Оглавление

Глава 1

В дремучем лесу стоял терем. Люди туда не ходили, ибо мест этих не знали, а тот, кто знал, тот давно забыл, кроме троих путников, пробирающихся сквозь лесные дебри и оставляющих позади родное княжество и прежнюю жизнь.

У ночного передвижения были свои неудобства: то кусты цеплялись за одежду, то под ногами попадались корни огромных деревьев либо норы животных. Идею прокладывать себе дорогу мечом, даже когда на пути встречались заросли жгучей крапивы, все единодушно отмели, не желая оставлять за собой следов и тем самым облегчать задачу княжеской дружине. По этой же причине они отказались от лошадей. На плечи тяжко давили узлы со скарбом, к тому же пот нещадно заливал глаза, но никто не помышлял о привале.

Марфа шла впереди. Каждый раз, когда деревья редели, она вскидывала голову, сверялась со звездами и снова вела всех через кромешную тьму. В путь они вышли еще на закате, поэтому глаза уже привыкли к ночи и могли различать стволы деревьев и кустарников. Еще не старая, но уже и не молодая, Марфа двигалась на удивление проворно. Поверх поневы на талии был повязан кушак, за который Марфа заткнула кинжал в ножнах. Иногда она тянулась к нему и, убедившись в сохранности, шумно выдыхала. За Марфой еле поспевала ее дочь Ярослава, готовая вот-вот разрешиться от бремени. Мать иногда с беспокойством поглядывала на нее. И замыкал цепочку Ладимир, который держался поодаль от женщин. Он то и дело останавливался, чтобы осмотреться, после чего еще плотнее сжимал рукоять меча. Пройдя, со слов Марфы, лишь седьмую часть пути, все изрядно выдохлись, потому старались идти молча, лишь иногда просили передать бурдюк с водой или слушали новые указания.

— Ночь нынче короткая, поспеть бы реку перейти, а дальше болота. Ратибор не сунется, — сказала она скорее сама себе.

— Зря надеешься, — с сомнением откликнулся Ладимир. — Единственная, кто мог обуздать нрав князя, сегодня померла. А спешность его решений нам во вред. В одном согласен — поторапливаться надо, пока нас не хватились, хотя чутье подсказывает, что уже идут по следу. — Вдруг он спохватился: — А как же с тем болотом, которое дальше?

— Там без хорошего провожатого увязнут.

На какое-то время они снова погрузились в молчание, только Ярослава иногда останавливалась, чтобы перевести дух, и все чаще хваталась за живот. От Ладимира не ускользнуло, что она старалась незаметно приглушить стоны рукой, но чем дальше они углублялись в лес, тем хуже ей удавалось их сдерживать.

Вдруг Марфа остановилась. Она навострила уши и принюхалась. Казалось, что эта женщина с закрытыми глазами может одолеть дорогу через лес.

— Близко, уже близко. Только бы найти… — Марфа не договорила и рванула с места, но громкий стон Ярославы заставил ее вернуться.

Ярослава, опершись рукой о ствол дерева, другой рукой придерживала низ живота. Ладимир тут же поспешил к жене.

— Давай я понесу тебя.

— Нет, — еле слышно сказала Ярослава и стала оседать. — Реку придется переходить вчетвером.

— Ступай вперед и отыщи морду лютого, — Марфа обратилась к Ладимиру. — Тут мы без тебя управимся.

— Лютого? — недоуменно переспросил Ладимир.

Ярослава громко закричала и тут же прикрыла рот рукой. Марфа сбросила узлы, подлетела и, придерживая ее за плечи, помогла сесть. Где-то вдалеке, откуда они держали свой путь, протрубил боевой рог, заставив всех повернуть головы на звук.

— Поспеши. Зверь должен глядеть на воду, — чуть громче сказала Марфа и с опаской еще раз посмотрела в сторону их прежнего дома. — Я бы и сама его показала, да тут я нужнее.

Ладимир кивнул Марфе. Взглянув на жену, он с тревогой в сердце устремился вперед. Оставлять беззащитных женщин одних казалось ему плохой затеей. Через какое-то время голос Марфы и стоны Ярославы стали тише, в отличие от хора лягушек. Послышалось журчание воды, и Ладимир ступил на берег.

Месяц светил так, что можно было рассмотреть все в округе, а река искрилась серебристыми бликами. Ладимир не стал мешкать и побрел вдоль кромки воды, всматриваясь в деревья. Женщин он больше не слышал, только филин ухал в ночи да стайка летучих мышей изредка проносилась, хлопая крыльями. В чаще что-то зашевелилось, и Ладимир поднял меч. Из темноты показались сверкающие глаза, а затем и сама звериная морда. Рыжая беззастенчиво выбежала на берег, подошла к воде и принялась жадно пить. Ладимира интересовала не столько лиса, сколько место, где она остановилась. Из-за кустов, казалось, наблюдает другой зверь, куда крупнее. Он подошел к кустарнику, но тут ночь пронзил детский плач. Напуганная лиса показала напоследок оскал и, обогнув кусты, скрылась из виду.

Ладимир подошел к месту, где ранее сидело животное. Камень высотой по пояс взрослому человеку, причудливой формы, будто высеченный чьей-то рукой, напоминал волчью голову. Чтобы не пришлось заново искать это место, Ладимир сбросил скарб и помчался в лес.

Дорога назад заняла у него гораздо меньше времени. Когда Ладимир добрался до женщин, то облегченно выдохнул: Ярослава стояла и баюкала на руках укутанного в одну из его рубах младенца, Марфа водила руками по телу дочери, а от ее ладоней исходило легкое свечение. Увиденное не было для Ладимира чем-то необычным, он только подошел к жене и склонился над ребенком, желая познакомиться.

— Мара, — улыбнулась Ярослава, показывая дочь мужу.

Ладимир просиял в ответ и поцеловал девочку в лоб. Идиллию разрушил новый клич боевого рога. Все такой же глухой, но значительно ближе, чем первый. Марфа метнулась к узелкам, ловко перекинула их через плечо и со значением посмотрела на Ладимира.

— Нашел, — ответил он на ее немой вопрос.

Коротко кивнув, она пошла вперед, остальные следом.

— Зачем в рог трубят? Разве они тем самым не дают понять, что уже близко? — шепотом спросила Ярослава.

— То не враг наш, а друг, — также шепотом ответил Ладимир и, немного подумав, добавил: — Я надеюсь.

Выйдя на берег, Ладимир пошел вперед — показывать дорогу. Завидев помеченное место, Марфа опередила зятя и склонилась над каменной головой. Проследив за взглядом волка, она развернулась и без раздумий вошла в реку. Марфа по колено в воде какое-то время постояла, посмотрела на небо, а потом обернулась и поманила остальных за собой:

— Ступайте за мной и никуда не сворачивайте.

Ладимир, взвалив груз себе за плечи и заткнув меч за пояс, протянул руки к Ярославе:

— Позволь ее понести.

— Я сама, — покачала головой Ярослава и, прижав Мару ближе к телу, пошла следом за матерью.

Придерживая ребенка одной рукой, другой она украдкой на ходу пыталась смыть кровь с одежды.

Течение близ берега было легким, но чем дальше, тем сильнее волновалась река, а ее ширина, особенно в ночи, казалась непреодолимой. Марфа вела странным образом — наискосок; иногда останавливалась, сверялась с небом и махала им, зовя за собой. Сапоги Ладимира насквозь промокли, так же как и подолы женской одежды, затрудняя путь. Как ни странно, глубина реки не уменьшалась и не увеличивалась, всегда оставалась чуть выше колена. Ладимир попробовал отвести одну ногу вбок, но не нащупал дна. За все время никто не проронил ни слова, даже Мара молчала на руках у Ярославы.

Наконец достигнув суши, женщины вздохнули с облегчением. Ладимир же отвел взгляд от недавно покинутого берега и сказал:

— Надобно схорониться.

Добежав до деревьев, они спрятались за раскидистой плакучей ивой. Длинные ветви надежно укрывали под своей завесой беглецов и при этом не мешали следить за происходящим по ту сторону реки: как появились люди, как кто-то зажег факел.

— Мы больше не вернемся?

Ладимир понял по голосу, что Ярослава плачет. Вместо ответа он только приобнял ее.

— Поутру сделаем привал возле болот, — прошептала Марфа.

Она отжала подол поневы и скрылась среди деревьев. Ярослава, отпрянув от мужа, проследовала за матерью. В последний раз Ладимир взглянул на дружинников Ратибора, рыскающих на противоположном берегу. Ему показалось, что он разглядел знакомый силуэт с рогом в руке. Еще сегодня все эти люди были в его подчинении, а теперь происходящее казалось дурным сном.

Терем, что находился почти на границе княжества, и изгнание — вот что ожидало его семью. Одолеваемый тяжелыми мыслями, Ладимир растворился в лесной глуши.

Глава 2

По другую сторону леса на возвышенности раскинулся город. Крыши деревянных теремов виднелись за опоясывающим его бревенчатым высоким частоколом. От края чащобы вверх по крутому склону тянулась дорога, ведущая к городским воротам с дневавшей и ночевавшей там стражей. На подступе к ним слева виляла лентой скрывающаяся далее за лесом река.

Ладимир возвратился из соседнего княжества и теперь спешил к любимой Ярославе. Миновав городские ворота, он отпустил сопровождавших его дружинников, прежде приказав доложить князю об обстановке.

Мимо него сновали горожане, а также те, кто спешил покинуть город засветло. В основном это были торговцы на телегах, заваленных всякой утварью, а также те, кто передвигался на своих двоих и нес с собой плетеные корзины.

Избы и терема были разбросаны по всему поселению, и лишь вблизи от двух главных площадей они ютились вплоть друг к дружке. Самую большую люди так и звали — Городская, она располагалась прямо перед входом в княжеские хоромы. Там в землю был намертво вкопан деревянный идол-истукан — древний старец, руки которого сжимали гусли. Высотой он превышал двух рослых мужчин, вместе взятых. С левой стороны от него стоял деревянный помост, откуда глашатай вещал зазубренные им указы князя; иногда на нем казнили или наказывали плетью, а во время пиршеств помост обряжали в пестрые ленты. Какое бы ни было событие в княжестве, горожане и деревенские со всей округи стекались сюда из любопытства или веселья ради.

Городские жители не скупились на украшение своих жилищ и, порой откровенно соревнуясь, пытались примостить деревянные кружева не только к окнам, перилам или козырькам крыш, но и пустить их везде, где можно, даже на лавочках перед домом. Городской колодец тоже не оставили без внимания: его колесо, крыша — все было в ажурной резьбе. В узоре чаще всего изображались звери, птицы. Резьба была повсюду, так как деревьев в Красногорье было в избытке — величавый лес занимал большую часть княжества.

Проезжая мимо торговой площади, Ладимир замедлил коня, поскольку последние обозы преградили ему путь. Посреди дороги мужичок выменивал бочонок с медом на прялку у старушки.

— Мед свежий? — возмущалась старушка. — Это какие же пчелы тебе медом подсобили, зимние или весенние? Колесо тебе от прялки и ничегошеньки более, а лучше шиш тебе, и за него еще спасибо скажешь. Дурить меня вздумал!

Бойкая старушка рассмешила Ладимира, но, обратив на себя внимание спорщиков, он тут же сменил выражение лица на подобающее его статусу: сурово на них поглядел. Худой мужичок с рыжими волосами залился краской, а старушка наоборот — выпрямилась, поправила на голове платок и, смерив нерадивого торгаша надменным взглядом, обратилась к Ладимиру:

— Милостивый воевода…

Ладимир заметил, как на ее словах мужичок пробежался глазами по его одеянию, по мечу, что носили только воины или представители знатных родов, и задержался на наборном поясе. Его украшали многочисленные металлические пластины, а вдоль самого пояса тянулась вышивка — ветки дерева, чем тот отличался от поясов обычных дружинников.

— Так вот, — старушка, увидев страх на лице мужичка, еще больше приободрилась. — Этот вот решил меня надуть. Сначала он всучил мне мед заместо моей прялки, и я уж обрадовалась, как он выдал на прощание: «Мед свежий», — передразнила она пискляво. — И тут я насторожилась: еще земляника не созрела, а он про свежий мед толкует. Решила я, стало быть, его проверить, а он бодяжный. И тогда…

— Милостивый воевода. Иль как к вам обращаться? — взмолился мужичок. — Не гневись. Готов отдать в придачу к бочонку еще и кринку с медом, только бы князь не узнал. Плетей не хочу, да и домой без прялки мне дорога заказана, женка изведет. А дома надо всех кормить, у меня там дети.

— Что же ты о детях не побеспокоился раньше, а? — старушка подняла на него голос. — И сдался мне твой мед вместе с кринкой, могу дорогу подсказать, куда тебе…

— Достаточно, — Ладимир поднял руку, и старушка на полуслове замолчала.

Ладимир грозно уставился на провинившегося мужичка, тот даже боялся шелохнуться в ожидании своей участи.

— Ты, — обратился он к нему, — как только медом свежим разживешься, то принесешь почтенной, — он указал на старушку. — Да прялку вернуть придется.

На лице мужичка отразилось облегчение. Сняв шапку, он вытер пот со лба, который вовсю уже струился, как ручей.

— А теперь ступайте, — сказал Ладимир и напоследок добавил: — Я прослежу за исполнением моего наказа.

Мужичок поклонился раз шесть подряд, поставил прялку перед старухой и, схватив бочонок, живо зашагал в сторону городских ворот к своей телеге.

— Вот сразу бы так, — не сдержалась старушка.

Она схватила прялку и, тоже отвесив поклон, насколько ей позволил возраст, ушла в другом направлении.

Ладимир, усмехнувшись, подстегнул слегка коня и двинулся дальше, а толпа зевак стала расходиться по своим делам.

— Стоило только вернуться, а уже порядок наводишь, — послышался знакомый голос за спиной.

Ермолай нагонял друга. Чуть ниже ростом, волосы еще светлее, чем у русоволосого Ладимира, будто в молоке искупался, но длиннее до плеч.

— Тебе даже говорить ничего не надобно, от твоего вида даже кони в ужасе бегут, — припомнив случай из детства, не унимался посмеивающийся Ермолай. — Может, поэтому ты так долго не женился? Хотя девицам ты мил. Может, тоже брови насупить, авось и я женюсь?

Поравнявшись с Ладимиром, он пустил коня помедленнее.

— Уж лучше тут же разберусь, чем дойдет до… — не окончив фразу, Ладимир устало вздохнул.

— Это верно, — перейдя почти на шепот и уже без тени улыбки сказал Ермолай и огляделся, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает. — Свезло нам, что Ратибор женился, хоть присмирел. А то былая отцовская слава покоя ему не давала. Столько раз он подводил нас к войне, и столько раз ты его выручал, взять хотя бы тот случай, когда ты…

Ладимир настороженно окинул округу взглядом. Они уже миновали торговую площадь, а чуть подальше, через дорогу, начиналась городская, на которой виднелись первые клети княжеских хором. Ничто не могло сравниться с внешним великолепием и убранством этого жилья во всей округе. Оно возвышалось над городскими постройками, а в длину было настолько велико, что могло вместить в себя несколько огромных теремов. По обе стороны от высокого крыльца, что вело к главному входу, стояло два пузатых бревна, на которых мастер вырезал всевозможных мифических созданий. Ни в одном жилище, даже в тереме, принадлежащем главе знатного рода, не было столько окон, сколько в этом. Что уж говорить о простолюдине, который только и мог, что с завистью смотреть на рамы, богато украшенные слюдяными цветными пластинами. Хоромы изнутри представляли собой всевозможные клети разной величины, и самой главной из них была гридница, которая могла вместить в себя порядка четырехсот человек. В ней Ратибор в обыденное время занимался государственными делами, принимал гостей, мог закатить пир по случаю какого-нибудь праздника. Была там также поварня, где стряпали еду, погреба и опочивальни. У каждой клети было свое предназначение, а соединялись они между собой переходами или по-простому сенями. С непривычки в них запросто можно заблудиться, Ладимир же по долгу службы знал все пути наизусть.

— Тише ты, Ермоха. А то даже я не смогу тебе помочь, — Ладимир выровнял коня. — Хотя ты прав в одном — Святогор был достойным и мудрым государем.

— Говорю как есть, Ладимир, — пожал плечами Ермолай, но голос все же сделал тише. — Ежели будет артачиться на Борислава, то дружина вилами будет сражаться, после прошлого похода силы мы еще не восстановили ни в мечах, ни в воинах. А повод у Ратибора всегда найдется, да уже имеется. Вон намедни на болоте парнишку нашли — весь седой. Тебе ли не знать, чьих рук это проделки? С этими болотами нужно что-то делать. Не слышал еще, как их нынче в народе кличут? Гиблые. — Ермолай недолго помолчал, а потом спохватился: — А как старина Доброслав поживает? Задержался ты в этот раз в Волчьем Хребте.

Если слова друга Ладимира и встревожили, то он не подал виду, а только неодобрительно покачал головой.

— Как сызмальства болтал ты много, так и не изменился. С болотом разберемся, а тут как? Многое ли изменилось в мое отсутствие? Только покороче, — почти с мольбой обратился он.

— Ох, ты ж, верно, к Ярославе спешишь. Так и быть, вот тебе покороче, — ухмыльнулся Ермолай, не обидевшись на слова друга. Он поправил рог, который свесился со спины и болтался под рукой, и продолжил: — Не далее чем вчера кое-что приключилось. Решили двое побрататься по старым обычаям на развалинах капища, так вместо этого сцепились, как молодые козлы, да только рога еще не отрастили…

— Ермолай, — закатил глаза Ладимир.

— Да все спокойно, брат. Езжай и кланяйся от меня Ярославе, да про Марфу не забудь. А меня, вон, вижу, уже Яробор поджидает, — все еще посмеиваясь, махнув рукой на прощание, он развернул коня.

Ладимир проезжал мимо городского колодца, у которого, как обычно, ближе к вечеру толпились женщины. Те, что уже набрали ведра, цепляли их на коромысло и возвращались домой, а на ходу судачили. Ладимир вспомнил, как впервые повстречался здесь с Ярославой, когда решил напиться в жаркий день. Тогда у колодца так же толпились девицы, некоторые откровенно заглядывались на статного жениха, а он заметил только одну, да так, что отпустил колесо и зашиб пальцы на руках, после чего густо покраснел. Ярослава оказалась не из робких, она смерила его взглядом и одним жестом попросила рассмотреть ушиб. Растерявшись, он подал ей здоровую руку.

— Другую, — засмеялась она, отчего он покраснел еще сильнее. — Быть может, у Купавы найдется что-нибудь по такому случаю.

Не имея ни малейшего понятия, кого она имеет в виду, в этот раз он протянул нужную руку. Едва ее пальцы коснулись ушиба, как горячая волна пробежалась по телу Ладимира. Он не сомневался, с ней произошло то же самое, он это почувствовал, как и теплое покалывание в пальцах, пришедшее на смену саднящей боли.

В Ярославе он души не чаял. Хотя порой она и была упрямой, он любил ее за доброту и веселость. Сложности у Ладимира возникли, когда он решил на ней жениться. Марфа, узнав о выборе дочери, не испытывала особого восторга, и не избранник был причиной, она лишь хотела держать дочь подальше от князя. А знала она Ратибора не понаслышке, лечить ей приходилось не только простой народ, но и его дружинников. Стоило Марфе коснуться самой страшной раны, и на ее месте даже рубца не оставалось.

Ведьм в княжестве уважали, но только светлых. Тьму боялись, помня старый сказ о временах, когда предки чтили богов и приносили им жертвы в рощах. Тогда мор одолел род людской, скосив добрую их половину в государстве. История та давно обросла домыслами, и каждый ее рассказывал на свой лад. Кто говорил о виновнике, кто о виновнице, но в одном мнения сходились — человек тот обладал немалой колдовской силой и получил ее через темный ритуал. Кто-то говорил, что сила забирала жизнь человека лишь касанием, другие спорили, что хватало только взгляда. То, как извели виновника, никто не знал, но версии ходили разные.

Будущая теща всячески пыталась скрыть ото всех, что сила передается по материнской линии, поэтому они с мужем решили растить Ярославу подальше от столицы. Раннее вдовство не облегчило ей жизнь, хоть Святогор и был благосклонен к ней и всячески шел ей на уступки. Ведьмы, обладающие живительной силой, встречались крайне редко, потому князь очень дорожил Марфой. С приходом Ратибора перемены не заставили себя ждать: просьбы сменились требованиями, а затем и угрозами. Желая держать Марфу подле себя, Ратибор приказал ей перебраться в город в срочном порядке. Одно радовало ведьму — сила в Ярославе долго дремала, до шестнадцати лет.

Он вспомнил, как Ярослава уговаривала Марфу дать согласие на женитьбу то слезами, то угрозами. Так, Марфа, не в силах больше сопротивляться единственной дочери, усадила жениха за стол и долго вела с ним беседу.

Поддавшись воспоминаниям, Ладимир чуть не забыл свернуть на дорогу, ведущую к родному терему, который стоял почти на окраине города. Завидев знакомые окна, Ладимир пустил коня быстрее, и мимо него проносились терема и избы. В теремах жили знатные особы, где глава семейства, как правило, служил в дружине князя или занимался почетным ремеслом, а в избах жил народ попроще. Терем, в котором жил Ладимир, выделялся на фоне остальных своей величиной и свисающим с конька крыши деревянным полотенцем.

Едва он зашел в сени, как изнутри повеяло чем-то вкусным. От предвкушения встречи с Ярославой и хорошей трапезы настроение сразу же улучшилось, и Ладимир зашел в светлицу. Вроде бы обстановка была такая же, как и до женитьбы: печка, лавки, стол, — но при Ярославе все заиграло другими красками, причем в буквальном смысле. Она разрисовала печку цветами и животными, связала половик и накрыла им дверцу, что вела в погреб, а на полках прибавилось всякой кухонной утвари — глиняные и чугунные горшки, расписные плошки. Каждая мелочь делала жилище живым и гостеприимным.

Свою жену он нашел сидящей на корточках возле печи, она сметала мусор на совок, а ее длинная русая коса волочилась по полу.

— Чую-чую, человеком пахнет, — не поворачивая головы, весело пропела она.

— Ты погоди, я еще сапоги не снял, — усмехнулся Ладимир. — Если бы ты столько дней без передышки в пути провела, благоухала бы и не так.

Ярослава, кряхтя, попыталась встать, но не справилась из-за большого живота. Примостив меч возле стены и скинув суму на лавку, Ладимир бросился к ней на помощь. Как только она поднялась — кинулась мужу на шею, выронив при этом совок вместе с мусором. Долго она не выпускала его из объятий, а потом принялась придирчиво рассматривать. Заключив, что тому немедленно стоит сходить в баню, сама принялась хлопотать с едой.

После того как Ладимир себя привел в порядок и подкрепился, они вдвоем тихо вели беседу за столом. Он с беспокойством посмотрел на дверь: Марфы до сих пор не было. Его иногда посещало желание расспросить об ее редких таинственных отлучках. Исчезала она так на несколько дней, а когда появлялась, то вела себя как ни в чем не бывало. Ладимир каждый раз подавлял свое любопытство, поскольку тещу порой побаивался, но относился с большим почтением.

— А где матушка?

— С Купавой в лес отправились за травами. — Ярослава, подперев рукой щеку и облокотившись на стол, с улыбкой смотрела на него. Затем, округлив и без того большие серые глаза, зловеще добавила: — Ведьмы.

— Пора бы ей вернуться, скоро солнце сядет, — Ладимир посмотрел в окно и неодобрительно покачал головой. — Да и мой наказ тебя не оставлять не сдержала.

— Малой меня считаешь? — притворно разозлилась Ярослава. — Вы с матушкой словно сговорились.

— С таким-то животом уж точно не малая, — подразнил он. — Но я все же старше почти на десять годков. Да и срок уже близок, а повитуха из меня никакая, — добавил он серьезным тоном.

— Не волнуйся, скоро придет. Баню постоянно в тепле держим. А ты бы пошел да вздремнул.

Услышав про долгожданный отдых и представив себе мягкую перину с подушками, Ладимир, зевая, потянулся. Только он встал из-за стола, как во входную дверь с силой постучали, и, не дождавшись ответа, в светлицу вбежал Ермолай, весь взъерошенный и бледный, всем своим видом перепугав домочадцев.

— Нужна Марфа. Немедля. — На лице гостя каплями проступил пот.

— Что стряслось? — Сон Ладимира как рукой сняло. — Присядешь, может?

— Времени нет. — Он пытался отдышаться. — По поручению Ратибора я пришел.

Ярослава быстро, насколько позволяло ее положение, метнулась к лавке, где стояло ведро с водой и ковшом, и поспешила к Ермолаю. Ладимир забеспокоился о друге: тот места себе не находил, и уж если Ратибор его послал сюда, то дело должно быть срочное. Он не стал терять впустую время и, отлучившись ненадолго, переоделся в одежду воеводы. На ходу застегивая наборный пояс, с беспокойством посмотрел на Ермолая. За все годы, а знакомы они с самого раннего детства, он не видел друга таким подавленным.

— Что стряслось-то?

— Марфа нужна, — повторил Ермолай, отдавая пустой ковш Ярославе. — Княгине плохо и княжичу… Ивану. Умирают. Оба. — Он, не мигая, глядел в глаза Ладимира. — Он требует немедля доставить Марфу.

Ярослава громко охнула и многозначительно посмотрела на Ладимира. Он насторожился и, продолжая вести с ней немой разговор, еле заметно покачал головой. Ярослава насупилась и открыла было рот, но он не дал ей высказаться, обратился к Ермолаю:

— Марфа должна вскоре вернуться. Ступай, мы все передадим ей.

— Потом может оказаться поздно, — Ермолай поник.

— Подожди нас снаружи, — тихо сказала Ярослава. — Я могу помочь вместо матушки.

Ладимир закрыл глаза, и с его губ сорвался тихий стон, а Ярослава почувствовала себя неуютно, зная, что разозлила мужа. Ермолай так и продолжал стоять в дверях, не шелохнувшись.

— Ступай, друг мой, — повторил Ладимир.

Едва за гостем закрылась дверь, Ладимир обрушился на жену:

— Ты что творишь?

— Княжич всего лишь ребенок. Я смогу… — убеждала его Ярослава.

— Кроме меня, ты никого не исцеляла. Ты могла бы жить спокойно и не быть в услужении у Ратибора, как Марфа. А если дочь родится? Такую судьбу ей желаешь? Ратибор ведь не глуп — смекнет, что сила от матери к дочери передается. Зачем? Не посоветовавшись со мной! — Ладимира словно прорвало. — И то, что Марфа рассказывала, неужто запамятовала? Когда она была на сносях, сил ей не хватало в полной мере. А ежели что не так выйдет?

Любой бы на месте Ярославы испугался выражения его лица.

— Ермолай прав, нужно поторапливаться, — она гнула свое. — Княжич всего лишь ребенок.

Ярослава, не сводя молящих глаз с Ладимира, подошла к нему и провела рукой по его бородатой щеке:

— Прошу.

Еще немного поколебавшись и сам себя ругая за неспособность отказать жене, он нехотя кивнул. Возле крыльца их поджидал Ермолай с совсем молодым дружинником, скорее всего, еще отроком. Ожидая жену, Ладимир отдал приказ мальцу дождаться Марфы и все ей изложить, чтобы та не задерживалась и поспешила к князю.

Ермолай вел их по переходам в хоромах от одной клети к другой, прежде чем они пришли в нужные покои. Хотя Ладимир знал дорогу, сейчас просто шел за другом и с беспокойством посматривал на жену, которая старалась незаметно от него скрыть боль внизу живота и каждый раз останавливалась, якобы чтобы отдышаться. Он сжал челюсть и ругал себя еще сильней, но деваться было уже некуда. Достигнув нужной опочивальни, Ермолай остановился и попросил их подождать в переходе, а сам зашел внутрь. Обмолвиться словечком супругам не удалось, так быстро вернулся Ермолай, уже с Ратибором. Ярослава и раньше видела князя, но столь близко не приходилось. Широкоплечий и коренастый, не уступающий по росту мужу, он был красив. Тонкий венец, украшенный деревом посередине, лежал на каштановых волосах, которые спадали чуть ниже плеч, нос с небольшой горбинкой. Но красота Ратибора напугала ее, голубые глаза показались холодными.

Ладимир поклонился князю, она следом. Только тогда Ратибор обратил на нее внимание — от его взгляда с прищуром Ярославе захотелось стать невидимой.

— Кого ты привел? — взревел он.

Он обращался к Ермолаю и указывал пальцем на нее, отчего Ярослава вздрогнула. Ладимир поспешил взять ее за руку и слегка заслонил собой от князя.

— Это дочь Марфы, — оправдывался Ермолай. — У нее та же сила исцеления, что и у матери.

По пути сюда Ярослава успела поведать ему об этом.

— Позвольте, государь, помочь, — вмешалась Ярослава.

Хотя она старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. То, как он смерил ее взглядом, Ладимиру не понравилось. Единственным объяснением столь неприкрытой неприязни он посчитал недоверие со стороны князя к ведьмам. Ладимиру показалось, что у того внутри кипела борьба, но жесткое выражение лица быстро сменилось озабоченностью, после того как из опочивальни послышался женский кашель и стон. Ратибор, наконец, сказал:

— Ступай и спаси мою Раду.

Ярослава, переглянувшись с мужем, отпустила его руку и зашла в клеть, где на разных ложах с резными ножками лежали княгиня и княжич. По убранству можно было догадаться, что в клети жили княжичи, на полу лежали маленькие деревянные мечи, щиты и прочие деревянные фигурки зверей. Возле княгини сидела женщина в темной одежде и протирала той лоскутом материи лоб. Завидев Ярославу, она вскочила и с поклоном удалилась, и оставила ее в замешательстве. Последние слова Ратибора очень напугали Ярославу и не давали покоя. Она с жалостью посмотрела на маленького темноволосого мальчика лет четырех от роду.

— Не мешкай.

Ярослава вздрогнула и заметила, что княгиня не сводила с нее глаз. Даже в тяжелом состоянии та была красивой: миловидное лицо обрамляли длинные, очень светлые волосы, которые разметались по груди и подушкам. Даже будучи высокой, она показалась Ярославе хрупкой, особенно сейчас, когда в серых глазах застыла мольба. Из одежды на ней осталась только длинная рубаха, которая заметно пропиталась потом и липла к телу, а на руках виднелись красные пятна. И что по-настоящему напугало Ярославу, так это ее одышка: каждый вдох давался той с большим трудом. Девушка неуверенно сделала шаг в сторону княгини, но та жестом ее остановила и, сделав усилие над собой, задыхаясь, прошептала:

— Его… Спаси его.

Подойдя к княжичу, Ярослава присела на краешек ложа и откинула свою косу за спину. Ее сердце сжалось, а по лицу потекли слезы: перед ней лежал мальчик, и он, несомненно, умирал. Он казался уменьшенным двойником своего отца — с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами. Ярослава видела, как он пытался храбриться, но вдруг застонал от боли и схватился за грудь. Она аккуратно отвела его руки в стороны и мягко положила на их место свои. Сосредоточившись, она думала только о том, чтобы все получилось, как внезапно ее саму пронзила внизу живота боль. Глубоко вздохнув и проигнорировав схватку, она продолжала держать руки на груди мальчика, пока от ее ладоней не заструилось неяркое свечение. Ярослава услышала, как княгиня с облегчением выдохнула. На бледном изнеможенном лице княжича стал проступать румянец, а его тело расслабилось. Он открыл глаза и улыбнулся ей — и в тот же миг забылся сном. Обрадованная Ярослава поднялась и направилась к княгине, но замерла: спасать было уже некого. Рука безвольно свесилась, открытые глаза смотрели в сторону сына. Ярослава осторожно подошла к ней и дотронулась до ее руки, та была еще теплой, затем коснулась ее груди, но ничего не произошло, свечения так и не появилось; мертвых она поднять не могла, как и Марфа. Не заметив, что по щекам все еще текут слезы, она в последний раз взглянула на спящего мальчика и вышла прочь.

Снаружи ее по-прежнему ожидали трое мужчин: взволнованные Ратибор с Ладимиром молча стояли возле двери, а Ермолай держался подальше, в сторонке, и нервно покусывал губу. Ладимиру не понадобились от нее никакие слова, чтобы понять, что случилось непоправимое. Он мягко притянул ее к себе и незаметно пытался загородить ее собой от князя.

Ратибор, не говоря ни слова, придержал за Ярославой дверь и зашел в опочивальню. Как только он скрылся из виду, Ладимир потянул жену за собой к выходу. Вдруг за закрытой дверью послышался страшный звук, который был больше похож на вопль раненого зверя. Князь без конца звал жену:

— Рада… Рада!

Ладимир взглянул перед выходом на друга, тот старался не показывать своей тревоги, но его выдавали стиснутые кулаки и плотно сжатая челюсть. Не совладав с собой, Ермолай закрыл лицо ладонями и попытался вернуть себе самообладание.

— Он это так не оставит. Пока он ее оплакивает — у вас есть время.

Ладимир кивнул, по-прежнему держась за дверь.

— Через городские ворота опасно, есть подкоп с восточной стороны, там, где старая кузня и темница, — продолжал Ермолай. — Бегите.

Ладимир знал, о каком подкопе шла речь, через него недавно сбежал ожидавший казни заключенный, поэтому снова кивнул и закрыл за собой дверь. Ярослава уже ждала его в переходе и выглядела еще более напуганной.

— Я без матушки никуда не пойду, — прошептала она.

Схватив ее за руку, Ладимир повел Ярославу за собой. Им снова предстояло пройти через клети и переходы, но в этот раз он выбрал короткий путь, тот, что вел в город через поварню. Внутри последней никого, на удивление, не оказалось. Вся она была завалена утварью — на полках ютились разнообразные горшки для приготовления еды, а в печи и в очагах потрескивал огонь. В другое время Ярослава непременно бы задержалась, чтобы внимательнее все осмотреть: в какой посудине готовят для княжеской семьи, а в какой подают. Но они лишь обогнули длинный стол, даже не заметив, что на нем лежало, и уже вдыхали вечерний воздух.

Как только они оказались снаружи, Ярослава сразу же уперла руки в бока. Обычно Ладимира это смешило, потому что она напоминала ему пузатый горшок с ручками, о чем он сразу же ей сообщал. Но сейчас настроение было другое.

— Надо домой вернуться… — начала она.

— Я знаю, — перебил ее Ладимир.

Она явно готовилась к спору и еще какое-то время смотрела на него с открытым ртом, но его быстрое согласие взбодрило ее, и она чуть ли не бегом поторопилась в сторону дома.

Солнце уже садилось, отчего город казался опустевшим. По пути им встретилась только пара дружинников, которые, узнав воеводу, поздоровались и отправились дальше по своим делам. Ладимир попросил Ярославу поменьше оглядываться, дабы не привлекать к себе внимания, и окольными путями они благополучно добрались до дома.

В светлице их встретила встревоженная Марфа, она в суматохе металась по углам и собирала в узелки пожитки. Ее волосы, с небольшой проседью, растрепались и выбились из-под платка, серые глаза смотрели встревоженно. Ярослава обратила внимание, что мать поверх поневы зачем-то нацепила кушак, за который заткнула ножны со знакомым кинжалом. Времени на объяснения не было, но Ладимир и так понял, что Марфа знает о случившемся.

— Куда бежать, ума не приложу, — лишь вымолвил он.

Марфа тяжело вздохнула, громоздя приготовленные узелки на стол.

— Домой, — ответила она.

Глава 3

Последние лучи заката покрывали деревянные полы узорами, проникая сквозь слюдяную оконницу, расписанную красками. Обычно по вечерам здесь горело множество свечей, а за двумя длинными столами дружинники выслушивали указы либо делили трапезу вместе с князем, если был праздник. В холодное время здесь горели очаги, но сейчас они уныло стояли без дела. Всего таких очагов было три, они прилегали к стене и грели дружинникам спины. Некоторые еще помнили, как при правлении Святогора в них на вертелах зажаривали мясо. Стол, что находился с левой стороны от трона, предназначался для гостей и чаще использовался во время пира. Еду доставляли из поварни по переходу, попасть в который можно было через дверь в правом углу. На самом заметном месте торжественно стоял сам дубовый трон с резными ножками и такими же подлокотниками. Спинка его высилась над макушкой хозяина почти на две головы. Сзади ее украшала красная парча, осенью и зимой добавляли еще пушнину, которая представляла собой сшитые шкурки куниц. Во время трапезы перед Ратибором выставляли красивый массивный стол, который под стать трону тоже был дубовый. С обеих сторон от него приставляли скамейки для членов семьи, а также особых гостей, прибывших из других княжеств. Посреди гридницы из пола вырастали деревянные, замысловато украшенные столбы, которые тянулись в два ряда до самого входа. Врезаясь в высокий потолок, они служили опорой и одновременно придавали помещению величественный вид.

Сейчас в гриднице было так тихо, что человека, застывшего на троне, можно было принять за статую. Ратибор иногда поднимал глаза на вход, продолжая оставаться в остальном неподвижным. Всего за пару дней его лицо осунулось, а в межбровье навсегда залегла глубокая морщина.

Дверь со скрипом отворилась. Ратибор наблюдал, как Ермолай помедлил возле входа и только потом направился к нему. Рубаха его настолько пропиталась потом, что липла к телу, а сапоги покрылись слоем пыли. Пока тот шел, Ратибор не сводил с него взгляда.

— Государь, — Ермолай поклонился князю и склонил голову.

— Молчишь? Знать, нет вестей о Ладимире.

— Все прошерстили, государь. На север они бы не пошли, там владения Доброслава, к которому гонца я еще два дня тому назад отправил, да и не только к нему. Мы весь лес прошли, что до реки ведет, а дальше Гиблые болота…

— И что с того, что гиблые?

Ермолай напрягся, пытаясь подобрать слова:

— Немногие туда ходят после того, как люди стали там пропадать. А коли по ягоды — и то держатся подальше. Простым смертным не пройти топи. А ежели кто не сгинет там, то лихорадку точно подхватит…

— Верно говоришь, немногие, — Ратибор нарочито растягивал слова. — А скажи-ка мне, Ермолай, кто они, по-твоему, непростые смертные?

Ратибор так сощурил глаза, что тому стало не по себе.

— Ведьмы, — тихо сказал Ермолай.

— Именно. Вовлеки как можно больше из их племени, пусть докажут свою верность. Отыщи мне Ладимира.

— Простите, государь. Но разве Ладимир повинен в том, что случилось? Да и все остальные? — как на духу выпалил Ермолай.

Повисла давящая тишина, но Ермолай пристально смотрел на Ратибора. Князь, склонив голову набок, сказал:

— Уж не защищаешь ли ты былого друга? Или ведьму пожалел? Кому ты служишь, Ермолай? — Потеряв самообладание, Ратибор повышал и повышал голос: — Вот и мой отец их холил и лелеял, особенно Марфу, и наказывал оберегать. Отец был добрый и к народу, и к соседям, как и брат мой старший, Радмир. И чем аукнулась им доброта? Где теперь они? Их прахом усеяны поля с пшеницей благодаря стараниям других князей, что позарились на наши земли. Лишь пойдя войной в отместку, спесь я сбил с них, чтобы доброту отныне не принимали за слабость, а уже потом мир заключил и Красногорье тем самым отстоял. Нет, подобного не допущу. Ежели сорняк с корнем вовремя не убрать, он семена оставит. И хоть любил отца и брата я, другой дорогою пойду. По-доброму уже не получается. Ладимир скрыл от меня, что женат на ведьме. Ведьма не исполнила мой прямой наказ. А Марфа не явилась, когда в ней больше всего я нуждался. И теперь мне предстоит предать костру любимую жену. Достаточно тебе причин? Еще раз: кому ты служишь?

Лицо Ермолая приобрело оттенок побелки, которой покрывали печку в избах.

— Вам, государь, — процедил он.

Ратибор еще какое-то время продолжал на него смотреть, потом откинулся на спинку трона.

— Вот на делах и покажи. Хочу понять, что случилось с Радой. Еще утром цветущая была, а к вечеру ее не стало.

Он снял свой венец и рассеянно стал его вертеть в руках. Погрузившись в свои мысли, Ратибор забыл, что находится не один. Ермолай стоял в нерешительности и мялся, явно не зная, закончен ли разговор. Чтобы хоть как напомнить о себе, он прочистил горло.

— Подозреваете, что замешано колдовство?

Ратибор помедлил с ответом, потом устало сказал:

— И оно тоже.

Снова погрузившись в молчание, Ратибор закрыл глаза. Ермолаю в этот раз все сразу стало ясно, и он спешно покинул гридницу.

На следующее утро он снарядил еще дружинников на поимку беглецов. Проблема возникла с поиском проводника через болота. Как оказалось, помогать князю никто не спешил, все боялись бесследно сгинуть. К тому же Марфа успела сыскать добрую славу своими делами как среди простого народа, так и среди себе подобных. А слухи, что воевода князя вместе с женой и тещей бежал, распространились быстро. Ермолай разослал гонцов по всем селеньям, чтобы привели к нему ведьм. Он даже вспомнил про старика, что жил на востоке Красногорья и прослыл сильным колдуном. Поскольку путь к нему был неблизкий, Ермолай не рассчитывал, что его доставят в этот же день. Вместо него к полудню прямиком в конюшню привели седовласую старуху.

Чуть сгорбленная, покрытая морщинами, она вызывала скорее жалость, чем страх. После просьбы Ермолая ведьма долго колебалась и говорила, что только заговорами сильна.

— Так заговори тропы к болоту, чтобы путь указали к беглецам.

Ермолай уже стал отчаиваться, насколько старуха оказалась несговорчивой, а доложить Ратибору хоть какую-то хорошую весть надо было. Он подошел к ней вплотную и прошептал, чтобы до двоих дружинников, ожидавших в стороне, не долетело ни слова:

— Ладимиру и Марфе нужно весть передать, чтобы бежали как можно дальше. Проведи меня к ним, мать…

— Пелагея. Хоть и ведьма я, но у меня есть имя. Говоришь, Марфе желаешь помочь? А с чего мне тебе верить?

Пелагея сощурила глаза и смотрела на Ермолая, не мигая и ловя каждое его движение.

— С того, что Ладимир мне как брат.

Она вновь замолчала, раздумывая над его словами. Ермолай внешне старался не показывать свое раздражение, боясь спугнуть старую ведьму.

— А ежели обманешь? — наконец спросила она. — Да и почем вам знать, что они в лес подались?

— Следы обрываются возле реки, а дальше Гиблые болота — сама знаешь. Как и знаешь, что есть путь в обход, и там тоже…

— …болото, — закончила она за него.

Ермолаю показалось, что ведьма готова дать согласие, но та прищурила глаза, смотря в сторону, и тут же помотала головой.

— Ратибор отказа не потерпит, — Ермолай устал осторожничать с Пелагеей и повысил голос. — Скажи-ка, ведьма, у тебя есть родные? Коль ими дорожишь, то через болота путь покажешь.

Тяжело вздохнув, Пелагея обреченно кивнула. Ермолай, получив долгожданное согласие, сразу же распорядился отправить с ней десятерых дружинников.

Густой дым опускался с холма, подхватывался ветерком, долетал до самой реки и клубнями медленно плыл по водной глади. Жители Красногорья, как городские, так и деревенские, собрались внизу и наблюдали, как горит погребальный костер.

Ратибор не отводил глаз от того, как ладью с телом Рады охватывают языки пламени. Деревянные лестницы с двух сторон помоста, как и само сооружение, были построены из березовых и дубовых досок, которые пропитали достаточным количеством масла, чтобы дым виднелся с большого расстояния. Даже те жители, которые еще не знали о горе в княжеской семье, завидев его с Погребального холма, понимали, что случилось непоправимое. Так повелось в Красногорье, что с высокородными особами прощались именно на этом холме вблизи города.

Старый гусляр сидел на камне и перебирал пальцами струны; та же печальная мелодия последний раз звучала несколько лет назад, когда на этом же месте горели два костра со Святогором и Радмиром.

Ратибор, облаченный в светлую рубаху и темные портки, стоял долгое время неподвижно и вздрогнул, лишь когда опора костра рухнула, взметнув ввысь столп искр. Двухлетний Казимир заплакал и прижался к ногам отца. Ратибор это заметил и поднял сына на руки, прижав покрепче к себе.

Стоять им нужно было еще долго, пока весь костер не превратится в золу, которую Ратибор соберет и развеет над полями. Иван стоял рядом с Ермолаем позади отца. Плакать сил у него больше не осталось, и он блуждающим взглядом смотрел то на костер, то на спину отца с братом, то вниз, на реку Ленту.

Река получила свое название из-за изгибов: она то обходила земли широкой дугой, то изворачивалась круто и часто, шла через лес, возле болота разветвлялась и уходила в самую чащу — и так огибала почти все Красногорье. А Черной Лентой в народе прозвали всего лишь отрезок реки возле Погребального холма, где ее дно и берег казались черными от пепла. Здесь провожали в мир иной как княжеских особ, так и почтенных воинов. Большой холм переходил в маленький, где разводили костры для всех остальных.

Когда Ратибор собрал пепел в глиняный горшок и передал его Ермолаю, он снова поднял Казимира и устремился вниз с холма. Иван ожидал отца с протянутой рукой, но тот прошествовал мимо.

Вестей от дружинников и Пелагеи не было несколько дней, и Ермолай стал опасаться, что Ратибор снова впадет в ярость, а это стало для него частым явлением. На четвертый день наконец доставили провидца и по требованию Ратибора привели сразу в хоромы.

С длинной белой бородой и такими же длинными волосами, Ведагор был внушительного роста и, представ перед Ратибором, смотрел на него сверху вниз. Одетый лишь в льняную рубаху, подвязанную жгутом, он опирался на посох и с любопытством рассматривал гридницу, словно зашел сюда просто в гости.

— Тебе известно, где укрылась Марфа? — без предисловий начал Ратибор.

Ведагор оценивающе посмотрел на князя:

— Не тех ты ищешь, Ратибор.

— Так поведай мне, кого следует искать.

Старик тряхнул мохнатой головой, словно гривой, и печально улыбнулся:

— Чтобы пролить еще больше крови? Ты принял решение и слушать боле никого не желаешь. Не так ли? Даже если я истину тебе открою, ответь мне, ты прекратишь погоню? — Не дождавшись ответа, Ведагор продолжил. — То-то же! Красноречиво твое молчание.

— Могучим провидцем ты слывешь, но все ж ко мне явился. Мог укрыться, так отчего не последовал за дражайшей Марфой? Аль ты не знал, чем чревато неповиновенье?

Колдун с толикой жалости смотрел на Ратибора:

— Напоследок решил потолковать. Одумайся, Ратибор. Не наживай себе врага, с чьей силой не сможешь совладать.

— Ты смеешь…

— Я не боюсь тебя. Знаю, жить осталось мне недолго стараниями твоими. Послушай, Святогор не просто так оберегал род Марфы, да и дед твой, и те, кто были до него. Разве он не наказывал тебе?

От услышанного Ратибор пришел в ярость и сжал руки в кулаки, но колдун, будто не замечая этого, продолжал сыпать предостережениями:

— Одумайся и будь таким же, как твой отец, справедливым и милосердным. Оплачь свою любимую и живи дальше. Иначе… Мне не нужно заглядывать в будущее, чтобы знать, что тьма вернется в эти земли. Не проливай невинную кровь, не буди ты ведьму. Прошу…

О чем еще хотел просить старик, не суждено было узнать уже никому. Ратибор, выхватив меч у одного из стражников, что стояли поблизости, пронзил им старика.

— Князь здесь я!

Весть о том, что Ведагор мертв, разлетелась мгновенно, об этом не шептался только ленивый. Большая часть населения встала на сторону колдуна, но нашлись и осудившие его. Такие были за порядок и беспокоились, лишь бы их самих чего не коснулось.

Прошло достаточно дней, как Ермолай отправил дружинников с Пелагеей на болота, а вестей от них все не было. Впрочем, поиски шли не только в Красногорье, Ратибор посылал гонцов и в соседние княжества, но безуспешно.

Лишь когда пропала надежда получить от них весточку, к княжеским хоромам прибежала женщина, крича, что около болот лежит мертвец. Ермолай сразу же отправил двоих подручных проверить, и через день сбылись его худшие опасения. Вернувшиеся привезли тело дружинника, которого Ермолай отлично знал. На лице покойника застыла гримаса страха. О судьбе оставшихся девятерых дружинников, как и о судьбе самой Пелагеи, можно было только догадываться.

Набравшись мужества, Ермолай нес очередную дурную весть князю, но Ратибор, к его удивлению, спокойно выслушал и не проронил ни слова. Когда Ермолай покидал гридницу, то напоследок обернулся. Ратибор, никого не замечая, барабанил пальцами по подлокотнику трона и мрачно улыбался.

На следующее утро, едва свет забрезжил, с деревянного помоста перед княжескими хоромами что есть мочи глашатай глотку надрывал:

— Всем жителям Красногорья, кто силой колдовской обладает: женщина или мужчина, млад или стар, — незамедлительно явиться для оказания помощи князю Ратибору и его дружине в поимке виновных в гибели княгини. Кто сей приказ нарушит, будет обвинен в смуте и подвергнется наказанью…

Ермолай в новеньком красном плаще поверх рубахи с наборным поясом воеводы стоял с Ратибором возле окна и слушал глашатая.

— Сами участь себе избрали, — заглушил Ратибор доносившийся с улицы голос. — Слышал я, что в далеких землях и на ведьм есть управа.

— Государь, вы своим указом назначили Марфу и Ладимира с женой виновными. Значит, если их поймают, то казнят?

— Ты думаешь, Ермолай, я поверю, что молодая цветущая женщина мгновенно слегла просто так? Кажется, я тебе уже об этом говорил. — Ратибор оторвал взгляд от городской площади и пронизывающе посмотрел на новоиспеченного воеводу. — Время подумать у меня было, и немало. Ладимир частенько покидал Красногорье и вел от моего имени переговоры. Сговориться с кем угодно мог, хотя бы с Доброславом, или исполнять приказы Речной Заводи. Иначе зачем врать и бежать? Если есть другие догадки, то я готов послушать.

В спокойном тоне Ратибора Ермолай услышал угрозу.

— Нет, государь. Догадок нет.

— И сдается мне, что с нашим болотом не все чисто. — Ратибор посмотрел вниз на расходящуюся толпу. — Каждую ночь ее вижу, мою Раду. Снова и снова вижу, как она сгорает. Ума не приложу, зачем кому-то ее смерть? Так пусть всякий, кто причастен к ее гибели или против меня восстанет, будет наказан.

Княжеский указ остудил пыл тех, кто защищал Ведагора. После исчезновения Пелагеи и гибели дружинников, а в этом уже никто не сомневался, помогать ведьмам и колдунам никто не спешил. Семьям, что потеряли близких на болотах, сочувствовали, и вину за их гибель возложили на Пелагею. А после оглашения княжеского указа ведьм и колдунов вовсе стали сторониться. Лишь немногие их поддерживали, но молча.

Не дожидаясь участи Ведагора, ведьмы и колдуны целыми семьями спешили покинуть Красногорье.

Глава 4

Ярослава много раз слышала от матери об этом тереме и думала, что та преувеличивает как его размеры, так и состояние. В мыслях представляла ветхую избушку, сплошь окутанную паутиной. Паутина оказалась на месте, но ненадолго, а в остальном ожидания Ярославы не оправдались.

К вечеру седьмого дня выйдя на поляну, Ярослава и Ладимир охнули от удивления. Величественный терем стоял у лесной кромки. Таких построек Ярослава еще не видела. К входной двери вело высокое крыльцо, перила которого так же, как и множество окон и крышу, украшала резьба. В орнаментах встречались не только изображения животных, но и странные знаки. Высота терема тоже впечатляла. Рядом с ним росла огромная ель, которая была чуть выше крыши.

Пока двое, забыв обо всем, рассматривали это диво, Марфа как ни в чем не бывало прошествовала мимо них с Марой на руках и зашла внутрь.

Ярослава встряхнула головой, будто хотела проснуться, и посмотрела на мужа.

— Должно быть, он под сильным оберегом, даже дерево не прогнило, — изумился Ладимир.

Времени погрустить ни у кого из обитателей лесного терема, особенно на первых порах, не оказалось — одна забота сменяла другую. В первую ночь все заночевали в просторной светлице и только на следующий день стали исследовать новое жилище. Только Марфа знала его наизусть и суетливо носилась из одной клети в другую. Сразу над светлицей было что-то вроде опочивальни, Ярослава поняла это по двум деревянным настилам, напоминающим княжеские ложа, на которых лежали шкуры, солома и какое-то старое тряпье. В самом верху терема располагалась маленькая клеть, заваленная всяким хламом: несколько старинных сундуков по углам, разнообразная утварь, какие-то вещи неизвестного происхождения. Ярослава чуть не запрыгала от радости, когда обнаружила колыбельку. Радость быстро улетучилась, поскольку все было в пыли и паутине, но Марфа уже спешила с ведрами и коромыслом, которые где-то раздобыла.

— Так вот куда ты подолгу пропадала, не так ли? — спросил Ладимир.

— И не раз. Как только Ратибор княжить начал и принялся настаивать на нашем с Ярославой переселении в город, я поняла, что нужно быть ко всему готовой. Приходилось иногда оставлять Ярославу на попечение Купавы, а порой и вовсе одну, чтобы принести сюда запасы всего необходимого.

Ладимир укоризненно посмотрел на Ярославу, но та даже не подумала смутиться и обратилась к матери:

— Значит, и река должна быть неподалеку?

— Совсем рядом.

Марфа, в задумчивости что-то бормоча себе под нос, ушла за печку, за которой скрывалась дверь, ведущая в подклеть. Ярослава уже успела туда заглянуть и выяснила, что внутри был погребок и ледник, сохраняющий свежими мясо и рыбу. Такое открытие обрадовало и Ладимира.

Сейчас Ярослава качала на руках Мару и избегала сверлящего взгляда мужа. Поняв, что объясниться все же придется, и сделав наигранно невинные глаза, повернулась к нему:

— Ну да. Матушка запрещала мне болтать об этом, особенно когда мы только повстречались. А потом забывчивость на меня напала, что с девицами порой случается, когда им в душу молодец западет.

Ярослава подошла поближе к Ладимиру, и он впервые за последние дни улыбнулся:

— Лиса.

Марфа знала, о чем говорила, река действительно была рядышком. Ладимир перекинул через плечо коромысло с ведрами, Ярослава шла следом за ним, а Мару оставили с бабушкой.

По пути к реке среди деревьев они встретили пару странных невысоких холмов. Ярослава решила изучить один из них.

— Должно быть, это жилище. Или когда-то было таковым, — предположил Ладимир.

Ярослава обошла холм и вернулась к нему. Она поняла, что Ладимир прав. Вершиной холма было не что иное, как крыша, только давно поросшая травой и деревьями.

— Матушка сказывала, что раньше здесь жили люди, но в основном на той стороне реки. Когда она была девчонкой, то приходила сюда с моими бабушкой и дедушкой. С ее слов, здесь уже все так было и терем стоял у кромки леса, а дальше шли равнины.

— Такие уже не встречаются. — Ладимира заинтересовали жилища. — Видишь, половина стены уходит в землю? Полуземлянки, так их когда-то называли. Лучше не ступать на крыши, скорее всего, они прогнили. — Он оглядел растительность: — Этим деревьям уже лет сто, не меньше.

Возвращаясь обратно, они разглядели среди зарослей вкопанное бревно с вырезанным мужским лицом: рот его был широко открыт и глаза смотрели сурово из-под кустистых бровей. Ярослава при виде него поежилась. Позже подобные идолы им больше не встречались, в отличие от полуземлянок.

После того как расправились с остатками еды, что Марфа брала в дорогу, пришла пора браться за работу. Для Мары соорудили из прихваченной с собой одежды что-то вроде гнезда и положили на пол. На Ладимира возложили ответственность за добычу пропитания. Не пожалев, что захватил с собой лук со стрелами, он уже был у двери, как его окликнула Марфа. Все с той же клети, что за печкой, она принесла ему рыбацкие сети. Спорить с тещей Ладимир не стал, как и допытываться, откуда взялось снаряжение. Он перекинул сети через плечо и вышел наружу, но лук все же незаметно прихватил с собой. Женщинам же предстояла большая уборка.

К вечеру гридница сияла чистотой: горшки для еды были вымыты и расставлены по полкам, паутина сметена вместе с пауками, а печь основательно почищена. Ярослава смотрела на нее с тоской, жалея, что Марфа не додумалась прихватить с собой краски. Остальные дела оставили на последующие дни, которых им предстояло еще много.

В разожженной печи в чугунке тушился подстреленный Ладимиром тетерев. Рыбу он так и не поймал, поскольку сети оказались дырявыми. Покормив сначала Мару, Ярослава села к остальным за стол. Перед ними стояла свеча, которую Марфа раздобыла где-то наверху. Вопросов ей задавать никто не стал, всех сморила усталость, поэтому ели сначала молча.

— Рядом должна быть земля Доброслава, — первым нарушил молчание Ладимир.

— Да, так и есть, но это не его владенья. И Красногорью это место не принадлежит, — ответила Марфа.

Упоминание о Красногорье на время развеяло сонливость.

— Любопытно, нас еще ищут? — озвучила Ярослава то, о чем все подумали.

— Да. Ратибор просто так не угомонится, — ответил Ладимир. — Прежде чем пойти на мировую с Бориславом, он казнил его братьев и отца в отместку за Святогора и Радмира. На тот момент это было лишним, они готовы были сдаться. Но даже тогда Ратибор не успокоился и решил еще больше унизить Борислава… Я не оправдываю Всеволода, нет. То, что они сотворили с князем и Радмиром… — Ладимир глубоко вздохнул. — Но этим он решил силу показать, дабы другие не раз подумали, прежде… Да и во власти Ратибор тем самым утвердился. Как воевода, я всегда служил беспрекословно, хотя не всегда с ним был согласен. Порой он наказывал слишком жестоко за мелкие провинности.

Ярослава впервые слышала от мужа его мнение о князе, подобного Ладимир раньше не допускал и никогда не жаловался. Всегда собранный, он четко излагал свои суждения, а сейчас говорил сбивчиво.

— Он и ребенком своенравным был, — в задумчивости сказала Марфа. — Но мне не дает покоя другое — внезапная хворь, что одолела княгиню с сыном. Ярослава, подробно расскажи, что ты видела в тот вечер и как они себя вели.

Ярослава задумалась:

— Оба сильно задыхались, помню хриплый голос княгини. Когда я коснулась княжича, он словно полыхал, и весь пятнами красными был покрыт, и княгиня тоже.

Ладимир не сводил глаз с Марфы:

— Колдовство?

Та убрала со лба русую с небольшой проседью прядь волос и стала рассеянно водить пальцем по столу.

— Красавка, — через некоторое время она озвучила догадку. — Возможно, было что-то еще.

Ярослава наморщила лоб:

— Но она поспевает в конце лета.

— Так и есть. Стало быть, ее заранее припасли. Скорее всего, использовали сушеную, и не одну. Толченую, да. — Марфа встала из-за стола и принялась убирать остатки еды. — Сама я в травах не так сильна, как Купава. Та их на нюх определять умеет. Так или иначе, все это уже не наши заботы.

Заночевать решили внизу и улеглись кто на полу, а кто на лавке. Чтобы не разбудить Мару, Ярослава шепотом спросила:

— А почему нам нельзя в другие княжества податься?