Оглавление

Эта книга посвящается

моим любимым мужу и сыну.

Вы лучшее, что случилось в моей жизни.

Вы и есть моя жизнь. Вы всегда со мной во сне… и наяву….

«Она: Я тебя люблю! Он: Я знаю!»

(Из личных воспоминаний)

«Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня…

Тяжело мне… замирают ноги…

Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею —

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?»

(Ф.И.Тютчев)

Пролог

Это было как наваждение, как удар молнии без молнии и раската грома. Он был влюблен! Влюблен впервые и это чувство не столько радовало его, сколько огорчало. Оно ему было в тягость. Он хотел ее, и каждый раз, видя ее, он ощущал нестерпимый жар в груди — это должно было произойти. Он ни на минуту не мог перестать о ней думать. Сидя за компьютером, проводя совещания, заказывая кофе, стоя под душем, он думал, как будет обладать ею. Он вторую неделю ежедневно, кроме выходных, после полудня приходит в это кафе и садится за один и тот же столик. Официантки уже приметили его и, когда он входит, ласково улыбаются и устремляются к нему с охапкой газет и журналов. Он приходил, заказывал кофе и сидел иногда по часу и более, а затем вдруг вскакивал и быстро уходил. Были дни, когда он уходил с разочарованием на лице и после долго не мог успокоиться. Такой день тогда превращался в пытку.

Все дни, после встречи с ней, он не мог работать, и, когда наступал новый день, не мог дождаться часа, чтобы снова явиться сюда. Он ждал ее, и когда она входила, не мог оторвать от нее взгляд. В тот вечер ее обаяние было таким сокрушительным, что у него перехватывало дыхание. От постоянных мыслей о ней и нахлынувших чувств голова у него кружилась. Вот уж действительно — он терял голову. Он еще никогда не испытывал ничего подобного ни к одной женщине. Вот женщина, о которой он мечтал, и она станет его! Ее отстраненность, ее сопротивление просто ошеломляли его, и теперь он хотел испытать то облегчение, которое приходит лишь вместе c оргазмом и, наконец, удовлетворить уже несколько недель мучившее его желание.

Она приходила, как правило, одна, но иногда ей компанию составляли двое парней: один высокий, рыжий постоянно много говорил, смеялся и размахивал руками, другой ниже ростом, крепкий молчун, с восхищением смотревший на нее, и ласково улыбался. Они пили кофе, заказывали салаты и весело говорили. Он завидовал им, они могли сидеть рядом с ней, чувствовать ее запах, слышать ее волшебный голос. Настоящим праздником было, когда она приходила одна. Вот и сейчас он ждал ее уже целый час и, по гулким ударам сердца и учащенному пульсу, понял, что она вошла.

Сегодня она была одна и, сев за столик, закинула ногу на ногу. Прямая юбка натянулась на бедрах, открывая округлые коленки. В тот вечер его нога касалась одного из них. От воспоминания он проглотил ком в горле, и спустя мгновение почувствовал запах ее духов — легкий, нежный бриз моря, цитрусовых плодов, еловых веток. Взгляд опустился ниже — к изящным лодыжкам. Он поймал себя на том, что, не отрываясь, смотрит на тихо покачивающуюся изящную ножку в туфельке на каблучке, почувствовал, как у него снова перехватило дыхание. Он хотел ее, хотел настолько сильно, что закружилась голова. Это было настолько сокрушительно, что он на миг закрыл глаза. Чтобы женщина, — пусть даже красивая — сидящая в кафе, настолько могла возбудить его — это было для него необычно. Эффект был настолько сокрушительным, что он вдруг подумал: «Если бы я мог добиться ее, я был бы счастливейшим из мужчин».

Это было похоже на провокацию. Понимала ли она это? Похоже, что нет, ибо проделывала это явно непроизвольно и с природным изяществом. Солнечный луч проник через окно кафе, осветив ее прекрасную фигуру, затем стал играть на блестящих каштановых волосах и искриться в ее сине-зеленых глазах, покрытых черными ресницами. Подошла официантка и ножка опустилась, заняв свое место рядом со столь же красивой, другой. Он улыбнулся и опустил голову, чтобы она не заметила, что за ней наблюдают. Сделав заказ, она обвела взглядом, посетителей кафе. От неожиданности он дернулся, но ее взгляд, пробежав по нему, даже на миг не остановился. Она не узнала его или сделала вид, что не узнала.

Выпив кофе, она поднялась и направилась к выходу из кафе с уверенным видом человека прекрасно знающего, куда ему идти и что ему делать. Он снова и снова смотрел на нее, пока она пересекала кафе, направляясь к выходу. Стройная шатенка со стрижкой легким шагом удалялась от него. Сегодня она была одна, и он бросился за ней. В светлой шелковой блузке, заправленной в светло-серую узкую юбку, в бежевых туфельках, она в лучах солнца двигалась легкой походкой, с высоко поднятой головой, не глядя по сторонам. Она явно чувствовала легкость в своем стройном красивом теле, настолько все в ней говорило об этом: легкие красивые движения бедер, всплеск прядей волос при повороте головы, движение рук и походка балерины. Она шла легко, словно на цыпочках, а ведь на ней были туфли на каблуках.

Сегодня — так же, как и вчера, как три недели назад в вечер их встречи, у него колотится сердце. Судя по всему, она не догадывалась, что он идет за ней, или делала вид, что не заметила его. А он знал, что снова придет завтра…. А потом? Что делать ему потом?

Глава 1

Голова раскалывалась. Снова мигрень! Боль невыносима, но она с трудом заставила открыть глаза. Был день. Это она поняла по яркому солнечному свету, бьющему из окна и заполнившему всю комнату. Комната незнакомая, но уютная и ей здесь спокойно, вот только страшно болит голова. Она лежит на маленьком диванчике — такой покупают, когда ребенок подрастает и кроватка ему уже мала — машинально отмечает она, поджав к себе ноги и обхватив голову руками. Такая страшная головная боль, как наказание божье. Она наваливается вдруг страшным зверем, затаскивает в темноту, укладывает в постель или на любую иную подстилку, чтобы только положить голову и заставляет закрыть глаза, чтобы не видеть света, солнца. И ждать, ждать, когда безжалостный зверь, насладившись твоей болью и страданием, покинет тебя.

Она с трудом обвела взглядом комнату. Нет, она здесь никогда не была. К ней наклоняется личико красивого русоволосого малыша со стрижкой «пажа», с пухлыми губками, которые она уже где-то видела и даже помнила их вкус, родным и таким знакомым запахом, большими синими глазами, глазами, которые она видит каждый день в зеркале. Где она? Почему здесь прелестный мальчик? Его теплые маленькие ручки накрывают ее зеленым детским одеяльцем, и ей становится хорошо и уютно. Боль отступает. «Таким, наверное, бывает счастье», — успевает подумать она и видение исчезает.

Остатки сна мешались с явью, и ей было трудно понять, где она находится. Покачав головой, она поднимает ее от подушки и понимает, что это только сон, закрывает быстро глаза в надежде снова вернуться туда, в свой сон, к милому мальчику, к тому, что еще не испытывала в своей жизни, но очень хочет испытать. Пытается снова и снова проникнуть туда, в тот солнечный день, чтобы продлить чудесные мгновения, но сон ускользает, и вернуть его невозможно, слезы обиды потоком скатываются по ее лицу, заливая уши, рот…

Ей снова приснился чудо сон, часто повторяющийся уже в течение года. Снился он особенно в те ночи, когда тяжелым покрывалом накрывала мигрень. Малыш приходит к ней, чтобы спасти от мучительной боли и та отступает.

Рядом зашевелился Кирилл, протянул руку, обнял ее за талию, властно притянул к себе и крепко прижал к своему телу. Его губы нашли ее шею, и она почувствовала нежный поцелуй. Она погладила его сильную руку, закрыла глаза, вбирая его тепло и запах. Они вместе вот уже четыре года, а она до сих пор, просыпаясь, каждое утро отказывалась поверить, что рядом, обнимая ее, спит самоуверенный, умный и неотразимый мужчина. Было еще раннее утро, и она снова заснула, но, заснув, попадает в другой сон, где дорогой ее сердцу мужчина плетет венок из незабудок. Нет, это не Кирилл, а тот другой… Она его узнает и тут же протягивает к нему руки. Она любит его, она желает его…. Все вокруг одеты торжественно и, когда он надевает ей на руку венок, оказывается, что тот из алых роз. А где незабудки? Должны быть незабудки, он их обещал, и она ждала их. Руке больно, очень больно и она пытается его снять, но не может. Шипы впились в кожу. Она пытается отыскать того, кто надел ей венок и попросить снять его, но в комнате уже никого нет. Она совсем одна и тогда, сорвав с руки венок, она видит кровь, которая алыми струйками сочится по руке… Больно, очень больно!

Первым всегда вставал Кирилл, но не потому, что не хотел спать, а скорее наоборот, он не любил просыпаться рано, но Таня каждое утро расталкивала его со словами: «Милый пора» и начинала целовать его в закрытые глаза, нос, шею… Если он лежал к ней спиной, поцелуи доставались его лопаткам. Но часто они задерживались в постели дольше, чем это позволяло время, а затем неслись, как угорелые, в свои офисы. Задача Тани заключалась в том, чтобы всеми возможными уловками заставить Кирилла подняться с кровати, надеть спортивную одежду и отправиться на пробежку. Затем наступало ее время: она принимала душ, затем отправлялась в комнату застелить постель, постоять у окна, прикидывая, во что лучше сегодня одеться с учетом погоды и предстоящей работы. Работая в издательском доме, выпускающие великолепные глянцевые альбомы по искусству и журналы по теме живопись, скульптура, театр, фотография, мода; книги об искусстве и авторах произведений искусства, она придерживалась правила, что в любой ситуации должна выглядеть достойно. Встречи, интервью, знакомства с людьми искусства, требовали уважительного к ним отношения, а это во многом определялось, во что ты одет. «Встречают по одежке» — отвечала она тем, кто посмеивался над ее щепетильностью. Сейчас она прокрутила в мыслях программу дня и решила, что может себе позволить сегодня быть «без галстука» — брюки, свитер…. Она любила такие дни. Улыбнувшись и потянувшись, она закрыла глаза и снова представила малыша, которого видела во сне, за тем направилась в ванную.

Сегодня Кирилл бегал не долго. Таня услышала, как открылась входная дверь, и голос Кирилла весело прокричал:

— Я вернулся. Я вернулся навсегда.

— И что это значит? — спросила Таня.

Она все еще была под впечатлением сна. Послышались приближающиеся шаги, дверь комнаты открылась и в нее просунулась голова с взъерошенными и влажными темными волосами. Глаза были хитро прищурены.

— Это значит, что я никуда и никогда не уйду, даже если ты меня прогонишь.

— Да, ну? Звучит, как клятва. Бойся не обдуманных слов, их запомнят и могут предъявить в самый неподходящий момент.

— Я уверен, что у нас с тобой такого момента не случится, — радостно улыбнувшись, парировал Кирилл и его голова скрылась.

— Ну-ну! — Таня покачала головой, улыбнулась и направилась на кухню готовить завтрак. Послышался звук льющейся воды. Кирилл был уже под душем.

Поставив на стол два блюдца, она потянулась за чашками, а из головы не выходил приснившийся сон. Это был мальчик. Она всегда это чувствовала, она это знала на подсознательном уровне, да и одет он был в клетчатую рубашечку, с длинными рукавчиками и застегнутую на все пуговки. Пухлые ручки и сосредоточенное личико с большими синими глазами. Там, во сне, он помогал ей справиться с болью. Она так ясно видела его синие глаза и зеленого цвета одеяльце. Цветной сон. Он всегда был цветным. Чтобы это значило?

В кухню вошел Кирилл и, прислонившись к шкафу, стал завязывать галстук.

— Я сегодня задержусь, а потом мы могли бы с тобой поужинать в ресторане, — предложил он.

Таня промолчала

— Ты что думаешь, Тань?

Она не слышала его, все еще думала о странном сне, который с таким постоянством ей снился.

Кирилл положил руки ей на талию и носом потерся о шею. Выходя из кухни, он снова обратил к ней, но она не прореагировала на его вопрос. Тогда он позвал ее громче, но она снова промолчала. На лице ее блуждала нежная улыбка. «Это значит, что у меня шизофрения», — продолжала улыбаться она своим мыслям. Не дождавшись в ответ ни слова, Кирилл вернулся и тронул ее за плечо. Вздрогнув, она оглянулась и вопросительно посмотрела на него.

— Извини, — сказал он. — Я спрашивал, не поужинать ли нам где-нибудь, чтобы тебе не возиться с готовкой? Но ты, по-видимому, сегодня ночью снова побывала у Федора Михайловича в селе Степанчикове? — Кирилл весело хмыкнул. — И снова у тебя в гостях побывал малыш?

Вопрос о малыше был задан не так весело, как о селе Степанчикове. Таня уже не впервые чувствовала неприятие Кирилла к ее снам. Он сел за стол и подвинул ближе к себе чашку с кофе. Она подняла голову и весело кивнула. Затем в недоумении пожала плечами.

— Это почему же ты так решил? — все еще в раздумье спросила она.

— У тебя всегда такое блаженное выражение, когда приснится этот долгоиграющий сон. Успела, хоть на этот раз, спросить, как его зовут и чей он? — Кирилл нежно погладил ее руку и в ответ получил воздушный поцелуй.

На лице у него была нежная улыбка, но в голосе Таня слышала досаду и легкое раздражение. Человеку, которому практически не снятся сны трудно понять того, кто видит их с регулярным постоянством.

— Это скорее я побывала у него в гостях. Все та же комната, в которой я никогда не была, и мальчик так же красив, но спросить не успела.

— Снова болела голова? — с тревогой в голосе, спросил Кирилл. Сны с малышом, как правило, снились, когда у нее начиналась мигрень. Головные боли Тани волновали его, и он неоднократно просил ее показаться врачу.

— Болела

Она сразу же пожалела, что была столь откровенна: «Голова и правда болела, но зачем об этом говорить Кириллу? Чем он может помочь ей?»

— А сейчас?

— Нет, — солгала она.

— Врешь, — констатировал Кирилл, сверля ее взглядом. — У тебя измученное лицо.

— Очень?

— Что очень? — не понял Кирилл, нахмурив брови.

— Лицо. Очень измученное?

— Не очень, — примирительно ответил он, но тревога в глазах выдавала его.

— Все уже в норме, — подытожила Таня, и всем своим видом давая понять, что больше не хочет об этом говорить.

Она все еще не понимала, что хочет сказать ей Кирилл. Боль в голове мешала ей думать. Выпив таблетку, она ждала, когда мучавшая ее боль утихнет. С трудом подняв голову, Таня внимательно посмотрела на хмурого Кирилла. «Андре Моруа прав, — подумала она, всматриваясь в черты такого родного лица, — «мужчина нередко нравится женщине именно тогда, когда он наиболее сух и беспощадно логичен». Интересно, а женщины им, какие нравятся? Умные? Дерзкие? Веселые? Или такие, как у Моруа? — Таня попыталась вспомнить, а когда вспомнила, обрадовалась. — «Что наивная, почти глупенькая фраза, сказанная женщиной, иной раз внушает мужчине желание»… нет, не так…. Не просто желание. Он написал: «непреодолимое желание поцеловать эти детские уста». Покачав головой и превозмогая головную боль, Таня постаралась радостно улыбнуться. Она хорошо запомнила слова, какими писатель описал такой тип женщин: «наивная, почти глупенькая фраза», «детские уста». Женщина — девочка, одним словом «шаловливая дурочка».

Продолжая улыбаться, она стала гадать, какие женщины нравятся Кириллу, когда услышала его вопрос:

— Я смотрю тебе даже весело? С чего бы? — с иронией спросил Кирилл.

Пожав плечами, Таня промолчала. Удобный жест. Он всегда выручает, когда не знаешь, что сказать или не хочешь ничего сказать. А она не хотела, а может быть боялась своего ответа?

— У тебя лечебные сны, — с усмешкой заметил Кирилл. — В следующий раз спроси, как его зовут и чей он.

Улыбнувшись, Кирилл подумал, что очень привязан к ней. А может, привык? Стал стариться, стало лень бегать по клубам? Но он не чувствовал усталости и, тем более старости, и бегать еще мог бы, но нет желания. Нет желания или ему больше не нужно? А если не нужно, то почему?

— Ты, счастлива?

Вопрос возник вдруг и напугал его самого. Но слова уже были произнесены. Воздух в комнате вибрировал от любви и нежности, снисхождения и уже проходящей обиды.

— Что? Счастлива ли я? — переспросила она. — Странный вопрос.

— Вопрос, как вопрос, — пробурчал Кирилл.

— Почему вдруг он у тебя возник? — встревожилась Таня, внимательно посмотрев в глаза Кирилла.

— Не знаю. Но все же хотел бы услышать ответ, — стоял на своем он.

— Утром, за завтраком? — она нежно улыбнулась, — с тобой рядом скорее да, чем нет. Но все относительно, ты это знаешь лучше меня. И они все цветные.

— Что, цветные?

— Сны все цветные. Глаза у него такие синие и весь он такой прекрасный, как из сказки.

Наверное, счастье иметь такого красивого и ласкового сына, — задумчиво произнесла Таня, словно видела малыша, сидящим за столом.

Кирилл внимательно посмотрел на нее и озабоченно покачал головой.

— Я не об этом.

— Знаю. А я о том и об этом.

— Мало ли что приснится? С моей стороны будет нечестно согласиться, что сон в руку или на руку, как в таких случаях говорят. Ты этому придаешь большое значение. Именно в этом — я твердо уверен. Тебе не следует на этом зацикливаться. Это все сплошная чепуха.

— Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний. Или ты считаешь, что этого со мной не может быть?

— Почему ты так решила.

— Это не я решила. Так решил Зигмунд Фрейд.

— У-у-у. Если сам Фрейд, то я пас. — Кирилл с ухмылкой поднял руки вверх. — Сдаюсь. — Затем задумался и тихо спросил. — Сына? Что это ты вдруг?

От удивления у него красиво выгибаются брови, взгляд полыхнул восхищенным обожанием, а голос звучит нежным баритоном. Таня отвела глаза, внезапно почувствовав неимоверное желание расплакаться, но усилием воли сдерживает слезы, чтобы Кирилл не подумал, что она прибегла к эмоциональному шантажу.

— А почему нет? И потом, это не вдруг. Это просто мысли вслух. Так иногда бывает. Мысли вслух наяву.

Она опустила глаза и замолчала. Ей трудно было говорить. Да и как сказать, что во сне даже чувствовала запах малыша, как ей хотелось прижать его к себе, что хочет иметь детей от него: мальчика с такими синими ласковыми глазами и девочку — с зелеными, как у него.

— Но раньше ты такие мысли вслух не озвучивала. — Кирилл улыбнулся нежной улыбкой.

— Что-то всегда бывает впервые. Вот и у меня они цветные. Правда, не в первые, а скорее постоянно.

— Цветные, что? — спросил Кирилл, поднося чашку ко рту, и тут же сам ответил на свой вопрос, новым вопросом, но теперь он был адресован себе самому:

— Сны, что ли или мысли?

— Ну, да, — подтвердила Таня, — то ли сны, то ли мысли вслух.

— Тебе снятся цветные сны, — задумчиво произнес Кирилл. Это не был вопрос. Он рассуждал вслух. Его уже давно беспокоили сны Тани и ее состояние по утрам после таких сновидений. Ему сны не снились или он их не запоминал.

— В последнее время «сны» у нас излюбленная тема, тебе так не кажется? — со вздохом произнес он. Таня вся сжалась и промолчала. Тема была не простая, учитывая к ней отношение Кирилла.

— А ты знаешь, что об этом думают ученые?

Пару секунд поколебавшись, она решает ответить.

— В каком-то смысле, да, знаю.

Кирилл некоторое время ел молча, затем холодно сказал:

— Так вот. Ученые утверждают…

— …а наши ученые…, — со смехом перебила его Таня и замотала головой.

Но Кирилл не только не ответил на ее смех, но даже не улыбнулся.

— И наши тоже, — сказал он, строго взглянув на нее, а после секундной паузы, снова заговорил: — Ученые, и наши тоже, утверждают, что частые и запоминающиеся цветные сны, это признак особой активности головного мозга.

Но хорошо это или не очень — никто из них еще не сказал. Думаю, что не следует рассказывать остальным.

Таню поразило его настолько серьезное отношение к ее снам. Веселое выражение на ее лице сменилось на скептическое, и Кирилл, заменив это, поднял указательный палец вверх, требуя от нее внимания, при этом добавив: — Типичной, для различных пограничных расстройств.

— Типичной, конечно, типичной…. Знаю, — Таня махнула рукой. Этим она обозначила, что считает такие заключения ученых глупой болтовней. — Я уже давно предполагала, что у меня шизофрения или что-то в этом роде. Ты должен хорошо подумать, с кем связался. Спорим, я могу назвать дату, когда он мне снова приснится?

— Не буду я с тобой спорить. Так-таки шизофрения?

— Угу!

Кирилл изобразил грустное лицо и закивал головой, как бы говоря, что согласен над этим подумать. Он был серьезным, а вот глаза смеялись. Этим приемом он владел мастерски, и, в первое время их знакомства, Таня покупалась на это, но не сейчас. Она восприняла это, как очередную его игру в поддавки и на ее лице появилось выражение полнейшего внимания. Она даже попыталась прогнать смешинку в глазах, но ей это не удалось.

— И еще, — продолжал умничать Кирилл, — чужие и наши ученые, считают, что сознание у таких людей подвергалось какому-то негативному изменению: стрессу, горю, перенапряжению. Тебе же не снятся кошмары? Правда?

Таня пожала плечами и продолжала молча жевать бутерброд. Смешинка в глазах пропала сама собой. После сказанного Кириллом, ей и правда стало не уютно, но она хотела думать, что это просто очередная утренняя шутка Кирилла. Нужно было срочно что-то придумать «этакое», чтобы загнать его в тупик.

— А если бы снились цветные кошмарные сны? — она внимательно смотрела на Кирилла, с трудом сдерживая улыбку. — Ну, алая кровь, свет свечей, ну и другая дребедень. — Кирилл отставил чашку в сторону и уставился на нее. — А еще бред и галлюцинации, острая забывчивость? Тогда что?

Таня рассчитывала на смех Кирилл, но он продолжал молчать, и вопросительно смотреть на нее. Шутка явно не удалась и, хмыкнув, она тихо произнесла:

— Нет. Не нужно так волноваться. Я еще не слышу «голоса» в голове и в моем роду не было сумасшедших. Это все можно проверить. Справку принести? — И тут же не удержалась, чтобы с сарказмом не пошутить: — Но это, возможно, все еще впереди.

— Да неужели, — нахмурив брови, тихо сказал Кирилл и вернулся к своему завтраку. А Таня наоборот, отставив в сторону чашку с блюдцем, стала терзать его вопросами.

— Поскольку ты сведущ в вопросах аномальных проявлений мозга…

— Я? Сведущ? — Кирилл покачал головой и весело взглянул на нее. — Спасибо, милая, что так хорошо думаешь обо мне.

— Я не стану убеждать тебя, что это не так, и твой сарказм тут совсем не уместен. Мы с тобой знаем, что, не смотря на научные институты и потуги ученых всего мира, до настоящего времени это является загадкой человечества, вместе с тем, скажи мне, что-то есть положительное в этих проявлениях, ну хоть чуть-чуть? Они же цветные и это красиво.

Кирилл засмеялся и откинулся на спинку стула.

— А, испугалась?

Она действительно испугалось, но совсем не этого. Она испугалась, что Кирилл отказывается серьезно воспринимать ее сны.

— Мне как раз показалось, что это ты струхнул. Уж больно выразительным стало твое лицо. Но давай, по сути.

— Согласен. По сути, так, по сути. Есть и положительное. Цветные сны могут сниться от положительных эмоций. Это раз.

— Уже хорошо, — Таня изобразила на лице одобрение и полное внимание к сказанному Кириллом. — Будем считать, что это как раз мой случай.

— Цветные сны видят талантливые люди.

— Это два. От этого было бы глупо отказываться, и я буду утверждать, что и это мой случай. — Таня засмеялась, но тут же взяла себя в руки и с умным лицом закивала головой.

— Ты будешь считать? — лукавая улыбка чуть тронула губы Кирилла.

— Буду, — утвердительно кивнула она.

— Ну ладно, считай. Цветные сны, как утверждают, — Таня сделала чуть заметное движение, и Кирилл тут же поднял вверх обе руки, успокаивая ее, — да-да, и наши, и ваши, и те и другие ученые, что их еще видят высокоинтеллектуальные люди. Но, по моему мнению, скорее их могут видеть впечатлительные и эмоциональные люди, такие как ты, и это очень тебе идет.

— Спасибо. Ты очень добр ко мне. А вот куда делся высокий интеллект? Или ты мне в нем отказываешь?

— Ну что ты? Как ты могла такое подумать? Вся беда в том, что его в тебе хоть отбавляй, — в голосе явно слышался сарказм вперемешку со смехом.

Таня поняла, что добилась своего и превратила очень серьезный разговор в утреннюю шутку. Но это было не так. Ей только показалось.

— А, если мы вернемся к нашему разговору о снах, но интеллект тут не причем, если только он влияет на сюжет сновидения.

— Ну, да, — Таня с одобрением закивала головой. — Чем человек больше образован, тем более закручен сценарий сна и в нем больше мудреных событий. Судя по картинам, думаю, именно такие сны снились Дали, да и Пикассо они не миновали. Вот только не знаю, связано ли это у них с образованием, или с чем-то другим. В первые годы их творчества образования им явно не хватало, и картины были реалистичны и понятны всем окружающим, но, по мере развития их таланта и, по-видимому, роста образования, картины стали напоминать цветные иллюстрации кошмарных снов, а иногда даже вполне замысловатых и забавных сюжетов. Это только мое мнение, а мое мнение — это мнение моего «я» и только. Но должна, как на духу, признаться, что мне нравятся картины Дали. Особенно ранний Дали, а Пикассо — нет, совсем нет, ни ранний, ни поздний. Он не мой художник. Я даже отказалась писать о нем статью, боясь быть не объективной, а врать, еще не научилась. Да мне пока и не нужно, слава Богу, есть, кому виртуозно сочинить классные небылицы и найти «восклицательные» слова. Ты, случайно, не знаешь, почему так бывает?

— Что бывает? Тебе нравятся разные художники? Вернее картины разных художников? Случайно, не знаю. Но я знаю, что это у нас все сидит в правом полушарии.

— Ты имеешь в виду сценарий сна? — усмехнулась Таня.

— Именно. А за частоту таких снов отвечает левое полушарие. И если бы ты была левшой, то видела бы сны с продолжением.

Таня громко рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что в другие ночи я могла бы видеть продолжение своего сна? «Сериал» из снов или сонный «сериал»? Забавно.

— Наверное, забавно, но мы с тобой правши и у нас развита больше левая половина мозга, отвечающая за математические способности и логику. Вот поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь. А папа — левша и поэтому он архитектор.

— Не-е-ет. Ты сам себя опроверг. Архитектор — это и зодчий и математик в одном флаконе. Мама у тебя правша, но она отнюдь не математик. И у тебя это не так. Ты все можешь, все умеешь: рисовать, играть на рояле и как играть! У тебя в голове, и слева и справа, все функционирует на полную катушку. Ты — исключение! Раньше тебя бы назвали выродком.

Последние слова Таня произнесла весело смеясь.

— Оп-па! Спасибо. Это называется — напросился, — Кирилл засмеялся, вставая. — Если бы это услышала Юлия, она бы долго смеялась, а потом тебе бы от нее досталось.

— От нее? Мне? Это почему? — смех пропал и по выражению на лице Тани Кирилл видел, что после его упоминания Юлии, она начала злиться. — Тебе так важно ее мнение? — Она пожала плечами и отвернулась. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь собственное мнение, да и мне она не указ.

— Ну вот, опять, — в сердцах буркнул Кирилл, снова садясь за стол. — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я считал, что вы дружите.

— А должна?

«Здесь он прав, — подумала Таня. — Они давно дружат. Я не должна так себя вести».

— Нет. Но раньше вы дружили, у вас были отличные отношения. Разве не так?

— Не так. Совсем не так. — У Тани задрожал голос, но она справилась, и он опять зазвучал ровно и сердито. — Мы никогда не дружили, и у нас никаких отношений не было. Это твое заблуждение. Да, мы работаем в одной конторе, но это не предполагает, что мы должны стать подругами. У меня со всеми коллегами хорошие ровные отношения, но это не значит, что я их впускаю в свою жизнь… нашу жизнь. А она вместе с нами с утра до вечера. Осталось только забраться в нашу постель, что не исключено, если ты не перестанешь ей так доверять.

Она тряхнула головой и замолчала. Теперь уже Кирилл начал злиться.

— Танюш, ты с упорством, достойным лучшего применения пытаешься меня убедить, что Юлия хочет разрушить наши отношения. Но это не так. Не забывай, что это она нас познакомила. — Произнес он с плохо скрываемым недовольством.

— И это тоже не правда, — Таня резко повернулась к нему. — Она не знакомила нас. Все произошло случайно, но я не буду отрицать, что это случилось в ее квартире. Но квартира — это лишь география, место, где абсолютно случайно и вопреки твоей Юлии сошлись в тот вечер наши координаты и ничего больше, а во всем другом она…

— …Тань, довольно! — остановил ее Кирилл, сердито сдвинув брови. Глаза стали колючими. Его недовольство стало принимать форму вполне отчетливой злости. — Мы уже не единожды говорили об этом, а теперь словно ослики ходим по кругу. Я не хочу и не буду с тобой спорить. Ты умная, замечательная, но по этому вопросу глубоко ошибаешься. Я не знаю с чем это связано. Неужели ревность? То это…

Таня закатила глаза, вздохнув, и Кирилл не стал заканчивать фразы, поняв, насколько она нелепа.

— Согласна. Здесь нет темы для спора. Все предельно ясно и уже давно, — пробурчала она обижено. Кирилл снова не слышит ее и у нее совсем опустились руки. — Да я, в общем–то, и не спорю,… надоело, устала….

— Вот и отлично, — примирительно улыбнулся Кирилл, — тогда тебе легче будет понять, что Юлия мой давний близкий друг и ее мнением я дорожу. Это не сложно. Просто нужно это принять как, … как данность, что ли, — день, ночь, затем снова день… — и все. И потом у нас есть более срочные дела, тебе так не кажется?

Резко развернувшись в сторону Кирилла, Таня четко произнесла:

— Чем обсуждать поведение твоего близкого друга? Говори за себя. Ты сам решаешь с кем тебе дружить. — Она подняла обе руки вверх. — Так не лишай меня этого права. В моем понимании дружба, прежде всего, основывается на взаимном уважении. Как ты считаешь, она меня уважает? А я ее? Она хочет нашей дружбы?

В воздухе повисло тревожное молчание.

— Молчишь! Так вот, я с ней вынуждена общаться каждый день, и она мне не друг, а лишь коллега по работе. Согласна, к ней привлекает людей: живой ум, умение подать себя выгодно в той или иной ситуации, но нарочитая бестактность, с которой я сталкиваюсь ежедневно, отталкивает. Возможно, ты этого не замечаешь или она с тобой так не ведет. А я замечаю, чувствую, и мне это не нравится. Ты понимаешь меня? Прости, но тебе впредь необходимо будет с этим считаться. Сам ты можешь с ней дружить, я вмешиваться не буду, мешать вашей дружбе тоже не буду.

Прозвучала это так резко, что Кирилл не нашелся, что ответить. Он продолжал молчать.

«Зачем я это сказала? Прозвучало, как ультиматум, а любой ультиматум приводит только к непониманию и отчуждению», — ругала себя Таня.

— Хорошо. А что будешь?.. — с иронией спросил Кирилл, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Я буду наблюдать за всем этим со стороны, с безопасного расстояния.

Воцарилось ошеломленное молчание.

— Вот как? Оригинально! И нахально! — В глазах Кирилла мелькнула тревога. — Мне нужно начинать беспокоиться?

— Беспокоиться? О чем? — Глаза Тани расширились, и Кирилл увидел в них немой вопрос.

— Ты, на чьей стороне?

— Я? — Во взгляде Кирилла читалась обида. — Тань, дорогая, я всегда на твоей стороне, с первой минуты, как увидел тебя тогда, на пороге кухни, и не заставляй меня прыгать через веревку, чтобы доказать это.

— Прости. Пусть будет так, как ты считаешь, — примирительно тихо сказала она и снова сделала попытку образумить его. — Только не надейся, что мы станем подругами. Это, априори, не возможно.

Кирилл, сделав глоток кофе, уже порядком остывшего, настороженно покосился на нее, пытаясь улыбнуться.

— Почему я не удивлен?

У Тани вдруг возникло ощущение, будто она шагает вверх по едущему вниз эскалатору. Нужно было остановиться и подумать куда идти. Ее эго срочно нуждалось в любви и ласке.

— Вот и хорошо. Тогда куда мне направить свое упорство?

— О чем ты? — Кирилл захлопал своими длинными ресницами, а у Тани при этом застучало громче сердце.

— Ты же сам сказал, что мое упорство достойно лучшего применения. Тогда, где мне его применить?

— О! Да ты иронизируешь?

— Именно это я и делаю.

— Я хотел предложить тебе подружиться с ней. Но ты уже сказала, что этого делать не будешь. Я услышал тебя. Теперь тебе нужно услышать меня.

Сказал он это ровным тихим голосом, и нежно погладил ее по спине. А для нее его слова прозвучали как раскаты грома. «Что? Нет!» — кричало у нее внутри, но она не стала это произносить вслух. Ей хотелось закричать, что он как раз и не услышал ее, что он не готов, а скорее не хочет услышать ее.

— Допустим, я тебя услышала, — с трудом выдавила она из себя. — Я постараюсь беспристрастно относиться к ней, но это только ради тебя.

— Спасибо. Ценю. Это весьма великодушно. Значит, все не так уж плохо, а куда лучше, чем я думал.

— И не нужно так улыбаться, — в ее голосе явственно звучало возмущение.

От удивления брови Кирилла подскочили вверх.

— Как это?

— Как, как. Этак — свысока.

— Как это, свысока? Я так умею? — в этот раз Кирилл не удержался и весело рассмеялся.

Была ли в словах Кирилла ирония, Таня так и не поняла. Ей подумалось, что она никогда не предполагала, насколько важны для него ее отношения с Юлией. Отныне она будет осторожна в своих высказываниях.

— Именно так ты и умеешь. Я не буду с ней дружить, — упрямо проговорила Таня, — ты должен согласиться со мной.

— Я согласился, — ответил он, невольно улыбнувшись. Затем снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул с нежностью.

«Покачивание головой, — решила Таня, — по-видимому, означает несогласие с ее словами, а похлопывание по руке — подтверждение права собственности. Своей собственности. Второе ее вполне устраивало, а с первым еще придется разбираться. И пара заканчивать ему рассказывать сны, иначе он меня упечет в больницу». Она молча улыбнулась.

Кирилл протянул руку, помогая ей встать, обнял ее, поцеловал нос, глаза и подумал: «До чего я люблю ее!»

— Мне пора. Игоря сегодня не будет, он поехал к жене на дачу. Ты не возражаешь, если я возьму свою машину?

Таня пожала плечами.

— У меня есть выбор?

— Выбор всегда есть, — с умным лицом произнес избитую истину Кирилл, но она вдруг разозлила Таню.

— Правда? Тогда возражаю. Поедешь на моей машине?

— Или на метро, — усмехнулся Кирилл.

— Верно. Хороший выбор. Будешь на месте через двадцать минут.

Кирилл молча надевал пиджак.

— Ключи на тумбочке, где всегда, — через плечо сказала она.

— Давай и тебе такую же купим, — предложил он.

— Не нужно. У меня есть машина, и она меня устраивает.

— Понял. А ездишь на моей.

Таня промолчала, да и как она могла сказать ему, что в его машине она чувствует его. Это как обнять его и уткнуться в его шею и дышать одним с ним воздухом. Взяв ключи от машины, Кирилл вернулся на кухню и долго нежно целовал ее в губы, словно в жажду пил воду и никак не мог напиться.

— Люби меня, — прошептала Таня, когда он оторвался от ее губ.

— Хорошо, — согласился озадачено Кирилл и с тревогой в голосе спросил: — Что это значит?

— Все хорошо, — поглаживая по его груди, прошептала Таня. Она не стала ему объяснять, что Гете этими словами завершал свои письма любимой женщине, а ей они вдруг показались такими до боли значимыми, что не смогла удержать их в себе. Они словно желание, просьба, требование, заклинание. Они — молитва, когда сердце бьется в горле, а голова наполнена страхами.

Кирилл снова нежно поцеловал ее, торжествующе улыбнулся и ушел, не дав ей возможности объяснить свой страх.

Частая головная боль и постоянные странные сны у Тани вызывали у Кирилла смутное беспокойство. Он и сегодня не сказал ей об этом. «Надо обязательно поговорить об этом вечером и попытаться уговорить показаться врачу, но она не согласится», — подумал он с досадой, садясь в машину. Уже выезжая на Садовое кольцо, он почувствовал, что не может избавиться от волнения вызванного словами Тани: «буду наблюдать со стороны, с безопасного расстояния». Она словно отстранялась от него. И потом эти слова: «люби меня». Почему вдруг такая просьба? Разве он давал повод усомниться в нем? Он попытался отбросить эти мысли, но они преследовала его до самого офиса компании и еще полдня после этого возникала не к месту, и не ко времени, то одна, то другая, но к концу дня он забыл о них.

Глава 2

Кирилл отсутствовал уже два дня. Он улетел в Лондон, сказав, что его не будет пару дней. Проснувшись, как обычно, Таня, проделав в одиночестве обычный ритуал вставания, умывания…. в итоге рано вышла на улицу и думала, что в офисе появится первой, но там уже была Юлия. Она перебирала журналы, лежащие на столе, и одновременно разговаривала по телефону. Высокая, даже в понимании роста мужчин, с длинными костлявыми ногами и красивыми руками, которые она украшала кольцами с крупными полудрагоценными камнями и многочисленными серебряными браслетами, которые при каждом движении рук тихо позвякивали. Это действовало магически.

Холодная и надменная, Юлия была слишком высокого мнения о себе, словно вдыхаемый ею воздух был чище, ее нравственные стандарты — выше, чувствительность — изысканнее и тоньше, а сама кровь, которая текла в ее элитных жилах, — краснея или голубея. Познакомившись ближе с Юлией, Таня про себя отметила, что та обожает выказывать, кстати и некстати, — говоря словами французского поэта, критика, эссеиста и прозаика Бодлера, — «аристократическое удовольствие доставлять неудовольствие» окружающим ее людям. При этом она была абсолютным авторитетом у главного редактора журнала, и это воспринималось ею, как расширения своих полномочий при общении с коллегами. Юлия общалась с ними свысока, позволяя себе критиковать и оценивать их. Не отказывалась она потешить себя злобствованием, наблюдая за тем, как не по себе делается ее собеседнику, любила подмигнуть, намекая на его тайну, которая ни для кого уже не тайна. Главное, чем она действительно наслаждалась — это тщеславно поделиться с другими собственной осведомленностью. При этом ее голос, в зависимости от ситуации, принимал от мягко-насмешливого тона до тона профессионально-командного и высокомерно-диктаторского. Подчас Таня чувствовала на себе исходящую от нее агрессию. Юлии хотелось всегда быть и в гуще событий, и над схваткой. Будучи умной и проницательной она понимала, что ее скорее терпят, чем уважают, но это ее мало заботило, поскольку она была самодостаточной и уверенной в своем превосходстве над другими. Она обладала чувством юмора, правда он всегда был с неоднозначным подтекстом. Но любые шутки в свой адрес она не терпела и тут же их пресекала. С приходом Тани на работу в издательство Юлия стала часто испытывать неудовлетворение и считать, что недооценена как журналист и знаток искусства. Она еще вчера, считавшаяся в издательстве лучшей журналисткой и первоклассным интервьюером, сегодня должна была соперничать со вчерашней студенткой и внештатным сотрудником. Это становилось камнем преткновением. Недовольство собой переполнило ее настолько, что это стало принимать болезненный характер. Но это будет видно потом, а сейчас она дружелюбно относилась к Тане. Вероятно, сыграло свою роль то, что та ни с кем не ссорилась и крайне редко высказывала неодобрение другим. Коллеги Таню считали своей, делились своими мыслями и советовались как лучше подать материал в статье. Та тоже не отказывалась выслушать предложения и не считала унижением спросить совета. В результате сложилось так, что Юлия старалась не комментировать поступки и действия Тани, но постоянно подчеркивала, что она не потерпит покушения на ее значимость в издательстве. Расставить все точки над «и», уметь держать себя в руках, когда это требуется — это сродни искусству, а Юлия владела им в совершенстве.

Красавицей она не была, да и привлекательной ее тоже трудно было назвать, но вместе с тем, в любых компаниях людей, толи на презентациях в музеях и галереях, толи на премьерах в театрах, на ней останавливался взгляд. Что это было? Внутренняя магия? А может внутренняя сила духа? Трудно сказать, от чего и почему нас подчас подчиняет взгляд человека, который по виду совсем прост. Но так бывает, и с этим феноменом не поспоришь. Ее лицо, с тяжелой челюстью и крупным носом, украшали умные карие глаза. И вообще, создавалось впечатление, что она при рождении задумывалась Всевышним, как крепкий парень, но, в последний момент, там, наверху, передумали и отправили ее на землю девочкой с фигурой и умом мальчика. Густые темные волосы, почти до плеч, не смягчали ее крупные черты лица. Таня представила ее с короткой стрижкой и тут же поняла, что она еще больше подчеркнула бы ее мужской характер. На работу в офис, как правило, она являлась в брюках, широких свитерах крупкой вязки, которые скрывали ее костлявость. На шее она часто носила на длинной цепи большой старинный кулон и, с наслаждением крутила его пальцами, чтобы продемонстрировать очевидную красоту собственных рук. И это все выглядела на ней очень эффектно и супер модно. Ее красивые ухоженные руки привлекали и завораживали, когда она что-то с увлечением рассказывала, плавно двигала ими, то опуская, то поднимая их. А рассказчицей она была отменной, много знала об историях создания картин, увлекалась поэзией и наизусть читала стихи Есенина, Баратынского, Пастернака, Бродского… «Бродский нынче в моде» — любила она говорить. Чопорность ее манер и талант рассказчицы приковывали к ней внимание и делали каждое ее выступление невероятно эффектным, а большие выразительные глаза и их проницательный взгляд подчас так обескураживал, что вызывал чувство тревоги: что если ты не то сказал?

Юлия была лет на десять старше Тани. Когда, она только появилась в издательстве, то отметила для себя, что это Юлия диктует правила поведения в журнале, а главный редактор следует им. Сначала ей это не понравилось, но через месяц поняла, что Юлия делает это, пусть и не корректно, но со знанием дела. С ней можно было и не соглашаться, но всегда ее предложения и замечания были интересными. Она была профи, и этого у нее нельзя было отнять. Вместе с тем позднее, Таня стала замечать, что та, явно или не явно, подчеркивает это, а Платон Капитонович — главный редактор журнала — или Платоша, как в издательстве называли того за глаза, — спокойно или почти спокойно, а вернее, терпимо, но возможно и скрепя сердцем, воспринимает ее вторжение в его епархию. Однако он это старался скрывать, но не всегда у него это получалось. Это словно была договоренность о разделении влияния и полномочий. Почему? Таня не задавалась таким вопросом, но тайна здесь явно присутствовала. Они учились вместе в университете и были давно знакомы или дружны, как подчеркивала Юлия. Насколько это было правдой, никто не знал. Этим все и объяснялось.

Юлия была из тех женщин, которых многие мужчины хотели бы иметь рядом с собой, женщин, умеющих из мальчиков делать настоящих мужчин, помогая им делать карьеру и чувствовать себя самодостаточными. С каждым годом становилось заметнее, что такое положение вещей тяготит главного редактора — человека интеллигентного и умного. При появлении в редакции Тани, Юлия негласно, взяла шефство над ней. Молодая сотрудница и старший опытный товарищ помогает ей освоиться на новом месте работы. Со стороны все выглядело бы достойно, если бы та нуждалась в этом. Но Таня, ранее сотрудничавшая с журналом, ни в чьей опеке не нуждалась. Однако Юлия придерживалась другого мнения, считая ее существом хрупким, незащищенным, и казалось, что Таня смирилась с этим. Вместе с тем неловкость, которую она испытывала в первые дни, скоро прошла. То, чему она научилась в университете, и то, что она узнала на лекциях в музеях и из книг, ей с лихвой хватало в работе. Знание языков позволяло свободно общаться, как с работниками музеев других стран, так и с именитыми представителя художественного сообщества и ее стали часто отправлять в командировки в различные музеи мира, а так же для взятия интервью у именитых художников и музыкантов. Как потом оказалось, что в этом Тане равных в издательстве, не было, и Юлия это понимала. Одно дело понимать это, другое — принять. Юлия не приняла. Она почувствовала силу характера Тани и лишь в общении с ней видела необходимость проявлять некоторую сдержанность. Но важнее было другое. Она поняла, что Таня была так же прямолинейна, как и она сама, и к тому же обладает острым умом и могла обратить любое необдуманное заявление во вред оратору, поставив того в неловкое положение. Ни одно из утверждений Юлии не укрывалось от иронии Тани. И для этого не нужно было даже слов, достаточно одного взгляда или улыбки, которая, мелькнув на ее губах, скрывалась за опустившей головой. Ее природный такт не позволял ставить собеседника в неловкое положение. Считывая все проявления иронии, Юлия стала относиться к Тане с определенной симпатией, но при этом побаивалась ее. Она приняла — как сама считала — единственно верное решение: они станут подругами, и всем декларировала об этом. Так она пыталась задвинуть ту за свою спину, не давая видеть подлинную Таню. Та же предпочитала отойти в сторону, давая Юлии простор для всех ее публичных проявлений. Но Юлии этого оказалось мало. Она желала повелевать и быть в центре вселенной и день ото дня становилась невыносимой. Появление в Таниной жизни Кирилла изменило их отношения и создало много сложностей.

Повествуя о своей повседневной жизни, Сальвадор Дали писал, что «невозможно определить, что более ценно здесь: нескромная откровенность или откровенная нескромность». Эта фраза великого художника пришла Тане в голову, как только она приблизилась к Юлии настолько близко, что стала понимать и просчитывать ее поступки на несколько ходов вперед.

Стали ли они с Юлией подругами? Таня так не считала и не столько дорожила ее дружбой, сколько терпела ее нравоучения. С годами они прочно утвердились каждая в своей роли. Юлия рассказывала — Таня слушала, Юля советовала — тут Таня уже не слушала, поскольку это, подчас, было очень навязчиво, но и спорить — не спорила. Она всегда поступала по своему, а когда ошибалась — тихо плакала в свою жилетку, при этом виня только себя. Теперь, совсем оттолкнуться от Юлии не хватало сил. Их крепко держал Кирилл. Она понимала, как губительно действует влияние Юлии на Кирилла. Это нити судьбы связали их вместе. И она терпела. Каждый день по дороге на работу Таня настраивала себя на отстраненность к словам и поступкам Юлии, и каждый раз, зайдя в комнату, она чувствовала себя обнаженной перед глазами Юлии, словно та что-то знает о ней, чего не знает она. Удав и кролик, и кролик — это она. Сейчас Таня недоумевала, как, проводя с той столько времени, она почти не догадывалась о том, на что та была способна. Целый год, приходя на работу в издательство, она никак не желала расставаться с иллюзией, что отношение Юлии к ней абсолютно искреннее. Настолько убедительно звучали Юлины слова, а ее советы были весьма правдоподобны и доброжелательны, настолько блестяще освоила она науку вранья и лицемерия. Переломным моментом стал тот вечер четыре года назад.

— Привет, — бросила Юлия через плечо, закончив разговор по телефону, и Таня ответила ей кивком головы.

Вскоре появились и другие коллеги. Андрей и Илья вошли вместе, громко смеясь. Илья: высокий худой рыжий парень со смышленым лицом всегда в джинсах и растянутых свитерах. Таня в первое время даже озадачилась, специально он их растягивает или кого-нибудь нанимает, а, возможно, кто-то ему скидывает старые вещи. Возможно, в каждом творческом коллективе найдется такой самозваный провокатор, который воображает себя бесстрашным, способным бросить вызов закоснелой системе управления, задать каверзные вопросы, отталкивать руку дающего. Именно таким и был Илья. Андрей, — Таня улыбкой ответила на его приветствие — молодой мужчина среднего роста крепкий и тренированный, носящий, как правило, костюм с галстуком. Учтивый и интеллигентный, он внимательно вслушивался в каждое слово главного редактора. Он был нацелен на успех и постоянно прибывал в состоянии узнать как можно больше. Он принял Таню как знающего коллегу и доброго товарища, и часто прибегал к ее мнению. Тане нравился его цепкий ум, и она с удовольствием обменивалась с ним мнением. Илья и Андрей не были товарищами, в буквальном понимании этого слова, а были только коллегами по работе, которые по-доброму относились друг к другу, несмотря на абсолютно противоположных подходах к оценке окружающего мира. Такие товарищеские отношения в коллективе, даже если он не большой, много значат в жизни.

«Ребята снова вместе завтраками в ближайшей «Шоколаднице», — по их лицам поняла Таня. Тут же, в комнату влетела Ольга: не высокая, широкобедрая, круглолицая с большими серыми глазами девушка, громко хлопнув дверью. Юлия, вздрогнув, нахмурилась. Ее Ольга раздражала, и она даже не скрывала это. Что больше ей в ней не нравилось: широкие бедра или отсутствие мысли в больших серых глазах, трудно было понять, но Таня про себя решила, что все вместе — и бедра, и глаза без мысли, и пухленькие щечки и губки бантиком в придачу. По какому принципу, и для каких целей ее взяли на работу в такой известный и популярный журнал, трудно было понять. У Ольги за плечами был факультет журналистики в Московском университете, что тоже вызывало, по меньшей мере, удивление и недоумение. Основным достоинством Ольги была ее душевная доброта и Таня это ценила, но этого явно было не достаточно для профессии журналиста, что постоянно подчеркивала Юлия. Доброта или профессионализм? Что важнее? Важнее в жизни — доброта, в профессии — профессионализм. Но профессионал без души? Что же об этом думал главный редактор, Таня не знала, но была уверена, что у него давно уже сложилось свое мнение о каждом из них. Да и Юлия усердно помогала ему.

Усевшись за стол, Ольга включила компьютер и подняла обе руки вверх.

— Знаю-знаю. В следующий раз так и сделаю.

— Сделаешь. Я в этом даже не сомневаюсь, — голосом строгой учительницы, сказала Юлия и недовольно посмотрела на Ольгу. — Сколько можно говорить, что это не прилично, не говоря уже о нашем здоровье. Мои волосы каждое утро шевелятся от грохота, который ты, с постоянным садизмом, исполняешь с дверью, а это им очень вредно.

— Кто вам сказал эту чушь, — попыталась огрызнуться Ольга, а Андрей рассмеялся, предвкушая веселую перепалку. Утро началось.

— Мой волосатый врач, — ехидно проговорила Юлия, уставившись на ту взглядом прокурора, — а ты должна знать, что все врачи говорят правду и только правду.

— Особенно если они волосатые, — умело парировала Ольга.

В этот раз Таня присоединилась к смеху Андрея и Ильи. Юлия тоже оценила шутку и улыбнулась, покачав головой. Она явно не ожидала от глупенькой Ольги такой выходки.

— Понятно, — утверждающим голосом произнесла она. — Тогда вернемся к первому аргументу — это моветон. А ты, юная дева, должна, просто обязана, следовать хорошим манерам.

— Кто сейчас говорит о приличиях, а главное, кто сейчас поступает прилично?

На удивление, эта Олина фраза прозвучала жалобно, словно она постоянно сталкивается с несправедливостью и неприличием. Юлия подняла голову и внимательно посмотрела на ту.

— Кто обидел нашу малышку, — поднимаясь с кресла, сказала она и, подойдя к столу Ольги, обняла ее за плечи. — Что опять не так?

— Мою статью снова завернули, — выпалила та и шмыгнула носом.

— Только то? А ты думала, что все твои бездарные творения будут сходу печатать? Ты выбрала не ту профессию, милая. Напиши другую статью, а потом еще другую и так много раз и вот тогда, когда самой станет тошно, пойдешь учить других, как это нужно делать.

— Это вы о ком? О нашем редакторе? — выпалила Ольга.

— А это уже грубо и не очень умно. Главный редактор — он уже главный редактор и им остается и, кстати, не так уж, он плох. А вот ты еще должна попотеть, чтобы им стать. Надо знать, что опыт никогда не пропадает. Это тебе Александр Сергеевич сказал: «Опыт — сын ошибок трудных», а вы все уже решили, что гении. А гений, между прочим, «парадоксов друг». Читайте Пушкина, читайте гениев, тогда, возможно, чему ни будь, и научитесь.

— Ты считаешь, что этого достаточно, чтобы тебя печатали?

Это не выдержала Таня. Задав Юлии этот вопрос, она потом пожалела. Она прекрасно знала, что этого не достаточно, но дала возможность высказаться той. И потом, ей было интересно услышать, что думает об этом умная, утонченная Юлия, как она себя позиционировала.

— Я поняла, к чему ты клонишь, — она на пару секунд замолчала, а затем, словно на что-то решившись, заговорила.

— Да, сегодня снова вернулись времена, когда важно иметь хорошую родословную, а, следовательно, и влиятельных знакомых. Так всегда бывает, когда наступает стабильность после туч и грома на баррикадах. С этим у Оленьки все нормально. Да, милая?

— Что ты имеешь в виду? — на этот раз возмутился Илья, а Таня по-прежнему сидела молча. Она понимала, что Юлии придется объяснить смысл сказанных слов. Но сама она знала, что мир открыт для всех, только двери открываются по-разному. Так было всегда и так будет всегда. Люди разными, и это здорово. Но все рождаются и с разными возможностями и это непреложный факт. А дальше? А дальше — судьба.

— Умных, красивых, — начала осторожно говорить Юлия, — даже талантливых молодых парней и девушек, если и не так много, как нам бы хотелось, но достаточно, чтобы составить серьезную конкуренцию. И тут возникает фактор удачи: в нужный момент оказаться в нужном месте. Это хоть понятно? И еще вспомни, как ты сюда попал. Когда в первый раз поднимался по лестнице, в кармане, наверняка, лежала записка с адресом и именем Платоши. Или я ошиблась?

Илья покраснел и промолчал.

— Не ошиблась, — протянула довольная Юлия, вогнав того в краску.

Заметив смущение парня, Таня подумала, что это уже хорошо. Ей нравился Илья. Он много и сосредоточенно трудился. Для него работа в журнале была не только источником доходов, а и большим увлечением искусством. Они, подчас, задерживались после работы, обсуждая влияние современного искусства на жизнь людей в больших мегаполисах и в маленьких городках. Много спорили, часто не соглашаясь друг с другом. Рождается ли истина в спорах? Это тоже спорный вопрос, но то, что спор творческих и умный людей всегда заставляет задуматься и еще раз разобраться в своих мыслях — это непреложный факт. Иногда спор затягивался на несколько дней: разойдясь поздно вечером, на следующий день они снова к нему возвращались, предъявляя новые факты, которые всплывали в спящей голове и так на несколько дней.

— Что ж тут не понятного? Все понятно, — усмехнулся Андрей. — Вполне доходчиво. А дальше?

— А дальше — можно дожидаться этого счастливого момента, а можно подтолкнуть удачу.

— Подтолкнуть удачу?! Это как?

Таня видела, как на лице Андрея отразилось удивление, которое сменилось недоумением. Его явно поразил неприкрытый цинизм Юлии.

— Перестань паясничать, — одернула та Андрея. — Как раз это хорошо забытое старое. Ты тоже поднимался на наш этаж с рекомендацией, а уж откуда наша красавица и не умница, но милашка Оленька свалилась на нашу голову — это самая таинственная загадка и я вам рекомендую не пытаться ее разгадать. Я пыталась узнать, но у меня случился облом. Это тайна на семью печатями, — она на пару секунд сделала паузу и, затем выдохнула, — нет, за двадцатью печатями. Уверяю вас, что тайна была. Сейчас нам это подтвердить наша малышка.

Юлия нагло врала, и все прекрасно знали, что это ложь, но, как обычно, промолчали. Тихонько хихикнув, повернули головы в сторону Ольги, но та спокойно продолжала сидеть, копаясь в своей сумочке, пытаясь что-то найти. Она не слушала разглагольствование Юлии и занималась тем, что ей в тот момент было интересным. Пока все уставились на Ольгу, Таня подумала, что Илья и Андрей хорошее приобретение редакции и тем, кто указал на них, не должно быть стыдно, но как такие рекомендации нужно считать: честными или не очень? А как быть тем, у кого есть способности, но нет таких рекомендаций? За тем позвонил Ольгин телефон и, посмотрев кто ей звонит, она быстро выбежала из комнаты. Юлия с улыбкой, проводив ее взглядом, стала продолжать.

— И так! Вернемся к нашим баранам и продолжим расследование. Хорошо, если у нашего протеже, а мы с вами договорились, что он умен, красив и наделен всеми другими замечательными качествами — успешные родители. Хорошо, не так ли? И тогда только маленький толчок и он оправляется в большое плавание. Что в этом предосудительного? Наш протеже отлично справляется со своими обязанностями. У успешных родителей больше возможности дать хорошее образование своим детям.

Таня следила за Юлией, пока та медленно вещала своим бесстрастным голосом, в котором, однако, ощущалось некое скрытое напряжение. Юлин разум в любой ситуации всегда оставался на высоте, а сила воли — незыблемой. Все это вместе достойно было восхищения.

— А если родители не столь успешные, а просто хорошие люди, которые любят своих детей? — в задумчивости произнесла вернувшаяся Ольга, усаживаясь осторожно в кресло, чтобы не помять юбку. Она была на редкость аккуратной девушкой. Ей никто не ответил, все молчали.

Таня засмеялась.

— Это же очевидно, Оля. Тогда нужно быть еще умнее, больше учиться и больше знать. — И, увидев печальные лица Ольги и Андрея, добавила: — Перестаньте грустить. Есть еще множество вариантов добиться успеха.

— Например? — подал голос Илья, с наглой улыбкой на лице.

— Хочешь пример? Пожалуйста. — Юлия снова взяла инициативу в свои руки. — Мы ведь договорились, что наш протеже красив и умен, а раз он красив, то может кратчайшим путем выйти в дамки, женившись не на любимой и не столь красивой и умной дочери успешного родителя. Этим он накажет только себя. Невеста счастлива, ее папа тоже не в обиде — выдал дочь за умного парня, который будет помогать ему: строить и приумножать. А поскольку он умен, то сможет оценить свою жертву. Но вольному воля. Главное, чтобы он оставался человеком по отношению к другим людям.

— Вы считаете, что так поступать прилично? — не выдержал Андрей.

— А почему, нет? Кому какое дело кто на ком жениться. Это решает каждый сам. Но если ты считаешь, что жениться не по любви — преступление, то не женись, а заведи себе любовницу. Точнее подружись с умной, деловой и успешной женщиной, которая вхожа в советы директоров крупных компаний и банков или, если не она, так ее муж. Как вам такой вариант?

— На старухе? — скривился Андрей. Юлия зло посмотрела на него.

Таня не выдержала и засмеялась.

— Этакий ты чистоплюй. Почему ты решил, что в совете директоров компаний и банков заседают одни старухи? — Возмутилась Юлия. — Оглянись, бестолочь, сколько вокруг красивых и не очень красивых, но весьма успешных и молодых женщин, которые хотят счастья и любви…

— …заседая в совете директоров, — с улыбкой перебил Юлию Андрей.

— Пусть так, — не сдавалась Юлия. — С каких это пор любовь под запретом для женщин, заседающих в советах директоров?

— Это сговор, а не любовь.

— Ух, ты. Моралист. Это их сговор, а всем остальным нет до этого никакого дела. Ясно? Отношения мужчины и женщины — это личные отношения.

— Ну да. Как же! Личные отношения, которые часто рассматриваются в суде. — Не преминул вставить свою реплику Илья.

Таня скривилась и закрыла глаза рукой. Ей вдруг весь этот разговор показался таким пошлым, а ведь так весело начитался.

— Тань, ты только на них посмотри? — с укором обратилась к ней Юлия. — Они у нас становятся наглыми.

Сказанное Юлией «у нас» при обращении к Тане, вольно или невольно, вовлекало ту в Юлин круг. Таня вдруг покраснела от негодования, ей стало стыдно.

— Юлия, ну, не устраивает их такой вариант. Честь им и хвала. Меня бы тоже это не устроило.

— А тщеславные парни готовы на любые жертвы, чтобы состояться, — не сдавалась Юлия, обращаясь к Тане. — Так пусть они им не завидуют и не осуждают. Чтобы чего-то достичь подчас требуется чем-то поступиться.

— Чем? Чем поступиться? Совестью, принципами? — тихо спросила Таня. — Любовью и счастьем?

— А может быть они не испытывают любовь и это их нисколько не волнует, а счастье для них — это успех.

— О, я таких умников встречал, — произнеся это, Андрей поднялся и подошел к окну, а за окном было солнечно и тепло, но он, передернув плечами, вернулся на свое место. — Они, ради карьеры, разрушают свои семьи, бросают детей.

— И такое бывает, — подтвердила Юлия. — Значит, они решили, что их цель оправдывает средства.

«Именно так, — подумала Таня. Какой Андрей молодец. Но люди все разные и они по-разному думают и рассуждают и, что печально, они даже не считают это жертвой. Ведь жертвуют не ими. Для них это даже не жертва, а необходимая целесообразность. Что если расставание с ранее близкими людьми, уход в новую жизнь предопределено судьбой и дает новый импульс к неизведанной жизни. Их счастье измеряется переходом на новый уровень жизни, успеха, открытий. Они просто такие и какое у нас право их осуждать? Почему человек не волен стремиться к счастью. К своему, личному счастью, как он его понимает? Почему мы заведомо считаем, что жертва — это благо, что-то высокое и благородное, а счастье — это эгоистичное желание, романтика, о которой даже неудобно говорить? Если отбросить цинизм сказанного, то, возможно, Юлия в чем-то права. Каждый строит свою жизнь сам или по чьей-то подсказке, но в любом случае — это его личный выбор. Они много трудятся, делают много хорошего для общества. Наконец, они живут полной жизнью, только когда принимают решения, создают новые проекты. Короче, управляют жизнью, а не просто добывают средства для существования. И почему они должны от этого отказываться? Только потому, что общество порицает это? Они не жадные к материальным благам. Для них это побочный эффект. Они жадные к власти, в самом хорошем понимании этого слова, ибо она позволяет принимать не ординарные решения, и продвигаться вперед. „Гений — парадоксам друг“. Не зря говорят, что гениям все прощается».

— Они не жадные. Нет, — снова резко вступила в разговор Юлия. Она словно подслушала мысли Тани. — Им даже нравится оплачивать шикарную жизнь своих покинутых детей, оплачивать их учебу в первоклассных учебных заведениях. Они гордятся собой, что добились таких высот и теперь сполна могут откупиться, предоставляя блага своим детям.

«И совсем не помнят, скольких людей сделали несчастными», — подумала Таня и спросила Юлию:

— И о ком был этот спич? — Она внимательно посмотрела на ту. — Тебе не кажется, что обсуждая и осуждая, мы тем самым покушаемся на их образ жизни? Это их выбор против нашего выбора. И какое право есть у нас отказать им в их выборе?

— Их выбор приносит несчастье другим, — упрямо проговорила Юлия.

— А насилие над их выбором, приносит несчастье им. Не проще смириться и отойти в сторону, давая пространство для жизни друг другу?

В комнате стало тихо. Все, словно по команде, уткнулись в компьютеры. Казалось, тема как бы исчерпала себя и стала не интересной, а, возможно, заставила задуматься о жизни и ее превратностях.

Юлия набрала номер на телефоне и стала тихо разговаривать, затем голос ее повысился и стали слышны отдельные фразы, она начала смеяться, при этом прикрывая рот рукой. Илья, сидящий с ней почти рядом, сделал ей жесть рукой в сторону двери, приглашая ее выйти. Юлия выразительно посмотрела на Тан