Выбор Оксаны Васякиной

Книга бельгийской режиссерки, которая выросла из дневника ухода за больным родственником. Письмо Акерман болезненное, и эта книга — о молчании. Мать смеётся, но не говорит, а если говорит — то совсем не то, что хочет услышать дочь. И дочь не говорит — она прячется от матери и ее смеха в дальней комнате, чтобы писать. В центре композиции — весёлая еврейская свадьба. В конце истории — попытка найти общий язык.

Поэтическое эссе о жизни и поэзии Эмили Диккенсон. Ключевая метафора — города на бумаге — отсылает к практике первых картографов, которые, защищая свой труд от «пиратов», отмечали на карте местности несуществующий город. На месте же этого города на бумаге — пустошь. Как писать о поэтессе, жизнь которой стала последовательным добровольным заточением в своей комнате?

Сборник эссе исследовательницы блокадных текстов, писательницы и поэтессы, Полины Барсковой. Ольга Берггольц, Евгений Шварц, Николай Тихонов, Геннадий Гор, Наталья Крандиевская и другие: поэты и поэтессы, пережившие Блокаду, уехавшие из блокадного Ленинграда или добровольно оставшиеся там. Для каждого и каждой Блокадный город оказался не только местом смерти и ужаса — но и ресурсом для письма и свободы. Книга Барсковой полна парадоксов.

Нельсон пишет о судебном процессе над новым подозреваемым по делу об убийстве ее тети Джейн, которую нашли мертвой около тридцати лет назад. Перед нами — тру-крайм. Но масштаб зрения и анализа Нельсон таков, что, используя популярную жанровую рамку, она не задает вопрос «Кто убил Джейн». Она пытается понять: возможно ли искупление вины и прощение? Таким образом тру-крайм у Нельсон становится новозаветным высказыванием. След трагедии, произошедшей тридцать лет назад, не смыть и не затереть. Возможно только простить.

В этом сборнике литературоведческих статей — работы Савкиной за последние тридцать лет. В книге есть статьи как о женских образах в литературе 19 века, так и о женской литературе рубежа 20 и 21 веков.
Используя феминистскую оптику, Савкина анализирует героинь Толстой, Петрушевской и Василенко, находит эмансипаторный потенциал в романах Улицкой и Достоевского (так-то!), и по мере чтения начинаешь понимать, что «не все так просто».

Читать можно с любого места. Главное — помнить, что Лидия Гинзбург забытая мать русскоязычного автофикшена. Она первой ещё в 30-е годы 20-го века стала испытывать на прочность жанр документальной литературы и осознанно фикционировать собственное «я» в текстах.

За десять лет до начала второй волны американского феминизма несколько женщин одноэтажной Америки получили возможность заниматься творчеством и наукой. Это был университетский эксперимент: женщинам давали мастерскую в Рэдклифе и стипендию, на которую те могли снять жильё и нанять няню для своих детей. Доэрти пишет о двух участницах этого эксперимента — поэтессах Энн Секстон и Максин Кумин — и рассказывает о том, что действительно случится, если женщина получит «свою комнату». Энн Секстон, к слову, потратила стипендию на строительство бассейна.

В названии этого сборника уже все есть. Новокрещёные славяне не подчиняются христианской морали, матери и дочери в дворянских семьях конкурируют на рынках невест, сексуальная революция двадцатых годов не приносит удовлетворения и свободы. Книга, из которой можно многое узнать о себе и истории собственного тела.

Роман искусствоведки и историка культуры Ольги Медведковой, написанный во время ковидного карантина во Франции. Когда ученая не может выйти из дома в архив, она обращается к собственному семейному архиву и пишет о собственном имени. Ее имя — это политическая история XX века, история трагическая и одновременно удивительная. Эта книга — ироничное, нежное повествование о семье писательницы, в конце которой, как пишет Медведкова «любовь победила историю».

Одинокая тридцатилетняя женщина приезжает в дом своей сестры, чтобы рассказать, что решила заморозить яйцеклетки. Но до неё никому не будет дела — потому что одинокая женщина кажется неполноценной на фоне брака и забот сестры. У неё уже забрали семейный домик и все в нем переставили по вкусу сестры. Слушать ее тоже никто не будет. Это маленькая психологическая повесть о месте ненормативной женщины в мире традиционных ценностей.