Джулия. Следуя правилам. В наши дни

Многие месяцы мама твердила мне, что в Эшвилле устраивать свадьбу в апреле рискованно. «Джулия, и снегопад может случиться», – снова и снова напоминала мне она.

Но сейчас, когда я стояла у кирпичной дорожки, что вела к зимнему саду в поместье Билтмор, и охваченная благоговением, с восхищением любовалась оранжево-желтым полем тюльпанов, тянувших свои головки к солнцу, мне казалось, что никакого снега и быть не может. Перед сооружением из кирпича и стекла стоял длинный стол под сводом из гирлянд роз, гортензий и, разумеется, тюльпанов.

– Идеально, – шепотом выдохнула в это священное безмолвие моя лучшая подруга Сара, которой была отведена роль одной из свидетельниц на моей свадьбе. В ответ я лишь кивнула, чтобы не нарушать тишину, продлить мгновение этого божественного покоя.

Сара взяла меня под руку.

– Готова?

Я машинально кивнула. А в каком, собственно, смысле? Разве к этому можно быть готовой? Бракосочетание еще только завтра, но свадебная неделя уже стартовала. Начало ей положил сегодняшний девичник. Пока мой суженый, Хейз, вместе с друзьями стреляет по тарелочкам, пьет бурбон и предается всем прочим развлечениям, как полагается жениху и его шаферам накануне свадьбы, я буду здесь потягивать шампанское и есть сэндвичи в компании мамы, подружек невесты, моей тети и женщин из семьи Хейза, включая его мать. Отношения между ними сложные, отчего и мое отношение к этому мероприятию неоднозначное. Однако мои сомнения по данному поводу помогла развеять женщина, которой я обязана великолепием этого дня: моя бабушка, Барбара.

Может, человек и не способен повлиять на погоду – в конце концов, никто не властен над силами природы, – но бабушка была из тех женщин, которые, очевидно, могли устроить даже ясный безоблачный день. Вместе с моей тетей Элис, занимавшейся организацией свадьбы, она подобрала коричневые стулья «Кьявари»[1], что сейчас стояли вокруг стола, провела бессчетное число встреч с флористом, до мельчайших подробностей обговорила меню для нынешнего обеда, и, ко всему прочему, каким-то образом добилась, чтобы день выдался теплым и солнечным, наполненным благоуханием восхитительных тюльпанов. Потому что это был мой день. Пусть ей и не очень нравился мой жених.

Бабушка открыто свое мнение никогда не выражала. Но я чувствовала, что она не одобряет мой выбор. Знала это.

Мама, напротив…

– Это здесь! Здесь! – пропела она у меня за спиной. Обернувшись, я увидела, что мама идет по тропинке со своей сестрой-двойняшкой.

– А мы-то надеялись, что придем сюда на часок пораньше, выпьем без никого по бокалу шампанского. Облом, – тихо произнесла Сара.

– Зато мама сама выглядит как бокал шампанского, – заметила я.

Она нарядилась в элегантное облегающее платье цвета шампанского, подпоясанное тоненьким ремешком, и изящные желтовато-коричневые туфли-лодочки. На тете Элис было до жути схожее платье голубого цвета, но с палантином. Эти туалеты на маме с тетей воочию я видела впервые, зато за последние месяцы мне про них все уши прожужжали.

– Обе выглядят роскошно, – похвалила Сара. – И в одном стиле. – Они сделали одинаковые прически, только мамины волосы были гораздо светлее, почти белокурые. А Элис все еще героически пыталась имитировать темный цвет, хотя ей приходилось постоянно бороться с сединой.

– Я тебе говорила про «ПауэрПойнт»? – спросила я.

Сара наморщила лоб, из чего я заключила, что она об этом не слышала.

– Бабушка брала уроки по освоению планшетов в гериатрическом центре, чтобы оказывать более действенную помощь в организации свадьбы. Всех в семье заставила прислать ей фотографии своих туалетов – в комплекте с обувью, аксессуарами и сумочками – на каждое мероприятие. Потом подготовила презентацию и разослала всем в качестве памятки. Скажем так, – добавила я, наблюдая за приближением мамы, – некоторые из первых вариантов ансамблей, что мы отправили бабушке, не прошли проверку.

Сара прыснула со смеху. Когда дело касалось семейных торжеств, бабушка ничего не оставляла на волю случая.

Улыбаясь, мама обняла и поцеловала Сару и меня.

– Нет, нет, – подхватила мою мысль мама и, передразнивая бабушку, отчеканила: – Это не запреты. Просто коррективы.

Элис взяла меня под руку.

– Ну что, пожалуй, мы справились. Здесь все готово. Мы все в подобающих туалетах. И снега нет.

– А если б даже шел? Какие проблемы? – полюбопытствовала я.

– А доставка продуктов? Это был бы сущий кошмар, – ответила тетя Элис.

– Но где же бабушка? – спросила я, наконец-то заметив ее отсутствие. На этот обед мы все собирались в эшвиллском домике, что расположен в горах, в коттедже, которым ее семья владела на протяжении многих поколений, и я предположила, что бабушка отправится сюда с мамой и тетей Элис, поскольку мы с Сарой уехали раньше.

В ту же секунду откуда-то сзади донесся ее голос:

– Девочки, давайте сюда, живо! Вы должны это видеть! – Одна из дверей зимнего сада распахнулась, и моему взору явилась бабушка во весь свой полный рост – пять футов два дюйма[2]. Синий трикотажный костюм, маленькая шляпка, туфли-лодочки на маленькой шпильке. Она замахала рукой, подзывая нас, да еще с таким видом, будто это поместье принадлежало ей. Мы поспешили на ее зов.

Мне сказали, что торжественный обед будет проходить под открытым небом, в саду – для моей мамы, страшившейся снегопада, еще один повод поддаться панике. Но, переступив порог зимнего сада, я поняла, что это не совсем так. В окружении пальм, гортензий и орхидей, среди которых порхали райские птицы и – что самое удивительное – сотни бабочек, стоял маленький столик, а на нем – ведерко с откупоренной бутылкой шампанского и пять бокалов. В мгновение ока бабушка принялась разливать шампанское, вручая каждой из нас по бокалу.

– Я подумала, что мы должны поздравить нашу девочку до того, как сядем обедать в саду, – объяснила она.

Я улыбнулась, обводя взглядом четырех своих самых любимых женщин. Порой мама сводила меня с ума, но я ее обожала. С тетей Элис они вечно то собачились по пустякам, то души друг в друге не чаяли, но обе мне всегда подставляли плечо. И Сара за меня стояла горой. С самого детства, с тех пор, как нам было по пять лет и она заступилась за меня, защитив от несправедливых обвинений в том, что я болтаю на уроке. Никого не удивило, что она стала государственным защитником. Ну и, конечно, бабушка. Образец стойкости, мужества и – как и любая замечательная бабушка – мудрости. Я черпаю у нее вдохновение каждый божий день.

– За мою умницу и красавицу Джулию, – произнесла она тост, поднимая бокал. – Тебе всегда было предначертано завоевать мир. Будь счастлива, родная моя.

Все радостно подняли бокалы, чокнулись. А я почувствовала, как меня охватывает знакомая паника. Неужели я выйду замуж? Завтра? За Хейза? И, пожалуй, самый важный вопрос: а нужно ли?

Следуй правилам, стала твердить я себе. Следуй правилам. Остальные, возможно, искренне пили за мою свадьбу, но бабушка устроила мне проверку. Спрашивала меня, почему я внезапно изменила себе, отказалась от той жизни, о какой всегда мечтала. Я приосанилась, отвела назад плечи, убеждая себя, что это мое решение. Мое будущее – это Хейз и наша семья, которую мы с ним создадим. Остальное образуется само собой.

В сад бабочек начали прибывать мои подруги. Откуда ни возьмись, появился мужчина в черно-белой униформе. Он стал разносить гостям шампанское. Надо же, сколько женщин пришли поддержать меня, мое решение сочетаться браком с любимым мужчиной! Значит, зря я извожу себя сомнениями. Глупости все это. Каждая девушка нервничает перед свадьбой. Разве нет?

Подняв глаза к потолку, я рассматривала десятки стеклянных панелей – ручной работы, не иначе, – которые образовывали крышу этого исторического здания. Интересно, что бы я чувствовала, разрабатывая чертежи массивных арочных окон, вставленных в обрамление этой чудесной кирпичной кладки? Осознав, что я завидую архитекторам, жившим более века назад, я невольно задалась вопросом: правильно ли я поступила, что отказалась от карьеры своей мечты? Я опустила глаза и заметила, что на ободок моего бокала села бабочка. Сара щелкнула фотокамерой в телефоне, выводя меня из раздумий. Бабушка постучала вилкой по бокалу.

– Дамы, прошу внимания. Сначала небольшой сюрприз, ну а потом уже за стол.

Гости взволнованно загудели. Я придвинулась ближе к бабушке и шепотом, чтобы не спугнуть бабочку, спросила:

– Мы пьем шампанское в зимнем саду. Чем не сюрприз?

– Джули, сюрпризов много не бывает. И в жизни, и уж тем более на торжественных приемах. – Бабушка вскинула брови. – Именно сюрпризы направляют нас на жизненном пути.

Словно услышав ее, баб очка-данаида на моем бокале расправила свои оранжево-черные крылышки и упорхнула в орхидеи, где ей было самое место.

В дверях появилась женщина лет пятидесяти пяти в черно-белой униформе экскурсовода Билтмора. В руках она держала стопку книг.

– Позвольте представить вам одного из замечательных гидов Билтмора, – во всеуслышание объявила бабушка. – Она проведет для нас экскурсию по зимнему саду и парку. А в честь свадьбы Джулии мы получим особый подарок. С помощью персонала Билтмора для каждой из присутствующих мы сделали фотоальбом, в котором собраны снимки со свадьбы Корнелии Вандербильт.

– Бабушка! – Я схватилась за грудь. – Не может быть! – Вместе с бабушкой я с детства периодически посещала Билтмор, бывала здесь много раз, и за годы взросления прониклась очарованием здания. Еще больше меня завораживала личность Корнелии Вандербильт – сначала девочки, потом – женщины, – которая выросла и жила здесь. Я знала, что она была первой невестой в Билтморе, но не припоминала, чтобы когда-либо видела фотографии с ее свадьбы. Экскурсовод вручила мне альбом, и сердце мое затрепетало от благодарности. Бабушка была такой чуткой и заботливой.

– Помнишь, как я впервые привела тебя сюда? – спросила она. – Тебе тогда было всего шесть лет, и архитектурные изыски Билтмора вызвали у тебя не меньший восторг, чем кондитерская.

– Ты – лучшая бабушка на свете, – рассмеялась я. – Дарила мне билет сюда каждый год на мой день рождения.

– А другие дети любят Диснейленд.

– Билтмор для меня и был Диснейлендом, – улыбнулась я.

Бабушка обвила меня рукой за талию и привлекла к себе.

– Хорошо, что у нас появится еще одно воспоминание о Билтморе, что это место, которое мы всегда очень любили, станет частью самого особенного уик-энда в твоей жизни.

Я открыла фотоальбом на первой странице, и бабушка радостно захлопала в ладоши при виде фото Корнелии Вандербильт, стоящей у подножия парадной лестницы в Билтморе. На ней изысканный атласный туалет, в руках – букет орхидей и лилий.

– Взгляните на первый снимок в ваших фотоальбомах, – с улыбкой обратилась к нам экскурсовод. – Вы видите, что фата Корнелии украшена бельгийским игольным кружевом. – Я присмотрелась. Мы с бабушкой склонились над снимком и охнули в унисон.

– Вот уж и впрямь вещь, достойная восхищения, правда, дамы? – спросила экскурсовод.

У меня бешено заколотилось сердце. Ну что за глупости! Я просто чрезмерно взвинчена из-за свадьбы, взволнована сегодняшним обедом. С другой стороны…

– Вот это да! – восхитилась Сара, глядя через мое плечо. – Невероятно!

– Не то слово, – отозвалась я. – Свадебный туалет Корнелии где-нибудь экспонируется? – поинтересовалась я у гида.

Женщина удрученно покачала головой.

– Платье безвозвратно утрачено, равно как и фамильная реликвия – фата, в которой выходили замуж Корнелия Вандербильт, ее мать Эдит, а также сестры Эдит и ее мама. Их местонахождение для всех остается загадкой. Но команда мастеров из Лондона по фотографиям не без труда воссоздала до мельчайших деталей свадебный туалет Корнелии. Он войдет в экспозицию выставки «Романтика моды», которая скоро откроется здесь, в Билтморе.

– Джули! – вскричала Сара. – Мы непременно должны ее посетить!

Я перехватила взгляд бабушки. Она наверняка тоже заметила.

– Бабушка?

– Что? – Ее лицо оставалось непроницаемым.

– Просто… – тихо заговорила я, отвернувшись от экскурсовода, – тебе не кажется, что эта фата похожа на нашу?

– Пожалуй, – вмешалась в наш разговор Сара.

– О, Джули, – улыбнулась бабушка, – думаю, твоя любовь к Билтмору просто сводит тебя с ума. – Она посмотрела на фото. – А что плохого в том, что в твой особенный день на тебе будет нечто столь же великолепное, как фамильная фата Вандербильтов?

Я пытливо всматривалась в ее лицо, но она лишь улыбалась.

– Итак, дамы! – громко произнесла тетя Элис. – Пришла пора чествовать нашу очаровательную невесту!

Я рассмеялась. Мои подруги, с бокалами в руках, окружили меня и повели к столу.

Я снова взглянула на фото Корнелии. Фата на ней была точь-в-точь как моя. Впрочем, мы ведь находились в Билтморе, где я прежде подолгу мечтала о том, как обрету свое счастье. И сегодня был канун моей свадьбы. Возможно, бабушка права: моя одержимость Вандербильтами в конце концов свела меня с ума.

Эдит. Торжественно клянусь. 2 июня 1898 г.

Каждая невеста хочет, чтобы в день свадьбы рядом с ней была ее мать. Странное желание, если учесть, что твоей матери уже пятнадцать лет как нет в живых, думала Эдит Стайвезант Дрессер в последние минуты перед тем, как должна была решиться ее судьба и ей предстояло взять новую фамилию. И все равно, когда сестра закрепила на ее голове фату – фамильную драгоценность из игольного кружева, – она невольно пожалела, что не мама помогла ей надеть атласное платье с воротником-стойкой, сшитым ее любимым французским модельером. Платье, достойное принцессы. Платье, достойное знатной наследницы. Платье, достойное носительницы фамилии Вандербильт.

– Ты обворожительна, – сказала Полина. – И будешь очень счастлива, – добавила она, сжимая обе руки сестры. Сьюзан и Натали с восхищением смотрели на невесту.

Эдит обернулась, глядя на шлейф, отороченный точно таким кружевом, какое было на свадебном платье бабушки. Как написала газета «Нью-Йорк джорнал»: «У вас есть кружево – замечательно. У вас есть предки – еще лучше. Но, если у вас есть и кружево и предки, это превосходно».

Однако предки есть у всех. Пусть и не такие влиятельные, могущественные, родовитые, как у нее. И почему в глазах общества фамилия имеет столь важное значение? Впрочем, это и к лучшему, рассудила Эдит. Если б не ее фамилия, вряд ли бы она стояла сейчас здесь, раз и навсегда кладя конец финансовым затруднениям последних лет.

Мама посоветовала бы не изводить себя тревогами, сказала бы, что ее происхождение дает ей огромные преимущества. А она за свои двадцать пять лет достаточно намучилась, подумала Эдит.

– Помнишь, как мы в детстве примеряли эту фату? – спросила Полина с мечтательностью в лучистых глазах: она всегда была романтичной натурой.

– И мама говорила, что когда-нибудь мы все найдем себе чудесных мужей, – таких, как папа, – ответила за Эдит Натали. – Что эта фата принесет нам счастье.

Эдит улыбнулась. К своей огромной радости, она прекрасно помнила, как мама нежными белыми руками закрепляла фату на головках дочерей и в восторге хлопала в ладоши.

– Да, счастливое было время, – произнесла Эдит и, помолчав, добавила: – Правда, те деньки почти стерлись из памяти. – Сердце сжалось от пронизывающей душевной муки. Родители оставили ее сиротой, когда ей было всего десять лет.

Сьюзан, самая старшая и самая серьезная из сестер, поспешила взять ее за руку.

– Я чувствую, что они оберегают нас. А ты?

Эдит кивнула. Она чувствовала влияние родителей на ее жизнь, словно они незримо присутствовали рядом, направляя каждый ее шаг.

– Я верю, что они одобрили бы мое бракосочетание с Джорджем.

Не потому, что она любила его: любовь – это блажь. Изысканное общество гудело, обсуждая истинные мотивы их союза: ей нужны деньги, чтобы и впредь вести привычный для нее образ жизни; он стремился связать себя прочными узами с аристократическим родом, чтобы утвердиться в высшем свете. Так устроен мир. Эдит убеждала себя, что родители приветствовали бы ее решение. Надеялась, что мама с папой ее бы поняли. А сестры, которые всегда были ей поддержкой и опорой, поощряли каждый ее шаг на избранном ею пути. Бабушка, умирая, оставила письмо, в котором напоминала им, что дом, в котором царят дружба и единство, никогда не рухнет. За последние пятнадцать лет на их долю выпало немало испытаний и невзгод, но Эдит и ее сестры всегда грудью стояли друг за друга, незыблемые как гора.

И теперь, здесь, сегодня, они будут праздновать победу.

Эдит смотрела в зеркале на свои опущенные плечи. Злополучная привычка сутулиться выработалась у нее с годами, потому как она всегда хотела казаться ниже своих шести футов[3]: женщинам полагалось быть изящными статуэтками, – во всяком случае, так считала Эдит. Частенько она сожалела, что природа не наградила ее более миниатюрными формами.

– Спину держи прямо, – велела ей Полина. Отводя назад плечи сестры, она и сама приосанилась. – Ты должна гордиться собой. Джордж Вандербильт выбрал тебя, во всей твоей великолепной красе.

Склонность Полины к выспренности порой доходила до смешного. Но, возможно, сейчас она была права. В свете Эдит постоянно расточали комплименты, восхищаясь ее манерой держаться, ее элегантностью и красотой. Не могли же все ошибаться. Нет, конечно. Эдит по очереди поцеловала сестер, готовых отправиться в церковь. Затем выпрямилась во весь свой немалый рост и приняла величественную горделивую позу.

Входя в Американскую церковь святой Троицы в своем любимом Париже, она и вовсе натянулась как струна, отчего казалась еще выше. На церемонию бракосочетания из Нью-Йорка приехали все Вандербильты. И через несколько минут Эдит войдет в их семью.

– Готова? – спросил ее брат Лерой, выводя Эдит из раздумий.

Она улыбнулась. После смерти родителей Лерою пришлось несладко. Среди детей Дрессеров он был единственным мальчиком, и Эдит догадывалась, что брат оказался в незавидном положении. Но сегодня это был сильный энергичный молодой человек, которому предстояло повести к алтарю сестру.

– Думаю, да, – ответила она. В ее голосе прозвучала уверенность, которой она отнюдь в себе не чувствовала.

– Ну, вообще-то, еще не поздно и передумать, – пошутил Лерой.

– Да нет, теперь уже поздно, – прошептала Эдит, зная наверняка, что она не стала бы отменять свадьбу, даже будь у нее такая возможность.

Замужество – ее единственная миссия, самая важная роль в ее жизни. И сегодня она исполнит свое предназначение. Сделав глубокий вдох, в сопровождении Лероя Эдит ступила в усыпанный цветами проход.

Многие месяцы друзья, совершенно чужие люди, репортеры с любопытством следили за развитием событий, которые должны были увенчаться пышным зрелищем – бракосочетанием Эдит с одним из представителей «четырехсот», как окрестили когорту богатейших семей Америки. Джордж Вандербильт не кичился своей принадлежностью к тому изысканному обществу, тем, что он входит в круг избранных, имеющих доступ в бальную залу миссис Кэролайн Астор[4], куда он даже не заглядывал, что восхищало в нем Эдит. В отличие от своих сестер, Джордж был равнодушен к маскарадам и прочим подобным развлечениям. Не увлекал его и бизнес, которому посвятили себя его отец и братья. Джордж избрал иную стезю: книги, ученость, искусство, дизайн. Свои усилия он сосредоточил на строительстве дома, какого в Соединенных Штатах Америки еще не видывали.

А потом он остановил свой выбор на Эдит, хотя ей было уже двадцать пять лет и в свете ее считали старой девой, а журнал «Форм» написал, что в красоте она заметно уступает своей сестре Полине. Та вышла замуж за священника Джорджа Гренвилла Меррилла, которому выпала честь сочетать браком Эдит и Джорджа, и Эдит, перехватив взгляд зятя, напомнила себе, что Полина – самая очаровательная женщина на свете. За это она не держала зла на сестру.

Поговаривали, что закоренелый холостяк, тридцатипятилетний Вандербильт нацеливался на другую светскую львицу. Но в этот великолепный благоухающий июньский день, когда он ждал невесту у алтаря, к которому вел обрамленный флердоранжами проход, никто не посмел бы это утверждать. Джордж Вашингтон Вандербильт, вне сомнения, отдал предпочтение мисс Эдит Дрессер.

Шествуя с Лероем к алтарю, Эдит поймала взгляд мерцающих глаз Джорджа и прониклась уверенностью, что он будет ей замечательным мужем. Накануне он уже совершил поступок, согревший ей сердце: после гражданской церемонии бракосочетания Джордж счел необходимым сделать пожертвование Восьмому округу на Рю-д’Анжу, где они скрепили свой союз. Эдит особенно покорило то, что он у нее спросил: «Кому мы должны сделать пожертвование, дорогая?».

Мы. Джордж ценил ее мнение. Он уже воспринимал их как единое целое. И когда предложил, чтобы они направили свою помощь сиротам округа, Эдит едва не расплакалась от счастья. Она была тронута до глубины души, поскольку сама рано лишилась родителей, хотя ее сиротство проходило в куда более благополучных условиях, нежели у тех детей, которым они помогали. Эдит мечтала приносить пользу обществу. И Джордж, она поняла, хотел того же. Из-за этого порой оба в своем кругу чувствовали себя белыми воронами. Так что они идеально подходили друг другу. Дом, в котором царят дружба и единство, как завещала ей в своем письме бабушка.

– Ужасно не люблю быть в центре внимания, – тихо сказала Эдит, останавливаясь рядом с Джорджем. – Вон как все на меня смотрят.

– Ты обворожительна, дорогая, – отвечал Джордж, беря Эдит за руку. – Все тобою ослеплены. Подожди, то ли еще будет, когда мою молодую жену увидит Эшвилл. – И Эдит подумалось, что, возможно, ей следовало надеть на свадьбу тиару и колье – рубиново-бриллиантовый гарнитур ювелирного дома «Бушерон», что подарил ей Джордж. Но, потрогав кружево ручной работы, украшавшее ее фату, она решила, что сестры были правы: элегантный свадебный туалет без лишних украшений смотрится гораздо изысканней.

– Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь вместе пред очи Господа, – начал преподобный Меррилл, и Эдит велела себе сосредоточиться на церемонии. Но мысль о том, что после свадьбы она переедет в Эшвилл (Северная Каролина) и поселится в самом величественном, самом роскошном и самом чарующем особняке в США, вызвала трепет во всем теле.

Несмотря на трагическую потерю родителей и беды, свалившиеся на ее семью после их смерти, Эдит удавалось сохранять самообладание и порой даже по-настоящему радоваться жизни. У нее был бойцовский характер. Она никогда не падала духом. Более того, она была из тех женщин, которые умеют обращать в свою пользу любые обстоятельства. Что бы ни уготовила ей жизнь в Северной Каролине, она выживет.

Ну уж нет, решила Эдит. Я буду не просто выживать, а жить с размахом.

– Ты согласна взять в супруги этого мужчину? – спросил муж ее сестры, и у Эдит перехватило дыхание.

– Да.

После того, как Джордж тоже согласился взять ее в жены, Эдит улыбнулась, думая, что по окончании церемонии, до того как уехать в Северную Каролину, они отправятся в менее чуждый для нее город – в Вену. За четыре месяца путешествия по Европе они лучше узнают друг друга, укрепят свой союз, и в свой новый дом она уже въедет с человеком, который будет ей надежным спутником жизни.

Я – Дрессер. Была и буду, думала Эдит, давая брачный обет:

– Я, Эдит, беру в мужья тебя, Джордж. – Несмотря на то, что сегодня я войду в семью Вандербильтов. – Отныне и навсегда. – Стану одной из Вандербильтов. – Торжественно клянусь.

– Итак, что сочетал Господь, того человек да не разлучит, – громогласно заключил преподобный Меррилл.

И Эдит Стайвезант Дрессер стала Эдит Дрессер Вандербильт. Представительница американской аристократии сочеталась браком с сыном одного из богатейших семейств страны.

Служба завершалась чтением молитвы Господней. Эдит улыбалась мужу. Тот улыбался в ответ. Они были связаны неразрывными узами. Что бы ни уготовило будущее, им предстояло быть вместе в радости и в горе, в бедности и богатстве, в болезни и в здравии, присно и во веки веков.

Тогда Эдит и подумать не могла, что для нее «пока смерть не разлучит нас» будет знаменовать лишь новое начало.

Джулия. Сказка с изъяном

Я хотела расспросить бабушку о прекрасной Корнелии Вандербильт, чье фото мы только что видели, но не успела: мама принялась выпроваживать всех из зимнего сада, требуя, чтобы мы шли к столу. Во время свадебного уик-энда самое главное – твердо придерживаться намеченного распорядка, неустанно напоминала мне тетя Элис. А я-то думала, что самое главное – это мое бракосочетание с любимым человеком. Видимо, ошибалась.

Только я собралась выразить протест, указав, что еще не приехала мама Хейза, как та появилась – на высоченных шпильках, в синем облегающем платье, идеально сидевшем на ее фигуре. Мне с ней не часто случалось встречаться, поэтому каждый раз, когда я ее видела, меня поражала красота этой удивительной женщины с рыжевато-каштановыми волосами, каскадом падавшими ей на плечи. Мои мама и тетя тоже имели привлекательную наружность, но Тереза была просто бомба. Бомба, да еще и управляющий высшего ранга.

Она подошла и чмокнула меня в щеку, распространяя вокруг себя свой фирменный аромат, созданный одним из знаменитых парфюмерных домов Франции, где она жила. Тереза была женской копией Хейза. Он унаследовал ее голубые глаза, вплоть до искорок, а также ее послушные мягкие волосы, непринужденный смех и широкую улыбку. В минуты, подобные этой, я порой забывала, пусть даже на мгновение, что отношения между ними напряженные. Забывала, что в тот день, когда я познакомилась с Хейзом – вечером, после футбольного матча между командами наших школ, – его мать бросила свою семью. Во всяком случае, муж и сын отказались поехать вместе с ней.

– Я ужасно рада, что этот день наконец-то наступил, – произнесла Тереза ровным, но довольным тоном. Она выработала в себе навык всем своим видом излучать авторитетное спокойствие, и мне всегда казалось, что я в сравнении с ней просто какой-то сгусток неконтролируемой энергии. – И выглядишь ты весьма эффектно! Я безумно счастлива, что вы с Хейзом наконец-то решили официально оформить свои отношения.

– Дамы, прошу всех занять свои места за столом, – призывала тетя Элис. Судя по ее голосу, она нервничала. Мы уже четыре минуты как должны были сидеть за столом. Позже, я знала, она скажет: «Эта Тереза думает, что, раз ноги у нее растут от ушей, она выше всякого распорядка. Ничего подобного. Распорядок один для всех».

Когда все расселись и официанты принялись разносить салаты, я заметила, что бокалы уже наполнены розовым вином. Пока я переговаривалась с гостями, вокруг меня, вне сомнения, разворачивалась бессловесная битва. Бабушка сердитым взглядом укоряла Элис за то, что вино разлили по бокалам до того, как мы сели за стол. Та, тоже сердитым взглядом, огрызалась: да, она понимает, что это нарушение этикета, но не было другого способа наверстать потерянные драгоценные минуты в ее четко расписанном распорядке, к тому же уже почти полдень. Я словно наяву слышала, как она говорит: «Господи, к двум часам я должна всех выпроводить отсюда, иначе, видит Бог, мы просто не успеем сделать прически и макияж к репетиции, намеченной на пять».

Я улыбнулась, думая об этом. Потом краем глаза заметила в стороне какое-то движение и невольно вскочила со стула. Прости, тетя Элис. По газону шел, в зеленой охотничьей куртке, с ружейным футляром на плече, самый красивый мужчина на свете. Оттого что он все утро ходил в шляпе, волосы его были взлохмачены, наделяя его еще большим обаянием. Он улыбался мне во весь рот, заставляя мое сердце колотится быстрее, даже теперь, после всех наших многочисленных размолвок и примирений. Я была уверена, что все остальные женщины едва не попадали в обморок, когда он заявил:

– Да, знаю, меня здесь быть не должно, но я просто не мог не увидеть мою девочку.

Хейз чмокнул меня в щеку. Все улыбались ему, вытаращив глаза от изумления. Все, кроме тети Элис. Та сверлила его гневным взглядом.

Я собралась было предложить ему пообедать вместе с нами, но тут за столом разразилась какофония телефонных сигналов: дзиньканье, пиканье, жужжание, треньканье. При обычных обстоятельствах я даже не взглянула бы на свой телефон во время обеда, но, увидев встревоженные лица окружающих, инстинктивно схватила свой мобильник. Должно быть, какое-то грозное оповещение. Похитили ребенка. Или погода портится. Мамин кошмар – снегопад!

Хейз тоже достал свой телефон, открыл сообщение, и в его лице отразился ужас. Я разблокировала экран. Это было не предупреждение о перемене погоды. Это была рассылка, с неизвестного номера, всем, кто сидел за столом, а также мужчине, с которым на следующий день я собиралась идти к алтарю. Я запустила полученное видео и за несколько секунд, пока Хейз не выхватил из моей руки телефон, увидела достаточно.

На ум сразу пришли слова бабушки, сказанные некоторое время назад: «Именно сюрпризы направляют нас на жизненном пути».

Охваченная паникой, я посмотрела на Терезу. Вспомнила вечер знакомства с Хейзом, наш первый с ним разговор: в его глазах стояли слезы, и не только из-за разгромного поражения в футбольном матче. В тот вечер, едва я осознала, что его мать бросила единственного сына ради перспективной должности в другой стране, у меня возникло непреодолимое желание взять Хейза под свою опеку. И я всегда старалась быть с ним рядом – несмотря ни на что. Но он, выходит, не испытывал ко мне столь же глубокой привязанности.

Сгорая от позорного унижения, я подняла глаза на Хейза. В голове ощущалась подозрительная легкость; казалось, я вот-вот лишусь чувств. На присланном видео мой жених на какой-то дискотеке страстно обнимался с другой девушкой.

Взгляды всех, кто сидел за столом, были обращены на меня. Первой опомнилась Сара. Она вскочила со своего места, положила руку мне на спину. И я наконец-то пришла в себя. Прикосновение ее руки вернуло меня в реальность. И я со всех ног помчалась прочь, так что она едва за мной поспевала.

– Джулия! Это не то, что ты думаешь! – кричал Хейз, бросаясь за нами следом.

Игнорируя его, я неслась через парк к стоянке. То, что еще недавно воспринималось как волшебный луг тюльпанов, внезапно превратилось в засасывающее болото обреченности.

Наконец я выбежала на асфальт и остановилась, осознав, что понятия не имею, куда податься. За руль садиться мне было нельзя: я выпила слишком много шампанского. Меня нагнал Хейз.

– Не представляю, откуда взялось это видео, – произнес он, тяжело отдуваясь. Я смотрела на него как на чужого. – Это было бог знает когда. Я даже имени ее не помню.

– Бог знает когда? – фыркнула я. – Хейз, мы с тобой встречаемся десять лет! А на этом видео на шестнадцатилетнего подростка ты не тянешь.

– Джули, ты должна мне верить. – Он шагнул ко мне, попытался взять меня за руку. Я ее отдернула. – Я не лгу. Это было очень давно. И всего один раз.

Мое лицо пылало, но не от быстрого бега, а от стыда. Меня не просто унизили. Меня унизили перед женщинами, которые мне дороги. Я хотела убедить их, что у меня будет идеальный брак, счастливая жизнь. Если они в это не могут поверить, на что должна рассчитывать я сама?

– Ты ее недостоин и никогда не был достоин, – прошипела Сара. Только тогда я заметила, что она все еще стоит рядом.

– Сара, будь добра, не могла бы ты оставить нас? – попросил Хейз. – Это наше личное дело.

– Оставить вас? – саркастически переспросила она. – Мм, нет. Оставить вас я не могу. И ты ошибаешься, козел. Это уже не ваше личное дело. Видео выложено в сеть. К ночи его будут обсуждать все кому не лень, даже те, кого мы в глаза не видели. – Я понимала, что Сара права. Такие видео распространяются, как пожар. Сознавать это было больно и горько, ведь я надеялась, что завтрашний день положит начало нашей совместной жизни, пока смерть не разлучит нас.

Хейз снова повернулся ко мне, посмотрел в глаза.

– Джули, ты – любовь всей моей жизни. Я не могу жить без тебя. Клянусь, это видео было сделано много лет назад, и я даже затрудняюсь сказать, откуда оно. Я никогда не стал бы обманывать тебя. Мы с тобой поженимся. Я буду пылинки с тебя сдувать.

Я больше не плакала. Плакал он.

– Не представляю, кому пришло в голову разослать это видео, но этот человек ничего не знает о нас. Джули, прошу тебя, не позволяй какой-то глупости разрушить нашу свадьбу. Ты заслуживаешь счастья. Мы так долго мечтали об этом дне. – Я смотрела ему в глаза и удивлялась, что для меня они такие же, как всегда. Именно это и было основой нашего союза. Окружающие видели в Хейзе невозмутимого собранного красавца. Но только мне он открывал душу, только передо мной обнажал свои шрамы.

– Мы подумаем над тем, что ты сказал, – ответила вместо меня Сара. К нам подходили остальные мои подруги. В этот момент я никого не хотела видеть. Но все же Хейз заслуживал хорошей взбучки.

– Вы не вправе отнимать ее у меня, – вскричал Хейз. – Она – любовь всей моей жизни.

– Возможно, видео было сделано во время очередного вашего расставания, – предположила Эшли, одна из моих университетских подруг и неисправимая оптимистка.

– Что?! – возмутилась Ли, извечная реалистка. – Ты хочешь убедить всех в том, будто мы не знаем, что Хейз обманщик?

– Я не обманщик! – попытался возразить он. Я слышала голос Хейза, но самого его уже не видела: подруги оттеснили его от меня, заслонив собой.

– Джули, меня это беспокоит, – заявила Кэтрин. Можно подумать, что мне от этого стало легче. Хейз наконец-то прорвался через заслон, взял меня за руки, глядя мне в глаза, и затем показал свой телефон.

– Видишь, какое низкое качество съемки? Такое плохое видео можно снять только устаревшим телефоном, а ими уже никто не пользуется. Ясно же, что это давнишнее видео.

Даты на видео не было, место съемки я тоже не узнавала. Это мог быть любой бар в любом городе.

– Детка, это случилось в тот период, когда мы с тобой не встречались. – Мы с ним действительно неоднократно прерывали отношения. Последний раз – буквально несколько месяцев назад: до меня дошли слухи о том, что Хейз завел роман с какой-то девицей из его компании, и я отменила помолвку. И он заставил эту женщину позвонить мне и опровергнуть порочащие его слухи, чем поставил в неловкое положение нас обеих. Я не сразу его простила, но потом… у меня случилась большая неприятность, а Хейз всегда был для меня спасительной гаванью. И мы снова сошлись. Казалось, сам бог велел нам быть вместе.

– Я даже не помню, когда точно это было. В те ужасные периоды размолвок я не жил, а существовал. Все они слились в одно неясное пятно. Но теперь это неважно. Я люблю тебя. У нас с тобой свадьба.

В печали он был так прекрасен. Но нет. Нет. Это мы уже проходили. Не хочу, чтобы он снова разбил мне сердце.

– Мы собирались пожениться, – выдавила я из себя, затем сняла с пальца кольцо, что Хейз подарил мне на обручение, и швырнула ему. Он сумел поймать кольцо. Мне стало грустно. Когда Хейз надел мне на палец то кольцо, я думала, что наконец-то судьба моя свершилась.

Все еще держа кольцо в руке, Хейз нерешительно шагнул ко мне.

– Джули, клянусь, я не изменял тебе, когда мы были вместе. К тому же, это ерунда. Дурацкая интрижка. Я и сам жутко из-за этого переживал, когда отношения между нами снова наладились. А тебе не говорил именно потому, что эта глупость не имеет ровно никакого значения.

– Для меня это не ерунда, – хмуро произнесла я.

– Неужели ты сама ни разу в жизни не ошибалась? – Он помолчал, улыбаясь мне. – Впрочем, что я говорю. Нет, конечно. Ведь ты, Джулия Бакстер – само совершенство.

Хейз привлек меня к себе, и я не сопротивлялась, потому что, да, однажды я тоже оступилась: на одной вечеринке в колледже обнималась с парнем после того, как мы с Хейзом сильно повздорили. Я тогда считала, что между нами все кончено. И все равно… Я тоже один раз согрешила. И для меня та глупость не имела значения. Так что, пожалуй, мы квиты.

Другой внутренний голос указывал мне, что это уже заведенный порядок. Но я его проигнорировала. Как игнорировала многие годы. Игнорировала потому, что у меня никогда не было доказательств. Игнорировала потому, что любила Хейза, его красивое лицо, накрахмаленные рубашки. Мне нравилось, как потрясающе мы вместе смотрелись на фотографиях. Нравилось, что он всегда говорил правильные вещи. Я игнорировала тот свой внутренний голос, потому как еще в шестнадцать лет дала себе слово, что буду заботиться об этом израненном грустном юноше, помогу ему снова стать самим собой, и даже спустя десять лет я не могла нарушить тот свой обет. В январе я проигнорировала свой внутренний голос, потому что впервые возникла необходимость в том, чтобы он помог мне залечить раны. Мне требовалась помощь, и я сочла, что удобнее всего обратиться к Хейзу. Мы много раз пытались разбежаться, но всегда находили дорогу назад друг к другу. Разве это не любовь?

Ну и к тому же сегодня был канун нашей свадьбы. Место ее проведения было оплачено, еда и напитки приготовлены, музыканты практически добрались до отеля. Не было никакой возможности уведомить двести человек гостей о том, что бракосочетание отменяется.

Посему, когда Хейз снова надел мне на палец кольцо, я не встала в позу.

– Дамы, – обратился он к армии моих подруг, – это видео устаревшее, чистой воды провокация. Я сожалею, что оно испортило вам день. Но, пожалуйста, усвойте: Джулии я буду очень хорошим мужем – самым лучшим, самым надежным. – Девушки заулыбались. В лицах их сквозила настороженность, но все же они улыбались.

Хейз поцеловал меня, и я, вдыхая его запах, позволила ему обнять себя.

– Джули, ну что за глупости, – сказал он. – Как ты вообще могла подумать, что я посмею тебя обидеть? Ты ведь знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было.

Я действительно знала его лучше, чем кто-либо другой. И, чувствуя, как тревожно сжимается мое сердце, я осознала, что как раз в этом и крылась проблема.

Хейз был раненой птичкой, моей раненой птичкой, а значит, я была обязана его оберегать, спасать и лечить. В этот момент я поняла, что многие сказки с изъяном начинаются именно так.

Эдит. Леди. 6 марта 1914 г.

Эдит снова подоткнула под мужа красное одеяло. Джордж лежал в своей спальне на Кей-стрит в Вашингтоне.

– Красный – мой любимый цвет, – сонно произнес он. – Цвет, символизирующий могущество.

Покои Джорджа в особняке Билтмор и пышная комната в стиле эпохи Людовика XV, где Эдит произвела на свет их дочь Корнелию, тоже были убраны в красных тонах. В любой другой день Эдит, возможно, согласилась бы с мужем, но сегодня, после ночных кошмаров, красный цвет в ее восприятии слишком уж живо напоминал кровь.

Джордж отложил книгу и похлопал ладонью по постели возле себя.

– Я не могу сесть рядом, – ужаснулась Эдит. – Еще, чего доброго, задену, причиню тебе боль.

– Эди, дорогая, это была обычная аппендэктомия. Операция прошла успешно. Так сказал доктор Финни.

Эдит прекрасно знала, что сказал доктор Финни. Возможно, операция Джорджа вызвала неприятные воспоминания, связанные со смертью ее родителей. И все же она не могла отделаться от беспокойства…

– Я скучаю по Билтмору, – промолвила она, меняя тему разговора.

Джордж кивнул и, морщась, сел в кровати чуть повыше.

– Я тоже. Скорее бы уж вернуться туда. – Улыбаясь, он взял ее за руку, и Эдит наконец-то сдалась. Она осторожно опустилась на кровать подле мужа. – Порой, когда у меня плохое настроение, я вспоминаю, как впервые привез тебя туда.

Эдит улыбнулась. Она могла бы по пальцам пересчитать те дни, которые она помнила до мельчайших подробностей. Те идеальные мгновения счастья, озарившие ее жизнь сразу после свадьбы, навсегда врезались в ее память.

1 октября 1898 г.

Эдит сидела в личном вагоне Джорджа и, охваченная волнением, то и дело теребила перья на вороте своего серого дорожного платья и разглаживала на себе его юбку. Вовсе не потому, что юбка измялась, а из-за того что она нервничала. Дамам не пристало ерзать и суетиться, напомнила себе Эдит. Она объездила весь белый свет, где только не жила, и была уверена, что сумеет адаптироваться на любом новом месте. Даже если ей не понравится Билтмор-Хаус, напомнила себе Эдит, они могут поселиться где-то еще: например, в особняке Джорджа на Пятой авеню или в Бар-Харборе. Если она соскучится по Парижу, Джордж, по природе своей любитель путешествий, наверняка согласится вернуться во Францию. Ей не придется торчать в Билтморе, если она не полюбит тот особняк так, как любит его ее муж.

Эдит взглянула на сидящего рядом Джорджа. Вагон, в котором они ехали, был столь роскошен, что она, пожалуй, могла бы жить прямо в нем, если Билтмор ее не устроит. Но по мере приближения к поместью Джордж приходил все в большее возбуждение.

– Какой там парк. А вид – просто загляденье! – говорил он. – Я купил эти земли из-за горы Фасги. Повелительницы леса.

Во время медового месяца Эдит заметила, что ее муж много читает и его речь напоминает певучую прозу романа. Она вдруг испытала столь мощный прилив любви к нему, что непроизвольно взяла его за руку.

– Мы должны придумать ей имя, – подмигнул он Эдит, сжимая ее ладонь в ответ.

Она покраснела. Пусть это была не совсем подобающая реакция для леди, но Эдит не расстроилась.

– Все-таки дороги судьбы неисповедимы. Удивительно, да? – спросил Джордж, глядя на Эдит с нежностью и восхищением, словно на королевскую драгоценность. – Я и до медового месяца был уверен, что ты – утонченная воспитанная светская дама – будешь идеальной хозяйкой такого дома, как Билтмор, сумеешь организовывать светские приемы, чем я предпочел бы не заниматься. Но, должен признаться, дорогая, что за последние месяцы я сильно к тебе привязался.

Возможно, на нее так подействовали красоты Борромейских островов, открывавшиеся с террасы, или древние сады, что они посетили во время своего заграничного свадебного путешествия, но после четырех месяцев странствий, ступив на борт корабля «Августа Виктория», чтобы вернуться домой вместе с мужем, Эдит уже была предана Джорджу душой и телом. И он, она чувствовала, тоже полюбил ее: Джордж настоял, чтобы они сделали остановки в Леноксе (штат Массачусетс) и в Шелбурне (штат Вермонт), дабы похвастаться своей молодой женой перед сестрами Эмили и Лайлой. Его нынешнее признание подтверждало ее догадку.

– И мои родные тоже от тебя в восторге, – добавил Джордж, вторя ее мыслям.

Эдит просияла от гордости, ведь она старалась им понравиться. Одна из его сестер по секрету поведала Эдит, что они всегда баловали Джорджа и не ждали от него великих свершений. Он не был бизнесменом, как его отец и братья. Его больше привлекали интеллектуальные занятия, что, честно говоря, не находило понимания у мужской половины семейства Вандербильтов. Билтмор и, в особенности немодное место, где он был возведен, служили еще одним примером его несхожести с родственниками.

– Да, магия судьбы, – довольно произнес Джордж.

Магия судьбы? Эдит едва не расхохоталась.

– Ты имеешь в виду нас? – уточнила она.

– Конечно. – Джордж взял жену за руку. – Вспомни: ведь мы случайно оказались на борту «Сент-Пол», а там наши пути пересеклись, и мы поняли, что предназначены друг для друга.

Эдит рассмеялась и шутливым тоном указала:

– По-моему, на «Сент-Поле» были все, кого мы только знаем.

– По крайней мере, именно тебя мои неугомонные сестры приглядели для меня, а это что-то да значит, – с усмешкой парировал Джордж.

Эдит расхохоталась. Сестры Джорджа, как она потом выяснила, знали, что Эдит будет на борту того корабля, и поручили его другу, Уильяму Б. Осгуду Филду, выступить в роли свахи. Если Джордж называет «судьбой» Филда, который так много усилий приложил для создания их союза, что газеты объявили об их помолвке… что ж, тогда это действительно магия.

– Дорогой, не могу не спросить…

Лицо Джорджа озарилось в предвкушении вопроса о Билтморе. Увы, придется его разочаровать, подумала Эдит.

– Мои рождественские подарки были непростительно провокационными?

Они оба прыснули со смеху. После частых «случайных» встреч на борту «Сент-Пола», во время которых Эдит нередко приходилось бороться с морской болезнью, и довольно тесного общения в Париже, где они проводили вместе много времени, Эдит дерзко заявила: если Джордж Вандербильт намерен заполучить ее, то пусть лучше не тянет с предложением руки и сердца. И подарила ему «Камо грядеши» – роман о любви, в которой Джордж, проницательный читатель, не мог не усмотреть сходства с собственной историей любви – точнее потенциальной историей любви – к Эдит. А в дополнение к роману? Брошюрку о долготерпении. Даже Сьюзан, которая не очень-то была рада, что ее сестра связалась с Вандербильтом, сочла поступок Эдит весьма забавным.

– Думаю, они были подобающе провокационными, дочь Богов.

В газетах и журналах как только ее ни величали – лестно и не очень, – в том числе «истинной дочерью Богов». В частности, это именование, придуманное «Вашингтон таймс», Джордж счел настолько подходящим, что сам стал использовать его в качестве прозвища Эдит. И, по ее мнению, оно было куда более приятным, чем высказывания о безденежье самой аристократичной аристократки Америки. Многие месяцы о предстоящей свадьбе одного из Вандербильтов писали больше, чем об Испано-американской войне[5], так что Эдит устала от комментариев в свой адрес: обсуждались ее личные качества и внешность – рост, фигура, черты лица, волосы, – а также воспитание и образование.

Дошло до того, что в один прекрасный день Джордж воскликнул: «Да что ж это такое?! Ты – моя невеста, а не кобыла!».

К Джорджу газеты были добрее, но не намного. Строились предположения относительно того, почему он раньше не женился; казалось, никто не хотел верить в то, что тридцатипятилетний закоренелый холостяк наконец-то решил остепениться.

– Смуглая лошадка, – отвечала Эдит, назвав Джорджа ее любимым прозвищем, которое газеты дали ее мужу, – я безумно рада, что мне удалось привлечь твое внимание.

– Ты его привлекла, и оно принадлежит тебе, – тепло улыбнулся ей Джордж.

Поезд подползал к перрону, и Эдит снова объял нервный трепет.

Вне сомнения, все взгляды были обращены на новоявленную миссис Вандербильт, когда она выходила из вагона с приклеенной улыбкой на лице. Эдит не осуждала местных жителей. Многие годы Джордж – и Билтмор, если уж на то пошло – принадлежали им. А теперь, по крайней мере, отчасти, они стали и ее достоянием. Ей придется доказать обитателям Эшвилла, что она достойна их любви.

Все три мили, что они ехали по изумительно живописной дороге, Эдит пыталась сдерживать возрастающее волнение, слушая Джорджа. Он объяснял, что мистер Фредерик Ло Олмстед, знаменитый ландшафтный архитектор, создавший Центральный парк, спроектировал подступы к особняку таким образом, чтобы у всякого, кто приближался к нему, возникало ощущение, будто сейчас его взору откроется диво дивное. Джордж переживал, что его невеста первый раз увидит Билтмор не летом. Но, на взгляд Эдит, этот октябрьский день был не менее прекрасен.

– Лиственный убор впечатляет, правда? – спросил Джордж, выводя ее из раздумий.

– Ну как тут можно не влюбиться? – отозвалась Эдит, очарованная буйством оранжевых, желтых и янтарных красок вокруг. Осень пылала всеми оттенками огненных цветов, словно приветствуя миссис Вандербильт, как и слуги, которые выстроились вдоль дороги, встречая хозяев.

– Разве я мог не влюбиться? – ответствовал Джордж, многозначительно глядя на нее.

Эдит отвела взгляд, чтобы сдержать прилив крови к лицу, румянцем окрашивавший ее щеки. Воздух полнился благоуханием роз и гвоздик, а также ликующими возгласами нескончаемой череды работников поместья, мимо которых они ехали. Эдит махала и улыбалась всем, охая от восторга при виде прелестных телят джерсийской породы, которых привели с собой доярки, чтобы приветить их новую хозяйку.

– Я запомню по именам всех работников поместья, – уверенно произнесла Эдит.

Джордж вскинул брови.

– Эди, в поместье работает триста человек. Думаю, вполне достаточно будет запомнить по именам хотя бы домашнюю прислугу, коей тоже немало – несколько десятков.

Она покачала головой, улыбаясь мужу.

– Я теперь неотделима от Билтмора. Мы с тобой заодно. И они должны знать, что мы их чтим и уважаем.

Джордж сжал ее колено. Он не сводил глаз с лица жены, словно чего-то ждал.

Но вот они достигли цели своего путешествия, впереди внезапно вырос во всем своем великолепии Билтмор-Хаус, и Эдит ахнула. Ничего подобного она в жизни не видела. На ум сразу пришли забытые слова матери. Она словно наяву услышала ее голос: «Будешь жить в замке в большом-пребольшом поместье». Словно наяву почувствовала невесомую тяжесть фаты на своей голове и цветочный аромат, который источала мама. Выходит, Эдит все-таки стала принцессой.

Листва, радостные восклицания, потрясающий вид на самый большой, самый прекрасный дом во всей Америке схлестнулись в одно мгновение под подковой из цветов с надписью «Добро пожаловать домой».

Добро пожаловать домой, думала Эдит. Домой.

– Эди, ну как тебе, нравится? – спросил Джордж без намека на иронию в голосе.

Она в ответ лишь рассмеялась.

После многих лет мытарств – сначала она потеряла родителей, потом – бабушку, ей приходилось экономить, копить, переезжать с места на место, из одного недорогого фешенебельного жилища в другое – она наконец-то обрела свой дом, и это ей нравилось больше всего.

Эдит повернулась к Джорджу.

– Ты не обидишься, если я скажу, что теперь мне по нраву любое место, где есть ты?

И что самое поразительное, она не кривила душой.

И вот спустя почти шестнадцать лет, живя в совершенно другом особняке, в совершенно другом месте, Эдит по-прежнему чувствовала себя дома только там, где был Джордж. Она не планировала влюбляться в него, но он покорил ее сердце.

– То был волшебный день, Джордж. Один из лучших в моей жизни.

– Знаешь, дорогая, все то время, что я строил Билтмор, мне кажется, я возводил его для тебя. Я думал о тебе и, может, даже о Корнелии. Тогда мы еще не были знакомы, но я хотел, чтобы у тебя было все.

Эдит подавила вздох. В последние годы Билтмор был для них источником постоянных тревог. Несколько раз они едва не потеряли поместье. Эдит, безусловно, была сильной предприимчивой женщиной, но борьба за сохранение Билтмора измотала ее. Однако, когда Эдит закрывала глаза, воображая, как ее дочь резвится на свежем горном воздухе, представляя невозмутимую красоту стен из известняка, просторные гостиные и – особенно – великолепную библиотеку Джорджа, она понимала, что это место заслуживает того, чтобы за него побороться.

– Думаю, если мы продолжим создавать здесь коммерческие предприятия… – Взглянув на бледное осунувшееся лицо мужа, Эдит решила, что этот разговор можно отложить. – Думая о Билтморе, я думаю о тебе, – сказала она. – Билтмор – это твоя плоть и кровь, душа Корнелии, олицетворение всего, что мне дорого. – В редкие минуты, подобные этим, ей удавалось на время отвлечься от тревог и просто радоваться тому, что у нее есть семья – биологическая и та, что она создала в Эшвилле, объединив людей различного рода деятельности и общественного положения.

Джордж улыбнулся Эдит и взял ее за руку.

– Билтмор – мое величайшее творение, не считая нашей дочери. Что бы ни случилось, я знаю, что оставлю в наследство нечто грандиозное, которым будущи