Вера Мосова

Суженый мой, ряженый

© Вера Мосова, 2016

© Мария Лебедева, иллюстрации, 2016

Иллюстратор Мария Лебедева

Роман «Суженый мой, ряженый» — третья, заключительная часть уральской саги. Книга завершает повествование о семье Беловых, знакомой читателю по романам «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» и «Ходила младёшенька по борочку». Действие нового романа переносится в 90-е годы ХIХ века. Внуки Анфисы и Прохора ищут свою судьбу так же, как когда-то их родители. Они любят и ненавидят, ошибаются и страдают, постигая простые житейские истины.

ISBN 978-5-4483-4823-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Суженый мой, ряженый
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Глава 22
24. Глава 23
25. Глава 24
26. Глава 25
27. Глава 26
28. Глава 27
29. Глава 28
30. Глава 29
31. Глава 30
32. Глава 31
33. Глава 32
34. Глава 33
35. Глава 34
36. Глава 35
37. Глава 36
38. Глава 37
39. Глава 38
40. Глава 39
41. Глава 40
42. Глава 41
43. Глава 42
44. Глава 43
45. Глава 44
46. Глава 45
47. Глава 46
48. Глава 47
49. Глава 48
50. Глава 49
51. Глава 50
52. Эпилог

Глава 1

Тёплым июньским деньком неспешно идёт Анфиса по заводскому кладбищу. Чёрный платок надвинут на глаза, губы сложены в скорбную складку, в одной руке она держит небольшой узелок, другой опирается на палку. Неожиданно с молодой берёзки сорвалась встревоженная её приближением стайка ворон, и хлопанье множества крыльев всколыхнуло кладбищенскую тишину. Женщина долго провожает птиц взглядом. Что-то зловещее видится ей в их чёрных силуэтах. Щуря глаза на солнце, Анфиса едва заметно усмехается — как же она похожа на этих птиц своим траурным облачением. Только взлететь ей не дано, а так хочется вспорхнуть легко и вольно, да и умчаться прочь от дикой боли и тоски, что поселились в сердце. Душа её плачет и рвётся к незабвенному Прошеньке, который ушёл в мир иной ясным апрельским днём под звон капели и вешний гомон птиц. На глазах у неё и умер. Теперь Анфиса при первой же возможности спешит сюда, на заводское кладбище, словно ждёт он её тут и тревожится.

— Вот, Проша, и пришла я опять к тебе, — говорит она, остановившись возле ещё свежей могилки.

Постояв немного в молчании, вздыхает, развязывает узелок, кладёт две творожные шаньги перед большим деревянным крестом, высыпает на могилу горсть крупы и смахивает навернувшиеся слёзы.

— Как ты тут без меня? — продолжает она свой неспешный разговор с мужем, усаживаясь на скамейку. — У нас всё в порядке, слава Богу. Отсеялись, огород засадили. Всё идёт своим чередом, только тебя нет…

Она всхлипывает и утирает глаза. Долго сидит молча, потом вновь обращается к мужу:

— Плохо мне без тебя, Прошенька! Ой, как плохо! Такая пустота в избе… И в душе тоже пустота. Словно ушёл ты и душу мою с собой унёс. Всё во мне умерло… Ничего больше не радует… Забрал бы ты меня к себе, родной… Зачем мне жизнь-то, коли нет тебя рядом?

Анфиса снова замолкает и закрывает глаза, вся погрузившись в себя, в своё горе.

Многое хочется рассказать про теперешнюю-то жизнь, про детей, про внуков. Да он, поди, и сам всё знает. Видит сверху-то, чай, как они тут живут без него. Знает, что Иван взял в свои руки всё хозяйство, спокойно и уверенно управляется с делами. И сыновья ему хорошо помогают, особенно Степан. Пятнадцать нынче парню минуло, шестнадцатый год пошёл. Глазом моргнуть не успеешь, как уже и жениться пора придёт. А там и Сашок подрастёт. Ой, бежит времечко, торопится! Уже и Ася невеста, семнадцать ей, а никто не сватается. Ещё годок-другой в девках засидится, потом и вовсе не выдать будет. Давно ли сама-то Анфиса молодой была?! Давно ли с Прошей женихались?! А вот уже и нет его, да и ей немного осталось. Шесть десятков, почитай, она землю топчет. Пора и честь знать…

Долго сидит она так, в глубокой задумчивости, пока чья-то лёгкая рука не касается её плеча.

— Здравствуй, матушка, — говорит ей тихонько Маруся и усаживается рядом. — Здравствуй, батюшка, — продолжает она печально, обратя свой взор на могилку, — прости, что редко к тебе прихожу.

— Откуда же ты взялась-то? — удивлённо смотрит на дочь Анфиса.

— Да вот, решили мы тебя навестить, всей семьёй приехали, — обнимая матушку за плечи, говорит Маруся, — Иван сказал, что ты на кладбище отправилась, я и пошла следом.

— А ребята где же?

— Нюра сразу к Асе побежала, у них вои секреты. Тимофея с Никитой Стёпка на речку увёл. А Егор с Иваном, как всегда, разговоры сурьёзные завели, Тюша стол им накрыла.

Анфиса кивает головой.

— Надолго приехали-то? — интересуется мать.

— А пока не выгонишь! — улыбается Маруся.

— Ты всё посмеиваешься, — качает головой Анфиса. — Разве я когда выгоняла вас? Кабы вы насовсем домой вернулись, я бы только рада была. Тоскливо мне порой. Хорошо, хоть Ася подле меня каждый день топчется, по хозяйству помогает. Воды принесёт, полы помоет, стирку быстренько провернёт. Добрая она у нас девка, заботливая. Мать-то её, Лукерья, такая же была — тихая, немногословная и работящая.

— Да, славная она была, наша Луша, — подхватила Маруся. — Частенько я её вспоминаю. Да и Тюша хороша. Кабы не она, так неизвестно, что с Иваном сейчас сталось бы.

— Да уж, неизвестно, — вздохнула Анфиса, вставая. — Пойдём-ка к дому, доченька, я уж давно тут сижу и не знаю, не ведаю, что гости там ко мне пожаловали. Вот так-то, Прошенька, — поклонилась она могиле, — пора мне. Но ты не скучай тут, я скоро опять к тебе приду.

Маруся с сочувствием смотрит на мать — подкосила её смерть тятеньки. Совсем сникла матушка, в старушку превратилась. Вот и спину едва разогнула, вставая со скамейки, и ходит уже с палочкой. Грустно Марусе от этих мыслей, но ничего не поделаешь. Пожалуй, надо погостить у неё подольше, а то так мало они видятся, живя почти за двести вёрст друг от друга. Пусть матушке полегче станет, да и Марусю, может, отпустит это щемящее чувство вины перед оставленными вдали родителями. Тятенька-то ушёл уже, и не воротишь время вспять, не поговоришь теперь с ним, так хоть с матушкой наговориться вволю, хоть немножечко обогреть её.

Всю дорогу до дома Анфиса пытала дочь про жизнь её городскую, про Нюру, про Василия. И Маруся подробно отвечала на её вопросы. У Нюры всё хорошо. Старшие её дети — Ваня и Варя — гимназии нынче окончили. Варвара совсем красавицей стала. И, похоже, по осени замуж выйдет. Арсений Никонов ухаживает за нею, сынок того банкира, с которым Павел Иванович с давних пор дружбу водит. Парень неплохой, воспитанный. Родители — и те, и другие — довольны, что так удачно всё складывается, и потихоньку готовятся к свадьбе. Ваня собирается учиться дальше, готовится в университет поступать. Павел Иванович очень уж желает, чтобы парень непременно достиг каких-то высот. Фису с Прошей тоже в учёбу определили. В общем, они же благородного происхождения, и все обязательно выучены будут. И у Василия с Любой всё в порядке. Филя, старший их сынок, с Нюриным Прошей дружит, они ровесники, да и учатся вместе в мужской гимназии, в одном классе. К девчонкам учителя приходят. Музыка, танцы и французский язык. Это Любаша у Нюры переняла, сама ведь тоже всему обучалась, когда жила у них.

Анфиса слушает и кивает головой. Коли у детей всё в порядке, то и душа у матери на месте. Она долго молилась, чтоб Василий одумался да в родные места вернулся. Вот Господь и наставил его на правильный путь. Пожил он немного в дедовом-то имении, помаялся там от безделья и решил возвращаться. Зря что ль его горнозаводскому-то делу обучали? Любит он свою работу, не может без неё. Продал сынок свой столичный особняк, да и подался к сёстрам, в Екатеринбург. Домой-то уж не захотел. А Анфиса и тому рада, всё не за тридевять земель. Купил он в городе дом, большой, богатый. Комнат много. А как же иначе, если семья у него растёт, как на дрожжах?! В тот же год, как обвенчались, родила Любаша дочку в конце сентября. А по святцам как раз Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья. Назвали Верой. Ещё через год, опять же в сентябре, родилась Надежда. Все уже решили, что теперь непременно Софья должна быть, подшучивали над ними. Но следующей осенью родился сынок, Петром назвали. Ему нынче уже три года исполняется, Надюшке — четыре, а Верочке — пять. Вот ведь как расстарались — пятеро детей! Больше всех. У Нюры и Ивана — по четверо, а у Маруси — трое. Всех переплюнул младшенький-то сынок! Конечно, Любаше одной не управиться с такой семьёй, так что в доме у них прислуга живёт — и нянька, и кухарка, и горничная. И дом богатый, ничего не скажешь. Анфиса с Прохором ездили однажды их навестить, как раз, когда Петруша народился. Отец остался доволен, понравилось ему у сына. А на обратном пути вдруг высказался:

— Хорошие у нас с тобой парни выросли, Фисушка! Не стыдно за них перед людями! И девки хороши! А внучат-то сколько народилось! Уже шестнадцать! Вот оно, богатство-то! Род наш продолжается! Я-то один у отца был, а сейчас, гляди-ко, как семья растёт. Оттого и на душе тепло.

При этих мыслях Анфисина печаль немного отступила. Отмякла душа, расслабилась, тихой радостью наполнилась, слегка потеснив глухую скорбь. Да и как не порадоваться — дочка приехала. Вот она, идёт рядом, под руку её поддерживает. Сейчас и дом старый оживёт, наполнится голосами внучат. Правда, детки-то у Маруси уже взрослые, так помощники будут опять же. Впереди страда, а в эту пору лишние руки не помеха.

Да, жизнь продолжается. И живым надо жить. Старая присказка, конечно, но очень правильная. Вон она, жизнь-то, так и прёт отовсюду, так и напоминает о себе — и лёгким ветерком, и солнечным теплом, и зеленью свежей травы подле старых изб. За шаткой изгородью разлёгся поросёнок, похрюкивает, радуясь солнышку, и смотрит на мир своими глазками-бусинками. Хорошо ему, привольно, лежит себе и жизнью наслаждается. Куры пурхаются в тёплой пыли, квохчут о чём-то своём и не глядят на красавца-петуха, важно шагающего рядом. А он косит на них глазом, выбирая себе достойную партию. Всё кругом живёт и радуется жизни. Вот и Анфиса постепенно приспособится жить без дорогого сердцу человека.

Мать с дочерью уже повернули на свою улицу, когда их настигли трое парней. Анфиса не сразу и поняла, что это Марусины сыновья со Стёпкой возвращаются с реки, такие они большие выросли.

— Доброго здравия, бабушка! — приветствовали её ребята.

— Здравствуйте, родные мои! И не узнать вас! Какие вы красавцы стали! — всплеснула она руками.

А они и в самом деле все как на подбор. К тому, что Стёпка уже вполне взрослый парень, она привыкла, он-то всегда на глазах, а вот Марусины сыновья вызвали у Анфисы удивление. Она шла и невольно разглядывала их. Тимофей очень похож на Сану: лицо круглое, как у отца, нос картошечкой, глаза серовато-зелёные и очень доверчивые. Но Анфиса знает, что добродушие это и доверчивость — лишь внешняя сторона. На самом деле парень не так прост, как это кажется на первый взгляд. Она давно приметила, что Тимоха может быть таким же дерзким, какой была Маруся в его годы. Это у них от Прохора. Сано-то слабоват будет, не в него сын пошёл, хотя и похож с виду. И фигуру отцову унаследовал, весь такой крепкий, коренастый. Никита другой. Он даже ростом чуть выше своего старшего брата. Стройный и гибкий, как Егор. Нос прямой, как у него, а глаза Марусины. Вот девичья присуха будет! Анфиса давно заподозрила, что не Санов он сын. В детстве-то сложно понять было, а теперь видно. Ох, и накуролесила доченька! Да что теперь вспоминать, всё в прошлом, главное — жизнь у неё сложилась хорошо. Повезло девке с Егором-то, а ведь всяко могло быть.

— Ну что, парни, соскучились по жизни деревенской? — спросила их бабушка.

— Ага! — вместе ответили Тимофей и Никита.

— Вот и хорошо! Завтра в лес пойдёте, веники берёзовые заготавливать пора, — распорядилась она.

— Я не умею, — смущённо проговорил Никита.

— А Стёпка-то на что? Он и научит! — продолжала Анфиса.

— Я умею! — подхватила Маруся. — С вами пойду, буду работу принимать. Никому спуску не дам!

— Правильно, ступай с ними, и девок возьмите с собой, пусть они земляники пособирают, — подхватила Анфиса. — Варенье сварим. Увезёте потом.

Приближаясь к родительской избе, Маруся с грустью отметила, что накренилась она слегка, хоть и крепкая с виду. Давно ведь ставили-то, в ту пору, когда покойный дед Степан молодым был. Сколько она ещё простоит?

— Ну, слава Богу, все вернулись! — встретила их у ворот Тюша. — А то разбрелись кто куда, а я тут переживаю.

— Да куда ж мы денемся? — проговорила Маруся, входя во двор.

И вдруг остановилась, словно остолбенев, — из конюшни вышел …тятенька. Господи, да это же Иван! А ведь совсем как батюшка! Та же стать, тот же поворот головы. И движения, и походка — всё в нём напоминает отца. Раньше она и не замечала их сходства.

Анфиса молча смотрела на дочь, поняв всё без слов. Она и сама всякий раз вздрагивает при виде сына. Прохор, да и только!

Глава 2

Наутро большая компания из четырёх парней, двух девиц и тётушки Маруси отправилась в лес. Впереди с важным видом шагали Степан и его младший братец Сашка, они были в роли проводников, поскольку знали тут каждую тропинку. Сашка размахивал палкой, срубая головы полевым цветам, а Степан катил тележку для веников. За ними двигались гости — Тимофей с Никитой. У каждого в руках было по узелку, в которые бабушка Анфиса наложила пирожков да шанежек на всю ватагу. Позади них шла Маруся, оглядывая окрестности и наслаждаясь прогулкой по родным местам. А следом за ней — Ася и Марусина дочка Нюра. У каждой девицы в руках было по маленькой плетёной корзине для ягод. Маруся, увидав эти старые корзинки, сразу вспомнила, что именно с ними они с сестрой в детстве ходили в лес. И сплёл их дедушка Степан, а для ребятни уже прадедушка.

Ася его не помнила. Она была совсем малышкой, когда прадед помер. Но зато наслышана о нём. В семье часто поминали деда добрым словом, а младший брат её, Стёпка, гордился, что назван в честь прадеда. Вообще, у них в семье все названы в честь кого-то. Сама она — в честь теперешней мамы Тюши, они обе Анастасии. Дяди Васин сынок Филя — в честь какого-то своего прадедушки, тёти Нюрины Проша и Анфиса — в честь дедушки и бабушки. А тётушка Маруся назвала дочку именем своей сестрицы Нюры. Как будто других имён нет. Зачем нужно создавать такую путаницу? Ася для себя уже давно решила, что своим детям даст имена, каких в семье ещё нет. Правда, она до недавних пор не собиралась ни замуж идти, ни детей рожать. В монастырь податься хотела. А всё из-за сестрицы своей, Любаши. Как увидала она однажды дедов гнев на Любочку, так и бросилась к образам грех её замаливать. И решила тогда для себя, что не хочет она никаких соблазнов этой грешной жизни, чтоб никто из близких не мог гневаться на неё, лучше в монастырь уйдёт и всю жизнь станет Господу служить. И ведь ушла бы, кабы опять же не Любочка. Когда та родила своего младшенького, Петрушу, матушка отправила Асю в Екатеринбург, в помощь сестрице. Ася там почти всю зиму прожила. Научилась пеленать малыша, носила его на руках, если он плакал, пела ему колыбельные песни, когда-то слышанные от матушки, баюкавшей младших братьев. Она смотрела на Любашу, которая крутилась со своим большим семейством, не зная ни сна, ни отдыха, и вся при этом светилась от счастья. И поняла тогда Ася, что тоже хочет всё это испытать — выйти замуж, родить детей, кормить их грудью, целовать розовые пяточки и таять при этом от умиления. Только с замужеством что-то не получается. Не сватается к ней никто. Слишком долго жила она затворницей, не ходила на вечёрки, на гулянья молодёжные, на посиделки девичьи. Не хотелось ей прежде этого. До той поры, как она подружилась со своей городской сестрицей Нюрой, дочкой тётушки Маруси.

Прежде, когда Ася и Нюра были маленькими, они виделись редко. Но в пору Асиной жизни у Любаши сошлись более тесно. Василий с Любой поселились недалеко от Марусиного дома, и Нюра часто прибегала к ним, ей тоже было интересно понянчить малышей. В своей-то семье она была младшей, и ей этого не довелось. Тогда девицы и подружились. Они вместе играли с детками, много беседовали о том, о сём. Несмотря на то, что были они совершенно разными, сёстры очень привязались друг к дружке. С той поры Нюра каждое лето рвалась сюда, к своей заводской родне, а Ася часто гостила зимой в Екатеринбурге.

Однажды, в очередной свой приезд, Ася сказала сестре:

— Всё, надоела эта путаница с именами! Я когда бабе Фисе про тебя чего-то рассказываю, она вечно переспрашивает, о ком это я — о тебе или о её дочери, тётушке Нюре. Когда твоя матушка зовёт тебя по имени, вы с тётушкой обе откликаетесь. Теперь буду звать тебя Анюта! Нет, лучше просто Нюта!

Нюра рассмеялась, но возражать не стала. Постепенно с лёгкой Асиной руки и все стали кликать её Нютой. Разве что Маруся по-прежнему называла дочку Нюрой, для неё это имя было родным. Ася всей душой полюбила свою сродную* сестрицу. Живая и подвижная, Нюта заразила её жаждой жизни, постепенно отодвигая подальше мысли о монашестве. А нынче, в Крещенский сочельник, произошло то, что окончательно разрушило её прежние намерения.

Ася с братьями в тот вечер отгребала снег у ворот, а он всё сыпал и сыпал. В свете луны снежинки сказочно кружились и мягко опускались на землю. Зрелище было завораживающим. Вдруг вдалеке послышались крики, звуки гармошки и звонкий смех, а вскоре из заулка появились ряженые. Они кричали, перебивая друг друга, громко смеялись, кто-то пел под гармошку, кто-то приплясывал на ходу, выделывая коленца. На одних были надеты самодельные медвежьи или козлиные личины, на других — шапки-малахаи, а иные рожи изукрашены сажей да помадою. Ребята прекратили работу, заглядевшись на эту весёлую процессию. Вот от толпы отделился наряженный в чёрта человек. Глаза озорно блестели на его чёрной рожице. Он направился прямо к Асе со словами:

— Отгадай загадку, девица-краса, а я тебя в награду поцелую! Вот скажи, что это — восемь ног, два хвоста, посередине гривенник!

Ася смущённо молчала и смотрела на него в изумлении.

— А не угадаешь — с нами пошагаешь! — усмехнулся чёрт и схватил её за руку.

На выручку пришёл Стёпка:

— Ась! Это две свиньи целуются!

Но парень уже тащил её за собой.

— Отпусти, я никуда не пойду! — сердито сказала Ася.

Ряженый быстро притянул её к себе, поцеловал в щёку, отстранился и бросился вслед за весёлой компанией. Девица стояла, словно громом поражённая. Она прикоснулась ладонью к щеке, ещё не веря в то, что произошло. Всё было так неожиданно. И лицо парня даже под слоем сажи показалось ей знакомым, во всяком случае, эти зелёные глаза кого-то ей напоминали. Перед сном она впервые загадала себе суженого-ряженого. И ей приснилось детство, рождественские славельщики перед дедовой избой и сама она, стоящая у ворот в накинутой на плечи шубейке. В руках она держит гостинцы. Вот от толпы отделяется мехоноша и шагает к ней. Девица кладёт угощение в его мешок, а парень смотрит на неё весело, и глаза его как будто смеются. А глаза-то зелёные! Ася тут же проснулась. Это он! Точно он! Этот парень уже не раз бывал тут. Ася не знает его имени, но лицо помнит. Он не местный, приезжает к кому-то в гости по праздникам.

С той поры девица стала чаще выходить за ворота, с удовольствием бежала с поручениями в лавку или на реку, но парень ей не встречался. Даже пару раз она посетила зимой девичьи супрядки**, поддавшись на уговоры подруги Даши. Но ухажёры, обычно навещавшие девиц к концу посиделок, её не особо примечали, да она и не ждала их внимания, ведь того, кто был ей нужен, там всё равно не было.

Наконец пути их пересеклись. Случилось это в масленицу на Катушечной улице. Ася с братьями отправилась кататься на санях с горы, поддавшись всеобщему веселью. А парень гулял там же в компании заводских ребят. В какой-то момент взгляды их встретились, и Ася поняла, что тот узнал её. От смущения она поспешила спрятаться в толпе, а потом и вовсе убежала домой. Сердце гулко колотилось. Это он! Её суженый-ряженый! Это он поцеловал её тогда, это он привиделся ей во сне!

— Ты куда пропала? — спросил Стёпка, вернувшись домой. — Мы с Сашкой тебя потеряли.

— Да, потеряли, — добавил младший брат, — а ещё тебя один парень спрашивал.

— Какой парень? — зардевшись, спросила Ася, хотя сама прекрасно знала, какой.

— Да родственник Сашки Семёнова, — отозвался Степан, он из Невьянского завода сюда приезжает, Данилом звать.

Так она узнала имя своего суженого.

А на Пасху Ася отправилась гулять на Вознесенскую горку, где собиралась молодёжь. Чуяло её сердце, что приедет парень-то, не может не приехать. Она долго вертелась у зеркала, чем очень удивила матушку.

— Красавица ты у нас, Асенька, красавица писаная! — сказала та, вставая рядом с дочерью. — И правильно сделала, что сняла свои тёмные одежды. Сразу и личико посветлело, и глазки засияли. Гляди, как интересно вышло — глаза у тебя мои, серые, у Луши-то карие были. И кто скажет, что ты не моя дочь?

Ася прижалась к матушке:

— Твоя, конечно!

Та погладила её по голове.

— Давай, я тебе косу переплету! — и Тюша взялась за гребень. — И волосы у тебя цвет поменяли, какие-то соломенные стали, а в детстве были такие беленькие.

Потом Тюша достала из сундука красивую шаль и набросила дочери на плечи поверх жакетки. Ася невольно залюбовалась отражением в зеркале — уж очень шаль была хороша. На ней по серому фону были разбросаны красивые ярко-голубые цветы

— Глянь-ка, как к глазам твоим подходит! — всплеснула руками Тюша. — Тебя просто не узнать! Сегодня все парни твои будут!

И ведь как в воду глядела! Асино появление вызвало живой интерес ухажёров. Много восхищённых взглядов поймала она в тот день, кружась в хороводе. Но главное — она встретилась с ним! Данило сразу подошёл к ней, и всё время был рядом, а потом проводил до дома. Она трепетала от его голоса, смущённо отводила взгляд, встречаясь с его глазами, а сердце её так и прыгало в груди весёлой райской птичкой.

Ася узнала, что живёт Данило с отцом и матерью в Невьянском заводе, что есть у него две старшие сестры, но они уже замужние. Сам он бондарничает, у них с отцом своя мастерская. Их кадушки да ушаты пользуются большим спросом. А здесь у него живёт отцов брат, Григорий Иванович Семёнов, вот к нему Данила и ездит в гости, тем более, что они ровесники с Сашкой, дядькиным сыном, и сызмальства дружат. Ася сказала, что помнит, как он в детстве мехоношей был неоднократно. И парень сознался, что давно её заприметил и каждые святки приезжал специально, чтобы пойти славить к беловской избе и ещё раз увидеть красивую девочку, которая выносит им гостинцы. Ася засмущалась от такого признания.

Но с той поры они с Данилом не виделись. Понятно, что в мае у всех был сев, было много работы и в поле, и в огородах. Но сейчас-то стало посвободней. Уже Троица позади, Петров день приближается. Почему же он не объявляется? Ася всякий раз выглядывает в окно, чуть заслышав любые звуки, вздрагивает на каждый стук проезжающей мимо повозки и никак не может понять, что же случилось. Наверное, она ему просто не понравилась.

— Ась, ты о чём задумалась? — услыхала она Нютин голос.

От неожиданности Ася вздрогнула.

— Его вспоминаешь, да? — шёпотом спросила Нюта.

— Кого его?

— Ну, того парня, про которого ты мне вчера сказывала.

— А ты кого вспоминаешь? — улыбнулась Ася. — Тоже того, о ком мне сказывала?

Девицы дружно рассмеялись, а идущая впереди них Маруся обернулась:

— Чего отстаёте, хохотушки?

Они тут же прибавили шагу.

Вскоре все остановились на поляне у большой берёзы. Парни со знанием дела начали ломать ветви, а девицы занялись сбором земляники, то углубляясь в лес, то снова выходя на поляну и весело перекликаясь при этом. А Маруся достала бечёвку и стала показывать сыновьям, как правильно перевязывать веники, чтобы они не рассыпались в бане при первом же ударе.

* Сро́дная — двоюродная

**Супря́дки — посиделки, вечеринки, на которых девушки совместно пряли

Глава 3

Егор вышел из тёщиной избы во двор, где хлопотал по хозяйству Иван, и невольно засмотрелся на шурина. Тот и впрямь очень походил на своего отца, не зря вчера Марусю это так потрясло. Помнится, тесть вот так же, в рубахе навыпуск, в жилетке поверх неё да в простецком картузе топтался во дворе, выполняя ежедневную работу. И сама фигура Ивана, и его движения, и чёрная борода с едва наметившейся проседью, и цепкий взгляд карих глаз — всё в нём напоминало Прохора Степановича.

— Может, помочь чем? — спросил Егор.

— Нет, я уже управился, — ответил хозяин. — Пойдём-ка лучше к нам, Тюша там пирогов напекла в честь дорогих гостей, звала чай пить.

Мужики направились в избу Ивана, стоящую на этом же подворье.

— Разговор у меня есть к тебе, — начал Егор, когда они уселись за стол перед большим медным самоваром. — Серьёзный. Я специально не пошёл со своими в лес, хотел поговорить, пока их нет.

Тюша, налив мужикам чая и порезав на куски большой пирог с квашеной капустой, удалилась в огород, чтоб не мешать им своим присутствием.

— Беда у нас со старшим, — вздохнув, заговорил Егор.

— С Тимохой что ли? — переспросил Иван.

— С ним, — кивнул гость, — связался он с дурной компанией. Приятель у него новый появился, сбивает парня с панталыку, в какой-то тайный кружок его водит. Вот наш-то наслушался там всякой ереси про бедных и богатых, про борьбу за правду и справедливость и младшему, Никите, голову дурить начал, дрянью этой забивать. Мир им, видите ли, переустроить надо! Потому и приехали мы сюда, чтоб от греха подальше увезти парня, пока большой беды не приключилось. Придётся разлучить братьев-то, так спокойнее будет. Мы с Никитой завтра домой вернёмся, нам работать надо, а Маруся с Тимофеем и Нютой тут останутся до конца лета. Так ты уж, Вань, если чего, по-родственному вправь ему мозги-то, коли станет он эту ересь нести. Маруся, конечно, глаз с него не спустит, но и ты будь начеку, помоги нам спасти парня. В работу впрягай, чтоб силушку расходовал на доброе дело, а не на глупости всякие. Пусть упахивается так, чтоб едва до подушки голову донести мог.

— Понял, Егор, понял, — ответил Иван. — Пригляжу, конечно. У нас тут тихо, нет ничего такого. А работу-то я ему завсегда придумаю, не беспокойся! Впереди покос, потом жатва. Не до глупостев будет. А коли девку какую приглядит, так и вовсе про свою борьбу забудет. Много у нас красавиц в околотке-то живёт, мигом окрутят!

— Да уж, пусть бы лучше по девкам бегал, чем всякой ерундой голову забивать, — согласился Егор. — Я хотел, было, к братьям его определить в кузницу, он уже неплохо справляется с нашим ремеслом, да только Сано ведь там. Не хочу, чтоб они лишний раз пересекались.

— Согласен, с Саном лучше не связываться. Пьёт он опять. Раньше-то хоть отца с матерью побаивался, сдерживался немного, а как померли они, ничего его уже не держит. Понеслась душа! И Танька ему не указ. Вроде, и баба боевая, а приструнить мужика не может.

Егор горестно кивнул. Жаль брата. Пропадает. И ничего тут не поделаешь. Сам виноват.

Помолчали немного.

— Ладно, брат сам за себя отвечает, человек он взрослый. Хочет сгубить себя — пусть губит. А сыну я должен помочь. И помогу, не дам пропасть, — решительно сказал Егор.

— Наша-то тоже чудит, — подхватил Иван, — то в монашки собиралась, то передумала. Это хорошо, конечно, что передумала, так ведь замуж давно пора, восемнадцатый год уже идёт, скоро в старые девы запишут. Ладно, хоть нынче на гулянья выходить стала, а то затворницей жила. Прямо и не знаю, чего с этой девкой делать. Отдать бы за доброго парня, пока в подоле не принесла, как Любаня. Дурное-то дело нехитрое. Они ведь, молодые-то, из одной крайности в другую кидаются. Вот и не знаешь, чего от них ждать. Может, мне самому ей жениха-то приглядеть? Как ты думаешь?

— Коли никто ей не люб, то можно и самому приглядеть, а коли есть кто у неё на примете, тогда жизнь девке можешь поломать.

Иван вздохнул, вспомнив, как оженил его тятенька когда-то. Конечно, прав Егор, но всё равно надо что-то решать с Асей.

— Ладно, доживём до осени, может, кто и посватается, — заключил он. — Расскажи лучше, как вы там живёте, в вашем городе. Как с работой? Как Василко поживает? Часто видитесь? А у Нюры-то бываете?

Егор улыбнулся такому обилию вопросов и начал рассказывать:

— Всё у всех, слава Богу, неплохо. Павел Иванович пока работает, но всё поговаривает, что пора бы пойти в отставку. Только вот думаю я, что не усидит он без работы. Он у нас голова! За советом, за любым делом все к нему обращаемся. Никогда не откажет, и чем может, всегда поможет. Нам-то с Марусей он по первости шибко помог, и деньгами выручил, когда мы свой первый дом покупали. Вот и Василию теперь подсказал, в какой завод лучше пойти работать, и с начальством договорился. Повезло сестре твоей с мужем. Ценит он её и оберегает. А заодно и нас всех около себя держит. Говорит, что семья — это святое. Да и мы все к нему с уважением.

— Да, хороший он мужик. Любашу нашу приютил в своё время и помог ей очень, — согласился Иван. — Это да. Он такой. А ведь Нюра за него идти не хотела. Влюбилась она, помнится, в одного голодранца. И я поначалу сильно сочувствовал ей. Мне-то ведь тятенька тоже не дал жениться по своей воле. Вот и жалел я её. А оказалось, что это её судьба. Вот как в жизни-то бывает!

— У него своих-то родных никого не осталось, так он обо всех нас печётся. А детей своих как любит! Но строг с ними и требователен. За учёбу спрашивает серьёзно, сызмальства их обучает. Таким всякая дурь в голову не полезет, как Тимохе моему. Ивана-то, старшего, хочет дальше учиться отправить, в университет. Он парень толковый, весь в отца.

— Да уж, не чета нашим, — согласно кивнул Иван. — А ты-то сам как?

— Я в порядке. Работа есть, заказов хоть отбавляй. Из кузни почти не вылезаю, подручных больше не держу, теперь сыновья за них, оба уже неплохими кузнецами стали. Постепенно к ним дело отойдёт. Домашнее хозяйство, конечно, на Марусе. Она хорошо научилась прислугой командовать, и деньгам счёт вести умеет, — улыбнулся Егор.

— Повезло ей с тобой! — заключил Иван.

— Это мне с ней повезло!

— Правильно ты сделал, что увёл её от братца-то. Что бы за жизнь была у Маруси с этим непутёвым? А теперь гляжу на неё и радуюсь — какой она стала! Вот думал ли я прежде, что сестрицы мои младшие упорхнут так далеко, да ещё удачно устроятся в жизни?! Интересно она нами крутит, жизнь-то. Порой поставит на перепутье — выбирай, мол, человек, какой дорогой тебе идти. Вот этот-то выбор всю твою будущую жизнь и определяет. Пойди я в своё время против воли тятенькиной, выбери Алёнку, да убереги её от беды, совсем бы другим путём жизнь свою прошёл. И у Маруси с Нюрой могли бы быть сейчас иные судьбы. А может, и не могли бы. Ведёт ведь Господь-то нас к правильному выбору, подсказывает верный путь. Главное — услыхать его вовремя. Вот я всё время о том размышляю — неспроста всё в нашей жизни.

— Может, и неспроста, — задумчиво ответил Егор. — Только я ведь тогда, увозя Марусю, совсем не был уверен, что смогу сделать её жизнь счастливой, знал только, что буду изо всех сил стараться ради неё. Очень уж я хотел быть с ней рядом.

— Кто чего-то сильно хочет, тому Господь это и даёт, — многозначительно произнёс Иван. — Главное — знать, чего ты хочешь, тогда оно и придёт к тебе. А коли живёт человек без помыслов и устремлений, коптит себе небо потихоньку, как братец твой, например, то ничего он и не добьётся в жизни.

— Только братцу-то я крылья подрезал, вот ведь какое дело! — вздохнул Егор. — Виноват я перед ним.

— А вот это ты зря! — тут же возразил ему Иван. — Кабы был у него характер, так он назло вам с Маруськой вперёд бы попёр. Напролом! А он не захотел. Стал пьянствовать да плакаться, так-то ему сподручнее. А потому и виноватых тут быть не может!

Егор помолчал. Прав Иван. Конечно, прав. Он и сам нередко говорил себе подобные слова. Но где-то в глубине его души всё равно жила вина перед братом.

— Интересный у нас разговор получается, — улыбнулся Иван. — Только неправильно мы его ведём. Кто ж за чаем-то о жизни рассуждает? Тут надо чего покрепче!

Он быстро спустился в голбец* и вскоре вылез с большой бутылью:

— Вот теперь у нас с тобой правильный разговор пойдёт! Не так часто мы встречаемся, чтоб чаем обходиться! Бражка-то, она как раз для хорошей беседы предназначена.

Егор улыбнулся. Они только что осудили пьянство его младшего брата, а теперь и сами примутся за это же.

— Не ради пьянства, — сказал Иван, подняв наполненную кружку, — а всего лишь для душевной беседы.

А беседа и впрямь потекла намного душевней. Вспоминали давние годы, общих знакомых, забавные истории из детства. Ещё раз обсудили странные веяния молодёжи, готовой поменять всё жизненное устройство, которое складывалось веками. К обеду они уже были так хороши, что вернувшаяся из огорода Тюша невольно рассмеялась:

— Это ж надо такое придумать — с утра пьянку учинить!

Следом за ней пришла Анфиса, потерявшая, было, зятя.

— Ой-ё! — всплеснула она руками, глядя в довольные лица мужиков. — Никак напились? Вот греховодники-то! Пост Петровский, а они пьянствуют!

— Мы чуть-чуть! — попытался оправдаться Иван.

— Вот Маруся-то щас вернётся, дак устроит вам чуть-чуть! Вы её знаете! — не унималась Анфиса.

— Она может! — Егор поднял вверх палец. — Недавно на базаре одного мужика так отчитала, что он, бедный, уж и не знал, куда деваться. Они с дочкой на рынок ходили. Нюта шла впереди, а Маруся чуть приотстала. И вот какой-то торгаш, зазывая народ, схватил Нюту за руку. Ну, Маруся ему и устроила! Как он потом жалел об этом, как умолял о пощаде! И ведь, заметьте, она не кричала, не ругалась. Но так с ним поговорила, что он, бедный, чуть под прилавок не залез. А когда она околоточного позвала, мужик тот готов был даром ей весь товар отдать, только бы отступилась. Это мне дочка потом рассказывала, посмеялись мы с ней тогда.

Все улыбались, глядя на Егора.

— Молодец сестрица! Никому спуску не даст! — похвалил Иван.

— Пойдём-ка, зятёк, я тебя спать уложу, пока ребята не вернулись. Может, уже и протрезвеешь к их возвращению, не то придётся тебе самому от жены прятаться, как тому торговцу.

Егор согласно кивнул и пошёл за тёщей.

Через какое-то время Степан с Тимофеем закатили во двор тележку, доверху наполненную берёзовыми вениками. Следом за ними шёл Сашка, неся несколько веников, связанных попарно и перекинутых через плечо. Маруся и Нюта держали в руках корзинки, полные земляники.

— А где же Ася? — с тревогой спросила вышедшая на крыльцо Тюша.

— А её там, у речки, какой-то кавалер поджидал, так она с ним осталась, обещалась скоро прийти, — ответила Маруся.

— Какой кавалер? — удивилась Тюша.

— Тебе лучше знать! — развела руки Маруся.

— Нюта! Ты знаешь про этого кавалера? — начала допрос Тюша, спускаясь с крыльца.

Нюта пожала плечами и бочком двинулась к бабушкиной избе.

— Стой! — закричала ей вслед Тюша. — Я вижу, что знаешь!

Но та уже юркнула на крылечко и скрылась за дверью.

— Тюша! Ты чего? — вскинула брови Маруся. — Она взрослая девица! Сейчас поговорит с парнем и придёт. Ничего с ней не случится!

— И правда, чего это я? — садясь на ступеньку, проговорила растерянная мать.

*Го́лбец — подполье (диал.)

Глава 4

Ася смотрит на Данилу и глазам своим не верит. Перед нею как будто другой человек. Ладонь левой руки перебинтована, только кончики пальцев торчат из-под повязки, на правой щеке не зажившие ещё следы ожогов, волосы из-под картуза совсем не видны. Тоже обгорели? Или коротко пострижены? Зелёные глаза стали другими, в глубине их засела боль. И сам он какой-то другой, пережитое как будто сделало его старше на годы. В первый момент, когда Данило окликнул Асю, девица даже не узнала его. А потом словно обожгло изнутри — Господи, что же с ним сделалось?!

Они сидят на берегу реки, на выброшенной половодьем большой чёрной коряге.

— Неужели ты ничего не слыхала о пожаре? Уже почти месяц прошёл. И в газете, говорят, про него прописано было, в «Екатеринбургской неделе».

Ася пожимает плечами. Газет она не читает, никто их тут и не видит. Тётушка Маруся сказывала что-то бабушке Анфисе про сожжённые подворья, которые они видели, когда ехали сюда, но Ася и не прислушивалась к разговорам взрослых. До того ли ей было, коли Нюта приехала?! Видать, как раз про Невьянский завод и шла речь-то у них.

— Расскажи мне, что там было, — просит она, робко погладив его по перевязанной руке.

— Страшно было. Не приведи Господь пережить тебе такое. Никогда я ничего страшнее не видывал. Жар стоял жуткий, вздохнуть трудно было. Горело всё: дома, сараи, заборы. Мелкая животина, которая убежать не успела или заперта была, орала дико, охваченная огнём, крупный-то скот, слава Богу, на выпасе был. Многие люди, спасая своё добро, теряли жизни. А кто-то сразу понял, что бороться с огнём бесполезно, и убрался восвояси.

— А ты как же?

— А я всё потерял. И всех…

Он помолчал немного. Ася тоже молчала, понимая, как непросто Данилу говорить об этом.

— Я никогда не смогу забыть тот страшный день, — продолжил вдруг он. — В мае это было. Двадцать третьего. Мы с тятенькой работали в нашей мастерской и как раз вышли во двор перекурить. Было тепло и солнечно, к полудню подходило. Сидим на лавке, отец самокрутку свернул, затянулся и говорит вдруг, что жениться мне пора. Присмотрел, мол, он мне невесту хорошую, по осени сватов засылать собирается. А я ему и отвечаю, что есть у меня невеста, только в другом заводе живёт, вот туда и поедем свататься. Это я про тебя ему сказываю. Вижу, что не по нраву ему мои слова. Но ответить он не успел, тут в аккурат часы на башне завели свою мелодию. Полдень, стало быть. И только музыка отыграла, как забили в набатный колокол. Мы подхватились да за ворота выскочили. Видим — пожар недалеко от торговой площади, в посудной лавке и вокруг неё. Мы туда. Народ сбегается, все пытаются тушить. А ветер в это время усиливается, и пламя с бешеной скоростью скачет от одной постройки к другой. Перекинулось на избы. Да что там избы, каменные дома, и те горели. Началась паника, все кинулись спасать своё добро. На улицах суматоха, столпотворение. Из-за этого повозки с водой не могут приблизиться к горящим постройкам. А огонь, как демон какой, бежит стремительно и пожирает всё на своём пути. Воздух раскалился до невозможности. Представляешь, вспыхивает всё на глазах: дома, деревья, одежда на людях! Бросились мы с батей обратно к своей избе, а она уже полыхает вовсю, и матушки нигде не видать. В конце огорода вещи какие-то кучей свалены. Видимо, матушка их из избы натаскала туда. А самой-то её нет. Отец кличет её диким голосом и в огонь рвётся. Я едва его удерживаю. Он мне на амбар показывает, глянь, мол, нельзя ли ещё чего спасти. Я только повернулся к амбару-то, а батя уже в горящую избу кинулся, я мигом за ним. А тут кровля и рухнула. Я отскочить успел, а тятеньку на моих глазах накрыло. До сих пор в ушах стоит его страшный рёв. Вытащил я его из-под горящих-то брёвен, сам весь обгорел, а он уже мёртв. Матушку и вовсе не нашёл. То ли сгорела в избе, то ли ещё где. Дальше плохо помню. Всё в каком-то тумане. Ужас охватил меня. Представь себе огненное море около версты длиной и не одну сотню сажень шириной. Кругом вопли, в воздухе летает пепел, по Нейве плывут обгоревшие вещи. Даже через пруд пламя перекинулось. Стремительно так. Сначала охватило разный скарб, вытащенный людьми на берег, потом с порывами ветра перекинулось на плоты и лодки, уплывающие прочь от огня, и мигом до другого берега долетело. И там тоже начали гореть дома. Всё это было так страшно, словно демон огненный прогневался за что-то на людей и готов уничтожить всё в один миг. Лишь к вечеру пожар начал стихать, подъедая остатки людского скарба. Осталось страшное пепелище. Больше тыщи дворов сгорело напрочь. Долго ещё головешки тлели. И те вещи, которые люди пытались спасти, вытаскивая их из изб, тоже все погорели. А людей-то сколько погибло — кто сгорел, кто в пруду потонул, не сумев доплыть до другого берега. А иные прятались в погребах, думали, что спасутся, там ведь холодно и сыро, особенно те, у кого ледники оборудованы, но и они погибали, задыхались от жара и дыма.

Ася видела, с каким трудом даётся Данилу этот рассказ, и продолжала гладить его по руке, словно утешая.

— А сёстры твои как же? — спросила она.

— Живы сёстры. Старшая-то живёт в Быньговском заводе, а младшая с семьёй к ней в гости как раз уехала. Их изба-то тоже сгорела, да и добро всё огонь пожрал, так они решили там, у сестрицы, и поселиться, новую жизнь начинать. А я потом долго ещё наше пепелище разгребал. Ничего у меня не осталось. Гол как сокол. И матушку не нашёл… Ни в живых, ни в мёртвых. Приехал вот к родственникам. Хочу тут осесть. Дядька обещал помочь.

Ася невольно обрадовалась, что он теперь рядом жить станет, никуда не уедет больше. Но тут же мысленно попросила у Бога прощения за думы свои, за радость эту, ведь парня сюда привело великое горе.

— Видишь, как оно вышло, хотел жениться на тебе, а теперь ты за нищего-то и не пойдёшь, — печально проговорил он.

— А ты попробуй, позови, может, и пойду, — улыбнулась Ася, удивляясь сама себе.

— Ты-то, может, и пойдёшь, а вот тятенька твой едва ли захочет тебя за голодранца выдать.

— А вот сейчас мы у него и спросим! — сказала Ася и потянула парня за руку.

— Ты чего? — удивился он.

— А ничего! Ты хочешь на мне жениться?

— Хочу, конечно!

— Тогда пойдём!

В неё словно бес какой вселился. Девица уверенно вела Данилу за собой.

Когда они вошли во двор, на крыльце стояла матушка и руководила сыновьями, которые развешивали на длинную жердь заготовленные веники.

— Нет, Степан, так не годится, раздвинь их немного, чтоб лучше сохли, — говорила она. — А ты, Сашок, с другой стороны их поправь. Жердь-то длинная, места хватит! Ещё двигай!

Она перевела удивлённый взгляд на вошедших, сразу смекнув, что это и есть тот самый кавалер, который задержал Асю. Только видок у него уж больно странный.

Парень поклонился Тюше.

— Это Данило, матушка! — бойко начала Ася. — И я нынче пойду за него замуж.

Тюша тут и села на ступеньку. Во даёт, девка! То в монастырь, то замуж. И главное, не спросясь родительского благословения.

— Давай, мы не будем спешить, — остановила её напор Тюша. — Отец сейчас спит, его лучше не тревожить. А вот вечером пусть Данило к нам придёт, как положено, и мы спокойно всё обсудим.

Парень смущённо топтался под пристальным взглядом Асиной матери. Не ожидал он от девицы такой прыти, а теперь и не знает, что делать.

Он откланялся и пошёл со двора. А Тюша обняла дочку за плечи и вывела её в огород. Уселись они на скамейку под черёмухой и начали свой задушевный разговор. Тюша постаралась всё вызнать про парня, и Ася откровенно рассказала ей историю их давнего знакомства.

— А чего же он весь перевязанный, будто с войны вернулся?

— А вот это самое главное, из-за чего я готова хоть сейчас за него пойти. Помощь ему нужна и поддержка.

И Ася рассказала матушке про пожар в Невьянском заводе и гибель его родителей. Тюша что-то слышала в лавке про страшный тот пожар, ходили слухи-то в заводе, не без этого.

— Девонька ты моя, сердобольная ты моя, — обняла она дочку, — коли хочешь пойти за него только из жалости, из желания помочь, то это худая затея. Не забывай, что потом всю жизнь с ним прожить придётся. А жизнь-то, она долгая.

— Матушка, я не из жалости, я бы только за него и пошла, другой-то мне никто не нужен.

Тюша внимательно поглядела на дочь. А ведь и правда, влюбилась девка-то. Сама его привела сюда. Чего же делать-то теперь? И что Ваня скажет? Как-то бы подготовить его к встрече с женихом, а то, не ровён час, начнёт рубить с плеча. Надо же, как на грех, опять жених бездомный попался, всё повторяется, как когда-то со старшей дочерью. Отказывать парню не стоит, видно, что люб он девке. Но ему надо дать время, чтоб на ноги встал. Опять же, Любаше с Николкой тоже однажды дали время, так она чего натворила-то! Нет, надолго отодвигать свадьбу не следует. Пусть осенью женятся. Только как-то бы помочь им, чтоб и парня не обидеть, и дочь обеспечить. Надо Ивана будить да обсудить всё с ним.

Тут в огород прибежала Нюта, и Тюша отправилась домой.

— Давай рассказывай, чего там у вас? — тут же подступила она с расспросами к Асе. — Я видела, как ты его сюда приводила. Только не шибко он и красивый, я думала, побаще будет.

— Для тебя, может, и не хорош, а для меня красавец! — отрезала Ася.

— Ну, Ась, не сердись, расскажи, пошто он весь такой перебинтованный?

— Скажи, когда вы мимо Невьянского завода проезжали, ты что видела? — повернулась Ася лицом к сестре и взяла её за плечи.

— Ой, там жуть такая! Черным-черно, и башня возвышается. Наклонная. Ещё церковь недалеко от неё.

— И совсем нет домов?

— Есть, конечно, но в стороне. Там какой-то мужичок к нам подсел на станции, так он сказал, что уцелела только треть домов. А в самом-то центре погорело всё: винные склады, торговые ряды, волостное правление вместе со всеми документами.

— А почему ты мне не рассказала об этом?

— Дак, забыла я! Я и не думала, что для тебя это важно.

— Да как же неважно-то, коли Данило там живёт?! Я ведь потеряла его, ждала всё, думала, бросил он меня, не хочет больше видеть. А с ним, оказывается, беда такая приключилась!

И Ася рассказала подруге всё, что услышала от Данилы.

— Не расстраивайся, Асенька! Всё уже позади. Он приехал. Только зачем он тебе теперь? Ни кола, ни двора. Неужто ты тут другого жениха не найдёшь?

— А мне другой не нужен! — отрезала Ася. — Я за Данилу пойду. Как же я могу бросить его в такой беде? Он сегодня свататься придёт вечером.

— Правда? — удивилась Нюта.

— Правда! Только не говори пока никому. Я не знаю, как тятенька его примет.

— А вдруг дядя Ваня откажет ему?

— Тогда я из дома убегу! Куда угодно, лишь бы с ним. Хоть на пепелище станем жить, но вместе.

— Ну, ты даёшь, сестрица. Неужто так люб он тебе?

— Значит, люб. Только я до этого и сама не знала, просто скучала по нему. А сегодня, как увидала, сразу поняла — только он! На край света за ним пойду. Лишь бы вместе.

— Ой, Асечка! Я тебе даже завидую. У меня нет такого парня, за которым хоть на край света, — задумчиво проговорила Нюта.

— Как это нет? А о ком ты мне сказывала вчера?

— О гимназисте-то? — улыбнулась Нюта. — Так это несерьёзно. Жить с ним на пепелище я бы не стала!

Глава 5

Тюша готовила Ивана к встрече с Асиным ухажёром. Рассказала всё, что узнала о нём от дочери и ждала, что муж на это скажет.

— Не везёт нам пошто-то с женихами, — заключил он. — Всё голытьба попадается. Нет, если парень с руками, то это совсем другое дело. Ремесло у него есть, постепенно встанет на ноги. Он ведь не виноват, что такая беда с ним приключилась.

Тюша кивала мужу, следя за его рассуждением.

— К тому же, ей он нравится, — продолжал Иван. — Стало быть, можно и сладить. Чай, мы-то не нищие — поможем.

Тюша улыбнулась, ей нравился ход его мысли.

— Надо поглядеть на него сперва, а потом уже и решать, — заключил Иван.

Всё правильно, такой подход Тюшу вполне устраивал. Теперь она спокойна — Иван не станет пороть горячку, к встрече с женихом он готов. Надо и ей подготовиться. Стол накрывать нельзя — осудят. Не принято откровенно ждать сватов. Угощенье надо доставать, когда уже гости в дом пожалуют. Вроде как, мы вас и не ожидали, но рады угостить. Иначе могут подумать, что только того и ждём, чтобы девку отдать за первого встречного. Нет, пусть не думают, что товар у них залежалый, очень даже дорогой товар. Да только купец небогат. Ну, и ладно, не последние, чай, Семёновы люди в заводе. Семья у них крепкая, помогут парню. Григорий-то Иваныч, поди, с ним сейчас и явится, как положено. Надо закуски разложить по тарелкам, да в куть* поставить пока, чтоб под рукой были. Скоро уж, наверное, пожалуют сваты-то.

Но Данило почему-то не спешил просить Асиной руки. Она, обрядившись в новый сарафан, в нетерпении бродила по двору, несколько раз выглянула за ворота, потом махнула рукой и ушла в избу. Вскоре прибежала Нюта:

— Ась, там тебя какой-то парень спрашивает!

Ася опрометью бросилась к воротам. За ними ждал её Сашка Семёнов.

— Я весточку тебе принёс от Данилы, — начал он, — сам-то он уехал и велел передать, что непременно вернётся, чтоб ждала ты его.

— А чего так срочно уехал-то? — в недоумении спросила Ася. — Прийти обещался…

Сашка пожал плечами и пошёл прочь.

— А надолго ль уехал-то? — крикнула девица вослед.

— Сказал, как получится, — обернувшись, бросил парень.

Ася понуро побрела к избе.

— Ась! Что за парень-то? — нетерпеливо крикнула вслед ей Нюта.

— Сашка, братец Данилов, — бросила на ходу девица и поспешила к матушке.

— Баско́й! — донеслось ей вдогонку.

Тюша поначалу огорчилась, что сватов не будет, она ведь готовилась. Но потом решила, что это даже и лучше. Коли судьба это Асина, то и так сладится, а коли нет — тут уж ничего не изменишь. Хорошо, что никто не знал про сватовство-то, иначе пересудов бы по заводу было! Сбежал, мол, женишок от беловской девки! А на чужой-то роток не накинешь платок. Так и покатятся сплетни клубком по заводу. Дочь, знамо дело, огорчилась. Тюша, как могла, попыталась её успокоить.

Асе не спалось в ту ночь. Она силилась понять, почему Данило уехал, не простившись. Ясно, что для этого должна быть очень веская причина. Может, ему не понравилось, что она сама его в свой дом привела? Но ведь он же не был против. Да и братца своего прислал, просил, чтоб ждала она его. Что-то тут не вяжется. Не мог он просто так взять и уехать. Или мог? Она ведь его почти не знает. Но почему-то в ней живёт глубокое убеждение, что парень он правильный, серьёзный. Не похож он на обманщика-то. Лишь ближе к рассвету она заснула, а вскоре её уже будил младший братец:

— Ася, вставай, там все дядю Егора с Никитой провожают, а ты спишь!

Во дворе собралась вся семья. Анфиса вынесла узелок с пирожками да шаньгами, чтоб в дороге перекусить, и вручила его Никите. Тюша собрала гостинцы для Любочкиной семьи и просила передать им. Разве может Егор отказать? Конечно, передаст. Он сложил всё в свой дорожный мешок, обещая навестить Любу с Василием сразу, как приедет в Екатеринбург. Иван тем временем уже запряг лошадь, чтоб отвезти гостей на станцию, Никита топчется рядом, помогая дядьке. Егор поочерёдно обнимает свою семью на прощание, задерживается взглядом на дочери. До чего же она похожа на мать! Именно такой была Маруся, когда он впервые увидел её: брови дугой, карие очи горят жизнью, на щеках играет румянец, а перекинутая вперёд тёмно-русая коса достаёт до самого пояса. Тимофей стоит рядом с сестрой, надвинув картуз на глаза. Вот уж Санов портрет! Не прибавить, не убавить. Правда, сейчас младший братец выглядит так, что не приведи Господи. Вчера Егор повидался с ним, да и с Ефимом тоже.

Выспавшись после душевной беседы с Иваном, отправился он в отцову кузню. Оба брата были там. Встретили его не то чтобы холодно, но и не с распростёртыми объятиями. Настороженно как-то. С Саном, конечно, всё понятно, но Ефим-то! Они, вроде, всегда хорошо ладили. Старший брат после смерти родителей переехал со своей семьёй в их избу, а до этого так и жил в примаках у Мани, не построил своего-то жилья. Неужели он побоялся, что Егор на наследство претендовать станет? Может быть. Но Егору ничего не нужно, он, пожалуй, побогаче братьев-то будет. К тому же, Ефим старший, кому, как не ему, жить в отцовом доме? В общем, встретились сухо, ни братских объятий, ни душевной теплоты. Расспросил он братьев об их житье-бытье, поинтересовался, как Дуся поживает со своим немолодым вдовцом. Братья рассказали, что слёг он у неё, слаб очень, вот допокаивает теперь сестрица мужа своего. Помянули покойную сестрицу, Фросю, поговорили о том, о сём, да и расстались так же прохладно, как встретились. И остался на душе Егора неприятный осадок, словно потерял он что-то в этой жизни. Невольно сравнил, как встречают его в семье жены. Всегда с улыбкой и добрыми словами. Всегда расспросят, как дела. И не ради приличия или любопытства, а с искренним интересом и душевным теплом.

Егор прогнал невесёлые мысли, ещё раз попрощался со всеми и устроился на телеге рядом с Никитой. Иван натянул поводья, и последние прощальные слова растворились в скрежете колёс. Егор с интересом смотрел по сторонам. Нечасто он бывает в заводе, который растёт и меняется на глазах. Избы стоят добротные, крепкие, а при них большие огороды. В каждом дворе скотина. Лошадь да корова непременно. Да и всякая мелкая тварь имеется — козы, поросята, куры опять же. А как без хозяйства-то? С него и кормятся. Семьи у всех большие, а это хорошее подспорье заводскому жалованью. Попадаются, конечно, и неказистые избёнки. Но там и хозяева, как правило, никудышные, навроде братца его младшего. Есть и двухэтажные дома. Они рублены из хорошего толстого бревна, иные имеют каменный низ, а некоторые полностью каменные, но таковых не так много. В них, в основном, начальство заводское проживает или те, кто торговлей промышляет. Крепко живёт завод, это видно, и народ здесь не нищенствует. В большом-то городе бедноты больше — отметил мысленно Егор.

Вскоре избы закончились, и впереди замаячило заводское кладбище. Егор попросил Ивана остановиться возле него.

— Пойдём-ка, сын, навестим твоих деда с бабкой, — обратился он к Никите, — пока время позволяет. Негоже уезжать, не зайдя к ним.

Старики Кузнецовы были похоронены рядышком, подле Фросиной могилки. Три креста с одинаковыми фамилиями.

— А сестрица-то твоя совсем молодой померла, — удивился Никита, глядя на Фросину могилку. На старом деревянном кресте были едва видны даты её жизни. — Чего же она так мало пожила-то?

— Пала она с лесенки, когда с сеновала спускалась в темноте. Оступилась. Спину сильно повредила, слегла, да так и не встала больше. А когда невмоготу совсем стало, она себя и порешила.

Никита помолчал в задумчивости и вдруг сказал:

— А почему твои браться не сделают хорошие кованые кресты на могилы? Дерево стареет, гниёт, а ведь можно такую красоту выковать. Я даже представляю, какими они могут быть, и главное — долговечными!

Егор с интересом посмотрел на сына — надо же! А из парня-то и впрямь когда-нибудь первоклассный кузнец получится. С выдумкой парень, с азартом.

— Вот ты и сделай, коли есть такая задумка, — проговорил он, увлекая Никиту обратно к телеге.

— И сделаю! — твёрдо сказал сын.

Уже в вагоне Никита снова обратился к отцу:

— Тять, а пошто твоя родня к нам никогда не приезжает? Матушкины родственники нам как будто ближе, с ними мы роднее. Я сызмальства знаю всех её сестёр и братьев, все мы дружим промеж собою, а твоих братьев и сестру я почти и не знаю. И видел-то их лишь несколько раз за всю жизнь, а уж их детей и вовсе не знаю. А ведь они мне сродными братьями и сёстрами доводятся.

— А в жизни, сын, порой бывает так, что чужие люди становятся ближе родных, а родные — наоборот. Всё ведь от самих людей зависит.

— А я бы хотел подружиться со своими братьями и сёстрами. Почему мы не навещаем их, когда тут гостим? Даже у деда с бабушкой были всего пару раз. Почему так?

— Так случилось, Никита.

— Нет, я не понимаю этого, — не унимался парень. — Дядя Сано живёт недалеко от бабушки Анфисы, мне Стёпка показал его дом, а мы никогда не заходим к нему в гости. Почему? Он же твой брат! Я не могу себе представить, чтобы мы с Тимохой перестали знаться. Ведь вы в детстве, наверное, тоже вместе играли, как мы.

— Да, — сдержанно ответил Егор, — в детстве мы играли. Но это было так давно.

— А сейчас почему вы не знаетесь? — по-прежнему недоумевал Никита.

— Потому что это не понравилось бы твоей матушке.

— Она с ним в ссоре?

— Нет, нельзя сказать, что в ссоре, но и не в дружбе.

Егор понял, что ответы его ничего парню не объясняют. Как ни крути, а правду сказать придётся.

— Ладно, Никита, ты взрослый парень, семнадцатый год уже пошёл. Коли завёл ты непростой разговор, то я тебе всё сейчас и скажу, — Егор выдохнул и продолжил:

— Когда-то твоя матушка была замужем за моим младшим братом, а потом она стала моей женой.

— Как так? — не понял Никита. — Дядя Сано был её мужем?

— Был.

— И она его бросила?!

— Не всё так просто, сын. Так сложилось, что я должен был её защитить. И тогда я её увёз.

— Защитить от мужа? Он её обижал?

— Обидел однажды. А наша матушка не из тех, кто станет терпеть обиду, ты знаешь.

— Знаю, — согласился Никита.

— Вот, я пришёл за ней, она собрала узелок, одела Тимошу, и мы уехали.

— Как? Тимка тогда уже был? Он не твой сын? Он дяди Саны? — совершенно опешил парень.

— Да. Но он мне такой же родной, как и ты, запомни! Я никогда вас не разделял.

— А он знает?

— Пока нет, но однажды всё равно узнает.

Никита замолчал, переваривая услышанное. Егор внимательно смотрел на него. Когда-то должен был настать этот час. Ещё и Тимофею предстоит узнать всю правду. Никиту она потрясла. А что же тогда с Тимохой-то станется?

*Куть — место в избе напротив устья русской печи.