Адский огонь
Виктор Сбитнев

© Виктор Сбитнев, 2016

© Елена Антонова, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Сон на пятницу

После четверговой попойки с капитаном Камнем в кафе «Дербент» Альберту, как ни странно, приснился сон. Обычно под воздействием спиртного журналист всегда спал как убитый, а тут на тебе… сон, да ещё какой! Всё в цвете и чрезвычайно чётко, как на «цифре». Занозистые горы Кавказа над головой, шуршание каменистой крошки под искромсанными подошвами «ГД», а впереди – упрямая седая стена полуразрушенной средневековой крепости. Камень глухо говорил, сложив огромные лапы вокруг низкой стопки с бурой маслянистой жидкостью, а Альберт, сидевший напротив с точно такой же, согласно кивал, машинально тыча вилкой в длинную синеватую колбаску из якобы паровой баранины. В недавнем прошлом капитан был «солдатом удачи» в Карабахе, где воевал на стороне азербайджанцев, и ни в жизнь бы не стал делиться с журналистом деталями своего недавнего преступного прошлого, если бы ни посредничество полковника ФСБ Братова, возглавлявшего в областном управлении отдел по борьбе с терроризмом. Словом, Камень медленно и подробно рассказывал о своей житейской драме, а Альберт – вспоминал о своей. Тоже Кавказ, только наш, российский. И это, если хорошенько подумать, ещё больнее, чем так называемый заграничный. Впрочем, после распада СССР все наши границы так и остались фикцией, ибо, как выразился недавно российский президент, «они даже не маркированы». И всё же воевать со своим народом, как сегодня это делают на Украине, постыдное дело для любого солдата, хоть удачи, хоть наоборот. А Альберт воевал, хоть и не за тёмные закордонные доллары, как Камень, а всего лишь за куцую в ту пору офицерскую зарплату. И вот теперь этот сон, в котором Альберт сам себе снился уже не боевым офицером регулярной армии, а таким же, как Камень, циничным наёмником, без шевронов, погон и иных знаков различия. За такое, если серьёзно подумать, когда-нибудь всё равно придётся отвечать, а платить по старым счетам всегда особенно тягостно. Под утро Альберта зазнобило, он осторожно сполз с дивана и сел на винтовой стул к компьютеру. Он щёлкал кнопками, почти не думая, но явственно понимая, что пишет ровно о том, с чем ему с давних уже времён приходится жить, «мыслить и страдать», и что стихотворение получится таким, как надо… и ему самому, и «братьям по оружию», и что он обязательно дошлёт его в свой уже подготовленный к печати фронтовой стихотворный сборник:

 

НАЁМНИК

   

Меня ведут. Темно и пусто,

Лишь у затылка ходит ствол,

Его холодное искусство

Швыряет козыри на стол.

   

Не надо плакать, петь, смеяться,

Ни ненавидеть, не любить,

А надо просто не шататься,

А надо просто ждать… и жить.

   

Немеют лоб, спина и руки,

Горит обломок языка,

И ловит ухо в каждом звуке

Сухую отповедь курка.

   

Таких, как я, пора к итогу:

Я жил не так, а так – не мог —

Не зря отводят от дороги

И на глаза кладут платок.

   

К седой стене, согнув колени,

Стою обветренным лицом,

Дрожит земля, и вот мгновенье,

И стало меньше… подлецом.

 

Поставив точку, Альберт натужно выдохнул, словно только что вернулся из стылых пучин одного из валдайских озёр, где регулярно промышлял с самодельным коротким ружьём-острогой. Резко тряхнув головой, он отогнал остатки ночного «дежа-вю» и пошлепал в ванную принимать обязательный в таких случаях контрастный душ. День, несмотря ни на что, предстоял выдаться нелёгким, поскольку главный редактор «Курьера» Линдмарк ещё вчера придумал для него какую-то заморочную командировку на восток области и, вроде бы, даже с заездом в соседнюю. Обливаясь попеременно то холодной, то горячей водой, журналист пытался вспомнить основной редакторский посыл: то ли убийства на Гриве произошли какие-то невероятные, почти мистические, то ли тамошние полицейские объелись жёлтыми мухоморами и галлюцинируют вместе с межрайонным прокурором. И ему предстояло в этом разобраться. А тут этот капитан не вовремя подвернулся. И ведь не отложить было, ибо потом он бы просто замкнулся – и всё. А Братов его целый месяц пас и раскручивал. Как откажешь старшему товарищу? Ладно, очухаюсь понемногу: пара таблеток аспирина, кружка чая с лимоном и масляной гречки запихать в себя как можно больше. Наскоро подсушив феном волосы, Альберт вышел на лоджию и пейджером запустил движок припаркованного во дворе «Лэнд Ровера». Он купил его всего месяц назад, удачно избавившись накануне от пробитого автоматной очередью «Аутлендера». Последний был хоть и зверски мощен, но ужасно расточителен по части дорогого 95-го бензина. А купленный взамен «японца» «англичанин» заправлялся дешёвой соляркой, которой к тому же съедал почти вдвое меньше. Торопиться надо медленно, решил он, так всегда в его жизни было и надежней, и безопасней. Минут через пять он уже легко спускался по подъездной лестнице, попутно сообщив Линдмарку о том, что уже в пути.

Глава вторая. Загадки Гривы

Главный редактор независимой областной газеты «Курьер» Александр Францевич Линдмарк, «сын чистокровного шведа», встречал своего любимого журналиста, «сына чистокровного немца», заведовавшего в его частном издании отделом расследований, на террасе третьего этажа небольшого особняка, выстроенного лет десять назад на одном из центральных проспектов города вместо сгоревшей здесь «деревяшки», значившейся в муниципальных метриках памятником истории и культуры. Но по застарелым российским привычкам в памятнике этом забыли вовремя заменить проводку, и он в одночасье превратился в дым и пепел. Впрочем, по слухам, без «инициативы» застройщиков проводка бы не замкнула, но доказывать этого никто не стал, как и после иных похожих на этот пожаров. Особняк сдавали в аренду по весьма приемлемым ценам, а потому Линдмарк снял в нём сразу два этажа: на первом его жена и сын держали два магазина со складом, а на третьем размещалась редакция самой читаемой в области газеты и небольшая радиостудия, вещавшая на одной из популярных российских радиочастот. Альберт готовил и озвучивал там криминальные новости и вёл тематические передачи про грибы, ягоды, охоту, рыбалку, театр, искусство, а с недавней поры, после скандальной отставки губернатора Овсова, Линдмарк доверил ему и политику.

– Присаживайся, солдат, – пригласил Альберта редактор, – пей кофе с пирожками. Жена испекла по лучшим скандинавским рецептам. Альберт с удовольствием втянул пряный аромат печёных яблок и осторожно расположился за низеньким неустойчивым столиком.

– Офицер я, однако, Ваше сиятельство (у Линдмарка в роду были то ли герцоги, то ли бароны, то ли князья), – не согласился с начальником Альберт.

– Все мы солдаты в той или иной степени, – наставительно поднял палец Швед. – И чем отчётливее это ощущаем, тем нам легче и успешнее работается. Да ты, чай, это лучше меня знаешь.

– Да уж, – не то соглашаясь, не то иронизируя, кивнул Альберт и, громко отхлебнув кофе, многозначительно потёр прострелянную руку.

– Что, до сих пор ноет? – участливо поинтересовался Линдмарк и придвинул блюдо с пирожками поближе к подчинённому. – Только что звонил полковник Яфасов из УГРО. Их следак уже выехал в Гриву. Ты, по-моему, его знаешь, ещё материал он тебе помогал готовить в прошлом году… э-э-э, про это чудовищное убийство в Заречье. Зовут Семёном, а фамилию я запамятовал. – С этими словами Швед стал правой рукой прощупывать пространство над столом, словно где-то там и пряталась эта вылетевшая из его памяти проклятая фамилия.

– Что ж это вы, Александр Францевич, – шутливо боднул упреком шефа Альберт, – да, фамилия у него памятней вашей будет. Семёном Проектором его зовут.

– Точно! Я тоже про институт всё стал вспоминать. Думаю, то ли декан, то ли ректор, а оказывается – проректор…

– Проектор, шеф. От «проектировать». Очень подходящая в нашем случае фамилия, потому что проектировать нам, как я понимаю, предстоит по-чёрному! – С этими словами Альберт демонстративно вздохнул.

– Это точно, потому что пока мы имеем из Гривы сплошную хрень! – Швед так дёрнул под столом ногой, что вся утварь с него едва не полетела на Альберта, но тот вовремя успел одной рукой приподнять свой кофе, а второй – подхватить блюдо с обожаемыми пирожками. Линдмарк виновато охнул и стал промокать свои брюки салфеткой. Слава Богу, брюки на нём были неопределённого тёмного цвета. Тут Альберт невольно припомнил, как на редакционной летучке в прошлом году Швед точно так же облился чёрным кофе, будучи при этом в белых брюках. Конфуз тогда вышел отчаянный! Редакционные дамы только что не рыдали от едва сдерживаемого смеха, потому что главный редактор выглядел этаким вдруг описавшимся на светском рауте аристократом. Немая сцена усугубилась ещё и тем, что заглянувшая в это время на летучку секретарша громко сообщила, что к Линдмарку по срочному делу выехала заместитель мэра Голубицкая и вот-вот будет в редакции.

– Что там всё-таки происходит, шеф? – Нарочито серьёзно спросил Альберт.

– Дома горят по всей Гриве, как свечки. Причём, вместе с хозяйками. – Ловко попав скомканной салфеткой в пластиковую урну, угрюмо проговорил Линдмарк. – Прямо адский пламень какой-то!

– Дома… вместе с хозяйками… – растерянно повторил за ним заведующий отделом расследований. – Что за мистика, блин? А почему хотя бы не с хозяевами?

– Потому что пожары случаются лишь с домами, в которых живут одинокие пожилые женщины, старухи в общем. – Как-то печально констатировал редактор. – Дома, в которых есть мужчины, ещё не горели. Да и мужиков-то на Гриве кот наплакал. Одни бабки. Словом, может, и случайно так получается, по чистой статистике. Кстати, о Гриве, где ты уже бывал. Это не село, не деревня и даже не район, как ты знаешь, это выпуклость земной тверди, которая делит нашу область пополам: до Гривы все реки бегут в Волгу, а после неё скатываются на Север, к Ледовитому океану. Там, по Гриве, больше дюжины сёл и около сотни деревень. Нравы там свои, много староверов, так что, смотри, Альберт, осторожней…

– Шеф, что всё-таки там случилось? Не нравится мне, что Вы юлите вокруг да около… – Альберт серьёзно занервничал

– Я не юлю, Альберт, а, в самом деле, не знаю, что сказать…

– Право, это совершенно на вас не похоже, – голос Альберта приобрёл несколько ироничные и даже подстрекательские оттенки.

– Короче, там сгорело более полудюжины домов. – Дай Бог памяти, ровно семь. В сгоревших постройках обнаружены трупы хозяек, которые были привязаны к своим диванам и кроватям… Видимо, привязывали их подручным материалом, то есть шторами или полотенцами – словом, что под руки подвернулось.

– А зачем хоть их убили, тем более таким зверским способом? Может, маньяк какой? – В голосе Альберта слышалось очевидное недопонимание.

– Неизвестно. Сожгли – и всё! За что – про что, знает только ветер. Вот, может, ты узнаешь… – В голосе Линдмарка Альберт ощутил сомнительную надежду: дескать, теоретически узнать о причинах столь массовых возгораний, конечно, можно, но практически… практически эти явления могут лежать и вне зоны досягаемости обычных человеческих возможностей. Увы, такое в последнее время тоже случалось.

Глава третья. А в это время

…всё Заиграево копало картофель! На Гриве стоял солнечный день первой декады сентября. За последнее время даже вода в мелких речках прогрелась так, что местные пацаны отваживались в них купаться. Семён, только что сошедший с маршрутного автобуса, тоже недолго раздумывал: снял свою капитанскую форму и опустился в самую благостную (он родился под знаком Водолея) для себя среду. Под водой он успел заметить, что плавунцы по-прежнему деловито суетятся над песчаником, а пиявки лениво дремлют в водорослях. Вынырнув, он обнаружил, что форма его на месте, а табельным оружием, слава Богу, никто не завладел. Тем не менее, осерчав на себя за неосмотрительность, он неловко обмарался глиной и, брезгливо вытирая липкие икры ног огромным прохудившимся лопухом, стал осторожно выбираться на выщипанную козами луговину. Здесь он, прыгая то на одной, то на другой ноге, кое-как натянул сильно ушитые женой форменные брюки и, ощущая неприятное мокро на заднице, пристально глянул на округу. На горе, сразу за неожиданно глубоким водоёмом, в котором он только что остудился, стояла аккуратная двухэтажка с характерной вывеской. Вот и ладненько, удовлетворённо подумал Семён, но обувая свои «рабочие» ботинки, ступил-таки в какую-то зловонную фракцию, над которой тут же поднялся целый рой зелёных мух.

– Вот, блин, тоже мне, следак! – Посетовал самокритичный Семён. – Не успел добраться до какой-то задницы, а уже влип! Между тем, с огородов ему сочувственно кричали заиграевцы, что де всякий «нет-нет, да и ступит здесь в гомно», а потому расстраиваться не стоит: вон какая на нём породистая картошка вызрела, с кулак величиной! Он отвечал им согласительными кивками, что де без «гомна» в здешнем крае никак не годится, а сам, между тем, неторопливо поднимался на пригорок. В двухэтажке, как он и предполагал, располагалась администрация Заиграевского района. Он нащупал во влажном от трусов портмоне командировочное удостоверение и двинулся по маршруту. Отделение внутренних дел, как его и предупреждал зам по кадрам подполковник Рявкин, находилось строго в двухстах метрах от администрации. Отпугивая привязавшуюся на выпасе вонь, капитан обильно опрыскал себя случайным дезодорантом, но дух после этого пошёл такой, словно только что старший оперативный сотрудник областной криминальной полиции капитан Семён Проектор разгрузил испортившийся неделю назад рефрижератор с трупами. Словом, когда он подошёл к дежурному лейтенанту, тот, даже не успев ничего у него спросить, проворно прикрылся носовым платком и стал судорожно кашлять себе под ноги. Незаметно втянув ноздрями лейтенантский выхлоп, сообразительный Семён сразу понял, что бедолага и так с жуткого похмелья, а тут ещё и он со своим говёным запахом. Прокашлявшись, лейтенант направил его на второй этаж к майору Веткину, который возглавлял местный уголовный розыск. С первого взгляда, Веткин Семёну понравился. Он сразу открыл сейф, достал початую поллитру «Беленькой» и предложил выпить за тех, кто в дозоре. Семён не отказался хотя бы потому, что там, в дозоре или в патруле, он потерял двоих очень хороших товарищей, которых ему до сих пор иногда заметно не хватает. Потом Веткин кратко обрисовал Семёну картину местного криминала, из чего явствовало, что это поле некопаное, которое кто хочет – копает, а кто не хочет – сам становится его частью. Места на Гриве глухие, кругом леса, зверьё, грибы да ягоды. Одни заготовкой леса живут, другие – мясом лосиным да кабаньим, а то и медвежьим. Что ж, откровенно, решил Семён. Это уже хорошо. Народ основательный, строгих правил и, наверное, неплохо знают друг друга.

– Как у вас тут с пожароопасной обстановкой, Иван Иванович? – Как бы между прочим спросил Семён. – Вот, в Городе просто напасть какая-то: то проводка, то неосторожное куренье, а недавно газ рванул на окраине в деревяшке оштукатуренной, дом – в щепу, три трупа, двое из которых – дети.

– Дети – это, чистое дело, трагедь! – С чувством констатировал майор. – Во-первых, сами, наверное, ни в чём таком не виноваты. А во-вторых, пожить то совсем не успели, так сказать, ни нагрешить, ни покаяться. Вон, на Украине ноне гибнут, так там хоть воюют за свою правду, за свой язык, а у нас формально вроде мир, а гибнет, по-моему, не меньше. Вот, ты говоришь, что дети у вас там на газу сгорели, а у нас, наоборот, бабки горят, хоть и не на газу, но тоже в своих домишках. И тут уже не случай, не разгильдяйство наше, а явные поджоги. Да ты, я чую, по етой причине в нашу глушь и пожаловал? – Хитро глянув на принявшего серьёзный вид Семёна, риторически вопросил Веткин. – Один приехал или ещё кого ждать?

– От нашей конторы пока один я – так сказать, для прояснения общей ситуации.

– А от других – не знаешь? – Хитро прищурился Веткин.

– Ну, ФСБэшники, сами понимаете, о своих намерениях никогда никому – ни полслова. Им повсюду агенты влияния мерещатся. Так… пожарники у вас уже были. Прокурорские, как я понимаю, тоже?

– А чё, прокурорские? Возбудили два уголовных дела, которые на нас же и повесили, твою мать… – С этими словами майор, не чокаясь, махнул свой без малого стограммовый стопарь и сочно захрустел мочёной антоновкой.

– Да, не печалься, ты, Иван Иваныч. – Пожалел майора Семён. – Думаешь, у нас по-другому? Те же, блин, реалии. Кесарю кесарево, а Богу – богово. На каждом нашем следаке – десятки дел, а ФСБешные в компьютерах пасьянсы раскладывают. Сам как-то видел.

– Да, не печалуюсь я, капитан. А от дополнительной помощи – грех отказываться. Здесь без ваших экспертов не обойтись. Да и в лесу бы пошерстить неплохо. – Майор неопределённо развёл руками. – Банда это, не иначе. Чё-то ищут, суки!

– Я в сводке смотрел, запомнил деревеньку эту со страшным таким названием, она к Заиграеву ближе всех. – Семён нетерпеливо защёлкал пальцами. – Как её, блин?

– Гробовщина, – тяжко выдохнул Веткин. – Две избы там за два дни спалили. Двух женщин сожгли: обе одинокие старушки.

– Иван Иваныч, а ведь в уголовном деле об этом ничего нет. Там про пожар и гибель людей. Дескать, сухие грозы в это время были, лес там в округе пылал по-чёрному, какие-то пьяные охотники по деревне самогон искали и всё такое прочее. – Вспоминал прочитанные накануне бумаги Семён.

– Вот то-то, что нет. А на фига им себя обременять? Если преднамеренный поджог – то и статья другая, и ответственность, и сфера расследования, то есть сил надо больше привлекать и своевременно докладывать куда следоват. – В голосе Веткина слышались всё более скептические оттенки.

– Слушай, майор, давай не будем до срока носа вешать? Я сейчас в гостинице пристроюсь, форму вот почищу, ботинки, – Семён печально кивнул на свою бурого цвета обувь.

– Да, от тебя малость припахивает. – Согласился майор. – Здесь это на каждом шагу. Ну, сам понимашь, крокодилов до нас губернатор не довёз (новый губернатор, присланный в область из Москвы, усиленно насаждал не только в Городе, но и в крупных райцентрах переносные биотуалеты ядовито-зелёного цвета), а потому и валят все, где кого припрёт. Да ещё коров развелось… Ну, то есть их, конечно, стало меньше, но нынче к стадам не гоняют, хозяева пасут сами. Кто пасёт, а кто выгонит – и за свои дела. Прямо Индия какая-то, блин! Ходят коровы где хотят… и сёрут тоже. По-моему, брат, ты аккурат где-то с коровками познакомился.

– Ну, это ещё куда ни шло. – С заметным облегчением заметил Семён. – Навоз, читал я, не только растениям помогает…

– К себе не приглашаю, – перебил Проектора Веткин. – Во-первых, потому что в гостинице для тебя зарезервирован отдельный номер с телевизором и Интернетом, а во-вторых, чтобы разговоров лишних не велось ни в райотделе, ни в администрации, ни в той же упомянутой нами прокуратуре, потому как наш прокурор собирается на повышение к вам в Город, ну и…

– Можешь не продолжать. – В свою очередь перебил майора капитан. – Да и мне самому в гостинице будет свободней. Не люблю никого стеснять. Как устроюсь, позвоню. – Доставая во второй раз командировку, стал прощаться Семён.

Глава четвёртая. Альберт наводит мосты

«Итак, – подводил итоги беседы с Линдмарком Альберт, – Швед, хоть и любит меня, но, похоже, любит по-своему, по-шведски. После этого громкого дела с американскими шпионами, которое принесло его частной газете признание со стороны, почитай, всех государственных структур и соответствующие преференции, в том числе и финансовые, он окончательно уверовал в мои не только, а, пожалуй, и не столько особые журналистские способности. Во всяком случае, сейчас он явно ждёт от меня чисто поисковых результатов, а потому и посылает на эту Гриву, где народу живёт – по человеку на квадратный километр тайги. Причём, каждый второй из этих живущих либо сидел, либо привлекался, либо лжесвидетельствовал. И ведь ни хрена ничего не ясно. Шеф говорит одно, а в сводках что-то я не заметил ни строчки про поджоги. Он говорит, что заведено уголовное дело, но думаю, что и прокуратура ограничилась лишь констатацией гибели людей, иначе бы я давным-давно знал обо всём и без Линдмарка. Скорее всего, к нему откуда-то „протекло“. Вопрос – откуда? Сам он не говорит, не хочет сдавать источник. Опять вопрос – почему? Либо источник для меня неожиданный, и он попросту не доверяет. Либо сам не верит в то, о чём говорит. Как минимум, сильно сомневается. Опять же вопрос – чего он конкретно ждёт от меня? Каких результатов? Если я сумею наладить доверительные контакты с местными и найду подтверждение его, скажем так, концепции о преднамеренных поджогах и мучительном умерщвлении беззащитных женщин – это одно. Это шум как минимум на всю область. Это повышенное внимание силовиков и, скорее всего, губернатора. А вот если мне, как прошлым летом, удастся наладить совместный с ментами поиск поджигателей и добиться при этом позитивного результата – это уже совсем другое. Тогда наш „Курьер“ загремит на всю Россию, что не может не тешить его не только редакторского, но и милицейского честолюбия. Помнится, он из УВД плоховато ушёл, какого-то выскочку на его полковничью должность взяли, который его к тому же подсидел. Об этом даже „Городские вести“ писали в скандальной хронике, если не ошибаюсь. Надо обязательно глянуть на сайт или, лучше, в подшивку, потому что в ту пору на комп могло и не попасть. Однако, шеф. В прошлый раз меня подстрелили, хоть и работал я по ясной схеме среди вменяемых людей, в весьма заселённой местности, а тут посылают в какое-то Гуляй Поле таёжного разлива с крайне расплывчатыми целями. Там хоть тётка родная жила, которая всех знала буквально в лицо, а здесь единственно Сёма Проектор, который, быть может, сведёт меня с местными ментами, если нас раньше не сожгут как тамошних старух. Да и ружьишки там имеются в каждом дворе. Нет, просто так, без подготовки ехать не годится. Идёт он, этот Линдмарк, со своим честолюбием… Надо попробовать навести мосты».

Подумав так, Альберт достал блокнот и стал выводить на нём имена и должности тех, с кем необходимо предварительно встретиться или хотя бы переговорить по телефону. Странно, подумал он, а почему Швед не дал мне, кроме капитана полиции, ровным счётом никого? Почему-почему, да потому, тут же решил он, что не хочет утечки насчёт моей тайной миссии. С одной стороны, и правильно делает, поскольку опасается, как бы мне в спину не надуло. А с другой, – не хочет терять права первой ночи. Что здесь важнее для него – большой вопрос. Если б он не был в прошлом ментом, я бы поставил на первое, но он был им и дослужился до полковника, а для этого ему наверняка пришлось очень и очень многим поступаться. А когда это происходит с человеком многократно, даже с самым каким ни есть порядочным, искренним и тому подобное, то раздвоенность неизбежна. Да и падать с должности заместителя начальника УВД больновато. Я для него, как для бывшего ментовского начальника, всего лишь бывший отставной капитан-спецназовец, этакий бесцельный пловец, волею судеб прибитый к его журналистской лодке. И он наверняка считает и, может быть, даже вполне искренно, что я ему за то, что он не огрел меня веслом по башке, чувствительно обязан. Я это уже проходил и там, за речкой, и здесь, на гражданке. Тем не менее, что из всего этого следует? А следует то, что «засвечивать» свой интерес к Гриве можно только перед либо проверенными, либо неболтливыми, либо преданными нашему делу людьми. А лучше, когда всё вместе.

Первым в свой «предкомандировочный» список Альберт внёс самого Линдмарка, все телефоны которого были давно забиты в его сотовый. Но порядок есть порядок. В экстренных случаях он всегда помогал Альберту принимать оптимальные решения. Второй, подумав некоторое время, он написал фамилию Братов, полагая, что помощь такого опытного и, как заметил наблюдательный журналист, нетипичного ФСБэшника ему может в одночасье крайне понадобиться. Затем список медленно, но верно пополнили ещё несколько фамилий. В следственном управлении Комитета у Альберта появилась новая зазноба, майор Дина Ким, молодая кореянка, переведённая в Город из далёкого Биробиджана вместо подавшей в отставку полковницы Майоровой. По этому поводу Альберт одно время отшучивался от хитрых подколов Линдмарка: «Одной Майоровой меньше, а одним майором больше!». Вписал сюда журналист и сотовый Семёна Проектора, которому следовало позвонить раньше всех, поскольку он был в теме и, судя по настроениям Линдмарка, ни на кого в личном плане не выходил. Пока, думал Альберт, вряд ли его сотовый стоял на прослушке. Если только у самого Шефа. Этот, шведская его башка, может… В это время к нему вдруг невольно привязалось забытое «Ура, мы ловим, гнутся шведы!». Засовестившись, Альберт долго отгонял эту хоккейную считалку, пока она сама не уступила новой – «Куда идём мы с Пятачком?». Интересно, подумал отставной капитан-спецназовец, а полицейский капитан Проектор похож на Пятачка? Далее в списке Альберта появился заместитель начальника Управления лесами Андрей Топорков, с которым Альберт не только неоднократно работал по материалам, но также играл в шахматы и собирал берёзовый сок на даче, а главное – пил водку с его женой и жарил с детишками шашлыки. Такой не подведёт, думал Альберт, попутно сгоняя с языка шахматные ритмы Высоцкого: «Ведь мы сыграли с Талем десять партий, в преферанс, очко, на бильярде, и Таль сказал: «Такой не подведёт!». Вспомнил Альберт и про начальника охотуправления Дробовикова, который не единожды брал журналиста на кабана, а однажды и на редкую охоту с соколом. Этот написал толстенную книгу «Царская охота в Городской области», знал регион, как свои пять пальцев, имел многочисленные знакомства, в том числе и на Гриве. Этого можно было использовать втёмную ради якобы работы над каким-нибудь либо этнографическим, либо природоохранным материалом. Тут Альберт вспомнил про хозяина частной адвокатской коллегии «Шанс» Серёгу Бережного, который мог обеспечить самой качественной адвокатской помощью и доктора юридических наук, и какую-нибудь доярку Симкину из той же Гробовщины, которая не верила ни в какие иные суды (ни в уголовные, ни в гражданские), кроме Страшного. Кстати, именно про эту доярку Альберт недавно прочёл в «Среднерусской правде», что она, увидев под окном своей избы невесть откуда взявшуюся там икону «Тройная радость», не стала заносить её в дом, а ждала ровно три дня. После этого, обратив внимание на то, что икона нисколько не пострадала под дождём, завернула её в холстину и отвезла в храм к отцу Серафиму, за что получила благодарность от самого Владыки Александра. «Во! – Вдруг пришла Альберту неожиданная мысль. – Надо бы и с Владыкой встретиться, испросить у него благословления на изничтожение этого адского пламени. Впрочем, лучше, наверное, Серафимом ограничиться. И Альберт записал в блокнот телефонный номер епархиального управления, которое наверняка располагает координатами храмов на Гриве. После этого журналист начал звонить и, по согласии, назначать встречи, в том числе и кое с кем из братков, промышлявших лесом по всей области. Эти могли дать наколки по местным беспредельщикам, потому как, если кто и сжигал старух, то именно они, в чём у Альберта сомнений почти не возникало.

Глава пятая. Ловись, рыбка

В гостиничном вестибюле густо пахло «Шипром». Откуда сей запах в столь американизированное время? – спрашивал себя Семён и не находил ответа. – Нет бы хоть каким-нибудь «Консулом» повеяло, это ещё как-то можно ущучить, но «Шипр» – это давно выветрившийся советский запах. «Шипр» – для мужиков, «Красная Москва» – для женщин. Впрочем, я уже путаюсь, где то, а где это. По-моему, здесь пахнет воспоминаниями сразу и о моём деде, и о моей бабушке. Эпоха, блин! Семён вопросительно кашлянул и придвинулся к гостиничному столу. Сидевшая за ним администраторша, бегло глянув в красное капитанское удостоверение, достала из бокового ящика заранее приготовленный ключ от номера и вежливо сообщила, что он находится на втором этаже и что с дороги можно заказать себе чаю с пирожками. Горничная минут через десять постучиться к нему с подносом. Однако, подумал опешивший Семён, ненавязчивый заиграевский сервис меня всерьёз удивляет. Я поражён в самую пятку! Но вслух он лишь сдержанно поблагодарил, попросив предусмотреть его пребывание в гостинице никак не короче недели.

– Как пожелаете, – легко согласилась администратор. – У нас всё больше дальнобойщики останавливаются, а им ваш номер без надобности. Они живут по трое, им так удобнее и по деньгам, и в быту. Женщина заметно задержала взгляд на Семёновом пистолете и вдруг доверительно сообщила ему о том, что с полчаса назад звонили из областной газеты «Курьер» и просили забронировать такой же одноместный полулюкс и тоже в аккурат на неделю. Поблагодарив, Семён стал медленно подниматься по скрипучей деревянной лестнице, какие он страшно любил с самого детства, когда жил примерно в таком же, как эта гостиница, доме. Интересно, размышлял он, безрезультатно вращая туда-сюда ключом и слушая над собой характерный фальцет агонизирующей мухи, неужели сам Альберт Эдуардович Нидерквель в эту глушь пожалуют? А что? Если в редакции про этот пламень уже пронюхали, то кого же ещё сюда засылать, как ни Альберта? И хорошо, однако. Он не то что эти пустобрёхи из «Среднерусской…», и публикация какой-нибудь сенсухи для него не главное. Он больше уважает сам процесс, как и я, впрочем. Хорошо, если он, а не какой-нибудь Порывайло. Тут Семён вспомнил шоумена с местного телевидения и его замутило, как двумя часами раньше, когда он угодил в кучу с зелёными мухами.

Чай принесли, как и было обещано, ровно через десять минут. За это время капитан успел переоблачиться в спортивный костюм и стоптанные мохнатые тапки. Горничная оказалась весьма пожилой дамой, явной пенсионеркой – так что ему стало даже неудобно от того, что ей пришлось подниматься к нему на этаж да ещё с весьма нелёгким подносом, на котором были уютно расставлены фарфоровый чайник, чашка с блюдцем, сахарница и стеклянная вазочка с полудюжиной румяных пирожков. Лихо подмигнув женщине, Семён опустил в её оттопыренный на фартуке карман сложенную пополам сотню и, заперев за нею дверь, с чувством рухнул на широкую деревянную кровать. Но полностью расслабиться так и не удалось. Едва Семён отхлебнул пахнущего мятой напитка, как на его столе охнул телефон. Странный это был звонок, точнее и не звонок вовсе, а именно какой-то не то вдох, не то выдох. Звонили из Города. Звонил, разумеется, Альберт, уже откуда-то знавший, что звонит именно капитану полиции Семёну Проектору.

– Привёт, Сёма, – говорил журналюга таким голосом, словно только что пил водку вместе с Веткиным. – Ты уже расположился? Отлично. Со своими гутарил? Что они бают?

– Да, пока ничего определённого. – Решил подстраховаться до поры Семён полным неведением, но ему тут же стало от этого так стыдно, что он договорил реплику до конца:

– Тут майор Веткин, здешний начальник по криминалу, обещал вечером позвонить. Может, что-то прояснится?

– Будем надеяться. Я пока прозвонкой занимаюсь. Так что, будь спок, тоже не с пустыми руками на Гриву пожалую. А помнишь, как мы в Мадриде? – Вдруг громогласно шутканул в трубку Альберт. У Семёна даже ухо заложило. Ну, и голосюга, подумал он, а вслух ответил, что хорошо помнит не только про Мадрид, но даже и про Цусиму.

– Нет, Цусима в нашем случае не годится. – Возразил Нидерквель. – Лучше уж Брусиловский прорыв. И они пожелали друг дружке успехов до следующей созвонки. Но не успел Семён перевести дух, как в телефонном аппарате вновь кто-то тяжко вздохнул. На сей раз это был майор Веткин.

– Слышь, Семён. Я на вечерний клёв на наш пруд собрался. Не желаешь компанию составить. Там и разговоры разговаривать приятней. Не бойся, со мной, брат, ты все кучи минуешь. У меня на них особый нюх.

– А что? – спросил то ли Веткина, то ли самого себя Проектор. – Может, с этого и стоит начинать? Ты только удочку на меня возьми и…

– Да что ты, право, Семён. Что ж я не понимаю, что ты на такое дело удочки из Города не попрёшь? Я и удочку возьму, и опарышей, и малость повечерять… с подогревом. Всё как положено в нашем суровом северном крае! – Веткин переменил игривый тон на более серьёзный. – Давай через пару часов выкатывайся из гостиницы, я тебя возле администрации подхвачу. Вернув трубку на рычаг странного аппарата, Семён поставил на сотовом будильник и отдался во власть Морфея.

Глава шестая. Из огня да в полымя?

Именно такая рокировка могла произойти с Альбертом в том случае, если бы он вдруг обнаружил преднамеренное происхождение всех этих возгораний на Гриве. К такому выводу журналист пришёл по завершении своих звонков и встреч с некоторыми близкими к местной власти людьми. Не хотелось ни первым, ни вторым людям области осмысливать все эти ужасы, происходящие на вверенных им территориях. Куда как проще уповать на то, что если и коснулись окрайков нашей области поджигатели, то совершенно случайно забредя в одну или две полумёртвых деревеньки с густонаселённых просторов соседнего индустриального региона, где они и родились, и выросли, учась одновременно, как выразился сатирик, пить, курить и говорить. Выродки, конечно, но не наши. А ещё лучше, вообще не касаться этой мутной субстанции: осадок, он и есть осадок – осядет, когда придёт время, а пока нехай его плавает себе по поверхности. Мало что ли у нас пьют да по пьянке курят и разводят огонь где ни попадя? Только за последние полгода в области погибло от самовозгораний около сорока человек! И кому и зачем сжигать этих неимущих старух, которым и пенсию-то приносят не каждый месяц? А это мысль! – Размышлял над узнанным Альберт. – Если пенсию на Гриву привозят, допустим, раз в три месяца, то у восьмидесятилетней бабушки она может составить тысяч тридцать, а то и поболе! На такую сумму иной бандюган вполне может и отважиться! Даже если не алкаш и не наркоман. Хотя пьют в том краю практически все: кто – больше, кто – меньше. Значит, – отдавал себе отчёт Альберт, – если мы с Проектором докажем, что старух ограбили и, заметая следы, сожгли, то нас самих постараются испепелить. И это, судя по всему, сделать будет не так уж и трудно… руками каких-нибудь залётных калымщиков или обычных зэков из УДО, коих на Гриве – пруд пруди! Закопают с огромным энтузиазмом. В Городе ныне модны корпоративные гулянки по кабакам, а на Гриве – корпоративные мочилова по делянкам да лесосекам. Помнится, минувшей весной там уже бушевало стихийное пламя, гектаров двести леса вылизало, а вместе с ним молодого участкового и двоих егерей. Поначалу какой-то лейтенант из следственного управления что-то там накопал про насильственную смерть, какие-то характерные следы на обгоревших телах нашёл, но начальство этого следовательского порыва не поняло и не поддержало. Семьям выплатили приличные компенсации, и дело незаметно заглохло. Альберту удалось заполучить его по своим каналам, и вскоре он понял, что лейтенанта попросту сломали как раз в тот момент, когда он уже вышел на конкретных убийц. Сначала у молодого следователя загорелась дверь в квартире, а потом и его новый «жигулёнок». Воистину формула – из огня да и в полымя! Огонь остался дремать до поры в тайге, а преступное пламя добралось до Города, где остерегающе опалило самых непонятливых. Всё просто, ничего лишнего, как на обычной войне. И если я хочу для Гривы мира, то к ней, войне, как гласит пословица, и надо готовиться.

И решив так, Альберт стал собираться в дорогу. Солнце к этому времени скатилось за соседнюю высотку, разбрызгав багровые протуберанцы по соседним магазинам, кафе и боксам доставшей Альберта до печёнок тепловой организации. Принеся с лоджии высокий спецназовский рюкзак, отставной капитан проверил в его боковых карманах охотничий нож, компас, бинокль, походный топорик, компактный надувной матрац, складные спиннинг с удочкой и иные необходимые в полевых условиях штуки. Отдельно он уложил в специальный непромокаемый пакет соль, сахар, перец, небольшой контейнер с лекарствами, а также зажигалку, тройку файеров и флакон с жидкостью для разведения огня. Потом приступил сначала к одежде, а затем к продуктовому блоку, куда помимо консервов, концентратов и галет вошли литровая фляга ректификата и подарочная коробка трёхзвёздочного «Арарата». В итоге рюкзак получился столь увесистым, что Альберт, для пробы взвалив его на плечо, невольно крякнул. Впрочем, до гостиницы он довезёт всё это имущество на машине, а в номере можно будет произвести некоторую целевую перезагрузку. Будет гораздо хуже, если по прибытии на место он обнаружит досадную нехватку чего-то очень важного, необходимого для действий в конкретно сложившейся ситуации. Ближе к сумеркам позвонил Швед, хитро поинтересовался настроением и ценой на солярку. Потом исподволь попытался выведать что-нибудь из предварительной информации, которую, по его мнению, Альберт наверняка сумел получить через свою агентуру. Альберт отвечал уклончиво, в том смысле, что, дескать, данные очень отрывочные и поверхностные и о наличии 105-й статьи УК (убийство) пока ничто не говорит.

– Что вы хотите, шеф, – заканчивал разговор заведующий отделом расследований, – у нас в Городе за полгода почти тридцать человек одних пьяных курильщиков живьём сгорело, а тут отдалённые деревни, где всё из дерева, а из кирпича разве что одни печки. Опять же, в августе ни капли дождя, лес как порох, а бабки тамошние глухи, слепы и малоподвижны. Тут, Александр Францевич, проблема скорее социальная, чем криминальная.

– Ну, ты, Альберт, разберись во всём, как один ты умеешь. Социальность ведь тоже можно так подать, что мало никому не покажется: ни губеру, ни Думе, не тем более местным воротилам. Помнишь, какой громкий скандал вышел, когда ты про дом престарелых написал, в котором бывшие зэки избивали ветеранов войны? Понял, куда я клоню? Наша газета всегда имела своё неповторимое лицо, и во многом благодаря твоим стараниям. Не подведи и на сей раз. Я селезёнкой чую, что с этой Гривы уже давно всё самое интересное скатывается от нас в сторону Ледовитого океана.

– Не селезёнкой, шеф, а печёнкой, – попытался поправить Линдмарка Альберт.

– Это почему ещё? – Недовольно огрызнулся Швед.

– Именно печень, так сказать, курирует в нашем организме основной температурный баланс. – Вполне серьёзно пояснил редактору всесторонне начитанный подчинённый, подумав про себя при этом: «Линдмарк определённо ждёт от меня очередного криминального чуда, а такие чудеса в моей профессии нынче попахивают кровью. Нынче вам не девяностые, когда нашего брата на руках носили, нынче журналюг оскорбляют и мочат, потому самые хитрые и подались кто во власть как Мединский, кто в шоумены, как Соловьёв, а кто и в тривиальную обслугу сильных мира сего или в рупоры спецслужб, как некогда Доренко или Караулов. А я остался, выражаясь высокопарно, на своём боевом посту. И Линдмарк, зная об этом, не теряет времени даром: хоть по-своему и любит меня, но ещё больше любит своё редакторство, в которое сам неожиданно для себя перелез из ментовского кресла. Просто он очень долго занимался закручиванием гаек и теперь всё никак не может наиграться в свободную, демократическую прессу. Однако, как сказал поэт, „но времена для брутов слишком круты“. Вот для меня они уж точно круты, и надо быть готовым к тому, что если я докопаюсь до криминальных причин этого адского огня на Гриве, то, и в самом деле, могу запросто попасть в полымя сначала там, в лесах, а если не сгорю, то и здесь, в городских кварталах».

Глава седьмая. Альберт вспомнил, что связи нет…

Приготовив тревожный рюкзак, Альберт вдруг представил себе Гриву, где впервые он побывал ещё в прошлом веке. Помнится, он уговорил главного врача экстренной медицинской помощи Фельдшерова взять его с собой в группу дальнего вызова «по скорой». Летели на биплане «Ан-2» на самый север области, откуда, по рассказам старожилов, в особо ясные морозные ночи можно было запросто наблюдать гуляющие по горизонту всполохи Северного сияния. Сам полёт Альберт почти не запомнил, а вот посадка осталась в памяти почти на всю жизнь. Самолёт, пересаженный в зиму с колёс на лыжи, плюхнулся прямо на огород к какой-то древней старухе, где местные мужики наскоро соорудили несколько сигнальных вех да возле наполовину занесённой снегом калитки примостили носилки с тяжело раненным лесорубом, который, как они выражались, «поймал развилку», то есть комель спиленной ели, которая, разогнавшись во время падения, со всего маху врезалась раздвоенной вершиной в стоящий напротив крепкий дуб. От резкого столкновения комель (основание) подбросило на несколько метров вверх и… Ротозею-пильщику повезло, что не убило. Как показалось Альберту, самолёт после касания «лаптями» наста почти не катило. Прямо, что твой вертолёт. Как потом оказалось, пилот «Ана» ранее летал на Кавказе, где поднимал в ущелье свой «Ми-8-ой» не как вертолёт, а по-самолётному: с небольшим разгоном и по горизонтали. Альберт помог тщедушному Фельдшерову загрузить в салон носилки с раненым, установить над ним капельницу и, извиняясь, попросил назад лететь без него, чем страшно обрадовал одичавших мужиков, жутко охочих до новостей и новых впечатлений. Вскоре самолёт, спешно затарившись ещё парой бидонов деревенского молока, так же косо взлетел, словно выпущенный из судовой катапульты, а Альберт тут же устроился на постой к леснику Гордею Постникову, с которым потом не раз созванивался и списывался. Вечером славно поужинали зимней окрошкой с простоквашей и хреном и лосиными котлетами с морёным в печи капустным листом, запивая всё это доброй Постниковской медовухой и принесённым с мороза Альбертовым спиртом, разбавленным наполовину местной ключёвкой. Досыта наевшись и наговорившись, вышли, разомлевшие, покурить. С юга на очищенную со всех сторон от снега избу смотрела полная луна, а слева и справа – с Запада и Востока – сумрачно нависали молчаливые ели, с которых нет-нет да и срывались вниз набрякшие шапки январского снега. Несмотря на святочную пору и ясную погоду, в тайге было не морозно, то есть температурный столбик не падал даже до минус десяти. Ещё на кухне Гордей свернул две козьих ножки и теперь раскочегаривал их Альбертовой зажигалкой. Вскоре в воздухе повис терпкий аромат заморского табака. Оказалось, в деревеньку кто-то из калымщиков завёз по случаю семян «Вирджинии», и вот теперь почти все местные мужики – лесорубы и охотники – перешли с вошедших в привычку российских «бондов» и «винстонов» на американскую козью ножку.

– Слушай, Гордей, – мечтательно спросил тогда у лесного человека журналист, – мне кто-то из ваших однажды похвастал в Городе, что по ночам отсюда иногда видят Северное Сияние… – С этими словами Альберт повернул лицо к Северу, строго на Малую Медведицу и Полярную звезду. Но Север был угрюм и чёрен, как растопленный для заливки крыши гудрон.

– Отчего же похвастал? – Лениво попыхивая самокруткой, почти обиженно проговорил Гордей. – Прилетай, однако, после Крещенья, а лучше в феврале. Покажу. Оно у нас, конечно, не такое высокое, как в тундре, но мало-мало прогуливается над дальним лесом. А сейчас луна большая да больно тепло. Светло и туманно, в общем. После двух подряд таких славных вечеров Альберт ещё трижды бывал у Постникова, но Северного Сияния так и не увидел: то тепло, то светло, то много выпили. Но всякой ночью они выходили с лесником под чёрное звездастое небо Гривы и, с надеждой глядя на Север, Альберт читал Гордею отрывки из своей новой поэмы «Грива»:

 

Скрипну по двору лёгкой походкой,

Млечный путь над избой, как река,

Чудный месяц серебряной лодкой

Против ветра скользит в облака.

   

Ни дымов, ни собачьего лая,

Всё леса да леса без конца,

Только сосны согласно кивают,

Да шуршит снеговая пыльца.

   

Вот и снова на дальнем кордоне

Я живу как отшельник один,

Грею воду в железном бидоне,

Чищу ветошью свой карабин.

   

И как прежде и вольно, и грустно,

Когда просто идёшь налегке,

И забытое первое чувство

Сторожит в голубом сосняке.

 

Разомлевший от нахлынувших воспоминаний молодости Гордей просил Альберта почитать ещё и ещё. Альберт читал. Потом они выпивали на брудершафт привозного коньяка, и Альберт принимался за последнее, про их любимое небесное созвездие:

 

Может, кажется, может, грезится,

Может, снится в глухую ночь —

Голубеющая Медведица

Виновато уходит прочь…

 

Альберт читал и читал, а Гордей, со вкусом затягиваясь «вирджинией», молча думал о чём-то давно прожитом и забытом, что неизменно возвращалось и сладостно щемило грудь этими редкими для него вечерами. Нередко потом, возвращаясь в Город, Альберт начинал тосковать и томиться, что не раз заставляло его набирать на сотовом памятный Гордеев номер, но почти всякий раз в ответ эфир сначала безмолвствовал, а затем «отплёвывался» короткими гудками. Вскоре Альберт усвоил, что связь на Гриве как минимум не надёжна. А окажись ты ненароком в тайге, так наверняка не дозвонишься ни до города, ни тем более до райцентра. А сейчас предстоит ехать даже не к Гордею в лесничество, а в самую натуральную глушь, где не то что связи, но, пади, и света-то нет. Альберт тоскливо посмотрел в свой ноутбук и набрал Линдмарка по скайпу:

– Здравствуйте, шеф, – вяло поприветствовал журналист своего начальника. – Я тут позапрошлогоднюю поездку на Гриву вспомнил. Я ещё тогда про ворованный лес писал и бандитские заимки на таёжном озере…

– Ну, как же, как же! – Как будто вспомнив о чём-то интимно приятном, ответил прихлёбывавший из чашечки Линдмарк. – Этот твой материал потом ещё в Москве выходил, в этом, как, бишь, его…

– В «Аисте», – напомнил Шведу Альберт, – который деток приносит. Но в сокращённом варианте.

– Всё равно, – решительно возразил редактор, – мне приятно было. Лощёная столичная газета перепечатывает нашу статью, да ещё со ссылкой.

– Да, ерунда всё это, шеф, личные связи. – С досадой стал оправдываться Альберт, который физически не выносил фамильярных благодарностей. – Я, если помните, там, на стажировке целый месяц был. Сначала в Москве на Старой площади, а потом на их корпоративной базе в Ульяновске. Но я не про это сейчас хотел поговорить. Даже не поговорить, а попросить…

– О чём? – Тут же принял сторожевую стойку Швед.

– Там, куда вы меня направляете ловить бандитов, – почти зло выдавил из себя Альберт, – очень плохая связь. Точнее, когда я там был в последний раз, она пропала вовсе. Я только сейчас пробовал дозвониться туда знакомому леснику, и ни хрена у меня не вышло. Может, он, конечно, надрался или утопил в колодце свой телефон, только вряд ли. Поэтому, Александр Францевич, вы бы спутникового на недельку для меня попросили у этого вашего земляка… представителя президента. У него, знаю, точно есть. А вы, помнится, рассказывали, что он тоже шведских кровей? На каком-то там фиорде родился…

– Он – из норвежцев. – Сухо ответил Линдмарк.

– Тогда попросите у него лыжи или беговые коньки, и подождём до зимы. – Насмешливо посоветовал болезненно воспринявший сухость начальника Альберт.

– Да, не кипятись ты, – остановил его Линдмарк. – Я тут расслабился за ужином. Выпили с Галкой мадеры. Кстати, ты пробовал хохляцкой мадеры? Ай, ничтяк! Только уж больно дорого ломят, бандеровцы!..

– Шеф, вы же швед, вам пристало помнить о Мазепе, – посоветовал участливо Альберт.

– Да, иди ты, право, со своими аналогиями. Один хрен, что Мазепа, что Бандера, что этот их нынешний Тягнибок. Все за нацию, за нацию! Спрашивается, за какую? Вот Киев с первого тысячелетия – мать городов русских, Одессу француз Ришелье основал, Крым много веков был татарским, а по всему Днепру сотни лет хозяйничали запорожцы, то есть казаки, скорее более родственные нашим донцам, чем украинцам. Да и не жили они на окраине, а если что, прямиком к нашему царскому двору хаживали. Да и какие они националисты, скажи на милость, эти правосеки, если только и мечтают, как бы поплотнее прислониться к тёплой немецкой заднице?

– К американской, шеф, – вежливо возразил полунемец Альберт, – но вы отвлекаетесь.

– Ладно. Добуду я тебе этот телефон. И «Мадера» с меня, если удачно съездишь. Нет, две «Мадеры», – поправился Линдмарк.

– Если я вообще оттуда вернусь, то сам поставлю, – парировал журналист. – Впрочем, если всё удачно пройдёт, то обязательно съезжу на эти самые фиорды. Мне Илона из туристического «Атласа» и путёвку уже предлагала.

– Вместе съездим, Альберт, по Шенгену. Давай завтра поутру звякни и— за чемоданчиком. Я сейчас договорюсь…

– Простите, Александр Францевич, за нетерпение, но лучше бы сегодня успеть. Я завтра чуть свет выйду. До Гривы от нас никак не меньше четырёхсот вёрст. И дороги там, скажу я вам, похуже, чем… в Крыму (в это время по ТВ только и делали, что сокрушались о плохом состоянии крымских дорог). Швед уже никак не возражал, лишь заметил, что прежде чем позвонит представителю, «хлопнет ещё бокал мадерцы». Альберт на это лишь удовлетворённо зарычал. Кажется, ему удалось обезопасить себя хотя бы по части надёжной связи.

Глава восьмая. Тайны Заиграевских озёр

На берегу Заиграевского пруда Семён испытал странное ощущение. Он вдруг явственно почувствовал, что это как будто не он купался здесь тремя часами раньше, а какой-то другой капитан, дерзкий, хулиганистый, беспечный. Сейчас всё было по-другому, всё говорило об округе, как о весьма уютном, весьма ухоженном и даже по-своему респектабельном уголке русской земли. Оказалось, что в центре пруда надёжно торчит небольшой островок с изящной беседкой и плакучей ивой посерёдке, а с другого берега пруда смотрят прямо на районную администрацию сразу пять посеребрённых куполов высоченного, явно действующего храма, от ворот которого к аккуратной прибрежной луговине, старательно подбирая полы длинной сутаны, неторопливо шёл высокий бородатый мужчина с огромным крестом на груди.

– Вот и отец Серафим с обходом, я тебя с ним обязательно познакомлю. – С видимым удовольствием проговорил Веткин, нетерпеливо дёргая на себя натянутые ручки туго набитой дорожной сумки. Между тем, как на берегах пруда, так и на маленьком круглом островке с причаленными к нему с заветренной стороны небольшими деревянными плоскодонками шевелились прилично одетые люди. Ни ожидаемых поношенных плащей, ни универсальных бесцветных фуфаек «весна-зима-осень» Семён не увидел. Преобладали яркие импортные ветровки и добротные спортивные костюмы, а на ногах вместо растопыренных болотных сапог и затёртых, измученных непогодами кед «на выброс» – аккуратные кроссовки или высокие туристические ботинки. Семён пристальней глянул на майора и нашёл его вполне «камельфо»: стильная курточка цветов немецкого флага, отглаженные синие джинсы, заправленные в широкие голенища прорезиненных синих же полусапожек. Семён глянул оценивающе на себя и недовольно поморщился.

– Иван Иваныч, – выйдя через пару минут на лужок перед администрацией, позвал он майора, – что это у вас тут за тайная вечеря?

– Хорошее название, можно даже сказать – точное, – без колебаний согласился Веткин. – Понимаешь, я позвал тебя на озеро для, так сказать, затравки. Ну, чтобы ты мог загодя наладить кое-какие контакты, собрать некоторую полезную информацию. Здесь вечером это можно сделать гораздо быстрее, а главное – качественнее, чем рабочим днём, плутая по учреждениям, разным там коридорам и приёмным.

– Ты хочешь сказать, что на вечернем озере возле администрации собирается весь ваш бомонд? Кстати, почему вдруг на озере, а не на пруду, как днём? – С удивлением спрашивал Семён.

– Вот именно, что бомонд, а не только силовики да чиновники. Сюда порыбачить и капиталисты местные приходят, и ребятки с не совсем, скажем так, позитивной репутацией, – начал перечислять Веткин, но Семён невольно перебил:

– Что, бандиты что ли?

– Это у вас в Городе бандиты, а у нас, так сказать, добровольные помощники власти. У них своя кухня, свои понятия о справедливости, и мы к ним нередко обращаемся за помощью, особенно если кто-нибудь наследил в тайге или на дальних выселках. Думаю, что тебе тоже без их консультаций не обойтись. А почему озеро? Да, потому, что пруд копают, а этот водоём, согласно архивным метрикам, был здесь и пятьсот, и шестьсот лет назад. Думаю, что и до появления здесь людей вообще. Так, в нём ещё при Иване Третьем татарский отряд утопили. Тогда, говорят, и островок этот вырос, вроде как в честь доблестного местного воинства – чуди, вепсов, комяков и новгородских ушкуйников, которые всю эту кампанию и возглавили. Они вообще татар лупили по всей Волге, ещё задолго до Куликова поля. Да и было ли оно на самом деле? Вон уж который год копают, а воз и ныне там. Ни черта не нашли. А здесь и ваши, и столичные археологи много чего находили, в том числе, пики, лезвия, остовы шлемов и кольчуг.

– Археологам я, конечно, верю, – с неохотой признался Семён, – а вот насчёт природного происхождения островка у меня имеются большие сомнения. Думаю, что насыпали его крепостные по указке какого-нибудь местного самодура, что встречается довольно часто.

– Часто да нечасто, – тяжело вздохнув, не согласился Веткин. – Ты вот купался здесь и нырял, но с берега, и то, наверное, заметил, как дно резко вглубь уходит. Заметил?

– А то! – Сознался знаток подводных миров Проектор. – Думаю, что здесь на серёдке метров пять – шесть будет, если не больше.

– А вот и больше. Нырни-ка ты прямо возле острова, можешь хоть солдатиком сигать вон с крыши беседки, и хрен дна достанешь уже через пару-тройку метров. Один тут приезжий москвич попытался, так его еле-еле откачали, сердечного, – так, бедняга, нахлебался.

– Да пьяный, наверное, полез. – Скептически отозвался Проектор. – По пьяни в одной пригородной деревне тракторист в придорожной луже утонул!

– Да причём тут пьянка?! – Зло отозвался Веткин. – Я сам этого парня в озере вылавливал. Трезвый он был. Просто сил не рассчитал, не поверил, что ему, только что вернувшемуся с Красного моря, с каким-то сельским прудом не управиться. А всё почему? Там в море видимость идеальная и вода вдвое плотнее, а самое главное – теплее и предсказуемей. Нырнёшь – и всё у тебя, как ладошке, до самого подводного горизонта. А у нас вода зеленее травы и слоями: тёплый – холодный, а метрами двумя ниже поверхности вообще не прогревается. Считай, родниковая. Вот он с дуру и вбухался в этот слой и ориентировку потерял.

– Иван Иваныч, так какая примерно глубина возле острова? – С неподдельным интересом спросил любопытный Семён.

– Да, мерил я с лодки. Пятнадцать метров. А ближе к середине – и все тридцать будет. Словом, хрен здесь такой остров насыплешь без техники… вот учёных бы сюда из столицы. Аквалангистов там, ихтиологов, археологов, а, может, даже и вулканологов. Здесь неподалёку с кургана бульдозером бочину срезали, так там сразу слоёв шесть наружи оказались: два белёсых, два пепельных, один чёрный, а один красноватый такой, но не совсем глина. Там и пепел, и ракушечник окаменелый, и, знаешь ты, много этакой золотой пыли на каменьях, что с верхнего слоя вывалились. Кстати, здесь неподалёку в тайге, километрах в трёх, ещё два глубоководных озера есть. Вода ледяная и привычной рыбы нет. Аким с кордона грузом мерил: почти сто метров лески в воду ушло, а так дна и не достал.

– Привычной рыбы, говоришь, нет. А какая есть? – С искренним удивлением вопрошал Семён. – Неужто какая доисторическая?

– Да, нет. Те же щуки, но совсем другие. Короткие, как поросята, и чёрные, как трубочисты. А вот сомы наоборот, больше похожи на крупных налимов, только очень светлых и с небольшими головами. Словом, самому тут ни в жисть ничего не понять. Одно слово – Грива! И этот островок, что ты перед собой видишь, не иначе, как пуп земли. Под ним две платформы этаким коньком сходятся: одна отсель опускается на юг, в сторону Города, а другая на север, к тундре и студёным морям. Вот, примерно так, дружище! Ну, давай разбивать бивак, – перебил самого себя Веткин и по-хозяйски зажужжал змейками своей сумки.