Глава 2

Тинсли

Поднявшись на ноги и пригладив брюки, я подошла чуть ближе к матери. Мне хотелось схватить ее и умолять не оставлять меня с этим священником. Но почему-то я понимала, что мне не стоит показывать ему ни страх, ни свою слабость.

Он внимательно смотрел на мои трясущиеся руки. И, судя по приподнятым уголкам его губ, ему это нравилось. Ему нравилась моя растерянность. Боже, я надеялась, что ошиблась. Может, его холодное приветствие было просто пугающей тактикой, которая заставляла новичков слушаться.

– Кэролайн Константин, – елейным голосом произнесла мама, протянув ему наманикюренную руку. – Вы говорили с моим ассистентом и согласились обучать мою дочь.

– Я в курсе. – Он сжал ее пальцы.

Сжав его руку еще сильнее, она улыбнулась. Никакой реакции – в итоге рукопожатие продлилось дольше положенных двух секунд.

Целибат или нет, но ни один мужчина не мог устоять перед моей матерью. Она была воплощением красоты. Золотые волосы, сияющая кожа – ее могли бы спутать с моей старшей сестрой, и она это знала. Ее величайшим оружием была уверенность в себе. Тем, кто попадал в ее сети, мог помочь лишь сам Господь Бог.

Она медленно отняла руку, но продолжала смотреть ему в глаза.

– У вас есть определенная репутация, отец Фальк.

– Магнус.

– Отец Магнус. – Сохраняя приветливое выражение лица, она слегка наклонила голову. – Я выбрала вашу школу для свой младшей дочери потому, что здесь перевоспитывают проблемных девочек и превращают их в респектабельных молодых леди.

– Стоп. Что? – У меня внутри все сжалось. – Это же школа-интернат, а не исправительная школа. – Звук собственного голоса гремел у меня в ушах. – Я правильно поняла?

Но мама продолжила говорить так, словно меня не слышала.

– Насколько я поняла, вы лично будете учить Тинсли и призывать ее к дисциплине.

– Да. – От его бесстрастного тона по спине побежали мурашки.

– Вы серьезно? – У меня отвисла челюсть. – Я не проблемная, я точно знаю, что меня не нужно перевоспитывать. Это что вообще такое? Чего вы мне не договариваете?

Она кинула на меня раздраженный взгляд.

– Отец Магнус разработал специальную программу для таких девочек, как ты.

– Для таких, как я? То есть для тех дочерей, которых родители используют как пешки в своих бизнес-играх?

– Я не собираюсь это обсуждать.

– Ну конечно, ты имеешь в виду девочек, матери которых слишком заняты своими важными делами, чтобы заниматься такой ерундой, как родительство. – Во мне закипела злоба. – Ты монстр.

– Если бы я была монстром, то просто сидела бы и смотрела, как ты губишь свою жизнь.

– И ты решила загубить ее за меня. – Я с отвращением отвернулась от нее и вперила взгляд в отца Магнуса. – И какого же соглашения вы достигли на мой счет?

– Большинство учеников приезжает в школу в самом начале обучения. – Его густой, глубокий и удивительно успокаивающий голос окутал меня, и в моем животе все сжалось. – Но ты уже взрослая, так что это совсем другая ситуация. Завтра я проведу ряд тестов. И, когда пойму уровень твоих знаний, то составлю твое расписание. Некоторые уроки ты будешь посещать со своими ровесниками. А те предметы, в которых ты разбираешься плохо…

– Я хорошо во всем разбираюсь. У меня отличная успеваемость.

– Учебная программа в академии «Сион» несравненно труднее, чем в частных школах. Я буду работать с тобой лично, чтобы ты нагнала программу, и я сам буду заниматься твоим религиозным воспитанием. А также исправлю твое поведение.

– С моим поведением все в порядке.

Он опустил руку вдоль тела, и я заметила едва уловимое движение: он начал скрести большим пальцем по указательному. Одному Богу известно, что это значило. Может, он пытался подавить желание меня придушить.

Он думал, что я грубая? Разеваю рот не к месту? Что я шлюшка? Гордячка? Что ему вообще обо мне сказали? И что из сказанного было правдой?

– Что вы имеете в виду под «исправлением моего поведения»? – Я распрямилась, пытаясь выглядеть такой же невозмутимой, как он сам.

– Многое.

Туманно. А это всегда не к добру.

Голливуд любит делать священников католических школ бессердечными тиранами. Но наверняка это не совсем так. Божьи люди все же должны уметь сострадать.

Вот только я не заметила ни грамма сострадания в его холодных глазах. Вместо этого его взгляд обещал мне невыносимые условия и правила – и неизбежное наказание за их нарушение.

Во мне зародилось страшное подозрение.

– А какие здесь наказания?

– Для большинства проступков – молитва по чёткам. Есть и другие епитимьи, такие как ранний комендантский час, трудовые работы или изоляция. – Его низкий, бархатный баритон звучал насмешкой в моих ушах. – А в крайних случаях применяется физическое наказание.

– Это же… – У меня во рту пересохло. – Насилие, что ли?

– Физическая боль и унижение.

– Господи Иисусе. – Я даже не замечала, что ноги сами шагают вспять, подальше от священника. И вдруг я наткнулась на мать. – Вы бьете студентов? Типа… Ну, стеком? Линейкой?

– Ремнем и тростью.

– Что? – Я замерла, уверенная, что ослышалась.

– Это не очень распространенная для нашей академии практика, но порой требуются решительные меры.

– Ты это слышишь? – заголосила я, обращаясь к матери.

– Делай как тебе велят, – скучающим голосом произнесла она, – и твоя учеба пройдет безболезненно.

– Закон запрещает бить студентов!

– Нет ни одного федерального закона или закона штата, регулирующего порку в частных школах. – Она улыбнулась, и это причинило мне больше всего боли.

– Значит, если я приеду домой вся в синяках, тебе будет плевать? До тех пор, пока их не увидят посторонние люди?

– Когда мы увидимся в следующий раз, надеюсь, ты уже перестанешь вести себя как ребенок и на тебе не будет никаких синяков.

– Ты о чем? Мы же увидимся в выходные. Родители навещают детей по выходным и…

– Не обсуждается. Только когда я получу удовлетворительный отчет от отца Магнуса, минимум через несколько месяцев, только тогда я разрешу тебе приехать на праздники.

– Зачем ты это делаешь? – В моем голосе послышалась слепая ярость. – Потому что я нарушила твои правила? Ладно. Отошли меня в другую школу. Разрушить мою устоявшуюся жизнь уже и так достаточное наказание. Но отдать меня незнакомцу, который лупцует своих студентов, это как? Ты, видимо, совершенно меня презираешь.

– Выговорилась?

– Нет. – Из меня вышли остатки уважения к стоящей передо мной женщине.

И в тот момент я дала себе обещание. Она думала, я плохая девочка? Так вот, она ошиблась. По-настоящему плохих девочек пинком вышвыривают из таких вот школ-интернатов.

И я поклялась сделать все, что в моих силах, чтобы меня исключили.

– Если оставишь меня тут, – произнесла я, – я подмочу репутацию нашей семьи так, что ты не отмоешь ее ни в какой прессе.

Не сдвинувшись с места, она подняла бровь и посмотрела на отца Магнуса.

– Она не была такой вздорной. Не знаю, что на нее нашло.

– Не Робби Ховард, не любой другой парень… – Я подняла подбородок, – а ты – самый большой сексобломщик!

– Ты ступила на тонкий лед, юная леди.

– Да что ты, «бумерка»?? Это же ты доверяешь меня одному единственному священнику, хотя раньше за мной не очень-то успешно следила куча охраны. Ты теряешь связь с реальностью.

Мама была слишком молода, чтобы принадлежать поколению бумеров. Я просто хотела ее выбесить.

– Подожди нас в коридоре. – Распоряжение, отданное тихим голосом, но оно резало воздух, словно клинок.

– Это ты жди в коридоре. – Скрестив руки на груди, я проглотила подкативший к горлу комок страха.

– Я повторять не буду. – Она указала пальцем в сторону двери.

Испытывая судьбу на прочность, я помотала головой.

– Покажи мне, что в твоем сердце есть хоть капля порядочности и забери меня домой.

Я обращалась к той боли, что была в ней и на которую она должна была откликнуться. Но отец Магнус среагировал первым. Он медленно и угрожающе вышел вперед. Я пыталась стоять на месте, но его уверенные шаги заставили меня отступить.

Он вторгся в мое пространство, его фигура возвышалась надо мной так, что носом я была на уровне его груди. Он не коснулся меня и пальцем, но я бы и не позволила – я отшатнулась, не в силах сделать вдох. Он наклонился ближе. Я отшатнулась снова, а он сделал еще один шаг ко мне, и еще один, каждый раз нарушая границы моего пространства и разрушая мою напускную смелость.

Если я хотела здесь выжить, то не могла позволить ему меня затравить. Мои руки неосознанно дернулись, ноги попятились прочь, инстинктивно пытаясь уйти подальше от жутких флюидов, которые источал этот человек.

Напряженные связки, сильные мускулы, – слишком много мощи, спрятанной под неброской одеждой, мощи, что лишь подчеркивала угрозу, исходившую от его взгляда.

Почему он злится? Или он так смотрит на всех своих студентов специально, чтобы сломить сопротивление?

– Что вы делаете? – с бешено колотящимся сердцем я продолжала отступать, пока не оказалась в дверном проеме. – Отвалите. Не трогайте меня.

А он и пальцем не пошевелил. Никакого физического контакта. Но он и не сдался. Просто продолжал наступать, пока не заставил меня выйти в коридор лишь тем, что подходил все ближе и ближе.

Я не могла не заметить, какой маленькой и ранимой я себя чувствовала в его присутствии, какой физически неполноценной я была по сравнению с его мощью и размерами. Но дело было не только в его телосложении, от которого мне хотелось держаться подальше. Но и в его глазах, в которых сквозила какая-то гнусность. Было в них что-то нечестивое.

Этому учителю было плевать на мои обстоятельства. Это был больной, извращенный тиран, который получал удовольствие от того, что властвовал над студентами.

Как много девочек он «исправил»? Промыл мозги? Ударил? Как много жизней он сломал?

Задней частью икр я уперлась о скамейку и потеряла равновесие. Я рухнула задом на скамью, и он навис надо мной, расставив руки по обеим сторонам моей головы, уперев их в стену.

«Не трусь. Ты выдержишь все его издевательства».

– Я скажу это всего один раз. – Он выставил руку ладонью вверх. – Отдай свой телефон.

От звука его голоса все внутри меня сжалось. Лаконичный приказ, не терпящий возражений. Его хрипловатый тембр завибрировал в моей груди. А его четко очерченный рот словно утащил меня во тьму.

Коридор растворился, и я поняла, что таращусь на него, брутально-красивого. Он был так близко, что, черт возьми, между нами почти не осталось никакого свободного пространства и я ощущала его дыхание. Боже, как от него пахло! Соблазнительно, с нотками лесных деревьев, как от экзотического благовония, или даже лучше. Нечто чувственное и мужественное, не похожее на те ароматы, что разливают по дизайнерским бутылочкам. Я наслаждалась ароматом, ноздри вздымались, я делала глубокие вдохи.

«А ну прекрати!»

Я задержала дыхание и отвела взгляд. Что со мной случилось? Не могла же я попасть на удочку человека, который хотел причинить мне боль. От этой мысли меня затошнило и свело живот.

Ему не надо было даже говорить со мной, чтобы напугать меня до смерти. От его близости каждый мой нерв натягивался до предела.

Мне просто нужно было, чтобы он ушел, и самым быстрым способом заставить его это сделать было подчиниться.

Вытянув телефон из кармана, я шлепнула мобильник на протянутую в ожидании ладонь.

Я знала, что через пару часов пожалею об этом, лежа на незнакомой постели, испуганная и одинокая, проклинающая себя за то, что отдала ему в руки последнюю ниточку, связывающую меня с братом.

Китон был назойливый и слишком обо мне пекся, но это лишь потому, что ему было до меня дело. Это к нему я бежала за помощью и за советом, или за плечом, на которое можно опереться.

И сегодня он нужен был мне как никогда раньше.

У меня в груди все болело, когда отец Магнус засунул мой телефон себе в карман. Так, чтобы я его уже не достала.

Он вернулся в класс и помедлил в дверях, опершись о дверной косяк. Каждая клеточка моего тела напряглась, когда он, обернувшись через плечо, встретился со мной взглядом.

Я ожидала увидеть в его глазах равнодушие, но в них было нечто похуже.

В них был триумф.

Он решил, что выиграл. Он думал, что отныне я скукожусь и перестану сопротивляться, что я стану податливой и меня будет легко контролировать. Он думал, что я сдалась.

Вот еще.

Он еще никогда не сталкивался с членами семьи Константин.

Я сама решаю свою судьбу, и теперь я намеревалась уничтожить свою репутацию, лишь бы отсюда выбраться. И, если он встанет у меня на пути, я утяну его за собой.

– Обещаю вам. – Я расправила плечи и выпрямилась во весь рост. – Я превращу вашу жизнь в ад.

– Ад уже близко, девочка. Но уверяю тебя, он идет сюда не за мной.

С мерзкой ухмылкой он вошел в класс и захлопнул дверь у меня перед носом.

Глава 3

Тинсли

Стоя в коридоре, я прикрыла глаза ладонями и подождала, пока перестанут подступать слезы.

Тинсли Константин представляла из себя так много всего – к тому же частенько говорила о себе в третьем лице – но плаксой она не была точно.

Почему в социальных сетях мою личность обсуждали всегда лишь с одной стороны?

Потому что никто по-настоящему меня не знал.

Никто не знал меня реальную. Даже друзья в предыдущей школе. Они видели во мне то, что хотели видеть – то, что они могли урвать у моей семьи, взять от ее влияния и благосостояния. В глубине души я всегда знала, что даже мои ближайшие подруги тусуются со мной только для того, чтобы добраться до моих братьев.

Такая вот у меня жизнь. Моя фамилия бежала впереди меня, и я знала, что здесь будет то же самое.

Но в том, чтобы иметь такую мать, были и свои преимущества. Она воспитала во мне упорство и стальной характер. Всю жизнь я наблюдала за ней и училась у нее. Она не была заботливой матерью и не терпела ничьих выходок.

Чтобы справиться с происходящим, я решила взять с нее пример – несмотря на то, что мой враг оказался крайне жесток.

Ад придет за мной.

Не такие слова я ожидала услышать от священника, но, чести ради, я первая начала ему угрожать.

Прижав ладони к дверному полотну, я встала за дверью. Изнутри доносился приглушенный голос матери, и я прислонила ухо к двери.

– Я навела о вас справки, Магнус. В церковной общине вас уважают, и вы пользуетесь большим уважением среди коллег-учителей. Но меня больше интересует ваша жизнь до принятия церковного сана. Не странно ли, что вы поздно нашли свое призвание, учитывая, что до тридцати одного года вы вели довольно насыщенную жизнь и не в чем себе не отказывали?

Я замерла и затаила дыхание.

– Миллиардер, который добился всего сам. – До меня донесся стук ее каблуков: она расхаживала по классу, шагами подчеркивая каждое свое слово. – Самый завидный холостяк Нью-Йорка…

Над головой раздался шум. Я развернулась, пригнулась и прижала руку к груди, унимая пустившееся вскачь сердце. Вот черт.

Задрав голову, я внимательно осмотрела потолочные балки. Там что-то было, но оно уже замерло. Что бы там ни таилось, у меня чуть инфаркт не случился. Потолочные своды утопали в тенях, рожденных низко висящими на стенах светильниками. Я напрягла зрение, высматривая, что же там движется.

Ничего.

Если это какая-то тварь, то она, перепугавшись, уже сбежала.

Я снова прижала ухо к двери и прислушалась к голосу матери.

– …внезапно закончилась. И никто не знает, почему девять лет назад вы внезапно променяли дорогие галстуки на воротничок священнослужителя. Но я выясню. Когда мне нужно, я могу раскрыть любой мужской секрет. Не вынуждайте меня.

В наступившей тишине у меня закружилась голова. Я представила себе высокомерное выражение ее лица, как она смотрела на апатичного священника. И если я правильно подсчитала…

Ему было сорок. Он был старше, чем я думала. Но все еще годился ей в сыновья. Он был очередной пешкой в игре ее эго и желании все контролировать. Если мне повезет, он скажет что-то такое, что ее взбесит, и вся эта история закончится сама собой.

– Интересно, – произнес он, и его голос прокатился под сводами потолка, словно гром, – что за женщина начинает угрожать человеку в мантии?

– Умная женщина. Я никому не доверяю. Даже священнику с вычищенной до блеска биографией.

– Если вы намекаете…

– Не намекаю. Вы согласились на мои условия. Не выпускайте ее за пределы школы. Никаких мужчин в ее спальне, включая вас. И не впускайте ее в свою комнату, даже под самым невинным предлогом. Не нарушайте этих правил, не согласовав свои действия со мной, иначе я закрою школу к чертовой матери и сделаю так, что вы исчезнете с лица земли.

У меня в горле застрял комок. Она меня защищала? Моя мать – мать-волчица? Это тронуло меня до глубины души.

Но потом она добавила:

– Я не потерплю скандала, Магнус. Вы меня поняли.

У меня свело живот, я прикрыла горящие слезами глаза.

Я тут ни при чем. Я просто очередная пешка в ее желании сохранить свое достоинство.

– Я сполна заплатила за ее обучение. И подписала условия пожертвования…

Тут над моей головой снова раздался грохот, и я отшатнулась от двери. Плевать, я услышала достаточно.

Вглядываясь в потолок, я следила за шуршащими, хлопающими звуками. Что-то маленькое порхало в темноте, шныряло там, врезаясь в балки и скользя по потолку.

Птица?

Как она сюда попала? Влетела в открытую дверь? Боже, значит, она оказалась в ловушке. Без еды и воды, дезориентированная, мечущаяся среди теней. Боящаяся приземлиться. Она была так далеко, что я не могла даже разглядеть ее.

Вот черт. Она ударилась о стену.

Я немного отошла от двери и ахнула, когда существо уселось на пол и замерло. Какая странная птица. Она пошатывалась и использовала крылья как костыли, пытаясь устоять, и…

Это что, мех?

Она снова взлетела, неуклюже пикируя, словно пьяница, и вылетела в дверь в другом конце коридора.

Это же летучая мышь.

А что еще это могло быть? Бедняжка была ранена. Возможно, она умирала от голода.

Не зная, что я буду с ней делать, я поспешила за ней. Я не хотела, чтобы она застряла где-нибудь и умерла. Ворвавшись в темную комнату, я включила свет и остановилась.

Еще один класс. Доска поменьше. Потолок пониже. Но атмосфера точно такая же, темное потертое дерево, состарившееся от обреченности и мрака.

Прямо как отец Магнус.

С чего бы миллиардеру, который всего добился сам, вдруг становиться священником?

На деньги счастья не купишь, но всемогущий доллар помогал школе выжить. Пятизначные суммы за обучение, миллионные пожертвования, все это лилось на школу потоком из карманов таких богатых семей, как моя собственная.

Значит, это была элитная школа для девочек, чьи родители отправляли их под надзор священника, который не брезговал телесными наказаниями. Судя по тому, что я слышала, у отца Магнуса насыщенное прошлое. Был ли он хищником? Как те педофилы, которые испытывали тягу к девочкам в форме католических школ?

Проведя рукой по волосам, я содрогнулась. Боже, мои мысли приняли довольно жуткий оборот.

Я ведь зашла сюда исключительно ради летучей мыши.

На цыпочках я петляла между стоящими в ряд партами. Где эта маленькая засранка? Никаких звуков, никаких движений, ничего.

Но тут мой взгляд упал на статую женщины в полный рост. Дева Мария? Я не могла разглядеть ее лица, потому что оно было скрыто за вцепившегося в него шерстяным комочком.

– Вот ты где.

Зацепившись за ее лицо задними лапами и передними конечностями, маленькая коричневая мышь повисла на голове статуи. Я медленно приблизилась, стараясь не спугнуть создание. Мое сердце растаяло.

– О-о-о… Ты еще малышка. Поглядите-ка, какие маленькие ушки, какая мордашка. Ты потерялась, да? Где твоя мамочка? – Я понятия не имела, что мне делать, знала только, что должна сделать хоть что-то. Хотя… – У тебя, случаем, нет бешенства?

Если бы у меня был телефон, я бы проверила признаки болезни в интернете. А так все, что я помнила – это что бешенство смертельно в ста процентах случаев.

– Может, ты не будешь меня кусать? Договорились?

Мышка повернула ко мне голову, с опаской уставившись на меня глазами-бусинками, еще крепче вцепившись в лицо Деве Марии.

– Не бойся, я тебя не обижу.

Но она уже была ранена. На ее голове был глубокий порез, возможно, оставленный одной из потолочных балок, в которые она врезалась. Мышь не выглядела больной, но это не значило, что мне можно ее трогать. И это крайне усложняло задачу по ее спасению.

Как и в большом классе, здесь на окнах тоже весели решетки. Но промежутки между прутьями были достаточно большими, чтобы мышь могла в них пролезть.

Сделав пару шагов к ближайшему окну, я повернула защелку и толкнула створку вверх. Но она не сдвинулась с места. Я попробовала еще раз, безрезультатно. Навалившись со всей силы, я надавливала еще сильнее, снова и снова, и в итоге сломала ноготь.

– Блядь! – Я уперлась лбом в стекло, рыча, напрягая мускулы, сжимая зубы. – Ты, старый, упрямый дерьма кусок! Не пойти бы тебе на…

– Ты что делаешь?

Его голос рубанул по мне, словно мечом, и из легких словно вышел весь воздух. Я опустила руки, прислонилась лбом к прохладному стеклу и попыталась восстановить дыхание.

Потом я повернулась к Магнусу.

– А на что это похоже?

– На попытку сбежать.

– Отличная идея. А решетки я выломаю своими бионическими руками. Только для начала все ногти себе переломаю об это долбаное окно.

Он уставился на меня так, будто я дура. И нахмурился еще более злобно, чем раньше, если такое вообще было возможно. Леденящий душу взгляд. Злобный. Его глаза неодобрительно сузились, и он поморщился от отвращения. Словно один мой вид вызывал в нем неодолимое желание причинять боль.

Если у него и были секреты, то это точно было не влечение к девочкам. Возможно, склонность к насилию. Или женоненавистничество. Его взгляд источал убийственные флюиды.

Может, он просто ненавидел самою жизнь и мог вести себя только как мерзкий убогий говнюк.

С идеально очерченными губами.

Он неторопливо направился ко мне угрожающей, медленной походкой. Почувствовав пробежавшую по телу дрожь беспокойства, я отступила назад, прикрыв собой мышку.

Поздно. Он уже ее заметил.

– Не трогайте ее. – Я вытянула руки вперед. – Это мышонок. Я просто хочу выпустить ее в окно и…

– Ты хочешь ее спасти? – Он остановился, подозрительно сведя брови.

– Почему бы и нет?

– Летучие мыши переносят бешенство. Ты ее трогала?

– Не все мыши. И нет. Не трогала, не ласкалась с ней. Мы не в тех отношениях. Ей просто нужно набить животик парочкой москитов и попрактиковаться как летать… – Я сникла под его суровым взглядом. – Что?

– Они гнездятся в колокольне. И они не домашние животные. А вредители. Особенно когда залетают в класс и пугают учеников.

– Они что, орут и рыдают?

– Да.

– Хотите сказать, что мыши с колокольни доводят местных девочек до слез? Это многое объясняет.

У него на щеке дернулся мускул, и он пошел вперед, огибая парты.

Черт, кажется, я зашла слишком далеко. Мой пульс ускорился, а мышцы окаменели. Но я не сдвинулась ни на шаг. Чтобы добраться до мыши, ему придется пройти мимо меня.

Он остановился возле меня, и я приготовилась бороться… но он лишь прошел между мной и мышью.

Я выдохнула и повернулась посмотреть, как он отпирает защелку на окне.

– Замок заедает. – Он с легкостью открыл защелку.

Воздух тут же стал иным, и мышь взлетела и понеслась прямо мне в лицо.

На моем горле сжалась рука, и меня оттолкнули спиной в кусок мрамора. Мрамор был теплый, испещренный рытвинами. Иисусе, а он сильный. Горячий, с сильным телом, непоколебимое животное.

Я поперхнулась и совершенно остолбенела. В голове не было ни единой мысли.

Я умру.

Но он тут же опустил руку. Я подняла ладони к горлу, а он поспешил к окну и закрыл его, словно ничего не случилось.

Я подумала, что не стоит придавать этим событиям слишком большое значение. У меня подскочило давление, а в легких совсем не осталось кислорода. Но с коричневой мышкой все будет в порядке.

Она висела прямо за стеклом, уцепившись за одну из перекладин решетки. Если бы отец Магнус не оттолкнул меня, она повисла бы прямиком у меня на лице.

Я попыталась успокоиться. Когда ритм дыхания восстановился, я встала рядом с ним возле окна. Он не обратил на меня никакого внимания. Сосредоточившись на мыши, он смотрел на нее так, словно искал способ убить ее наверняка.

«Ну давай, малышка. Улетай. Расправь крылышки и лети!»

Она подняла крошечное рыльце и посмотрела на меня.

Отец Магнус потянулся к окну.

– Погодите. – Я схватилась за подоконник. – Просто… дайте ей пару минут. Она напугана и все еще учится летать. Дайте ей время.

– Ей? Ты эксперт по половой принадлежности мышей?

Боже, нет. Я просто порола чушь.

– Пусть она совершает собственные ошибки. И научится всему сама.

– Она совершила смертельную ошибку в тот момент, когда попала в замкнутое пространство.

– Только если она не родилась в нем. – Я не стала умолять его сохранить ей жизнь, но я и не сдавалась. – Что в Библии сказано про летучих мышей?

– Что их не надо есть.

– О! – Я прокашлялась. – Что ж, раз в самой читаемой книге мира есть такая рекомендация, я чувствую себя гораздо спокойнее. Хотя я не знаю никого, кто ест летучих мышей. Кроме Оззи Осборна, конечно. – Я судорожно сглотнула. – Он отправится за это в ад?

– Нет, он отправится туда за другие свои грехи.

– Ого. Мрачновато. – Я закусила губу. – Слушайте, я знаю, наказывать плохих девочек – это ваша работа. Но я буду честна с вами. Рай не для меня. Я к тому, что если даже Оззи не входит в писок гостей, то кто там вообще будет? Шайка чопорных отличников, неукоснительно соблюдающих правила приличия, с волосами на прямой пробор, которые танцуют как уроды и носят немодные джинсы? Какой-то мамский Тик-Ток. Хэштег «СтарческийТок». Скукота.

– Тебе пора повзрослеть.

«Заставь меня». Мне даже не пришлось произносить этого вслух. Он все прочел по моей улыбке.

– Ты повзрослеешь. – Он резко дернул рукой.

Прежде чем я успела понять зачем, он ударил кулаком по раме – оконное стекло зазвенело, и, кувыркаясь, мышонок ухнул вниз.

– Нет! – Мое сердце разрывалось; я распахнула окно и вгляделась в темноту. – Что вы наделали?

Внизу, на три этажа вниз, земля утопала в тенях. Лишь пропасть, черная как сама ночь.

Как он мог быть таким жестоким? Мышь была уже снаружи, она никому не причинила бы вреда. Он же священник. Служитель Божий.

Дьявол во плоти.

Меня обуяла ненависть, проникая в самые фибры моей души, крепчая с каждой секундой.

Я пыталась услышать звук хлопающих крыльев, но в моей голове звучали лишь жуткие, спокойные шаги, что цокали, словно марш смерти.

И его голос.

Его бессердечный, непреклонный приказ.

– Следуй за мной.

Глава 4

Магнус

Не дожидаясь ее, я быстро вышел в коридор. Я не услышал ее шагов, но они непременно последуют. Рано или поздно все ученицы привыкают слушаться.

Предсказуемые, скучные, избалованные дети. В первые дни с ними всегда было трудно: они боролись против новых ограничений и возмущались, что им пришлось оставить привычных друзей и свои особняки.

А мне предстояла сложная задача – переформатировать их в лучшую версию их самих.

Высшие слои общества жили в мире кривых зеркал и неискренних отношений, где личность была менее значимой, чем то, что от нее можно было получить и как много она могла контролировать и дать окружающим.

Для общества было не так важно сделать избалованных детишек умнее и сильнее. Гораздо важнее было преподать им урок смирения, причем на своем примере.

Но я был не таким человеком. Так что применял к ним те методы, в которых и сам знал толк.

А именно, дисциплину.

Пройдя половину коридора, я понял, что она выскользнула из комнаты и идет позади меня.

– Где мама? – Она старалась придать голосу уверенности, но он подрагивал, выдавая ее растерянность.

Кто бы мог подумать, что изнеженная принцесса из рода Константин способна заботиться о ком-то, кроме себя? Ее реакция на летучую мышь раскрыла ее с неожиданной стороны. Но она свела доброту на нет своими язвительными ответами и попыткой меня принизить.

Никогда еще студенты не были так упрямы со мной.

Она трусила позади в ожидании ответа, а в воздухе витала враждебность. Глянув через плечо, я убедился в своей правоте.

Ее большие выразительные глаза будто пылали пламенем ада, губы скривились, обнажив маленькие клычки. Светлые волосы спускались прядями по ее плечам и вдоль ее напряженных рук, а маленькие кисти сжались в кулачки с побелевшими костяшками пальцев.

Она не опустила исполненного гнева взгляда, не показала слабину, лишь сосредоточилась на объекте своей ненависти.

Она меня презирала.

Это тоже было предсказуемо.

Все мои студентки испытывали передо мной трепет. Но они меня не ненавидели. Как раз наоборот. Довольно часто мне приходилось выговаривать им за неуместное кокетство, а порой, что еще хуже, за безрассудную страсть.

В случае с Тинсли Константин я подозревал, что страсть не будет проблемой. Но все же она была точно такой же, как все остальные – соплячка, которую кормили с ложечки, которой организовали трастовый фонд, дали личного водителя и набили гардероб дизайнерской одеждой и эмоциональным багажом, с которым ей трудно справиться.

Надо было сказать ей правду о ее матери, о том, что эта женщина хотела было уехать, не попрощавшись. Но я не смог этого произнести. Вместо этого я зашел в класс и жестом пригласил Тинсли войти.

– Она ждет.

Ждет, да, потому что я приказал ей сидеть тут, пока я ходил за Тинсли ловить мышь. Я хотел, чтобы до того, как их пути разойдутся, они обе уяснили для себя нечто важное.

Тинсли подошла ближе, но я не отступил, и ей пришлось протискиваться мимо меня.

– Убийца, – выдохнула она и проскользнула в комнату.

В наших общих интересах я не стал заострять внимание на ее реплике. У меня будет полно времени, чтобы наказать ее за хамство.

Я последовал за ней и закрыл за собой дверь.

– Почему так долго? – Кэролайн поспешила ко мне, держа сумочку в руках; она выглядела взвинченной и готовой как можно скорее уйти.

– Сядьте. – Я указал пальцем на первый ряд парт. – Обе.

– Удивительно, что ты еще здесь. – Тинсли плюхнулась на стул и скрестила руки на груди. – Я думала, ты смоешься при первом удобном случае.

– Я не смыва…

– Миссис Константин. – Я кивнул на стоящий позади нее стул. – Сядьте.

Она возмущенно выдохнула и жилы на ее шее напряглись, проявившись под кожей. Безупречной кожей. Как красиво смотрелись бы синяки на этой тонкой и нежной шее, попади эта женщина не в те руки.

В другой жизни женщины старше меня были моей слабостью. Но не эта. Не эта женщина и не в этой жизни.

Нельзя не признать, что Кэролайн была роскошной. Царская тонкость костей. Сочный, прорезанный алым рот. Тело, что выдавало постоянные походы в спортзал. Прическа, уложенная волосок к волоску.

Я находил ее крайне непривлекательной. Надменная и жадная до власти, с понятиями о благочестии, достойными самого Люцифера. Я провел собственное расследование и понял, что это холодное сердце не обладает ни одним из качеств, способных искупить ее грехи.

В молчаливом противостоянии она выдержала мой взгляд, но все же опустилась на стул. Она была умной женщиной. Достаточно умной для того, чтобы понять – я не из тех мужчин, кто отступается.

А что касается ее дочери…

Тинсли ссутулилась и сползла на стуле, воинственно глядя куда угодно, но только не на меня.

– Мисс Константин. – Придав голосу ледяную нотку, я встал прямо перед ней. – Сядьте прямо.

Она подняла глаза. Завораживающие глаза, в которых отражалась вся ее внутренняя эмоциональная жизнь. Они прожигали меня насквозь.

– Два слова, один палец, – произнесла она.

Кэролайн ахнула.

Я пнул носок Тинсли с такой силой, что она тут же выпрямилась на стуле.

– Это… – я показал на ее выпрямленную спину, – и есть та поза, в которой надо сидеть в моем классе. С другими твоими недостатками я разберусь позже.

Шокированная, она округлила губы в обиженную букву «О».

Ее волосы, доходящие ей почти до пояса, имели жемчужный отлив и такую бледность, словно они выгорели на солнце. Длинные ресницы обрамляли удивительно округлые, широко распахнутые глаза, светло-голубые, поразительные. Если добавить к этому небольшой курносый носик и тонкую кость, то ее можно было бы сравнить с эльфом. Чистокровная красавица с лицом, которое источает скрытую в ее обладательнице магию.

К тридцати годам она будет изысканной вне всякого сравнения. Та привлекательность, к которой невозможно остаться равнодушным.

Большинство мужчин сочли бы ее привлекательной уже сейчас, но я был из тех, кто испытывал отвращение к подросткам. Даже когда я был таким сам, я предпочитал женщин постарше. И эта одержимость меня разрушила.

Священный сан не был моим призванием. Девять лет назад я сознательно наложил на себя епитимью. Целибат смог обуздать разраставшуюся во мне тьму, и, поселившись в школе-пансионе, я смог ограничить свои потребности.

На факультете работали священники, профессора на пенсии, пожилые вдовы и несколько благочестивых пар. В таком окружении у меня не было ни единого искушения.

Это было лучшее решение из всех, что я когда-либо принимал, и самое благородное, что я когда-либо делал.

Я не был милосердным священником. Но я был опытным лидером. И руководство школой позволило мне получить еще одну вещь, которой я жаждал больше всего.

Контроль.

Этот маленький, уединенный уголок на краю мира стал моим королевством, и я знал, как именно в своем королевстве обращаться с представителями влиятельных и состоятельных семейств.

Ка