Оглавление

Глава 1 Перекресток

Май 2029 года. В сердце центральной части России, сверкающий утренним майским светом, раскинулся такой патриархальный Киров.

Погода располагала к прогулкам, и мы с подругами решили встретиться.

Ветер несмело шевелил подол моего плаща, накинутого на плечи на случай внезапного похолодания — май он такой обманчивый.

Наташа стояла на перекрестке в ярко алом платье и ждала нас.

И не холодно ей — промелькнула мысль.

— Отлично вчера юбилей отметили, — вспомнила Наташа.

— Ага, до сих пор голова болит, — согласилась я.

— Привет, ты куда Макса понесла? — спросила меня Таня, подходя к нам на перекрестке Октябрьского проспекта и Преображенской улицы.

— К тебе, ты же у нас ветеринар, — посмотрела я на своего бенгала, который безрезультатно пытался выбраться из переноски.

— Пошли по проспекту прогуляемся, а то Чарли сейчас на собственном поводке повесится, — позвала Таня.

— Пошли, подышим не свежим воздухом города Кирова, — согласилась я.

Как будто подслушав мои мысли, одна из представительниц отечественного автопрома шумно чихнула выхлопом.

— Топливо намешали, наверно, вот и стреляет, — просветила нас Таня, единственная из нас, имеющая водительские права.

Разговор перешел к воспоминаниям встречи выпускников. Обсудили, как поредел наш класс за сорок лет со дня окончания школы, а нам всего-то по пятьдесят восемь в своем большинстве. Мы прогуливались вдоль аллеи, расположенной посередине Октябрьского проспекта.

Престарелый такс Чарли, быстро сделав свои собачьи дела, больше никуда не спешил, а вальяжно переваливался с боку на бок.

— Даже птиц не гоняет, как раньше, — заметила Наташа.

— Ага, и морда поседела, — согласилась Таня. — А с Максом что?

— Глаза плевятся, — пожаловалась я.

— Ну, у бенгалов глаза — вообще слабое место, — резюмировала Таня.

— Максу уже восемь лет, мне его дочка на пятидесятилетие дарила, — напомнила я.

— Помним, помним, — кивнула Наташа.

— Что это, — подняла я голову.

Над нами начала кружить черная птица, Макс притих в переноске, а Чарли плюхнулся на землю и только глазами сопровождал неспокойную пернатую.

Мы с подругами по примеру Чарли, носами кверху наблюдали за кружащей над нами птицей. Вокруг нас образовался плотный туман, голова закружилась.

***

Туман рассеялся, а мы оказались сидящими в коробке, обитой тканью. Я нащупала ручку дверцы, и она со скрипом подалась. Я вышла первая и огляделась. Коробкой оказалась черная, покрытая лаком карета, стоявшая на проезжей, неширокой, немощеной улице.

— Что за хрень, — переглянулись подруги, спрыгивая одна за другой со ступеньки кареты.

Я попыталась ее обойти.

Похоже больше на фаэтон, хотя, впрочем, какая разница, однозначно по улицам Кирова такой транспорт не курсировал уже более ста лет, — мысленно удивлялась я. Заметила застекленное и зашторенное черной занавеской окошко. Фаэтон был запряжен в пару гнедых. Обходя странный транспорт вокруг, резко остановились, заметив, как на нас со скоростью пары лошадиных сил несся конный экипаж. Кучер вовремя отвернул, чтобы не столкнуться с непутевыми девицами и крепко выругался в наш адрес.

Едва успев отскочить на обочину дороги, мы услышали призывный голос мальчика:

— Покупайте Вятскую газету. Только у нас свежие новости. Заканчивается славная эпоха правления русского монарха. Александр III находится при смерти. После смерти императора, на российский престол взойдет его сын Николай.

— Может, кино снимают, — предположила Наташа.

— Тогда бы здесь было все огорожено. А нас бы на территорию съемочной площадки не пустили, тем более в современной одеж…, — не успела закончить мысль я, и мы уставились друг на друга.

Мы стояли в гимназистских черных шерстяных платьях с передниками и уложенными в кольца на голове косами. Выглядели мы как копии с фотографий нашего выпускного альбома, только в старинной версии.

— Да ладно, — выразила общую мысль я.

— Раз пророчат на царствование Николая, значит, сейчас примерно 1894 год, — вспоминала Наташа историю.

— Нас закинуло на 135 лет назад, Черт. Черт, Черт.

Я озиралась по сторонам, втягивая в себя окружающий воздух.

— Света, ты чего вынюхиваешь? — удивилась Таня, глядя на то, как раздуваются мои ноздри.

— Газом от транспорта не пахнет, — созналась я.

— Зато конским навозом воняет, — принюхалась Таня.

Я заметила, что к моим ногам боком жмется мой бенгал.

Макс помолодел лет на семь.

— А куда делась переноска? — удивилась я и подняла кота на ручки. Погладила, успокаивая его, он благодарно боднул меня в подбородок.

— Чарли, — крикнула Таня, и молодой таксенок прибежал звонко гавкая на всю округу и виляя длинным, тощим хвостом.

— Что делать будем? — посмотрела я на подруг.

— Прошу вас сесть обратно в карету, барышни, — прозвучал голос в наших головах. Кот прижал уши, пес перестал бегать и плюхнулся на заднюю точку.

Птица, которая кружила над нами во время прогулки по Октябрьскому проспекту, оказалась вороном. Он передавал нам свои мысли, и мы его понимали.

— А кто на козлах был, ты чтоли? — удивилась Таня.

Ворон неспешно опустился на крышу фаэтона, и мы смогли его рассмотреть более подробно с близкого расстояния.

Ворон смотрел на нас своим пронизывающим и внимательным взглядом, будто гипнотизировал.

— Нет, барышня, сейчас Федька вернется и отвезет вас домой, он за газетами для хозяйки пошел, — пронесся ответ в голове.

— Во, попали, куда попали, — оглядела нас Таня.

Через минуту к нам подбежал симпатичный парень лет шестнадцати, голубоглазый, с нечесаными русыми патлами. Проведя по волосам пятерней, быстро поклонился и запрыгнул на место кучера, под мышкой у него были свернуты трубочкой газетные листы.

***

— Что будем делать? — спросила Таня.

— Здесь мы точно оставаться не будем, — решила Наташа.

— Поехали, посмотрим, — позвала я.

Ехали мы, не спеша. Впереди показался деревянный мост через реку Вятку, но мы свернули направо. Дальше путь шел вдоль берега реки.

— Куда это нас везут, — не унималась Таня, поглядывая в окно фаэтона. И ворон, и кучер ее вопрос то ли не расслышали, то ли проигнорировали.

А мы тем временем подъезжали к тому болоту, которое в будущем будет гордо зваться Вересниками, а ныне слобода Большая Кикиморская. С одной стороны дороги тянулись склады, деревянные избы, украшенные резными наличниками, с другой: Вятка-матушка с баржами и мелкими плоскодонками, транспортирующими товар местных ремесленников. Пароходы, выпуская черный дым, величественно везли важных пассажиров. Погода стояла теплая, навигация по реке уже открылась. Среди ив и тополей на окраине слободы стоял добротный деревянный домик с садом. Округа радовала молодой листвой, а органы обоняния напрягались запахом конского навоза. Начало мая выдалось сухим, слякоти не было. Дорожка к дому была плотно уезжена. Отлично, даже туфли не испачкала. Это я к тому, что в двадцать первом веке на все лады пресса жестко критиковала наши кировские дороги. Поэтому никто из нас не питал надежд на то, что в девятнадцатом веке качество дорог будет лучше.

Мы зашли в дом по настоянию ворона. Федор, с видом заправского конюха, начал распрягать лошадей. Размеры дома снаружи оказалось обманчивым, изба оказалась просторной.

— Хоромы какие, а с виду не скажешь, — заметила я и принюхалась, в доме пахло мелиссой.

— Эльга, я их привез, — раздалось у нас в головах.

— Ладно ли прошло все? — спросила старуха.

— Да, — ответил немногословный пернатый.

— Заходите, барышни, не бойтесь, я молоденькими девами не закусываю, — усмехнулась узкоглазая, аккуратно одетая в льняное платье с темным передником, старуха. Седые пряди выбивались из-под цветастого платка.

— Якутка, что ли, — вырвалось у меня.

Старуха вопросительно посмотрела.

— Кожа белая, без желтого тона, значит не китаянка и не кореянка, эпикантусы в углу глаз говорят об азиатских корнях, цвет радужки не карий, значит северянка, — ответила я на немой вопрос.

— Почти угадала, барышня, я эвенка, с Севера в ваши края пришла. Позже свою историю вам поведаю, давайте наперво с вами разберемся, — посмотрела на нас старуха своими бесцветными бледно-голубыми глазами.

— Долго в пути были, истомились барышни, сейчас трапезничать будем, пост миновал, с апреля ужо разговелись, — пригласила жестом она нас за стол, разливая по глиняным стаканам молоко и ломая горячий каравай. От хлебного аромата рот наполнился слюной.

— Как мы здесь оказались? — Наташа оглядела комнату, тканые половики на полу, ситцевые шторы на окне.

— Можно нас обратно перекинуть, домой? — умоляла Таня.

— Я вас сюда не для того переместила, дабы обратно возвращать, — возразила старуха.

— Мы попали в магический мир? — обнадежилась Таня.

— Бог с тобой, что мелешь-то, барышня, — уставилась на нас старуха как на полоумных.

— Сейчас нам палочку волшебную выдадут, — улыбнулась я. — Не, обращайте внимания, она книг про попаданцев начиталась.

— Я их читаю, а кто-то их пишет, не будем показывать пальцем на того, — покосилась на меня Таня.

— Довольно, — рыкнула старуха. — Выбору у вас нету. В земли вятские явился колдун, коий для своих обрядов пользует юных девиц. Он скрал души трех гимназисток, приставы отыскали их тела в подвале гимназии в коме, я призвала ваши души в эти тела, и вы смогли в них зацепиться только потому, что вы кровные сродичи этих девиц, — рассказывала старуха.

— А мы тут при чем? — удивилась Наташа. — И как по-вашему мы будем общаться с нашими потенциальными семьями? Они же сразу поймут, что мы не они.

— Вы из благородных семейств, гимназию лишь недавно окончили, а тут такое. Три бездыханных девы явили мне прошлым днем, ибо в губернской больнице дохтора молвили, что они бессильны. Сродичам вашим я поведала, что вы весьма слабы, находитесь в беспамятстве, что пробудете у меня полное лето, покамест не восстановитесь до конца. За это время вы усвоите мои веды и поможете погубить колдуна. Стара я стала, одна с ним не справлюсь, а вы трое и губернии и себе споможете, — закончила она.

— А как мы себе поможем?

— А так, что это ваши прародительницы, и ежели они погибнут, то не будет ни вас, ни ваших близких в вашем грядущем. Вы проживете здесь полную жизнь и в свое время переродитесь снова в своем мире, — резюмировала старуха.

— А как же души наших родственниц? — уточнила сердобольная Таня.

— Их я уже вызволить не смогу, — созналась старуха.

— А на что мы будем жить? — уточнила расчетливая Наташа.

— А как мы будем ловить колдуна? У вас есть план? А мы снова не пострадаем, раз он уже украл наши души, что помешает ему это сделать снова? — завалила я вопросами старуху.

— Для этого вам придется усвоить мою науку, — ответила Эльга.

— Феоклист мне поведал, что одна из вас сродни нашего счетовода, то есть истину умеешь выделить, — размышляла Эльга.

— Это называется анализ, — высказалась Наташа.

— Не умничай, и поменьше мудреных слов молви, — окоротила ее старуха.

— Чтобы выискать колдуна, пойдешь служить к Сергею Ивановичу Медякину. В жандармерию или полицию тя не возьмут, а барон сей хитроумный частным сыском промышляет, за секретаря побудешь, да с бумагами подсобишь, поищи сведения о девках пропавших. Думается мне, что ваши прабабки не единственные девы, кои пропали за последнее лето, — начала строить планы старуха.

— И он меня примет на работу? — удивилась Наташа.

— Его как раз наняли искать пропавших барышень высокопоставленные чины, вот он и гонится по следу, а я ему помощь в деле сем обещала. Барон не отвертится, примет тя, никуда не скроется, — заявила старуха.

— Ты, — ткнула она пальцем в Таню, — будешь помощницею Петра Петровича, нашего патологоанатома в губернской больнице, я с главным врачом согласую то.

— Я, собственно, ветеринар, — возразила Таня.

— Ведаю, но коновалами, у нас мужчины служат, ветеринарные пункты в основном лошадок пользуют, тяжко тебе будет с большими животинами управиться. А так, може чего странное среди убиенных девиц сыщешь, — заявила ей старуха.

Таня совсем сникла, возиться с трупами очень не хотелось. Но для себя решила, что это временно, найдем колдуна, и она выйдет замуж и не будет ни о чем печалиться. Мотнув головой в знак согласия, она присела на корточки и погладила Чарли.

— Эй, писательница, — очередь дошла до меня, и она ткнула в мою сторону пальцем.

— Ага, Агата Кристи, — хохотнула Наташка.

— Станешь корреспондентом, соглашение с редактором Сергеем Антоновичем Андреевским я устрою, пойдешь в Вятскую газету, в Губернские ведомости тебя вряд ли примут, даже связи кровные не подсобят.

Все известия свежие в руках репортеров, так что не проморгай значимое, надеюсь это поможет нам в сыске сего лиходея.

— А как я буду работать корреспондентом, если не знаю вашей письменности? — удивилась я.

— Не лукавь, девка, Феоклист сказывал, что ты у себя там три класса церковно-приходской школы окончила и нашим языком ведаешь, — злилась старуха.

— Я читать умею, а писать, нет, — возразила я.

— И мы не умеем, — присоединились подруги.

— Ладно, выучу вас грамотству, чем вы только в своем веке маялись, — удивилась старуха.

— А если мы пересечемся с родственниками? Мы их даже не знаем в лицо? — продолжила я.

— Я не велела вашим сродичам, прежде целого месяца вас навещать, а дальше фамильяры вам подсобят, — пояснила старуха.

— Какие фамильяры, — вырвалось у Тани.

— С которыми вы ко мне явилися, — ткнула пальцем в Чарли старуха.

Макс забрался под скамейку и не высовывал носа. Не похоже на него, — заглянула я под лавку и погладила котика.

— Вам придется с ними почаще беседовать и учиться их разуметь, — начала старуха.

Эльга быстро налила две плошки молока и позвала пса и кота.

На удивление наша живность осмелела и подошла к еде.

Макс с жадностью начал лакать молоко, видимо, проголодался, Чарли последовал его примеру. Старуха бросила псу пару кусков хлеба, которые Чарли мгновенно проглотил.

Довольный Макс вдруг запрыгнул на колени к ведьме, она ласково погладила котенка, в это время беззвучно шевеля губами. Потом, почесала за ухом Чарли, не переставая бубнить.

— У меня нет фамильяра, — с облегчением выдохнула Наташа, что разговаривать с животными не придется, сомневаясь в здравом уме пожилой женщины.

— За тобой Феоклист покамест присмотрит, потом изберешь себе кого-нибудь, — сказала старуха.

— Феоклист — это ворон, который нас сюда притащил? — уточнила я.

— Да, весьма мудрая птица, однако, он и мне надобен, так что скорей определяйся с фамильяром, — обратилась она к Наташе.

— Феоклист, спроводи ее завтра в лес, дабы себе кого присмотрела, — приказала старуха ворону. Тот согласно каркнул.

— В апреле у нас вылупляются птенцы, к маю воронята окрепнут, да и на крыло станут, изберешь себе птенца да имя дашь, — наставляла Эльга.

— А почему не кот или пес?

— Чересчур долго ждать, покамест подрастет и возиться долго, у твоих товарок уже подросшие кутята, их можно учить, и они привыкли к своим хозяйкам.

— Пойдемте, барышни, покажу вам вашу светлицу, — позвала старуха.

— Мы что, вместе будем жить? — воспротивилась Таня.

Нам с Наташей это тоже не понравилось.

— Потерпите, дома будете капризничать, — усмехнулась старуха.

— Но тут ведь много комнат, — спросила я.

— Эта светлица моего внука Федьки, — показала она на дверь, рядом с нами.

— Эта зелейная, я в ней отвары варю, да настои делаю от разных хворей, — прошла она дальше.

— В этой болящих врачую, — открыла нам дверь и показала на три широкие лавки, накрытые стегаными одеялами и стол со стулом.

Мы зашли в свою комнату, в которой находились три деревянные кровати, с резным изголовьем, и напротив каждой красовался большой крашеный сундук с крышкой на железных петлях.

У окна стоял длинный стол с тремя стульями. На столе лежали три толстые тетради в кожаных переплетах, стопка серых листов, стакан с химическими карандашами и подсвечник с восковой свечой.

— А зажигалка где? — спросила я. — Чем свечу зажигать?

— Короб со спичками на полке у печи почивает, — поняла она.

— Общага, — прокомментировала Таня.

На веревке над окном была закреплена ситцевая бледно-зеленая штора с вышитым по краю старинным орнаментом.

— Сей узор — ваш оберег, сюда никто не сможет проникнуть без вашего ведома, пока сами гостя не позовете, — пояснила старуха.

— Руны, — прокомментировала я. Она кивнула.

— Перемалюйте их себе в тетради и на сердце удержите, чтобы с закрытыми очами могли начертать, — высказала пожелание старуха.

— В сундуках нарядья гляньте, их ваши сродственники привезли еще вчера.

А ныне запомните: красная ордь — писательнице, имя-то у тебя редкое, видно, матушка твоя баллад начиталась.

* (Баллада «Светлана» написана В. Жуковским в 1813г, одно из самых известных произведений того времени).

— Ну да ладно, корреспонденты зачастую себе диковинные имена выдумывают. Да еще и аура у тебя красная, сильная, жаркая, тебе придется научиться держать свои капризы в узде, — просветила меня старуха.

— У тебя ордь синяя, — показала она на кровать Тане.

— Энергия твоя яко туман или река, все острые углы обтекает, она умиротворяет. Смотри, реку свою в топь не обрати.

— А тебе достается желтая ордь, энергия твоя за безопасность и рассудительность стоит, чересчур расчетлива ты, памятуй, не всяк муж бабу прозорливую стерпеть может, — обратилась она к Наташе.

— С утра начнете учиться даром своим владеть, с фамильярами речь вести, да письму нашему обучаться, а ныне — спать, — приказала старуха и задула свечу.

Мы рухнули на кровать без сил: хоть и не слишком утомились физически, но перенесенные нервные потрясения изрядно измотали.

Даже не было сил обдумать произошедшие события. Мы не балуемся наркотой и не курим травку, так что это точно не галлюцинация. Да и в коллективное безумие не верится — может, это был сон. Вот завтра и посмотрим.

Утро застало нас с петухами все в том же 1894 году. У Эльги не было другой живности, кроме Феоклиста и пары гнедых, но вот соседские петухи драли глотки почем зря.

Сад впечатлял и размерами, и ухоженностью, а ведь она старуха древняя, интересно кто ей помогает. Вскоре мы это выяснили.

— Пока не шибко жарко, надо посадить овощей, — распоряжалась старуха, управляя нами. Мы копали грядки, сажали лук, репу и какую-то неизвестную траву с терпким запахом семян. За домом стоял глубокий колодец, и цепь медленно наматывалась на барабан, пока я вращала рукоять. Ведро, наконец, появилось в пределах досягаемости.

— Достаньте его, — попросила я подруг, придерживая рукоять.

Набрав полную бочку, стоявшую под водостоком сбоку от дома, мы умылись и пошли есть, завтрак один в один был похож на вчерашний ужин.

— Эльга, расскажи о наших семьях, — попросила я, отламывая ароматный кусок от каравая и запивая его молоком.

— Оттрапезнуйте сперва, потом письменству начнем учиться, а потом и о сродствениках ваших поведаю, — возразила старуха, жуя хлеб.

— Странно, старуха такая старая, а зубы целые, — заметила я.

После завтрака вернулись в нашу комнату.

— Ну, что, барышни, садитесь, внимайте да записывайте, — начала старуха, положив перед нами алфавит, объясняя правила правописания.

— «Еръ» есть на конце почти всякого слова согласной кончающегося, а едаже оно мужскому роду знак: Александровичъ, например. Да что я молвлю, Федька вчера газет для вас купил, гляньте их, на чтение испытайте.

Глава 2 Новая жизнь

Я взяла Вятскую газету, Наташа пыталась прочитать Губернские ведомости, Тане досталась Вятская Речь. Мы пробежались глазами по страницам.

— Много архаичных слов, на это читать уйдет уйма времени, — высказалась Татьяна, глядя на нас.

И я начала читать вслух:

— «Печальные вести с России: известия о здоровье Его Императорского Величества Александра III порождают сеять глубокую тревогу среди всех верноподданных. Монарх, чей державный ум и крепкая рука долгое время служили оплотом для Российского государства, находится на грани жизни и смерти. Очевидно, что трон перейдет к наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу. В сие важное время благородная общественность великие надежды на будущего императора возлагает, веруя, что он с честью продолжит славные традиции своих предшественников, мудростью и справедливостью в управлении Великой империей руководствуясь. Вера в крепость династии Романовых вселяет надежду на мирные и плодотворные времена» — корреспондент Вятской газеты В. И. Леднев.

— В принципе, понятно, что пишут, — решила Наташа, откладывая газету на стол.

— Дело в том, что мы должны научиться говорить, как местные, избегая современного акцента, — сказала я.

— Надо больше прислушиваться к Эльге, она вроде бы грамотная и писать умеет, — предложила Наташа.

— Выйдем на новые места работы и будем подражать местным, — высказалась Таня.

***

Через час к нам зашла Эльга и позвала нас в лес. Феоклист, Макс и Чарли сопровождали своих новоявленных ведьм, как верные фамильяры.

Шли неспешно по городской черте, пересекли Николаевскую и Ивановскую улицы. Вышли к Ямской площади, а дальше по деревянному мостку через узкую нитку — Хлыновку.

Лес был хоженый, видно, что горожане не гнушаются пользоваться его дарами. Однако утоптанными тропами старуха нас не повела, и нам пришлось пробираться сквозь чащу. Перепуганные птицы взмывали с насиженных мест.

— А зачем мы в лес идем, за грибами и ягодами еще рано? Наташе фамильяра искать? — отворачиваясь от назойливой ветки, пытающейся выколоть глаза, спросила Таня.

— Трав собрать, ибо некоторые из них в это время в силу вступают. Меня все Эльгой-травницей кличут, за травами да настойками ко мне бегают, — рассказывала старуха.

Мы переглянулись, кроме зверобоя, ромашки и подорожника мы особо ничего и не знали, о чем и поведали Эльге.

Старуха снова посетовала на нашу дремучесть.

— Зверобой в цвету собирают, — пояснила она, — рано еще.

Через полчаса продирания через кусты и буераки мы вышли на поляну, залитую солнцем. Обдирая с подола колючки и прилипшие листья, огляделись. Красота. От созерцания прекрасного нас оторвала Эльга.

— Гляньте, это безденежник — он от испуга и нервных потрясений, это тысячелистник — он раны врачует, крапива — кровь останавливает, о ромашке вы сами знаете, — показывала старуха.

Мы набрали трав целые корзины, и вдруг наш ворон громко каркнул.

— Ступайте скорее, нас Феоклист зовет.

Пройдя поляну, снова забрались в непролазные дебри, длинные подолы юбок цеплялись за каждый куст.

— Черт, как же джинсов не хватает, может брюки в моду введем, — предложила Таня.

— Не призывай черта, явится ведь. В сундуках ваших амазонки для верховой езды я видела, с мужскими портками, срам один, — выдала нам старуха.

— Мы, что, должны уметь верхом на лошадях скакать? — по-своему оценила Наташа услышанное.

— И музицировать, — рассмеялась я.

— А вы что, не умеете ли? — удивилась старуха.

— Нет, — хором ответили мы.

— Да что же вы за неучи такие, чему вас там в вашем веке обучали, — злилась старуха.

— Ну, почему, мы вполне прилично играем на нервах, — резюмировала я.

— Умная, вижу, — язвительно бросила она.

Я поспешила отскочить в сторону.

Ее клюка, на которую она опиралась всю дорогу, взмыла вверх. Теперь Эльга пыталась меня ей стукнуть, но дотянуться не смогла.

— Бить детей, непедагогично, — выдала я, косясь на старуху.

— Дитятки, — хмыкнула она. — Учились бы усерднее, без побоев бы обошлось.

— Мы так не договаривались, и не напрашивались в эти тела, это вы нас сюда призвали, и будьте добры вести себя адекватно, — выдала Наташа.

А старуха еще сильнее разозлилась:

— Продолжай-ка разговаривать мне.

Ворон сидел на толстой ветке ольхи и вслушивался в нашу перепалку.

— Кого ты мне привел, — бросила старуха на него косой взгляд.

— Не гневайся, хозяйка, они разумные, университеты окончили, — пытался успокоить ее Феоклист.

На верхней ветке было гнездо. Туда периодически залетали и вылетали черные как смоль воронята.

— Лезь, выбирай, — приказала старуха Наташе.

Наташа обошла вокруг дерева, потрогала на прочность нижние ветки и отошла в сторону.

— Феоклист, а ты не мог бы мне помочь выбрать фамильяра? — попросила она, косясь на старуху.

Ворон подлетел к гнезду, схватил одного птенца и выронил его прямо в ладошки Наташе, которые она подставила лодочкой.

— Имя фамильяру придумать хватит толку? — вопросительно посмотрела старуха на Наташу.

— Нарекаю тебя Лок, — выдала пафосно Наташа.

— Что за клок сей? — удивилась старуха.

— Не клок, а Лок, жил такой философ в семнадцатом веке Джон Локк, вот в честь него и назвала, — начала объяснять Наташа.

— Все у вас с выкрутасами, одно слово — аристократки, что в этом веке, что после, — покачала головой Эльга.

Мы возвращались домой, когда старуха продолжила нас учить.

— Общайтесь с фамильярами, со временем они начнут вашу речь разуметь и ответ дадут. А до тех пор наблюдайте. Фамильяр чует зло, и, если против вас кто намеревается на лихое, он вам подскажет. Ваших сродственников он тоже распознает, ведь призван охранять ваш род, а уж зов крови