то еще незнакомым, но очень близким и родным, от чего сердце, замирая на миг, билось чаще обычного, выскакивая сквозь ребра… время, остановившись, переставало мешать минутами… часами…

Мы никогда не говорим о переходе, но оба чувствуем сжатие времени и расширение нас… пространства… — то, что обозначает нам рамки и указывает дорогу в вечное…

Принес мне в дар пару черных и гладких змей, поднял дощечку, укрывающую корзину с остальными «шипящими дарами» … Лошади и змеи завораживают нас своей грацией и идеальностью, безупречностью, пластикой, вечностью. Стоит и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты проснулась?

— Это похищение или побег? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Идем, Аниса, по дороге можешь уколоть меня своим острым язычком.

Я запустила гребнем, попала в стену, и прекрасная вещь разлетелись вдребезги, вызвав добрую, грустную улыбку, с сожалением как к нашкодившему ребенку, который не понимает ответственности за свои действия.

В такие моменты, мне хотелось сгореть со стыда, за свое ребячество. Обычно это приводило к совершению ещё больших глупостей. Насмотревшись на все эти детские метания, он, только ему свойственным чутьем, обнаруживал мудрость, чистоту… тогда, взявшись за эту нить, тянул, протягивал, пока не доставал из всех моих ипостасей то существо, которым, я всегда восхищалась, но никогда не верила, что могу стать таковым!

Мы вышли через узкую, закрытую от любопытных глаз умывальником, дверь. Протиснувшись в череду уютных и пыльных коридоров, коридорчиков, собирая плащами вековую паутину и сажу безбожно чадящих факелов, наконец-то, вынырнули в такую же малюсенькую, замаскированную вьюном дверцу, прямо у северных ворот. Там уже била копытами пара шикарных гнедых.

Боже! Гладкие, упругие, на тонких, длинных ногах, с лебедиными шеями, пышущие скоростью и дикостью. Без седел и даже попон. «Не кованы», — подумала я.

— Чтоб не спугнуть духов озера, — ответил на мой немой вопрос Чингиз, вскочив и дав шекеля своему скакуну. Я тоже взлетела на темную, теплую спину, послушно последовала за ним, увлекаемая подхватившей скорость лошадью.

Тонкая узда сверкала, отражая в себе полноту луны, играя яростным пламенем в глазах наших коней, передавая нам их дикость, скорость, магию ночи. Повод, приятной и тонкой змеей, лежал в руках; конский пот смешивался с моим, больно обжигал бедра, и я была вынуждена сдернуть плащ и, не замедляя скорости, быстро бросить его под себя. Выдохнув, принялась ерзать, вытирая пот и прилипшие к ногам мелкие лошадиные волоски. Кони, дико хрипя, несли карьером, не разбирая дороги, полностью вверяя себя человеку. Волки перестали бежать следом, смолкли ночные птицы, возможно, устали перекликаться. Я внимательно посмотрела на него: настороженный ищущий взгляд… Волосы встали дыбом; и озноб, и дрожь попеременно забегали по телу голодными зверями.

— Чупакабра, — услышала я сквозь стук копыт, лошади заржали и прибавили ходу.

— Быстрей к озеру, там страж, она не посмеет. Я всегда думала, что это сказки старой шарманки, чтобы мы не ходили далеко в леса и не заблудились, или медведи и многочисленные хищники не утащили нас как аппетитную закуску.

Чупакабра, говорили, не ест, лишь выпивает кровь. Собака с примесью летучей мыши, а на вторую половину существо совсем иных миров. Гроза детских сказок и страшилок, мифов и легенд.

Озеро — проявление красот этого края, чаша чистоты и ярких красок, источник, способный утолить жажду страждущего. Посередине маленький, мохнатый островок с тремя березами… Легендарный острог хозяина лесов: бурого, огромного Аюб-Аю (Кающийся медведь). Говорят, что когда-то давно он нашел проход меж мирами, трещину, и попытался воспользоваться ею не в то время и не с теми людьми — за это он стал вечным стражем этих сказок. В наших краях живет легенда: «Что только один и его воины, заплатив тремя, смогут перейти на другую сторону. Туда, где не род человеческий, но другие силы правят вне времени, без болезней и смерти».

Мы перешли на рысь, после дикой гонки, это было очень мучительно, для уже ставших влитыми в бока коня, бедер.

Лес, как будто, стал еще темнее на фоне луны, подходящей к краям древних, видавших виды деревьев — они не склонили головы ни перед Господином, ни перед Аюб-Аю, ни перед луной… Так и стоят, то ли приветствуя, то ли вопрошая пришедших, нарушивших их магическое забвение: «Кто вы? С чем пришли?» Их величественные силуэты отражались зеркалом темных вод, выделяя из круговой огранки леса массивные, впечатляющие своим ростом, длинные тени ветвей. С ними нельзя так просто — они как живые великаны призывали к порядку и тишине, к мудрости…

Мистическое, легендарное озеро, окаймленное моховым берегом, проявившееся на самом краю человеческого из мира духов и снов. Встревоженные совы бросились прочь от гулкого стука копыт, словно указывая лесу на нас как на нарушителей порядка затерянного королевства. И, вторя совам, Хозяин леса издал душераздирающий рык — не то крик, не то призыв задуматься: в своем ли мы уме, что собрались тревожить место силы, или нам все-таки убраться отсюда на все четыре стороны. Чингиз остановил коня. Аюб-Аю… был так огромен, что, стоя у пригорка, смотрел прямо в глаза человеку, сидящему верхом на рослой лошади, которая дрожала, покрываясь испариной липкого страха. Но Чин смотрел медведю прямо в глаза. И его непреклонная воля, и сила продавили Хозяина леса до понимания того, что с «этим» не совладать даже ему — мифу.

И медведь ушел, отфыркиваясь и отсмаркиваясь как человек. И мне стало немного жаль его, но в то же время гордость за спутника, друга и любимого распирала, пришпоривала заносчивость.

Вдруг, снова, уже ставшие привычными за эту ночь озноб и холод, сковали меня, как лед сковывает молодые побеги бамбука…

Ушна… Ушна… ТумМи — стучит в висках неведомое имя…

БахумМи..

Я вопросительно посмотрела на Спутника.

— Что, прошлое вспоминается чаще? — сказал он, скорее оскаливаясь, чем улыбаясь.

— Не мне туда провалиться со своей сворой… — парировала я.

— Тебе не приходило в голову, что это не тот выбор… или что вообще он есть? Что можно прожить другую жизнь здесь и сейчас. У нас есть все, что необходимо для счастья и даже больше того! Для чего вся эта гонка хитросплетений, темных лестниц, забытых ходов, зарытых в самое темное мифов и тяжелых жертв? Я знаю, что ты перекрыл мое видение и не вспышки моей памяти, а выходящее из-под твоего контроля внимание пускает меня и туда, и назад, давая пищу для размышлений. Ты так самонадеянно ходил в мои сны, что не заметил присутствия меня в своих… Но тебя не интересует любовь, тебе не нужна сила и слава — ты жаждешь большего! Ты желаешь вернуться домой, желаешь стать «им» … Расскажи мне, кем «им», я желаю понимания хотя бы части происходящего со мной.

— Я мог бы казнить тебя за твои речи без объяснений причины, ты еще очень юна. Вырастай, уже пора повзрослеть и не искать разгадок земными формами… Все поймешь, но не теперь. Пока ты мой неисправный инструмент, который я попытаюсь настроить до ответственного дня. Пойдем, слезай с коня, разомни ноги.

— Ну, уж нет! Теперь мне нужны ответы на все мои вопросы.

Не успела я договорить, как подмятая не тяжелой, но довольно весомой массой провалилась во влажную, мягкую почву.

— Нет, не убью, ты права, но отрубить ненужные части в моей власти.

Я не стала разбираться, шутка это или явная угроза жизненно важным для меня органам и послушно помогла привязать коней.

— Там в овраге мой меч. Принеси его и положи в каяк.

Взяв под сосной несколько свертков, он направился к лодке.

— Послушай, Айниса, до перехода осталось четыре дня, Асима и Хайдария уже давно готовы. Тебя удалили от их общества по причине твоей страсти ко мне! Тут ничем не смогу тебе помочь! Ты должна либо прожить ее и перевести в новую, более тонкую субстанцию, или если не навсегда, то надолго застрять в звероподобном состоянии. Я тебе советую применить всю твою природную сообразительность, дабы не застрять тут и не подвести нас.

Я знала, что он прав и чуяла нутром как дрожит это человеческое, то, что он называет животным, эта дикая, почти безумная страсть к нему! Она поглотила меня с головой и…

— Аниса, не думай об этом, вообще о чем-либо, — он прижал

меня к себе, подавляя все иные инстинкты, кроме дышать.

— Все будет хорошо: даже если ты застрянешь, я вернусь за тобой. Но ты будешь приходить сюда снова и снова, пока не примиришься с собой, со своими страстями. Ты много видишь, но вся эта каша лишена для тебя какого-либо смысла. Пустые, не полные картинки… Ты не можешь, не познав, принять свою природу, а пока ты не принимаешь свою природу, путь к переходу закрыт — ты застрянешь, забыв все!

Я слышала его слова, как будто из трубы, далекими раскатами грома, то приближающимися, то внезапно удаленными, больше похожими на целый хор, сонм голосов, переплетенных, неразрывно связанных.

— Все твои знания беспочвенны, они пусты, не поддержаны ни эмоциями, ни опытом. Ты и сейчас слышишь только мои слова, не понимая их смысла. Твоя задача: примирить разум и чувства. Эта, на первый взгляд, простая задача будет с тобой многие годы жизни, временами кажущаяся невыполнимой и немыслимой.

Он чертил какие-то знаки маленькой тонкой палочкой, не смотря в мою сторону.

— Я действительно буду рад провести с тобой всю жизнь, нарожать детей, разводить коней, учить, врачевать, путешествовать… Но желания духа имеют притяжения гораздо сильнее наших страстей и желаний. Ты первая взвоешь, когда вспомнишь, кто ты и зачем.

Он встал и направился к лодке, погрузив все необходимое, мы отчалили в темную пустоту воды.

— Моя жизнь не принадлежит мне, как и твоя — тебе. — говорил он, направляя каяк к маленькому островку. Доплыв, в тишине, последние метры, впав в приторное послесловие, послевкусие, смакуя, весь поток его ярких образов, мы привязали лодку, ступая на прохладный пушистый мох. Чингиз вынес несколько свертков и маленький ларец. Развернув принесенное, он достал шкуру оленя и постелил на мох, сверху положил еще несколько шкур. Открыв ларец, он разобрал горсть серебряных предметов: круг, треугольник, квадрат и еще форму, которой определения я подобрать так и не смогла.

— Это Меркаба, два треугольника, один внутри другого. — ответил он на мой немой вопрос.

Чингиз, разложил все по сторонам света. Достал четыре камня, не ограненных и довольно крупных. Алмаз он положил на цветок миндаля и умастил амброй…

— Это источник Воздуха.

Достал амарант и сверху положил горсть рубинов, на него — довольно крупную бирюзу, умастил мускусом.

— Источник Огня — это кипарис и мак.

Он умаслил миром и сверху поставил сапфир, совсем невзрачный, без огранки.

— Источник Воды. Очень весело, — прокомментировал он мою вспышку яростного смеха, — я посмеюсь потом, когда доеду домой и выпью горячего чая. Это твоя ревность и боль выходят, покидают твое тело, раскрывая внутреннее зрение. Перестань мечтать о том, как ты должна хотеть жить! Живи так, как мечтаешь! — сказал он, пронизывая меня острым, как ледяной ветер, взглядом, где-то внутри очень любящим, но так далеко и безнадежно запрятанным! Может, я лишь рисовала его любовь ко мне красками своего самолюбия и надежды на то, что его человеческое все-таки возьмет верх над его поисками «Отчего дома».

Безапелляционно подписывая мне приговор следовать за ним, не проявляя интереса к направлениям и целям.

— Прекрати рисовать истории и образы, основываясь на чисто человеческих нормах и возможностях, смотри в корень, в самую суть! Рисуй сердцем и любовью, твори свои мыслеформы сама, перестань гоняться за призраками и тенями. Ты обладаешь огромным потенциалом энергии. Я говорю — потенциалом, а не энергией, так как при нынешнем состоянии мыслей и эмоций ты являешься диким и неуправляемым хаосом!

Я оставлю тебя, до перехода… Асима и Хайдария придут в полночь третьего дня. Мы не сможем пройти без тебя, даже если вдруг это случится, мы очень рискуем! Без перехода весь этот опыт, весь опыт этой твоей жизни улетит в тартарары, все наши беседы и мечты канут в безвременное, обезображенные своим бессмыслием… и ты сама задохнешься в собственном бессилии. А надежда на обретение друг друга станет нереальной и отойдет к границам мира. Сейчас спи, у тебя пара часов до полуночи.

ПРИРОДА СОЗНАНИЯ

Тени задвигались быстрее и яростнее. Он спугнул их, бросив на влажную траву свой амулет…

— Он защитит тебя от самой себя, — сказал, не опуская взгляда.

Мое старание сфокусировать себя на смысле его слов разрушали образы его мыслей, а в попытке следовать за образами я застревала в своих.

Вдруг, так неожиданно и очень резко, меня сковала дикая яростная боль, без каких- либо объяснений, не имеющая причин… начала… она не крепилась не к чему… просто была, произрастая и расширяясь внутри, разрывая меня и выворачивая наизнанку… я не могла думать, дышать, не могла искать ни источник ее возникновения, ни возможности борьбы с ней.

Дикая боль… Нудная… Последовательная… Зацепляющая каждую жилу и непрестанно натягивающая ее… меня, словно тетиву.

Я в аду… и я — сам дьявол… в своем аду… нет силы терпеть… нет мочи кричать, язык стал тяжелым и глупым, он не слушается, он сам по себе. В ушах застыл звук собственного голоса, ставший гомоном, гулом… Запахи стали затхлыми, воздух — спертым… Тошнота подкатывала невыносимыми волнами…

— Не то! — спокойно и тихо прокомментировал он мои старания. — Вытесняй боль, попробуй дышать в боль… дыши… и принимай, второго шанса не будет! Ты сольешься с потоком непринужденных, ты погибла, тебя сотрут в порошок… пожрут твои же демоны. Тебя будут сжигать на кострах… пытать… стирать память о прекрасном, … рабством будут ломать твою волю… ты ослепнешь, перестанешь слышать… ты упадешь на самое дно… Но однажды ты прозреешь и прозришь меня сквозь время и пространство… сквозь свои страсти… тоненькая ниточка твоей любви ко мне снова притянет тебя домой… тебя другую, новую…

Я кричу ему через боль, сметая ее с себя сбрасывая с себя безвольными руками, ставшими невесомыми или столь тяжелыми, что я уже не чувствую их крепления к себе: «Зачем мне эта чистота? Зачем такая сила, полученная ценой невыносимых…» Но крик утонул в хаосе мелькающего безумия, куда я и провалилась вслед за ним.

Очнувшись, смогла контролировать лишь направление взгляда. Все тело ломило, скручивало от боли…

Достав лилию и плющ, разлив сверху жидкий критский бадьян, уложил наверх горный хрусталь.

— Земля, — тихо сказала я, но слова, застрявшие комком в горле, так и не сложились в звуковую форму.

— Я не буду рассказывать тебе о сторонах света, ты знаешь, для чего все.

Да, я все вспомнила… жрица старых культов, имена богов и богинь канули в вечность, обряды разошлись по конфессиям и сами собой прижились в разных религиях.

Кое как, поднявшись, раздевшись, легла на шкуры. Несмотря на предутреннюю прохладу, чувствовала жар. Мне было интересно, что он видит, смотря на меня, нагую во всех смыслах и переданную ему до конца…

Как всегда, прочитав меня как раскрытую книгу, он еле сдержал усмешку или не сдержал… Самый темный предрассветный час скрыл его черты… И мои мысли понеслись в другое русло.

Он растер все мое тело маслами и травами, и, несмотря на близость дыхания, мягкость его рук, все было очень по-отцовски заботливо. Это немного укололо в самое сердце самолюбия.

— Научись не давить из себя чувства, а рождать их, всем сердцем любя и принимая свою пустоту и одиночество. Только раскрывшись безмолвию и своему предназначению, ты сможешь понять, принять и полюбить меня, через образ Единого, Вечного. А на меньшее я уже не согласен, и ты тоже! Зная тебя лучше и дольше, чем ты самое себя, скажу — ты, рожденная стать моей силой, пока являешься проявлением моей слабости, не явным, но резким.

Я не слышала его слов, я видела их образы, тени, звуки, весь этот хоровод освобождал меня от чего-то липкого, мрачного и очень мутного, как будто замазанного сажей, стеклянной паутиной.

Я несколько раз потерла глаза, было ощущение, что от жуткого жжения они выкатятся из орбит прямо на мох. От этой мысли стало весело и грустно, представив, как это произойдет во всех красках моего воображения. Я хихикнула… потом еще и, наконец, все это вырвалось в абсолютно неконтролируемый, безудержный смех, он был очень веселым и заразительным, вовсе не истерическим. Чин долго и пристально смотрел на меня, так и не решился присоединиться к веселью.

Ты всегда творил во мне! Всегда учил, любя и прощая! Я не желаю прощения! Но осознания, слияния, расширения… Я вижу тебя, чувствую тот день, что коснется меня твоим крылом…

Тебя нет… значит, меня нет… значит, ничего нет. И, разбив вдребезги мое понимание, и разорвав внешние… ты забрал мое безумие, я обрела твое спокойствие, Ты видишь, миры перевернулись. Ты выпил все темное, ведя меня играючи между сосудами сефирот.

Я почти сгорела в твоих огненных сферах и чувствую себя голой без моей тьмы.

И только вечность будет помнить тот миг, когда ты спас меня, ворвавшись в мой мир. Голоса в моей голове стали безмолвными. Силы слились с твоими, оголив мое внутренние. Золото заменили серебром. Мы стали поклоняться разным богам: ты — Солнцу, я — Луне.

Все прошло… но боль сменила печаль, терпкая и немыслимая по своей глобальной силе, полностью подчинившей меня и придавившей к полу. В собственном бессилии я почти завыла, но голос снова застрял посредине звука и больше не пропускал никаких импульсов. Потеря тебя… и того… другого, возможно тебя же, не знакомого, но более близкого и дорогого… не прошедшего сквозь меня, оставив порванные зияющие раны… за него я отдала все.

За его жизнь — свою… это все, что уже случилось в параллельных… невозможно… изменить… измерить… боль…

Отец! Пусть она раздавит меня, стерев память о будущем… я не смогу жить, если стану помнить весь этот ад, который уготован мне… неужели все написано? Предрешено?

Нет сил, не желаний… только вселенская грусть… когда-нибудь я проживу ее глубину… но не теперь. Я открываю глаза, по телу разбежалось приятное тепло, как будто сердце разорвалось и разлилось во мне, более не нуждаясь в венах и жилах, расправляясь, просачиваясь сквозь кожу и поры в бездонную высь великого «Нечто»…

Звезды так близко, что мое дыхание колышет их, они мерцают, создавая тихое движение в своем небесном шатре и неся за собой мой невесомый островок, уводя от утреннего тумана, привнесшего свои холодные тона в эту идеальную картину.

Вдоль берега бродит страж. То ли медведь с памятью о человеческом образе, то ли человек в шкуре медведя (одно другому, видимо, не мешало). Обходя дозором свои владения, ставшие ему бесконечным напоминанием собственной глупости.

Раксана — новое имя принесло много ответов, не забыв завалить еще большим количеством вопросов, правда, тяга к знаниям, похоже, оставила меня вне своего присутствия.

— Я не ожидал, ты превзошла саму себя, только твое имя пишется через «о» — «светом озаряющая». Я принес тебе вина, сыра и горячих трав. Встань, разомни затекшие конечности, это еще не все, что необходимо для перехода. Ты — ключи, которые отворят и затворят наши двери.

Он набросил на меня свой плащ. Пока я ела, он натирал мне ноги горячей, жирной и сильно пахнущей субстанцией; тело немое и непослушное, снова обретало гибкость и чувствительность.

С дикой силой захлестнула страсть, поднимающаяся все выше и выше от ступней к лодыжкам, по бедрам к позвоночнику… до самого сердца и выше, застряв огнем в горле… Чингиз отдернул руки, и я поняла, что это не я борюсь со своими демонами, а он пытается обуздать своих. Секунда промедления — и я бы уже не смогла воспользоваться этой теряющей контроль и ясность мгновенной слабостью. Я сбросила плащ и прильнула к нему всем телом, желая вдавиться порами, проникнуть в самую глубину его сознания, вытесняя его страсть к Создателю… Борьба за любовь с Богом — это уже заранее проигранное сражение, которое, испытывая нас, ставит на кон все… и сбрасывает тебя в пропасть забвения. Прилипая к его губам, все чувства, захватывавшие нас многими жизнями, проступали нашим дыханием, прикосновениями… Я видела нас в разных странах, разными лицами, удивительными историям многих воплощений, протекавших вместе и врозь, объятых ненавистью за эту страсть, любовь, неутолимую ничем: ни совместным счастьем единения и обладания друг другом, ни непреодолимым расстоянием…

Наша страсть к высшему проявлению мощи человеческого духа была больше нас самих, больше всего на свете. Ничто не могло нас усмирить и насытить… Самое страшное — мы знали туда дорогу, но билет оплачивало только одно чистое сердце, не принадлежащее никому и вмещающие все…

Он оттолкнул меня с такой силой, что кубарем скатившись в воду и потеряла сознание. Но видения уносили в междумирие. Мы были точкой в центре окружности, разливаясь до его пределов, распространяя себя по кругу и расширяясь до бесконечности. Вновь, сжимаясь, вращаясь против часовой, спиралью и разбрасывая себя множеством точек, возвратившись в линию, втягивающую свою середину, образуя треугольник, выплевывая угол, становясь квадратом, продолжая набухать и выдавливая углы, превращаясь в куб.

Раздаваясь, как шар, меняя формы, разливаясь в объемную пентаграмму, рождая последний угол и становясь Меркабой. Золотой и серебряный треугольники, входя друг в друга, смешивали краски, переплетая цвета… и мы уже вращаемся в Меркабе, сливаясь в нечто не имеющее ни формы, ни цвета… Все это в хоре звуков, имен.

Брия (последовательность имен, состоящая из комбинаций, возникающих в Ацелут): Алеф… Бет… Гемел, Адам, Адаам… Хева, Ева… Завершалось это хороводом чисел, имеющих тени-образы: 1234597618… 72, 72, 72, 216 Йод Хе Вав Хе… И с четырех сторон несутся на нас невиданные животные в ореоле силы и славы: С Востока — Дракон; и мы вторим имени, принесенному ветром — Рафаил; и желто-лиловым вспыхивает пространство…

С Юга в пламени приходит Лев. И Михаил — имя ему. Зелено-красной волной, горячей и нежной окутывает нас…

С Запада прилетает Орел в сине-оранжевом ореоле своей славы — Гавриил.

И с Севера земля несет Быка, в оранжево-оливковом свете являя Уриила и сменяя цвета на коричневый и черный…

Они проходят сквозь нас, насквозь, расчленяя на молекулы и атомы все наше существо…

Он есть Нешама (источник, разум и знание — высшие я), Хокма, Бина и Кетер его углы… Я есть Руах (сила воли, дух, стимул к действию), шесть сефирот, от милосердия к сердцу… Наши Анима и Анимус стерты пятью ликами Адама, Кадмона и мы прорастаем в Каввану (слияние человеческой воли с Божественной).

Нас разделяет человеческим воплем пронзенного копьем стража… несколько десятков воинов… разрушенное сознание не дает четкой картины восприятия… Мы просто наблюдаем за происходящим в замедленном действии. Хайдария и Асадия возглавляют это безумие… Они несутся вокруг озера, дикими гарпиями впиваясь в нас огненными глазами — бездонными колодцами ярости, призывая всех спешиться. Дикие валькирии, на ходу скинув одежду, спрыгивают в воду прямо с лошадей. Обезумевшие животные, не останавливаясь, уносятся в лес. Жертва принесена. Хозяин падает замертво. Луну закрывает темнота… В лесу слышится гул сражения, и запах пролитой крови доносится до нас.

Чингиз лишь медленно поднимается, показывая воинам свое присутствие. Ярким серебром острый меч разрубает пространство надвое. Отрубая дорогу в прошлое или будущее… Его сила заполняет все и замыкается в кругу воинов, принимающих и разделяющих ее.

Я точно знаю, что делать, чтобы открыть проход: раздираю кинжалом свои запястья и поднимаю вверх руки. Он подхватывает меня и, вскидывая над головой, как знамя перехода, уходит в трещину меж двух миров, омывая пороги кровью… Я сжимаю пространство единым махом… и все, кто должен, мчат, не разбирая дороги за своим господином.

Последняя капля сознания вместе с кровью покидает бледное, безжизненное тело посреди остывшего за эту бесконечную ночь озера-зеркала…

Зеркало души не может одновременно отражать и земное, и небесное, ибо одно исчезает с его поверхности, когда другое вырисовывается над его глубиной…

Элохим… Элохим… Элохим…

2 глава

Короткая личная история

Не знаю, причуды ли это возраста или духовных поисков, меня всегда кидало, вбрасывало в самое сердце всяких замысловатых и не очень ситуаций, сцен, людей… хотя если посмотреть прямо и немного в глубь, то больше интереса вызывало дикое и неразделенной ни с кем одиночество. Слава Шиве Синешеему, Дальний Восток ближе к границе Китая не был заселен двуногими, на столько плотно, как в каменных джунглях.

Мы жили на самом конце деревни, ближе к мертвым, чем к живым, ибо кладбище рядом, а соседние дома по далее будет. Зато берег моря как на ладони и тишина, огромные деревья, зелень, просторы и сопки. Я представляла себя друидом, искала омелу, читала заклинания, охотилась с самодельной пикой на камбалу, добывала гребешки, спизулы, сфифты, ну и конечно обжиралась морскими ежами. Ежей я не считала, это самое лакомство водилось в изобилии. А если доставала где-либо старую сковороду и немного масла, то и грибы с удовольствием поедала. В общем, я сама себя и кормила и развлекала! В семье много детей, и своих и чужих, постоянная тусовка, без ясности кто сколько тут живет и когда далее помчит в своем направлении. Взрослых как-то наш «карликовый мир» интересовал постольку: кормить, одевать, отправлять… Честно говоря, думаю, что такое воспитание свободой, — это дар, это то, что дало моему уму и внутренней идеологии, тому стержню, что есть от рожденья сильную опору на себя и своё естество, природную зрелость и природную дикость, глубокую ясность. Подарило крылья и веру в полет. Да, ведь высота и крылья это меня завораживало, это ткало пространство вокруг меня, самыми смелыми фантазиями снами… тогда, да и теперь ничего не поменялось и сон, и явь одна сменяющая другую реальность всегда шли рука об руку, не задевая друг друга и не вставляя палки в колеса. Мир людей казался далеким маяком к которому моему фантастическому кораблю совсем не желалось, как говориться, и на пушечный выстрел…

Но видимо каждый познает себя через то, что ему уготовлено. Это как коды само-распознавания, я не претендую на чистоту и разнообразие интересов, хотя в глубине души мечтаю познавать мир через другие выходы и входы. Без надежды на подачки с выше и желаний легкости, но по возможности, с глубоким желанием мудрого понимания происходящего.

На первом месте были танцы, танец, музыка она жила во мне я в ней, мы были единым целым, чем и являемся до сих пор. Мы необъяснимо и безраздельно владели друг другом: танец -мною и я этой легкостью всего того, что приходило во мне через пластичность движения. Я думала музыкой тела и пластикой слов, сладкий плен звуков не отпускал с утра и до утра. Танец был составляющим моего восприятия мира, призмой или моим подзорным взглядом на все. Еще, мною, всепоглощающе и безраздельно, владели лошади. В школе, еще в Химках, моя куртка, пропахшая конюшней как драгоценным миром, висела одиноко и гордо далеко от одежды моих сверстников, обнажая мою целостность со всем вне мира людей. А когда наконец-то, заканчивалась эта пытка знаниями, я летела на конюшню на Планерную и большую часть времени проводила с друзьями (не людьми, естественно).

Школы… Школа, вытрясла всю мою природу… «Наши школы, как колдовские кухни, в которых рассудок развивают до тех пор, пока сердце не умрет». Так сказал Белый Доминеканец, глядя на меня «буквицами» книг. Видимо только дикостью и отстраненностью могла я парировать школьным плетям паттернов; препарировать в себе ненужные знания, скользкими червями проникающие в мое еще «слабое» сознание.

Мне очень повезло! Частые переезды родителей позволяли сочинять необыкновенные истории в новых школах, и я постоянно меняла образы, и личную историю. Потому, когда мы переехали из Москвы в Андреевку (военную деревушку на берегу Японского моря), я не могла стереть улыбку со своего лица! Это было то, что нужно! Ничего более прекрасного не могли подарить нам родители! Там тоже были лошади, везде… поймал, смог сесть — полетел стрелой куда понесло, только держись! Кони как раз были совокупностью всего того, чем могло восхищаться пытливое, упертое в свою природу существо. Их дикая, страстная и ненасытная красота, пропитанная запахом свободы, танца, неутолимого никакими… голода скорости… откровенного неповиновения, прикрытого пугливостью… Я не могла оторваться от них, не могла насытиться жаркими, горячими ночными погонями за призраками прошлого, затеянными в сопках Дальнего Востока.

Кражи, угоны вороных и гнедых, свист и трепет на виражах… крики моряков на подхозах, не доглядевших за очередным скакуном… В десяти километровом пространстве, не принадлежащем странам и сохранявшее хрупкий неприступный барьер между ними были миры внутри миров. Как мы выжили там до сих пор мне не ясно: много насекомых, ядовитых змей, медведей, тигров, и все это как-то не задело, хотя все время мы видели то змей, живших у нас на венике (100 шаговый щитомордник, так называется не спроста), а медузы крестовики… Но видимо некое поле путей несло нас, сломя головы сквозь колючие кусты, змей, акул, касаток, пауков… И мы с наслаждением и благодарностью принимали эту красоту. Эти места дикие и безлюдные, наполненные своей яркой жизнью, дикий природный мир, порезанный в своей целостности лентами людских дорог. Я убегала в леса и сопки, проводя время с собой и всем тем, что простиралось вокруг. Памятью из неизвестного совершая разные обряды и напевая, непонятные тогда имена, на незнакомых языках, шепотом колючих, иноземных звуков.

Тени и духи других измерений окружали меня, насыщали и питали, были моими единственными друзьями, заглядывая из своего иного в мое… Наши миры, не разделенные ничем, даже страхом присущем каждому, при взгляде в потустороннее… О страсти к волшебству, шаманству и магии, а еще к загадкам, запретам и кладбищами, заброшенным фермам, домам вообще и говорить не стоит, кто в детстве не пускал слюни от вселенских тайн и мифических созданий. Для меня были живы все пантеоны древних Богов и Богинь, культов… Кто не хотел приобщится к потустороннему, если в руки попала магия друидов и многие старые эзотерические книженции из коллекции твоей бабушки, еще в то время почитывающий Агнийогу… О Кастанеде пока и речи для меня не шло.

Бабушка Алла рассказывала, нехотя и только когда я ее доставала, о Рерихах, Бловатской или Антаровой. О загадочных вещах, столо-вращательстве и чревовещании. Я сама додумывала и дорисовывала, разные истории и рассказывала сверстникам.

Но каждый притянут своим: я была поглощена мистицизмом и миром духов. «Друзья» и одноклассники занимались совсем другим, и мы не пересекались. Да и каким образом можно пересекаться в бесконечном потоке школ и лицеев, которым не подходила я, мы работали в разных диапазонах. Школы проносились сквозь меня не оставляя следов своего присутствия, меняя лица одноклассников и учителей, со стремительностью скорого поезда.

Влекла меня высота, любимым местом были скалы, небольшие уступы, на которых можно было лежать еле уместившись и свесив ноги в пропасть… чем выше — тем лучше. Город заменит их большими подоконниками, леса — огнями, шорохи ночных животных — долгими протяжными гудками и рваными разговорами, моторами, гомоном, гулом… Но до этого ещё… не скоро, можно расслабиться и дышать своим… Если бы мама видела, знала с какими скоростями я лазила и на какие каменные карнизы, торчащие как пасти драконов, вырезаясь массивными зубищами прямо и величественно, сквозь синюю бездну, из дома бы я не вышла никогда.

Наш первый, маленький деревянный домик стоял в центре деревни, под невысокой сопкой, на которой располагалась сельская школа. Пока мы еще не переехали на отшиб, к кладбищу на красивый утес у моря. Отец работал в школе, учителем по географии и еще подрабатывал резчиком по дереву, а также, занимался всем тем, чем незатейливые местные жители, увлекались в свободное время — рыбачили. Деревенские делились на две оппозиционные группы, редко пересекающие друг друга интересами. Ученые, работники разных сообществ по изучению подводного мира, надводной фауны и флоры, и военные пьющие, особенно зимами. Все прекрасное они могли описать трехэтажным матом. Все ученые жили ближе к Витязу — военная секретная база, содержащая дельфинов, и других млекопитающих. В сладкие часы летних деньков не редко нас сгоняли с пляжей сиренами, в знак того, что пара или один сивуч удрали из вольера и пошли развлекаться с туристами. Мы ломились забраться повыше на скалы или деревья и с интересом следили за отловом.

Еще там было место силы и ярких отлетов в иное: мое дерево липы на самом высоком участке полуострова, бесконечно удобное ветвями, росшими там, где нужно и в таком количестве, что по нему можно было бежать как ниндзя. Там я обитала, наблюдая с высока за нерестом сельди или за касатками, заплывавшими в бухту. Непонятно как, но касаток было проще увидеть, чем дельфинов и белух, даже сальдовых акул.

Я помню, нам привезли дохлого катрана. Моряки и отец решили сделать уникальные кадры меня на акуле. Посадили на нее, а она как дернется! И так резко и мощно, что я, получила психо-травму на всю жизнь. В воду в течении нескольких месяцев заходила только с родителями, и то по пояс. И даже в бассейне и ванной, не могла находиться одна. Это было необычайно сложной проблемой так, как я жила в воде… До сих пор, это большая пугающая меня печать детства и уже если честно, не знаю, чем себе помочь в этом случае. Пыталась разбавить акулотерапией, ныряя с белыми акулами в ЮАР и с рифовыми в Таиланде, забегая в будущее скажу я, но — увы. Только железная воля заставляла и заставляет забить на чувство страха и паники над водой, когда невидно, что там внутри, а под водой я одна из них — морских обитателей и посему страха нет.

Еще очень меня интересовали книги. Любые, чем больше, тем лучше. Всегда мечтала о доме с необъятной библиотекой на берегу моря или океана, не очень теплого, но глубокого… темного… И обязательно со стеклянными, огромными, можно даже 5 метровыми окнами полукругом… В огромном зале пианино, гитара, может барабанная установка, чем черт не шутит, тем более морской. Играть музыку вод, пропуская сквозь себя силу волн, ветра. Не знаю пока где же это место моего волшебного замка, хижины, маяка, да пусть это будет маяк! Старый заброшенный маяк, который я отреставрирую, сделаю конюшню, заведу пару Ахалтекинцев… Вижу его ясно, зная, что когда-нибудь поселюсь в доме на маяке… но играю пока только на барабанах и немного на гитаре… Думаю, что именно таким должен быть дом, волшебника… волшебницы, с непогодой и частыми грозами, с глубокой синей водой, с кучей парусов и досок… лихими конями и неразговорчивым хмурым сторожем. Место, куда можно окунуться, и нет необходимости выходить во внешнее… только по желанию, не надавливая на «вынос» себя наружу, без крайней надобности… само-зацикленность в любви к одиночеству, самонаслаждение (я тогда и не догадывалась, что целостность такого рода достигается каленым железом опыта).

Я потом наткнулась, на замечательную книгу Дион Форчун (одной из посвященных Золотой Зари, куда входили такие существа, как Алистер Кроули и Анни Безант), это произведение — «Жрица Моря» — оставили во мне сильный след. Для меня маг или волшебник — это человек понимающий, знающий законы сущего, имеющей возможность ими манипулировать, направлять, но только на первых порах, а затем приходит такое доверительное, обоюдно-насыщающее и наслаждающее взаимно, взаимодействие, где ты являешься продолжением стихий, прорастающих сквозь тебя без желания управлять ими, без желаний… вне человеческого… я вижу это так. Так же, волшебник — это существо, в совершенстве управляющее волей и своим телом, вниманием. По сути это единственное, чем человек способен управлять… в постоянных поисках меняющейся истины, ускользающей в тонкие щели, меж длинными пальцами — ветвями — корнями -междумирием. Существо с быстрым, пытливым умом, гибким пониманием, видением, чувствованнием мира. С настораживающим его самого перевесом любопытства над осторожностью или страхом. Человек слившийся во едино со всеми стихиями, вросший в них, поглощенный ими с головой, теми знаниями, за которыми он летит сквозь все остальное, не забывая насыщать свои глаза Миром. Стихии всегда шли со мной рука об руку, пока мы не потеряли друг друга из вида в пыльных и ярких городах. Неся память друг о дуге, как бесценный дар новой жизни… далеко в будущем… Мой год как десять, для многих, он перенасыщен событиями, стремительно летящими мимо знакомыми спутниками, местами… оставляя светлую память от теплоты узнавания своих, своего… отражения…

3 глава

От начала и без конца, все время не вовремя

Большие города… зовут нас своими яркими огнями, обещая все и сразу, но ничего конкретно, а люди едут, едут в столицы, забиваясь в них битком набитым… в маленькие квартирки, комнатки… выглядывая в другие, более светлые и большие глаза-окна, — пустые зеркала… слишком толстые и непробиваемые чтобы оправдать природу своей хрупкости, прозрачности. Меня не ждали здесь, как и многих других… но я и не стремилась в Москву, в место своего рождения, которое забросило меня и всю семью, волей случая, на Дальний Восток, даря возможность прорасти в естественных, природных условиях. Видимо, когда вселенная посчитала, что пора платить по счетам, струна натянулась и неотвратимой, магнитной тягой притащила нас в Москву. Всегда интересно путешествовать, перелетать перелетными птицами, колесить по миру, обследовать новые территории.

Мы вернулись в Химки, на 12 этаж в одну из квартир с соседями и лифтами. Сначала было все ново, интересно, мило. Но воздуха не хватало, пространства, свободных лесов и естественно моря! Без воды нет жизни… для меня уж точно! Ничто так не опустошает и в то же время не наполняет собой, как вода… глубина… одиночество… Все, что я могла сделать, это кое-как учиться, выжимать всю себя в балетной школе и найти лошадей… Конкурсы, соревнования, джаз-модерн, выступления и постоянные поездки по разным городам с группой. Это заполнило собой пустоту вне океана и направило мою дикость и любовь к свободе в более-менее спокойное русло, вне саморазрушения.

Я переехала от родителей, как только стукнуло мне 14, к Бабушке в Одинцово, а закончив школу, сразу поступила в спортивное училище. Окончив его — в институт психологии. Кое-как доковыляв до даже не помню какого возраста, сняла квартиру в центре, это было удобнее, во всяком случае свободней, относительно постоянных выступлений и концертов. Конный спорт забросила, оставив возможность для себя заниматься выездкой раз в неделю. Работала много, выступала, снималась в клипах, фильмах, рекламе, творчество всегда прорывалось наружу, открывая интересные возможности и знакомя с красивыми людьми. Я неслась галопом сквозь время, не останавливаясь, чтобы отдышаться или хотя бы рассмотреть в близи, что происходит-то на самом деле… Неумение ждать, обдумывать, всегда заставляло проходить сквозь бетонные стены, круша и ломая все и всех, и естественно, отбивая голову и все выпирающие части, попавших под быстрое восприятие мира.

Ошибаться порой очень интересно, это выводит тебя на новые витки судьбы, умиляя хитросплетениями. Ошиблась номером, попала «не туда» или прямо куда надо… говорили час, потом еще, созванивались по несколько раз в день… Дима фотограф, философ, интересный человек, мы говорили и говорили по телефону, боясь встречи как огня, целый год. Он помог моему пытливому уму и неугомонному желанию познавать все и вся, обрушившись на меня кладезем вселенских знаний. Мы договорились встретиться в самолете в Египет. Так началась для меня новая эпопея путешествий по миру. Дима учил меня магии фотографий, он наотрез отказывался от всех новых технологий, снимая только на пленку и проявляя снимки сам. Гениальный фотограф, гениальный человек, лучший друг! Он заполнил мою голову классикой кино и гениальными музыкантами. У него был отменный вкус и слух, так что попса прошла мимо меня, не оставляя следов. Дед Кен Денс, Лиза Джеральд, Наутилус, Машина времени, Б. Г. Ес и Кинг Кримсон… положили новое начало в творчестве, выступления приняли теперь характер концертов. Я ставила сама танцы и подбирала музыку всей группе, так превратилась в хореографа. С Димкой проколесили весь Египет и многие другие страны, города, выискивая сюжеты для интересных снимков. Сняли несколько фильмов, так похожих на нашу любимую Бараку. Он ознакомил меня с творчеством гениальных режиссеров, так же с балетом и лучшими операми, которыми забивались все полки, в маленькой квартире на Ленинском. Он был мне старшим братом, всезнающим, добрым соратником, выдумок, розыгрышей и забав, отражая тонким юмором мой еще только формировавшийся сарказм. Димкина чистота рыцарства, никогда не переходила поставленных нами с самого начала прозрачных границ, абсолютной невозможности иных отношений. Поэтому я чувствовала себя свободно и легко, могла быть собой, не попадая в капкан чувств. Сколько лет прошло уж, но мы, все еще может без «привет, как дела» позвонить или припереться, завалиться в гости на пару дней. Умение дружить с мальчишками, это, наверное, больше не приятие себя как девочки, это штаны, кепки, длинные футболки на несколько кофт, это отсутствие косметики и каблуков, это когда честно все, и всегда можешь обсудить не прикрываясь масками… это когда с полувзгляда и без театра.

Когда подруга позвонила, у меня замерло сердце, я учуяла странный запах проявленного сна. Знаю я, знаю этот запах, это не в первые меня обдало иным измерением, и пахнуло так что о-го-го! Знать бы где проспать и не прийти не туда. Меня бросило в холод, потом в жар, я покрывалась испариной, сердце колотилось на все лады, как дробильная машина, сбивая в барабанную дробь обычные ритмы, разбивая себя «на вдребезги». Но любопытство было сильнее всего остального. Встреча… проклятая встреча, с тем от чего, от кого долго не имела ни малейшей возможности оттолкнуться, чтобы всплыть… послать себя к чертовой матери и найти себя же в этом раздолбанном на прочь корыте, несущего сквозь чащобу иного, неизведанного. Она сказала, что познакомилась с классными ребятами и прокаталась с ними на перегонки всю ночь, что я должна их увидеть. Наташа прекрасный водитель с очень мальчишеской, даже нагловато-вальяжной манерой вождения, можно сказать прирожденный гонщик, с отличным знанием Москвы и всех объездных дорог. Мы дружим с незапамятных времен, она друг, о таком можно мечтать. Тот, который, если не прилетит, то приползет и решит все вопросы и задачи, разрулит любые, не рулевые проблемы. Я всегда завидовала этому ее прекрасному качеству, у меня не было такой привязанности к людям: ушел — ну и прямой дороги! Вернулся — а кто ты? Откуда? Как зовут? А мы знакомы? Ну как-то так. Потому и ловила себя на абсолютно неоднозначном поведении в ее сторону, но она не особо обижалась, потому каждый раз я испытывала невероятное чувство благодарности за попущение к деталям моего характера.

Мне было совсем немного «цать» и все и вся если не должны, то абсолютно обязаны, воздавать мне все свое внимание, а еще падать ниц и укладываешься штабелями, причем стремительно и сразу, пока на смертельной скорости, явно не вписываясь в поворот, пролетаю мимо. Таскалась за ней по всюду, или она таскала меня… Наташа научила меня разбираться в косметике, водить машину, так как я была самоучкой, объяснила, что есть правила дорожного движения, вызвав невероятное удивление и интерес. Помогла понять, и неплохо разбираться в марках духов, одежды и прочего, чего еще там есть в этом «непонятном мире». Научила одеваться, носить каблуки и юбки, платья, что-либо не а-ля хиппи. Не прятать глаза в пол, при виде мальчиков и не прогонять поклонников мечами и петардами, «не ковырять в носу на людях».

Только вернулась из Шри-Ланки, в полном восторге и заряженности океаном, джунглями и яркими красками новых измерений и пространств… С тяжелым сердцем приняла ее приглашение заехать к Маше, которую я честно говоря не так хорошо знала, и менее всего понимала, что с ней у нее, тем паче, делать. Но Наташа была непоколебима в своем пункте назначения. Мы подъехали к седьмому континенту, в Крылацком и ждали ребят. Вскоре приехала черная, тонированная Ауди А-6, оттуда вышел высокий парень-мальчишка. Я и уткнулась в пространство перед собой даже не обернувшись на подошедшего, но подсмотрела искоса и зло.

— Поехали за нами. — сказала Наташа нагнувшемуся к окну парню.

— Это Леша, это Саша. — сказала Наташа, я отдавала почести угу, глубже уйдя в панель приборов, но сердце чуть не выпрыгнуло прямо на капот.

— Не все же время тебе общаться со старперами! — сказала она про моих «мальчишек», с которыми её знакомила я.

— Они не старперы, а сформировавшиеся личности и им всего не так много — за тридцать пять! И с ними есть, о чем поговорить, в отличие от твои малолеток и маменькиных сынков. — полушутя парировала я ее нападки в сторону Димы. Мы тронулись и покатили…

— Это же дети! Наташа, как ты можешь, ну да ладно, буду читать в слух вам стихи Ахматовой или Маяковского…

Наташа захлебнулась заразительным смехом. Мы курили на кухне, я старалась не смотреть в тревожную для меня часть комнаты. Пили чай и смотрели мои фотки из Шри-Ланки, коих было тьма тьмущая. Причем в хорошем качестве, большие и яркие, снятые творческой, интересной личностью «за 35». Потом мы разъехались, у каждого были свои дела пару-тройку дней.

Через время мы встретились у Леши в Крылатском. Он оказался не ординарным и необычным персонажем. Я еще подумала, что он военный, и похоже офицер, темная лошадка. Так как общаться приходилось с вояками часто, чую их за версту. В нем была некая грустная тайна, которую мне так и не удалось раскрыть. Его друг был смазливым не запоминающимся существом, как дополнительный человек в пространстве, хотя, наверное, был хорош собой. Так возможно устроена красота, ее не видишь фактически, ту, физическую, разве только мельком или любуясь не задеваясь ей, но когда понимаешь, что более ничего нет, то эта красавица или красавец растворяется в пространстве.

Ребята сидели на креслах, я на диване, все смотрели в пол, пытаясь там найти тему для разговора. Я держала в руках огромное красное сердце, устав смотреть в пол, стала нагло разглядывать их в упор. Только теперь понимаю весь эзотерический смысл того предмета в руках судьбы, как будто, оно осталось там, с ним. Когда я проходя мимо Леши на кухню, небрежно положила «свое сердце» на его колени. Наташа с Машей были чем-то заняты, звонили и без конца решали дела. Мы, отбросив наконец то стеснение, умничали, смеялись философствовали, оголяя грани юмора и дружеских подколов, прощупывая друг друга длинными щупальцами разных восприятий.

Затем несколько дней, времени не было, и мы разлетелись словно птицы по делам. Каждый в свое место гнездования. Но, договорившись в четверг, собраться в Пирамиде. Время пролетело, как всегда мимо. Встретились мы уже вечером и каждый принеся для другого хорошее настроение и каплю искренности. Пили чай, кофе, рассказывая истории из жизни, чувствуя себя намного свободней, чем раньше. В таком хорошем настроении, что захотелось сигару. Я люблю курить хороший табак, самокрутки, трубки, кальяны, сигары, только не сигареты — это совсем не вкусно, да и не удобно, тяжело. Мальчишки переглянулись и восхищенно уставились на меня, ожидая возможности уколоть за то, что я выделывала. Леша потом меня дразнил: «Принесите-ка мне сигарку…» — говорила белозубая бестия!

Уже за полночь мы с неохотой оторвались от теплоты общения, в этом напыщенном, холодными расчетливыми наслоениями месте. Собрались по домам. Запрыгнув в машину и растянувшись на сидении, ждала подругу, пока она о чем-то говорила с Лешей. Видела тень обиды на ее лице и только теперь понимаю, что Леша не мог не влюбить в себя кого угодно и скорее всего, так и не сознавшаяся мне в этом никогда Наташа, тоже подпала под его чары.

Он подошел к моей двери:

— Позволь я отвезу тебя домой? — подал мне руку, и я уже ничего не слыша и не видя. Как бандер-лог за Ка пошла, не разбирая ни дороги, ни местности. Мы катались по городу всю ночь, говорили обо всем: вселенной, других мирах, измерениях и как-то осторожно и невзначай подъехали к его дому.

— Я живу не здесь, если ты не заметил, во всяком случае пока. — сказала я лукаво улыбаясь.

— Ну тогда я, пока предлагаю тебе подняться и посмотреть, как тут живу я. — так же лукаво улыбаясь своей белозубой улыбкой сказал он.

Квартира маленькая, но просторная с крохотной кухонькой и небольшим количеством мебели, оказалась обиталищем его сестры. Мы продолжали пить чай, пока голодный желудок не выразил протест. Тогда мы поставили музыку