Оглавление

Аннотация книги

Монография Касумова Т. К. посвящена вопросам и проблемам нарастающей агрессии в значении века. А сам Век агрессии предполагается как возможное и допустимое особой реальности чувствований и переживаний под воздействием самодовлеющей агрессии.

В преддверии определяются три ключевых элемента в складывании Века агрессии. Это чувства как столпы возвышения агрессии; надличностные агрессивные сущности и агрессиум (внешнее и внутренне); метаморфозы и изменения самой агрессии. Здесь основные авторские суждения сводятся к тому, что когда чувства принимают верховенство агрессии, то они становятся её столпами для возвышения. Что после сбросов агрессий в жизненные пространства, агрессия как явление угасает, стирается также острота событийности, но сущность агрессии сохраняется, она оседает в людских сознаниях. Уже как надличностная сущность, агрессия может возвращаться в реальный мир опытно обогащённой, в том числе и благодаря СМИ. Когда же углубляются межгосударственные противостояния, возрастает политическая и социальная конфликтность, агрессия утверждается как оплот государственности внутри и вне страны и становится ядром притяжения в складывания Века агрессии. Показана возрастающая роль агрессии в жизни людей, её криминально-глобалистский характер. Особое внимание уделяется рассмотрению политической агрессии в противостоянии международному праву.

Книга будет полезна студентам, изучающим поведенческие науки, преподавателям высшей школы и научным сотрудникам.

Посвящается моему сыну, Руслану

ПРОЛЕГОМЕНЫ В ВОПРОСАХ        И ПРОБЛЕМАХ, СВЯЗАННЫЕ        С АГРЕССИЕЙ В ЗНАЧЕНИИ ВЕКА

А. Начинание

В начинании приводятся суждения о связи понятий, в которых предполагаются признаки предмета агрессии в значении века; даются ключевые элементы складывания Века агрессии. К ним мы приходим в результате размышлений и рассуждений о возможностях и допущениях предполагаемого века. Но, вопреки общепринятому в логике, они предваряют размышления и текст книги, в которой представлена их развернутая повествовательность. Суждения здесь даются вначале, чтобы можно было удержать разрозненные тексты в единстве с задаваемыми идеями и в общем смысловом поле. Ведь основу размышлений составляют идеи изменений и предполагаемые ими способы складывания составляющих в Век агрессии.

Но с чем связаны эти изменения? Ответим здесь, в начинании, лапидарно. Изменения будут связаны с чувствами, когда они с новой силой смогут отозваться в мире, приняв верховенство агрессии. И станут тогда возрастать в отношениях желаемое превосходство, которое всегда было и остаётся между людьми. Однако возможно ли с этим связывать движение агрессии к вековой значимости? Ответ предполагает родовой вопрос о сущности перерастания «агрессии дня», «агрессию года», в «агрессию века», что близко будет к онтологии, ибо связано с выявлением принципа бытия и смыслом жизни.

Наш подход к решению искомого связывается с изменением агрессии, её верховенством над чувствами и активизацией необходимых для этого внешних условий. Однако важна роль и внутренних динамических факторов в психике, задействованных по большей части на подражательной основе. Здесь необходимо понять как складывается вековая агрессия под действием социальных процессов, и как человеческая энергия в этих формах её проявления становится активной силой, формирующей эти процессы.

Как это будет происходить в преддверии Века агрессии, который рассматривается как этап выявления и утверждения основных составляющих? Какие интегральные силы станут возможны и изменят жизнь людей в соответствии с характером и способом агрессивного выражения? Мы исходим из того, что действия названных переменных изменяются по существу в преддверии Века агрессии. В этот период видятся возможности для образования трёх ключевых элементов и допущения устанавливаемых нами понятий Века агрессии. Именно с этим мы связываем новизну нашего подхода.

А где же предмет, вправе нас спросить требовательный читатель, коль скоро мы собираемся говорить возможностях и допущениях того, чего нет. В первом приближении предметом будут элементы, о возможностях и допущениях которых можно будет судить в плане складывания Века агрессии. Такая предметность по мере выявления исследовательских вопросов будет обогащаться.

Итак, начнём озадачиваться с устанавливаемым в принципе, поставив вопросы — «Быть или не быть Веку агрессии»? Если быть, то станет ли Век агрессии тем самым искомым, что подлежит установлению в своей будущности на основе складывания для этого составляющих и общих изменений в жизни? В чистом виде это будут скорее философские вопросы, возможно, и художественного толка, ибо за отсутствием достоверных реалий, они предполагают вымыслы и всякие допущения. При этом предусматривается учитывание и обстоятельное интерпретирование «дуновений» будущности, которые могут добавить красок и выразительности художественным постижениям и действиям. И много шире, когда художественность как образное видение предполагаемого Века агрессии будет задействована для усиления полноты искомого.

В то же время сама агрессия, которая всё больше и больше охватывает жизнь людей, есть реальность с её подвижной практикой. Здесь метаморфозы и изменения агрессии могли бы многое сказать о складывании Века агрессии. Однако представленная в таком виде в решениях искомого, она должна будет строго отвечать научности, которая потребует доказательности возрастания её значимости и видоизменений на основе фактов. Ибо одни априорные, доопытные знания не заменят фактичности, как бы они не были глубоки и основательны. Ведь мы не получим ни «конкретики» доказательности связей составляющих, ни целостной картины видения Века агрессии.

Другое дело художественность в агрессии, с её навороченными связями со злом, неизбежной жестокостью и немыслимыми разрушениями. К тому же в ней больше свободы выбора, которые позволяют разные сценарные допущения и вымыслы с составляющими при активным участием агрессии, которые расширяют возможности для предположений о видении Века агрессии. Если совместить и умело сочетать художественный метод с научным, то получим некую мнимую предметность. Это будет образ с вкраплениями фактичности, говорящими о возможностях бытия Века агрессии. Такой образ послужит нам для сущностного освоения Века агрессии вопрошанием и рассуждениями, когда предметностью наших размышлений станет преддверие как реальность перед входом в Век агрессии. Причём сам выбор составляющих, их различение в складывании Века агрессии станем рассматривать больше в научности, особо выделив чувства, а также переживания. С ними связывается структурирование и тональность века. Так мы будем продвигаться к искомому, сочетая научность с художественностью с переменным давлением той или иной стороны.

Предполагаемые допущения в решении проблемы Века агрессии необходимы по своей важности и требуют междисциплинарного подхода, они имеет перспективу расширения до проблематики, с вовлечением философов, психологов, политологов, социологов и литераторов. В то же время рассмотрение данной проблемы постановочно в ходе философских рассуждений должно послужить единению двух начал. Так, суждения о том, при каких условиях Век агрессии мог бы складываться. Какие составляющие и сущностные связи между ними образуются, указывающие на всёвозрастающую полноту Века агрессии, дополняются художественными образами. Заметьте, указывающие на качественную «полноту», а не развитие или становление. Постановка проблемы в таком ключе потребует определиться с новыми значениями агрессии, содержанием того, что даст возможность представить её роль во всей полноте Века агрессии, а для уяснения моментов грядущих перемен, показать «продвинутость» некоторых чувств к агрессии, предполагая такую их будущность лапидарно. То есть, как сценарные эскизы, пригодные, скорее, для художественной выразительности. При этом не отвергается аргументация такой будущности для Века агрессии, ведь зачатки для этого существуют, их надо только правильно обрисовать.

Но грядёт ли Век агрессии по существу? И будет ли его складывание означать, что жизнь людей как обмен чувств и мыслей действенных в поведении, окутывается агрессией? И что подобное окутывание станет задавать тон в становлении уже всей жизнедеятельности. Тот тон агрессии, что несёт зло и продуцирует общий настрой на агрессивные выпады при непременном возрастании тревожности и страха. Когда повысится чувствительность к опасностям и станет обычным делом некий шаблон реакций, по которому каждый человек может поступать агрессивно или опасаться, что будет ей подвергнут.

И тогда-то надолго воцарится нестабильность и напряжённость в мире, станут обычными раздоры и военные столкновения, а локальные войны могут замкнуться в единую цепь глобальной войны, непредсказуемой в своём исходе. Время в таких реалиях и очертаниях надо будет называть уже временем Века агрессии. А время века, эпохи, каждое под своим именем, может быть доведено до ранга философии. И возможно, что нынешнюю эпоху философы когда-нибудь назовут эпохой «Поведенческих перемен и реконструкций жизни», а состоявшийся Век агрессии станет её органической частью.

В приведённых текстах ключевые понятия «агрессия» «век», «грядёт» «станет», «чувство», «зло», «складывание», «война», «время» есть знания сами по себе. Но, выступая в преамбуле последовательно, они связываются с грядущим, а это незнание, то есть проблема Века агрессии, его возможного складывания и бытийствования. Здесь грядущее в искомом понимании будет определяться как процесс складывания компонентов века и различение среди них базового конгломерата, как того самого «каменного топора».

Так мы приходим к тому, чтобы рассматривать данную проблему постановочно в ходе философских рассуждений, высказывая свои суждения, главным образом, о том, как и при каких условиях Век агрессии мог бы складываться. Какие составляющие и сущностные связи образуются между ними, указывающие на Век агрессии? Постановка проблемы в таком ключе потребует определиться с новыми значениями агрессии, содержанием того, что даст возможность представить её роль в становлении Века агрессии, а для уяснения моментов грядущих перемен, показать «продвинутость» некоторых чувств к агрессии, предполагая такую их будущность лапидарно. То есть, как сценарные эскизы, пригодные, скорее, для художественной выразительности. При этом не отвергается аргументация такой будущности для Века агрессии, ведь зачатки для этого существуют, их надо правильно обрисовать.

Начав первоначально связывать наш подход с изменениями и метаморфозами агрессии, как действователя в складывании Века агрессии, и назвав ряд ключевых понятий, вернёмся к кардинальному вопросу, чтобы уточнить его уже по сути в контексте устанавливаемых понятий. А именно: как грядёт Век агрессии, оговорив его складывание с упреждающими стечениями обстоятельств жизненного плана. Иными словами, станет ли Век агрессии реальностью, если мы видим как растёт напряжённость в мире из-за раздоров и вражды, нахрапистости и насильственности, обмана, политической несостоятельности и спекуляций. Ведь всё это так или иначе может находить своё выражение в возрастании агрессии. И такой характер видения, сеющий отчаянье и безысходность, не может не создавать картины надвигающихся сумерек. Эти картины, отнесём их к преддверию Века агрессии, говорящие о его предпосылках, которые будут полными, если признать, что моральные нормы и присущие ей образцы поведения без «присмотра религии» заметно обветшали, агрессия же, напротив, стала полниться новыми значениями, и ведёт к тому, что жестокость и разрушения становятся бытием людей. И уже в порядке вещей можно находить то, что политические кризисы, вызванные борьбой за «приоритетности» и «пересмотра границ», обретая глобальность и «знаковость», позволяют вкладывать в словосочетание «Век агрессии» «фамильное» звучание.

Чем вызван такой подъём агрессии и почему в преддверии она может мыслиться уже в значениях Века агрессии как важная сторона экзистенции (существования) человека?

Согласимся, что так могут придаваться значения прежде всего тому, что видится и мыслится, и они могут определять отношение людей к происходящему в целом. Но эти значения бывают неустойчивы и преходящи, так как связаны каждый раз со складыванием вещного и предметного в мире людей. Поэтому о реакциях на них мы можем говорить не достоверно, а предположительно, ибо следование агрессии в значениях века есть неоднозначный путь, на который встаёт человек.

В таком случае примем за принцип определения новых значений агрессии два положения. Первое положение будет об особенном. Это то, что изменения и метаморфозы самой агрессии происходят на путях зла, когда переформатируется «вечно грядущая агрессия» и придаются ей качества всеохватности, всеобъёмности и вседозволенности. Второе положение есть то общее, что процессы складывания Века агрессии и переменчивость чувств связаны с общими путями перемен. На этих путях как участники процесса выделяются напряженность и чувства, события, социальность и Я.

Б. Напряженность и чувства, события, социальность и Я

Связан ли будет путь агрессии лишь с ростом напряжённости, с которого мы начали? Ведь напряжённость есть часть жизни, которая не может сама по себе «сдвинуть» устоявшиеся в веке. Она будет жить со своим веком, предупреждая в предельных значениях о грядущем. Да, и в понятийном смысле её разработка упёрлась в текучую традиционность. Развороты в сторону Века агрессии не приходится ожидать, ибо судя по определениям интерес есть к одному: почему существует социальная напряженность? Называют неполадки с удовлетворением потребностей, сбои между компонентами действий, несовместимость социальных ценностей, этнические конфликты и другое. Все эти переменные, имеющие место быть, исходят из корневого вопроса «почему напряжённость есть в обществе». Здесь общим моментом выступает то, что напряженность, как тревожное пребывание в жизни, требует от людей устойчивой собранности в ожидании опасности и отдачи сил. Предвещая возможные катаклизмы, напряженность в таком понимании будет составляющей в складывании Века агрессии, придавая ей накал ускорения. Именно в таком понимании — как составляющая складывания Века агрессии — напряженность будет нам интересна. Однако понимая в то же время, что сдвиги в сторону Века агрессии станут в целом происходить по результатам переформатирования жизни, обусловленных стечениями обстоятельств, складированием жизненных переменных под водительством агрессии и вставших под её начало чувств.

Исходя из таких вот намёток в значениях напряжённости, которые нам «говорят» о тревогах и страхах в жизни, предположим, что в отношениях и соотнесённости представленных в складывании элементов, вещей, поведенческих актов и действий закладываются сущности, которые говорят о значимости мира агрессии. О том, что в единении с этим миром пребывает человек, и что этот мир скорее всего и ляжет в основу Века агрессии. Таким образом, мир людей, имеющий три измерения: индивид, общество и государство, получит четвёртое измерение, мир агрессии, утвердив принцип всеохватности и всеобемливости агрессии.

Правда, такое нам предстоит ещё не раз прояснять, ведь «сваливать» всё на рост напряженности в складывании Века агрессии было бы проще простого, как мы отметили. Должны быть выявлены изменения в вещях нам знакомых, без которых немыслима жизнь человека. Речь идёт о чувствах, которые практически смогли вытеснить инстинкты из повседневности и стали брать вверх над непомерно возгордившимся рацио в мыслях и поведении. Их изменённые состояния, вызванные стечениями обстоятельств и собственными движениями, метаморфозами самой агрессии на пути возвеличения в значениях века, станут совмещённым предметом для наших размышлений. Это будет не просто сделать при укоренившейся власти рацио в мире людей. Поэтому нам лучше было бы идти по «скользкой» стези при известном участии читателя, исходя из переменчивой природы чувств и людских практик. Ведь по сути эта книга о возможностях, и быть может предпосылках Века агрессии без должных оснований. Рассматривая значимые понятия складывания, а это прежде всего «обустройство» мира чувств на основе агрессии, мы не станем каждый раз обговаривать сами процессы складывания, принимая за данности их переменчивые сущности, которые определяются переменами в стечении обстоятельств, где значима роль самой агрессии. Поясним такое.

Уже в самом «начинании», ставящим проблему различения действительного, рост напряжённости как результат изменений и возможного, что связывается в целом со складыванием Века агрессии, имеется центральный вопрос, генерализирующий наши рассуждения, который мыслится как то, что грядёт. Причём, ставя вопрос «грядёт ли Век агрессии», предполагается, что есть понимание грядущего века как жизни людей во времени, в котором властвуют чувства, попавшие под влияние более сильного и востребованного чувства агрессии, мысли же по существу вторят такому «союзу», претворяя, делая реальными агрессивные действия. Так чувство превосходства, амбиции, самомнения, могут превалировать над реальным положением вещей и выражать агрессивную суть в современной политике. В складывании Века агрессии, эти процессы надо будет принимать за действенные при стечении обстоятельств. Ибо в нём нет «последней» воли какой-то одной стороны, есть стечения обстоятельств, которые образуются в стихии жизни, доводясь до ключевой ситуации, событийности и перемен. Так, политические силы участвуют в них сообразуясь со многими вещами, и таким образом они могут сохранять значимость своей роли. Также поступает и обычный человек в свих житейских практиках.

Но как относятся философы к первенству чувств? Вот одно интересное замечание на этот счёт, которое принадлежит датскому религиозному философу Серен Кьеркегор (1813—1855). Он писал: «Жизнь — это не проблема, которую нужно решать, а реальность, которую нужно почувствовать». То есть, вначале предполагается чувствование жизни, сами чувства, а потом мысли и действия.

Действительно, чувства в большей мере отвечают естеству человека, нежели рацио, укрепившееся на желании «отточить» мастерство Я, чтобы превосходить и быть выше Другого. Но практики сменяются, поэтому вполне допустимо и в порядке вещей, что чувства начинают брать вверх в теоретических изысканиях философов. Сошлёмся здесь на известного испанского философа Хавьера Субири, который отстаивал первенство чувствующего постижения перед логосом в своей трилогии «Чувствующий интеллект», состоящей из следующих книг:

— Х. Субири Книга1. Интеллект и реальность / Х. Субири.. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы Аквинского, 2006.

— Х. Субири Чувствующий интеллект. Книга 2. Интеллект и логос / Х. Субири. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы Аквинского, 2008.

— Х. Субири. Чувствующий интеллект. Книга 3. Интеллект и разум / Х. Субири. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы Аквинского, 2008.

Серьёзным вкладом в философию ныне признаётся то, что Субири радикально переосмысливает основные понятия феноменологии и всей традиционной европейской философии в контексте нового понимания того соответствия, которое устанавливается между интеллектом и вещной реальностью. Свою теорию понимания испанский философ разрабатывает исходя из чувств, критически размежёвываясь с традиционным. Субири полагал, что на чувственное понимание, исходящее, из первоначального восприятия реальности, опираются как логос, двигающийся от одной реальной вещи к другой и постигающей реальность как объект, так и разум, двигающийся от реальной вещи к «чистой и простой реальности», к основанию и источнику понимания. Разум — это «мыслительная актуальность реального, подытоживает Субири. Однако для  построения нашего предварительного концепта Века агрессии, в соответствии с  принятым положением о чувствах, важно следовать тому, что «мыслительная актуальность» вызывается переводом и возбуждением чувственного понимания.

Удостоверив себя и читателя в том, что мы не "одиноки" в понимании первенства чувств, вернёмся к процессам складывания Века агрессии, суть которого сводится к сменяемости места и роли составляющих. Здесь особо выделим и метаморфозы самой агрессии, где также значимы стечения обстоятельств, когда тон задают прорывы информационных технологий, приводящие к изменению отношений человек и агрессия. Всё это практически следовало бы приписать людям, так или иначе участвующим в складывании Века агрессии. Однако следует иметь ввиду также и события, о которых Клод Романо, современный французский философ — феноменолог, пишет как о том что «ещё не есть». Но событием становится какое-то явление в оценках значимости случившегося. Только в таком случае явление обретает статус события и в этом смысле может способствовать, а то и прямо служить «развязыванию каких-то широких действий и ускорять уже в нашем понимании складывание Века агрессии.

Теперь уже в свете сказанного ещё раз уточним наш вопрос: будет ли складывание такого века означать, что жизнь людей как обмен чувств и мыслей, действенных в поведении, окутывается агрессией? И что подобное окутывание станет задавать тон в становлении уже всей жизнедеятельности. Под стать этому чувства видятся как восприятие Другого и событий посредством Я и своих жизненных практик. В таком случае будет понятна и активизация таких чувств как обида и зависть в мире людей, ведь многое принадлежит немногим, в то время как растут и становятся изощренннее желания у многих Я. И не только. Утверждаясь в мире чувств, агрессия продуцирует общий настрой на агрессивные мысли и действия при непременном возрастании тревожности и страха. Всё это в общем-то видится и ощущается в повседневных событиях, но есть вещи скрытные, значимые в связях, их распознавание потребует от нас произвести ряд действий скорее художественного порядка.

Чтобы предметно говорить о складывании как процессе и рассматривать его уяснение как содержательную часть ответа на основной «вопрос книги», примем агрессию за персонаж века. Это метафора и образ, они призваны придать путеводное значение нашим представлениям о возвеличении агрессии и служить объяснительным процедурам. Как метафора, выражающая обогащённую форму «вечно пребывающей агрессии». она позволит персонифицировать агрессию в чувствах, мыслях, действиях и станет ориентиром, для выявления ряда первоочередных понятий. Но уже как образ чувств, мыслей и действий станет отражением развития отношений в мире людей на пути складывания составляющих Века агрессии. Здесь для авторского познания сущностным будет дать движущие эти процессы силы, как понятия, отображающие прежде свойства чувств, которые с течением обстоятельств и непреложных факторов, ведут к возвеличению агрессии в значениях века. Иными словами, чувства, переживания, мысли и действия, то как они связываются, пересекаются и долженствуют, определяются как значимые структуры и сам характер складывания Века агрессии.

В этом смысле можно, например, говорить о напряжённости, которая, имея схожие моменты с тревогой — волнения, ожидания опасности, бывает вызвана объектом и даёт ему объяснение. Во все времена напряжённость, усиливаемая неизвестностью тревоги, генерировала враждебность и была близка к тому, чтобы запустить агрессию. Однако ныне по стечению многих обстоятельств, делающих всеобъемлющими напряжённость и действенность метаморфоз агрессии, происходит устойчивое единение напряжённости с агрессией. И если напряжённость ускоренно питает и воздействует на тип агрессии, то сама агрессия расширяет поля и глубины напряжённости.

Да, напряжённости были и есть, но Я стало иным по стечении времени и перемен в жизненных обстоятельств. Это будет видно в сравнении с тем, куда относили и как определяли Я философы. В традиционной философии Я мы найдём на территории мысли или чувства. Так, у Декарта Я мыслящее есть основа существования, а у Гегеля — субъективный дух. Юм же связывал с Я скорее ощущение, чувственное восприятие. Но Кьеркегор перемещает Я уже в область отношений. В этой позиции Я выступает совместно как с мыслями, так и чувствам.

В предполагаемую триаду Я — мысль, Я — чувство и Я — отношение, не вписывается философия Я Фихте, который рассматривал Я и не-Я, различая теоретическое Я и практическое Я. Но у него не — Я напоминает Другого, так это или нет важно то, что Фихте умещает их вместе в самосознании и даёт их противостояние как Я и Другой. Однако четко и полно о неразрывности таких связей позже скажет Мартин Бубер. Но суть человеческого Я, его ценность для человека, мы находим у Хайдеггера, который полагал, что человек приходит к самому себе и становится Я. Личность совмещается с Я и понятие "личности" становится понятием "Я", и наоборот.

Далее философские подходы к изучению места и роли Я продолжают трактоваться по большей части с позиций культурно-исторического феномена и деятельности, сближаясь с психологией и политологией.

Ныне, в преддверии Века агрессии, Я человека как выразитель личности, не только берёт вверх над индивидом, который в массе своей больше связан с обществом, но и пытается освободиться от жёсткой привязки и быть самостоятельным в отношениях к другим и в целом к миру людей. Став, таким образом, «выше» над мыслящим — Я и даже над многими чувствами, Я выступает дерзко и надменно с указующих позиций, выдавая своё различимое как сущностное, а за всем этим с необходимостью «держит» агрессию. Можно было бы предположить, что заносчивому и агрессивному Я, будет противиться Я душа, которая активизируется на территории чувств, желая проявлять себя в реальной жизни человека, не дожидаясь жизни иной. В этой целостности, душа будет утверждать себя в чувствах и переживаниях, говоря и действуя как Я. Но человек исходит из своей сути возвеличенного Я и не примет преждевременно потакание души. Как и то, что Я не будет состоять в сообществе «Мы», с её общими организующими началами, оно станет противится «нежелательному» самолично, и это будет укрепляющим началом общества множественных индивидов.

С метаморфозами Я и агрессией будут связаны общие пути складывания Века агрессии и они же станут определяющими для многих составляющих в процессах складирования. Так, слившись в национализме в целостность, возвеличенные Я и агрессия с новой силой возобновят борьбу за передел мира, за земли и ресурсы, с вовлечением Больших государств, что надолго приведёт к нестабильности и напряжённости в мире. Станут обычными раздоры и военные столкновения, а локальные войны могут замкнутся в единую цепь глобальной войны, непредсказуемой в своём исходе. Время в таких реалиях и очертаниях надо будет называть уже временем Века агрессии. А время такого века, эпохи, каждое под своим именем может быть доведена до ранга философии. И возможно, что нынешнюю эпоху философы когда-нибудь назовут эпохой «Поведенческих перемен и реконструкций жизни», а состоявшийся в полноте Век агрессии станет её органической частью. Но мы можем предложить лишь сюжеты с тремя ключевыми элементами. И рассмотреть их кратко в начинании, а потом дадим развёрнутые варианты по ним в смежных контекстах.

В. Заданность ключевых элементов в преддверии

Заданность представленный как процесс формирования и изменений в данной плоскости, есть возможности и допущения в преддверии тех понятийных единиц, из развития которых будут состоять основные составляющие Века агрессии. Речь идёт в основном о движении и преобразовании понятий чувств в соотношении с агрессией и самой агрессии, в её метаморфозах.

Здесь преддверие представляется как «площадка для замеса понятий», на которой условно размещаются «понятийные единицы» как возможные составляющие складывания Века агрессии. Так мы сможем получить в чистом виде возможность для решения искомого на основе понятий. Это будет разбор понятий по их связям и движениям за время преддверия. В результате которых станет возможным различать ключевые элементы: чувства как столпы возвышения агрессии; надличностные агрессивные сущности и агрессиум (внешнее и внутренне); метаморфозы и изменения агрессии. Их наличное бытие в политической жизни, в экономике и повседневности станет свидетельством реальной фазы Века агрессии.

1. Чувства как столпы возвышения агрессии.

За обновлённой в целом агрессией при стечении ряда обстоятельств, неукоснительно последует сонма чувств. Это прежде обида, зависть, тревога, стыд, любовь и страх. Влекомые стечениями жизни и стремясь к крайностям в своих выражениях, они станут сближаться с действенной агрессией, что окончательно приведёт к утверждению агрессии как всеохватной и всеобъемлющей силы. Но и сами чувства обретут силу и решительность для своих выражений. Принимая во внимание то, что такие чувства как гнев, злость, раздражительность всегда были близки к агрессии, но теперь таковыми станут обида, зависть, стыд, тревога, страх и даже любовь. Словом, будет происходить могучее слияние чувств на основе чувства агрессии.

Тогда то мир разума и мыслимых решений уступит напористости чувств и чувствований агрессии, её переживаний. А сами мысли, едва поспевая за чувствами, станут их обосновано принимать, не меняя самой сути и направленности чувств к агрессии. Борьба мыслей с чувствами за лидерство завершится возрастанием роли чувств в решениях и действиях. Ведь под стать агрессии как чувства, будут рядиться многие чувства, что и станет выражаться в усилении нетерпимости чувств, при изменении устоявшегося в их реагировании. Такие чувства будут столпами возвышения агрессии в значениях века. Ибо изменится «поведение» самих чувств, органически связанных с социальностью и субъективным. А эти перемены сущностно скажутся на размывании социального и приведут к усилению субъективного, что найдёт своё отражение в агрессии самой политики, культурной жизни и в актах поведения. Так, сонма чувств, вставших на путь агрессии, в художественном плане могут быть персонализированы и представлены как персонажи жизненных перипетий. Это мы по большей части адресуем литераторам.

В философии же поприщем для чувств, привитых к агрессии в полной мере мог бы стать национализм. Но век национализма, как мы знаем, не состоялся, потому как не все народы ещё консолидировались как нации. А главное, не все нации вступили на путь агрессивного национализма как, скажем, армянская нация.

Чувства в своих связях с агрессией,  их политическое единение в национализме, пойдут уже на складывание Века агрессии. Основываясь на таком понимании чувств и отмечая ускорение их личностной выраженности в агрессии, отнесём их к составляющим Века агрессии, представив будущность их изменений в лапидарной форме:

— обида в своём поведении не станет «ждать» и вынашивать месть, следуя традициям среды и сообразуясь с возможностями, а будет реагировать фактически, то есть, перейдёт к моментально-действенной агрессии. В политике как обиде несогласия тому уже служат экономические санкции, агрессивная риторика;

— зависть не станет скрываться «как Я — желание» в благодушии и заявит в агрессивной форме о своей исконной природе. Такое ныне осуществляется криминальным способом, нацеленным на устранение успешного конкурента и это будет расширяться, охватывая новые сферы;

— тревога не сможет долго томить и будет посредством боязливости передавать свои тревожащие чувства страху, тогда как страх, вперемешку с ними станет всё больше превозмогаться агрессией.

— стыд, невзирая на былое, не станет сдерживать агрессию и препятствовать ей в других, смежных чувствах. Оказавшись в целом не удел, игнорируясь, стыд, видимо, будет практически утрачен в Век агрессии.

— любовь, небывало воспетая поэтами как высшее чувство, но бытующее скорее как ожидаемое в умах и ритуальное в признании, уйдёт из представлений жизни, оставив следы чего-то несбыточного. Отношения между полами в прелюдиях к браку будут определять сексуальные притяжения, доверительность и в окончательной форме меркантильный расчёт, где совьёт своё гнёздышко и насилие, готовое явиться при сгущении чувств. В таких отношениях излишни желания быть миром для другого, приемлемо лишь  «удобная жизнь» сама по себе, где целью будет обогащение спектра удобств, его значений. При том, что опасности грозящие уже супружеской жизни станут агрессивно отвергаться, невзирая на родственную близость. И это уже будет иной мир совместимости, расчерчиваемый каждой стороной, исходя из чувства предполагаемого удобства в приложениях и агрессии при вызовах. Здесь следует говорить, что изначальным будет само чувство ожидаемого удобства, а вслед за ним пойдёт расчёт и калькуляция. Однако в этих прелюдиях к совместной жизни незримо присутствует и готовность к проявлению агрессии.

Эти изменения в чувствах отнесём к усилению агрессии в значениях века, тогда как подчинив себе чувства, агрессия будет оказывать упреждающее воздействие на мысли и в целом определять поведение. С другой стороны сами практики агрессии, сохранённые как сущности в сознаниях и ставшие надличностными сущностями, будут тому способствовать. Так могут завершиться процессы складывания Века агрессии в ряде компонентов и оформлении базового конгломерата чувств и мыслей с агрессией. В своём продолжении такой конгломерат будет становиться и воспроизводиться как устойчивый агрессивный тип жизни и деятельности. Производить такую агрессию объёмно и масштабно в мире людей будут войны, терроризм и криминал.

Возможны ли такие пертурбации и отнесение их к складыванию составляющих, когда становится в целостности Век агрессии? Или всё это лишь досужие мысли из области приватных суждений, соответствующих вымышленному бытию. Но как быть тогда с тем, что мы живём уже в преддверии Века агрессии, ведь агрессия есть и бывает в мире разного формата и «калибра». К тому же, сказанное о чувствах не так уж различимо и отдалено от дней сегодняшних. Однако из-за поглощённости и «втянутости жизнью» не желаем, да и не можем замечать какие-то сдвиги в сторону агрессивного времени, а главное, не примечаем её реальные признаки в значениях Века агрессии, что имеет место на деле складывание его составляющих.

Действительно, происходят ли «тектонические» сдвиги в сторону агрессивного зримо или всё идёт и протекает по накатанному в мирно-говорящих стеснённых обстоятельствах на манер политиков и дипломатов? Когда не видны бывают зловещие признаки на фоне «привычного» сгущения сил зла и умаления в них личностных начал? И тогда, возможно, что мы упускаем ту агрессию, что с порога вступает в права хозяйки века, чрезмерно выражая настрой на негатив и людскую ненависть, обильную на жестокость. Ведь обычным делом становятся смертельные риски конфликтов, частые войны и томительные ожидания, где растут переживания вперемежку с тревогой и страхом.

В силу высказанных положений актуализируем для уяснения некоторые особенности в отношениях агрессии с социальным и покажем к чему они могут вести в своей совокупности и как близки мы к тому, чтобы войти в Век агрессии. В целом в нашей работе такие поиски станут аргументацией того, что имеет место «созревание на пороге» конкретных элементов, которые можно будет рассматривать как компоненты и составляющие Века агрессии.

Тот факт, что агрессия живёт в мире людей, и что она вся охвачена «социальным», будет важным для неё в том плане, что существует зависимость социального от «социальности». Когда же между ними создаются несоответствия и возникают напряжённости, то агрессия получает возможность широко произрастать на такой почве. Как такое может происходить?

Станем различать «социальное», являющееся как общим свойством взаимодействующих людей, так и прививаемой формой жизни и «социальность» в ней. Последнее будет означать совокупность свойств ментального характера, скрепляющих социальное «умом и чувствами» и выступающих условием его устойчивости и цельности. Как таковая социальность есть предрасположенность индивида к обществу, это чувство и понимание того как быть в обществе человек развивает всю жизнь. Но против социальности может выступать индивидуализированное как забота и выделение себя в новом укладе жизни. Да и сама социальность, которая закладывается в процессе социализации индивида и сообразно вяжется по его жизни теряет былые очертания и наглядность привития. При всём этом в противостояние с социальностью, как скрепляющему началу в социальном, с новой силой включается агрессия, она пытается ослабить её, чтобы стать определяющей силой в социальном мире людей. И похоже, что агрессия близка к своей победе по существенным признакам.

Мы наблюдаем закат социальности уже по тому как теплота человеческих связей повсеместно и устойчиво вытесняется системой холодных и бездушных коммуникаций со своим языком. На место социальности встают и укрепляются структуры рациональной множественности. Коллективность сменяется спорадической множественностью, в которой поиски единоличной нищи становятся определяющими. Наряду с этим изменяется общий ландшафт социальности, когда сводятся на нет соседские связи, отпадает и уходит в прошлое сила единения в родственных отношениях. Семья уже не является бесспорной опорой для человека. Люди всё больше разуверяются в справедливости где бы то ни было, а эмпатия по существу перестаёт иметь хождение. Она девальвируется и заметно начинает изымается из оборота человеческих отношений, когда биение миролюбивости осуществляется через силу и даже вопреки. Такое говорит о симптомах заболевания социальности, которые вместе с другими неблагоприятными факторами для неё приводят к её ослаблению и практическому обращению в равнодушие и утверждению безучастия. Человек черствеет даже к памяти о себе, он становится равнодушным к каких бы то ни было делам при жизни, которые могли бы ему быть засчитаны после смерти.

Английский социолог З. Бауман, размышляя в своей книге «Индивидуализированное общество» (М,, 2002.) о возможности жизни после бессмертия и самой смерти в различных её ипостасях, говорит о мостах перехода и сохранения памяти о себе в этой жизни. Рассматривая различные мосты, которые навела культура, Бауман подводит нас к тому, что «превосходство, этот прорыв в вечность, ведущий к постоянству, не только перестаёт быть желанным, но и не кажется необходимым для жизни условием» (там же, стр. 316.). Иными словами, добиваться превосходства в своей деятельности, в людских связях, не есть сохранение жизни в иной форме. Бауман предполагает приход новой территориальной целостности, на которой людям предстоит жить, подразумевая, видимо, изжитие привычной социальности. В то же время российский философ Н. М. Смирнова, ссылаясь на Баумана, прямо заявляет о «смерти социального» как вызове социальной эпистемологии, не вводя различия между «социальным» и «социальностью», и не объясняя сути самого «вызова». (Н. М. Социальная феноменология в изучении современного общества. М., 2009. С. 347.).

Однако умирает не социальное как способ и форма жизни, а возрастает реальная угроза отмирания социальности в нём, ядра его цельности, ибо основные скрепы человечности становятся нежизнеспособными. И когда Ж. Бодрийяр говорит о смерти «социального, его обращение в симулякр», то есть копии того, чего уже нет, то он имеет ввиду отмирание подлинного в социальном, то есть социальности.  Такое отмирание «социальности» в социальном, по нашему предположению может также означать утверждение власти нахрапистости и сдвигов эмоционального в социальном. Но социальность всё же сохранится, отдав значительную часть своей территории агрессии, она будет с нею сосуществовать. Так, агрессия утвердится на поверхности жизни, готовая к формализации и институционализации. Но всё это видится далеко в тумане, поэтому сложно предполагать здесь что-то вразумительное. Ибо это будет уже Век агрессии, со своими особенностями.

Если всё это, как мы описали имеет место, и мы также поняли названных авторов, или близко к тому, то оттеснив «социальность», по новому полнится агрессия. Собравшись в преддверии и став в полный рост, агрессия войдёт в свой век хозяйкой.

Какие же изменения в мире людей могут привести к Веку агрессии, и как это связано с усилением роли  чувств? При определяющей роли агрессии среди чувств как социальной заданности её возвышения. Когда такие чувства как обида, месть и зависть, всё чаще прибегают к агрессии, чтобы реализоваться сполна, а тревога и страх могут преодолеваться лишь путём агрессии.  Агрессия становится тем местом, где скапливаются многие чувства, чтобы начать действовать. Это ли не будет обобщающим фактором складывания Века агрессии в преддверии и предпосылкой его будущности? Или какие-то силы, идущие от разумного, могут изменить такой ход событийности. Вот обо всём этом, и не только, наши раздумья.

Теперь можно открыться и заявить на опережение, что Век агрессии исподволь «зреет на пороге», в своём преддверии. Мы исходим из реальности существования отдельных составляющих Века агрессии, от взрывоопасного пульсирования его элементов, неустойчивости и изменчивости субъективных связей. Усваивая значение двух ключевых слов, — «нападение» и «разрушение», — выражающих в своей связке объектные отношения, различаем агрессию, которая имеет индивидуальное значение, что определяется её ролью в сущностных характеристиках Века агрессии. Последнее, не в пример объективным связям века, привносится во множестве субъективными ситуациями. Именно по текущим изменениям политических, социальных и психологических явлений в преддверии, закладываются сущности, которые приводят к новым реалиям в жизни и порядке. И если о творящей мысли (техническом прогрессе, тэхнэ и пр.) мы можем говорить как о предтече Века агрессии, то чувства в преддверии являются действующей силой в складывании составляющих Века агрессии в целостность. Ибо агрессия на этапе замысла и действования, а также того, к чему это приводит не обходится без чувств и переживаний.

В преддверии Века агрессии важное место занимают события и событийность. События в общем понимании есть жизненные сюжеты, где главным является "неповседневность", в которой персонажи и случившееся имеют отношение к значимому во времени. Событийность же есть то характерное в происходящем, а в преддверии, это агрессия, что делает его сущностным событием. Для самого Века агрессии упреждающим будет чередование тревожных событий, в которых даже хаотичность разброса событийности может иметь свои смысловые зигзаги.

В контексте сказанного будут наши размышления и суждения о том, каким образом вековую значимость обретает сама агрессия и чем оборачиваются её метаморфозы и изменения для сущностных изменений людских отношений. И как понять роль и место агрессии в складывании и смысловой событийности Века агрессии? Сопричастны ли будут такие события с событиями «годичности», чтобы говорить о смене размеренности смыслов жизнеутверждения века? О том, что будничное сегодня «спешно» сменяется на то, что можно было бы назвать упреждающей агрессией в повседневности века. Здесь сразу оговоримся о том, что влекомые агрессией чувства и мысли, слова и действия, всё больше заволакивают человечество силой зла, погружая в преддверие Века агрессии. Когда в силу многих обстоятельств — политических, военных, конфликтных, участниками которых являются не только ядерные государства, агрессия становится фактором угроз планетарного масштаба, что само по себе имеет существенную власть над воображением и вызывает особого рода переживания, основанные на тревоге и страхе. Складывается ли всё так и будет ли мир продолжать страшить неопределённостями, стремясь к войне, вопреки себе как миру?

Ясно, что в наших размышлениях и суждениях по таким вопросам намечаемой проблематики Века агрессии, должны быть широко задействованы многие факторы. Однако при всём притом нашей задачей является выявление особенного, специфического, связанного с ролью агрессии и сонма чувств, непосредственно имеющих к этому отношение. Здесь также важно будет строго придерживаться намечаемого предметного значения возвеличения агрессии и определиться в размышлениях с искомыми суждениями. Естественно, что во всех этих исканиях само понятие «Век агрессии» не могло быть представлено как готовое, уже «работающее» понятие, отражающее действительность, и должно было видеться как образ грядущего, что целостно «вырисовывается» в единстве составляющих, складывающихся во времени в определённой последовательности.

Придерживаясь таких положений, надо было подобрать и обрисовать понятийное ядро (язык размышлений) из реально существующих переменных, связанных по естеству «как есть» и показать, какие их изменения и стечения обстоятельств будут способствовать складыванию на их основе Века агрессии. И, быть может, что в размышлениях целостность Века агрессии покажется более полной и логично оправданной в понятийных связях ингредиентов, чем та, что была бы в действительности. Ведь предметом наших размышлений и суждений будут зреющие черты Века агрессии, пути и особенности его складывания как возможного в действительности.

2. Надличностные агрессивные сущности и агрессиум (внешнее и внутреннее).

Чтобы уяснить себе сказанное и высказать в суждениях, «что есть что», мы рассматриваем век и агрессию в значениях конструкта, которые имеют реальное воплощение в мире людей и своё понятийное выражение. Содержание последних мы станем трактовать в контекстах складывающегося Века агрессии, но в отдельные моменты будем на опережение высказываться и о возможностях сложившегося Века агрессии.

Такой век складывается и постепенно выносится наружу внешнего мира как целостность. Но одновременно он также «обретается» во внутреннем мире человека как должное (подробно об этом будет сказано в разделе вводной части понятием «агрессиум»). Это общий посыл значений всеохватности и всеобемливости агрессии, выражающий переходы от складывающегося Века агрессии (настоящее) к тому, что будет (сложившемуся в целостности).

Таким образом пара понятий, которые мы вводим для сущностных характеристик Века агрессии, будет значима во вне, что даётся понятием «надличностные агрессивные сущности» и во внутреннем мире — понятием «агрессиум». Как образования личностного порядка они могут быть связаны между собой, обмениваясь опытом и энергией.

Надличностные сущности агрессии — это одиозные случаи агрессии, ставшие событием в мире людей и обретшие таким образом опытное, образцовое для повтора значение. Будучи изначально агрессивными явлениями как особый случай, они были абсорбированы (поглощены) сознанием, и как сущности стали служить образцами агрессивных действий. Вместе с ними привносятся чувства и решимость, которые обеспечивали активизацию агрессии. В особых случаях они уподобляются персональным сущностям и в этом проявляется их действенные начала как составляющих в складывании Века агрессии. Их роль всё явственнее станет выступать по мере расширения доступа к образцам агрессивных практик, которые станут откладываться в наших сознаниях.

Агрессиум же есть социобиологическая структура. Он стал возможен по мере укрепления социальных начал в агрессии. Развивается агрессиум во внутреннем мире человека, и будучи составляющей этого мира, несёт ответственность как за пробуждение агрессии, так и за меру её проявлений. исходя из  внутреннего согласия Но надличностная сущность агрессии как таковая может нарушить это согласие, если приобщит имярека к одиозным образцам из мира агрессивного.

Таким образом, агрессия извне и изнутри получает возможность для своих действенных проявлений в жизни.

3. Метаморфозы и изменения агрессии.

Метаморфозы — это превращения, переход свойств какого — либо начала, элемента из одного состояния в другое, что может придать ему другие функции и качества. В нашем случае мы станем говорить о метаморфозах вечно пребывающей агрессии, главным образом на пути её изменений и возвеличений в значении века. Здесь метаморфозы агрессии, а речь идёт об этапе преддверия, будут тесно сопрягаться с двумя ключевыми элемента предлагаемого сюжета. Обозначим их действия.

Чувства, избыточные в своём выражении, будут стремиться к агрессии, чтобы используя её возможности как силы выражаться и действовать, начать изливаться вместе с нею. Совокупность таких чувств, как было сказано, станет основой для придания агрессии значений столпов века. Но, одновременно, и агрессия не станет бездействовать и проявит активность, стремясь расширить своё владычество на основе чувств. Так, будет происходить складывание чувств, желающих излиться, с возможностями и активностью агрессии, что послужит в своём единении Веку агрессии.

В случае же обретения агрессией свойств надличностной сущности, она получает возможность быть рядом с человеком как образец и служить ему для подражания. Агрессии останется быть таковой для своего распространения и она сделает всё для этого. Более подробно скажем об этом в необходимых местах.

Итак, мы определились, что главным персонажем наших размышлений будет агрессия в своих проявлениях, метаморфозы в окружении чувств, последовавших за нею и образующих некое единение сил. Этот силовой тандем и станет по нашему разумению важной предпосылкой грядущего Века агрессии. Значимое место здесь отводится симбиозу чувств с агрессией, который способен повести за собой мысли, выражаясь всецело в поведенческих актах и действиях. Это то, что выступает «базовым конгломератом» и по существу является продуктом складывания составляющих на стадии «преддверия» и предпосылкой стадии «вхождения» и становления как утверждения компонентов целостности Века агрессии.

В контекстах работы совмещаются онтологические и метафизические вопросы бытия и метаморфоз агрессии, и с ними сопрягаются вопросы о масштабах и значимости изменённых состояний агрессии вкупе с другими элементами жизни людей. Ответы здесь не могут не предстать различимыми, чем те, которые изначально кроются в философской заданности вопроса. Ибо в целом данное изучение есть попытка в размышлениях, сместившись к логическому, обрисовать контуры «Века агрессии», где разумная (логическая) соразмерность между представлениями рассматривается как достижительная цель. Когда достоверность сказанному о Веке агрессии должным образом конвертируется в суждениях и сообразуется с идеями привлекаемых авторов. Таковы задачи по каждой составляющей искомого предмета. Как и то, что составляющие сущности не должны выпадать из очерчиваемой целостности Века агрессии, и рассматриваться в общих связях, и в одном контексте.

Работа условно разделена на две части: вводную часть как введение в проблематику Века агрессии и традиционную часть о составляющих — чувствах и переживаниях, ведущих к агрессии. Первую часть книги следует рассматривать как пролегомены (говорить наперед) к изучению Века агрессии и пропедевтику — как предварительный курс к аналогичным знаниям. Во второй части показано возвеличение агрессии в кругу чувств, стремление последних (обида, месть, зависть, страх и др.) реализовываться на основе агрессии.

В общем плане книга есть попытка подступиться к философии Века агрессии в размышлениях, когда истинность складывания такого века раскрывается в суждениях. Поэтому в вводной части рассматриваются сущностные изменения в мире людей, приведшие к складыванию Века агрессии. Взятые в первую очередь с изменёнными состояния самой агрессии, требующей новых подходов, а также единения их с традиционными объяснениями с тем, чтобы удержаться по существу в границах проблематики агрессии, использовать существующий научный потенциал, и не впадать в политический или иной дискурс, а то даже в оккультность.

Наш общий путь намечен от предполагаемого — целокупного образа Века агрессии к смыслам и от них уже пойдут «тропиночки» (вопросы), и вместе с ними колебания, сомнения и отступления, которые должны будут вывести на поля обоснованных представлений и знаний о Веке агрессии. В путь дорогу мы отправляемся, имея лишь общее представление о Веке агрессии, то, что он грядёт, и берём с собой два ключевых слова: «агрессия» и «век», которые нуждаются в первую очередь в разъяснении и наполнении их аналитическим содержанием. Вот с понимания этих ключевых слов и начнём широко и в логических связях излагать наши представления и размышления о Веке агрессии в вводной части. На всём пути мы будем делать два шага вперёд в наших суждениях о Веке агрессии и шаг назад — в сомнение.

Ибо связать себя в представлениях с миром, которого нет, и даже не самим миром, а путями-дорогами, ведущими к нему и множественным индивидом, принимающим агрессию по естеству в решениях — дело не простое. Тут допустимы сомнения, чтобы не проглядеть и другие картины. Поэтому сомнения также будут связаны как с выявлением основных характеристик Века агрессии, представленной в целостности (объект), так и путей, механизмов складывания составляющих в преддверии (предмет). Метафизические экскурсы и художественность здесь неизбежны, ибо Век агрессии как целостность относится к сфере невидимого и представления о нём домысливаются. Отсюда вопрошание, сочетание художественного метода с научным, философского подхода с психологическим, социологическим и правовым, станут необходимыми для обрисования в целостности Века агрессии, его составляющих, а также путей складывания самого объекта.

ВВОДНАЯ ЧАСТЬ: ПРОЛЕГОМЕНЫ

Агрессия как таковая и Век агрессии

«Пусть длится ночь, пусть опоздает утро.

В объятьях дум сижу я у костра.

Пусть то, что я скажу, не так уж мудро.

Но мудрость друга — выслушать меня!»

Самед Вургун

«Агрессия есть современное прочтение зла».

Неизвестный мыслитель

1. Образ вечно пребывающей агрессии и обоснование концептуальных представлений о Веке агрессии. Общий путь изысканий — рабочие и аналитические понятия

Каким образом и почему агрессия существует и может видоизменятся, охватывая всё больше мир людей?

Этот вопрос продолжает оставаться вопросом, несмотря на существование не одной теории об агрессии, обилия различных подходов в психологии и в других научных дисциплинах. Поэтому, для определения исходных понятий по такой насущной проблеме, отправным пунктом назовём онтологию (первую философию), где агрессия есть сущее, существование которой определяется бытием людей, их различиями в жизни, устремлениями и перипетиями. В такой задаваемости бытия жизни людьми, агрессия выступает силой, которая обеспечивает добывание, приращение, защиту своего и добытого. Это общие принципы, лежащие в основе вечно пребывающей агрессии как сущего. Механизмами же запуска агрессии ныне будут: «раздирающие интересы сторон», «чувства, возникающие в отношениях (обида, зависть и др.)». Но быть может и стремление к непререкаемой власти (в семье, организации, государстве вплоть до мира), которая утверждается наказанием (санкциями) и военной агрессией по примеру США.

В таком понимании агрессия существует как реальное бытие и имеет свою предметность, что должно быть положено в разные исследовательские проекты в философии. Рискнём даже предположить, что с онтологического вопроса агрессии может начинаться и философия агрессии, а философия сознания как и философия действия могли бы этому послужить как таковому.

Но по любому, в чистом виде или в «союзе» у нас такое не получится показать так, как мог бы это сделать Мартин Хайдеггер (1889—1976), немецкий философ, творец фундаментальной онтологии, учения о наличном сущем (Dasein). В наличии берётся человек, как то сущее, которое наделено отношением к собственному бытию и пониманием этого бытия. Исходя из этого, Хайдеггер создаёт принципиально новую человеческую «понятийность» бытия, ибо главным и неустранимым персонажем бытия делается человек. Время рассматривается как «горизонт бытия», именно со временем связано бывает всё бытие человека.

Итак, взяв за основу одно понятие (Бытие), которое считалось понятным и мало привлекательным для исследования, Хайдеггер смог в работе «Бытие и время» совершить дерзкую философскую перестройку — заново выявить и показать «всеобщность» бытия, в отличие от некой понятности бытия, что в прежней философии каждый раз входило в восприятие сущего. Так создаются новые структуры и экзистенциалы (категории по Хайдеггеру), которые вошли в философский обиход. Это «бытие-в-мире», «бытие-с-другими», «бытие-в-возможности», «бытие-к-смерти», «заброшенность», «страх» и т. д. В достижительных целях философ по-новому и оригинально определяет смыслы «бытия» (как Dasein, «тут-бытие», наличное бытие), интерпретирует время как горизонт его понятности. Сущность бытия для людей он рассматривает как непрерывный поток изменчивых эмоций. На такое хотелось бы обратить особое внимание, ибо в потоке эмоций и чувств мы найдём агрессию в значимой роли.

Хайдеггеру удалось построить дом бытия, выделить принципиальное начало — «бытие бытующего», человека, существующего способом экзистенции — возможности бытия личности как бытия-в-мире. Понятийность экзистенциальной онтологии должным образом способствовало созданию аналитических полей для экзистенциализма — философии существования, в которых и ныне продолжают философы активно разрабатывать насущные проблемы человека.

Но если принять данное учение Хайдеггера как «бытие бытующего», то можно видеть продолжение и чисто бытийной стороны уже в названии одной из философских работ. Так. современный французский философ Жан-Люк Нанси продолжает бытийную проблематику как бытие единичное и множественное и под стать этому тематизирует такие проблемы, как «сообщество» и «событие». Но он не соглашается с Хайдеггером в том, что человек есть главный персонаж бытия, и ставит вообще под сомнение единичное самого бытия. Бытие рассматривается как сущее всего и вся, и у этих сущих есть также права на философию. Данный подход автора, казалось бы, должен был приблизить к тому, чтобы начать разрабатывать философию агрессии. Мы рассматриваем человека во множестве его действий и говорим о множественном индивиде. Агрессия сама по себе как сущее также есть единичное множественное и имеет право на философию. Однако смущает безликий перечень всех объектов, самих по себе. Потом в таком контексте «всё» будет как «ничего». Ведь если Хайдеггер понимает сущее как сущее и говорит о человеческой понятности бытия чётко и недвусмысленно, то другое мы видим у Жак-Люк Нанси. Он предлагает, как сам выражается, несколько разрозненных тем, что «является следствием фундаментальной трудности». Жак-Люк Нанси. Бытие единичное множественное. Минск, 2004. С. 11. При этом не скрывает амбиции текста «переделать всю „первую философию“, обеспечивая её, в качестве основания, „единичным множественным“ бытия». (там же). Перво-наперво — это утверждение равенства всех вещей в мире (людей, ящериц, зерна, алмазов и т. д.) как отношение между языком и вещами. Все взаимодействие достигается в языке и посредством языка. Всё в равной мере имеет доступ к миру. Нет никакого привилегированного субъекта, возражает он Хайдеггеру. Это уже звучит и провозглашается как верх «демократии» объективированного бытия. У Нанси единичное становится множественным так, что стирается индивидуальность и тогда, надо думать, растёт и усиливается идентичность. Это и есть у Нанси бытие-вместе, сообщество как основа бытия. В то же время не смотря на такое единение, «в горизонте бытия» он указывает на хаос, с чем сталкивается человеческое бытие, и утверждает, что в бытии есть «Война несмотря ни на что». Теорию сообщества, он развивает как бытие-вместе, не забывая и о «событии». Но о событии он говорит не как о произошедшем, фактологическом, которое может разрывать равновесие, а как о со-бытии, что «связано с первоочередным онтологическим условием со-бытия или бытия-вместе». Мы не станем далее рассматривать философию Нанси, это не входит в наши задачи. Скажем одно, если Хайдеггер разработал сложную архитектонику бытия, где главным является человек, то у Нанси бытие есть «всё вместе», которое, однако, выдаётся как хаос. Возможно, в этой части он мог быть ближе к представлениям о Веке агрессии, но не стал.

Однако уже по Хайдеггеру вначале надо думать о том, что для философии агрессии следует построить свой дом бытия: создать язык бытия агрессии и обустроить в общих контекстах бытие составляющих агрессию. Основными направлениями развития здесь могли быть: «онтология языка агрессии»; «онтология событийности агрессии» и «онтология смысла агрессии». И прежде всего прояснение вопросов онтологии «вечно пребывающей агрессии», как того, что было дано далёкому пращуру как инстинкт-агрессия в «сродни с рык-голосом, языком и зубами» а впоследствии стало изменяющейся данностью в мире людей. Эти исследования, несомненно, потребуют кардинальных усилий философской мысли. Однако на сегодня мы не назовём философа с размахом и фундаментальностью Хайдеггера, который подошёл бы для этого. Кроме того, нет тематических материалов — концептуально, связанных понятий в текстах и языке. Нет и рабочих понятий, как скажем в психологии. Не вызывают сомнений лишь определяющие роли двух понятий — «нападать» и «разрушать», за которыми видятся субъективные миры, наполненные смыслами, и объективные составляющие — с текущими стечениями и возможностями (вот их то и следует содержательно наполнять в первую очередь).

В достижении поставленных целей философия агрессии должна предстать методологиями и концептами, а также вариантами философских картин агрессии в настоящем и будущем. Эти задачи предстоит решать поэтапно, с обсуждениями и дискурсами. Как и то, что наши цели, предполагающие дискурс, не могут не быть связанными с методологическими ожиданиями от разработок философии агрессии и, одновременно, испытывать общие с ним трудности, названные выше. Поэтому в целях достигаемой понятности реального складывания Века агрессии и предполагаемой целостности его развитии из возможного, мы будем посильно затрагивать общие онтологические вопросы философии агрессии, что же касается нехватки тематических ресурсов, то станем привлекать разные источники, держа за определяющее направление философский курс.

Общим для всех истоков будет персонаж субъекта как начало всех начал. Ибо как в психологии, и ещё больше в социальной психологии, так и в философии действователями агрессии являются субъекты разного уровня (индивид, общество и государство) и значимости, наделённые различимыми возможностями и масштабами по силе. В их субъективных представлениях, предопределяемых чувствами и разумом, желаниями и интересом, таятся смыслы агрессии, извлечение которых могло бы и что-то предотвратить из злого умысла, вот в чём вопрос.

Теперь о том, что постановка новой проблемы агрессии в контекстах жизни и войны, выявление сущностных моментов, связанных со становлением Века агрессии, потребует вначале кратко обрисовать возросшую роль субъективности, её объективации, и всё то, что с этим связано. А именно: является ли субъективность мерилом агрессии, исходя из-того, что в сфере субъективности в основном конструируются смыслы агрессии совместно с целями. Ведь указующие смыслы не бывают без целей, а сами цели должны быть осмысленными. Время должно показать, станет ли смена президента США также сменой субъективности (целей и смыслов) в международной политике, и приведёт в первую очередь к нарастанию новых импульсов агрессивной риторики и напряжённости в мире. И как будут цели совладать со смыслами, скрытыми за субъективным?

Субъективность, это «своё» представление субъекта о том, о том, что видит и как понимает происходящее, а объективное — то скрытное, что есть вне субъекта, оно должно быть выяснено и утверждено на практике для действующего субъекта. Традиционно они рассматриваются в связке субъект-объектных отношений, чтобы «очистить» в меру субъективность от «самой себя», соотнося с объективным. Так, субъективность «сближали» с объективным, но она никогда с ней не сливалась. И чем ближе удавалось подвести субъективность к объективному, тем выше признавалась её достоверность. Такой процедурой или «чисткой» занимаются социологи для придания надёжности собранной в ходе опроса субъективной информации. Однако полностью от субъективного избавиться никак нельзя, ведь оно выступает действенной частью нашего существования, и несёт собственные смыслы, также как невозможно полностью удостовериться и показать объективное. При этом следует признать, что за субъективным будут интерес и разные силы привлекаемых источников, а за объективным — лишь посильное утверждение того, что есть. К тому ж объективность сама по себе инертна, даже обнаруженная, она лениво даёт о себе знать, что недостаточно бывает для действий в согласии с нею. Поэтому в мире людей зачастую «проходит» и утверждается субъективное с названными атрибутами, то есть, где сущностным представляется привлечение разных сил.

Такие практики не могли не могли пройти мимо философов. Так, участники феноменологического движения (Э. Левинас и др.), показали, что субъективная сфера есть данность, с которой надо считаться не меньше, чем с объективностью. При том, что в истоках феноменологии сущностным признаётся феноменологическое эго и жизнь сознания. Это мир трансцендентальной субъективности, рассматриваемый феноменологически, то есть, мир, который непосредственно присутствует в моём сознании, когда я воздерживаюсь от всех убеждений относительно объективной реальности. Если мы правильно поняли Эдмунда Гуссерля (1859—1938), а именно он является основателем феноменологии, то на место объективности, которую надо было ещё определять, ставятся повседневные установки, здравый смысл и то, что наработано самим субъектом по жизни. Однако важным моментом всё же было признание статуса субъективности, вне зависимой привязки к объективности Да, и в практиках жизни стали не в малой мере исходить из субъективного, отдавая дань не только силе, но и здравым началам, присущим субъективному.

Новое принятие субъективности стала возможной в результате созревания и укрепления индивидуальных начал, таких как чувство, чувствования и переживания, значимость собственных представлений и личная воля. Их определённость в выражениях и действиях, активность, и даже пассивность, как ситуативные реакции на происходящее, расширяют поля субъектности и могут укреплять по обстоятельствам потенциал субъективного одного рода. Такая индивидуальность, взятая в своём множестве как многое и есть субъективность, с которой надо считаться как с объективностью Ибо индивид в своих действиях и сознании, представая множественным индивидом, по существу выступает вершителем различимой субъективности, в том числе и агрессивной, сообразуясь, как бы, с новыми значениям агрессии и стечениями обстоятельств. В этой части по-другому видятся роли субъективного и объективного в агрессии. Если субъективное измышляет агрессию нападения и продолжает её питать силой разума, то объективному будет уготована ответная роль агрессии в защите во имя справедливости и права.

На путях множественности субъективность обретает реальную силу. Так субъективность Я во множестве однородных значений обретёт силу «Мы», в то время как субъективность Другого сообразуется субъективностью Они. Приобретя силу во множестве, субъективность динамично объективируется. И в этом качестве выступает залогом событийности.

Однако единение субъекта и субъективности распадается, потому как упраздняется значение самого субъекта. Так, М. Фуко считает субъекта идеологическим конструктом и с завершением определённой культурной эпохи предрекает неизбежную «смерть субъекта». Об умалении роли субъекта раннее писал Хайдеггер, а позже постмодернисты Ж. Деррида и Ж. Делез.

В Век агрессии понятие субъект как таковой в традиционном понимании, думается, отойдёт в «теневую сторону» от обозначения функций реальных действий, однако, сохранится номинально, как общее имя, например, для действователя в агрессии. Реальным вершителем субъективности станет множественный индивид. Основываясь на этих положениях, представленных поначалу схематично, мы станем агрессию и агрессивность рассматривать в мире людей как выражение субъективности, которая осуществляется субъектами разного рода и уровня действований. В своих значениях они могут объективироваться как агрессивные начала.

Здесь субъект отдельной личности как множественный индивид в состоянии агрессии, характеризуется нанесением урона жертве, а консолидированная в агрессии группа — осуществлением антисоциальных действий. В отдельные периоды действований в агрессии других субъектов, агрессивным будет государство, которое, переступив все нормы права, начинает военные действия, войну, против другого государства, с жертвами и разрушениями.

Особо следует сказать об агрессии нации, когда агрессивность зашкаливает и выходит за границы государственной политики. Агрессия тогда утверждается как установка поведения всей нации. И это имеет место в силу наглядной конкретизации так называемой любви к своей нации, склонной видеть мир в отсвете особых представлений о своей нации, и убежденности в том, что мир должен будет понять и принять это как таковое.

Чрезмерное и некритическое возвеличение своей нации, причём в крайне тяжёлой форме, мы наблюдаем ныне у представителей армянской национальности. Известно, что на протяжении веков армянские умы создавали свой мир, окутанный мифами и историческими вымыслами. Это была продукция как для собственного пользования, которая стала внутренним национальным опытом самовозвеличения, так и на продажу в мире, «чтобы утвердиться в высокой значимости». Всё это должным образом служило воспроизведению особливости армян и пониманию тог, что мир обязан армянам… Но по мере усиления прозрачности мира, армянскую продукцию становилось сложно сбывать. В ответ на непризнание особой миссии армян, и предоставления им привилегированного положения в мире, росла и утверждалась ненависть. Так, армянский мир насыщался собственной злобой и агрессией, органически бытийствующий в разладе с другими. Это яркий пример утверждения агрессии на больших ареалах, где субъектами во единстве являются нация и государство.

Но в силу каких изменений в мире, в людских отношениях и в предпочтениях самого человека, можно говорить о Веке агрессии? И будут ли такие изменения связаны лишь с ростом агрессии в мире или Век агрессии — это особый накопившийся во времени потенциал действенных сил, от складывания и утверждения элементов, связанных с изменением и приращением новых качеств переменных, имеющих отношение к агрессии. При том, что обогащение её сущностных связей будет протекать на основе субъективности и действий множественных индивидов. Вот об этом и другом, что поможет прояснить вопрос о складывании Века агрессии, и будет наш разговор.

Исходя из этих целей, мы станем различать два вида бытия — бытие как складывание (преддверие) и бытие вероятного как Век агрессии. Здесь в преддверии как бытии прошлого и настоящего есть вечно пребывающая агрессия, а в бытии вероятного — агрессия как упреждающая сила в новых значениях века. И если преддверие как предтеча искомого есть механизм задействования, то в изменённых связях агрессии в реальном мире становятся всеобщими обезличенные смыслы агрессивного, усугубляются интерпретации возможной тотальной войны «всех и вся» (ядерной войны), что предполагает уже иные чувствования и переживания. Человек будет страшится за мир, для всех нас, который осознаёт и как свой мир, потому он станет отвечать на такое не только переживаниями и волнениями, но и агрессией. Так, исподволь будет завершаться период преддверия и миру предстанет Век агрессии во всей своей неприглядности.

А пока можно заметить, что жизнь людей в действительности подходит к какому-то своему поворотному пункту, и такое связано с непомерной активизацией субъективности и субъектов разного уровня. Ведь производство того, что есть в мире людей и создание «объективности» во многом сопрягаются с субъективностью, а сам субъект выражает направленность многих изменений в чувствах, является носителем и выразителем чувствований и переживаний в силу возможного или предстоящего.

Однако в своих действиях такой субъект может проявляться вопреки традиционным порядкам и личной обособленности, когда становится нестерпимым и нахрапистым, исходя из вселенского зла. Одновременность во множестве действий по злу вещь опасная, что, несомненно, должно определять поворотное, как нарастание тёмных смыслов и возможностей в мире людей.

Есть свои риски, когда начинаешь вот так с постановки мрачной картины, очень похожей на инволюции, и пытаешься потом «поместить» её в будущность концепции жизни как свёртывание эволюции, под воздействием сил зла. Но в таком случае пришлось бы отказаться от человека, который своей историей был помещён в эволюцию и мог развиваться. Мы не станем подвергать сомнению общий эволюционный путь человека при нынешнем раскладе вещей в мире и попытаемся уяснить «поворотное» в связи с субъективным, которое «объективнее самой объективности» (Э. Левинас, 1906—1995), в мире людей, но и не столь однозначно действующее по жизни. Нам важно прояснить: куда движется мир, помятуя о значении субъективности не только в происхождении представлений, но и в производстве агрессивного.

Чтобы определиться с этим, зададимся вопросом: может ли намеченный поворот говорить о преддверии Века агрессии? Что очертания агрессивного века, опережая будущность целостного выражения, выступают уже в наглядности своих первых тревожных признаков в мире? И что они могут осознаваться и домысливаться фрагментарно в разных областях знаний?

Поворотный пункт, это время, когда в складывании и развороте определяются потенциальные силы и возможности переменных Века агрессии. Во многом они задаются обострениями в политических реалиях и стечениями обстоятельств в мире людей. Они то в основном и выдвигают на значимые роли агрессию, изменяют сами связи агрессии с людьми, в которых у неё становится больше возможностей определять поведение. Но и сама агрессия изменяется в качественной определённости. На поверхности жизни всё это даёт о себе знать коммуникациями в общении, росте напористости и раздражительности, чреватые чрезвычайными событиями и случайностями. Но два фактора — больше, чем названные, являются ответственными за разворот в сторону Века агрессии. Первый фактор — это технически, как технэ, связанный с гонкой вооружения — созданием и наращиванием ядерного потенциала. Второй фактор — изменения умонастроения людей в сообществах, которые происходит в силу растущей напряжённости и чаще всего само по себе, неосознаваемо и незаметно.

Это ключевые моменты преддверия, выражающие происходящее и последствия по складыванию и взаимосвязи всех элементов, соотносимых хоть как-то с агрессией в круг целостности. Скрепляющая роль здесь выпадает чувствам людей, когда их взаимосвязи находят разрешение в агрессии, что во множестве объективирует всеобщность агрессии как данности. Именно с заострённостью чувств на агрессию, жизнь людей будет спешно перемещаться на тёмную сторону действований и такой перелом в чувствах и в образе жизни не может происходить возвратно без переживаний и изменений душевных качеств. Ибо соприсутствующее зло материализуется в действиях, чувствах и помыслах людей, что рассматривается сущностным моментом в многозначных процессах складывания основных элементов Века агрессии в целостность. А само преддверие Века агрессии должно будет завершиться апофеозом агрессии тогда, когда она окончательно завоюет чувственный мир и в такой действительности возьмёт в осаду мир духовный, ограничив его возможности. Так агрессия утвердится в мире людей, став постоянно воспроизводимой энергией в отношениях отъёма, соперничества и конфликта. Лишь случайность истории может отстрочить и внести изменения в преддверие Века агрессии.

Однако преддверие не есть только одно складывание в целостность составляющих, иначе не понять и апофеоз агрессии, который возвышался в своих значениях именно в этих условиях. Это по существу длительность как бытие преддверия в жизненном смысле со своими со-фактами, смыслами, событиями и случайностями. И если события в целом сообразуются с порядком и направленностью складывания, то случайности их нарушают, отдаляя или ускоряя момент разворота.

В полагаемой связности силовых действий по жизни, вызываемых ими чувств и опасений, агрессивный способ социализации и индивидуализации будет уже простой необходимостью и частью жизнедеятельности. Инстинкт же агрессии дополнится усвоенными образцами агрессивного поведения и станет автоматически воспроизводить в отношениях агрессивный опыт. Правда, такое скорее следует отнести к завтрашнему дню. Но можем ли мы сегодня говорить, что очертания агрессивного века, опережая будущность целостного выражения, выступают уже в наглядности своих первых тревожных признаков, и что они могут осознаваться понятийно и фрагментарно в разных областях знаний как предвестники Века агрессии? А быть может и философски домысливаться в полагаемом единстве как целостность.

Если признать справедливость высказанных мыслей и предположений, то может возникнуть повод размышлять о назревании и путях складывания Века агрессии. В этих целях примем преддверие, процессы складывания Века агрессии за предмет. мыслимое содержание которых будет связано с темой изменённых состояний. Но будет ли предметно то, чьё существование является ещё вопросом? Обратимся за разъяснениями к философии, где принято считать, что понятие реально существующего предмета ничем не отличается от понятия того же предмета, мыслимого в качестве возможного. Здесь у нас нет вопроса по логике выстраивания аргумента, когда мыслимая реальность охватывается логическим и понятийным мышлением, и такое опредмечевание будет вполне допустимым в размышлении. Тем более, что в нашем случае нет и реально существующего предмета Века агрессии как целостности. Однако оговоримся, что представления о предмете должны будут выверяться на основе понятийных связей между основными составляющими Века агрессии.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что речь может идти о неопределённом предмете и относительности суждений. Чтобы они могли быть сопряжены с будущностью века надо, по крайней мере, основываться на понимании двух вопросов: почему сейчас возникли предположения о Веке агрессии, и что лежит в основе этого? Отвечая на эти вопросы в книге мы будем делать два шага вперёд в наших суждениях о Веке агрессии и шаг назад — в сомнение. Они будут связаны как с выявлением основных характеристик Века агрессии как целостности (объект), так и путей, механизмов складывания составляющих в преддверии (предмет). Метафизические экскурсы здесь неизбежны, ибо объект (Век агрессии как целостность) относится к сфере невидимого. Но вначале следует определиться с тем общим, что характеризует объект и предмет как целое и часть Века агрессии.

Определиться с объектом размышлений значить выделить в нём то «определяющее» (в нашем случае ряд основных признаков), что может характеризовать его в целом, и в дальнейшем стать его «именем», по которому он будет узнаваем. Объект Века агрессии может лишь предвидеться как таковой в будущности своих основных признаков. Однако его предметность имеет как бы своё собственное существование, но не в смысле, конечно, платоновской идеи, а как образ или мыслимые взаимосвязи структурных элементов. Поэтому для «указующего» предмета важно, во-первых, привести доказательства в пользу различимого, и во-вторых, установить логические связи между ним как «определителем» и определяемым». А в наших целях следует указать круг связующих элементов предмета Века агрессии, чтобы начать предметно размышлять об их значимой роли и связях. Такой предмет будет связан с темой изменённых состояний, взаимодействием чувств и поведенческих действий, где ключевым будет возвеличение агрессии в глобальном плане как значимого фактора складывания целостности Века агрессии.

Итак, исходя из новых замечаний о субъективности и сделанных допущений, Век агрессии представляется как некая социальная целостность (картина), взятая во времени и пространстве. Ключевым моментом здесь являются люди и их отношения. В значительной мере эти отношения будут характеризовать новое качество человеческой агрессии. Это будет проявлением агрессии в «родном» веке, когда она станет по сути «обиходной» и вольной в людских отношениях, и востребуется не раз для многих сторон жизни. К такому мир людей может прийти в результате как изменённых состояний самой агрессии, так и различного рода стечений в жизненных обстоятельствах, определяющих прежде всего напряженность в связях между явлениями. Тогда агрессия на агрессию должна будет возобладать в жизненных пространствах и стать всеохватной и всеобщей, чтобы эффективно выражаться и противостоять в каждой борьбе. И сами мысли будут в унисон с нею течь и развиваться в событиях, курс которых станет определять смыслы агрессии.

* * *

Однако в силу наших полаганий о назревающем Веке агрессии, мы найдём лишь некие предсказания относительно глобального развития враждебности и напористости в мире людей, а также предсказуемые риски возможного. Такие предвидения выражаются посредством рыхлой цепи фатальных образов будущности мира. К ним, собственно, и прилагается само искомое понятие в границах времени века. Именно на таких началах входит в обиход и становится употребительным понятие «Век агрессии» как мыслимый объект, который осваивается понятийно, первоначально языком политики как процесс и выражение тревожно — годичного на смысловой стороне политической действительности, когда и само грядущее Века агрессии должно видится во всеобщности враждебной политизации и действий.

Поэтому не будет преувеличением, если сказать, что, выражая всеохватно противостояние как больших, так и малых государств, политика враждебной наступательности уже сама по себе свободно шествует по миру. Она исподволь проникает в сознание людей, определяя тревогу и глобальную напряжённость. В самих же обществах соразмерно усиливается социальный настрой на межнациональную конфликтогенность, расширяя и наполняя политической агрессией жизненные пространства.

В политике «противостояний» мы находим сущностные смыслы захвата и порабощений, связанные с агрессивными смыслами войны (смыслоагрессии войн). Эти смыслы будут «утопать» в «историчности» прав на захват чужих земель (пример тому Армения), в обосновании политических преимуществ и привлекательности строя жизни, имеющих право на установление своих демократических ценностей, их глобального вживления в тело человечества (США). Разумеется, такая политика не может не сообразовываться с реальными возможностям и установками на ведение войны.

Но если мы попытаемся извлечь и как-то «взвесить», смыслоагрессии войн, что с необходимостью должно выявить прежде разумное в принятии решения «напасть», то увидим, что политике войны ничто человеческое не бывает чуждо. И что порою надуманные исторические картины, обиды, вперемежку с завистью, а то и сами амбиции величия и национального превосходства, могут брать вверх. Брать вверх вопреки разумно-рациональному и авантюрно провоцировать военные действия.

Такая политика, исходя из силы и враждебных чувств, задаётся вместе с «риторической агрессией», с которой одномоментно могут уживаться как чувства нахрапистости и безответственности, так и тревоги со скрытым чувством страхом за свою безопасность. Совмещаясь в общем «политическом вареве» и изливаясь вовне, вершители такой политики будут «страшить» и «страшиться», продолжая своё посильное участие в политике нацеленности на то, чтобы стать действительностью реальной войны. И тогда политика как «агрессия в себе» может статься «агрессией для многих» в мире людей. Она становится таковой в событиях, характерных для таких отношений, когда враждебный настрой приводит к агрессивным вылазкам. Политика, выраженная таким образом в действиях и ожиданиях враждебного, что должно обрекать на особые чувства и переживания, может реально претендовать на то, чтобы подспудно быть одной из составляющих в складывании Века агрессии.

Однако само понимание и осмысление процессов складывания Века агрессии в философском или психологическом плане будет много шире политического, укладываемого по существу в русло войны. Ибо многое в нём будет предопределено жизненными мирами, особенностями человеческой коммуникаций и восприятий. Притом, что о Веке агрессии в настоящем можно говорить условно как о целостности, структурные элементы которого разбросаны по естеству своего образования. Они действенны сами по себе, но особой связки и связующей материи между ними нет, чтобы выразить их воедино. Нет развития тех сущностных элементов, которые могли бы обеспечить такую полноту. Поэтому Век агрессии при наличии основных элементов, не имеющих связности между собой, может находиться лишь в процессе складывания своей цельности, когда человек экономический и человек играющий могут уступать во множестве человеку агрессивному. Он и будет носителем сущностных черт Века агрессии во всех сферах жизнедеятельности и неопровержимо свидетельствовать о значимости агрессии, её всеохватности и всеобщности.

Мы попытаемся подступиться к этим проблемам, выявлять здесь значимость чувств, чувствований и переживаний, обговаривая сам предмет и родственные проблематики. Однако прежде вкратце сопоставим понятие «век» с подстрочным понятием «годичность», что позволит различать их как назревающее, так и сподобившуюся этому целостность века, а также инструментальных понятий сознания, выделяя прежде «сверхсознание» и «обыденное сознание» как мысли, выражающие саму агрессию и то, как она есть. Другие основные понятия ещё впереди, и по мере раскрытия вводной части они предстанут, где за главную будет рассматриваться понятие «агрессия», которая имеет богатые исследовательские традиции.

Это родовое понятие, совмещающее агрессивное чувство и агрессивное действие (нападение) в агрессивном поведении. Как жизненная практика, агрессия есть начало событийности со смыслами, чреватая своими последствиями. Вкупе все эти элементы, выраженные в значимости событийности, служат «строительным материалом» для Века агрессии. Здесь нельзя не сказать о доминирую