Глава 1. Новогодние игрушки
Новый год уже не такой волшебный праздник как раньше. Правда. Это сказка для наивных детей, этакий билет в будущее, чтобы не было слишком грустно. Как встречают Новый год взрослые? Бокал шампанского в полночь, нелепые телепередачи с песнями, серпантином и плясками, грохот фейерверков за окном, три еловых веточки в стакане, завернутые в серебристую мишуру, и большой тазик оливье, который будешь есть в одиночку всю неделю. Потому что как всегда встречать праздник не с кем.
Двадцать девятое декабря. Я сижу с мамой в гостиной, тоскливо смотрю на огромную куцую елку, собранную из трех частей (бабушкино наследство), ковыряю масляное пирожное в блюдце и желаю поскорее уехать из депрессивного Тагила. Мама предлагает остаться у нее, как всегда, давит на жалость, рассказывает про новые (выдуманные и невыдуманные) болезни и фырчит на рыжего кота Митьку, который совершает очередную попытку напасть на елку с правого фланга.
— Куплю на следующий год пушистую сосну, — говорит она. — А эту лысую развалюху выкину.
— Тогда заберу ее с собой, — вяло отвечаю я.
Мама шумно отхлебывает чай, обиженно поджимает морщинистые губы и подмечает, усмехнувшись:
— Тебя ни один таксист не повезет с ней.
— Разберусь.
— Дело твое. Сорок лет, а ума так и нет.
Да уж, знает, чем меня поддеть. Помнит, что я слишком переживаю из-за возраста. Еще бы! Сорок лет — это тебе не шутки. Из девушки превращаешься в женщину, тетеньку, а когда закутаешься в десять одежек и не накрасишься, то даже в бабушку. Назвали так всего раз, но было же! И при чем тут ум? Просто я дорожу этой чудесной елкой, ведь она единственное, что напоминает о бабушке. Бабушки давно нет, а елка вот же она — как в старые добрые времена…
Я крепко зажмуриваюсь и вспоминаю Новый год в девяносто четвертом, когда мы в кои-то веки собрались семьей: мама, папа, бабушка, сестра и даже дядя с тетей приехали к нам из Казани. С ними мои двоюродные братья и сестры. Ох, и разнесли мы с ними квартиру за новогодние каникулы! Но об этом после. В последний декабрьский вечер в нашем доме появилась огромная искусственная елка. Бабушка постаралась: договорилась и купила ее у своей знакомой в Екатеринбурге. Она хотела, чтобы получился сюрприз, но не выдержала, рассказала мне о елке и предложила открыть новогоднюю мастерскую. Я запрыгала от счастья и бросилась ей на шею.
Всю неделю мы мастерили игрушки. Вырезали из плотного картона фигурки зайцев, белочек, мишек и поросят и разрисовывали их гуашью. Получалось красиво и ярко. Делали снежинки и цепи из тонкой цветной бумаги, клеили фонарики, мастерили из ваты веселых снеговиков и пушистые снежинки. Для большой елки нужно было много украшений, чтобы она не выглядела лысой и хиленькой. Стеклянные игрушки у нас тоже водились, они остались в бабушкином шкафу с советских времен: колокольчики с облезлой позолотой, краснопузые снегири, шишки, припорошенные снегом, пестрые шарики, избушки, космонавты на прищепках и стеклянные бусы. Украшали елку все вместе. Мне, как самой младшей, доверили развесить ирис «кис-кис» и мандарины, привезенные дядей и тетей из Казани. Серебристого дождика и куцей мишуры была целая коробка, а вот гирлянду раздобыть не удалось. Мы хохотали, подбрасывая дождик на вате к потолку: он электризовался так сильно, что около елки все время вспыхивали задорные искры. Вот тебе и «раз-два-три елочка гори»!
Оставался последний штрих — новенькая красная звезда. Папа поднял меня на руки, и я торжественно водрузила звезду на верхушку елки. По телеку шел мультфильм «Новогодняя сказка», и по комнате разливалась тихая песенка, которая долго-долго потом кружила в мыслях:
«Ёлочка-ёлка — лесной аромат.
Очень ей нужен красивый наряд.
Пусть эта ёлочка в праздничный час
Каждой иголочкой радует нас»
Я оглянулась на окно, где позавчера мы с сестрой Светой нарисовали зубной пастой деда Мороза и Снегурочку, и меня потянуло на улицу, в чудесный зимний сумрак, где сбываются желания. Конечно, никто бы не отпустил. Сейчас гуляй хоть всю новогоднюю ночь, но нет в ней никакого волшебства, и уж тем более ничего не сбывается.
— Может быть, останешься? — с тихой надеждой в голосе спрашивает мама, заворачивая остывшие пирожки в салфетку. — Посидим, салаты приготовим, торт испечем. Света обещала приехать. Даша, ты меня слышишь?
— Слышу, конечно. Не смогу я, мам. Тяжело. Ну приеду я тридцать первого, а на утро опять уезжать. Я не бюджетник, десяти выходных нет.
Я смотрю на унылое перемигивание гирлянд под потолком, на елку, украшенную синими и красными шарами, на аккуратный дождик, сползающий по шторам, и осторожно спрашиваю:
— А где бабушкин ящик со стеклянными игрушками? Я заберу его с собой?
— Ну, забери, забери. — Мама тяжело вздыхает. — Там, на антресолях. То елка, то игрушки, что за детский сад… Не приедешь, значит? А вот Света…
— Понимаю, мам. — Я касаюсь ее горячей морщинистой руки. — Но ведь я приехала сейчас. А про Свету ты прекрасно знаешь. Который раз она обещает приехать? Я не осуждаю ее, — торопливо говорю я, заметив сердитый мамин взгляд. — Но если что… не расстраивайся так, ладно?
Такси подъезжает к метро Чкаловская у автовокзала. Я подхватываю одной рукой ящик с новогодними игрушками, другой — пакет с конфетами, пирожками и мандаринами и спешу к станции. Через две минуты уезжает последний поезд. В холле пусто, я пробегаю контроль и спускаюсь на эскалаторе вниз. Звонит мобильник, гулкое эхо мелодии разливается по вестибюлю.
— Алло, Дарья? — мило щебечет начальник. — Здравствуйте.
Меня подбрасывает на месте, а в ногах появляется противная мелкая дрожь. Не звонит он так поздно по пустякам, ясное дело, что о чем-то попросит.
— Добрый вечер, Дмитрий Валентинович, — упавшим от волнения голосом отвечаю я.
— Зоя заболела, — невозмутимо продолжает он. — Надо выйти на ее точку тридцать первого числа. Вы ведь сможете? К восьми вечера освободитесь, там сокращенный день. Я договорюсь, чтобы за этот выход выплатили дополнительную премию. Вы согласны?
Я молчу. В груди все каменеет. Так и хочется крикнуть в трубку, что никуда не выйду, что Зоя болеет каждый год в майские и новогодние праздники, что я вообще-то тоже живой человек и имею полное право хотя бы раз в три года отметить Новый год, как хочу, но кто-то другой, не я, мило ему отвечает:
— Ну ладно…
— Я знал, что на вас можно положиться! — радостно кричит Дмитрий Валентинович в трубку. — Вы настоящая палочка-выручалочка. На вас должны равняться. Как обещал, подаю документы в Москву на ваше обучение. Пришла пора возглавить отдел. И премию, обязательно премию! Дарья, хотел предупредить, с вами на смене будет новенькая, помогите ей освоиться.
— Хорошо, — тоскливо отвечаю я и провожаю злым взглядом гремящий хвост поезда. Опоздала. Придется вызывать такси. Ну почему все опять обернулось против меня? В чем я провинилась?
Я разворачиваюсь, чтобы вернуться к эскалатору, но в глубине подземного тоннеля вновь поднимается сильный ветер, пахнущий землей и сыростью, ударяет в лицо. Появляется состав, и я удивляюсь: давно не видела на наших станциях сине-зеленых вагонов. Видимо, один из старых образцов. На боку одного из них серебристый номер — 3605. Поезд проносится мимо, не останавливаясь, я успеваю разглядеть сквозь мягкие квадраты окон коричневые кожаные сидения и серебристые змейки поручней, которые давно уже не встречаются в современных вагонах. Может быть, готовятся к ретро-выставке?
Свет в вестибюле мерцает, лампы трещат и зажигаются вновь. Шум состава стихает вдалеке, но морозный ветер до сих пор холодит ноги. На эскалаторе по-прежнему ни души. Даже охранники не спешат выгонять опоздавшую пассажирку. Я вспоминаю уйму вопросов, которые задавала бабушке, когда мы впервые очутились в метро. На один из них она так и не ответила сразу: где спят поезда, когда станция закрывается на ночь?
