Глава 2

А мать действительно вела себя странно. Впервые увидев ее после таинственного исчезновения, Энджи кинулась в материнские объятия. Мать никогда не была склонна к пылкой демонстрации родственных чувств, но раньше они у нее хотя бы были. Но тогда, обнимая Валентину в старом, заброшенном доме в Глухово, Энджи поняла, что с таким же успехом можно прижимать к себе дерево в лесу. Обнимая мать, она не чувствовала от нее никакого эмоционального отклика или хотя бы намека на радость от встречи, а лишь холодность и равнодушие.

Энджи отстранилась и пытливо взглянула матери в лицо. Валентина смотрела на дочь спокойным, невозмутимым взглядом.

– Мама? – спросила тогда она, как будто сомневалась в том, что эта женщина не чужая.

– Здравствуй, – ответила Валентина и кивнула на скамью: – Давай присядем.

– Мама, где ты была? Мы тебя везде искали. – Девушка не сводила глаз с прекрасного лица.

– Я была не совсем здорова.

– Ты больна? – удивленно спросила дочь, любуясь безупречной кожей.

– Была, но уже нет, – улыбнулась уголками рта Валентина, – сейчас я здоровее, чем когда-либо раньше.

– Ты живешь здесь? – спросила Энджи, озираясь на запыленные стены старого дома и паутину по углам.

– Нет, я живу у твоей прапрабабушки Прасковьи.

– А разве это не ее дом?

– Нет, она уже давно живет в другом месте.

– А что с тобой случилось? Чем ты была больна?

– Это уже неважно, все позади.

Энджи взяла мать за руку.

– Мы так волновались… Отец поднял на ноги всех, МЧС неделю тебя искало, прочесывали лес, и вертолеты все здесь облетели, но безрезультатно.

– Да, я знаю, – ответила Валентина и замолчала, видимо, считая, что эта тема исчерпана.

– Мама, я так рада, что ты жива. Ты так внезапно уехала и пропала. Твой водитель позвонил Игорю, отцу. Они приехали тебя искать, но никаких следов не нашли.

– А как ты меня нашла? – сдержанно спросила мать.

– Я сама не знаю, просто села в машину и приехала сюда. Меня как будто кто-то вел в этот дом.

Энджи протянула руки, чтобы обнять мать, но та лишь бесстрастно улыбнулась одними губами. Взгляд серых, стальных глаз оставался отстраненным. У Энджи невольно опустились руки. Эта безмятежность и холодность уже не на шутку ее пугали.

– Когда мы поедем домой? – осторожно спросила она.

– Чуть позже, – вставая, ответила Валентина, – а теперь пойдем, я познакомлю тебя с прапрабабушкой Прасковьей.

Даже не оглянувшись, чтобы проверить, идет ли за ней дочь или нет, Валентина вышла за дверь. Энджи подхватила в одну руку Жужу, а в другую тяжеленный чемодан и последовала за ней.

Узнав от матери, что Прасковья живет в «другом месте», Энджи никак не ожидала, что оно окажется глубоко в лесу. Продираясь вслед за матерью сквозь кусты, она перехватывала тяжелый чемодан из одной руки в другую, боясь отстать и проклиная про себя и прапрабабку, и мать. Валентина хорошо ориентировалась в кромешной тьме и уверенно шагала вперед, обходя ямы и поваленные деревья. В отличие от нее, Энджи то и дело спотыкалась и падала, собирая на пути все возможные рытвины. Чтобы облегчить себе путь, она спустила Жужу с рук. Но крошечная собачка чувствовала себя неуютно в глухом лесу и путалась под ногами, создавая дополнительные препятствия.

– Мама, подожди же! – взмолилась наконец Энджи, свалившись в очередную яму.

Та на секунду обернулась, поднырнула под лохматую ветку старой ели и скрылась из глаз.

– Вот же черт! – поспешно поднимаясь, выругалась Энджи. – Не хватало еще здесь среди ночи заблудиться.

Когда они наконец достигли дома Прасковьи, девушка была измотана напрочь. Потирая ушибы и ссадины, она злилась на мать, которая вынудила ее на такой марш-бросок.

«Даже не проверяла, иду ли я еще за ней или уже сломала шею», – ворчливо думала она.

Знакомство с прапрабабушкой Прасковьей не улучшило ее настроение. Сгорбленная старуха при знакомстве с праправнучкой не проявила никаких родственных чувств, а лишь хмуро кивнула на широкую скамью у окна:

– Здесь будешь спать!

Ни «здравствуй, тебе, внучка», ни «чем бы угостить ненаглядную кровинушку», а лишь, как собаке, указала место, и все.

«Ну и семейка мне досталась, – думала Энджи, ворочаясь на клочковатом матрасе, брошенном ей старухой, – никто мне здесь не рад, и чего я сюда приперлась!»

Усталость взяла свое, и, несмотря на жесткое, неудобное ложе, Энджи быстро уснула. Проснулась она, почувствовав язычок Жужу на своей щеке.

– Жужу, ну дай поспать! – отмахнулась девушка, но услышав рядом скрипучий голос, открыла глаза.

– Давай, вставай! – командовала замшелая старуха. – Хватит бока пролеживать!

Энджи с ужасом уставилась на прапрабабку. При свете дня та выглядела еще более непригляднее, чем вчера ночью при свете лучины, – согнутая, худая спина, трясущаяся голова с седыми клочками волос и лицо, испещренное такими глубокими морщинами, что это казалось неестественным.

«Ну и ведьма, – подумала Энджи, – сколько же ей лет?»

– Чего пялишься? – злобно прошипела та. – Не нравлюсь?

Энджи была хорошо воспитана, поэтому предпочла промолчать. Стараясь не смотреть на Прасковью, она поднялась с «кровати» и начала молча натягивать джинсы. Старуха стояла поодаль и внимательно наблюдала за девушкой. Находясь под ее неотступным взглядом, та начала нервничать:

«Чего она на меня так смотрит?»

Наскоро одевшись, Энджи выскочила на улицу и с наслаждением вдохнула чистейший воздух. Солнце поднялось над лесом и освещало малейшие закоулки, забираясь даже под раскидистые листья папоротников. Каждый листочек, каждая травинка, наполненная светом, сияла и радовала глаз. Воздух звенел от птичьего хора, где каждый вел свою партию, но, сливаясь, птичье чирикание звучало священным гимном жизни.

«Как хорошо!»

Энджи не смогла остаться равнодушной к торжеству природы. Раскинув руки и зажмурив глаза, она подставила лицо под нежные солнечные лучи и замерла, впитывая в себя тепло и энергию. Прасковья вышла на крыльцо и молча наблюдала за девушкой. На секунду в сумрачных глазах промелькнуло что-то похожее на улыбку.

После скудного завтрака Энджи в сопровождении матери вернулась в Глухово за машиной. Пробираясь назад между деревьев, она с замиранием сердца слушала, как ветки скребут блестящие бока новенького автомобиля. В который раз за это утро Энджи задалась вопросом:

«Какого черта я сюда приперлась?»

День проходил за днем, а они с матерью не уезжали. После неудавшегося бегства Энджи смирилась со странной поломкой машины и почти уже привыкла к неустроенному, суровому быту в доме Прасковьи. Умываясь под ржавым умывальником и расчесываясь перед запыленным окном, она с трудом могла представить себя в пенной ванне или в дорогом ресторане с бокалом французского вина. Все это казалось картинками из чужой, нереальной жизни. Разглядывая обломанные ногти с остатками когда-то роскошного маникюра, Энджи тяжело вздыхала:

«Попаду ли я еще когда-нибудь в косметический салон?»

Глава 3

После визита черного пса Энджи вышла утром на крыльцо и с удивлением увидела его во дворе. Жужу тоже узнала ночного гостя и, забившись хозяйке в ноги, утробно зарычала. Пес не обращал на них никакого внимания, но зато не сводил глаз с Валентины. Стоило той удалиться от дома более чем на десяток метров, как он вставал и следовал за ней. Мать никоим образом не поощряла его преданность, но и не прогоняла от себя.

– Доброе утро, мама! – поздоровалась Энджи.

Услышав дочь, та повернула голову и величаво кивнула.

– Что это за собака? – спросила девушка. – Она ночью нас сильно напугала.

Пес как будто догадался, что речь идет о нем, повернул голову и внимательно посмотрел на девушку. Во взгляде не было злобы или агрессии, но Энджи почувствовала себя неуютно, а Жужу зарычала чуть громче.

– Это собака Прасковьи, – небрежно ответила мать.

– Я раньше ее здесь не видела…

Валентина кинула на дочь непроницаемый взгляд и, отвернувшись, сказала:

– Собирайся, завтра мы уезжаем.

– Наконец-то, – обрадовалась Энджи, – а почему завтра? Что нам мешает уехать сегодня?

– Мне еще нужно закончить кое-какие дела, – сухо ответила мать.

– Какие у тебя здесь могут быть дела?

Валентина ничего не ответила. Поднявшись в дом, она зашла в комнату старухи и плотно прикрыла за собой дверь. Черный пес дошел до крыльца, остановился и, устроившись около, прикрыл глаза. Он явно взял на себя обязательство охранять Валентину и исполнял свою службу с должным усердием.

До самого вечера мать не покидала комнату Прасковьи. Саму старуху девушка сегодня тоже не видела. Еще вчера она обратила внимание, что «ведьма» вышла на улицу всего пару раз, а ведь обычно та сновала туда-сюда как заведенная. Наблюдая за скрюченной, замшелой, как столетний пень, Прасковьей, Энджи не могла не подивиться ее энергии.

Однажды, увязавшись за прапрабабкой и матерью в лес, она достаточно скоро об этом пожалела. Рассчитывая на приятную, неспешную прогулку, Энджи снова попала на такой же марш-бросок, который ей устроила мать в день приезда.

Но то, что было приемлемо для спортивно сложенной Валентины, удивляло в этом «божьем одуванчике». Ведь прапрабабка была не только очень стара. Вся ее иссохшая до костей фигура производила впечатление немощи и слабости, что на деле оказалось обманчивым. Взяв изначально немалую скорость, бабка летела по лесу, как локомотив, и за два часа не присела ни разу. Целью прогулки была редкая лечебная трава, время сбора которой было ограничено из-за быстрой утраты свойств на какой-то там день цветения. Пробираясь вслед за старухой и матерью сквозь бурелом и утопая чуть ли не по колено в болотной жиже, Энджи прокляла ту минуту, когда решила с ними «прогуляться». Когда же они, наконец, добрались до места и девушка без сил свалилась на траву, Прасковья была полна сил и энергии. Живенько обирая цветочки с какой-то чахлой поросли, она вовсю костерила «молодую бездельницу». После этого Энджи уже не напрашивалась на совместные прогулки, а они ее больше и не приглашали.

И теперь, проводив мать глазами, Энджи злорадно подумала:

«Неужели приболела карга старая? Не хватало, чтобы мы из-за нее зависли тут еще на пару недель».

Только подумав, она тут же устыдилась своей черствости:

«Негоже радоваться чужой беде, тем более болезни пожилого человека. Еще неизвестно, что со мной будет, когда я доживу до такого возраста. Не дай бог, конечно».

Когда мать наконец вышла из комнаты Прасковьи, уже стемнело. Не взглянув на сидящую на крыльце Энджи, она торопливо направилась по тропинке в лес. За ней трусил ее неизменный страж – черный пес.

– Мама, ты куда в такую темень? – крикнула девушка матери в спину, но Валентина даже не обернулась.

«Куда ее опять понесло?» – почему-то разозлилась Энджи.

Ночь была тиха, и чистое небо позволяло любоваться россыпью звезд. Зрелище было великолепное: как будто кто-то щедрой рукой бросил горсть драгоценных камней на черный старинный бархат. Откинувшись на локти и запрокинув голову, Энджи пыталась угадать созвездия, которые когда-то изучала в школе. Но кроме Большой Медведицы, ничего найти не смогла.

– Акулина! – услышала она из дома глухой, старческий голос.

«Кого это она зовет?» – удивилась Энджи.

– Подь сюда, свиристелка! – голос старухи звучал хоть и слабо, но требовательно.

– Вы кого зовете? – решилась полюбопытствовать девушка.

– Да тебя, дура, кого же еще! – ворчливо ответила та.

– Но меня Энджи зовут!

– Воды подай, говорю! – сердито воззвала Прасковья.

Энджи не хотелось заходить в комнату к прапрабабке, но отказать старой женщине в глотке воды она тоже не могла. Зайдя в дом, девушка зачерпнула кружкой из стоящего в углу ведра и проскользнула в комнату старухи. Тонкая лучина чадила, догорая на столе, и в комнате было почти темно. От запаха травы, тлеющей в плошке, у Энджи закружилась голова.

«Ну и вонища!» – подумала она.

Присмотревшись, девушка разглядела в углу постель с лежащей на ней Прасковьей.

– Ну что встала, неси сюда, – ворчливо сказала та и тут же захлебнулась сухим кашлем.

Энджи поспешила к ней. Протянув кружку, она тут же хотела уйти, но старуха схватила ее за руку. Девушка попыталась вырваться, но крючковатые сухие пальцы крепко вцепились в запястье. С испугом посмотрев на Прасковью, Энджи встретила исступленный, горячечный взгляд, который с каждой секундой становился все бессмысленней и вдруг совсем затух, стекленея. Старческие пальцы бессильно разжались, рука плетью упала на постель. Глядя на запрокинутый, еще более заострившийся профиль, Энджи поняла, что старуха мертва.

Застучал по стене висящий на одной петле ставень. Вздрогнув, девушка оглянулась на звук. Спокойствие и безмятежность природы сменились на неизвестно откуда взявшийся ураган. Яростно завывая, он то и дело ожесточенно дергал беззащитный ставень, как будто хотел оторвать его от стены. Мощные деревья, как тонкие лозы, гнулись под его напором, теряя ветви и листву. Некоторые не выдерживали и с глухим стоном ломались. Горестно кряхтя, они валились ниц.

Старый дом мужественно сопротивлялся злобному напору, но его хриплые стоны и печальное звяканье слетающей с крыши черепицы говорили о том, как ему приходится нелегко. Энджи, затаив дыхание, с каким-то странным восторгом прислушивалась к этой борьбе. Ей хотелось выйти и, раскинув руки, отдать себя во власть бушующей стихии, стать ее частью.

Но внезапно налетевший ураган так же внезапно и пропал, как будто растворился в воздухе или запутался в листве чудом устоявших деревьев. Лишь пара поваленных гигантов и оторванные сиротливые ветви говорили о том, что минуту назад здесь бушевала буря.

Энджи вздохнула и, накрыв Прасковью с головой простыней, направилась к выходу. Потянувшись к ручке, она чуть не получила удар по голове резко распахнутой дверью. Девушка еле успела отскочить и с удивлением уставилась на возникшую в проеме разъяренную мать.

Глава 4

– Что здесь происходит? – яростно сверкала глазами та.

Энджи только собралась сообщить матери о смерти престарелой родственницы, но Валентина увидела накрытую простыней Прасковью и сама все поняла. Мать оттолкнула стоящую на дороге дочь и ринулась к смертному одру. Откинув простыню с лица старухи, Валентина на миг замерла и вдруг издала полный ярости вопль.

Энджи не на шутку перепугалась. За всю свою жизнь она ни разу не видела у матери столь бурных эмоций. Застыв у порога, девушка испуганно наблюдала за Валентиной, которая окончательно потеряла контроль. А та, не в силах держать себя в руках, дала волю гневу и негодованию. Мечась по комнате, она крушила все, что попадалось под руку:

– Старая карга! Сука! Гадина! – кричала она, швыряя в стену все подряд.

– Мама… – пролепетала Энджи.

Валентина, забыв на миг о присутствии дочери, услышала ее голос и умолкла. Медленно развернувшись, подошла ближе. В стальных глазах девушка увидела такую ненависть, что у нее внутри все похолодело.

– Ты… Ты… – шипела мать.

– Мама, что с тобой? – пятясь назад, Энджи споткнулась о порог и со всего размаха упала на спину.

– Ты что здесь делала? – спросила мать, не обращая внимания на перекошенное от боли лицо дочери и не интересуясь, насколько сильно та пострадала.

Испуганная Энджи начала отползать в сторону. Упершись спиной в стену, затравленно застыла.

– Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь? – наседала Валентина. Сжимая кулаки, она с видимым трудом сдерживалась, чтобы не вцепиться в лицо родной дочери.

– Она попросила воды… – запинаясь, ответила та.

– Воды? – Лицо матери побелело. – Прасковья дотрагивалась до тебя?

Энджи не понимала причин подобной ярости. Не в силах выдавить из себя и слова, она лишь коротко кивнула. Валентина обмякла, ее лицо перекосилось, губы затряслись. Не спуская с дочери исступленного взгляда, она спросила:

– Но почему?

– Что «почему?» – не поняла Энджи.

– Почему она выбрала тебя? – задавая вопрос, мать обращалась больше к себе, чем к дочери.

– Ты о чем? – уже не сомневалась в ее безумии Энджи.

Валентина ничего не ответила. Перешагнув через ноги сидящей на полу дочери, она выбежала из дома. Ошеломленная Энджи изумленно проводила ее глазами.

«Да она сумасшедшая, – стучало в висках, – совсем тут сбрендила с этой бабкой. Что значит: „Она выбрала тебя?“»

Девушка поднялась на ноги и вышла на крыльцо. Оглядевшись, поняла, что ни матери, ни черного пса здесь нет.

«Куда маму опять понесло? Опять ушла в лес? Надо уезжать отсюда, теперь нас здесь ничего не держит. Но что делать с телом?»

Зарывать старуху, как собаку, в лесу, Энджи показалось неправильным. Какой бы зловредной прапрабабка ни была, но она все же человек и заслуживает соответствующего погребения на предназначенном для этого местном кладбище. В городе с похоронами не было бы проблем. Звонишь куда надо, люди приезжают и все делают за тебя. Остается лишь оплатить расходы, а затем, надев на голову черную вуальку, чинно явиться на кладбище.

Но куда звонить здесь? Как доставить тело? Энджи ломала голову, но ничего придумать не могла. В итоге она остановилась на том, что деньги решают все проблемы. Поэтому стоит обратиться за помощью к местным жителям, щедро отблагодарив их рублем. Приняв такое решение, она облегченно вздохнула и решила немного поспать, чтобы утром с ясной головой сходить в деревню и организовать похороны. Девушка растянулась на клочковатом матрасе и почти сразу провалилась в сон. Усталость и стресс взяли свое.

Сон ей приснился странный. Она шла по сумрачному, практически непроходимому лесу. Продираясь сквозь кустарник и спотыкаясь о корявые корни, она пыталась найти тропу, которая выведет из бурелома. Во сне ей было очень страшно, ведь выбраться она не могла. Вдруг среди деревьев мелькнул чей-то силуэт – кто-то уверенно проходил мимо, видимо зная дорогу. Энджи ринулась за незнакомцем, споткнулась и упала.

– Помогите! – закричала она, боясь, что человек уйдет, а вместе с ним пропадет и надежда на спасение. Почему-то она была уверена, что незнакомец в лесу не несет ей угрозы.

Тот услышал крик, обернулся и направился к ней. Чем ближе он подходил, тем больше Энджи убеждалась в том, что это женщина, а точнее старуха. Она еще не видела лица, но уже была уверена, что это не кто иная, как Прасковья. Та, чье мертвое лицо она совсем недавно прикрыла простыней. От этой мысли Энджи стало спокойней, страх ушел. Подойдя ближе, старуха остановилась и протянула сухую, узловатую руку. На этот раз, глядя в скрытые в складках дряблой кожи глаза, девушка не увидела в них привычной неприязни. Прапрабабка смотрела вполне дружелюбно, и Энджи даже показалось, что она слегка улыбнулась.

– Вставай! – сказала Прасковья.

Голос показался девушке неожиданно приятным. Схватившись за предложенную руку, она поднялась на ноги.

– Иди за мной, я покажу тебе твой путь, – прапрабабка развернулась и скрылась в лесу.

Энджи поспешила за ней. Лес вроде бы не изменился, оставаясь все таким же сумрачным и непролазным, но, следуя за старухой, она заметила, что он как будто расступается перед ней, давая дорогу. Ветви суровых, крючковатых елей склонялись ниц; корни, норовившие до этого сделать ей подножку, покорно стелились по земле, делая путь беспрепятственным. И чем дальше они шли, тем эта странность становилась более очевидной. Но вот деревья стали реже, между ними стали попадаться полянки, освещенные солнечными лучами. Выйдя на одну из них, старуха остановилась.

– Вот твой путь, – показала она девушке на неизвестно откуда взявшуюся тропку. – Иди по ней и не оглядывайся.

– Спасибо, – от всего сердца поблагодарила спасительницу Энджи и, подняв глаза, остолбенела.

За время пути старая Прасковья каким-то чудом помолодела. Кожа на лице разгладилась и посветлела, мешки под глазами и дряблые складки исчезли, а серые глаза засияли звездами на теперь уже молодом и прекрасном лице. Энджи не могла поверить тому, что увидела, ведь из-под темного, старушечьего платка на нее смотрела она сама.

– Но как это возможно? – растерянно спросила девушка и проснулась.

Глава 5

Подскочив на постели, Энджи испуганно схватилась руками за лицо. Почувствовав под пальцами привычно гладкую и молодую кожу, облегченно вздохнула:

«Приснится же такое…»

За окном только-только начал разгораться рассвет, и Энджи, ворочаясь на старом матрасе, попыталась снова заснуть, но сон не шел. Прокрутившись два часа и полностью потеряв надежду выспаться, Энджи встала. Мать так и не появилась, видимо, она решила предоставить дочери самой разбираться с погребением Прасковьи.

Направляясь в Глухово и проходя мимо бесполезного «лендкрузера», Энджи остановилась. Открыв дверцу, залезла на водительское сидение, повернула ключ зажигания и услышала все тот же бессильный скрежет. Чуда не произошло – машина не заводилась. Эта хоть и ожидаемая, но столь неприятная неудача стала последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

Как это все несправедливо и нечестно! Ведь она столько времени терпела средневековый неустроенный быт, мирилась с равнодушием матери и неприкрытой неприязнью старухи, а все потому, что на что-то надеялась, чего-то ждала.

Сколько же человек может терпеть? И ведь никого рядом нет, кто мог бы поддержать, подставить плечо и решить, в конце концов, за нее все проблемы. Ведь так было всегда, она порхала по жизни, как бабочка, питаясь нектаром цветов, заботливо выращенных кем-то другим. А тут все навалилось сразу, и переложить этот груз не на кого. И все могло быть намного проще, если бы эта дурацкая навороченная тачка, за которую она отдала бешеные деньги, выполняла свое прямое предназначение, перемещаясь в пространстве. Так нет же, и эта железяка туда же!

От жалости к себе и острого чувства несправедливости глаза Энджи затуманили злые слезы, в душе поднялся такой гнев, что захотелось ломать все вокруг. Не в силах больше держать себя в руках, она яростно заколотила кулаками по рулю:

– Да заводись же ты, сволочь! – взревела она.

Вдруг слух уловил звук, прозвучавший для нее как хор небесных ангелов, – мотор «лендкрузера» мягко, ровно заурчал. Энджи изумленно прислушалась. Нет, ей не показалось – упрямая машина наконец завелась.

«Но как это возможно?» – удивилась она, ведь, колотя руками по рулю и по панели, она не касалась ключа зажигания.

Каким бы странным это ни казалось, но заработавший автомобиль мог теперь значительно облегчить ей жизнь. Издав торжествующий вопль, она захлопнула дверцу, развернула машину и поехала в Глухово. Настроение значительно улучшилось, ведь теперь путь к свободе был открыт.

Добравшись до деревни, Энджи медленно ехала по единственной и пустой улице.

«Куда все подевались?»

Если она не найдет подмоги, то что ей делать со старухой? Доехав до конца улицы и так и не встретив ни одной души, Энджи развернулась и поехала назад.

«Буду ездить здесь до тех пор, пока не встречу кого-нибудь, – закусила она губу, – Ведь не вымерли же они все тут».

Проезжая мимо одного, когда-то зеленого, дома, она заметила дрогнувшую в окне занавеску.

Захлопнув за собой дверцу, Энджи решительно направилась к дому, выдавшему притаившегося хозяина. Откинув петлю с калитки, она зашла во двор, поднялась на крыльцо и вежливо постучала в дверь. Открывать ей, по-видимому, никто не собирался. Девушка постучала еще раз, на этот раз посильнее:

– Эй, есть кто дома? – крикнула она.

На отчаянный зов никто не откликнулся.

«Да что с ними такое, – начала она злиться, – сидят как мыши в норах. Чего они боятся?»

Решив, что терять ей нечего, а поговорить с местными нужно, Энджи изо всех сил забарабанила кулаками в дверь:

– Я знаю, что вы дома! Открывайте!

На призыв упрямо не отвечали. Разозлившись не на шутку, Энджи схватилась за ручку и начала ее дергать туда-сюда. Что-то щелкнуло, дверь поддалась и приоткрылась. Девушка толкнула ее рукой и зашла внутрь.

– Эй, я в доме, выходите! – предупредила она хозяев о своем вторжении.

Осторожно ступая по скрипящему полу из старых еловых досок, Энджи медленно продвигалась вглубь. Встретить ее никто так и не вышел.

«Может, и правда никого нет, а я вломилась», – мелькнуло сомнение, но тут она услышала осторожный скрип из комнаты и решительно взялась за ручку. Дверь распахнулась, Энджи заглянула внутрь:

– Здравствуйте, изви… – начала она и запнулась на полуслове, глаза ее изумленно расширились, брови поползли вверх.

Глава 6

– Мама, а что ты тут делаешь?

Валентина поднялась с кровати и накинула на себя халат.

– Как ты вошла? – сверлила она дочь пронзительным взглядом.

– Дверь была открыта! – выкрикнула Энджи, возмущенная игнорированием своего вопроса.

– Ты мне лжешь! – начала напирать на нее мать и хотела продолжить тираду, но вдруг передумала.

В глазах Валентины полыхнул гнев, но тут же возмущение сменилось на что-то похожее на испуг.

Черный пес, лежа у кровати, при виде чужака вскочил на лапы. Но, вместо того чтобы зарычать на Энджи, суровый страж припал на живот, прижал уши к голове и жалобно заскулил.

Девушка удивленно спросила:

– Что это с ним?

Не отрывая тела от пола, пес подполз к ней и склонил голову. Энджи, испуганная странным поведением малознакомой собаки, инстинктивно отскочила в сторону. Валентина, наблюдая за собакой, побелела, губы затряслись. Видимо, это зрелище поразило и ее, и не самым приятным образом.

Пес лежал не шевелясь и как будто ждал какого-то решения от Энджи.

– Хорошая собака… – неуверенно произнесла она.

Тот как будто понял и, не смея смотреть ей в глаза, так же по-пластунски отполз к Валентине и, только добравшись до нее, посмел встать на лапы. Но и стоя, он держал голову опущенной, тем самым выражая полное смирение.

Энджи растерянно пожала плечами и перевела взгляд на Валентину.

– Так что ты здесь делаешь? – с напором спросила она, решив, что после странной эскапады пса вправе допрашивать мать.

Та вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на дочь. Она явно давала понять, что не намерена отчитываться. Энджи почувствовала ее сопротивление, но не сдала позиций, как это делала обычно, и ответила матери требовательным взглядом. Две женщины, мать и дочь, стояли друг напротив друга и уже не скрывали своего противостояния. Для Энджи это было впервые, и где-то глубоко внутри она почувствовала пакостное удовлетворение.

Первой отвела глаза Валентина. Стараясь максимально сохранить чувство собственного достоинства, она с непроницаемым лицом прошла мимо дочери и вышла вон. Пес нерешительно взглянул на Энджи. Она непроизвольно кивнула. Получив разрешение, пес обошел ее бочком и выскользнул за дверь. Девушка проводила собаку изумленным взглядом.

– Мама! – выйдя, наконец, из ступора, кинулась она вслед. – Ты куда?

Валентина даже не оглянулась и продолжила чеканить шаг в сторону леса. Глядя ей вслед, Энджи почувствовала такой же прилив ярости, как утром в машине. Гнев клокотал внутри, требуя выхода, и она выплеснула его возмущенным криком:

– Вернись немедленно!

Мать остановилась. Пошатнувшись, как от удара в спину, она с видимым трудом устояла на ногах и, развернувшись, пошла к дочери. Походка Валентины была очень странной. Создавалось впечатление, что она идет против воли и кто-то подталкивает ее сзади. Лицо было перекошено от бессильной злобы на собственную беспомощность. Пес, жалобно поскуливая и прижав уши к голове, семенил вслед за ней. Дойдя до дочери, Валентина остановилась, упрямо вздернув подбородок, и вперила в дочь негодующий взгляд.

Энджи, пораженная увиденным, растерянно спросила:

– Что это было?

Валентина смотрела на нее с неприкрытой ненавистью и явно не собиралась ничего объяснять.

– Ладно, – вздохнула немного испуганная и ничего не понимающая девушка, – нам нужно похоронить бабушку Прасковью и убираться отсюда. С кем здесь можно об этом поговорить?

В глазах матери промелькнула усмешка:

– Вряд ли тебе здесь помогут, – соизволила она подать голос.

– Это почему? – искренне удивилась Энджи.

– Прасковью здесь не любили и боялись.

– В это я верю, но она умерла, и ее нужно похоронить по-человечески.

– Ну, дерзай, – усмехнулась мать, – а я пошла.

Развернувшись, она направилась к лесу.

– Так с кем можно поговорить? – крикнула ей в спину Энджи.

– Попробуй с Балашихой, – обернулась мать и показала на желтый дом с большим палисадником.

«Странная она какая-то, очень странная», – думала девушка, подходя к указанному дому.

Поднявшись на крыльцо, она постучала в дверь. Послышались тяжелые шаги, дверь приоткрылась, и в узкую щель выглянула пожилая женщина. Судя по ее виду, она была не очень здорова: дыхание со свистом вырывалось из легких, лицо было одутловато, а кожа имела зеленоватый оттенок.

– Чего тебе? – недружелюбно спросила она.

– Извините, – улыбнулась Энджи своей самой обаятельной улыбкой. – Я хотела спросить, не подскажете ли вы, к кому тут можно обратиться по поводу похорон.

Судя по озадаченному лицу, деревенская женщина не привыкла выслушивать такие длинные обороты речи и суть вопроса поняла не сразу. Когда же понимание пришло, припухшие глаза загорелись любопытством, и дверная щель стала чуть шире.

– Кого ж ты, дочка, хоронить собралась?

Обрадовавшись, что женщина продемонстрировала готовность к диалогу, Энджи приободрилась и с готовностью ответила:

– Прабабушку мою, точнее прапрабабушку.

Та удивленно спросила:

– А ты чья будешь? Что-то я тебя не припомню.

– Так Свиридова я, – ответила Энджи, но тут же сообразила, что фамилия отца ничего этой женщине не скажет. Девушка попыталась вспомнить девичью фамилию матери, но не смогла, ведь она ее никогда и не знала.

– Ой, извините, это фамилия моего отца, а умерла прапрабабушка по матери, вот как фамилия – не знаю… – растерянно пролепетала она.

Женщина поджала губы и одарила нежданную гостью неодобрительным взглядом:

– Вот времена-то наступили, даже материнскую фамилию люди не знают, а что уж о дедах и прадедах говорить.

Энджи не нашлась что возразить.

– А в каком доме жила твоя прабабка?

– Она не здесь жила, ее дом в лесу.

– В лесу? – переспросила та.

Наблюдая за стремительно менявшимся выражением лица Балашихи, Энджи поняла, что разговор закончен, и не ошиблась. Дверная щель начала быстро уменьшаться, и девушка еле успела вставить в нее ногу в кроссовке.

– Как звали твою прабабку? – уточнила женщина, продолжая давить на дверь.

– Прасковья, – ответила девушка и уперлась в дверное полотно рукой.

Хозяйка дома безуспешно пыталась отделаться от нахалки и скрыться, но Энджи не намерена была отступать.

– В чем дело? – возмущенно спросила она. – Что не так?

– Ты, видно, совсем без мозгов, раз задаешь такие вопросы, – не сумев сбежать, Балашиха решилась продолжить разговор.

– Это почему? – начала сердиться Энджи. – Человек умер, его надо похоронить на кладбище, – и язвительно добавила: – Или у вас так не принято?

– Человек? – задохнулась от возмущения та. – Человека-то и похоронят по-человечески, а Прасковья твоя… – захлебнувшись приступом кашля, она не смогла закончить фразу.

Энджи старалась подавить вновь обуявший ее приступ гнева и с нетерпением ждала, когда у «коровы» пройдет кашель, чтобы высказать все, что она о ней думает. Но женщина все кашляла и кашляла, лицо начало наливаться неестественной багровостью, глаза вылезли из орбит. Отпустив дверь, она сползла по стене и распласталась на полу. Страшная судорога пробежала по телу, и Балашиха затихла, как и гнев в душе Энджи.

– Господи! – Девушка шагнула в коридор и приложила два пальца к шее так, как видела это в сериалах.

Но бьющуюся жилку обнаружить не удалось, хотя она и двигала пальцы туда-сюда, пытаясь отыскать признаки жизни. Услышав шорох, Энджи подняла голову: из комнаты в коридор вышел высокий, худой старик.

Глава 7

– Дочка, ты здесь? – взволнованно спросил он, ощупью передвигаясь по ярко освещенному солнцем коридору.

Энджи взглянула на лицо старика с белесыми, застывшими глазами и догадалась, что он слеп.

– Здравствуйте, – пролепетала она, поднимаясь с пола, – кажется, ваша дочь умерла.

– Умерла? – переспросил он. Тонкие губы задрожали, из слепых глаз на сухую морщинистую кожу выкатилась слеза.

У Энджи сжалось сердце от сочувствия.

– Мне очень жаль, – вздохнула она.

– Где она? Где моя дочь? – Одной рукой старик держался за стену, другой водил по воздуху.

Энджи поспешно подошла.

– Не торопитесь, я вам помогу, – сказала она и, желая подвести старика к распластанному на полу телу, взяла того за руку.

Как только чужая рука его коснулась, слепец вздрогнул и испуганно отступил.

– Не бойтесь, возьмите меня за руку.

– Кто ты? – хрипло спросил он.

– Меня зовут Энджи, – терпеливо, как ребенку, начала объяснять она. – Я как раз разговаривала с вашей дочерью, как на нее напал приступ кашля, и она… – девушка запнулась, подбирая слово помягче.

Старик ее оттолкнул и прижался к стене. Вытащив из-под рубахи большой нательный крест, выставил его в направлении ее голоса.

– Изыди! – выкрикнул он.

– Что за ерунда, – усмехнулась Энджи и попятилась назад, почувствовав удар невидимой рукой в грудь. – Что происходит? – недоумевала она, продолжая отступать под напором невидимой силы.

– Изыди, сатана! – вопил как оглашенный старик, тыча в нее своим крестом.

– Что вы себе позволяете! – возмутилась Энджи.

Но то, что действовало на нерадивых парикмахеров и продавцов супермаркетов, почему-то не помогало сейчас. Странное бегство прекратилось лишь тогда, когда обе ноги Энджи поспешно спустились с крыльца на твердую землю.

– Сумасшедший дом какой-то! – бормотала она, топчась рядом.

Несколько раз она пыталась вернуться в дом, но упиралась в невидимую стену и отступала.

– Девушка, вы кого ищете? – услышала Энджи за спиной игривый мужской голос.

Обернувшись, она увидела довольно неряшливого мужчину – косматая, давно не чесаная голова, видавший виды пиджак, надетый на голое тело, и мешковатые, обтрепанные штаны, которые когда-то именовались брюками, но давно уже утратили свой гордый статус.

Егоршу, как звали заговорившего с нею мужчину, давно уже никто не воспринимал всерьез. Вороватый на руку бездельник болтался по деревне и сшибал на бутылку, помогая одиноким старухам починить завалившийся забор или курятник. При этом он не упускал возможности стащить то, что плохо лежит. Попавшись на очередной краже, Егорша покидал родное Глухово, отправляясь на «гастроли» в соседние поселки, пока все не уляжется. Он мог отсутствовать неделю, месяц и даже год, но каждый раз неизменно возвращался в родную деревню. Вот и сейчас после полугодового отсутствия нога любителя вольной жизни ступила на родную землю. Увидев новое лицо, Егорша не смог удержаться от соблазна прощупать почву и раскрутить незнакомку на десятку-другую рублей.

Собственная непрезентабельная внешность никоим образом его не смущала и не могла помешать знакомству с городской фифой. Один его глаз, который в отличие от второго не был спрятан под чернеющим фингалом, задорно горел, с одобрением оценивая фигуристую блондинку.

– Это вы мне? – спросила Энджи, оглядываясь вокруг в поисках другого возможного оппонента для местного алкаша.

– А кому же? – загоготал Егорша и, игриво подмигнув, продолжил: – Кроме вас, тут уже лет двадцать девушками и не пахло!

Энджи фыркнула и отвернулась, но, подумав всего секунду, с чарующей улыбкой спросила:

– С кем имею честь?

Будь Энджи в любом другом месте, то никогда бы не снизошла до беседы с подобным типом, но здесь, где никто не хотел с ней разговаривать, можно было и отступить от своих принципов. Ведь проблема похорон так и не была решена.

Егорша, глядя на нее с хитрой улыбочкой, подтянул сползающие штаны:

– Матушка Егором назвала, но я предпочитаю Георгий.

– Ах, Георгий, – не могла не оценить его чувство юмора Энджи и ответила в тон: – Очень приятно, а меня матушка назвала Анжелой, но я предпочитаю Энджи.

Приободренный вниманием столь симпатичной дамы, Егорша принял элегантную позу, небрежно опершись на штакетник, и продолжил светскую беседу:

– И каким же ветром в наши края занесло такую красавицу?

– В гостях я здесь, – не в силах сдержать улыбки, ответила она.

– К Балашихе, что ли, на постой прибыли? – поинтересовался Егорша, кивком указав на бывший когда-то зеленым дом.

– Да нет, я… – запнулась было Энджи, но тут же продолжила: – Мимо проходила, хотела кое-какие справки навести, да, видно, не судьба – не открывают.

– Так может, я смогу прекрасной барышне помочь, что вы хотели узнать?

Энджи подошла поближе и спросила:

– Кто тут у вас похоронами занимается?

Егорша явно не ожидал такой темы для легкой беседы и несколько озадачился:

– Похоронами? – переспросил он.

– Да, похоронами, – уже не улыбаясь, подтвердила она. – У кого можно гроб заказать, кто поможет могилу вырыть, да и с батюшкой хотелось бы о службе договориться.

– Так вы на похороны приехали? – почему-то расстроился Егорша. – А кто помер-то? Я ничего не слышал.

Вспомнив реакцию Балашихи, Энджи пыталась сообразить, что же ему ответить, чтобы не спугнуть, но ничего путного придумать не смогла.

– Ну… бабушка моя… какая вам разница, – расплывчато ответила она.

Егорша задумчиво почесал затылок:

– Да никакой, конечно, но у нас тут деревня небольшая, все наперечет… Интересно просто. – И, немного подумав, спросил: – Прасковья?

Энджи испытующе заглянула в его единственный доступный глаз в поисках страха или неприязни, но, кроме похотливости и любопытства, ничего не увидела.

– Да, – решилась она.

В ожидании его реакции девушка не отрывала взгляда от оплывшего лица, но на нем не дрогнул ни один мускул.

– Значит, померла… – протянул Егорша.

– Ну да, – немного приободрилась Энджи.

– Вряд ли вам, девушка, с этим здесь кто-нибудь поможет.

– Это почему?

– Таких, как она, на кладбищах не хоронят.

– Это каких «таких»? – предчувствуя недоброе, спросила Энджи.

– А вы, что ли, не знаете, кем была ваша бабка? – усмехнулся Егорша.

– И кем же?

Он поманил ее грязным пальцем и зловеще прошептал:

– Ведьмой!

– Чушь какая! – возмущенно отпрянула Энджи, чуть не задохнувшись от сбивающего с ног запаха перегара, исходящего от собеседника. – И вы верите в эти суеверия?

– Я-то нет, но люди говорят, – уклончиво ответил он.

– Нет, но это Средние века какие-то! – возмутилась Энджи. – И что же мне делать?

– Похороните в лесу, – дал совет Егорша и решил немного надавить на дамочку: – Здесь вам не позволят это сделать, еще и камнями побьют.

– Камнями? – не верила своим ушам Энджи.

– Ага, – с воодушевлением кивнул он.

Хоть они и были заняты разговором, но не смогли не заметить, как из дома Балашихи, постукивая перед собой посохом, вышел слепой старик.

Глава 8

Энджи постаралась не выдать своего присутствия и предусмотрительно отошла в сторону, давая старцу дорогу. Недавняя сцена с крестом не вызывала желания снова общаться с этим выжившим из ума дедом.

Егорша тоже притих, ожидая, пока старик отойдет подальше.

– Кто это? – шепотом спросила его девушка.

– Это дед Прокопий, – ответил он вполголоса, – вот кто мог бы вам много чего рассказать про вашу бабку, ведь, говорят, именно она его ослепила. Странно, куда это он пошел, я его уже лет сто на улице не видел.

– Его дочь умерла.

– Балашиха? А вы откуда знаете? – оживился Егорша.

– Я как бы при этом присутствовала, зашла спросить насчет похорон, а она вдруг начала кашлять и… все.

– То есть умерла не без вашего участия? – вперился он в нее единственным глазом.

– Что значит «не без моего участия»? – искренне возмутилась Энджи. – Я ее даже пальцем не трогала!

– Похоже, вам этого и не нужно.

– Вы на что намекаете? – начала она сердиться.

Увидев ее разгорающиеся от ярости глаза, Егорша не на шутку струхнул:

– Спокойствие, только спокойствие, – засуетился он, – вам нельзя злиться, дышите, раз-два, раз-два…

Энджи была возмущена такими несправедливыми подозрениями, но что-то в словах и в поведении собеседника заставило ее к нему прислушаться. Она сделала глубокий вдох, затем выдох, затем еще один вдох и выдох. Закипающая ярость начала затихать, сердце вернулось к нормальному ритму.

– Вот и хорошо, – с облегчением выдохнул затаивший дыхание Егорша, – видимо, вы не все знаете и поэтому не понимаете, что происходит.

– Вот уж точно, – согласилась она, – буду рада, если вы меня просветите.

– Хорошо, – кивнул он, – и с похоронами помогу, но сейчас нам пора сваливать.

– Почему? – удивилась Энджи.

– Вон видите, – кивнул он в конец улицы, – идут…

Там, куда показал местный пропойца, действительно появилась процессия, возглавляемая дедом Прокопием. Высокий старик, опираясь на посох, вел за собой несколько старух. Судя по их лицам, настроены они были довольно решительно. Внушительный рост старца, высоко поднятая голова и развевающаяся седая борода вызвали у Энджи ассоциацию с пророком Моисеем, изображение которого она когда-то разглядывала в красочной детской Библии.

– И что? – механически спросила она, не в силах оторвать взгляд от этой библейской картины.

– Поверьте мне, вам не поздоровится!

Решив, что на реверансы времени нет, Егорша схватил девушку за руку и потянул к машине. Открыв водительскую дверцу, он довольно бесцеремонно затолкал ее на сиденье, а сам с невероятным проворством заскочил с другой стороны.

– Давай, погнали!

Энджи не привыкла, чтобы ею командовали какие-то невнятные, подозрительные личности, да еще и в ее собственной машине, но спорить почему-то не стала. Она повернула ключ зажигания – мотор послушно завелся – и, нажав на педаль газа, повела машину вдоль по улице в сторону леса. Проезжая мимо процессии, она не могла не заметить, как некоторые старухи плевали им вслед, а затем услышала стук бросаемых в новенький автомобиль камней.

– Убирайся отсюда, ведьма! – кричали они.

– Что за беспредел у вас тут творится! – возмущалась оскорбленная до глубины души Энджи. – Кто мне оплатит ремонт?

Ноздри ее начали раздуваться, Егорша не замедлил вмешаться:

– Газку бы прибавить, и это… дыши! Вдох-выдох, вдох-выдох…

Энджи недовольно на него посмотрела, но педаль газа прижала и послушно задышала: вдох-выдох, вдох-выдох.

Егорша с тревогой за ней наблюдал и, убедившись, что дыхание девушки пришло в норму, облегченно вздохнул. С удовольствием растянувшись на сидении, он начал с любопытством осматриваться. Погладил рукой кожаную обивку и с детским восторгом начал разглядывать разноцветные датчики на панели приборов.

– А может, музычку включим? – потянулся он к встроенному проигрывателю.

Энджи хлопнула его по руке:

– Здесь не ловит.

Егорша обиделся и надулся, но мягкое покачивание в удобном кресле вскоро примирило его с действительностью.

Отъехав достаточно далеко от деревни, Энджи притормозила:

– А теперь давай рассказывай, что у вас тут творится!

Егорша мучительно соображал, как бы ему не прогадать и получить от информации побольше дохода. Нечасто ему так везло, дамочка очень заинтересована, а значит, можно на этом заработать. Придав лицу легкий налет идиотизма, он осторожно начал прощупывать почву:

– Ну, информация, так сказать, не совсем чтобы общедоступная, – сказал он и замолчал, проверяя реакцию и степень заинтересованности, затем продолжил: – Я бы сказал, секретная, передается от отца к сыну, от сына к внуку, от внука… – он замолк, соображая, как продолжить логическую цепочку.

Энджи с усмешкой наблюдала за его интеллектуальными потугами, этот несуразный мужик ее забавлял.

– Так к кому от внука-то? – спросила она с насмешкой, решив не облегчать ему задачу навешать ей лапши на уши.

– К правнуку! – нашелся Егорша и остался собой очень доволен.

– Понятно, – кивнула она, – и что?

Она, конечно, могла вытолкать этого клоуна из машины, но пока что он был единственным человеком, который мог не только хоть немного прояснить ситуацию, но и помочь с похоронами. Уж во всяком случае выкопать могилу он вполне сможет. С мыслью, что Прасковью придется хоронить в лесу, Энджи уже смирилась, а в этом случае пара мужских рук не помешает.

Чувствуя, что она на него не сердится, Егорша продолжил свои потуги:

– Я бы, конечно, поделился с тобой, – сказал он и многозначительно замолк.

– Ладно, на бутылку дам, – догадалась она, – даже на две, если поможешь с могилой.

– Ладненько, – приободрился он и решил еще поторговаться: – Две, конечно, маловато…

– Хорошо, три. – Энджи решила не мелочиться. – Пойдет?

– По рукам, – расцвел он в улыбке. – Что ты хочешь знать?

– Что с Прасковьей не так, почему ее называют «ведьмой» и кто этот Прокопий?

Егорша заерзал, не зная, с чего начать. Он понимал, что информация не совсем стандартная, а он уже убедился в том, что сидящая с ним в одной машине дама не слишком сдержанна в эмоциях, а это могло быть очень опасным. Какой бы пропащей и бесперспективной ни была его жизнь, но прощаться с ней он был еще не готов. Поэтому пренебрегать дипломатией в выдаче сведений было бы неразумным.

– Ну! – решила поторопить его Энджи.

Егорша откашлялся и неуверенно начал.

– Давай еще на берегу договоримся, что я тебе перескажу то, что люди говорят, сам-то я, так сказать, к тому времени был еще мал, а некоторые события произошли и вовсе до моего рождения. Верить в это или нет – твое дело, единственное, о чем прошу, – не злись.

– Это почему? – с издевкой спросила она.

– Я еще пожить хочу, а когда ты злишься, люди умирают.

– Что за чушь! – возмутилась Энджи, – Ты опять на Балашиху намекаешь? Я же сказала, что пальцем ее не трогала, – и запнулась, вспомнив багровеющее лицо и полные ужаса глаза женщины.

– Можешь мне не верить, но люди решат, что именно ты ее и убила.

– Но она и так была больна.

– Это неважно, здесь и не такое видели, так что ты их не переубедишь. Твоя Прасковья в свое время такой шорох здесь наводила, что только и успевали покойников на кладбище отвозить.

Энджи удивленно подняла брови:

– И каким образом она это делала?

– Я тебе уже говорил, что она была ведьмой, и, поверь, очень сильной. А раз она умерла, то, значит, передала свою силу кому-то другому, и я подозреваю, что именно тебе. Разве она тебя не предупредила?

Все сказанное этим клоуном было бы похоже на бред, если бы не последние события. Машина, которая завелась сама по себе, непонятное поведение черного пса, мать, идущая к ней на зов явно против воли, удушье Балашихи и главное – необъяснимое бегство ее самой от креста старика.

Все это нельзя было объяснить ни законами физики, ни с позиций здравого смысла, и если бы она не была участницей всех этих событий, то никогда бы не поверила, что такое возможно.

– Ты хочешь сказать, что я ведьма? – растерянно спросила она Егоршу.

Тот нервно сглотнул и кивнул в ответ:

– Судя по всему – да.

– Твою же мать… – ошеломленно откинулась она на спинку сиденья.

Глава 9

Егорша сидел молча, решив дать ей время осмыслить услышанное, ведь узнать такое о себе непросто.

Энджи было трудно в это поверить, но, если предположить, что это правда, многое из того, что вызывало у нее удивление, становилось более понятным. И это прежде всего касалось матери. Эта странная привязанность к старухе, подозрительные ночные отлучки, секреты, нежелание уезжать и неожиданный приступ ярости можно было объяснить только одним. Она сама рассчитывала получить от старой ведьмы эту силу, но та почему-то предпочла отдать ее ей, Энджи. Теперь понятен этот материнский вопрос: «Почему она выбрала тебя?» А кстати, действительно, почему?

– Я, конечно, в это все не верю, – решила осторожно проконсультироваться Энджи, – но ты не знаешь, каким образом ведьма передает другому свою силу?

– Говорят, во время смерти она должна прикоснуться к этому человеку.

– Ах вот как, – рассеянно ответила она и снова погрузилась в размышления.

Находясь сегодня ночью у постели умирающей Прасковьи, мать, судя по всему, караулила этот момент, но та под каким-то предлогом отправила ее в лес, а сама позвала к себе Энджи. Вспомнив предсмертную хватку цепенеющих пальцев и исступленный взгляд, девушка почти поверила в то, что это правда. А налетевшая откуда ни возьмись буря и ярость обманутой в своих ожиданиях матери это подтверждали.

– Вот попала… – заерзала она на сиден