ГЛАВА 1
Перед глазами Вилли кружились стройные березки. А в их зеленые ветви с молодыми зелеными листочками вплетались длинные косы русских красавиц в кокошниках и нарядных сарафанах. Все вокруг кружилось, как хоровод: голубое небо, белые облака… Вилли слегка приоткрыл глаза. Он не любил просыпаться в столовой на кухонной кушетке. Этот роскошный резной потолок в старинном родовом имении Швамбек в цветах голубого неба и белых облаков пугал его спросонья всегда. Однако, в этот раз Вилли не хотел открывать глаза. Он жадно вглядывался в это голубое небо и никак не хотел просыпаться. От этого зажмуривал глаза еще сильнее и сильнее. Стройные березы, тополя врезались острыми кронами в небо. В то самое голубое небо, в которое он никак не мог наглядеться во сне, с большими белыми облаками из далекого-предалекого детства.
Во дворе роскошного поместья Швамбек, больше похожего на маленький уютный дворец с черепичной крышей, горела изысканная иллюминация. В которую никак не вписывались простенькие революционные плакаты на белом ватмане. Красной краской из баллончика размашисто повсюду были выведены лозунги Pe-re-stroj-ka! Glas-nosty! Gor-ba-tschov! Прислуга убирала посуду со столов. В глубине двора берайтор Отто выводил лошадей на прогулку. Подтянутый, сухощавый, в форменной жокейской одежде, давнишний друг семьи.
— Гутен морген, хэрр Штальц, — по-военному, кивком Отто поприветствовал Вилли.
— Да-да… Морген, морген… Гутен морген, — запричитал Вилли, как бы давая всем понять, что он прибывает в хорошем расположении духа.
На вчерашнем прощальном банкете был весь бомонд Баден-Вютемберга и почти все шишки из Землячества Гумбиннен. Абсолютно все пришли поддержать Вилли. Особенно отличились длинными тостами и не менее длинными речами функционеры из благотворительного фонда Землячества. Никто из них со времен войны не бывал на родине, в старой доброй Пруссии. А тут такое событие! Отпрыск самого Штальца едет на родину в Восточную Пруссию, в свое родовое имение Буйлин.
Вилли был любезен как никогда. Даже когда он уезжал в Австралию разводить бройлеров, ни даже когда он вдруг рванул в Штаты воплощать проект с выращиванием бычков Ангусов, — он и тогда не был так любезен. В этот раз Штальц-младший был абсолютно уверен в успех. Его глаза не то чтобы блестели, они излучали уверенность и удачу. Он смеялся, улыбался, отпускал роскошные комплименты. Члены Землячества Гумбиннен платили ему еще большей благодарностью. Подносы с пожертвованиями, чеками и пухлыми конвертами не успевали относить в рабочий кабинет Вилли. Фрау фон Шеффер отозвала Вилли в сторону и дрожащим голосом, слегка подергивая головой, пыталась серьезно напутствовать любимого отпрыска Штальцей. Тот пытался вырваться от настойчивой старушки, но безуспешно.
— Вилли, голубчик, задержись. Мне нужно с тобой еще раз все серьезно обсудить. — фрау фон Шеффер говорила тоном не требующим возражений, — вот фамильный перстень моего покойного супруга…
— Ну фрау фон Шеффер… — попытался возразить Вилли. — Мы ведь уже все сто раз обговорили. Под Вальтерсдорфом, в ста метрах от вашего дома, в огороде под дубом..
— Нет-нет, Вилли, ты все опять напутал. Сейчас у русских поселок называется Ольт-ко-ватка… и не сто метров, а 250… Ближе к кладбищу, под липой…
— Да-да, Оль-кховатка, вы как всегда правы, фрау фон Шеффер, — пытался оправдаться Вилли, выговаривая название деревни по-русски. — Это у старины Фритьёфа во дворе под раскидистым дубом. Там его фамильный фарфор и серебро закопаны. Вот видите, все помню. Да у меня это все записано в нотиц-блоке. И Вилли кивнул на пухлую записную книжку из которой торчало множество разрозненных листов с записками от членов Землячества.
— Я не об этом, — перебила его фрау фон Шеффер. — Будь осторожен..
— Фрау фон Шеффер, все прекрасно помню, — пытался отшутиться Шталць-младший. — Есть в мире дамасская шталь, а есть еще «польская диб-шталь» (игра слов в немецком языке Stahl-сталь и Dibstahl-воровство) … Помню-помню, тот забавный анекдот вашего покойного супруга, которым он всегда подтрунивал моего отца, когда тот увлекался рассказами про Россию, про их сельскохозяйственную ферму в концессии Круппа на Маныче, про Кремлевские интриги и чистки, про коварных КГБ-мэнеров…
— Нет, Вилли, все гораздо опаснее, чем ты можешь себе представить, — у фрау фон Шеффер на глазах навернулись слезы. Она протянула вместе с перстнем потертый кожаный ежедневник с золотым замочком-застежкой и отошла к окну. — Здесь дневник твоего отца. Перед смертью он принес его моему мужу в издательство и попросил распорядиться по своему усмотрению. Ханс не хотел печатать при жизни и велел издать после его смерти, если придет время. Но мой муж тоже не смог, не дождался лучших времен. Здесь подробные заметки о России, о жизни Ханса с твоей мамой… В этой ужасной, бескрайней российской степи… Ну и да, о московских интригах, а точнее — чистках. Ты же знаешь, это были сложные годы и у нас в Германии тоже. К тому же от дружбы твоего благородного отца с этим безродным выскочкой Генрихом Гетцем я никогда не была в восторге. И он так подло использовал его в темную, для своих грязных целей…
— Так уж и в темную..
— Тш-тш, тише-тише со своими дурацкими шуточками, Вилли. После войны на нас еще долго косо поглядывали соседи из-за этого Гетца и его друзей из Гелена. Возьми дневник с собой. Тем более сейчас, когда ты едешь в Россию…
— Ну фрау Шеффер, полно вам.. Да и причем тут этот Гетц, он тоже уже, наверное… Да и какие сейчас времена. Пе-рэ-строй-ка… и Глас-ность. В России сейчас все по другому, — Вилли поймал строгий взгляд тётушки Шеффер и как послушный мальч