Дух мой стремится воспеть тела, облеченные в формы

Новые. Боги — вы ж их изменили — придите на помощь

Начинаньям моим, и прямо с начала вселенной

Непрерывную песнь до наших времен доведите.

Море сперва и земля и все покрывшее небо

Было ликом одним природы по целому миру.

То называлось хаос, сырая и грубая глыба,

Косная тяжесть одна, в одно сведенные вместе

Связанных плохо вещей враждебные только зачатки.

Миру не посылал никакой Титан еще света,

Не выправляла и новых рогов возрождаясь Феба,

Не повисала земля на воздухе все охватившем

Уравновешена ношей своей, и рук вдоль окраин

Протяженных земель не простерла еще Амфитрита.

Где находилась земля, там были и море и воздух,

Так была земля не тверда, вода не текуча,

Воздух света лишен, и формы ничто не хранило,

И одно враждовало с другим, ибо в теле едином

Холод боролся с теплом, сухое спорило с влажным,

Мягкое с твердым и то, что имело вес, с невесомым.

Бог и природа с ним лучшая эту борьбу разрешили:

Небо он отделил от земли и землю от влаги,

И над воздухом плотным приподнял текучее небо.

Это, когда отделяя из груды извлек безразличной,

Что разделилось по месту, связал он единством согласья.

Сила огня безо всякого веса на своде небесном

Засверкала и место себе избрала на вершине.

Воздух к нему и по легкости, да и по месту всех ближе;

Их плотнее земля, привлекая стихии погуще,

Собственной тяжестью сселась; а вкруг текущая влага

Даль захватила себе и круг земной обступила.

Как сложилось все так, то бог, какой неизвестно,

Груду всю разделил и развел, разделивши на части,

Землю сначала, чтобы не была отовсюду неровной,

Всю в одно он сплотил на подобие круга большого.

Дальше разлил он моря, повелев им вздыматься от буйных

Ветров, и огибать берега земли окруженной.

Тут прибавил потоков, озер и болот необъятных,

И наклонные реки обвел берегами кривыми,

Так что в различных местах их или земля поглощает,

Или в море они бегут и, равниной раздольной

Приняты вод, уже не в берега, а в прибрежья плещут.

Он повелел разметаться полям, углубиться долинам,

Рощам покрыться листвой, подняться горам каменистым.

И подобно тому как справа и столько же слева,

Небо два пояса делят, а пятый их всех горячее;

Тем же числом различил и всю окруженную тяжесть

Промысл божий, и столько же поясов врезано в землю.

Необитаем из них средний по сильному зною;

Два скрыл снег глубоко; меж ними двумя поместил он

Столько ж умеренных, где со пламенем смешана стужа.

Воздух над ними парит, который насколько и воды

Легче земли, настолько огня тяжелее он весом.

Там туманам и там облакам пребывать повелел он

И громам, чтоб они потрясали души людские,

И ветрам, которые с молнией холод рождают.

Им не дозволил, однако, строитель вселенной по воле

Воздухом целым владеть: и теперь, как уж каждый различно

Правил дыханьем своим, едва им противиться можно,

Чтоб не растерзан был свет: таков раздор между братьев.

Эвр отошел к Набатейским пределам и царству Авроры,

К Персии и к хребтам, лучам подверженным утра.

Вечер и те берега, что солнце, садясь, согревает,

Ближе к Зефиру лежат; а в Скифию, в край полуночный

От непрестанных сыра облаков и дождливого Австра.

Выше над этим текучий и безо всякого весу

Он эфир распростер, не имеющий праха земного.

Только что все разделил он так в неизменных границах,

Как, сокрытые долго и тяжестью сдавлены этой,

Начали звезды сверкать по всему небесному своду.

Чтобы страны не нашлось без живых существ ей приличных

Звезды и лики богов занимают небесную почву;

Блещущим рыбам затем сделались воды жилищем.

Звери наполнили землю, а птицы колеблемый воздух.

Но благороднее их и способней к высокому духу

Не было твари еще, чтобы властвовать ей над другими.

Тут родился человек: от семян ли божественных вывел

Сам его зодчий вещей и лучшего мира начало,

Иль молодая земля, разлучившись недавно с эфиром,

Удержала еще семена родного ей неба,

Как рожденный Инетом, смесив ее с влагой речною,

Образ слепил из нее богов, заправляющих миром.

Между тем как, понурясь все смотрят животные в землю,

 Дал человеку он лик возвышенный, дал ему небо

Лицезреть и с поднятым челом к звездам обращаться.

Так земля, что недавно была и груба и безлична,

Восприняла, превратясь, людей незнакомые лики.

Первым век золотой народился, который без кары,

Добровольно, не зная законов, блюл верность и правду.

Казни и страха не ведали, грозных словес не писали

На меди, и толпа молящих еще не боялась

Лика судьи своего, а все без судей были целы.

Срубленная на родимых горах сосна, чтоб увидеть

Чуждые страны, еще не спускалась в текущие волны;

Смертные кроме своих берегов никаких не знавали.

Не окружали еще городов глубокими рвами;

Тут ни труб из прямой, ни рогов из меди загнутой

Не было, ни мечей, ни шеломов. Не зная солдата,

Люди сладкий досуг безопасно тогда проводили.

Без принужденья, сама собою земля все давала;

Пищей довольные все, ее выводить не стараясь,

По терновникам терн, по горам землянику сбирали,

И плоды дерена, и с грубых ветвей шелковицу,

Или упавшие желуди, с Зевсова пышного древа.

Веяно стояла весна и нежно зефиры ласкали

Теплым дыханьем цветы, что без семени сами родились.

Вскоре и без пахоты земля плодов приносила,

И без залежи поле седело от тяжких колосьев:

Реки текли молока и реки нектара тоже,

И желтеющий мед из зеленого дуба струился.

После того, как Сатурн во мрачный был тартар отправлен,

Мир к Зевсу попал: серебряный век народился,

Хуже золота он, но желтой все меди ценнее.

Время древней весны стянул в границы Юпитер,

И посредством зимы и лета и осени шаткой,

Да короткой весны, четыре дал времени года.

Тут-то воздух впервой, иссушающим жаром палимый,

Накалился, и лед, ветрами навеян, повиснул.

Тут-то укрылись в домах: домами были пещеры

Да густые кусты и лозы, скрепленные лыком.

Хлебные тут семена по бороздам длинным впервые

Стали запахивать, и под ярмом закряхтели телицы.

Третьим медное уж наступило затем поколенье,

Нравом суровей уже и склоннее к страшным доспехам,

Но не преступно еще. Последним был веком железный

Тотчас в век из руды наихудшей все злодеянья

Ворвались; удалились и стыд, и правда, и верность;

Вместо которых явились обманы, коварства и козни,

И с насилием вместе преступная алчность к наживе.

Паруса ставил ветрам, но не знал их еще хорошенько

Кормчий, и те, что так долго в горах стояли высоких,

По неизвестным волнам качаться отправились лодки.

Общую до тех пор, как солнечный свет или воздух,

Землю хитрец землемер обозначил длинной границей.

Но не жатвы одной и не должной лишь пищи просили

У богатой земли; а сошли в утробу земную,

И что скрыла она и к Стигийским запрятала теням,

Все те роют богатства, одно возбуждение злобы.

Золото вышло; явилась война, прибегая к обоим,

И кровавой рукой потрясла загремевшим оружьем.

Все живет грабежом: хозяин уж гостю не верит,

Зятю тесть, и любовь между братьями редкостью стала.

Муж хочет смерти жены, а она ищет смерти супруга,

Грозные мачехи уж аконит мешают смертельный,

О родительских годах заранее сын вопрошает,

Благочестье убито; последней из жителей неба

С кровью залитой земли уносится дева Астрея.

Не безопасней земли был и самый эфир вознесенный:

Говорят, восхотели небесного царства гиганты,

И к высокому небу, содвинув, подстроили горы.

Тут всемогущий отец Олимп расколол, посылая

Молнию и Пелион столкнул, наваленный на Оссу.

Как под собственной грудой их страшные трупы лежали,

То, говорят, земля, обагренная кровью сыновней,

Пропиталась, и их горячую кровь оживила.

И, чтоб память какая-нибудь ее рода осталась,

В образ ее обратила людей. Но и это отродье

Презирало богов и, стремясь к жестоким убийствам,

Было буйно: легко в них признать из крови рожденных.